Читать книгу Пандемия любви - - Страница 3

Москва, 2006 год

* * *

Проснуться никак не удавалось. Длинные тягучие звуки ввинчивались в голову, и она не могла сообразить, что это значит.

Оказывается, телефон буквально надрывался. Лена давно заметила, что по утрам он звонит особенно противно. И всегда по ненужному поводу. Добро бы война или, на худой конец, пожар, так нет же – обязательно какая-нибудь ерунда.

Веки кое-как разлепились, но подниматься было ужасно неохота, однако, она всё же предприняла вялую попытку дотянуться до аппарата и, прижав трубку к уху, издала неопределённый звук. В ответ тотчас послышались короткие гудки. Как всегда, ошиблись номером. Но почему обязательно в такую рань?

Пытаясь удержать в голове обрывки сна, она уткнулась лицом в подушку. Какой странный сон ей приснился. Что-то очень тревожное и нелепое, она точно не могла вспомнить что именно. Наверное, это от усталости. Последние дни приходилось очень много работать.

Лена не любила, когда её будят. Чувствовала себя от этого разбитой, и вообще день начинался совсем по-другому. Особенно в выходной. Обычно она всегда просыпалась с какой-нибудь мыслью и обдумывала её неторопливо, с удовольствием. А так никаких мыслей, одно только раздражение и усталость. Она почувствовала, что совсем не выспалась.

Вове тоже не понравилось, что его разбудили. Он сердито завозился под одеялом, вздохнул, потом удобнее устроил голову на подушке, отвернулся к стенке и тут же захрапел. Поморщившись, она привычно ткнула его локтем в спину и закрыла глаза. Может, ещё всё-таки удастся заснуть.

В эту же секунду звонок раздался снова. На сей раз Лена отреагировала моментально и уже было набрала в лёгкие побольше воздуха, как трубка снова отозвалась короткими гудками. Она высказалась негромко, но вполне определённо и с досадой отбросила её в угол кровати. Вова открыл глаза, снова вздохнул и скорчил мину, означающую, что жизнь следует воспринимать философски. Лена пожала плечами. Ему хорошо рассуждать, когда есть возможность целый день дрыхнуть сколько захочется. А тут единственный выходной.

Из-под одеяла высунулась неправдоподобно огромная голова с вертикально стоящими, как тюльпаны, ушами, совершенно человечьими глазами и носом-пуговкой. Вова. Французский бульдог. Самая большая Ленина радость. А Вова он потому, что не могла же она величать его Вивиан Роббер де Роша с Чёрных озёр, как значится в его родословной, украшенной голограммой и круглой печатью, оттиснутой на золотой фольге.

В тот день, когда Лена впервые увидела Вову, ему исполнилось два месяца, а ей как раз на работе выдали отпускные. Наутро их следовало обменять на заказанную в турагентстве путёвку в Анталию. Она никогда раньше не отдыхала за границей и последние три месяца только и мечтала о том, как станет плескаться в море и валяться с книжкой на горячем песке.

В конце рабочего дня, засунув деньги поглубже в сумочку, Лена вышла из издательства. Было тепло и по-весеннему солнечно, а деревья уже вовсю шумели листвой. Она спустилась в подземный переход, ведущий к метро «Арбатская» и неторопливо пошла вдоль киосков, рассеянно скользя глазами по всякой всячине, выставленной в витринах. А дальше она увидела его. Увидела и в ту же секунду пропала. Он сидел на руках у девицы в клетчатом пальто и, склонив на бок головку, внимательно разглядывал прохожих своими невероятными глазищами.

Следующие два дня они с Вовой потратили на то, чтобы вызволить заранее внесённый за путёвку аванс. Сидя у Лены за пазухой, Вова корчил уморительные рожи, и в конце концов строгая дама из агентства заявила, что действует против всех правил, так что, если бы не это ушастое чудо…

Короче, денег им хватило на всё: на велюровый щенячий домик, писклявое резиновое колечко, две пластмассовые миски и красную шлейку с поводком. Шлейка была усыпана стразами и являлась предметом их особой гордости.

С тех пор минуло уже три с половиной года. Муж тогда сказал – ненормальная. Так, мол, рваться на море и вдруг… на тебе! А она лишь пожала плечами: подумаешь море! Съездить можно и в следующем году, а тут собака! Такое чудо может больше и не встретиться. Тут уж пожал плечами он.

Лена легонько потянулась под одеялом и бросила взгляд на часы. Оказывается, уже девять. Не так уж рано. И спать, похоже, больше не хочется. Спустив ноги с кровати, она вздохнула – утро явно начиналось не так, как хотелось. Она сунула ноги в пушистые тапочки и, подойдя к окну, раздёрнула шторы. За окном было пасмурно, похоже, собирался дождь. Тёмные облака, подгоняемые ветром, топорщились, налезая друг на друга.

Лена выползла в коридор и, вздохнув, направилась в ванную. Вова немедленно соскочил с постели и потянулся следом, но на полпути вдруг застыл, прислушиваясь, потом зарычал, бросился к входной двери и уткнулся в неё носом, шумно сопя. Вслед за этим с лестницы донёсся грохот, звякнуло что-то железное, затем послышался сдавленный мужской крик и шум захлопывающейся двери. На секунду всё стихло. Замер и Вова, но тут же разразился громким лаем.

«Что там происходит?» – удивлённо подумала Лена, подошла к двери, заглянула в глазок и обомлела.

Прямо за дверью стоял настоящий верзила. Лохматый, мокрый и… совершенно раздетый. Струйки воды стекали по его небритому, словно вырубленному из гранита лицу с квадратной челюстью. Одной рукой он потирал явно ушибленную коленку, другой пытался откинуть упавшие на глаза длинные и абсолютно мокрые волосы. На скульптурных бёдрах едва держалось неловко обёрнутое полосатое полотенце.

«Господи, откуда такое чудовище?» – Лена застыла, в ужасе припав к глазку. Вова продолжал беситься и царапать когтями порог. Она же боялась пошевелиться, чтобы не обнаружить своего присутствия. Их разделяла только дверь, вмиг показавшаяся ненадёжной картонной перегородкой, готовой рухнуть в одночасье, едва непрошеному гостю вздумается повести могучим плечом или просто изрядно дунуть, наполнив воздухом широченную волосатую грудь.

Между тем мужчина мотнул головой, поморщился и, отойдя на шаг от двери, протянул по-киношному бугрящуюся мышцами руку к кнопке звонка. Коридор наполнили птичьи трели. Вова продолжал истошно лаять и бросаться на дверь.

Лена не знала, как следует поступать в подобных случаях, её мысли в этот момент свелись к следующему: открывать? звонить в милицию? а если не в милицию, то куда? или всё-таки открыть?

Трели раздались повторно. Она решительно схватила в охапку орущего Вову, засунула в ванную, плотно прикрыв дверь, метнулась обратно, снова припала к глазку и увидела, что мужчина тем временем вернулся к двери напротив, потряс ручку, поскрёбся в замке ногтем, снова повернул и потянул на себя ручку, наконец безнадёжно вздохнул, помотал головой и, присев на корточки, обхватил голову руками.

Так он и сидел какое-то время, а она смотрела на него в глазок, начиная привыкать к его виду и переставая бояться. Вова продолжал лаять и царапаться в ванной.

Так или иначе, когда мужчина поднялся на ноги, снова подошёл к её двери и позвонил, ей уже не было страшно. Объяснить это Лена бы не взялась.

– В чём дело? – спросила она довольно громко, не отрываясь от глазка и стараясь придать голосу внушительности. Но получилось не очень внушительно, а, наоборот, похоже на цыплячий писк.

Мужчина тряхнул головой, отчего вокруг разлетелись капли, потом запустил пятерню в свои мокрые, торчащие в разные стороны волосы, безуспешно пытаясь зачесать их назад. Его голос прозвучал низко и довольно хрипло, но спокойно и отчётливо:

– Простите, бога ради. Я из квартиры напротив. Глупейшая ситуация. Не найдётся ли у вас какого-нибудь инструмента? Отвёртка, к примеру, или молоток? Желательно бы и то и другое.

Квартира напротив была продана совсем недавно. Прежние жильцы съехали месяц назад, а с новыми Лена познакомиться ещё не успела. Весь месяц там шёл ремонт, и рабочие выставляли на лестницу то вёдра с краской, то доски с ржавыми гвоздями, так что, выходя из лифта, она боялась испачкаться или зацепиться за гвоздь. А позавчера, похоже, переезжали. Возвращаясь с работы, она видела, как таскают коробки и мебель, в связи с чем лифт был занят и пришлось подниматься пешком.

Дальнейшая беседа через дверь представилась Лене ужасно глупой, и она решительно загремела ключами. Справившись с замком, сделала шаг за порог и тут же упёрлась носом в голую мокрую грудь незнакомца. Она пискнула, отпрянув, но моментально устыдилась и не очень уверенно сказала:

– П-проходите…

Он опустил глаза на свои босые ноги и, вздохнув, шагнул в квартиру, но, увидев, что оставляет на полу мокрые следы, сделал шаг назад, деликатно остановившись на коврике, и ей стало его жалко.

– Что случилось?

Она отступила на шаг, тем самым предлагая пройти внутрь, но гость болезненно поморщился и не сдвинулся с места. Вблизи он показался ей совсем не страшным.

– Нет ничего более идиотского, ей-богу… – Он снова провёл рукой по мокрым волосам, после чего вытер её о полотенце, которым были обёрнуты бёдра. – Дверь захлопнулась. Видите ли, мой друг, ваш новый сосед, переехал… так вот я вчера зашёл к нему, ну и, как водится, засиделись… я остался, а утром он рано ушёл на дежурство, я залез в душ, но вода оказалась ужасно холодной, пришлось вылезти, чтобы включить бойлер… и вот… электричество вырубилось. Выскочил сдуру на лестницу, к рубильнику, и поскользнулся мокрыми ногами на плитке. Нечаянно толкнул дверь, она и захлопнулась. Банальнее не придумаешь. Второе пришествие инженера Щукина. В общем, хотел попросить у вас инструменты, но… сейчас дошло – такую дверь отвёрткой не откроешь. Остаётся одно: позвонить другу, чтобы он приехал с ключами. Вы позволите от вас набрать номер?

Он повёл могучими плечами и слегка вздрогнул. Явно от холода. В её душе снова шевельнулось сочувствие.

– Прежде всего вам надо пройти в ванную. И обсохнуть. Иначе простудитесь. Зайдите же и закройте дверь.

Он благодарно улыбнулся. Девушка была милой и немного застенчивой.

– Не хотелось бы вас беспокоить…

– Никакого беспокойства, – сказала Лена. – Такое же не каждый день случается.

Она вытащила из-под вешалки пластиковые адидасовские шлёпанцы мужа и поставила перед незнакомцем на коврике.

– Я сейчас принесу полотенце.

Гость обречённо вздохнул и попытался сунуть ноги в шлёпанцы, которые оказались ему явно малы. Она улыбнулась.

– Идите в ванную. Ой, я забыла, там же собака! Сейчас я его оттуда извлеку и закрою в комнате.

Он кивнул:

– Да, я слышал лай. Не беспокойтесь, просто выпустите его, я не боюсь собак.

Она сделала шаг в сторону ванной. Вова затих и теперь молча сопел под дверью. Лена открыла её, он вышел, чинно направился к незнакомцу и, обнюхав ноги, наполовину погружённые в хозяйские тапочки, удовлетворённо шевельнул обрубком хвоста.

– Извини, брат, за вторжение. – Великан неловко нагнулся, одной рукой придерживая полотенце, и легонько почесал Вову между ушей, отчего обрубок моментально снова пришёл в движение, а язык прошёлся по руке незнакомца, что Лену, в принципе, не сильно удивило – Вова обожал гостей и всегда встречал их дружелюбно.

Она принесла из комнаты банное полотенце и сложенный чистый махровый халат.

– Идите в ванную. Примите горячий душ. Фен на полке. Я сейчас поставлю чайник. Вам надо согреться. Вы и так долго проторчали на холодной лестнице, а между тем уже не лето.

– Большое спасибо. Я действительно порядком замерз, на лестнице жуткий сквозняк, – отозвался незнакомец, благодарно взглянув на Лену. – Только, если можно, я бы всё-таки сначала позвонил другу. Пока он доедет, и так пройдёт время. Не хотелось бы вас долго задерживать…

– Да, конечно, звоните. – Она снова зашла в комнату и вернулась с мобильником.

– Вот, пожалуйста.

– Спасибо. – Он взял трубку и принялся набирать номер. С полминуты подержав её около уха, досадливо поморщился. – Абонент недоступен. Отключено. Боюсь, Игорь сейчас на операции. Он хирург, – добавил великан и неловко повёл плечами, то ли от смущения, то ли от холода. Во всяком случае, когда она передавала ему халат, почувствовала, что коснувшаяся её рука была буквально ледяной.

«Интересно, а сам он кто по профессии? Похож на средневекового шотландского феодала, предводителя какого-нибудь воинственного клана.

Только меча не хватает», – подумала она, а вслух сказала:

– Ничего страшного. Вы пока приведите себя в порядок, согрейтесь немного, а потом позвоним снова.

– Спасибо. Мне действительно очень неудобно, – махнул рукой незнакомец и, слегка прихрамывая, скрылся в ванной. Вслед за этим послышался шум воды.

Лена отправилась в кухню. Включила чайник, достала чашки и пару тарелок, соорудила на скорую руку несколько бутербродов, с сыром и оставшейся вчера колбасой. Вынула из банки огурец, порезала кружочками и разложила по бутербродам. Сверху пристроила веточки кинзы.

О чём она думала в этот момент? Да ни о чём, пожалуй. Уж, по крайней мере, точно не о том, что буквально через несколько минут её жизнь изменится окончательно и бесповоротно, и никогда уже не будет прежней, и никогда больше не переступит она порога этой квартиры…

У окна кухни, где находилась Лена, было слышно, как вздрогнул и мерно загудел лифт. Она стояла и смотрела, как милуется пара голубей в чердачном окне напротив. А ещё на то, как в небе сгущаются тучи, и явно скоро хлынет нешуточный дождь. Где-то вдалеке уже погромыхивало.

«Как хорошо, что сегодня суббота, – думала она. – Можно целый день не выходить из дома. Дочитать наконец Мураками или просто поваляться, ни о чём не думая и никуда не торопясь. Слава богу, вчера успела сдать рукопись».

Этот месяц выдался у неё довольно напряжённым. Здорово подгоняли со сроками, и она действительно устала, так что радовалась предстоящему дню одиночества и расслабленного безделья. За последнее время она привыкла к одиночеству и не тяготилась им, как многие, а, наоборот, научилась получать от него удовольствие.

Между тем лифт остановился на их этаже. Лена совершенно не обратила на это внимание. Можно сказать, даже почти не услышала. Муж в командировке и должен вернуться в понедельник, а она никого не ждала, тем более утром. Поэтому ужасно удивилась, когда услышала, что в замке поворачивается ключ. Вова бросился к двери, гулко тарахтя когтями по ламинату.

Когда она вышла в коридор, муж, склонившись, стоял у вешалки. Он поднял голову, и выражение его лица показалось ей немного странным.

– Серёжа, ты вернулся? Что-то отменилось? А я и не ждала… – Лена удивилась, потому что в субботу муж никогда не возвращался, он появлялся только в понедельник и сразу шёл на работу.

То, что произошло дальше, как потом вспоминалось Лене, могло бы заинтересовать только сценариста третьесортной сериальной продукции, потому что даже второсортная подобных коллизий старается избегать по причине их крайней банальности. А именно: в этот момент дверь ванной распахнулась, и на пороге показался её недавний гость, с влажными, гладко зачёсанными назад волосами, в мужнином халате и тапочках. В руках он держал своё мокрое полосатое полотенце. Он явно намеревался что-то сказать, но, увидев мужа, осёкся и перевёл взгляд на Лену.

При виде незнакомца брови мужа медленно поползли вверх, а нижняя челюсть, наоборот, стала плавно опускаться. Лене показалось, что за эти два дня его лицо как-то осунулось, и под глазами залегли тени. Он сутулился больше обычного, а уголки губ нервно подрагивали.

– Да уж вижу, что не ждала… – произнёс он наконец неестественным театральным голосом. – А я как раз искал свои тапочки. Теперь понимаю – напрасно.

– Извините, неудобно получилось… – начал гость.

– Отчего же, – прервал его муж и, прислонившись к дверному косяку, скрестил на груди руки, – как раз очень удобно. Выходит как нельзя лучше. Я вам даже очень признателен. Водевиль «муж возвращается из командировки раньше времени» разыгран по всем правилам заявленного жанра.

– Серёжа, что с тобой? – шагнула вперёд Лена, дивясь, какая муха укусила вдруг её всегда такого выдержанного мужа. – Я, конечно, понимаю: всё выглядит не очень. Но не до такой же степени, чтобы, не разобравшись… при незнакомом человеке…

– Я вам сейчас всё объясню, – нахмурился незнакомец и сделал шаг вперёд. – Ваша жена тут абсолютно не при чём. Со мной произошла дурацкая история…

– Прошу избавить меня от подробностей, – перебил муж. – Они мне неинтересны. И я не намерен выслушивать этот бред… – возвысил он голос, вытягивая вперёд руки с поднятыми ладонями, словно желая отгородиться от своих собеседников.

– Серёжа, как ты можешь? Ты же ставишь меня в неудобное положение… – начала Лена, недоумевая, с чего он вдруг демонстрирует столь странное поведение. – Я даже не знаю имени этого человека… – пояснила она, оглядываясь на гостя.

Лицо мужа приняло брезгливое выражение.

– Не сомневаюсь. Ведь выход из ванной в халате и тапочках мужа – совершенно не повод для знакомства с уважающей себя замужней дамой, не правда ли? А вас, – он метнул злобный взгляд в сторону великана, – я попрошу немедленно снять мой халат и одеться.

– Прекрати, Серёжа, тебе потом будет стыдно, – снова начала Лена, чувствуя, что внутренне закипает. – Ты можешь хотя бы выслушать? У этого человека сейчас нет другой одежды…

Муж окончательно отлепился от стены и глянул с таким выражением, что она даже вздрогнула.

– Отлично, – снова возвысил он голос. – У него нет никакой одежды именно в моей квартире, а мне будет стыдно? Моя жена ранним утром расхаживает в пижаме перед человеком, имени которого не знает, а мне будет стыдно?

– Да послушайте, дайте же, наконец, объяснить, – хмуро вмешался гость, сделав ещё один шаг. – Я из квартиры напротив. А халат ваш пока снять не могу. Потому что у меня под ним, извините, ничего нет. Ваша жена согласилась…

– Ве-ли-ко-ле-п-но!.. – гаркнул муж, истерично дёрнув подбородком. – Я уже сказал: избавьте меня от подробностей! Меня совершенно не интересует, что у вас под халатом. В отличие, по всей видимости, от моей жены.

– Серёжа, ты сошёл с ума, – тихо сказала Лена. На неё вдруг навалилась такая усталость, что ноги перестали слушаться, и она, боясь упасть, прислонилась к косяку.

Муж явно заметил это, и лицо его скривилось в издевательской гримасе.

– Похоже, до тебя наконец дошло, моя милая. И вот что я могу сказать по этому поводу. Знаешь, я даже рад, что всё так произошло. Потому что я явился сегодня сюда именно для того, чтобы сказать тебе: всё кончено. А ты очень облегчила мне эту задачу. По крайней мере, я буду избавлен от угрызений совести.

– Что вы такое говорите? Будьте же наконец мужчиной… – снова попытался образумить его незнакомец, похоже, окончательно теряя терпение. – Вы даже не удосужились выслушать…

– А мне и не надо ничего слушать, – бесцеремонно перебил его муж. – Вам не кажется, что у вас слишком невыгодная позиция для того, чтобы поучать меня в моём собственном доме? А ты, дорогуша, – обернулся он к Лене, – надеюсь, не считаешь меня полным идиотом?! Хотя, уверен, именно таким я и рисовался вам – ослом в командировке! Так вот, я хочу, чтобы ты знала: ни в какой командировке я не был. И в прошлых двух я тоже не был. У меня другая женщина, и я больше не желаю, слышишь, не же-ла-ю видеть в моей квартире твою вечно постную физиономию! Хватит, я действительно был идиотом, что терпел всё это до сих пор. Тихоня называется! Так вот, ты слышала, что я сказал? Собрала свои вещи и будь любезна – отправляйся к маме! Надеюсь, твой любовник препроводит тебя туда.

Муж резко взмахнул рукой и сделал шаг к выходу. У самой двери он снова повернулся к ним.

– Даю вам срок до вечера. И если, когда я вернусь, вы всё ещё будете здесь, гарантирую: оба проведёте эту ночь в «обезьяннике». Заявлю, что квартиру обчистили. Вам ясно? Да, на развод я подам сам.

Он развернулся на каблуках и с размаху захлопнул за собой входную дверь. Вслед за этим послышалось, как грохнула дверь лифта, и он с надсадным кряхтением пополз вниз.

Незнакомец прислонился к двери ванной и прикрыл глаза. Лена отчётливо увидела, как заходили желваки по его влажным небритым скулам.

Она стояла у стены, не в силах произнести ни звука. Никогда в жизни не приходилось ей испытывать подобного унижения. Было ужасно неловко, щёки горели, а всё тело начала охватывать крупная дрожь.

– Послушайте… – наконец хрипло произнёс он.

– Идите в кухню, – тихо сказала Лена и, развернувшись, проследовала в комнату.

Закрыла дверь, прислонившись спиной к косяку. Слёз не было, но знобило страшно. И тут она наконец увидела, что действительно всё ещё в пижаме. Позорище.

«Я в пижаме перед незнакомым человеком, и меня только что бросил муж. И ещё он сказал: убирайся. И ещё: у него другая женщина».

Всё дальнейшее развивалось словно без её участия. Она неторопливо сняла пижаму, влезла в джинсы и натянула тонкий серый свитер. Подошла к зеркалу, машинально провела щёткой по волосам, увязала их в тугой узел на затылке, потом потрогала свои немилосердно горящие щёки. Пальцы были просто ледяными, и ещё она почувствовала, как сильно замерзли ноги. Только что разыгранная сцена представилась ей вдруг немыслимым фарсом, дикостью, которая не может иметь отношения к её обычной жизни, дурацким сном, от которого следует немедленно проснуться. Что всё это могло значить? Лена вздрогнула, вспомнив совершенно отчётливое отвращение на лице мужа, когда он смотрел на неё. Неужели она действительно ему настолько неприятна, что даже присутствие незнакомого человека не остановило от подобного поведения?

Она присела на край кровати.

Никакой любви между ними нет. Это ясно. Вероятно, и не было. С самого начала. Наверное, он чувствовал это. Потому что сказал: твоя вечно постная физиономия. Вот тогда у неё и загорелись щёки. Стало очень стыдно перед этим чужим человеком. И ещё… почему-то очень обидно было выглядеть в его глазах пресной, неинтересной и отвергнутой другим мужчиной. Она болезненно повела плечами.

Да, наверное, они не очень хорошо жили с мужем, особенно в последнее время. Но, оказывается, она не подозревала насколько. А что она вообще знала о нём? Когда любишь человека, обращаешь внимание на любую мелочь. Каждый жест, выражение лица говорит тебе о многом. Ты догадываешься, о чём он думает сейчас или о чём подумает через секунду. А когда не любишь? Но, так или иначе, сейчас совсем не время размышлять об этом. Надо выйти из комнаты. Там человек ждёт.

«Представляю, что он обо мне сейчас думает», – ужаснулась про себя Лена и, натянув шерстяные носки, отправилась в кухню.

Он сидел на табуретке, с трудом умещаясь между холодильником и маленьким обеденным столом, и, склонив голову, рассматривал свою опухшую коленку. Кожа на ней была изрядно содрана и уже слегка отливала синевой.

В этот самый момент за окном неожиданно сверкнула молния, так осветив кухню, что показалось, будто выглянуло солнце. После этого сразу стемнело, и в ушах зазвенело от оглушительного громового раската.

Дождь хлынул мгновенно, ветром распахнуло раму, и тяжёлые капли застучали по подоконнику, нещадно заливая его и рикошетом отлетая на кафельный пол. Незнакомец тут же поднялся и одним движением захлопнул окно, но его успело обдать фонтаном брызг, и капли засверкали на лице, стекая по подбородку. Он утёрся ладонью и вернулся на табуретку.

Лена вошла, села у стола напротив гостя, и принялась молча разглядывать бутерброды. Кружочки огурца и веточки кинзы. В голове было пусто и гулко, и лишь эхо дрожало, как в безлюдном концертном зале.

– Послушайте, – хрипло произнёс он, выпрямившись на табуретке, – я просто не знаю, что сказать… Такого со мной ещё не было…

– Со мной тоже, – отозвалась Лена без всякого выражения. – А говорить ничего и не надо. Давайте лучше завтракать, – она рукой указала на бутерброды. – Вам что налить, чай или кофе? У меня только растворимый. Будете?

