Читать книгу Вторая жизнь - - Страница 4

Красиво в июне. И сейчас я при той же погоде хорошо вижу перед собой зеленое поле аэродрома «Горелое» Тамбовского аэроклуба. Инструктор Рудольф Веселов, Таня Буйракова и «Яки», на которых летали.

Як-18А – первая любовь. Первые взлеты и посадки, первые петли, перевороты, бочки, первый самостоятельный вылет. Незабываемый самолетный запах в кабине, первые волнения перед полетом, первые вспышки в цилиндрах при запуске. Открыт фонарь, первая волна теплого воздуха от винта, приятный, очень красивый рокот двигателя. Закрываешь фонарь и сразу успокаиваешься. Снизу на приборной доске включены необходимые АЗСы, ожили приборы. Запрашиваешь исполнительный, выруливаешь, взлетаешь и в пилотажной зоне кувыркаешься в воздухе.

Уже нормально переносишь полет, хорошо чувствуешь самолет и кричишь во весь голос на переворотах, выводишь из пикирования с перегрузкой и всем телом чувствуешь, как крылья опираются на воздух. Рука уверенно держит ручку, ноги сами держат шарик в центре, а левая рука правильно работает сектором газа.

Местность под тобой уже знакомая, уверенно строишь маршрут захода на посадку. Посадка после зоны всегда получается хорошая, уверенно заруливаешь и правильно выключаешь двигатель. Постепенно становишься летчиком: разогретый после зоны сидишь в «квадрате» и обдумываешь свои ошибки.

Над точкой Таня Буйракова. Они с подругой Люсей из Саратова почти мои землячки. Летают уже третий год. Их понемногу привлекают возить нас в зону на отработку пилотажа. Меня возит Таня. Сейчас она пилотирует над точкой на Як-18П, отрабатывает перевернутый пилотаж. Очень красивый и серьезный самолет. Так хочется полетать на этой машине!

За радиостанцией руководитель полетами, начальник аэроклуба, в наших глазах очень древний: крестьянской внешности, лет сорока, майор Шитенков. Молча наблюдает за ней, высота небольшая, от 500 до 800 метров. Самолет звенит как гитара, особенно при выходе из вертикали на спину. И я лежу на теплой молодой траве рядом с квадратом, недалеко от радиостанции, положив под голову чей-то парашют. Смотрю вверх на кувыркающийся ЯК и наблюдаю за представлением у меня над головой.

Вдруг непонятно: отвесное пикирование, фиксированные бочки и что-то завертелся, крутанулся в штопоре.

– Правый штопор, правая нога, ручку на себя, левая нога, ручку нейтрально, выводи, тяни, тяни… – и говорит Шитенков все это в трубку очень спокойно и уверено. – Все нормально, левым заходи на посадку.

Вывод из пикирования метрах в пятидесяти, переходит в набор высоты, занимает высоту круга не на снижении, а в наборе, влево, вправо – Шитенков подсказывает. Красивый красный Як, наконец, успокаивается и, правильно выполнив третий, заходит на посадку. Меня до сих пор поражает такое самообладание майора.

Таня заруливает, глаза у нее красивые, выразительные, а сейчас большие на бледном лице. Никак не может справиться с замком, кто-то ей помогает снять парашют, молча, руки не могут успокоиться. Шитенков спокойно с кем-то разговаривает, кому-то что-то разрешает, занять какую-то высоту. Таня подходит к нему, говорит заикаясь:

– Разрешите получить замечания?

Молчит, смотрит, как кто-то пилотирует, сейчас не помню кто, уверенно носится на минимальной высоте. На вертикали фиксированные бочки, в верхней точке ранверсман, отвесное пикирование, четкие фиксации. Все-таки это Рудольф. Красиво! Все поглядываем на Шитенкова. Он, наконец, обратил внимание на Таню, махнул рукой – садись!

Села на лавочку возле радиостанции, голову опустила, потихоньку отходит. Майор еще минут десять не обращает на нее внимания. Разговаривает с кем-то из летчиков, видимо, ждет, когда человек остынет, до конца придет в норму. Потом передает трубку кому-то, зовет Татьяну. Татьяна встает. Он ее отводит в сторону, что-то говорит, показывает руками, как надо работать рулями, спокойно, без суеты. Таня слушает, кивает, начинает отходить, тоже манипулирует руками. Майор подходит, берет свой шлемофон, надевает. Я его первый раз вижу в шлемофоне, с погонами на рубашке, синие галифе, хромачи – вид сейчас у него как у персонажа Геннадия Семенихина из 44-го! Оглянулся на Татьяну, бросил: «Поехали, девка! Полетаем!» – Люся Дымникова поморщилась.

Надевают парашюты, рассаживаются в моем Яке. Он уже готов, заправлен. Взлетают, летают над точкой.

Ну, майор! Что он творит?! Со всех фигур срывает: самолет кувыркается, сваливается в штопор. Рудольф зарулил, спрыгнул с крыла, тоже смотрит, смеется.

Потом все едем домой на зеленом автобусе. Рудольф поет – сильный голос, про какого-то серого козла! Все дружно подхватывают последнюю строчку…

Как давно это было. С Люсей несколько раз встречались в Саратове, Актюбинске. Сейчас диспетчер, мне часто приходилось бывать в Саратове. Говорили, вспоминали. Татьяна до конца в Тамбове летала инструктором, Веселов ушел в Аэрофлот. Летал на Ан-2.

Вот так пролетел незаметно этот час двадцать, захожу в своей Сосновке, зарулил на стоянку. Выключаю, выхожу, собираю все в сумку. Открываю капот, смотрю, отключаю аккумулятор. Капот закрыл, жду Диму. Домой – отмываться, отстирываться, отсыпаться.

Сидим в беседке рядом со стоянкой – четверо молодых здоровых парней. Отслужили, сейчас переучиваются на диспетчеров, по специальности пилоты, штурманы. Иван штурман, но занимается парашютным спортом и здесь на аэроклубовском аэродроме бывает часто. Сейчас он привез свою группу, всем около сорока лет. Сам он когда-то не поступил в летное, закончил штурманское, но в аэроклубе в свое время летал на Як-52. Приезжают к нам по выходным, всех сажаю на левое сиденье, но летают по-разному. Пилоты все с Ан-12 и Ту-134 и с легкой авиацией знакомиться только начинают. Из них самый активный Иван.

