Читать книгу Шепот под землей - - Страница 3

Мне недостает общества других полицейских. Нет, поймите меня правильно: поступив на службу в Безумство, я получил возможность дорасти до констебля криминальной полиции года на два раньше, чем это обычно бывает. Но поскольку весь личный состав отдела – я, старший инспектор Найтингейл и, в перспективе, констебль Лесли Мэй, то на задания мы толпой не ездим. Есть вещи, к которым привыкаешь исподволь и не замечаешь, пока они не исчезнут из твоей жизни. А потом начинаешь понимать: чего-то не хватает. Запаха мокрых клеенчатых плащей в раздевалке, ажиотажа у терминала в кабинете для работы с документами в пятницу утром, когда в систему загружают новые задания. Сонного ворчания и шуток на планерке в шесть утра. В общем, чувства, что ты не один, а вас много и вы вместе делаете общее дело.

Вот почему при виде моря голубых мигалок около метро «Бейкер-стрит» я словно вернулся в каком-то смысле домой. Трехметровый бронзовый Шерлок Холмс – как полагается, в шляпе с двойным козырьком и с трубкой – возвышался над ними и неусыпно следил, чтобы сыскная работа велась в строгом соответствии с высокими стандартами детективной литературы. Металлические решетчатые двери метро были закрыты, и двое констеблей из транспортной полиции прятались внутри, словно желая скрыться от сурового взгляда Шерлока. Хотя, скорее всего, просто зашли погреться, потому что холод был собачий. Они впустили меня, толком и не глянув на удостоверение, – рассудили, видимо, что, кроме копов, в такую рань шататься дураков нет.

Я спустился по лестнице к кассам. Створчатые дверцы всех турникетов были зафиксированы в открытом положении для легкого доступа. Рядом тусовалась компания парней в ярких куртках с люминесцентными полосками и тяжелых ботинках. От нечего делать они пили кофе, трепались друг с другом или играли в игры на мобильниках. Стало быть, ночных путевых работ сегодня не будет – значит, утром поезда пойдут с задержкой, подумал я.

Станция «Бейкер-стрит» открылась в 1863 году, в двадцатые годы ее отделали деревянными панелями, кованым железом и кремовой плиткой, но теперь это все почти полностью скрыто под кабелями, распределительными щитками, динамиками и камерами видеонаблюдения.

На месте серьезного преступления, даже таком непростом, как станция метро, легко понять, где находится жертва. Достаточно найти самое большое скопление людей в защитных костюмах. Их количество в дальнем конце третьей платформы наводило на мысль о вспышке сибирской язвы. И явно недаром: полиция не станет проявлять такого интереса к самоубийце или одному из пяти-десяти бедолаг, каждый год случайно погибающих под колесами метро.

Платформу номер три строили открытым способом – это когда пара тысяч работяг сначала роют здоровенную глубокую траншею, затем по ней прокладывают рельсы, после чего тоннель сверху закрывают. Но поскольку дело было еще во времена паровозов, добрую половину платформы оставили под открытым небом, чтобы паровозный чад мог свободно выходить наружу, а осадки – проникать внутрь.

Попасть на место преступления не проще, чем в клуб для избранных: амбал на входе пустит вас, только если обнаружит в списке. В нашем случае это был список официальных лиц, допущенных к месту преступления, а в роли амбала выступал сурового вида констебль из транспортной полиции. Я сообщил свое имя и звание, и он оглянулся назад: чуть поодаль стояла и хмуро взирала на нас невысокая женщина с коренастой фигурой и унылым плоским бюстом. Это была шеф-инспектор Мириам Стефанопулос, которой, как я понял, предстояло первое расследование в новом, свежеполученном звании. Нам уже доводилось работать вместе – возможно, потому она и помедлила, прежде чем кивнуть констеблю-транспортнику. Вот вам еще один способ получить доступ на место преступления: надо иметь знакомых среди большого начальства.

Я отметился в журнале регистрации и взял со спинки складного стула один из защитных костюмов. Облачившись в него, направился туда, где Стефанопулос контролировала работу ответственного за вещдоки офицера. Который, в свою очередь, внимательно следил за криминалистами, снующими туда-сюда по платформе.

– Доброе утро, босс, – поздоровался я. – Звонили?

– Привет, Питер, – кивнула она.