Она снова нажала рукой на кнопку чайника, так как подумала, что он, наверное, уже остыл, ведь с тех пор, как закипел, прошло минут пятнадцать или даже больше, Лена сейчас совсем не чувствовала времени.

Он уставился на неё и с минуту разглядывал очень внимательно, словно диковинное животное, потом медленно провёл рукой по лбу, как будто стирая невидимый пот. Девушка безусловно нравилась ему, она была необычная и немного странная, слегка не от мира сего. Держится так спокойно и строго, словно ничего не произошло. Хотя одному богу известно, что творится сейчас в её душе.

– Вероятно, вы ожидали, что я стану биться в истерике, и вам придётся в банном халате бежать по соседям в поисках нюхательных солей? – отгадала она его мысли. Её всё ещё знобило, он заметил это и снова нахмурился.

– Честно говоря, что-то вроде этого. Любая на вашем месте после того, что случилось, вышвырнула бы меня вон не задумываясь…

– А я не любая, – сказала она просто, без всякой рисовки, на что он кивнул, соглашаясь, словно в ответ на собственные мысли. – Похоже, именно это моего мужа и не устраивало, – добавила она после паузы и подняла глаза.

Он увидел в них боль, и вдруг с удивлением почувствовал, что ему тоже больно. Девушка выглядела спокойной и собранной, очень прямо держала спину, но он всей кожей ощущал, как старательно пытается она скрыть то, что чувствует на самом деле.

– По всей видимости, он давно искал повод, – произнесла она так задумчиво, словно разговаривала сама с собой. – Так что вы здесь абсолютно не при чём. И мне остаётся только… извиниться перед вами за эту отвратительную сцену, невольным свидетелем которой вы стали…

– Вы считаете, я был только свидетелем? – удивлённо вскинул он брови. – По мне так самым непосредственным участником. – Он обхватил руками лохматую голову и тяжело облокотился о стол. – Честно говоря, я думал, такое бывает только в кино.

– Выходит, жизнь намного причудливее вымысла, – усмехнулась она. – Знаете, наверное, я давно чувствовала, что происходит что-то неправильное, просто старалась не думать об этом. Вела, что называется, страусиную политику.

– И что вы теперь собираетесь делать? – спросил он и тут же пожалел об этом. Допытываться было неудобно. Он прекрасно понимал, что с его стороны не очень прилично расспрашивать, и уж тем более она имела полное право не отвечать ему, но ничего не мог с собой поделать.

– Не знаю. – Девушка уже почти овладела собой, но дрожь всё не проходила, и тогда она обхватила себя руками, чтобы это было не так заметно. Но он заметил. И отвёл глаза, чтобы не смущать её.

Чайник закипел и отщёлкнул клавишу. Пакетики с чаем лежали на столе в железной банке. Он поднялся, ни о чём не спрашивая, вынул и разложил их по чашкам, налил кипяток и как ни в чём не бывало уселся обратно.

– Поешьте. И выпейте горячего чая. Вам это сейчас очень нужно. Станет легче. В конце концов… всё уже произошло. – Он изобразил на лице нечто вроде улыбки, но глаза совсем не смеялись, а смотрели напряжённо и с сочувствием. Потом вытянул вперёд ногу, и Лена увидела, что опухоль на колене заметно увеличилась, а содранная кожа начала подсыхать и топорщилась в разные стороны.

– Вы поранили ногу, – сказала она, словно это была для него новость. – Надо обработать.

– Позже, – махнул он рукой, потянулся за бутербродом, вонзил в него зубы с видимым удовольствием и, шутливо изображая гостеприимного хозяина, сделал широкий жест рукой: – Угощайтесь!

– Спасибо, – серьёзно кивнула она и деликатно, словно находилась у него в гостях, двумя пальцами взяла бутерброд.

Он перестал жевать и опять уставился на неё с интересом. Странная девочка. Высокие скулы и по-детски лохматые ресницы. И держится очень мужественно.

– Вы давно с ним? – Он снова почувствовал, что лезет не в свои дела, и она вправе наконец одёрнуть его, но не сделала этого, а просто сказала:

– Пятый год.

Он кивнул, продолжая жевать. Несмотря на дурацкую ситуацию, ему вдруг подумалось, что еда сейчас, наверное, кстати, иначе было бы совсем неловко и вообще непонятно, как вести себя после всего происшедшего. Он взял ещё один бутерброд.

Лена искоса глянула на его удручённую физиономию и вдруг поняла, что, как ни странно, тоже голодна, поэтому откусила изрядный кусок хлеба с колбасой, запив горячим чаем. И сразу почувствовала, что действительно становится легче. Она прожевала колбасу и ещё несколько раз отхлебнула из чашки.

Незнакомец смотрел на неё чуть исподлобья, но глаза уже улыбались.

– Сколько вам лет? – спросил он, удивляясь собственной назойливости. Он всё ждал, когда же она наконец сделает ему замечание.

– Двадцать восемь, а вам? – просто сказала она.

– Тридцать шесть, – сказал он, обрадовавшись, что она словно не замечает его пристального внимания. И добавил: – Честно говоря, я думал, что вам семнадцать.

– Почему? – удивилась она без особого интереса.

– Не знаю. В пижаме вы выглядели школьницей.

Вспомнив о пижаме, она смущённо потупилась, но вдруг улыбнулась: – Похоже, пижамная вечеринка удалась на славу. Мы оба подобрали для неё отличные костюмы, за что немедленно и сорвали главный приз под рукоплескание зрителей.

Он почти рассмеялся, но тут же, убрав с лица улыбку, огорчённо мотнул косматой головой.

Дождь продолжал хлестать по стёклам и гулко барабанить по железному карнизу, молнии сверкали, но уже не так близко, и раскаты грома постепенно отдалялись. Он смотрел на сверкающие капли и думал, какое необычное у неё лицо и черты тонкие, словно прозрачные.

«Вот уж удружил я сегодня девочке, ничего не скажешь… И с этим надо что-то делать, только я пока совсем не представляю себе что…»

– Вы любите его? – спросил он вдруг, с трудом выбираясь из собственных мыслей, и тут же испугался, что это уже, кажется, чересчур.

– Не знаю… – Она вздохнула и поставила чашку.

– А любили? – не отставал он, игнорируя сигналы здравого смысла.

– Не знаю, – пожала она плечами, словно не видя ничего неприличного в его пристальном интересе.

– Так зачем же замуж шли? – поморщился он, как от зубной боли, тут же снова забыв, что продолжает лезть не в своё дело. Но она, похоже, и не думала сердиться. Просто кружила в собственных мыслях, почти не обращая на него внимания. Но отвечала, тем не менее, исправно.

– Тогда показалось, что люблю, – послушно отозвалась она. – А на самом деле… так сложились обстоятельства. Мне просто очень надо было избавиться от одного человека, и я… не нашла другого способа… в общем, это длинная история.

Он помолчал, потом снова спросил:

– Значит, вы любили того человека?

– Нет, что вы… – Она вздрогнула, как от испуга.

– Я терпеть его не могла, но он… был слишком навязчив, и я подумала… что так будет проще…

– Действительно странная история, – нахмурился он, вытягивая под столом раненую ногу.

Она отрешённо кивнула.

– Да, странная, это правда.

– Хотя, наверное, так часто бывает, – добавил он, подумав. – Но, тем не менее, ведь как-то же вы жили?

– Как-то жили. – Она задумчиво помешала чай ложечкой и положила её на блюдце. – Мы мало общались. Он редко бывал дома.

Незнакомец выпрямился.

– Вот как. И что, именно в этом было всё дело?

– Нет, конечно, не в этом… просто…

– Тогда что же?..

Она почувствовала его напряжение, казалось, он думает о чём-то своём.

– Просто мы живём… жили словно на разных планетах, – сказала она неожиданно для себя самой. Она совсем не планировала исповедоваться перед абсолютно посторонним человеком. Хотя, подумалось ей, какая разница? Всё равно больше встретиться не придётся. Что-то вроде эффекта попутчика в поезде.

– Чем он занимается? – задал он очередной вопрос.

– Компьютерные технологии, – послушно ответила она. – Сетевое администрирование. Он не очень рассказывал. Мне всегда казалось – ему скучно со мной.

Незнакомец хмуро кивнул, будто соглашаясь, и она слегка сжалась от мысли, что он, вероятно, не находит в ничего странного в том, что мужу было скучно с ней. Впрочем, разве об этом ей следует сейчас думать?

Бутерброды кончились, она забрала у него чашку, поставила в раковину и включила воду. Горячей не было. «Как же он мылся? – мелькнуло в голове. – Вероятно, авария во всём подъезде. Даже не сказал. Ах, ну да, когда он вышел из ванной, было уже не до этого…»

Лена быстро сполоснула посуду и поставила её на сушилку. Он наблюдал за ней, слегка покачивая раненой ногой.

– Давайте-ка обработаем вашу рану, – заявила она, вернувшись к столу, и полезла в ящик за аптечкой. Он беспечно махнул рукой. Потом, подумав, спросил:

– Перекись есть? А бинт? Давайте сюда.

Пошарив в аптечке, Лена протянула ему пузырёк и новый стерильный бинт в упаковке. Он ловко освободил его от бумаги и, обильно полив рану моментально зашипевшей перекисью, начал бинтовать. Делал он это так сноровисто и красиво, что она невольно залюбовалась.

– Значит, вы тоже медик, как и ваш друг?

Он лаконично кивнул.

– Да. Учились вместе. – И, аккуратно завязав концы бинта, огляделся в поисках ножниц. Обнаружив их на столе в стакане с карандашами, он обрезал и ловко упрятал кончики. – А почему вы решили, что я медик?

– По тому, как вы бинтовали.

– Ну да. Я мог бы и сам догадаться, – усмехнулся он. – Женщины вообще гораздо наблюдательнее мужчин. В мелочах.

– Только в мелочах? – улыбнулась она.

– Женщины по природе своей хорошие тактики. А что касается стратегии, то у большинства мужчин это получается лучше.

Она кивнула.

– Возможно. Только мне почему-то кажется, что не у всех.

– Я же сказал: у большинства. Кстати, чья это квартира? – Он снова почувствовал, что его расспросы граничат с бестактностью.

– Мужа. Вернее, ещё его родителей, – ответила Лена и поёжилась от того, что приходится обсуждать такие вещи с человеком, которого видит впервые. Но незнакомец, очевидно, не находил в этом ничего предосудительного, потому что снова спросил:

– Вы здесь прописаны?

– Нет.

– А где?

– У мамы.

Он покачал головой, как ей показалось, с облегчением.

– Наверное, это к лучшему. Вы сейчас к ней отправитесь?

– Не знаю, – вздохнула она. – Там отчим и ещё близнецы, мои братья. Им шестнадцать. Хрущёвка, всего две комнаты. К тому же они сейчас ремонт затеяли… одним словом, меня там только и не хватало. Особенно с вещами. И с собакой.

Он поднялся, задев головой пластмассовый помидор-люстру, но тут же, слегка пригнувшись, словил её рукой и шагнул к окну. Густая грива начинающих подсыхать волос распалась по плечам, и вообще со спины он немного напоминал медведя. В этом с трудом налезающем на него халате, грозящем вот-вот треснуть по швам на широченной спине, он вдруг показался ей ужасно трогательным, похожим на чудовище из сказки про аленький цветочек.

Он обернулся неожиданно и наткнулся на её изучающий взгляд, отчего неловко повёл плечами и явно смутил её. Она поднялась с места и сказала:

– Вы можете оставаться здесь сколько понадобится, а я… мне надо пойти собрать вещи.

Он встал спиной к подоконнику и опёрся на него волосатыми ручищами.

– Много у вас вещей?

– Да не так чтобы… Книги, одежда, ноутбук и… собака. Вообще-то я не склонна быстро обрастать вещами. С детства как-то привыкла. У нас всегда тесно было.

– Понятно. Вы позволите мне помочь вам?

Она сделала протестующий жест рукой.

– Да что вы… спасибо, не надо. Я сама справлюсь. Вещей не слишком много, так что…

Он снова подошёл и уселся на табуретку напротив.

– Послушайте… неужели вы всерьёз думаете, что я собираюсь быстренько решить свои проблемы и убраться восвояси, оставив вас на произвол судьбы в ситуации… в которую к тому же вы из-за меня и угодили? Я выгляжу подонком?

– Нет, что вы, – удивилась она, – почему же подонком? Я ведь уже вам говорила, что вы здесь совершенно не при чём. Вы слышали, что он сказал? Он шел домой, чтобы объявить мне: у него женщина. И он разводится со мной. Так что вы просто облегчили ему задачу, ускорили процесс. Выступили, так сказать…

– …катализатором, – усмехнулся он.

– Именно. Поэтому я не хочу, чтобы вы чувствовали себя неловко или беспокоились, что причинили мне вред. Просто так уж сложилось. В конце концов, я сама во всём виновата, мне следовало задуматься об этом раньше.

– Я понял. – Он подошёл ближе и легонько сжал ладонями её плечи. – Я понял, правда. Только у меня к вам есть встречное предложение. Как видите, – он обвёл себя руками, – пока не решаются ни мои проблемы, ни ваши. Поэтому предлагаю временно забыть, что мы незнакомы, и объединиться вплоть до их решения. Мне кажется, это будет вполне взаимовыгодное сотрудничество. Тем более, что у нас остаётся не так много времени. Лучше бы выработать план и как можно быстрее покинуть эти гостеприимные стены. Извините, – осёкся он на полуслове. – Я не должен был говорить так. Это ведь всё-таки ваш дом.

– Не мой, – качнула она головой, – уже не мой. Да и не стал он, наверное, моим за все эти годы.

Он вздохнул.

– Я почему-то так и понял. И хочу, чтобы вы знали: я вам очень признателен за ваше участие. Представьте, как бы я выглядел, торча до сих пор на лестнице. Пневмония как минимум. Не говоря уже о том, каким идиотом я предстал бы перед невольными зрителями. Кстати, куда я дел ваш телефон?

– Он на столике у вешалки.

Незнакомец вышел. Лена слышала писк телефонных клавиш, он набирал номер, ворча себе под нос, потом сбрасывал и набирал снова.

Она продолжала сидеть, сложив руки на коленях, в голове царила полная пустота, однако, вроде бы немного успокоилась, и дрожь отступила.

«Собиралась отдохнуть, поваляться… – равнодушно подумала она, – а вместо этого… господи, как же я устала… устала как собака… Собака! Всё это время пёс не подавал признаков жизни. А я совершенно забыла о нём. Даже не вывела с утра. Гроза! Вова безумно боится грозы, всегда забивается под одеяло».

– Вова! – позвала Лена вполголоса, потом громче: – Вова!

– Я здесь, – тут же отозвался незнакомец, появляясь в дверном проёме. – Не дозвонился. Отключено намертво. Так, выходит, моё имя вам известно?

– Чьё? – глупо спросила Лена, начиная, однако, догадываться, в чём дело.

– Моё. Вы же сказали: Вова.

У неё задрожали губы. Смеяться было неудобно, и вообще теперь непонятно, как выходить из положения. В этот момент между ног исполина показалась Вовина курносая, абсолютно заспанная физиономия. Он виновато протиснулся к Лене и уткнулся носом в её тапочки, слегка шевеля хвостом.

– Ах вот в чём дело! Неужели тёзка? – рассмеялся незнакомец. – Бывает же такое!

Лена совершенно не знала, как реагировать. Смеяться было неудобно, но очень хотелось, и она смущённо закусила губу.

– Он Вивиан по родословной. А это так… домашнее прозвище. Извините. Я же не знала.

– Не вижу здесь ничего для себя обидного, – улыбнулся незнакомец, переставший быть незнакомцем. – Наоборот, горжусь таким тёзкой. Я, знаете ли, собак люблю с детства. Вечно кого-то притаскивал. И сам всегда давал им человеческие имена. Одного моего приблудного эрделя звали Лёня. Не люблю Тузиков и прочих Шариков. А вычурные имена тем более. Кстати, до меня только сейчас дошло, что мы за два часа так и не познакомились. Коновалов Владимир Олегович. Для врача, как видите, фамилия не слишком привлекательная.

Лена хмыкнула, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Главное, чтобы не говорящая. Извините…

Он коротко хохотнул.

– Рад, что вы в состоянии сохранять чувство юмора. Оно выручает в любой ситуации.

– Я того же мнения, – подняла она глаза на своего гостя и, наконец, расслабилась. – У нас в редакции это первое средство.

– Вы работаете в редакции?

– Да. В книжном издательстве.

– Интересно. Ох, – спохватился он, – а вас-то как зовут?

– Лена, – кивнула она. – Елена Олеговна. Рассказова.

– Выходит, тоже говорящая фамилия, судя по вашему роду деятельности? – Он улыбнулся, потом вдруг нахмурился. – Это по мужу?

– Нет, я не меняла фамилию. – Она тоже слегка нахмурилась. – С гонорарами вечная путаница. И вообще… видите, как оказалось, не напрасно…

– Да, – вздохнул он, – вижу. У нас отчество одинаковое, – добавил он, помолчав.

– Я заметила, – отозвалась она без улыбки.

Вова завозился у неё в ногах и тихонько заскулил.

– Боже ты мой! – встрепенулась она. – Собаку так и не вывела! Он же лопнет у нас сейчас! Подождите, я спущусь с ним во двор. Слава богу, дождь, кажется, кончился.

Лена встала и направилась в коридор. Вова опрометью кинулся следом, со всего маху налетев на входную дверь. Лена хотела взять ключи, потом передумала и, обернувшись к Владимиру, сказала:

– Вы закройтесь пока. Я позвоню.

Он стоял и смотрел на неё с улыбкой, чуть наклонив голову.

– Не боитесь? – спросил он наконец. Девушка удивляла его всё больше и больше.

– Что за глупости? – пожала она плечами. – «Ограбление в банном халате» – это что-то из Агаты Кристи. Мне кажется, самому вам не справиться, а её, увы, уже нет с нами.

Он снова засмеялся.

– Послушайте, мне пришла в голову одна мысль. Скажите, у вас есть деньги?

– Всё-таки хотите ограбить? – усмехнулась Лена. – Ну что ж, я думаю, самое время.

– Честно говоря, что-то вроде этого, – состроил гримасу он. – Правда, ненадолго. Примерно до вечера.

– В смысле? – не поняла она.

– Так есть или нет? – Он поднялся с места и встал в дверях, едва умещаясь в проёме.

– Ну… есть немного. От прошлого гонорара остались. А зарплата будет в понедельник.

– Тогда… не могли бы вы захватить их с собой на прогулку? – спросил он серьёзно.

– В смысле? – не блеснула она разнообразием.

– У вас внизу «Спортмастер». Я вчера видел. Купите мне что-нибудь из одежды. К примеру, майку, спортивный костюм и кроссовки. Деньги я вам вечером верну. Не вижу другого пути выбраться отсюда. Да… ещё, если можно… из нижнего белья что-нибудь. И носки.

– Пожалуй, отличная мысль. Почему мне самой не пришло в голову? – Лена открыла сумочку. Купюры лежали на месте. – Какой у вас размер?

Он неопределённо пожал плечами.

– Берите больше, не ошибётесь. Минимум три икса, лучше четыре, а обувь – сорок четвёртый.

Вова взвыл, и она, не оглядываясь, вышла на лестницу.

* * *

Вернулись они с Вовой примерно минут через сорок. Лена позвонила в дверь, и она тотчас отворилась, словно он всё это время так и простоял в коридоре. Мокрый Вова, забежав в квартиру, немедленно отряхнулся, подняв тучу мелких брызг, и понёсся в комнату. Как будто нельзя было сделать это на лестнице!

Коновалов взял у неё из рук два объёмных пакета. Лена повесила куртку и, стащив кроссовки, аккуратно пристроила их под вешалкой.

– Удалось? – спросил он. – Признаться, я уже начал беспокоиться.

– Что, долго? Ну, видите ли, женщины выбирают иначе, чем мужчины. Не хотелось брать то, что ближе висит. Ведь эти вещи… могут вам и потом ещё пригодиться.

– Да вы, оказывается, практичная женщина, – улыбнулся он, слегка отодвинувшись в сторону, чтобы дать ей пройти.

– Это плохо? – подняла она на него глаза. – Просто у меня никогда особенно не было лишних денег…

Коновалов кивнул, мысленно обругав себя за глупые речи и, прихватив пакеты, направился в ванную.

Вздохнув, Лена достала из кладовки три свои дорожные сумки и потащила их в комнату.

«Интересно, подойдут ему вещи?» – думала она, застилая постель, так и оставшуюся разобранной с тех пор, как она поднялась.

За годы брака одежды у Лены прибавилось не особенно. Вещи свои она любила, выбирала тщательно, носила подолгу и аккуратно, предпочитая немногие качественные куче одноразового китайского тряпья.

Она открыла шкаф. Верхней одежды тоже было немного: плащ, пара курток и лёгкий коричневый полушубок из щипаного бобра, которым она втайне гордилась. Всё это плюс три дамские сумочки легко уместилось в большом чёрном спортивном бауле. В объёмные боковые карманы она засунула обувь. В две других сумки уложила одежду и бельё. Все её вещи в шкафу умещались на двух полках. Ну и кое-что на вешалках.

«Хорошо, что у меня так мало вещей, – подумала Лена.

Хорошо? Она не смогла вспомнить, когда в последний раз купила себе что-нибудь. Муж никогда не предлагал ей покупать одежду. Себе иногда покупал. Просто приходил домой в чём-то новом. Но с ней никогда это не обсуждал. И продукты иногда приносил, но деньги оставлял редко. Так что еду Лена покупала в основном на свою зарплату. И готовила из того, что было. Муж не требовал ничего особенного и редко говорил «спасибо», хотя и замечаний не делал. Но она всё равно старалась приготовить повкуснее. Даже печь научилась. Первое время интересовалась, понравилось ли ему. Иногда он кивал, иногда просто пожимал плечами. Что это означает, Лена не уточняла, а потом и вовсе перестала спрашивать.

– Это что, весь ваш багаж?

Владимир стоял на пороге комнаты. Новенький тёмно-синий спортивный костюм сидел на нём как влитой, и если и был тесноват, то совсем чуть-чуть. Большего в магазине не нашлось. Голубая майка удачно оттеняла его иссиня-чёрную гриву, на сей раз аккуратно расчёсанную и туго затянутую на затылке тонкой резинкой. Очевидно, нашёл в ванной. Он был тщательно выбрит и благоухал мужским одеколоном.

Лена слегка повела носом и опустила взгляд. Он тотчас заметил это и непроизвольно расправил плечи, потом сказал:

– Извините, пришлось воспользоваться. Решил, раз уж такое дело, то всё равно. К тому же уверен, вашего супруга должен только порадовать факт, что любовник его жены наконец выглядит прилично.

Лена хотела улыбнуться, но вместо этого неожиданно сконфузилась.

– Вам идёт, – протянула она, глядя в сторону.

– Вашими стараниями, – галантно склонил голову Коновалов, словно не замечая её смущения. – Так что, это все вещи?

– Почти.

Он оглядел комнату, скользнув взглядом по стеллажу.

– Где ваши книги?

– Вот эти две полки. В основном словари и учебники. Ещё немного дисков. Ну и кое-что из литературы. Все наши книги остались у мамы, а здесь у меня совсем немного, по большей части поэзия.

– Любите стихи?

– Люблю. Только у меня на них остаётся не так много времени.

Он согласно кивнул, ещё раз пробежавшись глазами по полкам, потом снова повернулся к ней.

– А чем вы занимаетесь в издательстве?

– Редактирую рукописи. Ну и ещё переводы. В основном с английского. Наша редакция специализируется на современной западной чуши. Ею теперь, к сожалению, забиты все прилавки. Говорят – мы формируем читательский вкус. Скорее портим. Иногда, ей-богу становится неловко.

– Что же такого плохого несёте вы в массы? – поинтересовался он.

Она пожала плечами.

– Ничего сильно плохого, но и хорошего мало. В основном чтиво для домохозяек. Они – самая широкая читательская аудитория. Детективы или сладкие сказочки для взрослых девочек. А для мужчин – фантастика или боевики. Кровавые сказочки для взрослых мальчиков. Труп на трупе, сломанные челюсти. И герои под стать. Гора мускулов и мозг размером с грецкий орех.

– Неужели всё так плохо в нашем книгоиздательском деле? – удивился он, проведя ладонью по туго стянутым резинкой волосам.

– Ну почему же, – слегка дрогнула она губами. – У нас говорят, что книг теперь издаётся так много, что среди них попадаются и хорошие.

Он усмехнулся, уже не удивляясь собственным расспросам, так же, как и тому, что она прилежно отвечала на них.

– Так вы что же, не любите свою работу?

Девушка вздохнула.

– Работу люблю. Она меня кормит. И с языком работать люблю. Лингвистика для меня – творчество. А вот сюжеты, с которыми приходится иметь дело, забываю моментально. По крайней мере, стараюсь забыть.