– Эх! самому бы полетать? – говорит, а сам глазами всех обводит и на мне взгляд остановил.

Я даже не вникал и такое желание слышу впервые, хотя он летает практически сам, и я в управление почти не вмешиваюсь. Мне всегда нравилось видеть у человека стремление, и сейчас я предлагаю ему полетать:

– Иван! какие проблемы? Поехали, посмотрим!

Вижу: я его заинтриговал. Он такого предложения не ожидал. Я замечал, что он все делает правильно, но при налете всего около десятка полетов никакой инструктор человека самостоятельно не выпустит. Замечаю: Иван загорелся, а мне стало интересно, как он отреагирует и как он сейчас поступит. Иван что-то мямлит:

– Ну, самолет уже привязан.

Мне все-таки интересно.

– Ничего, отвяжем, бензин есть, время тоже!

Смотрю на него, усмехаюсь, Иван продолжает:

– У меня денег с собой нет.

– Следующий раз привезешь.

– А если не привезу?

– Ну и черт с тобой, впечатление о себе испортишь!

Взмахивает руками.

– Эх, отвязываем. Анатолий Алексеевич!

Садимся, выруливаем, я на рулении довожу до курсанта программу:

– Делаем два-три полета, если справишься нормально – два сам!

С недоверием посмотрел на меня.

Взлетаем, смотрю, штурвал не трогаю – пока неплохо. Заходит. Расчет правильный, пытаюсь спокойно наблюдать. Сдерживаю себя, чтобы на посадке не взяться за управление, руки на коленях. Молодец! Вовремя убрал газ, скорость нормальная, подвел правильно, досадил, плавно притормозил, стал. Я поставил на тормоза, добавил оборотов до трех тысяч, отстегиваю ремень. Смысла нет летать еще – все хорошо! Справится.

– Иван, делаешь два полета так же. Все нормально!

Удивленно смотрит. Я выхожу, закрываю дверь, показываю рукой – пошел! Демонстративно отвернулся, отошел со взлетной полосы к молодым березкам.

Это старый инструкторский прием. Слышу: дал взлетный режим, повернулся. Смотрю: взлет нормальный, полет по кругу тоже. Третий разворот на месте, снижается, четвертый на расчетной высоте, издалека вижу: идет уверенно, точно по глиссаде. Подходит правильно, выравнивание, приземление, как всю жизнь на А-27 летал – все замечательно! Притормозил, остановился, смотрит. Махнул ему рукой в направлении взлета, вижу, кивнул головой: двигатель взревел, разбегается, поднял носовое колесо, отрыв. Уверенно работает. Окрылился! Слежу за ним по всему кругу. На траверзе влево, вправо, задрал нос, потом вниз. Надо будет указать: в первых полетах это лишнее ухарство. К третьему подходит спокойно: я его вполне понимаю.

При желании летать все ведут себя примерно так, независимо от возраста, когда-то и меня так же переполняли эмоции. Приземление. Бурлящее и переполняющее не помешало выполнить посадку на отлично. Мне тоже все нравится, и я сейчас испытываю примерно то же, но для приличия показываю кулак. Пилот в кабине делает вид, что огорчен моим недовольством, машет, приглашает в кабину. Напускаю на себя серьезный вид и показываю: рули на стоянку, я прогуляюсь. Энергично кивает. Понял. Плавно порулил по рулежке.

Пока я километр шел на стоянку, самолет уже пришвартован, страсти улеглись и я пропустил главное! Со стоянки мы вырулили вдвоем, а назад он прирулил один: где-то по дороге потерял своего инструктора. Масса впечатлений. Поздравляю с первым самостоятельным вылетом!

Стал регулярно приезжать на аэродром. Летал в свое удовольствие, катал желающих, кого-то сам привозил, и я в его присутствии выполнял роль кассира. Работает в Калуге диспетчером, звонит, делимся новостями. Там тоже в свободное время летает, в гости зовет. Москва рядом, я там бываю у внуков.

Я на «МиГах» летал в Воротынске: аэродром «Орешково». Бывший 176-й полк из дивизии Кожедуба в Корее. Из книг узнал, что они после боевых действий перелетели в Калугу, на аэродром «Орешково». Позже самолеты заменили на МиГ-17 и передали в ДОСААФ, так что мне посчастливилось летать в полку с легендарным прошлым!

МиГ-17! Самолет нравился всем, и он у меня в памяти до сих пор. Самый лучший из всех, на которых мне пришлось летать. Сколько хорошего, вся молодость на крыльях! Сколько потом за это пришлось платить. За все в жизни приходиться платить. За то, что недолюбил когда-то, за то, что пропустил, прозевал, растратил, обидел. Все это никак не покрывается полетами, и все-таки судьба мне очень много подарила. И сейчас я все это пытаюсь рассказать.

Дочь учил, оно с удовольствием летала, десять часов в воздухе, уже к самостоятельному вылету была готова. Все, хватит! Тебе не придется этим заниматься. «Папа, только самолет не продавай». Жизнь заставила продать. Сейчас он на Кавказе, в интернете ребята с радостью делятся на видео, какой хороший аэроплан приобрели. А у меня ностальгия, действительно хороший самолет, их было выпущено всего около пятидесяти экземпляров. Кто на нем летал, всем он очень нравился. Комфортабельный, красивый, правда, очень коварный по сравнению с Ан-2, а относительно «Бекаса» очень сложный.

Даже после продажи практически только я на нем и летал. Он еще два года здесь был, пока его не перегнали на новое место базирования. Видео, правда, осталось. Иногда смотрю, но редко: неинтересно, в прошлое все уходит, забыть хочу – не получается. Так и живешь всем этим и наедине с этим. И даже с такими же не поделишься, у них те же мысли, те же чувства, и они такие же, как и я. Но, в отличие от них, я самый старый, такие не летают. Но недавно в Жуковке командир в свои 72 Ил-38 посадил без носовой стойки. Ведущий НТВ с экрана: «Вот такие у нас мужики есть!»

Какие мужики? Все на излете, успеть бы…

– Наталья! Я очень старый? – задал как-то глупый вопрос, хотя и без того все ясно.

– Старый, Анатолий, – отвечает, не отрываясь от бумаг. Посмотрела искоса с усмешкой.

– Наталья, а родителям сколько?

– Столько же!