По столичной полиции ходят слухи, что она якобы хранит коллекцию человеческих тестикул в банке на прикроватном столике – на память о мужчинах, которым хватило глупости над ней подшучивать. И еще, представьте, я слышал, будто у нее есть большой дом в какой-то несусветной глуши, где она разводит кур. Но спросить ее прямо духу у меня никогда не хватало.

Парень, чье бездыханное тело лежало на дальнем краю платформы, был красавчиком – пока был живой. Лежал он на боку, щекой на выброшенной вперед руке, сгорбив спину и согнув ноги в коленях. Не совсем то, что патологоанатомы называют «позой боксера»[7], – скорее «спасительное положение», которое нам показывали на курсах первой помощи.

– Тело двигали? – спросил я.

– Нет, смотритель нашел его в таком виде, – ответила Стефанопулос.

На трупе были голубые тертые джинсы и темно-синий пиджак поверх черной кашемировой водолазки. Очень хороший пиджак, судя по крою и качеству ткани, явно шитый на заказ. Но вот на ногах были «Мартенсы» классической модели 1490, то есть не легкие туфли, а настоящая рабочая обувь. Странное сочетание. От подошвы до третьей снизу пары дырочек их покрывала грязь, но выше шла гладкая кожа, чистая, жесткая, без единой царапинки. Почти новые, подумал я.

Парень был белым, на бледном лице выделялся прямой нос и волевой подбородок. Действительно, красавчик. Длинная светлая эмо-челка свисала на лоб и ниже, рассыпаясь по щеке. Глаза были закрыты.

Все эти подробности уже наверняка задокументировали люди Стефанопулос. И сейчас, когда я сидел на корточках возле тела, за моей спиной стояло полдюжины криминалистов, готовых взять образцы всего, что не приколочено, а за ними еще одна толпа, вооруженная режущими инструментами – чтобы так же поступить со всем остальным.

Моя же задача состояла в другом.

Надев защитную маску и очки, я наклонился к телу как можно ближе и закрыл глаза. Трупы людей очень плохо держат вестигии, но если магический импульс (допустим, это был именно он) оказался достаточно силен, чтобы убить человека, то не мог не оставить следа. Однако сейчас я если что и почуял, то в рамках обычного восприятия: запахи крови, пыли и мочи, на этот раз уж точно не лисьей.

Насколько я мог судить, никаких вестигиев это тело не хранило. Я выпрямился и обернулся к Стефанопулос. Она нахмурилась.

– Зачем вы меня вызвали? – спросил я.

– С этим делом что-то не так, – бросила она. – Я подумала, лучше позвать тебя сразу, чем привлекать потом.

Утром, например, когда удалось бы выспаться и позавтракать, добавил я про себя. Вслух нельзя: в должностных обязанностях офицера полиции четко указано «режим готовности в любое время суток».

– Я ничего не чувствую, – сказал я.

– Тогда не мешай. – Она жестом велела мне отойти. Коллегам из других отделов мы, как правило, не объясняем, как работает наш, – в основном потому, что все руководства и процедуры приходится выдумывать по ходу дела. В итоге офицеры высокого ранга, вроде Стефанопулос, обычно знают, что мы что-то делаем, – но не знают, что именно.

Я отошел от трупа, и заждавшиеся криминалисты бросились дальше терзать место преступления.

– Кто такой? – спросил я.

– Пока не знаем, – ответила Стефанопулос. – Одиночная колотая рана в нижней части спины, кровавый след уходит в тоннель. Трудно сказать, притащили его сюда или сам дополз.

Я глянул вниз, на рельсы. В тоннелях, построенных открытым способом, пути идут совсем рядом, как в наземном железнодорожном полотне. Значит, на время работы следственной группы перекрыли обе линии – и туда, и обратно.

– Это какое направление? – спросил я, ибо слегка потерял ориентацию в пространстве.

– Восточное, – отозвалась Стефанопулос.

То есть в сторону Юстона и Кингс-Кросса, подумал я.

– Но это еще ладно, – добавила она и кивнула в противоположную сторону. – Вон там, сразу за поворотом, она пересекается с линиями Дистрикт и Хэммерсмит, так что перекрывать придется всю развязку.

– Транспорт Лондона будет в восторге, – заметил я.

– Да у них уже счастья полные штаны, – усмехнулась старший инспектор.

Метро должно открыться на вход меньше чем через три часа, и если к этому времени станция «Бейкер-стрит» будет перекрыта, движение полностью встанет. И это в начале последней рабочей недели перед Рождеством!