Он снова понимающе кивнул.

– А что вы оканчивали?

– Иняз. Романо-германская филология. Отделение перевода.

– Да, интересно. Совершенно незнакомый для меня мир. Раньше я об этом не задумывался. – Он внимательно оглядел книги, на которые она указала. – Так во что мы всё это паковать будем?

– Вот, я приготовила бечёвку. Просто свяжем стопками и всё. – Она протянула ему моток. – Диски в пакет. Ну и там флешки всякие. Ещё небольшой архив. Несколько папок.

Пока Владимир возился с книгами, Лена аккуратно упаковала ноутбук в специальную компьютерную сумку, туда же сложила зарядки, в том числе и телефонную, в передний кармашек засунула мышку и коврик. Потом прошла в ванную, собрала в пакетик свою немногочисленную косметику, кремы и шампуни, в большой пакет уложила все собачьи причиндалы и вынесла в коридор. Туда же Владимир перенёс большие сумки и стопки книг.

Лена пробежалась по квартире, пособирав мелочи, их тоже набрался пакетик, сверху положила свою любимую чашку, предварительно завернув в кухонное полотенце. Чашку эту подарила мама, когда ей исполнилось шестнадцать. Она её любила и везде таскала с собой, казалось – достанешь чашку, поставишь на стол, и вроде бы дома.

Лена огляделась вокруг. Ну вот, пожалуй, и всё. Однако времени это заняло гораздо больше, чем она предполагала.

Пёс крутился под ногами, всюду влезая носом. По нему было видно, что он осознаёт важность момента. Он всегда чувствовал, когда его хозяйка нервничает, и тоже волновался, перебегая с места на место и преданно заглядывая ей в глаза.

Лене же, наоборот, казалось, что важности момента она совсем не осознаёт, будто и не намечается в её жизни никаких перемен, она действовала без суеты, чётко и сосредоточенно, Владимир помогал чем мог, поглядывая на неё исподтишка. Разговаривали они мало, в основном молчали. Наконец он не выдержал.

– Послушайте, Лена, вы решили, куда мы всё это повезём?

Она не хотела думать об этом моменте. Не хотела, потому что было ужасно стыдно признаться – везти всё это барахло решительно некуда. Да и куда сейчас деваться самой, она, если честно, тоже никоим образом не представляла. Но признаться в этом перед посторонним человеком было просто невозможно.

– Вот думаю, – промямлила она, не зная, куда девать глаза. – Сейчас вызовем такси. Вы мне просто загрузите всё в багажник, а там я сама… мне помогут… меня встретят…

Темп её речи непроизвольно убыстрялся, а мысли кружились всё лихорадочнее. К маме нельзя: в доме три мужика, теснота жуткая и к тому же ремонт, поэтому они сами чуть ли не на потолке спят. А главное – у отчима аллергия на собак. Так что отпадает сразу. Дальше Светка. Лена сразу подумала про неё, потому что ближе у неё никого не было. Знала – если позвонить, сразу заверещит: приезжай. Но тут она вспомнила: к ним вчера из Мурманска гости приехали. Целое семейство.

Она не знала, читались ли на её лице все эти мысли, во всяком случае, Владимир до поры до времени помалкивал и размышлять ей не мешал. Но когда сборы решительно подошли к концу, и выносить в коридор стало больше нечего, он вздохнул и, облокотившись в кухне о край стола, выразительно произнёс:

– Лена. Сейчас, когда мы будем вызывать такси, нас обязательно спросят: куда ехать?

– Да, – кивнула она. – Спросят.

– И что вы решили?

– Да, – ответила она невпопад.

– Что «да», Лена? – Его брови удивлённо сошлись к переносице.

Она набрала в грудь побольше воздуха и храбро подняла на него взгляд.

– Спасибо, Володя, всё в порядке. Я всё решила. И вообще… благодарю за помощь. Теперь у вас есть одежда, и вы можете отправляться по своим делам… например, к другу за ключами, если дозвониться не можете. Думаю, вам следует к нему съездить.

Он деловито кивнул.

– Я понял. Это, конечно, толковая мысль. Только вот как же вы, Лена?

– А что я? Со мной будет всё в порядке. А вещи я попрошу снести водителя, – затянула она бодрым, как ей представлялось, голосом, прилагая неимоверные усилия, чтобы не разрыдаться. Лена вдруг поняла, что ей станет намного легче, если он уйдёт. Ему надо немедленно уехать, потому что при нём она, во-первых, не сможет собраться с мыслями, а во-вторых, ей и так уже на сегодня хватило позора, чтоб ещё и рыдать перед ним от абсолютной безысходности происходящего.

«Нет уж, лучше как-нибудь сама справлюсь!»

Коновалов смотрел исподлобья, не отводя своих тёмных глазищ от её лица, затем неожиданно взял за руку, и её ладошка совершенно утонула в его горсти.

Тут она ощутила неимоверную слабость, голова загудела, и подступила тошнота, а уши заложило так, что на какое-то время она перестала слышать.

Лена почувствовала, что сползает со стула.

Очнулась она на кровати. Коновалов брызгал ей в лицо водой и легонько похлопывал по щекам. Увидев, что она пришла наконец в себя, присел на край кровати и тревожно спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Несмотря на усилия врачей, больному стало лучше, – криво усмехнулась Лена, пытаясь приподнять голову. В глазах у неё по-прежнему двоилось, и лёгкая тошнота волнами подступала к горлу.

– Ясно. Шутите, значит, жить будете. Несмотря на усилия врачей.

– Да, как говорила Раневская, если больной хочет жить, медицина бессильна. – Она чуть улыбнулась и снова попробовала поднять голову, но тут же, прикрыв глаза, неловко завалилась на подушку.

– Сейчас станет легче, – хмуро сказал он, пощупав пульс на её запястье. – Здесь есть молоко? Я сделаю вам крепкого чаю. Вы его выпьете, и мы отсюда уедем.

Видимо, она никак не отреагировала, потому что эту фразу он повторил снова.

– Не притворяйтесь, что не слышите меня.

– Я слышу, – произнесла она непослушными губами, с трудом разлепляя веки.

«Всё-таки в обмороке было гораздо лучше. Не надо принимать никаких решений и отвечать ни на чьи вопросы».

Он нагнулся, внимательно вглядываясь в её лицо.

– Послушайте, что я вам сейчас скажу, Лена. Дело близится к вечеру. Скоро начнёт темнеть. Я уверен, что ни одному из нас не хочется поучаствовать в продолжении утренней сцены. Мы оба устали и хотим есть. Так что сейчас вы выпьете чаю с молоком, и мы уедем отсюда. Ко мне.

Лена дёрнулась, пытаясь подняться, но в результате снова опустила голову на подушку.

– Что значит – к вам? – спросила она совершенно деревянными губами.

– Ко мне это значит – ко мне. В мою квартиру. Я там живу, Лена. И на данный момент это самое правильное решение. Ничего лучше мы сейчас всё равно не придумаем, поэтому предлагаю отложить все размышления на эту тему как минимум до завтра.

Она распахнула глаза, уставившись на него не вполне осмысленно, и он, поморщившись, снова прижал большой палец к её запястью.

– Как я могу ехать к вам? – Во рту у неё пересохло, и слова выговаривались с трудом.

– Обыкновенно, Лена. На такси. Я принесу чай с молоком, и вы его выпьете. Это мгновенно придаст вам силы, можете мне поверить.

Он поднялся, вышел из комнаты и через пару минут вернулся с дымящейся чашкой. Она не без труда приподнялась и отхлебнула ароматного живительного напитка.

– Ну как? – спросил он после того, как она сделала несколько глотков.

– Спасибо, мне кажется, действительно несколько лучше, – неуверенно кивнула она, садясь на кровати.

– Так вот, – продолжил он, – сейчас я вызову машину и отвезу вас в свою квартиру. Там вы никому не помешаете, и для вещей ваших места вполне хватит. Я живу один. Вернее, с сестрой, – поправился он, узрев её тревожный взгляд, – но она сейчас учится в Англии, и комната её свободна, так что вполне может послужить вам, пока ситуация не изменится. Я имею в виду, пока вы как-то не определитесь. Короче, придёте в себя, а там решим, – заключил он и неловко дотронулся до её руки.

Голова у Лены продолжала кружиться, и во всём теле чувствовалась ужасная слабость. Вова вспрыгнул на кровать и лизнул ей нос.

«Да будь что будет. В конце концов, я ведь за него в ответе, – подумала Лена, имея в виду собаку. – Не ночевать же на улице. И вообще – утро вечера мудренее».

– Спасибо большое, Владимир, – с усилием произнесла она. – Должна вам сказать, что сейчас я чувствую примерно то же самое, что чувствовали вы, сидя утром на лестнице перед запертой дверью. Одним словом, нам с Вовой ничего не остаётся, как на время принять ваше приглашение.

* * *

Таксист попался ужасно разговорчивый. К концу поездки они в мельчайших подробностях знали все перипетии его взаимоотношений с родственниками и коллегами. Хотя, честно говоря, Лена его почти не слушала. Они с Вовой устроились на заднем сиденье с относительным комфортом, в обнимку, и, откинувшись на подголовник, она прикрыла глаза.

Анализировать происходящее Лена на тот момент была абсолютно не в состоянии. Куда они едут, тоже не видела. Во-первых, уже стемнело, во-вторых, коноваловская спина на переднем сиденье закрывала весь обзор. Водитель пару раз оборачивался к ней с какими-то репликами, но вскоре, не встретив понимания, полностью переключился на Коновалова. Слушал ли тот водителя, по его односложным ответам понять было трудно. Периодически он произносил: налево под стрелку, на светофоре направо. Наконец они въехали в полукруглую арку огромного, на полквартала, серого сталинского дома и остановились у подъезда с лепным порталом.

Коновалов вылез из машины и открыл заднюю дверцу. Пёс моментально выпрыгнул на асфальт, отбежал в сторону, потом вернулся и, поставив передние лапы на порожек, завертел хвостом, приглашая Лену присоединиться. Владимир нагнулся и протянул ей руку. Она не без труда выбралась из машины и встала в сторонке, а пёс отбежал на газончик и принялся обнюхивать траву, затем, отыскав нужное дерево, деловито задрал лапу. Тем временем водитель выгрузил из багажника вещи, и они с Коноваловым, взяв в руки по несколько свёртков, понесли их к подъезду.

– Постойте здесь, – бросил он на ходу, и Лена осталась стоять у машины, в незнакомом дворе, вдыхая сырой вечерний воздух. Поднялся ветер, и она запахнула куртку. Вова крутился под ногами.

Мужчины вернулись, сделали с вещами ещё одну ходку, их долго не было, наконец они появились снова, водитель направился к машине, потом обернулся и помахал ей на прощание рукой.

– Подождите, – спохватилась она, – а деньги?

– Всё в порядке, – кивнул водитель, – ваш муж расплатился. – Он уселся за руль, захлопнул дверцу, и машина поехала.

«Ваш муж… – усмехнулась она про себя. – Знал бы этот водитель, что на ночь глядя я с вещами отправилась к человеку, о существовании которого не подозревала еще утром…»

Коновалов стоял на асфальте несколько поодаль и смотрел на Лену. Он видел выражение, которое промелькнуло на её лице, когда водитель сказал «ваш муж».

– Извините, что долго. Пришлось заскочить к соседке за ключами, мои-то остались у Игоря. Идёмте, вещи уже в квартире.

Он подхватил Лену под локоть и повёл к подъезду. Вова затрусил следом.

Подъезд был хорошо освещённым, а лестница добротной и пологой, с широкими перилами. Внизу стоял фикус в большой кадке, а на стене висели пара картин и зеркало. Они поднялись на лифте, подошли к деревянной двухстворчатой двери, Коновалов достал из кармана ключи и принялся возиться с замком. Наконец распахнул дверь, отодвинулся в сторону, пропуская её вперёд, и произнёс без улыбки:

– Вот мы и дома. Прошу.

«Интересно, что она должна сейчас чувствовать, оказавшись в жилище незнакомого мужчины?» – подумал он, исподтишка наблюдая за ней.

Лена сделала шаг в прихожую, и её со всех сторон обступили книги. Тёмные деревянные стеллажи тянулись по всему коридору, заворачивая куда-то вглубь квартиры и исчезая из виду. Она невольно огляделась.

– Отцовская библиотека, – поймал её взгляд Коновалов. – В основном специальная литература. По хирургии. Мой отец тоже был хирург. Правда, кардиохирург.

– А вы? – спросила Лена, развязывая кроссовки.

Он взял у неё из рук куртку и пристроил на вешалке.

– Травматолог. Однако тут много и маминых книг. Думаю, вам подойдёт. Они в вашем распоряжении.

– Спасибо, – кивнула она, не зная, как себя вести дальше. Вова с любопытством шарился вокруг, обнюхивая незнакомые предметы. Коновалов усмехнулся:

– Ну осваивайся, тёзка! Пойдёмте, я покажу вам ваши владения, – обратился он к ней, указывая рукой в дальнюю часть квартиры.

Он подвёл её к одной из дверей, открыл и подтолкнул Лену внутрь. Вова заскочил первым. Она чувствовала отчаянную неловкость, и, видимо, он понял это, решив на время оставить её наедине со своими мыслями.

– В общем, вы тут располагайтесь, – сказал он мягко. – Осмотритесь, переоденьтесь или что там.

А я пока соображу что-нибудь с ужином. Ассортимент у меня, правда, холостяцкий.

– Может, я помогу? – встрепенулась Лена.

– Не сегодня, – протестующее махнул он рукой. – Успеете ещё похозяйничать. Я тоже не так часто бываю дома.

Он вышел и притворил за собой дверь.

Лена стояла как вкопанная, посреди чужой комнаты. Пальцы слегка подрагивали, и сердце билось неровно. Голова ещё немного кружилась, и ноги двигались не очень уверенно. Тем не менее, она огляделась. Её вещи аккуратной кучкой стояли у стены.

Комната ей понравилась сразу. Оформленная в мягких пастельных тонах, она радовала глаз и дышала спокойствием. Светлые жемчужные стены и лёгкие лаконичные шторы в тон креслам и покрывалу на кровати. Несколько контрастных пятен в виде разного размера подушек и жемчужно-серый ковёр на полу. Три почти свободных книжных полки над маленьким письменным столом у окна и встроенный зеркальный шкаф-купе у двери. В общем, идеальная девичья комната, можно сказать, предмет грёз любой благовоспитанной барышни. Или идеальный гостиничный номер, подумалось Лене. Всё было абсолютно новым, и присутствие хозяйки никак не просматривалось. Ни личных вещиц, ни мелочей. Странно.

Она села в кресло и бессильно откинулась на мягкую спинку.

«Господи, разве так бывает? Сегодня утром я проснулась в собственной постели, планируя провести день в одиночестве и праздности. Я была замужем, и будущее представлялось мне вполне определённым. Не сказать, чтобы я была очень счастлива, но, тем не менее… а теперь…»

Ей вообще казалось, что всё это происходит с кем-то другим. А она просто наблюдает со стороны и является зрителем, а не главным действующим лицом этого фарса.

Чужая квартира и кучка вещей у стены. Её вещей. Всё, что собралось за пять лет жизни. Её подобрали и пустили погреться. Как котёнка, которого стало жалко оставлять под дождём, и теперь следует подыскать для него хорошие руки. Ей дали отсрочку.

Лена встала и прошлась по комнате. Подошла к шкафу и сдвинула зеркальную дверцу. Он был пуст. В ящиках письменного стола тоже ничего не оказалось. Лишь на полках стояло несколько художественных альбомов и книг по искусству. Дега, Веласкес и её любимый Гойя. Лена провела рукой по глянцевой обложке и вдруг поняла, как же смертельно сегодня устала. Есть, конечно, хотелось, но она чувствовала, что на это совершенно нет сил. Рухнуть бы на эту неизвестно чью кровать и провалиться в сон без единой мысли.

«Что со мной будет дальше, я совершенно не знаю, но сейчас, наверное, и не хочу знать. Об этом я подумаю завтра», – решила она, воспользовавшись мудростью ветреной Скарлетт.

Эта идея показалась настолько заманчивой, что она поднялась с кресла и сделала несколько шагов в направлении кровати, но мысль о том, что несчастный «Батлер» орудует на кухне, моментально отрезвила её.

«В конце концов, он устал не меньше моего, а теперь возится у плиты, чтобы накормить меня. Я должна переодеться и привести себя в порядок».

Вова моментально заснул на ковре, уютно свернувшись калачиком.

«Он ведь тоже не ел», – вздохнула она и начала стягивать джинсы. Аккуратно пристроив их на спинке стула, Лена стащила свитер и достала из сумки лёгкое трикотажное платьице. Натянув его, повернулась к зеркалу. Платьице было ничего, миленькое, шелковистое и по фигуре. Оно было куплено в прошлом году на сезонной брендовой распродаже и Лене нравилось, а вот физиономия…

«Худющая, и синяки под глазами…»

Она тщательно расчесала свои тяжёлые прямые волосы массажной щёткой и увязала их в хвост, потом открыла пудреницу и пробежалась пуховкой по лицу.

«Сойдёт…»

В дверь постучали, и Вова залаял. Вслед за этим показалась голова Коновалова, и он протиснулся в комнату, держа в руках аккуратную стопку постельного белья.

– Я принёс вам бельё и полотенца. В ванной есть всё необходимое. Вижу, вы готовы. Тогда пойдёмте, ужин на столе.

– Спасибо… – Лена улыбнулась, всё ещё чувствуя неловкость. Однако деваться было некуда, и, захватив с собой Вовину миску и пакетик собачьих консервов, она отправилась вслед за хозяином дома.

Они двинулись по коридору и, завернув за угол, очутились в просторной студии. Кухонный гарнитур тёмного дерева с барной стойкой, два кожаных угловых дивана, с креслами и низким резным журнальным столиком, посередине – круглый обеденный стол с мягкими стульями. По одной стене тянулись всё те же стеллажи с книгами, а противоположную украшала огромная марина в стиле Айвазовского в массивной золочёной раме. Кудряшки волн, на заднем плане парусник и мрачноватый закатный горизонт, а на переднем – желто-коричневые валуны, громоздящиеся друг на друга.

– Такие я видела только в Третьяковке, – не удержалась Лена.

Коновалов проследил за её взглядом.

– Копия. Но неплохая. Один из поздних учеников Айвазовского. Подарок от пациента. Отцу. Однажды он вытащил его с того света.

– Мог бы вообще не являться!!! Р-работник! – вдруг разорвал тишину хриплый женский голос. От неожиданности Лена резко отпрянула, налетев на стул.

– Не пугайтесь, – улыбнулся Коновалов, придержав её за локоть. – Это всего лишь попугай. Он усвоил лексикон моей бывшей жены. Я же говорил, что редко бываю дома. Вы с ним ещё познакомитесь. Он настоящий кавалер и обожает женщин.

Огромная клетка стояла в углу на высокой подставке, и она её сразу не заметила. Внутри на жёрдочке мерно раскачивалась большая серая птица. Вова подбежал и, привстав на задние лапы, удивлённо понюхал воздух.

– Какой красивый! – восхитилась Лена, залюбовавшись неожиданным зрелищем.

– Кр-расивый! Ар-рсюша! – заявил попугай и нахохлился, приподняв на затылке перья.

– Жако. Ещё один подарок отцу. Он у нас уже пятнадцать лет. Так что воспринимаю его почти братом. Кстати, с собаками он ладит, привык. Зовут Арсений. В честь Тарковского. Мамин любимый поэт.

– Мой тоже, – улыбнулась она слегка застенчиво.

– Я почему-то так и подумал, – кивнул Коновалов. – Уж не знаю, что навело меня на эту мысль. Садитесь. – Он поставил на стол тарелки с едой. – Сардельки. И горошек по маминому рецепту, с мукой и сахаром. Обожал в детстве. К тому же ценю за быстроту приготовления. Ешьте. Вот горчица. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, что вы! – испугалась Лена. – Я тогда немедленно свалюсь со стула. Это, знаете ли, не моё средство…

– И это я тоже понял. Собственно, это очевидно. Сам-то, пока готовил, сделал пару глотков, в голове сразу прояснилось.

– Странно, – улыбнулась она, – а я всегда считала, что от этого наоборот…

– Это от большого количества наоборот, а от полстакана проясняется, это я вам как врач говорю.

– Но полстакана для меня и есть большое количество… – тихо сказала она.

Коновалов задумался, слегка приподняв брови.

– Пожалуй. Этого я как-то не учёл. А вот для меня как раз два глотка и будет.

Лена кивнула. Ни шутить, ни улыбаться сил совершенно не было, поэтому вздохнула и взялась за вилку. Они принялись жевать, но тут зазвонил телефон, и Коновалов поднялся за трубкой.

– Да, – бросил он отрывисто. – Ничего. Ну что там? Вы хоть думаете, что делаете? У больного кровоток не восстанавливается, вы так до ампутации доведёте. Что? Так какого же чёрта вы мне раньше… ах, да… я же сегодня без мобильного… Недавно появился. Ну и что, вы сняли повязку? Понятно. Ладно, начинайте антибиотики и уколите, чтоб уснул. Завтра буду. Да, с утра. – Он отключился и, уже обращаясь к Лене, сказал: – Извините. Это с работы.

– Что-то случилось? – спросила Лена, чувствуя себя виноватой за то, что отвлекает его от чего-то важного.

– Да нет. Как всегда. Просто ведь мой телефон остался у Игоря. Я с ним уже созвонился. Завтра он захватит с собой мою сумку.

– Вы ему… всё рассказали? – почему-то похолодела Лена.

– Нет, – ответил он помолчав. – Придумал что-то на скорую руку.

У неё отлегло от сердца. Почему-то было ужасно стыдно перед незнакомым Игорем, к тому же несостоявшимся соседом. Коновалов, очевидно, это понял, поэтому сказал:

– Мне пока совсем не хочется никого развлекать этой историей. Оставим до лучших времён.

– Спасибо, – кивнула она с облегчением, потом спросила: – Где мы хоть находимся?

– На Фрунзенской набережной, – улыбнулся он. – Абсолютно женский вопрос. Вы что, совсем не смотрели в окно, пока мы ехали?

– Да как-то, знаете… не до того было, – смутилась Лена. – И вообще… я не очень хорошо ориентируюсь, особенно в темноте. Да ещё водитель трещал без умолку, так что я совсем плохо соображала.

– Да. Я и то с трудом выдержал. А вы сами не водите?

– Нет.

– Но у вас ведь была машина? – спросил Коновалов. – Я заметил в квартире чехлы для сидений. Лежали в коридоре.

– Да, была… у мужа. Первый «гольф». Он не вылезал из сервиса.

– И что же, он возил вас на работу?

– Нет, конечно. Но мне недалеко было. Я пешком ходила. К тому же нам в разное время. Он выходил позже.

– Понятно. И он не учил вас водить?

– Нет, – замотала головой Лена. – Да я и боялась. У меня, знаете, реакция не очень, и дорог не знаю. Как-то пробовала, ещё до свадьбы, но потом он сказал: хватит, а то все столбы на дороге соберёшь.

Коновалов пожал плечами.

– Ну что ж, если у вас не было уверенности, то рисковать действительно не стоило. Хотя… с другой стороны, я думаю, что ещё не всё потеряно. Всё зависит от того, как учить. А вас, вероятно, нечасто хвалили. Я прав?

– Правы, – улыбнулась Лена, – «хвалили» – это антоним. Муж на похвалы был скуп.

Коновалов хотел сказать, что легко догадался об этом по увиденной утром мрачной физиономии, но потом решил лишний раз не расстраивать девушку, напоминая неприятную сцену.

– Да. Как странно… почему мне кажется, что я всё знаю о вас, Лена? – сказал он вместо этого.

Очевидно, ответа на этот вопрос не предполагалось, поэтому она слегка улыбнулась, не зная, как правильно реагировать. Он хочет поддержать её, попавшую в дурацкую, унизительную ситуацию. И она была благодарна ему за это.

Коновалов собрал пустые тарелки, отнёс их в раковину и принялся разливать чай. Он видел, что она стесняется его и чувствует себя неловко, словно неожиданно навязалась ему на голову и теперь не знает, как вести себя. Хотя он всячески старался сделать вид, что ничего особенного не происходит. Очевидно, плохо старался, думал он, потому что и сам чувствовал, что происходит что-то особенное, никак не вписывающееся в его прежнюю жизнь и неизвестно что обещающее в будущем.

– Вам с сахаром?

– Нет, – ответила она, – я пью несладкий.

– Вот видите! – отозвался он. – Я был готов дать руку на отсечение, что вы ответите «нет». Я сам не выношу сладкий чай, поэтому был уверен, что и вы…

– Разумно ли при вашей профессии так разбрасываться руками? – засмеялась Лена. – Тем более по столь пустяшному поводу. Из-за какого-то чая.

Коновалов состроил притворно серьёзную мину.

– Я был уверен, что вы не подведёте меня. И не ошибся.