Вот так! Успеть бы?

Опять на аэродроме готовлюсь с курсантом по учебному маршруту. Рассказываю, показываю. Хороший парень, толковый! Я не люблю эту работу. Александр – другое дело, он школу инструкторов заканчивал уже после института. Познакомился с ним, когда аэроплан приобрел, мне помогал в этом начинании. Сейчас вместе базируемся на аэродроме ДОСААФ. Конечно, методист он сильный, а мне много говорить не нравится. Я в полете больше наблюдаю, как курсант до всего доходит, ошибки исправляю, подсказываю.

Больше люблю летать сам. В ДОСААФ, в армии летать нравилось на истребителях. Один! Никто не подсматривает. Можно позволить себе от души! Потом повзрослел и стал воспринимать полеты уже по-настоящему, как летную работу со всеми ее трудностями. И грозы, и обледенения, и отказы – все было. Как-то все время везло. В жизни не везло, в любви тоже, карьера не удалась, а в полете в сложных ситуациях всегда удавалось справляться.

Полжизни на Ан-26 – самая грязная работа. Самолет, как летчики говорят, «нелетучий». Ан-24 – отличная машина, а этот еле-еле возит себя и топливо. Только срочные грузы на нем: клубнику, помидоры. Правда, есть плюсы: на ледовые аэродромы, на снег, на песок, на грязь и лужи – как трактор. А удовольствия летать на нем мало, а я на нем десять лет прокоптил, правда, знал его хорошо.

– Витя, прибери режим, убери срезку, я ПРТ выключу.

Витя плавно прибирает РУДы, следим за срезкой. Стрелки установились на ноль, выключаю ПРТ, плавно увеличиваем режим двигателям. Следим за температурой газов. Поднимаем почти до максимально допустимой, ИКМ тоже растет. Теперь хоть немного похоже на полет: медленно набираем высоту, разгоняем, сколько можно уже на эшелоне – если, конечно, это можно так назвать.

Скорость по прибору 310—320, угол атаки тоже далеко не наивыгоднейший – около 10°± и более. По узкой стрелке скорость 410—420! Все, это предел, выключаем третий двигатель. Немного, 30—40 минут, на этом режиме идем – плывем потихоньку. Угол атаки – 8—9 градусов, прибираем режим. Включаю ПРТ, срезка не появляется – добавляем до срезки. Есть срезка – прибираем. Не летание, а так, езда на велосипеде, в цирке по канату.

– Толя! мы правильно делаем?

– Правильно, Витя, я по ТАД и по КиПАД в институте пятерки получил, верь мне, Витя. Ну, что будет? Температура газов нормальная!

– В общем, да.

– Ну вот, сиди спокойно и смотри!

Когда надо, он не спорит, парень грамотный, сам все отлично знает. Ан-24: полосы 1300 достаточно, а для Ан-26 почти 2 км, как для «Туполя». Внешне одинаковые, а по своим данным очень разные и даже по внешнему виду очень отличаются. Куцый Ан-26 заметно отличается от элегантного Ан-24. Позже расскажу, как мы с Сашей Белогорцевым в Саратове с короткой полосы взлетали на Новый Уренгой с полной взлетной массой, когда по номограммам 24 тонны никак не проходили. Вспоминаю сейчас – мороз по коже. Какой я все-таки везучий был!

Вячеслав Сурогин через 30 лет мне рассказал, как мы с ним чуть не столкнулись в облаках. Я – в наборе, он – на снижении во время смены частот связи. Друг друга мы не слышали, и мы по бортовому локатору его не видели. Он меня увидел случайно, визуально: внезапно появился самолет. Кажется, очень большой, на мгновение застыл перед глазами. Пролетел над головой, как будто медленно проплыл. Отпечатался в сознании, как кадр: серое забрызганное днище и ряды заклепок на фюзеляже. А я в облаках ничего не видел, то есть мы ничего не видели и не знали потом ничего.

Славик тогда после посадки диспетчеров попугал, но шума не стал поднимать, как летчик не стал этого делать, но потом среди летного состава на разборе этот случай разобрал. А я этого хорошо не помню и пишу с его слов. Конечно, пролетело – и все забыть, нервы не портить, а случаев действительно было достаточно, и по моей вине тоже.

Много еще чего рассказать можно. Потом. Сейчас вылетать, по учебному маршруту: Сосновка – Терешкино и обратно. В воздухе один час двадцать минут. На высоте 600 метров под постоянным радиолокационным контролем и все время на связи с диспетчером.

– Добрый день! Проверьте заявку: 0052 на 08 00.

– Добрый день! Да, есть. Утверждена по учебному маршруту. Вылет по расписанию?

– Да, по расписанию. Подскажите минимальное давление.

– Минимальное 752, взлет доложить.

– Понял, до связи.

Разрешение получено. Олег пытается что-то рассчитать, какое-то подобие штурманского журнала. Карта, линейка НЛ-10, навигатор – все есть! Погода хорошая, ясно, еще не жарко. Заправили, слили отстой, рассаживаемся, запускаем двигатель, прогрев, проверка. Олег выруливает, на исполнительном: закрылки для взлета – все готово. Взлетный режим, тормоза. Поехали. Носовая стойка управляемая, выдержать направление несложно. Поднял носовое колесо, оторвались. Все просто.

Сижу пассажиром, не пытаюсь вмешиваться, пилот работает в полете даже таком простом. Полет никак не сравним с ездой на автомобиле, все-таки это не прогулка, это мне сейчас приятно сидеть и наблюдать. Если какие-то ошибки, они незначительные: курсант налетал уже двадцать часов, сразу исправляет – наблюдать приятно!

В училище он налетал сто часов на Л-39, и здесь у него никаких проблем – усваивает все с лету. Хорошо сидеть справа пассажиром и получать удовольствие от полета. Видимость хорошая, после набора уже угадывается мыс на заливе – поворотный пункт. И я сейчас расслабился и наслаждаюсь полетом. Дымки нет, солнце не мешает, и перед нами открывается четкая картина, достойная кисти мастера! Закрываю глаза, вслушиваюсь в негромкий, приятный голос двигателя Rotax и вспоминаю тот, шлепающий звук двигателя АШ-62…

Где-то там далеко потихоньку шлепает Ан-2. Я сижу справа, клонит в сон. Я даже не сопротивляюсь. Приятное чувство: засыпаешь. Но я не усну, я знаю: организм как-то сам борется. Приборы сквозь прищуренные веки: авиагоризонт просвечивается сквозь дремоту горизонтально, прибор скорости – стрелка на 180, вариометр горизонтально, высота 500 – стрелка вертикально вниз, широкая между нулем и единичкой на ВД-10. Открываешь глаза, осматриваешься. Орлы – их много! Высота полета у них примерно такая же – 500—600 метров. Они летают каждый в своей зоне, и какой-то Ан-2 для них нарушитель воздушного пространства. Были случаи, они бросались на самолет.