Но все же Стефанопулос не ошибалась: что-то в этом деле было странное. И не только смерть несчастного парня. Скользнув взглядом по черному провалу тоннеля, я ощутил на миг… нет, даже не вестигий, а отголосок чего-то гораздо более древнего. Нутряного инстинкта, который мы пронесли через все века эволюции, с момента, когда покинули верхушки деревьев, и до того, как взяли в руки «большую дубинку»[8]. Который приобрели еще в те времена, когда в царстве высших хищников были стаей голых прямоходящих обезьян, эдаким обедом на ножках. Инстинкта, который безошибочно предупреждает: кто-то следит за тобой из темноты.

– Хотите, чтобы я осмотрел тоннель? – поинтересовался я.

– Ну наконец-то, – фыркнула Стефанопулос, – я уж и не чаяла дождаться.

Люди как-то странно представляют себе работу полицейских. Они, например, уверены, что мы с восторгом бросаемся разруливать любую, сколь угодно опасную ситуацию, ни на секунду не задумавшись об угрозе собственной жизни. Да, действительно: мы, подобно солдатам или пожарным, часто встречаем опасность лицом к лицу, но всегда помним о возможных сложностях и препятствиях. В данном случае – о контактном рельсе и о том, как легко можно расстаться с жизнью, если его потрогать. Краткий инструктаж о чудесах электрификации провел мне, а заодно и криминалистам, жизнерадостный сержант-транспортник по имени Джагет Кумар. Редкая птица: офицер транспортной полиции, прошедший пятинедельный курс по безопасности в подземке, который позволяет лазить по путям, даже когда контактный рельс под напряжением.

– По правде, не очень-то хочется, – пояснил Кумар. – Первое правило работы при включенном контактном рельсе – не выходить на пути.

Я направился вслед за ним, а криминалисты остались. Они, может, и не в курсе, чем именно я занимаюсь, но зато четко знают правило: место преступления загрязнять нельзя. К тому же теперь у них появилась возможность проверить, не убьет ли нас током, и только потом лезть на пути самим.

Когда мы отошли достаточно далеко, чтобы нас никто не услышал, Кумар спросил, правда ли, что я из охотников за привидениями.

– Что? – переспросил я.

– Ну, защищаете общество от тварей, что бродят в ночи?

– Вроде того, – кивнул я.

– И что, вы правда занимаетесь… – он замялся, подыскивая нужное слово, – необычными случаями?

– С НЛО не работаем, похищения пришельцами тоже не расследуем, – сказал я, предвосхищая уже привычные вопросы.

– А кто же тогда их расследует? – поднял брови Кумар, и, глянув на него, я понял: стебется.

– Давайте ближе к делу.

– Кровавый след хорошо виден, – послушно сменил тему сержант. – Потерпевший держался за стену, подальше от контактного рельса.

Он посветил фонариком на углубление в щебне – явный след ботинка.

– На шпалы не наступал, значит, что-то знал из техники безопасности.

– Откуда такой вывод? – удивился я.

– Если уж ты оказался на путях при включенном контактном рельсе, держись подальше от шпал. Они скользкие. Человек поскальзывается, падает, хватается руками за что попало и – жах!

– Жах, – повторил я. – Это у вас официальная терминология? А тех, кого жахнуло, вы как называете?

– Хрустиками, – ответил Кумар.

– Неужели ничего лучше не придумали?

– Ну, – пожал плечами сержант, – как-то не задавались такой целью.

За поворотом мы потеряли платформу из виду, зато нашли место, откуда начинался кровавый след. Досюда он был совершенно сухой, поскольку вся кровь впиталась в грунт, но здесь в луче моего фонарика блестела неровно растекшаяся темно-красная лужа.

– Я пойду дальше, осмотрю ту часть тоннеля. Может, выясню, как он вообще сюда проник, – сказал Кумар. – Вы тут как, справитесь?

– Да-да, все будет в порядке, – отозвался я, – не волнуйтесь.

Присев на корточки, я внимательно осмотрел лужу по периметру. Примерно в метре от нее ближе к платформе заметил какой-то коричневый прямоугольник и посветил туда фонариком. Луч блеснул на дисплее телефона в кожаном футляре – сломанного либо отключенного. Я протянул было за ним руку, но вовремя одумался.

