Читать книгу Легенда о Дикой - - Страница 3

«Расформировать в связи с несоответствием новой системе отряд особого назначения 1-141. Сотрудников, состоящих на службе в отряде уволить, выплатив компенсации в размере полугодового оклада…»

19.03.1991 года

Она всегда готовилась к другой жизни, настоящей, проклинаемой и восхваляемой, но тяжелой, выматывающей и зачастую очень короткой.

Почти сирота при живом отце-военном, о котором своё мнение могла составить лишь по рассказам дальних родственников, в призвании девушка не сомневалась никогда.

А какими они могли быть, эти рассказы для ребёнка? “Папа – солдат, папа герой! Ему пришлось оставить тебя и защищать страну, чтобы все люди могли спать спокойно и видеть над головой мирное небо”. Так ли это было на самом деле, точно никто не знал, но известное красивое изречение “Никто кроме нас” было для неё не пустым звуком, а жизненным кредо. И пусть в итоге после военного училища она оказалась не в рядах регулярной армии, а среди экспериментального материала спецлужб, для неё это ничего не меняло. Готовность пожертвовать всю себя на благо своей страны девушка несла словно знамя – с гордостью и спокойствием. Надрывной героичности в ней не было, эта была совершенно будничной, повседневной. Не целью жизни, а самой жизнью.

Однако, даже такая жертвенность должна быть взаимной, кто-то приносит жертву, а другой принимает. Её жертву принимать перестали.

Она была больше не нужна своему Государству. В юной девушке воспитали бойца, выдрессировали убийцу, заставили пройти через кровь, боль, холод, голод, изнеможение, заставили перешагнуть предел обычных возможностей человека… И в итоге попросту выбросили в утиль. Весьма нерациональный расход существенных ресурсов и серьёзный просчёт с точки зрения управленцев, но факт оставался фактом. И подтверждался документом в её руках.

Ею восхищались, её любили, ценили и боготворили, пожилые командиры целовали этой «лейтенантке» руки. Она стала лучшей среди своих, исправно заплатив за это непомерную цену – всё, что когда-либо у неё было своего: чувства, права и даже имя.

Её выкинули…больше не нужна…

Никаких объективных проблем у молодой девушки не было.

Денег всегда хватало, даже сейчас они заплатили. Они всегда платили. Вопреки расхожему мнению, никого из её коллег никогда не заставляли работать за гроши, слишком много, катастрофически, невозможно много они стоили и значили, чтоб Их терять из-за такой мелочи, как деньги. Платили за риск, за то, что все её бойцы возвращались живыми, за добычу платили, чтобы в её интересах было «достать», за ум и за инициативу (опять-таки, вопреки расхожему мнению, умение мыслить и принимать решения ценилось высоко).

Иногда платили просто так, называя это компенсацией. Так заплатили и сейчас, увольняя.

«Компенсация» – унизительное для неё слово. Да, конечно, это деньги… именно поэтому ничего они и не компенсируют. Просто бумага. Они необходимы людям, но никогда не могли вылечить душу. Уж кто, как не она знал их цену? Цену, которую понимаешь, лишь пройдя по грани, тонкой и эфемерной грани, между жизнью и смертью. Ноль – их цена! Ничего они не стоят, кроме, конечно, себестоимости – просто бумага и краски. И плевали на эти бумажки такие, как она! Конечно, хорошо так рассуждать, когда они у тебя есть, но она проблем в этом не видела. Финансы добывались легко и большом количестве, совершенно ей не нужном.

Они привыкли жить автономно, питаясь казённой пищей, и лишь изредка посещая город. Она не держала в руках (и карманах тоже) более нескольких рублей: незачем. Обычно этих денег всегда хватало: купить воды или конфет, сигарет или бутылку водки в качестве платы за услугу

Такие люди чаще работают не за деньги: за Родину, за Семью, за Знание, за право быть избранными, пускай лишь избранными умереть…

Она получила компенсацию, грамотно, в долларовой, уже разрешенной к использованию валюте.

То, что она оставила на счётах погибло, обесценилось, но это как-то не особо трогало, хотя и приносило хоть какое-то облегчение. «Хоть где-то, да обманули, хоть чуть-чуть…» – шептало подсознание.

Именно это и делало предательство менее жестоким. (Про свои иностранные активы, недоступные по закону, но тем не менее существовавшие, она и не думала, хотя и никогда не забывала).

Государство дало этим бойцам достаточно: они, в отличие от других госслужащих, покинули меняющеюся систему сказочно богатыми. Вся сумма была передана наличными долларами по курсу, так что стремительное обесценивание рубля, которое в одночасье сделало нищими всю страну, этим ребятам не грозило.

Падение системы не тронуло их. И сейчас эти бывшие служащие никак не могли считать себя обиженными – единственные люди, которых обошла нищета и безысходность. Те, кто мог не волноваться за свою семью и родных, не думать о каждодневном подорожании в несколько раз и прочих проблемах жестоких девяностых.

Впрочем, даже это безумное расточительство можно было объяснить логически: кому в дополнение к царившему беспорядку нужны ещё почти два десятка высококлассных бойцов, оставшихся без копейки в кармане? Умелых, специально обученных воевать с системой, знающих систему, как свои пять пальцев, но остающихся загадкой даже для своих.

И умные аналитики разваливающейся Конторы оказались правы – ни один из бойцов не думал о мести. Верные служащие обрушающегося государства не испытывали никаких чувств, кроме тягостного недоумения и глубочайшей обиды.