Столкновение с птицей, у которой размах крыла более двух метров, опасно. Один попал в крыло, пробил топливный бак; второй случай – в остекление фонаря, улетел через пилотскую кабину в открытую дверь. Пробив двери пятнадцатого шпангоута, долетел до хвостовой стойки. Поэтому сбрасываешь с себя дремоту, осматриваешься.

Челкар, далее Есенсай, Курайлысай и Калмыково. Потом так же назад.

Саша Быков, мой командир: дремлет, глаза закрыты. У меня справа управление связной радиостанцией. Переключаюсь: покрутил ручку настройки, полазил немного в эфире, сквозь шлепки двигателя прослушивается музыка. Эдуард Хиль: «Пилот не может, не может не летать!» Хорошо запомнился этот фрагмент из той жизни. Болтанки не было, рейс утром, еще не жарко. Летали много, я с непривычки уставал.

Познакомился я с девушкой, прогуливал с ней допоздна после работы, спать некогда. К выходному уже весь выжатый, завтра октябрь, а жара под сорок. Местность перед глазами вся выжженная палящим солнцем. Саша в последний рабочий день приглашает к себе домой:

– Анатолий, после рейса ко мне. Люда должна принести пива, у меня рыба есть!

Познакомился с женой командира, Людой. Сын пяти лет, хорошая квартира, прохладно. В зале на ковре эмалированное ведро пива, пивные кружки, вобла. Вобла на Урале очень крупная, правильно завяленная – очень вкусно. И пиво в Уральске было хорошее. Мы тогда за разговорами до середины ночи ведро выпили. И проснулся я утром отдохнувший и в хорошем настроении, видимо, организм влаги требовал.

С Людой потом через три года разговаривали: сидели рядом на вечере всего отряда, в честь окончания сезона авиахимработ – она была подругой моей девушки! (АХР – это очень сложный вид работ, и этого вечера все ждали с нетерпением: все-таки уставали и безаварийный год всех радовал!)

Сидели. Праздничное настроение, все танцевали. Я танцам еще в Калуге учился. У нас тогда в программу ввели, неофициально для тренировки вестибулярного аппарата и координации движения, как в тридцатые. Конечно, и с воспитательной целью – все-таки будущие офицеры! Свой оркестр, хорошая база, УЛО, спортзал – танцевали все. Наш старшина был призером бальных танцев, жена одного летчика с нами занималась.

Приходили на занятия даже некоторые летчики с женами! Постепенно все выровнялись, подтянулись. Девочки-студентки на вечера к нам приезжали со своими классными – уж слишком они их опекали. Молодые ребята: здоровые, в голубых погонах с золотой окантовкой – орлы, уже почти офицеры! Вели себя все в основном скромно, лишнего себе не позволяли – некоторые ребята там женились. Любил танцевать и влюбчивый был, да и сейчас тоже.

Люда меня в разговоре спросила:

– Анатолий, ты долго над ней издеваться будешь?

Не первый раз эта тема поднимается.

– Какой из меня сейчас муж, мне переучиваться надо! – своей транспортной техники нет, только Ан-2, да еще несколько Як-12. Пытаюсь оправдаться. – Переводиться куда-то. Переезд, семья, дети!

– Жалеть будешь. Такой женщины в жизни, может быть, не встретишь!

– А если беременность, что будем делать?

– И что? Не женишься, алименты платить будешь.

– А как же она?

– А она их получать будет!

– Вот как! Так все просто?

Все-таки расстались, потерял свою любовь – встретил потом, позже, через много лет и не вовремя!

Задумался. Олег плавно вошел в разворот. Мыс в заливе под нами, меняет курс на Добринку. Заданную высоту на А-27 выдержать сложно, но у него получается плюс-минус десять метров. Шарик в центре удержать тоже непросто – самолет короткий. Виражи, ввод, вывод, мастерство нужно все в допусках выдерживать.

– Олег, а как у жены отношение ко всему этому? – спрашиваю, хотя причину отлично понимаю. – Ты же нормально зарабатывал на пластиковых окнах!

– Жена у меня молодая, я ее сам воспитывал. А потом – я же татарин. Знаете, в училище инструктор что-то говорит, указывает за что-то кому-то, а смотрит на меня: «А я при чем?» – «При том, что ты лучше всех должен быть!» – «Почему?» – «Потому, что ты татарин!»

Здесь и я свою молодость вспомнил!

До Добринки вообще просто – по железке. Можно расслабиться.

По молодости все быстро проходило, не так, конечно, просто. Ребята все хорошие были, и как-то леталось хорошо. С теми, которые в армии остались, переписывались: иногда что-то узнавал, встречались на промежуточных аэродромах, особенно с теми, которые с истребителей списывались. Стали вертолетчиками, летали в транспортной авиации. До первых смертей, потом с каждым годом плохих новостей все больше накапливалось.

Женился: жена интересная. Первая дочь, проблем сразу столько, что до сих пор разгребаю и уже никогда не разгребу. Хорошее хочу помнить, как-то так лучше, а негатива много было, но первая любовь – это надолго, это незабываемо. Жена это чувствует: женщину вообще не обманешь, но я и не пытаюсь. Хотя, что здесь особенного? У каждого это есть, любой и любая через это проходит. Можно было бы как-то потрезвей ко всему относиться – не получается, особенно когда тебе постоянно напоминают о том, что было, причем до настоящей семейной жизни. У меня не получалось совмещать работу и любовь, не хватало ни времени, ни сил.

Жена всегда любви требует. Это только в книгах жена – помощница для мужчины. Какая помощница? На ней дом, дети, семья, да еще муж где-то в небе! Со всем справляться надо и своя работа. Не все выдерживают, случается что-то серьезное, срываются, потом восстановить отношения очень сложно, до обыкновенного предательства доходят.

