Читать книгу Сердце трона - - Страница 2

Дэмьен умер молодым, прожив всего двадцать два года. Болезни обходили короля стороной, и никто бы не подумал, что его судьба оборвется так рано и так внезапно.

Перед смертью он не желал видеть даже родную сестру. Слуги, врачи, советники – все до одного его раздражали, кроме меня. А я имел большую честь быть его секретарем и личным слугой, долгие годы он называл меня ближайшим другом. Я был рядом и в день, когда Дэмьен взошел на престол, и сегодня, когда он покинул свое королевство.

Так странно было видеть властелина мира таким беспомощным. Мучаясь в судорогах, он не умолкал ни на минуту: или кричал от болей что есть мочи, или вспоминал свою жизнь и жалел о несбывшемся, или – проклинал весь белый свет за то, что ему отвели так мало времени.

Что же теперь будет с королевством? Покойный не дал династии прямого наследника: все они умирали или в утробах своих матерей, или едва увидев мир. Дэмьен оставил после себя только младшую сестру, в которой никогда не видел преемника и которую всячески не допускал к делам. Несладко же придется Ларрэт, ведь именно ей нести бремя власти.

Два дня и две бессонные ночи у кровати умирающего вымотали меня, и я не помню, как прошло погребение и как на ночь глядя я пересек половину Дворца и оказался у этой двери. Ноги сами привели меня к дому моего бывшего наставника. Я стучусь, и мне открывают в ту же секунду, будто ждали у порога.

– Извини, что так поздно, – говорю, оглядываясь по сторонам. Не хотелось бы привлечь внимание.

– Да что ты, Вен, – отвечает старик, приглашая внутрь. – Знаешь же, мой дом и твой тоже. Заходи.

Крэйна я знаю большую часть своей жизни и обязан ему многим, если не всем. Десять лет назад меня чуть не выгнали из Дворца на произвол судьбы, но он приютил и пристроил меня. Страшно представить, где я мог оказаться сейчас, если бы тогда, в восемь лет, оказался на улице совсем один и без единой монеты в кармане. Озлобленный на весь мир. Я безмерно благодарен наставнику за все, что он мне дал, но никогда не благодарил его лично.

– Неужели это правда? – спрашивает Крэйн взволнованно.

– Да.

– Какое несчастье. – От другого это прозвучало бы неискренне, но я вижу в его глазах скорбь. Ему одному я верю безоговорочно.

Я киваю.

– Холодно, – говорит он чуть позже. – Может, чаю? Согреешься…

– Не трать воду.

– Знаешь же, старик я одинокий, ученики – моя единственная радость. Для тебя ничего не жалко. – Он подходит к печи. – Особенно для тебя.

К горлу подкатывает ком из-за чувства вины. За шесть лет службы королю я бывал у учителя считаные разы, зачастую не без повода. В последний раз мы с ним вдоволь разговаривали полгода тому назад. Я избегал его не без весомых причин. Если не вдаваться в подробности, то я хотел таким образом защитить Крэйна от обвинений в том, что он якобы знает больше, чем ему дозволено. Дэмьен был до жути мнительным человеком, и я опасался, что он может ему навредить.

– И что теперь? – спрашивает Крэйн, поглаживая усы.

– Ясное дело, трон перейдет госпоже. Если, конечно, никто вовремя не подсуетится и не перевернет Дворец с ног на голову. В такую ночь может случиться что угодно.

– Ты думаешь, ее жизнь в опасности?

– Возможно. На всякий случай я усилил охрану замка. Но даже мы если обойдемся без покушений, надо признать, что госпожа слишком юна и неопытна, она еще не готова нести корону без поддержки и легко попадет под чье-то влияние. Кто приберет ее к рукам – тот и будет править миром.

– Ты ч-чего? – шепчет Крэйн, проверяя, нет ли кого за окном. – Ты говоришь про королеву, а не про… Как можно?

Он закрывает окно ставнями, тушит свечи. Глаза у него круглые и встревоженные. Я никогда не посвящал его в дела государства, не обсуждал с ним ни короля, ни его семью. Неудивительно, что он в замешательстве. Крэйн из тех людей, которые боятся выйти за рамки правил, ошибиться в словах или проявить мало уважения к вышестоящим. Он думает, за любую неосторожность следует отвечать, но это не всегда правда. Обычно этим недугом страдают люди преклонного возраста, жившие в более жестокое время, когда за малейшую провинность казнили. Крэйну как раз далеко за сорок.

– Как ты можешь порочить имя династии?.. – спрашивает он, хмуря густые седые брови. – Ты клялся ей в верности.

– Сам же знаешь, что нет.

Старик краснеет – он не мог забыть. Я должен был сделать это в день коронации Дэмьена, но поменял в тексте клятвы династию на Его Величество и поклялся в верности одному королю. Это не могло остаться незамеченным, так как шло наперекор порядку, и текст клятвы с начала эры ни один из подданных не осмелился нарушить.