Перчатки я, конечно, надел, и пакеты для вещдоков тоже лежали в карманах. Если бы это была кража, или грабеж, или другое не очень тяжкое преступление, я бы забрал телефон сам и промаркировал как положено. Но речь шла об убийстве – и горе тому копу, который таким образом нарушит цепь доказательств! Его усадят перед монитором и станут подробно объяснять, что пошло не так во время следствия по делу О. Джея Симпсона[9]. Долго и мучительно, со слайдами.

Я вынул из кармана гарнитуру «Эйрвейв», на ощупь вставил аккумулятор и связался с криминалистом, ответственным за вещдоки, – сказал, у меня для него кое-что есть. В ожидании принялся снова осматривать лужу крови, и внезапно что-то в ней мне показалось странным. Кровь гуще, чем вода, особенно если уже начала сворачиваться, и разливается по поверхности совсем иначе. И она не позволяет разглядеть предмет, лежащий посреди лужи. Пришлось наклониться пониже, но так, чтобы не испортить улику. И тут меня вдруг обдало жаром, в нос ударил запах угольной пыли и такая едкая вонь дерьма, словно я ничком рухнул в навоз на скотном дворе. Аж глаза заслезились.

Вот это уже были вестигии.

Я опустился на четвереньки и пригнул голову к полу, чтобы разглядеть, что там все-таки, в этой луже. Увидел нечто треугольное, цвета горшечной глины. Сначала показалось, что камень, но присмотревшись, я увидел острые края и понял: это осколок чего-то керамического.

– Что-то еще нашли? – спросили вдруг у меня над головой. Я поднялся и увидел одного из криминалистов. Показал ему телефон и осколок и отошел в сторону, чтобы фотограф заснял их на месте обнаружения. Направил фонарик в тоннель, и луч выхватил из темноты люминесцентные полоски на защитной куртке Кумара: он стоял метрах в тридцати. Помигал мне в ответ, и я осторожно подошел.

– Ну как?

Сержант осветил фонариком стальные двухстворчатые двери в заложенной кирпичом арке, однозначно Викторианской эпохи.

– Я подумал, он проник сюда через старый служебный вход, но эти двери наглухо закрыты. Если надо, можете проверить их на отпечатки пальцев.

– А что у нас наверху? – спросил я.

– Мэрилебон-роуд, восточное направление. Там, подальше, есть пара старых вентиляционных шахт, и я хочу их осмотреть. Пойдете со мной?

Отсюда до следующей станции, «Грейт-Портленд-стрит», оставалось семьсот метров. Но мы дошли только до того места, с которого уже было видно платформу. Проверив все точки доступа, Кумар объявил, что, если бы наш паренек спрыгнул на пути с этой платформы, камеры круглосуточного наблюдения обязательно бы его засекли.

– Но тогда как он сюда попал? – удивился сержант.

– Может, есть еще какой-то вход? – предположил я. – Которого нет на планах? И который мы могли пропустить?

– Вызову обходчика, – решил Кумар. – Он точно знает все входы и выходы.

Ночные обходчики патрулируют тоннели и следят, чтобы все было в рабочем состоянии. Они, по словам сержанта, являются хранителями Тайных Знаний Подземки.

– Или вроде того, – добавил он.

Оставив его дожидаться туземного проводника, я направился обратно, в сторону станции «Бейкер-стрит». Где-то на середине пути крупный кусок щебня вывернулся у меня из-под ноги, я потерял равновесие и упал на живот. Чтобы не удариться лицом, машинально выбросил вперед руки – и левой ладонью как раз приложился к контактному рельсу. Ну зашибись, подумал я: коп с хрустящей корочкой!

Залезая обратно на платформу, я обливался потом. Вытер лицо салфеткой и увидел на ней черные пятна угольной пыли, которая тонким слоем покрывала мои щеки. И, как оказалось, ладони тоже. Пыльный налет на щебне, подумал я. А может, вековая сажа, осевшая еще в те времена, когда паровозы влекли по этим тоннелям вагоны с мягкими сиденьями, в которых ехали чопорные лорды и леди Викторианской эпохи.

– Ради бога, дайте парню салфетку! – прогремел надо мной голос с акцентом, выдававшим уроженца Севера. – А мне объясните, какого хрена он тут делает.