Не о том я как-то. Во второй рейс по этому маршруту Олег пусть сам идет, справится, нечего мне здесь мешаться. Самая хорошая школа – это самостоятельные полеты!

Олег улетел. Самостоятельные полеты по маршруту – это не аэродромные полеты. Здесь в любой момент возможна аварийная посадка. В летном обучении просто полетать не получается – это очень дорого. Давно отработаны программы и сжаты до предела, воспитывается в человеке смелость и уверенность. Курсант – это уже летчик, и в самостоятельных полетах он должен уметь принимать решения. Все может быть: погода, отказы. Одномоторный самолет, вертолет, без разницы, – полет выполняется на высоте, с которой можно произвести посадку за пределами населенного пункта на подобранную площадку. В воздухе постоянно смотришь и подбираешь площадку, которая пригодна для посадки.

Полет для летчика не просто прогулка – это работа. Вырабатываются летные качества, постепенно приобретается опыт и уверенность. Если тяжелый самолет производит вынужденную посадку на кукурузное поле без шасси, то это посадка как на газон. На обработанном поле практически нет препятствий. На легком самолете на такое поле – как на лес. Поэтому постоянно смотришь. Сейчас все засевается и даже на созревшую пшеницу посадка может быть опасна, можно оказаться на таком поле вверх колесами, даже на самолете с носовой стойкой. Поэтому выбираются, как правило, дороги, но на дорогах знаки и транспорт.

Приходилось садиться на шоссе. Рядом ничего подходящего не было, выбрал место, зашел сел, срулил на перекрестке на проселочный съезд. Водители проезжают, некоторые даже головы не поворачивают. Мало ли что: ну, самолет, ну, дирижабль, даже пароход – сейчас трудно кого-то чем-то удивить. Каждый собой занят. Еще одна составляющая – стоимость летного обучения в разы больше, нежели обучение инженера, педагога и даже врача. Поэтому и подбирают в летный состав не так, как в другие специальности. Учить летному делу неспособного – бессмысленно!

Взял шляпу, телефон в кармане. Сел под березами, в радиостанции через шорох слушаю доклады бортов. Кто-то докладывает что-то, диспетчера не слышно, но некоторые борта прослушиваются, которые недалеко.

Сижу на складном стульчике рыбака, портативная радиостанция, на голове соломенная шляпа. Олег на связи. Докладывает: занял высоту, дал расчетное время пролета залива.

В тени хорошо, прохладно, книга не читается. Вспомнил разговор со Стасом, ровесник, летает у Саши. У него четыре аэроплана, летает сам, Стас и Юра. Все моложе нас со Стасом, но далеко немолодые, все примерно ровесники. Юра всю жизнь на Ан-2, потом А-27, сейчас работает у Александра.

Стас, закончив школу летчиков-испытателей, облетывал после сборки на заводе МиГ-25. Мы с ним как-то ближе. Когда-то и я стремился туда, а здесь мы вместе сидели за одной партой на курсах в училище. Много говорили – мне интересна была эта работа.

Все документы были в порядке, мандатную и медицинскую комиссию прошел. Двое товарищей в этой фирме работали. Неплохо знали друг друга, рады были встрече. Видел: от души желали успехов. При беседе с начальником ЛИКа все решилось: где жить, откуда и сколько до работы добираться? Для москвичей Смоленск, Калуга – это рядом, одну остановку проехать. Семья, дети, командир ЛО сам рассоветовал: «Ты же отличный транспортник, первый класс, высшее образование, а у нас третий будешь иметь и первый уже никогда не получишь». На полпути остановился, может быть зря. Сейчас вижу – точно зря, многое в жизни изменилось и возрастной ценз тоже.

– Стас, у тебя на этой работе было что-то серьезное?

– Да нет, все как-то проходило, да и ни у кого такого серьезного ничего не было. Облетывали после сборки, работа не очень-то! Один раз, правда, с высоты газ обоим убрал до малого, а на высоте 800—700 стал выводить при заходе – помпаж. Убираю, вывожу – опять помпаж, а высота уже 500. Опять вывожу: пошли обороты, на высоте 300, а так больше ничего такого сложного – обычная работа.

– Стас, ну ты даешь! Даже курсантов учат не убирать до малого, это же аксиома, азы, что же ты? Так из ничего можно было в ящик сыграть.

– Да, Толя, бывает, расхолаживаешься. Ошибки, так в жизни всего набираешься. Смотришь на все как на мимолетное, неважное.

– С испытательной работы ушел – понятно, а когда из авиакомпании ушел, что случилось?

– Да я их там всех на этом «Туполе» отвозил, сам стал летать командиром, потом проверял меня командир ЛО…

– И что?

– Сказал, что я не то чтобы летать, рулить правильно не умею. Обиделся, ушел.

– Стас, ты с ума сошел. Мало ли дураков на этом свете?

– Да нет, Толя, работа должна радовать, сейчас летаю – больше нравится!

– В коллективе, где на первом месте страх и самолюбие, ты создавал мир, в котором люди могли отбросить свои тревоги. И это не нравилось начальству, – я подождал ответа. – Я прав?

– Наверное, – сказал Стас, но мысли были его где-то далеко.

И все-таки замечаю: страдает, как и все, от своей гордыни.

Олега не слышно, сейчас он там, где-то, идет на Красный Яр. Позвонить диспетчеру района, узнать? Да ладно, не дергайся, нормально все, через тридцать минут появится на связи – будет Телешовку на обратном пути докладывать. Наталье позвонить. Плохо одному. Слабость? Что такое? Раскисаешь, собраться надо, забыть. Куда я ее зову? В никуда. Встречаемся иногда, между прочим. Захожу на работу, приветствую:

– Здравствуйте, Наталья! Рад видеть!

– И я рада видеть, Анатолий! – улыбается.

Беседуем… на разные темы, пытаемся обходить острые углы, и она тоже. И все вроде бы ни о чем. Но все равно все замечаешь, и она все видит. Какие-то слова, фразы, а мысли другие. Прощаешься, ни о чем конкретно не поговорив, и даже не пытаешься что-то предложить – разница в возрасте.

– Заходите, Анатолий!

– Куда, Наталья? Зачем?..

– Сюда!

– Позвоню. До свидания!