«Какой он, в сущности, добрый. А внешность громилы». – Лена вздохнула. После еды и горячего чая её снова потянуло в сон, глаза ужасно слипались, и в голове шумело.

Он опять внимательно посмотрел на неё. Совсем девчонка. Одинокая и испуганная. Вовсе не похожая на замужнюю женщину, прожившую почти пять лет в браке, судя по всему, неудачному и тягостному. Она не выглядела недовольной и разочарованной, только растерянной и усталой.

– Вам надо лечь, Лена. И выспаться. Вы очень бледная. И вот ещё что… Конечно, легко советовать, но постарайтесь ни о чём не думать. Хотя бы до завтра.

Она печально кивнула.

– Именно такой совет я дала себе, пока ждала вас в комнате. Да и сил у меня на это, если честно, никаких…

Смешные лохматые ресницы слегка подрагивали, опускаясь под собственной тяжестью, а тонкие пальцы теребили на шее коротенькую цепочку с крестиком. Он с трудом отвёл от него глаза, от этого крошечного крестика между тонких ключиц.

– Вот и отлично, – кивнул он наконец. – В таком случае, я буду спокоен за вас. Пойдёмте, провожу. И покажу вам ванную.

* * *

Солнце пролезло сквозь шторы, и лучи падали на подушку, щекоча ей нос. Лена открыла глаза и чихнула. В лучах танцевали пылинки, и мягкие тени ложились на стены.

Она блаженно потянулась и снова прикрыла глаза. За окном гудели машины, но вроде бы не так, как обычно, и вообще весь фон казался непривычным, особенным. Что-то было не так.

Сразу обрывки картинки срастаться не хотели, Лене пришлось сделать усилие… сосредоточиться, собрать мысли.

И тут… она всё вспомнила. Горячая волна жарко обдала ей щёки, и дышать стало тесно.

«Этого не может быть…»

В голове пронеслась вереница кадров: голый мужчина на лестнице, дождь, искажённое лицо мужа, разверстые сумки, таксист, отъезжающий от чужого подъезда…

Она резко села и спустила ноги с кровати. Вова заворочался, вылез из-под одеяла и звонко, с оттяжкой зевнул.

– Вот это да, – сказала Лена, и Вова пододвинулся ближе, пытаясь затолкать свою огромную голову ей под локоть. Она обняла его за шею и повторила тихо:

– Вот это да.

Вова поднял на хозяйку глаза, ожидая продолжения. Ситуация его нисколько не беспокоила, даже вполне устраивала: хозяйка находилась рядом, и это было для него самое главное, а все остальные существовали постольку-поскольку, – он был рад пообщаться с каждым и моментально забывал о его существовании, едва за ним закрывалась дверь.

– Ну что ты смотришь? Сказать мне абсолютно нечего, – она почесала собаку за ухом. – Нечего, понимаешь? Кроме того, что дома у нас с тобой теперь нет. Остаётся податься в ночлежку, а вещи сдать в камеру хранения. Так что будешь сопровождать меня на работу. Как тебе такая мысль?

Видимо, идея Вове понравилась, потому что он извернулся и потёрся лбом о её руку. Пёс любил Лену с неистовой преданностью, явно тоскуя и теряя аппетит в её отсутствие и демонстрируя абсолютное детское счастье, когда она возвращалась домой.

– Да я знаю, что ты не в претензии. Только вот мне-то что делать? Куда нам с тобой деваться? И вообще, как теперь жить…

Ещё мало что понимая в происходящем, Лена слезла с кровати и, пересев в кресло, глубоко задумалась. Вова пристроился в ногах.

«Зарплата как раз в понедельник. Если всё отдать за жильё, ничего не останется. Хотя… можно, наверное, занять денег и снять какую-нибудь комнату. Да, это, пожалуй, мысль. Только где её искать, эту комнату? По газете, что ли… Риэлторы запросят кучу денег. А вдруг ещё потребуют заплатить за несколько месяцев вперёд? Тогда не хватит. Ещё ведь жить на что-то надо.

Может, посоветоваться со Светкой? О-о-х, как не хочется всё это рассказывать. Идиотская, унизительная история. Какая-то киношная и попахивает дурным вкусом. Светка добрая, но очень любит подробности, а мне сейчас это жевать – хуже смерти. Да и маме рано или поздно придётся всё выложить. Но вот маме уж точно без подробностей, а то я такое выслушаю! Я знала… я предупреждала… и всё такое прочее. Уж не говоря про Николая Иваныча. Он Серёжу вообще едва терпел. Называл вертопрахом».

Почему именно вертопрахом, отчим не объяснял. Просто хмурился и недовольно махал рукой.

В понимании Лены муж был человеком серьёзным и сосредоточенным, хотя, конечно, довольно эгоистичным и очень замкнутым. В свою жизнь он её не впускал, и она никогда толком не знала, чем он занимается и о чём думает. Лениными делами муж тоже особенно не интересовался. В самом начале их семейной жизни она пыталась с ним как-то сблизиться, задавала вопросы, но, всякий раз натыкалась на глухую стену молчания, так что вскоре спрашивать о чём-либо перестала, и сама редко делилась своими проблемами, чувствуя, что это его совершенно не интересует.

Вова подбежал к двери и издал призывный звук.

– Всё ясно. Сейчас, погоди, вот умоюсь и выведу.

Лена открыла дверь комнаты и сделала шаг в коридор. Под ногами что-то звякнуло. Она нагнулась.

На полулежали ключи и записка. Она взяла её в руки. Размашистым почерком было написано: «Лена, оставил запасные ключи. Осваивайтесь. Холодильник в вашем распоряжении. Кстати, буду признателен, если что-нибудь сварганите. Появлюсь после четырёх». Далее следовал росчерк.

Старательно заперев дверь, Лена спустилась на лифте. Девятый этаж, высоко. Высокие этажи она не очень любила, всегда мечтала пожить на втором. Но до сих пор ниже пятого никак не получалось.

В оконце консьержки горел свет. Когда они вчера приехали, там было темно и никого не было. Едва она отошла от лифта, оконце приотворилось, и оттуда показалась голова седой, похожей на облетевший одуванчик старушенции. Волосы её были увязаны в жиденький пучок, а на кончике носа в лучших традициях едва держались огромные очки с перевязанной дужкой.

– Это вы откуда же такие-то? Ох ты, какой лягушонок! – воскликнула она, заметив Вову.

Лена поздоровалась и сделала вид, что очень торопится, надеясь благополучно проскочить мимо, но не тут-то было. Старушка высунулась основательней и чуть возвысила голос.

– Девушка, вы это из какой же квартиры будете? Что-то я вас раньше не видела. Я тут, знаете ли, всех как облупленных… а вас вот не припомню. И собачку вашу.

– А мы… из сто тридцать второй… – с трудом припомнила Лена номер квартиры.

«Хорошо, что посмотрела. А то и забуду, как назад вернуться», – подумала она.

Старушенция уставилась на неё с явным интересом.

– От Коноваловых, что ли? В гости приехали? Уж не Алиночка (1) ли вернулась?

– Н-нет, – промямлила она, понятия не имея, кто такая Алиночка.

– Так, стало быть, к Евдокии Германовне?

Лена мелко закивала, чувствуя, что пора соглашаться, иначе любопытная бабулька не отстанет. Тут Вова заскулил, и она с облегчением бросилась вон из подъезда.

Вова тут же подбежал к знакомому дереву и сладострастно застыл с поднятой вверх лапой. Натерпелся. Лена стала осматриваться.

Утром, при свете солнышка, двор выглядел иначе, чем вчера, и показался ей гораздо уютнее. Много деревьев и детская площадка с качелями и песочницей, в которой, постукивая лопаткой, ковырялся малыш в красной курточке, а рядом, уткнувшись в книжку, сидела молодая женщина.

Двор был с трёх сторон окружён домами, а многочисленные арки закрывались коваными чугунными воротами. Некоторые из них оставались открытыми, например, та, в которую они въехали вчера. Напротив подъездов стояли скамейки с деревянными сиденьями и гнутыми литыми боковинами.

Лена с удовольствием присела. Под ногами валялись опавшие листья, коричневые и жёлтые, иногда ветер взметал их стайками, и они снова, покружившись в воздухе, мягко ложились на землю.

Осень она любила. Ей нравились влажные осенние запахи, навевающие ощущение смутной грусти, но не тревожной, а светлой. Именно осенью, а не весной, как принято, её охватывало чувство ожидания, предвкушения и перемен, как в детстве перед новым учебным годом. Это была её самая любимая пора.

Она сидела, с наслаждением вдыхая тёплый ароматный воздух, и вот тут-то, впервые со вчерашнего дня, вдруг почувствовала, что смертельно, непреодолимо хочет курить. Сигарет у неё не было.

В институте Лена покуривала с девчонками, но сильно не втягивалась, а после свадьбы муж сразу заставил бросить. Запаха табака он не выносил органически, и о том, чтобы курить дома, не могло быть и речи. В редакции Лена снова начала выкуривать сигаретку-другую, а запах от волос и одежды списывала на то, что, мол, все курят, вот и пропиталось. К приходу мужа она тщательно чистила зубы и заедала ментоловыми конфетами. Сигарет дома не держала и не носила в сумке, – муж запросто мог найти, и вышел бы скандал, поэтому держала их только на работе, в нижнем ящике стола под бумагами. Даже там она по привычке соблюдала осторожность.

«Мне больше не надо прятаться!» – подумала она с удивлением, и впервые со вчерашнего дня испытала что-то похожее на радость.

Но, так или иначе, сигарет не было, и она решила пробежаться до ближайшего киоска, поэтому подозвала собаку и пристегнула поводок.

Они вышли на набережную, и сразу стало шумно и ветрено. Лена не знала, куда идти, и наугад пошла направо, но повезло – вскоре набрела на киоски. Она любила «Эссе», они лёгкие и дешёвые, но их не оказалось.

– Есть только «Вог», – сказал киоскёр. Лена кивнула, и он протянул ей пачку. Она взяла сигареты, попросила ещё зажигалку и расплатилась.

Соседний киоск был газетный.

«Куплю газету с объявлениями», – решила она и подошла к окошечку. В киоске сидела немолодая женщина, крест-накрест перевязанная серым пуховым платком, и листала журнал.

– Простите, а есть «Из рук в руки»?

– Нет, – сказала женщина, не поднимая головы. По выходным не привозят. А вчерашние проданы. Хотя… подождите. Вам какую? – Она подняла наконец глаза. – Автомобильную или недвижимость? Автомобильной точно нет.

– Мне надо комнату снять, – сказала Лена, почувствовав лёгкое волнение.

– Значит, недвижимость. Осталась одна. Будете брать?

– Буду, – кивнула Лена, и та протянула ей газету.

Ветер усилился, и она почувствовала, что замёрзла, осеннее солнце не очень-то грело. Они повернули обратно.

Во дворе было теплее. Дойдя до подъезда, она отпустила собаку и, усевшись на скамейку, с наслаждением закурила. Как всегда, после двухдневного перерыва слегка закружилась голова. Лена сделала ещё несколько затяжек, и голова постепенно встала на место, зато слегка задрожали пальцы. Газета торчала под мышкой и вызывала ощущение мины замедленного действия.

«Как это – снимать комнату у посторонних людей? Непривычно и страшновато. Если что – даже защитить будет некому. И все проблемы придётся решать самой…»

До этого Лене никогда не приходилось жить одной. Неизвестность пугала, и тревожные мысли лезли в голову, путаясь и мешая нормально дышать. О муже, о маме, о новом жилье и весьма туманном будущем.

«Посмотрю, когда приду домой», – решила она.

«А что для тебя теперь означает понятие «домой»? – явилась глумливая мысль. Ладно, ответ на этот вопрос придётся поискать в газете. Может, и не так страшен чёрт…

Лена поднялась и решительно направилась к подъезду с надеждой проскочить мимо бдительной бабули как можно скорее. Опасливо покосившись на окошко, она с невероятным облегчением увидела, что бабули там нет, а на её столе тоненько тренькает телефон. Лена ринулась к лифту, как будто за ней гнался тигр. К счастью, лифт стоял внизу, она быстро втащила упирающегося Вову и нажала на кнопку.

В квартире было тихо, только хрипловато тикали большие деревянные напольные часы с длинным бронзовым маятником. Лена невольно залюбовалась ими. Они смотрели на неё серьёзно и, казалось, слегка хмурились, вздыхая и что-то тихонько бормоча. Как хранители и верные стражи этого дома, они недоверчиво приглядывались к ней, чужачке, словно готовые в любой момент защитить свою обитель от непрошенного вторжения. Увидев своё отражение в толстом тёмном стекле, она улыбнулась часам и, словно предлагая дружбу, осторожно погладила тёплую деревянную поверхность.

– Бом-м! – моментально отозвались старинные часы, приветственно подняв над головой резные руки-стрелки.

Двенадцать часов. Она решила, что пора покормить Вову и позавтракать самой, поэтому сразу прошла в кухню.

Попугай сидел нахохлившись и молчал. Заметив девушку, он издал лёгкое шипение. «Совсем как кот на чужого», – подумала Лена, а вслух сказала:

– Здравствуй, Арсюша!

Попугай встрепенулся, услышав знакомые слова.

– Ар-р-сюша! Ар-р-сюша! Сколько можно всё это тер-рпеть! Уже два р-раза гр-рела!

«Ну завёл старую песню. Интересно, давно они развелись и долго ли прожили? Во всяком случае, следов женщины в квартире совершенно не ощущается».

Попугай снова нахохлился на жёрдочке и прикрыл глаза.

Сыпанув Вове корма, она заглянула в холодильник и, к своему удивлению, обнаружила, что он отнюдь не выглядит пустым. Во всяком случае, найдётся из чего приготовить ужин.

Отыскав в шкафу банку с кофе, она зачерпнула ложечку и подставила чашку под носик стоящего на боковом столике чайника-термоса. Потом отрезала хлеба, достала из холодильника сливки и глазированный сырок. За обеденный стол усаживаться не стала, одной ей показалось там неуютно, а устроилась за барной стойкой, взгромоздившись на высокий табурет.

«Хорошая квартира, – подумала Лена, разворачивая сырок. – Не вычурно и со вкусом. Интересно, кто здесь всё обустраивал, мама с сестрой или его бывшая жена? Должно быть, приятно жить в такой квартире, где все эти люстры, часы и книги. Жить и знать, что это твоё, вечное и незыблемое, ходить здесь, быть хозяином, человеком, у которого есть прошлое и будущее, есть дом… Человеку обязательно надо иметь дом, постоянство придаёт уверенности в завтрашнем дне. Да и другие комнаты, наверное, тоже красивые. Вряд ли я их увижу, так как едва ли задержусь здесь дольше пары дней».

Вова уселся перед табуретом и облизнулся. Лена сунула ему хлебную корочку, и он, довольный, зачавкал. А она задумалась.

«Интересно, где бы мы с Вовой оказались, если бы у соседа вчера не отключился свет? И как бы выглядела сцена объяснения с Серёжей? Он бы тоже велел мне убираться прямо сегодня или дал отсрочку? Как странно – прожить с человеком столько времени и совсем не узнать его. Или я не хотела узнавать? Всё-таки у нас, наверное, было что-то и хорошее… Правда, давно. В последнее время он был чужим и равнодушным. Просто я не желала этого замечать. Потому что мне самой было безразлично. А тогда мне его не в чем винить. Да я и не виню. Если бы у меня была своя квартира, возможно, со временем я бы и сама ушла от него. Он просто опередил меня, потому что ни в чём не зависел. Если честно, не понимаю, зачем он вообще женился на мне?.. А всё-таки любопытно, какую женщину он выбрал теперь? Не ошибся бы снова…»

Допив кофе, Лена смахнула в ладонь крошки с барной стойки и вымыла чашку. Потом перешла к столу и, устроившись с ногами на мягком стуле, раскрыла газету.

Ориентировалась она в ней плохо и пока сообразила, где комнаты под сдачу, прошло немало времени. Долго читала, пытаясь вникнуть, наконец отметила несколько вариантов и перебралась с телефонной трубкой в кресло.

Попугай периодически то свистел, то тихонько мяукал и бормотал себе что-то под нос.

Набрав первый номер, Лена долго слушала длинные гудки, потом наконец раздался голос. Мужской он или женский, сразу было не разобрать.

– Извините, я по поводу комнаты, – начала она вежливо. – С кем можно поговорить?

– Чё? – спросил голос. В трубке что-то щёлкало и хрюкало. Где-то вдалеке шипел радиоприёмник.

– Извините, – повторила она, – это ведь у вас сдаётся комната?

– Ну, – сказал голос.

– Я бы хотела узнать цену…

– Да чё там, сговоримся. Ты живи. Только смотри мне… – вдруг посуровел голос, – не вздумай водить…

Лена не совсем поняла, что имелось в виду.

– Видите ли, мне нужно знать цену…

Голос надсадно закашлялся, потом с трудом отозвался:

– Цену, цену… Это нужно с бабой моей… Только она вечно на работе. А я дома. Приезжай, а?

– Простите, – сказала Лена и, стесняясь собственной бестолковости, нажала отбой. Первый блин явно выходил комом. Она слегка вздрогнула, представив себе хозяина квартиры, с которым только что разговаривала. Картинка выходила красочная и не прибавляла уверенности.

Вздохнув, она принялась набирать снова. На сей раз ответили сразу.

– Будьте любезны, я насчёт комнаты…

– Сдано! – заорал хриплый женский бас. В трубке что-то грохнуло, затем послышался детский вой. – Достали, блин! Уроды! – Вслед за этим послышались короткие гудки.

Тут Лена окончательно приуныла. Контингент, сдающий комнаты в собственных квартирах показался ей весьма специфическим. Она представляла себе это несколько иначе. Ей рисовалась чистенькая улыбчивая старушка, ищущая прибавку к пенсии.

«Нет, пожалуй, так можно и головы лишиться. Вероятно, надо искать по знакомым. В понедельник поспрашиваю на работе, может быть, что-нибудь найдётся… Хотя так не хотелось бы в редакции распространяться на эту тему…»

– Буд-дьте л-любезны! – повторил попугай Лениным голосом. Она вздрогнула. Сходство было поразительным. Вова уставился на него с подозрением. Птица важно расхаживала по дну клетки, по-пингвиньи переваливаясь с боку на бок.

Лена вздохнула, достала продукты и принялась готовить.

Когда в замке заворочался ключ, Вова тявкнул, потом прислушался, понюхал воздух и, завертев хвостом, бросился в прихожую. Она услышала возню и тихий голос, вскоре Вова влетел обратно и принялся радостно кружить по кухне. Лена обернулась и увидела Коновалова. Со вчерашнего дня она забыла, какой он огромный. Его мощная фигура возвышалась над всем вокруг, так что в помещении словно сразу стало тесно.

Она смущённо улыбнулась в ответ на его улыбку.

– Я забыл, как это приятно, когда на пороге встречает собака, – сказал он. – Моя жена терпеть не могла животных. С Арсением ей пришлось смириться, но, полагаю, рассталась с ним с большим облегчением. А с отъездом сестры я собаку так и не завёл. Её может быть некому вывести. О, какой запах! – воскликнул он, повернувшись к плите. – От этого я и вовсе отвык.

Он подошёл ближе и, приподняв крышку, как маленький, сунул нос в сковородку. Затем выпрямился с блаженной физиономией. Картина, которую он обнаружил, придя домой, очень нравилась ему.

– Божественно пахнет! Я голоден как собака. Впрочем, собака, надеюсь, сыта.

– Он тоже всегда голодный, – хмыкнула Лена. – Как все мужчины.

– Ну что ж, это нормально, – мотнул головой Коновалов. – Я вижу, стол уже накрыт. Так что отправляюсь мыть руки.

Он энергично вышел из кухни, а Лена вздохнула, проводив его глазами.

– Где вы набрали столько вкусноты? – спросил Владимир, усердно жуя. – В магазин ходили?

– Да нет, всё было в холодильнике. На самом деле, у вас тут приличный запас. На неделю хватит. Просто всё это готовить надо, а вы, наверное…

– А мне всё некогда, – закончил он. – В принципе, я неплохо готовлю. Все хвалят. Просто времени нет, да и для себя неохота… Так, на скорую руку. К тому же просто забываю заглянуть в морозилку. Да, – прервал он сам себя, – как вы додумались сделать окрошку? Я её очень люблю. Мама раньше мне всегда готовила.

– Просто нашла в холодильнике квас. И овощи были. Я, конечно, не знала, любите ли вы, но вот… решила попробовать. – Лена приподнялась с намерением подложить ему салат.

– Спасибо, достаточно, – отказался Коновалов. – Уже сыт. Антрекоты удались на славу. Когда торопишься, всегда жёсткие получаются. Ну как вы провели день? – спросил он наконец, откинувшись на спинку стула. – Я вижу, вы сегодня выглядите гораздо лучше. Успокоились немного?

– Да, – сказала Лена. – Спасибо.

Он смотрел на неё и думал, что давно не доводилось получать такое удовольствие от обычного ужина в собственном доме. Женщина, собака и вкусная еда. Простые житейские радости, которыми судьба отчего-то упрямо не желала баловать его. Собственная жена редко интересовалась, сыт он или голоден, особенно в последнее время. Она вообще предпочитала рестораны.

– На улицу выходили? – спросил он Лену.

– Выходила. С собакой, ну и… за сигаретами, – добавила она, вспомнив, что теперь может говорить об этом в открытую.

– О, так вы курите? – удивился Коновалов. – Что-то я не заметил.

– Так получилось, – потупилась Лена.

– Конечно, как врач не могу сказать об этом ничего одобрительного. Ну да что поделаешь, после такого ужина, как говорится, сам бог велел…

Он поднялся, подошёл к подоконнику и вернулся с двумя пепельницами.

– Как, прямо здесь? – поразилась она. – Что-то я тоже не заметила, что вы курите.

– Да я думал, вы некурящая, поэтому выходил на балкон.

– В принципе, я курю очень мало, – застенчиво сказала она. – Муж не разрешал, поэтому я только на работе… да и то изредка…

– Оказывается, от запретов тоже иногда бывает польза, – усмехнулся он. – Теперь вот, поди, раскуритесь.

Лена подумала о том же, поэтому промолчала. И ещё ей пришло в голову, что вот уже в который раз он с лёгкостью распознаёт её мысли.

– Где же ваши сигареты? – спросил Владимир.

– В сумке. Сейчас принесу.

Когда она вернулась, то увидела, что он перебрался на диван и сидел, откинувшись, с наслаждением выдувая лохматую серую струю дыма.

– Идите сюда, здесь уютнее.

Она устроилась в кресле напротив, достала сигарету, и он, приподнявшись, щёлкнул зажигалкой.

– Надеюсь, вы здесь освоились? Я думал о вас.

– Вы думали обо мне? – удивилась Лена.

– Конечно, – кивнул он. – А что здесь удивительного? Надо сказать, мы встретились при весьма неординарных обстоятельствах, и к тому же…

– …и к тому же теперь я торчу в вашем доме со смутными перспективами покинуть его, – подхватила Лена со вздохом. – Так что действительно нет ничего удивительного в том, что вы задумывались обо мне.

– Должен сказать, – вежливо отозвался он, – что мысли о вашем присутствии в моём доме нисколько не огорчали меня в течение дня. Знаете что, – отвлёкся он, увидев, что Лена опустила глаза, – вот сейчас как раз самое время немножечко выпить.

Не дожидаясь её согласия, он подошёл к бару и вернулся с початой бутылкой коньяка и двумя пузатыми рюмками. Лене налил примерно на четверть, а себе чуть больше половины.

– Выпейте, – сказал он и протянул ей рюмку.

Она взяла её в руки и осторожно понюхала крепко пахнущую золотистую жидкость.

– Это хороший коньяк, – сказал он и сделал небольшой глоток. – У врачей, знаете ли, не переводится…

Лена кивнула и тоже слегка пригубила из рюмки. Напиток показался ей удивительно крепким, и по горлу прокатилась неожиданно горячая волна. Коновалов заметил, что она поморщилась, встал, подошёл к холодильнику, достал лимон и, отрезав несколько ломтиков, вернулся к столу.

– Заешьте. Станет намного приятнее.

– Спасибо, – кивнула она, удивляясь его внимательности. – Просто я не очень умею пить крепкие напитки. Как-то не научилась. Это, наверное, французский коньяк?

– Да. «Камю». Кстати, французы коньяк лимоном не заедают. Это чисто русская привычка.

– Интересно, – покачала она головой. – Не знала. Собственно, я никогда не задумывалась над этим.

Она чувствовала на себе его взгляд, и от этого было неловко, поэтому, не зная, куда себя деть, сказала:

– Пожалуй, вы пейте, а я пока уберу посуду.

– Позже. – Коновалов сделал протестующий жест. – Успеется. Давайте посидим спокойно. Сегодня мне не хочется суеты.

– Да уж, – усмехнулась Лена, – вам её с лихвой хватило вчера.

Коновалов сделал глубокую затяжку и вытянул вперёд свои длинные ноги.