– Я теперь свободен, – говорю. – Я принадлежал Дворцу, потом принадлежал тебе, затем Ордену, наконец господину… А сейчас сам себе хозяин. Представляешь? – Я невольно ухмыляюсь. – Здорово я придумал, правда?

– Разве это не воля короля, чтобы ты…

– Нет, я даже не предупредил его.

– Ты пошел против обычая… – Он отрицательно качает головой. – Нарушил церемонию.

– Дэмьена это, между прочим, весьма тронуло.

Крэйн кладет кружку горячего напитка передо мной, а сам садится с другого конца стола.

– Что теперь с тобой будет? – спрашивает он.

Только что я назвал себя свободным человеком – это значит, что я сам выбираю, как мне жить дальше. Но мне трудно ответить на вопрос Крэйна, не сославшись на судьбу или на волю королевы. Чего я хочу на самом деле: власти или покоя? Хочу ли я в шаге от смерти думать о тех, кому не успел отомстить, о тех, кто займет мое место? Хочу ли я думать об упущенном, как Дэмьен, вместо того, чтобы прижать к груди ладонь близкого человека?

– Я хочу покоя, – отвечаю. – Бросить все и свалить куда-нибудь подальше.

– Как это?

Крэйн родился и вырос во Дворце. Он не видит себя в отрыве от службы, ему трудно понять, как можно прыгнуть с вершины в пропасть. А я вступил на эту тропу с одной целью – отомстить врагу. Когда это свершилось, власть потеряла для меня всякий смысл. Я служил Дэмьену, плыл по течению, я шел за ним следом, не задавая себе вопроса – зачем. Мертвые не отбрасывают тени, и теперь я один меж двух огней: между тем, чего я хотел бы, и тем, к чему привык.

– Ты не понимаешь, – говорю. – Мне это все не нужно.

– Вен, ты, наверное, просто устал. Не можешь же ты взять и уйти? Тебе подвернулась большая удача, когда господин взял тебя на службу…

– Не в ранге счастье.

Многие с этим соглашаются, но, как только дело доходит до выбора, большинство выбирают ранг, а не свободу, карьеру, а не семью. Сам Крэйн поздно женился, рано овдовел и теперь жалеет, что остался на старости лет без детей и внуков. Всю свою жизнь он посвятил службе Ордену, защищал династию, обучал этому ремеслу молодых стражников, в том числе меня, и не заметил, как прошли годы. Крэйн всегда говорил, что одиночество – страшное бремя. Я с ним часто не соглашался. Мне трудно представить, как можно подпустить кого-то слишком близко к себе, привязаться, довериться. Люди – сегодня они есть, завтра их нет. Уж лучше всю жизнь прожить одному, чем хоронить близких одного за другим.

Сейчас мне некого терять, и, если подумать, это делает меня самым свободным человеком на свете. Что бы я ни сделал, на карту поставлена лишь моя собственная жизнь. Мне не нужно переживать за близких, я не вынужден считаться с их мнением, с их чувствами. Что бы я ни совершил, никто не сможет в отместку отыграться на тех, кто мне дорог, и никто не в ответе за мои ошибки, кроме меня самого. Одинокая жизнь скучна, бессмысленна и однообразна, но она менее болезненна и более предсказуема, чем жизнь в череде черно-белых полос.

Но в глубине души мне жаль, что я не так близок со своим учителем. Мне жаль, что к своим восемнадцати годам – а в наш не самый благополучный век это половина жизни – я не женился, не обрел дом. Мне горько наблюдать за другими и думать, что моя собственная судьба могла бы сложиться иначе.

– Все-таки я думаю, тебе стоит остаться в замке, – не унимается мой учитель.

– Зачем? Если я лишусь всего, то не стану ничтожеством, потому что никогда им не был.

– Ты знаешь, я не…

– Но ты мной гордился, когда я, как ты сказал, поймал удачу, стал человеком.

– Я гордился тобой всегда. С самого первого дня, когда я тебя увидел, я знал, что ты достойный человек.

Крэйну трудно поверить, что тот, которого он принял как сына, способен на подлость. Хотел бы я возразить, рассказать ему хоть какую-то часть горькой правды, но, пожалуй, нет смысла его разочаровывать.

– Ладно, – отвечаю я и решаю сменить тему. – Что там нового в Ордене? Как подготовка к турниру?

– Какой теперь турнир в день траура.

– Придется перенести, да… – Я наконец делаю первый глоток напитка, уже приостывшего.

– Есть один мальчик способный, из прислужников. Думаю помочь ему пройти отбор. Может, ему повезет, как и тебе.

Прислужники – самая незащищенная часть Дворца. Они занимают в иерархии низшую ступень и настолько бесправны, что даже не удостоены ранга, которых всего восемь: от нулевого, которым обладает только правитель, до седьмого. Ранг дает человеку имя и статус, у прислужников же ничего нет за душой, кроме смутных надежд когда-нибудь выбраться из этой ямы и «стать человеком».