Телефон свой без проблем дала, потом позже звоню на работу:

– Наталья, это мой номер, забейте.

– Хорошо! Забью, Анатолий! – смеется, но, чувствую, занята.

И все это не первый год.

– Анатолий, я замужем.

Я просто опешил. Как так? Почему-то даже не подумал, что у человека семья, даже мысли такой не допускал. Позже немного о себе, фото. Желание больше узнать, спрашиваю:

– А как в семье?

– Анатолий, вы же знаете – всяко-разно.

Как в боксе, когда удар пропускаешь. Забыть. Время проходит. Не удержался, зашел на работу.

– Здравствуйте, Наталья!

И опять все повторяется.

– Заходите, Анатолий!

А в голове: «Куда, Наталья? Что делать?» Не в своей колее. Женщина моей мечты, но из другой жизни, ну хотя бы десять лет, не отпустил бы, все бы смог!

Среди переговоров в эфире из динамика радиостанции донеслось:

– Орешник-Район, 0052, Телешовка – 500! – Олег вышел на связь.

– 0052, работайте с кругом. Конец.

Я переключил радиостанцию на частоту «Круга».

После посадки молодой летчик, скрывая волнение, с восторгом доложил о выполнении первого самостоятельного полета по маршруту.

Все хорошо. От диспетчера МДП тоже замечаний нет.

По дороге домой опять Наталья и разговор с ней. Между прочим, с Олегом о полетах кое-что, о конкретных делах. Завтра приехать: масло надо заменить, свечи посмотреть, почистить.

Приехал один, Олег на работе. Ему семью кормить, заработать надо, за полеты надо рассчитаться. Денег много надо. Потом деньги на семью тратить, потом жену одену, потом сыну велосипед куплю – сейчас все на полеты.

На аэродроме никого. Тишина, нежарко.

Расчехлил, открыл капот, все просмотрел. Моторама. Трещин не видно, противопожарная перегородка, узлы крепления моторамы, двигателя – все в норме. Шланги, трубки топливные, масляные, радиаторы – все без подтеков, все вроде бы неплохо. Карбюраторы, фланцы резиновые в порядке.

Провернул винт, запустил, прогрел, проверил свечи, отрулил в сторону от стоянки. Замена масла, обязательно что-то на землю попадет, на стоянке пачкать не хочется.

Плоскогубцы, отвертка, хомуты, контровка. Работаешь как техник: отворачиваешь пробку, сливаешь масло в ведро прогретое, но не черное, как обычно на Ан-2.

Детство. Река Медведица: лес, быстряк – плотва, окуни! Кузнечики, велосипеды, удочки! Мысли, мечты, которые здесь наяву через столько лет. Желание скорее школу закончить, в летное училище поступить. Почему-то видел себя гражданским летчиком.

Як-12, Ан-2! На местном аэродроме пропадали, на летчиков как на инопланетян, смотрели: форма в то время какая-то на них уж очень красивая была и летчики веселые, но какие-то недоступные, из другого мира. Тогда все очень возвышенно воспринималось, и люди в форме – боги! И самолеты, все такие чистенькие, удивляли своей внешностью и изяществом! Як-12А – вообще красавец: сине-бледно-голубой! После посадки подрулит к зданию аэровокзала, двигатель остывает, потрескивает. Кабина открыта, летчик в здании. Это и аэровокзал, и КДП с радиостанцией, и привод свой был, мачта антенны рядом торчала. Красивое поле с подстриженной травкой, и самолет как птица: широколапый и с распростертыми крыльями. Ну как об этом не мечтать?!

Самолеты строили, чертежи, описания в журналах находили. Кордовые модели-копии: Як-18, Ла-5, Пе-2. С самолетами хорошо знакомы были, но настоящий – это мечта. Это в четырнадцать, а позже, когда готовился в училище поступать, немного все по-другому воспринималось: медкомиссию пройти, вступительные сдать.

Курсанты строем, форма выгоревшая. Самолеты Як-18А летают – жаркое южное лето. Знойное бледно-голубое небо. В училище не поступил, домой хоть не возвращайся. От ребят, аэроклубовцев, узнал, что такое аэроклуб, что там. И как туда поступить?

В Тамбов уехал, устроился на работу, жил рядом с аэродромом Тамбовского летного училища.

На велосипеде, уже осенью, ездил за город, смотрел, как Ил-28 на посадку заходят. Каждый вечер в аэроклуб на занятия, после работы.

Рудольф Веселов, летчик-инструктор, у нас аэродинамику вел. На первом занятии перекличка:

– Один лишний, кто? – я встал, еле дышу. – Почему в списке нет, комиссию прошел?

– Прошел, – отвечаю, а у самого сердце в пятках, Рудольф Николаевич вопросительно, глядя исподлобья прямо в глаза, спрашивает:

– Как фамилия? – а все на меня смотрят, пока еще никого не знаю.

Молодые, как я, и немолодые уже. Аэроклуб – мастера, кандидаты! В классе Як стоит без крыльев, полураздетый, самолетом пахнет, а здесь моя судьба решается. Пытаюсь объяснить, путаюсь.

– Ладно, записываю!

Записал, сижу, отпустило немного, конспектирую под диктовку. На перерыве подхожу к нему.

– Как мне быть? Что дальше, к кому?

– Ни к кому, я тебя записал, все, ходи на занятия, учись, – у Рудольфа удивленно брови поднялись. Видит, что я весь на нервах. – Ты с кем?

– Как с кем? – никак не соображу, вопрос не понял.

– Кто-то из товарищей здесь есть?

Хороший был мужик, он меня потом возил до самостоятельного вылета.

– Да никого пока, я один приехал, специально в аэроклуб, из Волгоградской области, – отвечаю и боюсь не то сказать.

Подозвал к столу, дает голубой учебник, новенький.

– На! Не теряй, на всех не хватает.

Смотрю: «Инструкция летчику по эксплуатации и технике пилотирования самолета Як-18А». Летчику!

Занятия, пишу, мою инструкцию соседи смотрят, завидуют. Она из рук в руки передается, слежу – как бы не ушла! Помню, какой счастливый домой ехал. Так она у меня и осталась, потом позже, через несколько лет, где-то потерялась, а берег как реликвию, как подарок!