– Вчера у меня был очень странный день, Лена. Никак не укладывающийся в картину моей повседневности. Этим он, по всей видимости, и ценен. Но об этом мы пока говорить не будем.

– Тогда о чём? – подняла глаза она.

– Ну, например, о вас.

– Вот уж совсем не интересная тема, – запротестовала Лена. – Меньше всего мне хотелось бы…

Коновалов задумчиво стащил с головы резинку, и его непослушная смоляная грива тотчас рассыпалась по широким плечам. Длинные волосы необыкновенно шли ему, и он действительно напоминал средневекового рыцаря, только кольчуги не хватало. Лена опустила глаза. Ей было неудобно его разглядывать.

– Как ваша нога? – спросила она. – Лучше?

– Нормально. Заживёт как на собаке, – беспечно махнул он рукой. – Там валялась какая-то острая железяка, на неё я и рухнул, поскользнувшись на плитке, вот и ободрался.

Лена кивнула. Они немного помолчали.

– Благодарю вас за чудесный ужин, – сказал он с улыбкой. – Всё было очень вкусно и так неожиданно разнообразно. Я давно отвык от этого.

– На здоровье, – кивнула она немного растерянно.

Почему он благодарит её? Ведь это то немногое, чем она могла ответить на его доброе отношение. Вторгшись в его жизнь столь стремительным образом, она чувствовала неловкость и не очень понимала, как должна вести себя, чтобы причинять ему минимум неудобств. Он вынужден тратить на неё вечер, а хорошее воспитание не позволяет обнаружить, что она ему в тягость, поэтому он мил, улыбается и поддерживает разговор, хотя наверняка предпочёл бы провести время иначе. Она совсем не представляла себе его жизнь, привычки, интересы и вкусы, его круг знакомств и уж вовсе не видела его в роли няньки для бездомной отвергнутой женщины. Он вежлив и деликатен. Муж никогда не благодарил её за то, что она готовила еду.

– Простите за нескромный вопрос. А почему у вас нет детей, Лена? – неожиданно спросил он.

От испуга она сделала большой глоток коньяка и закашлялась. Он тут же пододвинул ей тарелочку с лимоном. Она разжевала ломтик и снова закашлялась.

– Какая-то специальная история? – хмуро спросил он.

– Да нет… – Она наконец овладела собой. – Ничего специального. Просто муж не хотел. Говорил: ещё рано, надо встать на ноги. За четыре года я так и не поняла, о каких ногах шла речь. Ну вот… а когда это всё-таки случилось… в общем… он не захотел.

– Вы что, сделали аборт? – выпрямился Коновалов. – Извините, – тут же спохватился он, – я, как всякий врач, чересчур прямолинеен.

– Нет, что вы… – пробормотала она, – я бы никогда… просто муж настаивал на этом, убеждал, возмущался, в общем, постоянно мотал мне нервы, а потом мы поехали за город, и я очень неудачно упала, короче… так уж случилось. А сама бы я никогда. Я даже решила: если что – перееду к маме.

– Ясно, – произнёс он и достал новую сигарету.

– Что ж, знакомая история.

– В каком смысле? – не поняла Лена.

– Моя бывшая жена была моделью, – сказал он жёстко. – Этим всё сказано. Она дорожила фигурой. Говорила: это мой рабочий инструмент. Так что она была не в восторге от идеи с ребёнком. Да и надо сказать, что при её образе жизни ребёнок рос бы сиротой… или мне пришлось бы бросить работу.

Он нахмурился, и на лбу залегла глубокая складка, поэтому Лена решила, что это больная тема, и углубляться в неё не стоит, но потом всё-таки спросила:

– А вы, значит, хотели ребёнка?

– Конечно, хотел. Я вырос в большой семье. С животными, детьми, внуками, бабушками и дедушками. Так что я с ранних лет постиг семейные ценности. И теперь одиночество мне не особенно в радость.

– Так что же вам мешает снова жениться? – удивилась Лена и потупилась, решив, что лезет не в своё дело.

– Да меня, знаете ли, с некоторых пор от этого укачивает, – усмехнулся он, мотнув лохматой головой. – К тому же я теперь разборчивая невеста.

Смеяться было неудобно. Тем более, что он был абсолютно серьёзен.

– Наверное, она была красивая, – сказала Лена, чтобы что-нибудь сказать, и тут же представила себе совершенное создание модельной внешности, которое должно было идеально смотреться на фоне его мужественной красоты. И эта картинка почему-то не доставила ей удовольствия.

– Да, – потёр он свой квадратный подбородок. – Она и сейчас красивая. Снаружи. Ей недавно исполнилось тридцать пять. Самый лучший женский возраст. Время осознаний и открытий.

– Вы думаете? – глупо спросила она.

– Уверен, – сказал он серьёзно и хотел ещё что-то добавить, но потом осёкся, очевидно, решив не развивать эту мысль.

– Но вы же… любили её?

Ей было очень интересно, что он ответит. Но она не знала, уместно ли задавать такие вопросы не очень знакомому человеку, и снова смутилась.

– Во всяком случае, в своё время был сильно влюблён, – легко ответил он, очевидно, не найдя в этом вопросе ничего предосудительного. – Но любовь, увы, слепа, и только брак возвращает зрение.

– Выходит, правильно говорят, – пожала плечами Лена, – что хорошую вещь «браком» не назовут.

– Не знаю, – ответил он серьёзно, – не знаю. Наверное, всё-таки как повезёт. В этом смысле в жизни встречаются примеры достаточно привле-нательные. Я, собственно, всегда на них и ориентировался. Но, как выяснилось, всего лишь принимал томления плоти за томления духа, а это большая ошибка, – добавил он, поднимая на неё глаза.

Лена тут же смущённо отвела глаза.

– Кстати, что это за газета? – спросил он. – Ваша?

– Да. «Из рук в руки». Сегодня купила.

– Зачем? Хотите что-нибудь продать?

– Да нет. Продавать мне, собственно, нечего. Просто надо же снять комнату. – Лена тоже достала из пачки новую сигарету. – Представляете, позвонила сегодня в пару мест – это ужас какой-то. Мне попались одни алкоголики. Надо с кем-то посоветоваться, может, что-нибудь подскажут. Поговорю завтра на работе. Вы не беспокойтесь, я вас долго не задержу…

– Послушайте, Лена, – прервал он её, словно только и ждал, что она это скажет, – именно об этом я и хотел поговорить. Вам совершенно незачем торопиться. Можете оставаться здесь сколько понадобится. Вы вообще когда-нибудь жили одна?

Она молча покачала головой.

– Я уж не говорю о том, что это может оказаться опасно. Ведь вас совершенно некому будет защитить.

Лена поразилась, насколько он снова прочёл её мысли.

– Именно так я и подумала сегодня. Слово в слово.

– Ничего удивительного. Это ведь абсолютно лежит на поверхности. Любой скажет. В общем, что бы вы ни думали по этому поводу, я хочу предложить вам пока остаться здесь. Раз уж с нами приключилась вся эта история… Короче, я был бы рад, если бы вы с моим тёзкой, – он потрепал за ухо сидящего с ним рядом на диване Вову, – составили мне компанию. К тому же вы не представляете, как приятно, когда дома тебя ждёт горячий ужин. Ну это я шучу, конечно, – поправился он. – Вовсе не намерен принуждать вас готовить. Исключительно по желанию. А иногда я и сам смогу вас побаловать.

Лена подумала, что хорошо бы не заплакать.

– Вы знаете, Володя, когда абсолютно чужой человек проявляет к тебе столько участия, а тот, кого ты, так или иначе, считаешь близким, без сожаления вышвыривает тебя на улицу, не заботясь о том, что с тобой произойдёт, невольно задумаешься о том, что либо мир несовершенен, либо ты сам ничего не стоишь…

Коновалов слегка нахмурился.

– Все предметы и явления сами по себе абсолютно нейтральны, Леночка. Всё зависит от нашего к ним отношения. Мы сами наделяем их позитивными или негативными свойствами. Так что мир – всего лишь отражение нашего собственного к нему отношения.

– Может, и так. Я ещё в этом не совсем разобралась. Поэтому не знаю, что вам ответить… Жизнь заставляет думать иначе. Как говорят, если тебе кажется, что всё идёт хорошо, значит, ты просто чего-то не знаешь.

– Уверяю вас, это временно, Лена, – серьёзно сказал Коновалов. – Давайте посмотрим на ситуацию по-другому. Вы мне однажды уже доверились и, между прочим, не далее, как вчера. Так почему бы, собственно говоря, не довериться мне и дальше? Комната моей сестры абсолютно пуста, если вы заметили, там даже её вещей нет. Они все у мамы на даче. Я перевёз их, когда делал в этой комнате ремонт. Вернётся она не раньше, чем через три года. Если вообще вернётся. Она очень привязана к Лондону, и у неё там молодой человек. Кстати, он настаивает на свадьбе. А она пока ещё думает. Так что живите сколько хотите, пока в вашей жизни не произойдут какие-нибудь изменения. В общем, время покажет.

Всё это Лену ужасно удивило. Человек – такая непознаваемая вселенная, что понять его очень непросто, даже прожив с ним годы, и свидетельством тому служила её собственная история. К тому же ей в жизни редко что доставалось даром, поэтому к неожиданным подаркам судьбы была не приучена. Она совсем не знала, что ответить, потом подумала и ответила честно:

– Я не очень понимаю, зачем вам это нужно, Володя. Во-первых, это довольно обременительно для вас. Постоянное присутствие в доме постороннего человека утомляет, нарушает привычные планы, отчасти даже нервирует. Кроме того, ведь это не совсем прилично. Что подумает обо мне, например, ваша мама?

Он с недоумением развёл руками.

– Что станет говорить княгиня Марья Алексевна? Мы ведь с вами, знаете ли, не в Англии времён королевы Виктории, где даме было неприлично появляться в обществе мужчины без компаньонки. К тому же у моей мамы чудесный нрав, и, я уверен, вы ей понравитесь. Обычно она фонтанирует такими смелыми идеями, что зачастую приводит меня в смущение. Её второй муж, в отличие от моего отца, человек довольно старомодных взглядов, так что, по-моему, она с ним явно скучает. Если хотите, мы можем съездить к ним в ближайший выходной.

Он сам удивился, что предложил это. Не в его привычках было возить к матери малознакомых женщин, поэтому никогда не делал этого. Его вообще многое удивляло в себе за последние сутки.

– А что касается вашего первого высказывания, я бы даже не хотел это комментировать. Ведь если я предложил подобную вещь, значит, обдумал. И это не показалось мне обременительным. Скорее, даже напротив.

– Не знаю, что и сказать, – повторила Лена. – Да взять хотя бы вашу консьержку… Кстати, я сегодня уже имела удовольствие с ней познакомиться. Что-то сродни рентгену. Допытывалась, кто я и откуда.

– А, Ольга Семёновна, – кивнул Коновалов. – Она мне уже доложила. Знаю её со школы. Не беспокойтесь, она абсолютно безобидна. Я сказал ей, что, пока нет Алины, у нас поживёт родственница.

«Он уже всё предусмотрел».

– Всё это, конечно, очень интересно, – нахмурилась Лена. – Вот только мы совсем забыли про мою маму. Я и так сегодня не включала мобильный, трусливо оттягивая разговор. Но завтра в любом случае придётся сдаваться. Иначе она позвонит мужу на работу, и вы представляете, чем это кончится.

– Представляю как нельзя лучше. Вы вообще с мамой часто созваниваетесь?

– Почти каждый день. Иногда реже. Мама слишком задавлена бытом и вечными тетрадками.

– Она педагог?

– Да. Русский язык и литература. Так что профессией своей я обязана маме. – Лена вздохнула и опустила голову. – Знаете, в детстве мы были очень близки. Просто теперь у неё слишком много забот. У моих братьев сейчас непростой возраст, да и у мужа её характер тоже не сахар. Так что мне совсем не хотелось бы доставлять ей лишние огорчения.

– Я понимаю, – мягко сказал Коновалов, – но мы обязательно что-нибудь придумаем. У вас самой есть какие-нибудь идеи?

– Ни одной. Весь день думала. Даже плохонькой мысли не появилось.

Он представил, как мучилась целый день эта девушка, ломая голову над тем, как выпутаться из внезапно навалившихся на неё проблем, и почувствовал жалость.

– А как ваша мама относилась к… – он брезгливо поморщился.

– К Серёже? – спросила она, заметив его выражение лица. – И она, и отчим – оба были против.

Так что теперь выслушаю всё, что заслужила.

Он вполне разделял мнение этих незнакомых людей и теперь почувствовал к ним симпатию.

– Знаете, Леночка, мы ведь в жизни часто не прислушиваемся к мнению близких, а потом жалеем. Я и сам такой. Ведь взрослыми становятся не тогда, когда перестают слушать маму, а когда понимают, что мама была права.

Она покачала головой с таким горестным видом, что он устыдился своих нотаций, поэтому быстро сказал:

– Отлично. В таком случае скажите родителям, что вы наконец поняли, как они были правы, посему ушли от мужа и сняли комнату. Пока. А с подробностями разберётесь позже.

– Да. Пожалуй, то же самое надо завтра сказать и на работе. Там тоже расспросов хватит, – кивнула Лена и сделала последний глоток. – В общем, Володя, спасибо вам за предложение. Я подумаю, конечно, поговорю, с кем могу. Выбор у меня не очень велик. Ну я полагаю, так не бывает, чтобы вообще не найти решения. Рано или поздно всё уладится. Просто ещё раз спасибо за то, что теперь я какое-то время смогу чувствовать себя более или менее спокойно.

Коновалов смотрел на неё с улыбкой.

– Был, если помните, такой театральный режиссёр в середине двадцатого века, Акимов. – Лена кивнула, а он продолжил: – Так вот он сказал однажды, что безвыходное положение – это то, простой и ясный выход из которого нам не нравится. Это почти про вас.

– Пожалуй, – улыбнулась она. – Где вы это вычитали?

– У Довлатова. В одном из его писем к отцу.

– Так вы, значит, Довлатова любите? – почему-то обрадовалась Лена. Ей всегда казалось, что знакомый и любимый писатель сразу как-то сближает, позволяет лучше понять собеседника и проложить тропинку в его внутренний мир.

– Зачитал до дыр, – серьёзно сказал Владимир.

– Я вас понимаю, – снова обрадовалась Лена.

– Он пишет как дышит, поэтому и рождается такая гармония. Да, – она опять вздохнула, – наверное, вы правы. Просто у меня такой характер, что я вечно всё усложняю. Но вы должны меня понять, – всё произошло слишком стремительно, чтобы я успела осознать… А теперь, если вы не возражаете, я всё-таки уберу со стола.

– Я помогу, – с сожалением поднялся Коновалов. Ему очень не хотелось, чтобы этот вечер так быстро заканчивался. – Кстати, во сколько вам надо быть на работе? – спросил он.

– В девять. – Она взглянула на него вопросительно.

– Вот и хорошо, – кивнул он. – А мне завтра к десяти. Так что я отвезу вас. Заодно покажу, как добираться на транспорте.

* * *

К обеду Лена закончила писать предисловие и положила его на стол перед завредакцией.

– Неплохо, – сказал он. – Внятно. А главное, мало прилагательных. Не выношу относительные прилагательные, они способны опошлить любой текст. Всякое там «кружевное, бархатистое и тюлевое». – Сложив стопкой, он протянул ей листки. – Сократите до двухсот строк и отдайте ребятам, пусть доверстают в макет. И так затянули.

И редактор уткнулся в кипу бумаг.

В зарплатный день редакционный коридор всегда заполнялся народом. У окошка кассы толпилась очередь. Лена подошла и пристроилась в конце, рассеянно кивая на приветствия.

Светка подскочила к ней с выпученными глазами.

– Слушай, что это за роскошный мужик привёз тебя сегодня утром? Бабы попадали.

– Просто знакомый, – уклончиво ответила она.

– С утра пораньше? – не отставала Светка. – То-то я смотрю, вид у тебя невыспанный. Рядом с такой красотой о сне думать грех. А муж как, не против?

– Не против, – подумав, ответила Лена.

– С чего это вдруг такие милости? – хихикнула подруга. – Я бы на его месте хорошенько задумалась.

Лена расправила плечи и, внимательно контролируя выражение собственного лица, спокойно сказала:

– Мы разводимся.

– Как разводитесь? Ты с ума сошла? – подпрыгнула Светка. – Что случилось? Ведь ещё в пятницу всё было нормально. Ну ничего себе! Разыгрываешь, что ли?

– Нет, не разыгрываю. Это правда.

– Бред какой-то. – Она прижала руки к груди.

– Из-за него, что ли? Ну ты даёшь! Хотя… я б из-за такого тоже…

– Свет, да перестань, ну что ты говоришь… – Лене было неловко, она не знала, как сказать правду, а врать подруге не хотелось.

Света блаженно зажмурилась.

– Ладно, дай помечтать-то! Эх, такую красотищу надо в музее выставлять. А тачка какая! Мой на такой «крузер» уже два года облизывается. Везёт же некоторым! Тихоня называется.

Лена болезненно прищурила глаза.

– Муж сказал то же самое.

– Да что у вас произошло-то? Нет, правда, что ли, из-за этого? – Светка смотрела на неё совершенно круглыми глазами, отказываясь верить в происходящее. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы поверить, будто та ввязалась в сомнительную амурную историю и из-за этого ушла от мужа.

– Знаешь, Свет, – пожала плечами Лена, чем удивила Светку ещё больше. – Если честно, можно и так сказать. А можно и нет. Просто, видно, время пришло. Ладно, потом объясню. Это такая запутанная история, что в коридоре не расскажешь.

Света прижала руки к груди.

– Меня ж разорвёт от любопытства! Вот пожалуюсь главному, что из-за твоих пенок работать не могу. Пусть у тебя вычтет. А я вечером на домашний звонила, между прочим, не подходил никто. И мобильный был отключен.

– Я там больше не живу, Свет. Переехала.

– Куда? Уж не к этому ли?

– Боюсь, что именно так, – со вздохом кивнула Лена.

– Нет, ну это просто бомба! – Подруга снова подпрыгнула так, что едва не выронила зажатую под мышкой папку. – Да за такими в Голливуде очередь стоит. Старина Арни отдыхает! Где ты его выкопала?

– Не поверишь, Свет, – вздохнула Лена, – под собственной дверью. В чём мать родила.

– Охренеть, уважаючи! – тряхнула светлыми кудряшками Светка. – Нет, ну я просто в шоке! Я ж не досижу до конца работы. Ладно, побегу, у меня сегодня такой аврал, не представляешь. Ты, когда освободишься, звякни, ладно?

Она чмокнула её в щёку и умчалась по коридору.

Когда Лена вернулась в комнату, редакционные дамы чаёвничали.

– Леночка, к вам Света-корректор заходила, – подняла глаза Ираида Григорьевна. Возле неё на листе белой бумаги горкой лежали сушки и два миндальных пирожных.

– Я её встретила, – кивнула Лена, – спасибо.

– Чай будешь? – встряла Марина. – Я пирожные принесла. Миндальные.

– Что-то празднуешь? – удивилась Лена. Марина вечно худела и от всего отказывалась, хотя была ужасная сладкоежка. Бесконечные диеты изнуряли её дух, но, на беду, никак не сказывались на фигуре.

– Да нет, свекровь вчера привезла. – Марина с досадой поморщилась. – Она назло мне сладости возит. Тебе, говорит, серотонин вырабатывать надо, а то вечно всем недовольна. А для меня самый серотонин, когда я её не вижу. Вот это и есть гормон счастья. Так что пирожные я принесла вам. Ешь.

Лена налила себе чаю и устроилась за собственным столом, потеснив бумаги.

– Ведь знает она, чем меня завести можно, – продолжила Марина, – так специально делает. И денег ей не жалко, лишь бы только позлить меня. И ведь самое обидное-то – не ем же я ничего этого, а вот всё равно толстею. Мой Херардо теперь тоже сладкого не ест, худеет, видишь ли. Конечно, ему гораздо приятнее думать, что брюхо у него растёт от пирожных. От них же ему отказаться гораздо легче, чем от пива.

Марина величала своего мужа Херардо, в честь персонажа какого-то давнего мексиканского сериала, с удовольствием наполняя это имя особым, привычным и понятным для русского уха смыслом.

– Эх, хорошо тебе! – Марина мечтательно завела руки за голову. – Была бы я такая тоненькая, как ты, день и ночь бы шоколад ела. Вот скажи честно, – повернулась она к Лене, – ты шоколад любишь?

– Ну могу съесть кусочек, – пожала она плечами. – Если случайно попадётся. А так и не вспоминаю.

– Вот, Ираида Григорьевна, – захлопнула папку Марина, – видите? Ну вот скажите, есть после этого справедливость? А я день и ночь о нём, проклятом, думаю. Говорят, такой эффект у алкоголиков бывает, которые в завязке. Это же самый настоящий наркотик! Ладно, ничего не поделаешь, воистину сладкая жизнь ведёт к горькой. Пойду в народ, собирать материал для монографии «Как похудеть, объедаясь на ночь». – Марина досадливо шуманула стулом и направилась к выходу.

Ираида Григорьевна посмотрела ей вслед поверх очков.

– Да, интересно устроена жизнь, – сказала она, покачав головой. – Какие разные бывают у людей проблемы, никогда не знаешь, на чём в этой жизни споткнёшься. Вроде бы мелочь, а человеку нервы портит. И, между прочим, на работе отражается.

– Да, – рассеянно кивнула Лена.

Ираида Григорьевна пригляделась к ней повнимательней.

– Что-то вы бледненькая сегодня. У вас всё нормально?

– Спасибо, всё в порядке, Ираида Григорьевна. Устала немного.

– Работали? Вы ведь, кажется, сдали свою рукопись ещё в пятницу.

– Сдала. Это так… мелкие домашние проблемы.

– Да, от них определённо устаёшь больше, чем от работы, что правда то правда, – махнула рукой пожилая редакторша. – Кстати, вы объявление внизу видели?

– Какое?

– По поводу офиса. Не слышали?

– Нет. А что с офисом, Ираида Григорьевна? – не поняла Лена.

– Да поговаривают, съезжаем мы отсюда. Кто-то с кем-то что-то не поделил, и возникли проблемы с помещением. Поэтому нас, похоже, переводят в другое место. Говорят, перед Новым годом перебираться будем. Очень жаль, я привыкла, и к дому близко. Вам ведь, кажется, тоже?

Лена сделала неопределённый жест рукой, могущий обозначать всё что угодно.

– А теперь получается, нам с вами совсем не с руки будет, – продолжила редакторша. – И, главное, место такое, не очень удобное в смысле транспорта. Где-то на Фрунзенской.

– Где-е?.. – рука Лены дрогнула так, что чай немного пролился на стол. Она промокнула пятно салфеткой.

– Вот я и говорю, неудобно, – по-своему истолковала она Ленину реакцию. – С пересадкой придётся. А это значит – из дома выходить надо раньше. Многие недовольны. Странно, что Света вам не сказала.

– Да мы всего на минуту пересеклись у кассы.

– Получили деньги?

– Да. Повезло. Я думала, в этот раз на меня расписать не успеют.

– Да, девчонки из бухгалтерии сейчас молодцы, стараются. Знают же, что деньги нужны. Как-никак кризис.

Лена аккуратно убрала в стол остатки печенья.

– Ну не знаю, Ираида Григорьевна. По-моему, этот кризис – для кого-то идеальное средство наживы. Если бы о нём столько не трубили, многие бы его даже не заметили.

– Может быть. Только это пока не уволят, – сокрушённо вздохнула редакторша. – Про эпидемии тоже трубят надо и не надо. А мы злимся, пока сами не заболеем. Да, что-то уж слишком много проблем сейчас навалилось…

Лена пожала плечами.

– К сожалению, единственное место, у обитателей которого нет проблем, это кладбище.

– Чур, чур! – замахала руками Ираида Григорьевна. – Что-то вы, деточка, сегодня слишком агрессивно настроены.

– Да так. Настроения нет. Если честно, у меня всякие неприятности. Потом расскажу как-нибудь. Что называется, прогноз «будет хуже» оказался оптимистическим. Как вы думаете, если я сегодня сбегу пораньше, ничего страшного не случится? А то мне ещё к маме заехать надо. Хотя, честно говоря, даже не уверена, что сегодня получится. Что-то я немного замоталась.

– Конечно, идите. Я вас прикрою. Найду что сказать, если спросят.

Ираида Григорьевна с сочувствием покачала головой. Лену она любила, относилась как к дочке. По крайней мере, ей так казалось, и она тянулась к ней всем своим невостребованным женским существом, ибо собственных детей у неё не было, и как к ним следует относиться, она доподлинно не знала.

* * *

Целый день Коновалов провёл в клинике. Дежурство выдалось очень нелёгким. Как назло, тяжёлых больных привозили одного за другим, и ещё более тяжёлыми оказывались их родственники, на которых приходилось тратить больше времени, чем на больных. Коновалов едва сдерживался, но вовремя брал себя в руки, понимая, что это тоже часть его работы, и никуда от этого не денешься.