Первое время она лежала на диване, повернувшись лицом к стене, день и ночь. Мышцы, не позволив ей провести и нескольких дней без нагрузки, стали затем обиженно болеть, требуя свою дозу движения. Девушка крутилась на кровати, изламывая тело в сложных движениях, бесконечно потягиваясь и жутко раздражаясь.

Она ела тушенку из банок без опознавательных знаков, не позаботившись даже разогреть. Желудку не нравился подход хозяйки к питанию, но пищу он принимал – бывало и хуже. Жизнь продолжалась, как бы там ни было.

Провалявшись весь день в постели, девушка всю ночь затем ходила по городу, возвращаясь лишь к утру, и проваливалась в сон. Теперь такой распорядок становился привычным, но многолетняя привычка всё равно вызывала чувство неловкости.

Она перестала считать дни, запоминать дату, сознательно сбивала отлаженный организмом ритм. Внутренние часы всё равно исправно подсказывали ей размер временных промежутков. В доме часов не было.

Незаметно для самой себя она стала искать выходы, размышлять о будущем. Не сразу, очень медленно, но желание продолжать жизнь в ней возродилось.

Идея созвать старых друзей по поводу возвращения пришла случайно. Она попросту пыталась найти что-то, что с работой её не связывало никак. С двенадцати лет в училище, восстановить настолько старые связи будет тяжело.

Эти ребята, её школьные друзья, постепенно перестали интересовать её, когда девушка выбрала свой путь. Большинство её бойцов, как и она сама, были одиночками, не имели крепких ниточек, связывающих с гражданской жизнью. Эти ниточки сами собой истончались и отрывались, сохранялись лишь немногие.

Все старые друзья, дворовые и школьные, оказались неплохими ребятами, любящими её. Они так искренне радовались, обнимали так горячо, что она с удивлением осознала, что когда-то сама любила их, дорожила этими отношениями. Для девушки это стало откровением. Она непринужденно болтала, мучительно пытаясь вновь ощутить те чувства, что испытывала, когда предала этих ребят и принесла дружбу в жертву Конторе. Не получалось.

Память не подводила, но в мыслях вырисовывалась только холодная хроника: сначала отговорки: училище, мол, закрытое, у нас очень мало свободного времени, в выходные если только, нет, на ночь не смогу; потом холодность, постепенно пришедшая с началом тяжелой учебы; окончательно всё сломал отъезд, который только помог оправдать её: перенос личных вещей на квартиру в другом конце города она представила, как отъезд на другой конец страны.

Вот Лёня, бывший одноклассник, тихий и такой правильный, всегда помогал ей, когда она училась в интернате. Помогал и смотрел горящими глазами на неё, лишь только она что-то придумывала, как будто мысли читал. Теперь не прочитает, сидит и улыбается, верит, что праздник.

Лена, которая всё время представлялась Анжелой, романтичная хулиганка. Сидит сейчас в косухе и пьет пиво, пренебрегая бокалами, прямо из горла. Замужем, счастлива. А ведь не хотела никогда, мечтала умереть в тридцать. Что ж, такой шанс ей ещё представиться, однако вряд ли она помнит своё глупое желание.

Андрей, угрюмый парень-сосед, еще с тех счастливых незапамятных времён, когда жива была мать. А у него тогда всё плохо было: родители-алкоголики, несчастная любовь, попытки суицида, а теперь как будто поменялись местами. И не достиг он ничего вроде, женился на однокласснице, ПТУ закончил, слесарь какой-то, выпивает, зарабатывает мало, но глаза-то светятся.

Да и остальные тоже: кто-то изменился, кто-то – нет. Большинство не получили образования, зарабатывают мало, глазами голодными изучают её квартирку (тут она с трудом вспомнила, что сейчас время такое, что плохо всем), а ведь нет ни у кого в глазах такой же безнадёги: все верят в лучшее и шепчут сами себе «прорвёмся!». Конечно, прорвутся. Во всяком случае те, кто не сложат руки…

«Что за праздник? Неужели она в честь приезда так расстаралась?» – недоумевали её друзья. Могли бы они в полной мере понять её, если б знали?

Наверное, смешно, что её не могли убить ни пули, ни ножи, которые меткими руками постоянно направлялись в её сторону, ни гранаты, порой взрывавшиеся под ногами. Не убили её ни свои, ни чужие, не задели подковёрные интриги, плотным клубком катавшиеся по конторе, раны затягивались прямо на глазах, оставляя лишь тонкие полоски шрамов или вообще ничего. Лучшего бойца прикончил текст приказа, простые слова, лишенные эмоций.

Она знала, что это конец, ведь её жизнь носит емкое кодовое имя Проект “Альфа”, а всё, что будет после – всего лишь длинная и мучительно растянутая на несколько десятилетий агония, такая своеобразная «кома души», как говорил полковник Николаев.

Вечер растянулся на несколько дней – она честно пыталась по примеру других прикончить проблемы алкоголем. Не получалось, алкоголь не имел власти над ней, слишком сильно было умение контролировать себя, опьянение не давало ничего, лишь тошноту и нарушение координации.

Переставая чувствовать себя, она отвлекалась от мыслей, трогая одной рукой другую: тело теряло чувствительность и ей казалось забавным щупать саму себя как другого человека. Она медленно приходила в себя и повторяла цикл…

Потом организм начал сдаваться: её тошнило и мутило, появилась неестественная слабость, каждая новая порция алкоголя усиливала тошноту, и тогда процесс потерял смысл. Компания к тому времени рассосалась, пообещав почаще собираться. Жизни не получилось. Хотелось встать и всё убрать, а потом долго отжиматься от холодного пола, до изнеможения, до трясущихся рук, до потемнения в глазах. Только бессмысленно тратить энергию она тоже не умела.