Спасибо тебе, Рудольф! Все мы хорошо помним своего первого наставника. Прошло много лет с тех пор, а я до сих пор его хорошо помню, и его слова и сейчас звучат у меня в ушах. Молодой, здоровый, рослый парень – школа летчиков-инструкторов, мастер спорта! Затянется офицерским ремнем и в кабину Як-18П, над точкой кувыркается. К соревнованиям готовились – зональные у нас в Тамбове тогда, в 1967 году проходили.

Масло залил, запустил, прогрел – давление в норме. Полетать надо, развлечься, погода хорошая, тихо. Посмотрел – подтеков нет, свечи чистые. Закрыл капот. Обошел, все посмотрел, сел, запустил.

Двигатель так хорошо, чисто работает – это всегда, когда проделаешь какие-то работы. Конечно, кажется, он и так в отличном состоянии, как технарь знаю, что двигатель всегда должен быть в идеальном виде.

Вырулил на полосу, закрылки для взлета, без связи. Диспетчер старта, круга за десять километров, и, если я буду на высоте до ста метров, по своему локатору меня он не увидит. Да если и увидит, ничего страшного, если не выходить за пределы своей зоны. Ребята знают, что мы иногда позволяем себе вольности. Почти всех знаем, приходится постоянно общаться. Один приезжает, летает, сам связь ведет, его по голосу узнают – он от этого удовольствие получает. Но летать так и не научился.

Давно сам просто так не летал. На тормозах, на взлетном режиме самолет ползет и его может развернуть. Поэтому взлетный и одновременно отпускаешь тормоза, штурвал полностью на себя: самолет практически с места поднимает нос за счет обдувки руля высоты. Этот момент нужно ухватить, зафиксировать – взлет получается необычайно красивым. Кому приходилось видеть, всем очень нравилось. После отрыва отход от земли, не меняя угол тангажа, до первого разворота.

Взлетел, убрал закрылки, между первым и вторым на траверзе, сделал пару виражей, порезвился немного, разогрелся. Прошел на высоте метр над полосой, заход по всем правилам. Приятно точно выдержать глиссаду, подойти к выравниванию с таким расчетом, чтобы закончить пробег до рулежки. Убрал обороты, зашуршали колеса, зацепились за грунт, поддержал нос, добавил оборотов и до РД с поднятой носовой стойкой. Убрал газ, опустил нос, тормоза.

Зарулил на стоянку. Удовлетворение так себе, не очень, чего-то не хватает! Простой пилотаж, а я очень бочки любил, особенно замедленные и фиксированные. В транспортной авиации этого очень не хватало. На Ан-26 любил в кучевку между облаками походить или при взлете с обратным курсом, когда необходимо прорулить, разгонял до 150—160 и с поднятой носовой стойкой в конец полосы. Главное за полосу не выскочить. Вите это не нравилось, диспетчер пугался, подсказывал курс взлета, но они многих нас знали и номера бортов тоже. Молодые были, никак не хотели быть серьезными и солидными и хулиганили иногда как дети.

С аэродрома еду, сижу за рулем, и все какие-то мысли в голове. Ну хоть кто-нибудь, пожалуйста, научите меня как быть? Пустота какая-то, самолет свой, рассчитался уже за него – живи, наслаждайся, летай! Хочу чего-то. Грусть какая-то, горечь; уже как-то очень редко радуешься. Еще чем-то заняться надо. Ну почему родственная душа женского рода не приходит? Летать не хочет? Научил, рад был бы! Женщина за штурвалом! Дочь летала – интересно было! Женщины-летчики как-то не так, как мужики. Мне кажется, они полет лучше чувствуют, больше поэзии, что ли. Даже в управление как-то не этично вмешиваться, красивей они в полете смотрятся!

Здесь мне как-то повезло: на Яках Таня Буйракова, на Мигах – Галина Олеговна Смагина. Я на Мигах первый в эскадрилье самостоятельно вылетел, но это только за счет того, что нас у нее, как у женщины, трое было, в то время, когда у всех инструкторов по четверо и пятеро курсантов.

В училище приехала на работу молодая девушка-летчик; ко мне подошла, хочет на А-27 полетать. В училище знали, что у нас есть такой аэроплан. Самолет нравился многим, даже иногда приезжали знакомые летчики-инструкторы, чтобы полетать на нем. Она инструктор из какого-то аэроклуба, муж – курсант в училище. Летала на Як-52. Показал, особенности рассказал. Как-то равнодушно прослушала. Посадил на левое сиденье, запустили двигатель, прогреваем, проверяем. Чувствую, она сразу, на ходу, к голосу двигателя прислушивается. Впечатлением коротко поделилась: «Приятно урчит!» В кабине тихо, можно без СПУ разговаривать.

Выруливает, сразу все делает правильно, РУД тоже чувствует. Взлетели нормально, над точкой виражи, с полупереворота заход к третьему без подсказок, полосу видит. Заходит, на посадке – молодец, все сразу схватывает. Зарулили, приятно было расспросить – немного поговорили. Конечно, не ровня и по летной подготовке, и по возрасту, но все равно уверенная, спокойная. Налет небольшой, что-то в районе трехсот часов. Спасибо! До свидания!

Свидание потом, в семнадцатом году, на день авиации. Я на связи был, своей очереди ждал, а она над точкой «Даймонд» пилотировала.

Показательные выступления, они из училища тоже прилетали, публики много было. А я даже не знаю, как ее зовут, позже у знакомого спросил: «Как она там, у вас?» – «Ничего, нормально, летает вместе с мужиками наравне!»

Женщины как летчики более ответственные и осторожней мужчин. В США женщин-летчиков очень много, так что пилот – это не мужская специальность. Ну, где же ты? Наталья!

Я себя знаю, и мне известны в точности мои слабые места, и сильные стороны останутся при мне. И эта временная слабость вряд ли превратит меня из обычного простого летчика, каким мне всегда нравилось быть, во что-нибудь другое.

Сижу у открытого контейнера. Олег в воздухе виражи крутит, перекладывает из левого в правый. На А-27 это непросто, а я Ричарда Баха читаю. Увлекает, особенно размышления о жизни, любви, одиночестве. На вопросы пытается ответить, которые сам себе задает. Я вместе с ним. Все в голове сложно выстроить. Почему-то там, где, казалось бы, мужчина и женщина созданы друг для друга, они не могут быть вместе.