До обеда он провёл две сложные операции и результатом вроде бы остался доволен, однако, настроение было ни к чёрту, с самого утра одолевали беспокойные мысли и какие-то смутные предчувствия.

Когда он появился в ординаторской, единственным желанием было выпить стакан крепкого кофе и потом спокойно выкурить на лестнице сигарету, не отвечая при этом ни на какие вопросы и не решая ничьи проблемы. Всю дорогу до ординаторской его сопровождала жена пациента из пятой палаты, какого-то средней руки чиновника, и он терпеливо объяснял ей, что сегодня все боксы заняты, и её мужу придётся провести день-другой в двухместной палате, а как только хоть один из них освободится, его немедленно переведут в одноместную. А до этого он с этим вопросом помочь не сможет, и ей абсолютно незачем нервничать, так как рано или поздно всё устроится наилучшим образом. Его всегда удивлял тот факт, что совершенно нормальные, вменяемые люди, стоит им только оказаться в непривычной для себя ситуации, моментально превращаются в невменяемых, и общаться с ними приходится с учётом этого превращения.

Почти вся жизнь Коновалова проходила в этой клинике, где он оперировал, а на другом этаже вёл приём, его личное пространство ограничивалось столом в ординаторской, куда без конца заходили люди, и всем чаще всего нужен был именно он, Коновалов, так что спрятаться было практически негде, его находили везде: в палатах, в коридоре, сестринской и даже в мужском туалете. К вечеру он выматывался до тошноты и, приходя домой, в основном спал или рассеянно щёлкал пультом, – самый ясный, доступный и безотказный мужской способ восстанавливать силы. Силы, которые он, Коновалов, так неэкономно растрачивал, разбазаривал направо и налево, вечно думая о ком угодно, только не о себе.

Поэтому для общения он был человеком не очень удобным, и в плане времени на него было трудно рассчитывать, а на дружбу, как известно, требуется время, которого у него нет, не было и вряд ли появится в обозримом будущем.

Вот и жена тоже не выдержала вечных его заморочек, поздних приходов домой и собственных ожиданий перед накрытым столом. Сама она, Анна, эстетка и острословка, эталон красоты и предмет восхищения всех без исключения особей мужского пола, тоже вечера проводила дома нечасто, но если уж это случалось, и она ждала его, то обязательно готовила что-нибудь изысканное. За такие вечера Коновалов, как правило, платил высокую цену. Потому, что совершенно забывал восторгаться хрустящей корочкой и изящно разложенными листочками рукколы, голова его была занята совсем другим, и вообще от усталости он зачастую абсолютно не чувствовал вкуса того, что ел.

Расстались они по обоюдному согласию, без истерик, слёз и дележа имущества. Анна просто собрала свои вещи и переехала в оставшуюся от матери квартиру, а Коновалов с тех пор стал бывать дома ещё реже.

– Владимир Олегович, – заглянула в ординаторскую постовая сестра Даша, – так что, готовить на завтра новенького из шестнадцатой? Вы просто ничего не говорили, и анализы его ещё не пришли.

– Нет, Даш, на завтра не надо, – отозвался Коновалов. – Принесите его историю, я распишу. На завтра – кардиограмму, и ещё захватите, пожалуйста, снимки, если высохли.

– Хорошо, Владимир Олегович, сейчас принесу. А с Поповой-то что? Готовим на выписку?

– Да. Вы не знаете, за ней приедут? Я хотел бы обязательно поговорить с кем-то из родственников.

– Приедут, Владимир Олегович, это я точно знаю, – кивнула Даша. – Вчера дочка её приезжала, вас спрашивала. Но вы уже ушли.

– Пусть завтра зайдёт обязательно. Дольше Попову мы держать не можем, но ей уход требуется, нельзя на целый день оставлять одну. Все рекомендации я напишу в эпикризе, но пусть всё-таки зайдёт

– Хорошо-хорошо, – часто закивала Даша и, немного помявшись, спросила: – Владимир Олегович, а вы когда в следующий раз дежурите?

– В четверг, кажется. Не помню, а что?

– Ой, хорошо, в мою смену. – Даша смущённо одёрнула халатик. – Я спросить хотела… вы братика моего, оболтуса, не посмотрите? Руку уделал, а мне кажется, у него срослось неправильно. Посмотрите? Днём же всё некогда, а я ему скажу, чтоб вечерком подъехал, ладно?

– Да нет уж, пускай лучше с утра заедет, когда рентген работает. Давай к девяти, до операций.

– Как скажете, Владимир Олегович, – обрадовалась Даша, – спасибо большое! Будет как штык! Ну я побегу, ладно? А то у меня ещё писанины…

– Беги, – усмехнулся Коновалов. – Ты сегодня в ночь, что ли?

– В ночь. Вот как раз покажу вам его утром и сменюсь. А вы ещё в девятую зайдите, там вас этот, у окна, спрашивал. Которого вчера положили, ну, со смещением отломков, помните?

– Помню. Хорошо, зайду. – Коновалов отодвинул стакан и направился к двери. В кармане затренькал мобильный, и он на ходу прижал трубку к уху.

– Слушаю. Коновалов. Да. Ну я же сказал – везите! Чего вы ждёте, пока разнесёт? Давайте, жду. – Он дал отбой, но телефон тут же зазвонил снова.

– Да.

– Привет, Олегыч, – сказала трубка голосом Глотова.

– Да, Игорёк. Ты где, в отделении?

– Нет. Я в «Медтехнике». Слушай, ты в пятницу когда сменишься?

– Как обычно, а что там у тебя?

– Да ничего. Я подумал, может, отоспишься и подскочишь ближе к вечеру? Возьмём шашлычку да накатим помаленьку, разговор есть. Мои как раз на дачу собираются.

– Ладно, посмотрим ближе к делу, если жив буду, – кивнул Коновалов. – Может, действительно… Честно говоря, я и сам думал заскочить, перемолвиться надо. В общем, я позвоню. Давай.

– Счастливо.

Он сунул телефон в карман зелёной робы и отправился в девятую палату.

…Когда Коновалов вернулся домой, Лена, похоже, уже спала. Во всяком случае, света видно не было, только слышалась тихое Вовино сопенье и возня под самой дверью. Он прошёл в кухню, верхний светильник зажигать не стал, а включил боковую лампу. Попугай моментально зашелестел крыльями и затренькал на манер детской балалайки.

– Тихо, брат, не шуми, – Коновалов подошёл к клетке и просунул палец сквозь стальные прутья. Попугай защёлкал клювом, осторожно прихватывая его за ноготь. Он открыл дверцу и подсыпал птице зёрен.

– Ешь, и мне бы чего-нибудь глотнуть не мешало.

Он подошёл к плите и, увидев сковородку, приподнял крышку. При виде котлет у него набежала слюна, но греть было неохота, он сунул в рот холодную котлету и вслед за ней отправил несколько ломтиков картошки. Долго жевал, потом открыл холодильник, достал томатный сок, налил себе полстакана и выпил одним глотком, потом подумал и отправил в рот вторую котлету.

– Теперь, бог даст, до утра доживу, – пробормотал Коновалов и, сполоснув стакан, решительно направился в свою спальню.

Сон не шёл, несмотря на усталость. Перед тем, как заснуть, он чаще всего мысленно возвращался в клинику, оценивая день прошедший и размышляя о завтрашнем, но сегодня заметил, что его мысли, против обыкновения, крутятся не только вокруг пациентов. Ещё днём заметил. Ему всё время виделось узкое личико в форме сердечка и удивительные глаза, такие печальные и такие серьёзные. Тонкая гибкая фигурка с трогательно прямой, как у балетных, спиной и устремлённый вверх подбородок – признак достоинства. Именно достоинства, а не чванства и пустого превосходства, от которых он ещё не успел отвыкнуть. И ни грамма кокетства. Ни грамма женских ухищрений. Это поразило его ещё там, в чужой квартире, когда она не побоялась ранним утром впустить его в свой дом в весьма неприглядном виде и проявляла доверчивую заботу до тех пор, пока сама не оказалась в ещё более затруднительной ситуации, чем он. И после всего этого она сохранила те же достоинство и рассудительность, хотя большинство женщин на её месте повели бы себя совершенно иначе.

Он попробовал представить в подобной ситуации собственную жену, и губы искривила усмешка. А тут – ни единой жалобы, ни единой претензии. Он прекрасно видел, как ей было страшно, но ни одной секунды не помышляла она воспользоваться им, извлечь хоть малейшую выгоду. Эта девочка проста и естественна, как травинка или цветок, растущий у пыльной дороги. И так же беззащитна. Одно неверное движение, и она окажется под колёсами. Он всем своим существом чувствовал, что не может допустить этого.

* * *

Анна сидела на застеклённой веранде итальянского ресторанчика в Трёхпрудном переулке и нетерпеливо поглядывала на часы. Алиса, как всегда, опаздывала. Они не виделись три года, но ничего не изменилось. Три года работы в модельном агентстве Парижа не прибавили Алисе пунктуальности. За время разлуки они друг по другу скучали, созванивались, делились новостями. Алиса стала модельером, а она, Анна, сейчас на телевидении. Её утренняя воскресная программа о моде и стиле хоть и шла на канале третьего порядка, но, тем не менее, считалась довольно рейтинговой.

Официант подходил уже дважды, принёс меню, потом аперитив. Она попросила джину, но ужин так и не заказала, ждала подругу. Просто сидела и курила. Нет, не просто сидела, она думала. В зеркальной витрине напротив отражалась её стильная светлая стрижка, волосок к волоску, и безупречной формы губы, идеально прорисованные помадой цвета фуксии, так актуальной в этом сезоне.

Анна взглянула на свои часики «Луи Виттон» и в нетерпении поморщилась. Подруга опаздывала уже на полчаса, меню изучено, хотелось есть, и официант, стоящий у противоположной стены, раздражал своим скучающим видом.

Сидящая за столиком у колонны девица непрерывно сюсюкалась с пристроившейся у неё на коленях крохотной собачкой в попонке, отороченной розовым мехом. Собачонка без конца подпрыгивала, пытаясь тоненьким, как жало, язычком дотянуться до губ девицы, отчего кисточки на её почти прозрачных ушках противно тряслись.

«Идиотка. Корчит из себя Пэрис Хилтон. Такая же пучеглазая и безмозглая, как эта глупая тварь, которую она таскает под мышкой, потому что это, видите ли, модно. Наверняка попонка стоит дороже её безвкусного платья. Удивляюсь, как в таком платье ей удалось захомутать придурка, который согласен всё это оплачивать».

Собак она ненавидела всей душой, и сюсюкающая девица бесила её чрезвычайно.

Алиса влетела минут через десять, когда Анна уже начала терять терпение. Подруга с сияющим видом чмокнула её в щёку и шумно уселась напротив, дыша духами и туманами.

– Прекрасно выглядишь! Ты стала ещё красивее, ужасно рада тебя видеть! Есть хочу смертельно! – возвестила Алиса и немедленно уткнулась в меню. – Что здесь есть вкусненького? Надеюсь, нас не отравят?

Анна молча пожала плечами. Алиса Кричевская любила устраивать маленькие спектакли, режиссировать их и сама же выступать в главной роли. То же самое любила и Анна. Поэтому каждая их встреча невольно превращалась в борьбу за эту самую главную роль в очередном маленьком спектакле.

– Ну не дуйся, – состроила милую гримаску подруга. – Ты же знаешь: женщина никогда не опаздывает, она либо приходит, либо не приходит. Но ведь я же пришла!

Официант принял наконец заказ и удалился, а они стали жадно разглядывать друг друга.

– Ты всё хорошеешь! – Алиса достала зеркальце и придирчиво осмотрела своё лицо. – А я что-то сегодня не очень. Не выспалась, наверное.

– Лукавишь, милая, – спокойно сказала Анна. – Ты выглядишь на «пять» и отлично это знаешь.

– Да ладно! – просияла Алиса. – Не успокаивай меня. В общем, неважно, это всё чепуха. Расскажи, как ты, что ты.

Когда принесли заказ, они уже знали друг о друге всё, поэтому сосредоточились на еде, отдавая должное местной кухне, которая и вправду была очень хороша. Итальянская кухня – царство ароматов, праздник вкуса и заведомый враг хорошей фигуры – неизменно привлекала их, и периодически, правда, нечасто, они позволяли себе эту маленькую слабость.

Насытившись, они вновь обратили взоры друг на друга. Алиса сияла, а Анна выглядела задумчивой, курила и прихлёбывала джин, время от времени поглядывая на подругу. В конце концов, исподтишка внимательно наблюдая за ней, Алиса пришла к выводу, что с Анной что-то происходит, но расспрашивать не торопилась, всё ждала, когда подруга сама выложит ей свои новости. Но Анна молчала, рассеянно гоняя соломинкой льдинки в стакане с джином.

– Ну хватит уже мучить меня! – не выдержала наконец Алиса. – Я не пойму, мне кажется, ты что-то задумала.

– В общем, да, – кивнула Анна. – Ты очень наблюдательна. И как, по-твоему, что это может быть?

Алиса издала мелодичный смешок.

– Я слишком хорошо знаю тебя. Так что, судя по твоему лицу, могу предположить, что ты снова выходишь на охоту.

Анна подняла глаза на подругу.

– Можно считать и так. Не стану морочить голову, потому что от тебя всё равно ничего не скроешь. Так что можешь считать, что я действительно сделала стойку.

– Что это значит? – сейчас же заинтересовалась Алиса, придвигаясь ближе. – Появилась кандидатура?

– Да она, собственно, никуда и не девалась, – усмехнулась Анна.

– В смысле?

– А в том смысле, что я решила вернуть Коновалова.

– Как это? – подняла узкие брови Алиса. – С чего вдруг? Вы же только недавно развод оформили…

– Ну и что? – пожала плечами Анна. – Бумажки – это ерунда. Гораздо важнее другое.

– Что же?

– Да понимаешь… похоже, пока всё складывается не лучшим образом. Есть тут одна информация… В общем, у него поселилась какая-то девица. Несколько дней назад.

– Так скоро? – не поверила Алиса. – Зная твоего благоверного, представляю это с трудом. Он же телок, несмотря на всё его внешнее великолепие. И потом, честно говоря, не думаю, что после вашего… как бы это помягче выразиться… проблемного брака он так быстро ввяжется в новые серьёзные отношения. С его тонкой организацией романтического персонажа он ещё долго отходить будет.

– Не выставляй меня монстром, – нахмурилась Анна. – Отчего ему, собственно, отходить? В конце концов, это я являюсь пострадавшей стороной.

– Ну это твоя личная точка зрения, – развела руками Алиса. – Вся беда вашего брака состояла именно в том, что его точкой зрения ты никогда не интересовалась.

– Что правда то правда, – щёлкнула зажигалкой Анна.

– Ну вот видишь! Так что, уверена, он так не думает. Кстати, откуда у тебя эти сведения?

– От консьержки. Не зря же я все эти семь лет её прикармливала. Конфетки-бараночки, сувениры из поездок, восьмое марта и прочие глупости. Она хоть и знает его с детства, но в её сердце стыдливо нашлось местечкои для меня.

– И что она говорит? – Алиса заинтересованно уставилась на подругу, предвкушая интересную сплетню. Она была уверена, что затея подруги окажется абсолютно провальной, но говорить этого ей не спешила, зная, что та всё равно не отступится. Не в характере Анны было менять свои решения.

– Якобы поселилась родственница, – начала Анна. – Но я отлично знаю, что никаких родственниц у них нет, и селиться у него юной леди, сама понимаешь, было бы достаточно абсурдно, особенно если у матери имеется огромная дача, где она благополучно и проживает. И надо знать его мамашу, вряд ли бы она разместила эту самую леди в холостяцкой квартире своего непутёвого сына.

– Не думаю, что она считает его непутёвым. Скорее тебя. – Алиса прихлебнула капучино.

– Это уж разумеется, – сердито дёрнула плечом Анна. – Я всегда была у неё врагом номер один. Ей казалось, что я уделяю её сыночку недостаточно внимания. И вообще у меня проблемы с моралью, потому что я, по её представлениям, слишком быстро оказалась в его постели. А это, как ты понимаешь, моветон. По её мнению.

– А что она думала – ты будешь год сидеть с ним на лавочках? – пожала плечами Алиса и засмеялась, представив картинку: Анна, сидящая на лавочке в парке в обнимку с Коноваловым.

– Не знаю. Просто, в отличие от меня, она не считает, что конфетно-букетное начало романа придумали старые девы. И мне трудно объяснить ей, что я предпочитаю коньячно-постельное.

– Так что там с этой девицей? Откуда она взялась и по какой причине? – заёрзала Алиса.

– Я недавно заехала туда… так вот, консьержка говорит: у неё какие-то проблемы, а он якобы их решает. Он сообщил ей, что принимает участие в её судьбе. Как трогательно! В общем, это явная чушь. Я чувствую, что здесь что-то не так.

– Да, странно, – кивнула Алиса. – Во всяком случае, на моей практике мужики редко помогают женщинам, которые им не нравятся.

– Вот именно! – Анна постучала ногтём по пепельнице. – И с большой неохотой принимают участие в судьбе постельно непригодных особей. Да, похоже, недаром мне на днях сон приснился. Я, стоящая на берегу, и Коновалов, уплывающий на лодке по озеру. Как бы действительно не уплыл он у меня из-под носа.

Алиса опять засмеялась. Она видела, что подруга явно нервничает. Анна не терпела поражений и относилась к этому очень болезненно.

– А ты её хоть видела? – спросила она, переходя на серьёзный тон. – Что эта клюшка собой представляет?

– Понятия не имею. Консьержка говорит: хорошенькая. Но полагаться на её вкус я бы не стала. Она и про свою сменщицу, хохлушку, говорит «хорошенькая», – скривилась Анна. – Ты же понимаешь. Короче, мне надо убедиться самой. Я должна её увидеть.

– Как? – удивилась Алиса.

– Очень просто. Пойти в квартиру, – заявила Анна.

– Но у тебя же больше нет ключей.

– Конечно, есть. Неужели ты думаешь – я так глупа, что не сделала запасные?

Алиса расхохоталась и захлопала в ладоши.

– Браво, Энни! Ты – чудо. Твой Робин Гуд просто не понимает, какое сокровище потерял!

Анна нервно бросила в стакан с джином ещё несколько льдинок и добавила тоник.

– На самом деле всё не так просто, Алиса. Ведь я хорошо знаю его. Боюсь, он не захочет начинать всё сначала. И… он никогда не простит меня.

– За Горского?

– Да не только. Тут много всего. А измена… здесь уж, я думаю, мы оба хороши. В последнее время, уверена, он тоже изменял мне.

– Почему ты так думаешь? – удивилась Алиса.

– Я слишком хорошо изучила его, – вздохнула Анна. – Полагаю, таким способом он лечился от меня. Так легче было закончить отношения. Понимаешь, ведь я совсем чуть-чуть опередила его, это был вопрос дней. И я сделала это первой, иначе могла бы не успеть – не хватало мне позора оказаться брошенкой. Я почувствовала, что он уже готов к этому, вот и сделала первый шаг. И знаешь, это уязвило его мужское самолюбие. Он был не против, но, уверена, ему хотелось сделать это самому. Вовремя я тогда Горского подцепила. А то, что удержать не удалось, так, может, это и к лучшему. С его характером, боюсь, я бы долго не выдержала. Тут коса на камень.

Здесь Анна кривила душой. Она шла ва-банк и в своей победе нисколько не сомневалась. И никак не ожидала, что рыбка так ловко соскочит с крючка. Будучи прекрасно осведомленной об отвратительном характере своего нового избранника, она с лёгкостью научилась лавировать и подстраиваться под его капризы, поэтому за своё будущее была относительно спокойна. По крайней мере, игра стоила свеч. Горский был пропуском в тот сияющий огнями мир, ради которого она готова была вытерпеть любые неудобства.

– Не знаю, Анют, может, ты и вправду поспешила? – покачала головой Алиса. – На самом деле, Коновалов – неплохой мужик. Надёжный. И опять же, муж всё-таки. Что называется, постельная принадлежность из трёх букв.

– Это как раз меня заботило меньше всего. Таких принадлежностей мне и в миру хватало.

– Так то любовники, – тяжело вздохнула Алиса. – Это пшик один. Сегодня есть, а завтра поминай как звали. А тут свой. Без фокусов, терпеливый, порядочный, да и не бедный вроде.

– Да уж. Порядочный до тошноты, а не бедный… это, знаешь, кому как. Если сравнивать с Горским, то извините. – Анна досадливо щёлкнула зажигалкой и бросила её на скатерть.

– Ну сказала – с Горским! – развела руками Алиса. – Коновалов не олигарх, конечно, но шубками и цацками ты обижена не была, и хорошела с каждой шубой, да и на тачках нормальных вы ездили.

– Что тачки? – поморщилась Анна. – Россия – не Европа. У нас свои причуды: каждый третий ездит на «мерсе», даже если жрать нечего.

– Только не говори, что вам нечего было есть.

Анна пожала плечами.

– Да я условно. Просто эта сторона его особенно никогда не заботила. Что есть, то и спасибо.

– Ну, вероятно, это потому, что он человек с принципами, – пожав плечами, протянула Алиса. Ей не хотелось при Анне особенно нахваливать ее бывшего мужа, но в глубине души она и раньше завидовала подруге. Коновалов ей втайне сильно нравился, и она всегда с сожалением думала, что, достанься он ей, уж она бы сумела любыми путями удержать такого мужчину.

– Ну знаешь, принципами не пообедаешь, – раздражённо махнула рукой Анна. – Да будет тебе известно, человек с принципами – это всего лишь щадящий синоним к слову «неудачник». Амбиций у него недоставало, понимаешь? Нормальных здоровых мужицких амбиций. Он никогда сильно вперёд не рвался и к карьерному росту не стремился. С его папашей-академиком я была уверена, – он моментально клинику возглавит, а он к администрированию интереса никогда не проявлял. Я – хирург, и всё тут, а всё остальное только отвлекает от дела. Дни и ночи на работе. Тоже мне – кандидат околоплодных наук! Мне было скучно с ним, понимаешь? Мы слишком разные. Если что-то нравится мне, значит – ему плевать. А то, что нравится ему, уж извини, – плевать мне, – жёстко сказала Анна. – Как говорится, у него были все раздражающие меня достоинства и ни одного восхищающего меня недостатка.

– Красиво сказано, чёрт побери! – тряхнула тёмными кудрями Алиса, тут же подумав, что достоинствами Коновалова она бы распорядилась с большим удовольствием. – Ну и зачем тогда затеваться с его возвращением? Ты ведь и раньше ему изменяла, у тебя же всегда кто-то был. В конце концов, я уверена, ты это делала просто от скуки. Вот скажи честно, разве ты не можешь не изменять ему?

– Не знаю, не пробовала, – сухо заметила Анна.

– Ну тогда, может, лучше сразу поискать другого? – засмеялась Алиса. – Что зря время тратить? Оно у нас и так подпирает. Всё равно с ним ничего нормального уже не получится, это же ясно. Надо было тебе раньше об этом думать…

– Вот только не каркай, – передёрнула плечом Анна. – Я всё это прекрасно знаю. Но не могу тебе этого объяснить. Я думала – забуду сразу и вспоминать не стану. А вот не получается. Что-то необъяснимое меня к нему тянет. Не знаю, что это такое. Вот не люблю его, а тянет. Просто чувствую – я должна попробовать. Не уверена, что получится, но попытаться надо.

– Думаешь, удастся? – скривила губы Алиса, снова подумав про себя, что такого мужика точно бы из постели не выпустила. В этом смысле она просто не понимала подругу.

– Я же тебе сказала: не знаю, – снова потянулась к сигарете Анна. – Надо хорошо подумать. Не торопиться, всё взвесить и только тогда действовать.

– Ну не знаю. Смотри сама. А что не любишь, так это не ново. Жила же ты с Горским. Можно подумать, его ты любила, – фыркнула Алиса.

– Это другое. Тут был чистый расчёт, а любви никакой и не требовалось. Я знала, на что иду, и мне это даже импонировало. А ему нравилось, что все вокруг завидуют. Это, если хочешь, была просто сделка.

– А Коновалов не сделка?

Анна пожала загорелыми плечами.

– Какая же тут выгода? Скорее, просто придурь. Честно говоря, не вижу логики в собственных поступках. Люблю я себя, понимаешь? Ведь мужиков-то много, а я у себя одна. Не могу себе ни в чём отказывать.

– Не сомневаюсь, – засмеялась Алиса, вдруг ясно представив себе однажды увиденные на пляже широченные плечи Коновалова, его мощный загорелый торс и чёрную гриву. – Ну не знаю, может быть, так и лучше – без любви-то? Потому что, когда женщина ищет любви, она её, как правило, не находит. Ты вот лучше скажи мне по секрету: оно хоть стоит того? Как он в постели-то? Я ещё раньше всё хотела спросить, да как-то…

Анна усмехнулась, вынула из пачки вишнёвую сигарету и, прикурив, выпустила вверх длинную изящную струйку дыма.