Старший инспектор Сивелл – очень крупный джентльмен из очень маленького городка неподалеку от Манчестера. По словам Стефанопулос, именно в таких городках как-то сразу начинаешь понимать, откуда в творчестве Моррисси[10] столько дружелюбия и позитива. Я уже работал с Сивеллом: он пытался повесить меня на сцене Королевской оперы, и мне пришлось вкатить ему пять кубиков транквилизатора для слонов. Поверьте, все эти действия были абсолютно оправданны! Я бы сказал, нам даже удалось выпутаться из той ситуации почти без потерь – если не считать того, что старшему инспектору пришлось провести несколько месяцев на больничном. Большинство нормальных копов на его месте только порадовались бы такому отпуску.

Однако теперь Сивелла выписали, и он вернулся на службу, руководить отделом расследования убийств. Явившись сюда, занял стратегически выгодную позицию на лестнице, откуда мог следить за работой криминалистов, не приближаясь к ним. Соответственно, ему не пришлось снимать пальто из верблюжьей шерсти и шитые на заказ ботинки «Тим Литтл». Подошла Стефанопулос, и Сивелл отозвал нас с ней в сторону.

– Рад, что вам уже лучше, сэр, – не подумав ляпнул я.

– Что он тут забыл? – кивнул на меня старший инспектор.

– Да дело это какое-то странное, – пояснила Стефанопулос.

Сивелл вздохнул.

– Что, успел сбить мою бедную Мириам с пути истинного? Но теперь-то я снова в строю и надеюсь, старое доброе следствие, основанное на фактах и доказательствах, скоро возьмет верх над вашей паранормальной хренотенью.

– Конечно, сэр, – согласился я.

– Да, коли уж зашла речь – в какую паранормальную хренотень вы меня втянули на сей раз?

– Сэр, вряд ли здесь имело место какое-то магич…

Сивелл поднял руку, обрывая меня на полуслове:

– Чтобы я не слышал от тебя слова на букву «м», парень!

– Не думаю, что в его гибели было что-то странное, – поправился я, – вот только…

– Причина смерти? – спросил Сивелл у Стефанопулос, снова не дав мне договорить.

– Тяжелое ранение в нижнюю часть спины, возможно с повреждением внутренних органов. Но смерть наступила от потери крови, – ответила она.

Дальше Сивелл спросил про орудие убийства, и Стефанопулос подозвала ответственного за вещдоки криминалиста. Он протянул ей прозрачный пакет, в котором лежала моя находка: треугольный кусок чего-то светло-коричневого.

– Это что за фигня? – нахмурился Сивелл.

– Кусок тарелки вроде бы, – сказала Стефанопулос, медленно поворачивая пакет так, чтобы можно было как следует разглядеть треугольный осколок разбитого блюда или миски.

– Похоже, керамической, – добавила она.

– И они уверены, что это орудие убийства?

Стефанопулос ответила, что до вскрытия патологоанатом не может предложить другой версии.

Мне очень не хотелось рассказывать Сивеллу о маленьком, но концентрированном сгустке вестигиев, который исходил от орудия убийства. Но поразмыслив, я пришел к выводу, что, если промолчать, проблем потом будет еще больше.

– Сэр, – тихо сказал я, – вот это и есть источник… «паранормальной хренотени».

– С чего это вдруг?

Я подумал, не пора ли уже рассказать ему, что такое вестигии, но Найтингейл говорил, что коллегам нужны простые, естественные объяснения, на которые можно опираться.

– От него исходит своего рода свечение, сэр, – сказал я.

– Свечение? – подозрительно сощурился Сивелл.

– Именно.

– Которое, конечно, видишь только ты? – язвительно добавил он. – С помощью своих таинственных суперспособностей?

– Да, – твердо ответил я, не опуская взгляда, – с помощью моих суперспособностей.

– Ладно, – сдался Сивелл. – Значит, картина такая: в тоннеле потерпевшего пырнули в спину волшебным глиняным черепком. Он вышел на пути искать помощь, дошел до платформы, влез на нее, потерял сознание и скончался от потери крови.

Благодаря камерам видеонаблюдения мы узнали точное время смерти: 1:17 пополуночи. В 1:14 ближайшая к платформе камера зафиксировала бледное, смазанное пятно его лица, когда он залезал наверх. На записи было видно, как парень безуспешно пытается встать, как в конце концов бессильно заваливается на бок и больше уже не двигается.

Смотритель выбежал к нему спустя всего несколько минут после того, как увидел на мониторах камер. И, по его словам, застал уже абсолютно бездыханным. По-прежнему непонятно было, как убитый оказался в тоннеле и как оттуда выбрался убийца, но, когда криминалисты закончили с бумажником, удалось хотя бы установить личность.