«Почему случается обязательно так, что многие из людей должны оставаться одинокими? Почему так редко встречаем счастливую пару или прекрасных людей, которые на равных делят между собой жизнь и любовь? Как часто мы встречаем рядом родственную душу, человека сильного, равного и разделяющего этот мир и чувства? Иногда? Изредка?»

Читаю, а у самого кровь в висках стучит, в горле пересохло. Никогда! Такие люди оказываются самыми одинокими! Но сильным людям, казалось бы, дано указать нам путь. Убедить нас, подсказать: «Здесь ищи родственную душу!» Или: «Забудь, родственных душ не бывает». Или они нас заставляют заблуждаться? Если это так, им нельзя доверять. Ответ напрашивается сам собой: «Они могут утверждать что угодно, но решение принимаю я сам». А я решил, что не собираюсь эту свою жизнь прожить в одиночестве. И мне сейчас очень интересно: согласится ли она со мной, где бы она ни была. Правы ли они, моя милая незнакомка? Что бы я сделал, если бы увидел ее на этом зеленом поле аэродрома?

Странное чувство: на меня кто-то смотрит? Я невольно оглянулся. Вокруг никого, и только урчание Rotaxа в небе.

Эх, Ричард! Всю жизнь кого-то ищешь, кого-то ждешь? Где можно встретить свою Лесли? Где? Когда? Если все время один, даже сейчас, когда так много свободы в этой второй жизни. Никак время не увязывается вчера, сегодня, завтра. Прошлое не вернуть, будущего может не быть… Сегодня! А сегодня тоже пролетает изо дня в день, из года в год! Дети уже выросли, внуки – можно собой заняться. В этом возрасте вроде другие заботы должны быть. Старое бы сохранить, укрепить, да нет, непросто все. Сам себе проблемы создаешь. Успокойся, живи как все! А как все живут? Новые машины покупают, деньги где-то находят. За бугор ездят. Чего-то там смотрят, чего-то там ищут? Здесь всего этого не меньше – не видят! Налетался я в этой транспортной авиации и не хочу никакой Турции и Египта, не хочу. В своей Азии насмотрелся всего этого, в Прибалтике.

Другого хочу. Родственная душа нужна. Эх, Наталья! Забыть надо, душа иногда просто разрывается. Упасть бы сейчас лицом в траву, руки за голову и завыть, пока один. Знаю – откуда, знаю – почему так. Чувствую все, не могу даже себе самому признаться. Позже как-нибудь, когда до конца в норму приду, осмелюсь – напишу. Сейчас рано еще – с мыслями надо собраться.

А может, я не такой, как все? Не зря же я не хочу в Париж, не хочу Эйфелеву башню созерцать – наша Останкинская не меньший инженерный шедевр, но почему-то рядом проезжаешь и особого восторга не испытываешь. Здесь что-то другое, не знаю пока что. Не могу понять, но кажется, вот-вот что-то произойдет, в какой-нибудь високосный год, какая-нибудь Третья мировая. Неужели этого никто не замечает? Что-то я уже слишком. Все-таки надо больше музыку слушать, фильмы хорошие смотреть, на концерты ходить.

Олег на посадку заходит. Сел, подрулил, выключил, выходит, улыбается. Вижу, с удовольствием летает. Заправляем, канистру подал, подготовка к очередному вылету. Даю указания:

– Олег, сейчас пойдешь в третью зону. Ты ее знаешь: высота 500, виражи, пикирования с разворота, крен на вводе в пикирование девяносто, угол тридцать градусов. Скорость больше двухсот не разгоняй. Над карьером вывод, минимальная высота двадцать! – говорю, в банку отстой сливаю из крыльевого бака. – Горка тридцать градусов, начало вывода на скорости сто тридцать, крен до девяносто, чтобы на выводе скорость не меньше ста. Следи за скоростью, рассчитывай на сорок минут.

Посмотрел отстой, помог Олегу закрыть дверь. Контрольная защелка изнутри, проконтролировал.

Олег запустил запустил двигатель, порулил на исполнительный. Без остановки взлетный режим, первый разворот – ушел в зону.

Тихо стало. Сел в тени; опять с Ричардом Бахом разговор. Во многом не соглашаюсь. Менталитет разный, в разных системах воспитывались, но читать его очень интересно – много общего! Между строк свою жизнь видишь: сравниваешь, анализируешь, пытаешься оправдаться перед самим собой, ошибки свои ищешь, сделки с совестью. Не получается забыть то, что надо бы забыть, слишком у меня память хорошая: «Эх, Ричард! Зачем с ревом проноситься над полями? Зачем выделывать невероятные трюки? Можно просто сидеть в полной безопасности за рабочим столом. В обмен на эту безопасность нужно принести всего одну лишь жертву: пожертвовать образом своей жизни! И в этой жизни не должно быть страхов, которым нужно бросать вызов, препятствий, которые нужно преодолевать, опасностей, которые поджидают тебя за забором ошибок». Наверное, так и должно быть, но это не всегда удается.

Жить здесь и сейчас. Вторая жизнь, наверное, и дана для этого. Дети, внуки. И сразу вопрос откуда-то: «А как же я?» – «А ты уже прожил», – но соглашаться с этим как-то не хочется. Не хочется соглашаться с тем, что полоса уже кончается и тормозить давно пора!

В прошлом году работали вместе на одной точке с Краснодарским Ан-2. С экипажем жили в одной гостинице, с пилотом немного пообщались. Его командир, мой когда-то однокашник, давно уже, двадцать с лишним лет, живет другой жизнью: выращивает помидоры и виноград, а я с Николаем на равных брызгаю поля. Ветер: сидим, вспоминаем, пытаемся в своей жизни разобраться. И Николай, моложе меня на двадцать лет, тоже из года в год ищет причины и сейчас делится со мной: «Давно уже каждую осень с женой решаем спокойней жить, а к весне прохожу ВЛЭК и продляю пилотское свидетельство!» – заметна и у него эта постоянная борьба.

– Николай, уйдешь, чем будешь заниматься? Чтобы на такое решиться, хороший запасной надо иметь!

– Любовью, Анатолий! Сколько веревочке не виться…

Может быть, это и правильно! В какое-то время наступает момент и каждого это беспокоит, и появляется желание как можно дальше протянуть на этом, последнем ведре керосина!

Недавно спросил краснодарских ребят:

– Николай ушел?

– Да нет, летает! Сейчас где-то в Татарстане.