– Как тебе сказать… Он изумительный любовник… когда хочет. А если не хочет – настоящее бревно.

– Проблемы, что ли? – округлила глаза Алиса, нервно заёрзав на стуле.

– Всем бы такие проблемы. – Анна сделала глоток и поставила стакан на стол. – Ты не поняла. Ему любовь подавай. А без любви он – бревно.

Алиса пожала плечами и слегка поморщилась, разгоняя ладошкой дым от сигареты Анны, лезущий в ноздри. Она никогда не курила и с трудом выносила табачный запах.

– Если честно, вас трудно понять. Зачем он тебе тогда вообще нужен? – Она была абсолютно уверена, что подруга затевает всю эту авантюру из чистого упрямства.

– Сама хотела бы знать. Считай – прихоть. Не люблю поражений. Мне тридцать пять. А я не могу справиться с собственным мужем. В конце концов, чем женщина старше, тем больше она может себе позволить. У неё весь мир на ладони, понимаешь?

Что бы ни говорила Анна, она отлично понимала, что подруга права, и из этого вряд ли что получится, но она ничего не могла с собой поделать. Утрата власти над Коноваловым непонятным образом заводила её.

Когда-то он был необычайно предан ей, и эта преданность наводила на неё скуку, но, вместе с тем, льстила и удовлетворяла самолюбие охотницы. Ей нравилось подчинять себе мужчин, это ненадолго развлекало её, после чего моментально теряла к ним интерес.

Сделав ставку на Горского, Анна просчиталась и прекрасно понимала это. Статус замужней женщины прибавлял ей очков в глазах докучливой светской тусовки, которую она презирала, но от которой, к собственному неудовольствию, была зависима.

Фактурной внешностью Коновалова, выгодно оттеняющей её собственную идеальную красоту, она втайне гордилась. Правда, вытаскивать его на светские мероприятия удавалось крайне редко, и это тоже очень сильно раздражало Анну. Зачем ей тогда вообще сдалось это замужество, если в нужный момент она не может воспользоваться тем, что ей принадлежит? А пресловутые семейные ценности, которыми он так дорожил, её не привлекали вовсе.

Она не понимала, где ошиблась в своих расчётах. Ей казалось, что Горский непременно женится на ней. Во всяком случае, он впрямую намекал на это. Но только пока она была замужем. Её удивляло, почему он так быстро охладел к ней. Дальше ловить было просто нечего.

В результате всё кончилось тем, что она потеряла обоих. И это бесило её чрезвычайно. Несмотря на то, что и того и другого она оставила первой.

Алиса покачала головой.

– Вы сколько уже в разводе?

– Всего три месяца. Для таких, как он, это вообще не срок. У него чувства на первом месте. Сама же говоришь – романтик. А он действительно романтик. Во всём. И в работе тоже. Раньше я этого не понимала, поначалу казалось – карьеру делает. А у него чувства. Всё по максимуму. И с женщиной и в работе.

– Слушай, а если он уже влюбился… ну, в эту… как её? – отодвинула кофейную чашечку Алиса, искренне сожалея, что не может сейчас оказаться на месте той девицы.

– Вряд ли, – поморщилась Анна. – Он вообще-то долго запрягает. Если б не я, год бы за ручку ходили. Он с этим не торопится, чувства проверяет.

Алиса вздохнула.

– С ума сойдёшь с мужиками. У каждого свои тараканы. Воистину найти мужа – искусство, а удержать – профессия.

– А ты думаешь, с женщинами иначе? В таком случае, чтобы завоевать женщину, нужна сила, а чтобы удержать, нужны деньги.

– Это правда, – немедленно согласилась Алиса, – деньги нужны обязательно. Иначе точно не удержишь. Хорошо ещё детей у тебя от него нет, только норковая шуба. А то бы куковала сейчас на его больничные алименты.

– Ну вот уж это нет, – помолчав, отозвалась Анна. – Детей бы он как раз никогда не бросил. Он очень хотел ребёнка. Ты даже не представляешь, как он хотел ребёнка… Слу-ушай, – протянула она задумчиво, – а может… да нет, не получится. Четыре месяца у нас уж точно ничего не было. Алис, а если всё-таки попробовать, как ты думаешь?

– Сказать, что беременна? – вытаращилась Алиса. – Да как же! Ты всё это время с другим мужчиной жила. И потом он же врач всё-таки, его так просто не надуришь.

– Не знаю, не знаю… – задумчиво протянула Анна. – Я должна подумать… чем его можно ущучить. Да и, честно говоря, мне не очень верится, что у него уж совсем не осталось ко мне никаких чувств. Вдруг что-нибудь да ещё теплится? Так что можно попытаться, чем чёрт не шутит… А если всё-таки получится?..

– А если получится, – веско заметила Алиса, – ты всё равно через неделю заноешь, что он снова не обращает на тебя внимание.

– Наверное, уже не заною, – жёстко сказала Анна. – Всё это суета сует. Да и кого, в конце концов, после сорока интересуют собственные жёны?

* * *

Коновалов не имел привычки носить зонтик. Считал, это не по-мужски. И всякий раз жалел об этом, когда небо разверзалось над его головой.

Застегнув молнию кожаной куртки до самого носа, он храбро шагнул из-под козырька супермаркета на залитую мостовую и понёсся по асфальту, перепрыгивая через мутные от уличной грязи потоки дождевой воды. Ледяные струи заливались за шиворот, тоненько сползая по спине. Руки были заняты пакетами, и мокрое лицо с отросшей со вчерашнего дня щетиной утереть было нечем.

Выйдя из лифта, он позвонил в дверь, которая тотчас распахнулась, явив его взору улыбающегося Глотова. Поставив пакеты на резиновый коврик, Коновалов по-собачьи отряхнулся, помотав кудлатой головой, и только после этого шагнул в квартиру.

– Ну и видок у тебя! – изумился Глотов. – Ты что, без машины?

– Ну разумеется, без машины, – пожал плечами Коновалов и для подтверждения собственной мысли приподнял с пола пакет, в котором тотчас звякнули бутылки.

– Ну да, всё забываю – ты ж у нас праведник, – притворно развёл руками Глотов. – А известно ли тебе, что, каждый раз садясь трезвым за руль, ты отнимаешь деньги у государства? Подумай об этом, друг мой. Ладно, давай сюда свою куртку и тащи всё это в кухню. – Он показал на пакеты.

Коновалов, поморщившись, скинул насквозь мокрые ботинки и сунул ноги в предложенные сланцы.

– Ну и собачья погодка! Такая обложная безнадёга, что еле выволок себя из дома. Можно сказать, подвиг совершил.

– Ценю, – разулыбался Глотов, протягивая широкую пятерню. – Зато в такую непогоду пьётся знатно.

– Ну как, обустроились? – Коновалов огляделся. У стены всё ещё громоздились коробки и стояли скатанные в рулоны ковры. В углу примостились лыжи и детский трёхколёсный велосипед.

– О, вешалка, смотрю, уже на месте. Он стащил с себя куртку и, приоткрыв дверь, шумно стряхнул её за порогом, потом аккуратно пристроил на крючок.

– Стараемся. У меня сплошные дежурства, и Лида вторую неделю в две смены. У них процедурная сестра в декрете. Так что вся надежда на тёщу. Ничего, разберёмся, – махнул рукой Глотов.

– Ладно, давай проходи.

Из кухни ароматно тянуло домашним борщом и ещё чем-то уютным, напоминающим детство, милым и теплым, к чему прикасаются женские руки. Коновалов любил бывать в этом доме, воплощающем в себе всё то, что вызывало у него улыбку.

В кухне уже был порядок, и всё стояло на своих местах.

– Да тут и выкладывать некуда. – Коновалов обвёл глазами стол, уставленный снедью.

– Я же тебе говорил – ничего не бери, – отозвался Глотов. – Мои наготовили, словно на месяц уехали. Тёща борща наварила на роту, и солений всех этих у нас, сам знаешь, не переводится.

– Так шашлыка же хотели, вот я и привёз, – протянул пакет Коновалов.

– Ну давай сюда.

Глотов выложил на блюдо ещё не успевшее остыть завёрнутое в лаваш мясо и сверху пристроил зелень.

– М-м, как пахнет! Вот они, вечные ценности! – Он поставил блюдо на стол и достал из холодильника запотевшую бутылку.

– Водку же будем? Под такую закуску коньяк – извращение. Ты ведь тоже водку принёс? Давай-ка её пока в морозилку. – Он вернулся к столу и разлил ледяную жидкость по стаканам. Один протянул Коновалову. – Ну извини, печень, придётся тебе, старушка, маленько напрячься!

…Глотов вытер руки о салфетку и задумчиво покачал стриженой головой.

– Да-а, доложу я вам, безумная история. Просто аншлаговая. По ней кинопрокат плачет. Только вот финал пока туманен. Не знаю я, Олегыч, как ты всё это расхлёбывать будешь. Хотя, надо сказать, мизансцены совершенно в твоём духе, уверен, со мной ничего подобного приключиться не могло бы. Не тот персонаж.

Коновалов кивнул. Игорь Глотов во всём предпочитал основательность, определённость, и авантюрные сюжеты обходили его стороной, не имея шансов на развитие. Его собственный брак был незыблем и надёжен, как скала. В жизни он предпочитал устойчивую мебель, прогулки на свежем воздухе, баню, зимнюю рыбалку и пышнотелых женщин. Бледные, перегруженные интеллектом особи вызывали у него недоумение как плохо сочетающиеся со здоровым бытом.

– Дай-ка сигарету. – Он протянул руку к коноваловской пачке. – Я же всё бросаю, но после таких откровений не могу удержаться. Последнее время что-то кашель замучил, даже спать стал плохо. Надо лёгкие посмотреть, но, как всегда, некогда.

– Как врач врача не могу не предостеречь тебя от возможных последствий, но, к сожалению, личным примером подтвердить правоту своих слов пока не имею возможности, – щёлкнул зажигалкой Коновалов.

– Вот и помалкивай, – с наслаждением затянулся Глотов. – Мы с тобой, чай, не пульмонологи, наше дело – кости клеить да животы резать, а костям никотин не помеха.

– Напрасно ты так думаешь.

– Ладно, не начинай, – отмахнулся Игорь, – лекций мне в институте хватило. Скажи лучше, что ты делать собираешься?

– Пока не знаю, – пожал плечами Коновалов. – Кстати, ты с нашим мужем успел уже познакомиться?

– Да так, столкнулся пару раз на лестнице, – поморщился Глотов. – Мутный тип. Какой-то верченый. И девица с ним та ещё, – такие вокруг шеста извиваются.

– Шлюха, что ли?

– Ну не то чтобы совсем… но что-то вроде этого. Мне ещё показалось – они мало сочетаются. Такие с быками хорошо монтируются, а этот какой-то чересчур правильный, в плащике и с портфелем. Одним словом, додик. Худой и сутулый. Ну ты ж его видел.

– Да уж видел, – скривился Коновалов. – Хотя, признаюсь, со всех дел я его не очень внимательно рассмотрел, но впечатление осталось отвратительное.

– Ну ещё бы, после такого-то приёма! – мотнул головой Глотов. – Кстати, похоже, девица эта тут у него постоянно обретается. Периодически слышу, как дверь хлопает и каблучки стучат. И ещё, бывает, гремят чем-то, бухают. Как будто мебель переставляют. Видно, новая метла по-новому метёт. Нет, вот объясни мне, Коновалов, как ты умудряешься в такие истории вляпываться? Ведь не первый раз уже.

– Ну не каждый день всё-таки…

– Не каждый, так через день. Вспомни лучше, как ты со своей женой познакомился. Ту и вовсе из воды выудил. Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут. Русалка, мать её. Уму непостижимо.

– Ладно, теперь ты не начинай, – поморщился Коновалов. – Что бы там ни было, я всё-таки с этой женщиной семь лет прожил.

– Ох, благородный ты наш, – отмахнулся Глотов. – Кто бы, кроме тебя, ещё такое выдержал? Это ж Колыма в чистом виде. Как говорится, она последовала за ним в Сибирь и отравила ему всю каторгу.

– В Сибирь, говоришь? – засмеялся Коновалов.

– Ага, в Сибирь, – тоже заржал Глотов. – А знаешь ли ты, братец, что настоящая каторга у декабристов началась только после приезда их жён? Сколько она тебе крови попортила, ты хоть помнишь?

– Помню.

– Тавра ей на плече не хватает. А ведь я тебя сразу предупреждал, – от таких добра не жди.

– Да, с борщами была напряжёнка, – усмехнулся Коновалов, – это факт.

– Да при чём тут борщи? Про них я уж вообще молчу. – Глотов стукнул себя в грудь кулаком. – Она прежде всего – стерва. И в грош тебя не ставила. Это же за версту видно было. Я как мужик тебя просто понять не мог, если честно.

– Знаешь, Игорь, она невероятная… – вдруг задумчиво произнёс Коновалов.

– Кто, Анна? – вытаращился Глотов, едва не выронив вилку, но вовремя подхватил ее и кинул на клеёнку.

– Да нет же. Лена, – вздохнул Коновалов, проведя ладонью по небритому подбородку.

– Ну начинается! Принцесса была прекрасна и лежала в хрустальном гробу. Её требовалось всего лишь поцеловать. Так что вперёд, идальго! Знаешь, – перебил самого себя Глотов, – мне иногда за тебя просто страшно становится. Ну не может же человек без конца наступать на одни и те же грабли! Ты вообще хоть иногда в зеркало смотришься? От тебя же бабы челюсти по пыльной дороге собирают. Только мизинцем шевельни, и они за тобой хоть на край света. Вот скажи мне, у тебя сейчас есть кто-нибудь?

Коновалов снова поморщился.

– Игорёк, вся моя жизнь у тебя как на ладони.

– Это ясно. И всё-таки ответь, – перегнулся через стол Глотов, внимательно вглядываясь в лицо товарища.

Тот равнодушно пожал плечами.

– Ладно, раз просишь, отвечу. Что ты понимаешь под словом «кто-нибудь»?

– Под словом «кто-нибудь», Олегыч, – прошипел Глотов, – я понимаю бабу, а больше ровным счётом ничего. И ты это отлично знаешь. Три месяца уже в бобылях кукуешь, это как вообще? Про одноразовых я не спрашиваю, хотя как доктор усиленно рекомендую.

– Это потому, что ты не венеролог, – хмыкнул Коновалов.

Глотов подпрыгнул на стуле и возмущённо засопел.

– Это потому, что ты придурок. А что ты предлагаешь – правую руку на досуге разрабатывать? Так для этого ловчее эспандер.

– Ну, это уже схоластический спор, Глотов.

– Не дури ты мне голову своей бессмысленной философией! Ответь лучше просто и ясно: одноразовые у тебя хоть есть?

– Есть, – равнодушно кивнул Коновалов и подцепил вилкой грибок.

– Это уже обнадёживает, – расплылся Глотов, откидываясь на спинку стула.

– …но именно одноразовые, – добавил Коновалов, обмакнув хлебную корочку в подливку. – Двухразовые грозят перерасти в многоразовых. А это в мои планы пока не входит.

Глотов изобразил на лице восторг.

– Браво. Ответ, достойный истинного арийца. Тут я как женатый человек с тобой совершенно согласен. Пакт о ненападении должен быть заключен сразу. Праздничный оздоровительный секс не помеха семейному счастью. – Он подложил в свою тарелку мяса и принялся усердно жевать.

Коновалов налил себе водки и выпил.

Игорь был его лучшим другом, с ним всегда было о чём пить, и за все годы они наверняка уже выпили маленькое море. Они могли позвонить друг другу ночью или ранним утром, не рискуя нарваться на недоумение принимающей стороны. И то, что они были устроены абсолютно по-разному, никогда не мешало отлично понимать друг друга.

С первого дня Игорь не выносил Анну, и, надо сказать, взаимно, но и это не являлось помехой их дружбе, все рифы и мели удавалось обходить искусно, не раня друг друга и не переходя грани разумного.

И Анна Кельми, красотка и язва, учитывала это и, не желая утратить влияние на собственного мужа, придерживала язычок в относительных рамках и давала ему волю только в кругу своих близких подруг.

Неразлучные с первого курса, Коновалов и Глотов были гордостью и грозой факультета. Они чудили и бузили на славу, но когда касалось дела, им не было равных. Их любили, восхищались, побаивались и завидовали.

После института оба сильно не рвались к карьерному росту, хотя кандидатские защитили в разумный срок, но оба тянули с докторскими и всячески отбояривались от руководящих постов. Они работали в разных отделениях, Коновалов в травме, а Глотов в общей хирургии, но всегда были в курсе проблем друг друга, как профессиональных, так и личных, и могли рассчитывать на поддержку и помощь в любую минуту.

Глотов тоже был верзила и косая сажень в плечах, но не обладал убийственным шармом Коновалова, отчего нисколько не страдал, потому что вообще не имел привычки заморачиваться по пустяшным поводам. А этот повод он считал именно пустяшным. Собственная жена не сводила с него глаз, сформировав тем самым его самооценку в правильном ключе, а остальных женщин он по большей части не замечал, и если и позволял себе нечастые заходы налево, то ценил их не выше хорошей лыжной прогулки.

– Да-а-а… – протянул Глотов, закончив жевать и сделав изрядный глоток сока. – Очень мне интересно, чем же это она тебя так зацепила? Не одними же ресницами? Ресниц вокруг хоть пруд пруди.

Коновалов провёл ладонью по лбу.

– Понимаешь, она не такая, как все. Веласкес на твоём месте не задал бы мне подобного вопроса. И Байрон тоже. Потому что она просится на холст. Или в поэму.

– Что за хрень? – изумился Глотов. – Да ты, братец, и вправду сбрендил. Здоровый лось, и такую чушь городишь. В нашем возрасте пора уже о душе задуматься.

– Вот о ней я как раз и думаю. А ресницы у неё не те что вокруг. Не как у пошлых Барби. Они просто невероятные, я таких ещё не видел, – тряхнул гривой Коновалов. – Да она и косметикой почти не пользуется, а лицо прозрачное, словно из фарфора. И волосы цвета шоколада. Таких не бывает.

– У-у-у… это уже серьёзно. Экзитус леталис. Ты знаешь, друг мой, что незнание диагноза не освобождает от лечения? Да тебе впору уже санитаров заказывать – и в палату. И сиделку приставить с большими сиськами, чтоб отвлекала от грустных мыслей.

Коновалов не улыбнулся, он сидел, задумчиво глядя перед собой. Было видно, что реплика друга не произвела на него ни малейшего впечатления. Заметил это и Глотов, и его лицо приняло обеспокоенное выражение.

– Да, похоже, судьба – это не дело случая, а вопрос выбора. Тебя снова затягивает в воронку, и ещё неизвестно, чем всё это кончится. Помяни моё слово… а, ладно, – махнул он рукой, – не хочу каркать… – Он налил себе водки и опрокинул в горло одним махом.

Коновалов продолжал сидеть, машинально покачивая ногой.

– «Мама, ваш сын прекрасно болен… у него пожар сердца…» – пробормотал он и криво усмехнулся.

– Это ещё что за бред? – поднял брови Глотов.

– Игорь Андреевич, это Маяковский, – равнодушно заметил Коновалов.

Глотов страдальчески повёл бровями, а потом долго сидел молча, курил и хмурился, думая о чём-то своём. Наконец он снова взглянул на друга.

– Что ж за чертовщина такая? Ну вот почему у тебя от баб одни проблемы и ничего, кроме проблем? Нет бы нашёл чего попроще, а то, чувствую, и эта опять с вывертом будет. Да ещё с каким! Вот не люблю я этих дел до ужаса. По мне, знаешь, лучше синица в руке, чем утка под кроватью. Ну ты же светлая голова, умница, железный мужик, зачем тебе вся эта муть? Только от одного ярма избавился, и на тебе – новое нашёл. И что главное – прямо, можно сказать, под моей дверью! А теперь выясняется: она, видите ли, не обращает на него внимания. Да где это видано? Если хочешь знать моё мнение, так я скажу: это тянет на «Оскар». Или она первостатейная артистка или ненормальная. Другая бы уже вся слюнями истекла.

– Вот именно поэтому мне нравится она, а не другая, – устало заметил Коновалов.

– А, так ты и мазохист к тому же? – притворно восхитился Глотов. – Ну, брат, тогда не знаю. Смотри сам. Тогда я умываю руки. И вот тебе мой совет от всей души: завязывай с этой петрушкой, пока не поздно. А кстати, сегодня-то она где, наша принцесса Грёза? А то принц Очарованье весь в томлении.

– Глотов, ты осёл, – со вздохом сказал Коновалов. – Да как ты не понимаешь, её некому защитить.

– Робин Гуд, ядрёна корень! – вытаращил глаза Игорь, отшвырнув тарелку на угол стола. – Ты, блин, неисправим. Поэтому бабы будут всю жизнь помыкать тобой, удобно сидеть на твоей лохматой башке и болтать ногами. Вот где она сегодня, скажи мне, пожалуйста?

– Поехала к маме.

– Отлично. А ты говоришь – защитить некому. Сам же рассказывал: у неё отчим и братья. Не сирота ведь. Ты ж так угробишь себя. Лучший способ продлить жизнь, Коновалов, – не укорачивать её!

– Слушай ты, любитель афоризмов, – разозлился наконец Коновалов, – воистину у оптимистов сбываются мечты, а у пессимистов – кошмары. Зато, знаешь… поговорив с тобой, я точно понял одно: я женюсь на ней. Обязательно женюсь, Глотов, и ты напьёшься у меня на свадьбе как свинья.

Глотов заржал так, что у Коновалова заложило уши.

– Как же я люблю тебя, скотина! Ну куда я от тебя денусь? Буду делать всё, что скажешь. Любой каприз за ваши деньги. Хочешь, завтра принесу ей в зубах букетик фиалок? Растоплю её ледяное сердце, и она сбросит тебе с балкона кружевной платочек. В конце концов, мы же тоже не хухры-мухры, Олегыч, и кое-что умеем, знаем, как растапливать девичьи сердца.

Коновалов хмыкнул и показал ему свой пудовый кулак.

– Ты настоящий придурок.

– Да-а, – задумчиво заключил Глотов, – а ведь, знаешь, мы с тобой стареем, брат. Даже вторую бутылку не добили.

* * *

В пятницу Лена выбралась наконец к маме.

У них в квартире было непривычно пусто и тихо. Плиточник отпросился до понедельника, а мальчишки с отчимом вырвались на свою любимую «Горбушку», и теперь их скоро не жди. А им с мамой, впервые за много месяцев, удалось наговориться всласть. И это было такое счастье, что даже глаза щипало. Тишина, вкусный обед, мамины глаза и горячий чай необыкновенно располагают к откровениям, и Лена сама не заметила, как выложила маме абсолютно всё: и про мужа, и про Коновалова, и про всё остальное, хотя в первоначальном замысле делать этого не собиралась – хотела ограничиться версией «для всех». Всем, кроме Светки, она озвучивала дежурный вариант «ушла от мужа и снимаю комнату».

Лена, ожидавшая нравоучений и упрёков, была так удивлена реакцией мамы, что не знала, что и думать. Мама сказала: отлично; мама сказала: умница; мама сказала: всё правильно. И ещё мама сказала: ничего страшного. И Лена, пребывающая всю эту неделю в постоянном напряжении, впервые расслабилась. Потому что с поддержкой мамы всё стало совсем по-другому, проще и легче. Потому что с поддержкой мамы она всегда ощущала свою абсолютную и безоговорочную правоту. Так было всегда – с самого детства, а потом в школе и в институте.

Мама внимательно слушала, склонив голову набок, а Лена всё рассказывала, рассказывала. Мама кивала, то хмурясь, то улыбаясь, и время от времени задавала вопросы. Лена отвечала и от этого успокаивалась, а в голове у неё постепенно всё раскладывалось по полочкам. Они сидели на диване, тесно обнявшись, и мама гладила её по голове, перебирая пальцами волосы. Так у них было раньше, в детстве, когда Лена доверяла ей свои секреты, а мама кивала и гладила, гладила по волосам.

– Может, всё же переберёшься к нам, детка? Уж как-нибудь да разместимся, а? Так мне будет намного спокойнее. Всё-таки совершенно незнакомый мужчина…

– Пока нет, мамочка, ладно? – Лена потёрлась носом о мамину щёку. – Он правда ужасно добрый. Да мы почти и не сталкиваемся, он всё время на работе, и вечерами тоже не всегда бывает, вот сегодня, например, поехал к другу. За неделю мы всего два раза ужинали вместе.

Мама вздохнула.

– Не так-то ты ещё хорошо разбираешься в людях. Тебе ничего не стоит ошибиться. Нет, я не хочу сказать, что он плохой. Просто как-то это всё… не очень правильно, что ли.