– Вот черт, – буркнул Сивелл. – Американец!

Он протянул мне пакет для вещдоков, в котором лежала пластиковая карточка. Первая строчка на ней гласила «ШТАТ НЬЮ-ЙОРК», ниже значилось «ВОДИТЕЛЬСКОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ», затем шли имя, дата рождения и адрес. Джеймс Галлахер, двадцать три года, приехал из некоего Олбани, что в штате Нью-Йорк.

После недолгого спора о том, сколько времени сейчас в Нью-Йорке, Сивелл поручил одному из подчиненных, работающих с родственниками жертв, связаться с полицейским управлением города Олбани. Это, оказывается, столица штата Нью-Йорк – а я и не знал, пока Стефанопулос не сказала.

– Степень твоего, Питер, невежества, – покачал головой Сивелл, – прямо-таки пугает.

– А нашего бедолагу снедала жажда знаний, – заметила Стефанопулос, просматривая документы. – Он учился в колледже Святого Мартина.

В бумажнике обнаружилось удостоверение члена Национального союза студентов, несколько визитных карточек, на которых стояло имя Джеймса Галлахера, а также (как мы надеялись) его лондонский адрес: бывшие конюшни рядом с Портобелло-роуд.

– Как я люблю, когда нам облегчают жизнь, – довольно ухмыльнулся Сивелл.

– Итак, Питер, что дальше? – спросила Стефанопулос. – Обыск дома, допрос родственников и знакомых? С чего начать?

До этого момента я в основном помалкивал и сейчас вообще-то больше всего хотел смыться отсюда и отправиться домой. Но Джеймса Галлахера прикончили магическим оружием. Ну, то есть черепком от магического горшка. И вот этот-то факт я никак не мог оставить без внимания.

– Надо бы заглянуть к нему на хату, – наконец выразил я свое мнение. – На случай, если он сам был адептом.

– Адептом, значит? – хмыкнул Сивелл. – Это у вас терминология такая?

Я снова умолк, и Сивелл бросил на меня взгляд, полный скупого одобрения.

– Значит, решили, – подытожил он. – Сначала обыск, затем найдите всех знакомых и родственников и составьте расписание их допроса. Транспортники пришлют сюда еще несколько человек – надо прочесать тоннель в обе стороны.

– Транспорт Лондона нам за это спасибо не скажет, – заметила Стефанопулос.

– Ну что ж, я им сочувствую.

– Надо сказать криминалистам, что орудие убийства, возможно, является археологическим артефактом, – сказал я.

– Археологическим артефактом? – переспросил Сивелл.

– Возможно.

– Это твое экспертное мнение?

– Да.

– И как обычно, – усмехнулся Сивелл, – толку от него как от козла молока.

– Если хотите, можем подключить моего шефа, – предложил я.

Сивелл промолчал, брюзгливо поджав губы, а я потрясенно осознал, что он реально подумывает привлечь Найтингейла. Это бесило, ибо значило, что сам я, по его мнению, не справлюсь. И немного выбивало из колеи: раньше как-то спокойно было оттого, что Сивелл вечно сопротивляется вмешательству «магической херни» в работу его отдела. И если он теперь всерьез прислушался ко мне, то мне за все и отвечать.

– Я слышал, к вашей братии присоединилась Лесли, – сказал он вдруг.

В корне менять тему разговора – излюбленный прием всех копов. Но со мной это не прокатило: я отрабатывал нужный ответ с тех самых пор, как Найтингейл и Комиссар заключили соответствующее «соглашение».

– Неофициально, – сказал я. – У нее бессрочный лист нетрудоспособности.

– Какая потеря, – покачал головой Сивелл. – Прямо до слез жаль.

– Так как будем действовать, сэр? – спросил я. – ЭйБи займется убийством, а я – прочими… вопросами?

ЭйБи – радиожаргонное название участка Белгравия, где базируется отдел Сивелла. Мы, полицейские, предпочитаем не использовать нормальные слова, если можем заменить их никому непонятным сленгом.

– Чтобы опять было как в прошлый раз? – отозвался Сивелл. – Хрена с два. Будешь у нас работать, в нашей диспетчерской. В моей, мать ее так, команде, у меня под присмотром!

Я глянул на Стефанопулос.

– Добро пожаловать в убойный отдел, – пожала она плечами.