– Мамочка, – откликнулась Лена после некоторой паузы, – я почти пять лет жила очень правильно. Но тебе это тоже не нравилось, правда ведь?

Лена с грустью заметила, что вокруг глаз у мамы прибавилось морщинок и седины стало чуть больше. Её волосы, тёмные и пышные, заплетённые в толстую косу, были уложены вокруг головы. Она их никогда не красила, а несколько седых прядей являлись скорее украшением прически и совсем не прибавляли возраста. Когда Лена была ещё маленькая, она, подперев кулачками подбородок, могла подолгу любоваться маминым точёным профилем, склонённым над тетрадками в вечернем свете лампы.

Мамой она всегда очень гордилась. Когда Евгения Дмитриевна, высокая и статная, с горделивой осанкой и устремлённым вверх подбородком, двигалась по школьному коридору, зажав под мышкой классный журнал и указку, Лена частенько ловила на себе завистливые взгляды одноклассников. Евгению Дмитриевну Рассказову в школе обожали и побаивались.

Отца Лена помнила плохо. Ей было всего четыре года, когда его не стало, – погиб вследствие какой-то страшной аварии на их комбинате, крупнейшем в отрасли. Был большой скандал, и послетало много ответственных голов. Тогда об этом писали, и пожелтевшие газеты до сих пор хранились где-то в мамином архиве.

Они прожили вдвоём шесть лет, и Лена была очень счастлива. А однажды, когда она училась в четвёртом классе, услышала на перемене, как кто-то из девочек сказал: «Слыхали, Рассказова замуж выходит за физика?» И это стало отсчётом её новой жизни.

Она тогда сделалась пунцовой как свёкла, и в класс не вернулась, а спряталась во дворе за гаражами, где рыдала до вечера.

Николай Иванович Огнев был хмурый, худой и высокий, он носил строгие костюмы, мало говорил, общаясь, в основном, с учебниками, и никогда не повышал голоса, но в его присутствии Лена шуметь не решалась. Он редко делал замечания, просто смотрел поверх очков, и этого было достаточно. Не только для неё, Лены, но и для всех, кто оказывался в поле его зрения. Он не делал попыток сближения и не старался расположить к себе Лену, но всегда бывал удивительно справедлив, чем неизменно вызывал уважение всех окружающих. И её, Лены, тоже.

А через два года родились близнецы, Виталька и Волька, и стало совсем не до детства. Она словно перешагнула через него, сразу сделавшись взрослой, рассудительной и самостоятельной. Примером для братьев. Мальчишки Лену обожали, лезли на колени и наперебой чмокали в нос. Она таскала их на руках и учила всему на свете. Клеила с ними самолётики и строила крепости из песка. Читала им вслух книги и разыгрывала целые театральные представления. И очень гордилась своим званием старшей сестры.

А потом мальчишки подросли и пошли в школу. Они были совсем не такие, как мама и Лена, – зевали за книгами и хихикали над стихами, вечно гремели какими-то железками, а, став школьниками, с упоением спорили над отцовскими формулами и затирали в дневнике двойки по литературе. Мужскую часть семьи Лена с мамой называли «физиками».

Лена поправила подушки и спустила ноги с дивана.

– Мам, что-то «физики» на этой «Горбушке» окончательно застряли. Так я их и не увижу, наверное. Собираться пора, а то у меня там Вова скоро лопнет, как воздушный шарик, и всех обрызгает.

В дверь позвонили, и Лена пошла открывать.

– Ой, здрасте, Амалия Павловна! Как давно я вас не видела! – поцеловала она соседку в румяную щёку.

– Ну, здравствуй, девуля, здравствуй! – Соседка уютно обхватила Лену полными руками и прижала к внушительной груди. – Наконец-то о матери вспомнила, она уж тут скучает.

– Да всё никак. Я и сама очень соскучилась. Вот приехала.

– Ну и слава богу. Рада тебя видеть. – Соседка протянула Лене тарелку с домашними рогаликами. – Давайте-ка, пробуйте.

– Проходите, я сейчас чайник согрею, – махнула рукой Лена и умчалась в кухню.

Евгения Дмитриевна расставила чашки, и они втроём уселись за маленьким столиком.

– Ну как у тебя на работе, кризис не замучил?

– Да нет, Амалия Павловна, – покачала головой Лена, – вроде пока нормально. Кое-кого, конечно, уволили, но это, мне кажется, просто повод искали.

Соседка недовольно нахмурилась, отчего вокруг глаз собрались морщинки.

– Да, сейчас всё удобно списать на кризис. Вот они свою нерадивость и прячут. Глупыши-немцы твердили в прежние времена, что нельзя, мол, победить народ, который в сорокаградусный мороз ест мороженое. Да разве это главное? Это ерунда по сравнению с тем, что действительно доводилось всем нам, обычным людям, проживать каждый день. И, между прочим, мы отнюдь не считали это большим подвигом. Просто жили и всё. А у них, видишь ли, мировой экономический кризис! Те же немцы теперь к нам рекомендуют обращаться, – у нас якобы накоплен гигантский опыт выживания в кризисных условиях. Слыхали вы? Вот нам бы в советские времена такой кризис! Хоть отъелись бы! – Она возмущённо заёрзала на табуретке.

– Я то же самое нашим дамам в редакции сказала, – согласилась Лена. – Меньше бы трубили, и люди бы не нервничали.

– Конечно, – кивнула соседка. Отличный способ маскировать свои валютные махинации. Для нас это всё – детский лепет. Да что там мороженое! Разве можно победить народ, который ножки кровати погружает в банки с водой, чтобы клопы не заползали. Вот это действительно сильно! Поэтому то, что для немца кризис, для нормального здорового россиянина – благодать божья.

– Всё это так, – присоединилась к разговору Евгения Дмитриевна. – Только, несмотря на безумия тех лет, всё равно мы по ним действительно ностальгируем.

– А наши чудесные мужчины, оказывается, в особенности, – засмеялась Амалия Павловна.

– Они у нас, как всегда, впереди планеты всей. Вчера в новостном блоке НТВ прошла информация о том, что школьная форма советских времён теперь продаётся в секс-шопах. Представляете? Ну уж, думаю, молодых это явно заинтересовать не может, так что рассчитано исключительно на козлов нашего поколения, а то и старше. Тем уж хоть вприглядку, просто полюбоваться! Умнички наши. В этом плане можно быть совершенно уверенным, что мальчуковая школьная форма в таких магазинах не продаётся. Она бы аудитории явно не нашла. Хотя…. ох, боюсь, я ошибаюсь! При чём здесь женщины? Для тех же козлов, по ходу, и сгодилась бы. Какая же я несовременная!

– Амалия Павловна достала из рукава блузки носовой платочек и вытерла лоб. – Ну и духота тут у вас, с ума сойдёшь!

Лена поднялась и приоткрыла окно. Сразу повеяло влажным октябрьским духом опавшей листвы. Ливень, разыгравшийся было не на шутку, поутих, и теперь сеяла мелкая морось.

– Что удивляться, – грустно сказала Евгения Дмитриевна. – Вот в Америке и того хлеще. Мы недавно в газете прочли, что губернатор Шварценеггер запретил употреблять в школьных сочинениях слова «мама» и «папа». Это, видите ли, оскорбляет гейские семьи. Вы вообще можете себе такое представить? Это до чего же дойти надо? Вся учительская бурлила. Чуть на урок не опоздали.

– Ну разве не прелесть? – зааплодировала Амалия Павловна. – Браво! Про такую заботу о соотечественниках можно только мечтать. Ну что ж, остаётся надеяться, наши тупые «городские головы» до этого ещё не скоро додумаются.

– Да, – вздохнула Евгения Дмитриевна, – прав был Зощенко, этот мир действительно создан не для интеллигентных людей. Так что предлагаю вообще запретить умным думать, чтобы не оскорблять чувства тупых.

Амалия Павловна досадливо махнула рукой:

– Дай мне, боже, разум, чтобы принять то, что я не в силах изменить.

Где-то в глубине двора отчаянно затявкала собака.

– Ой, мне же надо бежать, мамочка! – спохватилась Лена. – Это уже настоящее живодёрство. Я тебе позвоню. И поцелуй «физиков». Жалко, конечно, что не увиделись.

– Ладно, поезжай, Алёна. Уже правда стемнело. У тебя хоть зонтик есть? А то промокнешь. И держи меня в курсе дела, – со значением добавила она, целуя Лену в щёку.

* * *

За неделю у Лены так и не выдалось времени встретиться со Светкой. На работе они виделись урывками, однако, Лене всё же удалось вкратце поведать приключившуюся с ней историю. Но Светке хотелось подробностей, и она успокоилась, только взяв с Лены клятвенное обещание увидеться в субботу.

В кафе было занято всего два столика. Они уселись у окна.

– Ой, как хорошо, что сегодня суббота! И погода отличная! Мужики мои, когда в поход паковались, утеплились по самое некуда. Все дни такая Погодина стояла, ещё вчера лило, я уж думала, – промокнут, простудятся, потом лечи их. А сегодня, слава богу, солнышко. Ну пусть отдохнут на природе. А уж я-то как без них отдохну, передать невозможно! – Светка засмеялась и выудила из сумочки пачку «Парламента».

– Здесь курить хоть можно?

– Пепельницы вроде стоят.

Лена осмотрелась. Кафешка как кафешка, ничего особенного. На полу плитка, на стенах недорогие панели. И народу немного. Тепло и не шумно. Лена не любила многолюдные прокуренные бары с их бессмысленной темнотой и назойливо мигающими огнями дешёвой цветомузыки.

Меню торчало на столике в пластмассовой подставке.

– Чем тут хоть кормят? Есть хочется. – Светка приблизила лицо к заламинированной карточке. – Вроде недорого. Надо позвать официантку, а то их не дождёшься. Можно заказывать, а можно подойти к телеге. Шведский стол, как в «Ёлках-палках». Ты как будешь?

– Можно и к телеге, – пожала плечами Лена. – Мне всё равно. Я не очень голодная.

– Это только кажется. А начнёшь накладывать, – и того хочется попробовать и этого. Здесь подход свободный. Только я обычно с одного раза наедаюсь, второго не получается.

– Я тоже, – кивнула Лена.

– Удивляюсь, как мужики по нескольку раз подходят и всё накладывают, накладывают, – поморщилась Светка.

– На то они и мужики, – вздохнула Лена. – Вот мои братья худые, как велосипеды, а знаешь, сколько они едят? Не представляю, как мама справляется.

– Так у них сейчас самый рост. Их в этом возрасте только корми, – со знанием дела заявила Светка. – Пусть едят, лишь бы здоровы были. Им сейчас мозги питать надо. Вот моему только десять, а жор уже, чувствую, начинается. Я каждые выходные рекорды у плиты ставлю. Сегодня хоть отдохну. А завтра начинай сначала – заготовки на неделю.

Подошла официантка.

– Вам телегу? Сейчас принесу тарелки.

– Ну ладно, – сказала Светка, когда они вернулись к столику с наполненными тарелками, – рассказывай. Что у тебя там хоть происходит?

– Да ничего не происходит, – пожала плечами Лена. – Абсолютно ничего. Даже рассказывать нечего. Утром еду на работу, вечером возвращаюсь. Готовлю еду, ем сама и ему оставляю. Пару раз вместе ужинали, а так почти не видимся. Я всегда в комнате сразу свет гашу, когда он приходит.

– Почему?

– Не знаю. Не могу объяснить. Я его боюсь.

– С чего это вдруг? – удивилась Светка, сноровисто обгладывая куриное крылышко. – Ты же говоришь, он добрый.

– Очень добрый. Но я всё равно боюсь.

– Так, – подняла ладонь Светка, – значит, давай разбираться. Он тебе нравится?

Лена потупила взгляд, не зная, что ответить.

– Кажется, да… В смысле, как – нравится? Ну… в общем, да… нравится.

– А ты ему?

– Не знаю, – вздохнула она. – Во всяком случае, он этого никак не показывает. И вообще, я считаю, что правильно делаю, сводя наше общение к минимуму.

– Почему это? – спросила Светка, отправив в рот кусочек холодца.

– Понимаешь, – поёжилась Лена, – мне кажется, я не должна к нему привыкать. Потом может быть больно.

– Вот так бы сразу и говорила! – Светка с размаху откинулась на округлую спинку стула. – Теперь суду всё ясно. Ты просто в него втюрилась и боишься не его, а себя.

Лена подумала, что если она сейчас покраснеет, Светка сразу поймёт, что права. И немедленно покраснела.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – тут же выдала Светка. – А вот теперь давай рассказывай.

И Лена сдалась.

– Понимаешь, – начала она, – он действительно невероятный. Я даже стараюсь не смотреть на него. Мне кажется, мои глаза всё выдадут. Одно я знаю точно: никогда в жизни ни к одному из мужчин я не испытывала ничего подобного. И то, что я сейчас чувствую, для меня настолько ново, что я совершенно не знаю, как с этим справляться. Я просто поражаюсь, как это я сумела сходу так вляпаться.

Светка застыла с вилкой в руке и шутить перестала. У неё и без того сильно болела душа за подругу, оказавшуюся в пиковой ситуации, а тут она и вовсе разволновалась, потому что отчётливо представила, как эта самая ситуация осложнится, если к ней примешаются безответные чувства. Она понимала, что должна немедленно что-то сказать, но не знала что именно – порадоваться или посочувствовать.

– Алён, я даже не знаю, что на это сказать… – решилась она наконец.

– Свет, я же понимаю. Ты ничего и не говори. – Лена вздохнула и машинально положила в рот ломтик огурца. – Как-то всё разом навалилось. Знаешь, в результате я о Серёже даже не вспоминаю. Вот как будто его не было вовсе. Иногда специально заставляю себя думать на эту тему, и, представляешь, – не получается. Зато каждое утро я задаю себе вопрос: «Как? Как я вообще могла с ним жить?» И ни разу я не нашла на него ответа.

– Алён, боюсь, тут я тебе не советчик, – совсем пригорюнилась Светка. – Но мне почему-то кажется, что эти игры в прятки не имеют никакой перспективы. Ну, допустим, поживёшь ты там какое-то время, неделю, ну пусть месяц или даже два, а дальше-то что? Всё равно рано или поздно надо будет как-то с жильём определяться. Если у вас никакие отношения не построятся, так или иначе придётся что-то решать. Не останешься же ты навечно в чужой квартире с чужим мужчиной.

Лена грустно поковыряла вилкой в тарелке.

– Конечно, не останусь. Мама вчера предлагала к ним перебраться, я сказала: подумаю, но чуть позже. Знаешь, Свет, что самое удивительное? Я с мужем почти пять лет прожила, а через неделю забыла, как он выглядит. А тут человека знаю неделю, а кажется – всю жизнь.

– Да, наверное, такое бывает. Ну а с ним-то что? Он же ведь, ты говоришь, в разводе?

– В разводе.

– Давно?

– Нет. Всего три месяца.

– Совсем недавно, – засомневалась Светка. – Вдруг ещё помирятся?

– Судя по его репликам, – покачала головой Лена, – это маловероятно. Но не поручусь, конечно. Я ведь их совсем не знаю.

– Ленка, я ужасно беспокоюсь за тебя, – совсем расстроилась Светлана. – Надо что-то делать. И начну я на всякий случай вот с чего: поговорю с Галькой. Нуты поняла, – с моей сестрой. Они же на год в Иран уезжают, по контракту, так что квартиру сдавать будут. Вот я и поговорю: когда, за сколько и всё такое прочее. А там посмотрим. Пока я тебя только об одном прошу – кончай свои прятки. Это же безнадёга. Ты так ничего не добьёшься.

Лена страдальчески поморщилась.

– Слушай, Свет, а я ничего и не добиваюсь. Человек мне доброе дело сделал, проявил участие – вот и всё. Почему я за это должна от него чего-то добиваться? Он очень мил и внимателен, но этим, пожалуй, всё и ограничивается. И с моей стороны было бы глупо принимать обычные жесты вежливости за что-то большее. Мне всё-таки не шестнадцать. А он просто получил хорошее воспитание.

– Да, дела. – Светка допила сок и достала сигарету. Долго крутила её в руках, не прикуривая, потом отчего-то сунула обратно.

Лена привыкла к тому, что подруга обычно подпрыгивала, балагурила, отпускала шуточки, обожала всюду совать нос и не гнушалась крепким словцом. Так было всегда. Такую Светку она видела каждый день, знала наизусть и принимала как должное. А вот эта притихшая новая Светка немного тревожила и заставляла её ещё серьёзнее задуматься о собственном незавидном положении.

Расплатившись, они вышли на улицу и двинулись от Никитских ворот вверх по Тверскому бульвару в сторону площади Пушкина. Пахло пригретой солнцем прелой осенней травой. На боковой дорожке серьёзный малыш в синей шапке старательно крутил педали трёхколёсного велосипеда. Мужчина тащил на поводке упирающегося шарпея. Под ногами валялись опавшие листья, в основном кленовые – жёлтые и красные ладошки.

Они просто шли, глазея по сторонам и с удовольствием вдыхая сложносоставной осенний московский воздух – смесь ароматов леса и выхлопов гудящего потока машин. Светка периодически крутила головой, щурилась от лучей низкого закатного солнца и вздыхала, а Лена просто шла, слегка приподняв воротник и глубоко засунув руки в карманы куртки.

– Слушай, давай-ка мы с тобой перестанем распадаться на фрагменты и спокойно разберёмся, что к чему и как нам жить дальше, – сказала подруга своим обычным решительным голосом, превратившись наконец в прежнюю Светку. На Лену это подействовало успокаивающе.

– Давай, – согласилась она. – Только я не знаю, как во всём этом разбираться. Понимаешь, это напасть какая-то. Я думала и вот к чему пришла. Таких, как он, не бывает. Он единственный, и другого такого быть не может. Поэтому мне надо бежать от него без оглядки, просто жить и забыть, как он выглядит.

– Говорите помедленнее, я – натуральная блондинка, – ткнула её локтем в бок Светка, для наглядности тряхнув золотистыми кудряшками. – Такая логика чересчур мудрёна для меня. Мне бы чего попроще. Где тут связь-то, объясни. Вот одного не понимаю, почему ты не хочешь попробовать? А вдруг и он в тебя влюбится?

– Не влюбится.

– Да почему?

– Потому что он невлюбчивый, – вздохнула Лена. – Это сразу видно. И вообще он с красотками дело иметь привык. У него жена – модель. Так что можешь себе представить её окружение. К тому же он только что развёлся.

– Ну и что? – вскинулась Светка. – Ты тоже ещё вчера была замужем.

– Неделю назад.

– Какая разница? Не придирайся к словам. Как только мужики разводятся, у них мысли моментально устремляются к новым свершениям.

– Он не такой.

– Господи, да откуда тебе знать, какой он? Ты ж ему в голову не влезала. Может, он только и думает, как завалить тебя, уважаючи…

– Света, ты ориентирована на примитивных особей, – укоризненно покачала головой Лена. – Он просто другой, совершенно другой, понимаешь?

– Да все мужики одинаковые! – с досадой отмахнулась подруга. – И все как один – примитивные особи. У них вся премудрость концентрируется, знаешь где? Как говорится, «все грядущие печали на конце карандаша»! Тем более с такой внешностью, как у этого.

– Не опошляй хорошие стихи, – серьёзно сказала Лена. – А внешность, между прочим, обманчива.

– Овечка ты наивная. Скоро тридцать, а взрослой не стала.

– Я стала взрослой, Свет. Даже, наверное, взрослее, чем хотелось бы. И именно поэтому свои возможности оцениваю трезво. А то, о чём ты говоришь, мне от него совсем не нужно. Я так не умею. И никогда не умела, ты ведь это прекрасно знаешь.

– Да уж знаю, – огорчённо кивнула Света. – Я сама, если честно, не умею, что там говорить. Но, к сожалению, в одном ты права: такого окрутить, конечно, непросто.

Лена возмущённо отвернула голову.

– Я и не собираюсь никого окручивать. Как ты не поймёшь? Это совершенно другое. У меня внутри происходит что-то такое, чего не могу объяснить…

– 0-о-х, горе горькое, – пробормотала подруга и просунула руку Лене под локоть.

Дойдя до конца Тверского бульвара, они перешли через дорогу к магазину «Армения», завернули направо и пошли по Тверской.

– Хочешь мороженого? – Светка уже улыбалась, потому что долго расстраиваться не умела. Светлые кудряшки слегка золотились в закатных лучах, и весь её вид снова излучал радость бытия.

Лена взглянула на подругу. Она сто лет не ела мороженого прямо на улице, и это показалось ей сродни детской шалости, чем-то запретным, что раньше не разрешали.

– Хочу, – улыбнулась она.

– Вот это правильно! – Света повернула к киоску и потянула Лену за собой. – Тебе какое? Я – «Сникерс». Будешь?

– Нет, оно слишком сладкое. Лучше «Магнат» в шоколаде. Который с орешками.

– А я такое не люблю.

Светка протянула деньги продавщице и приняла у неё из рук две шуршащие пачки.

– Держи.

Лена взяла мороженое, и они неторопливо двинулись в сторону Красной площади. Мимо шли люди, и в обе стороны сплошным потоком неслись машины.

«Сколько людей… – подумала Лена. – Мы живём в одном городе и ходим по одним и тем же улицам, но никогда не пересечёмся и не узнаем друг о друге… Или наоборот: вдруг совершенно случайно сталкиваемся… и тут переворачивается вся жизнь. Вот как со мной…»

– Забыла сказать, – Светка откусила кусочек глазури, – в среду рукопись вычитывала, так там такая фишка попалась, обалдеть. «Вдруг музыка постепенно смолкла». Как тебе? Удивляюсь, как это Ираида такой перл прозевала. Стареет. Ну я выкинула это «вдруг» на свой страх и риск. Смех, ей-богу.

– Да, перлов хватает, – согласилась Лена. – Только успевай переводить с басурманского. Они, когда метраж гонят, вообще ни о чём не думают. Всё на редакторов надеются.

– Ничего не попишешь, – подхватила Светка, – кое-кто считает, что не барское это дело – грамота. Настоящий художник не должен отвлекаться на подобные мелочи. Ведь для этого есть специально обученные люди.

– Да, иногда просто диву даёшься, – кивнула Лена. – А взять собирательные числительные! Их вообще никто употреблять не умеет. Сплошь и рядом в книгах вижу то «пятеро женщин», то «трое собак». Куда только редакторы смотрят? Это даже компьютер подчёркивает. И, кстати, объяснение даёт.

– Не говори, – скривилась Светка. – Элементарная школьная программа. Большого ума не надо. Сама такое замечала даже у солидных авторов. Я после этого сразу в них разочаровываюсь.

– И я.

Они миновали галерею «Самсунг» и перешли к телеграфу.

– А у нас, похоже, машина скоро накроется, – задумчиво протянула Светка, с интересом разглядывая припаркованные иномарки. – Мой мне всё толкует про свои генераторы-дегенераторы, чёрт их пойми. То не строят, то стучат. А я вот только одно понимаю – скоро денег понадобится менять всё это. А где их взять? Летом за один Мишкин лагерь сколько отвалили и за стереосистему дурацкую, помнишь? Раскурочить бы этот саббуфер, чтоб не долбил по голове.

– Не говори, – кивнула Лена, – редкая мерзость. Одна из приятных сторон развода: я этого больше не услышу.

– Ну тогда, матушка, тебе в монастырь придётся, – засмеялась Светка. – Без саббуфера ни одна мужеская особь себя человеком не чувствует. Если по башке не долбит, это у них считается – звук плохой. Он же прямо так и называется – «долби сурраунд». А ещё надо, чтоб стадион ревел. Желательно на полную громкость.

Лена улыбнулась.

– В этом смысле мне везло. Серёжа спортом не интересовался.

– Да за одно это на него молиться надо было. Ты молилась? – подмигнула Светка.

– Я не очень религиозна. Очевидно, в этом и состояла моя основная ошибка.

– Беда прямо. А взять бокс. Мой сам разиня рот смотрит и мелкого приучил. Усядутся вдвоём и орут-улюлюкают. Да мне за один бокс полагается орден «За личное мужество».

– Тогда уж «За личное замужество», – хмыкнула Лена.

– Вот-вот, – закивала подруга. – У меня от этого бокса просто эпилепсия начинается. Футбол-хоккей – это ещё семечки.

– Да, бокс – это нечто. Что за удовольствие смотреть, как человека бьют? В голове не укладывается.

– Одно слово – мужики! А ты, выходит, рассчитываешь, что у твоего нового принца этот самый сурраунд долбить не будет?

– Пока не долбит. Ни разу не слышала. Он дома редко бывает. Вечером иногда смотрит новости, но тихо.

– Уникум, – поразилась Светка. – Где ж такие произрастают?

– Не знаю. У него вообще как-то нет привычки включать телевизор. Чтобы просто молотил без толку. Новости посмотрит и сразу выключает.

– Ну надо же, какая красава, – покачала головой подруга.

– А знаешь, Светик, – вдруг мечтательно сказала Лена. – У нас там ещё попугай есть.