Их легко узнать по черному платку, завязанному на шее поверх простой серой рубашки до колен. Взгляд у этих несчастных опущенный, а запястья тонкие, как нитки. Они занимаются самой черной работой: уборкой, бытом, мелкими поручениями. Самая незавидная участь у тех, кто служит одной семье: их используют по полной. Редко, но можно встретить хороших хозяев, таких, как Крэйн.

Их не забирают из семьи силой. Родители отдают своих детей взамен на ежегодное жалованье за их службу и, как правило, забирают при достижении совершеннолетия – двенадцати лет. Кому-то удается получить ранг и остаться, но это почти невозможно. А тем, кто все-таки смог, вряд ли светит что-то выше седьмого ранга в Ордене. Один я умудрился прыгнуть аж до третьего.

Я не помню, как сам попал во Дворец. В прислуги берут лет с четырех, и мне, скорее всего, было столько же. Я мало что помню из прошлого. Я не знаю, откуда я родом и кто мои родители – мы с сестрой числились как сироты. Ее уже много лет нет в живых. Она была единственной нитью, связывающей меня с этим миром, единственным человеком, кого я любил.

Не раз я воровал еду, чтобы уберечь ее от голодных обмороков. Тайком, осторожно я пробирался в подсобку местного бара, где она работала. Сестра умоляла не рисковать, а я не слушал. Она время от времени что-то разбивала, и хозяин бара не упускал случая поднять на нее руку. Не отдавал палачу на растерзание, как положено, а делал это сам. С ее тела не сходили синяки… Все мои попытки защитить сестру кончались плетьми, потому на моей спине нет живого места – одни уродливые шрамы.

– Порекомендуй его главе Ордена, – говорю. – К твоему мнению всегда прислушивались. Если нужно, я тоже замолвлю словечко.

– И без него учеников мне хватает. Стар уже, не могу как раньше, но и пройти мимо не смогу, возьму его, – он вздыхает. – И да, еще хотел сказать. Нора на тренировках хорошо себя показывает. После турнира ее могут повысить до шестого ранга.

– М-м.

– Я подумал, тебе будет интересно. Вы же…

– Да-да, служили вместе.

И не только. Мы жили по соседству, можно сказать, дружили, если не больше. Но о том, что мы иногда переходили границы, Крэйн не знает.

– Может, придешь поддержать? Она, конечно, обижается, что ты про нее забыл совсем, но она всегда тебе рада.

– Посмотрим. А я что-то засиделся. – Встаю, поправляю плащ и направляюсь к выходу. – С утра меня позовет Председатель.

– Да, конечно. Ты, Вен, заходи иногда, – старик улыбается. – В любое время дня и ночи.

На улице ни единой души, но горят огоньки жилых домов. Новость о смерти короля наверняка уже разлетелась по всему миру, и люди не могут заснуть с мыслями о своем будущем.

***

Я возвращаюсь в замок – дом династии. Он просторный и мог бы стать кровом для нескольких поколений большой семьи, но сегодня он принадлежит одной будущей королеве. Дэмьен убрал конкурентов на престол, лишил жизней и отца, и старшего брата. И хотя о заговоре знаю только я, наверняка кто-то да догадывается, как все было на самом деле.

Смерть короля Эдриана никого не возмутила: он был стар и нелюбим народом. Но стоило ожидать, что люди не смирятся со смертью старшего наследника и обвинят в этом младшего, Дэмьена, ведь ни для кого не секрет, что сыновья короля не ладили и оба хотели короны.

Впрочем, все было исполнено безупречно. Нам удалось раздобыть нужный яд без свидетелей. В отличие от многих других, которые убивают в два счета, этот действует не сразу: он заражает тело многочисленными язвами на коже в виде желтых пятен, которые гноятся и проникают в плоть. Жертва медленно умирает в ужасных мучениях. Сначала захворал старший наследник, затем король, несколько слуг и лекарей. Все подумали, якобы болезнь естественна и заразна. Так эти несчастные и умерли запертыми в Алтаре, оплакивая свое поражение.

Королевская спальня находится под землей, в месте, называемом Алтарем. В правой его половине главные покои и покои секретаря, в левой – спальни членов семьи. Между половинами коридор длиною в пятнадцать шагов.

Спустившись, я направляюсь к себе в комнату, как вдруг слышу с левого конца этого коридора знакомый язвительный голосок:

– К кому это ходим по ночам?

– А я отчитаться перед тобой должен?

Это Тэта – служанка госпожи, в прошлом моя сослуживица и еще одна ученица Крэйна. Та еще чертовка. Она встает передо мной с гордо поднятой головой.

– Просто интересно. А чего ты здесь забыл? Зашел за вещичками? Или все еще чувствуешь себя как дома? Твой покровитель умер, и тебе бы… м-м… хотя бы сменить этаж.

– Пока я не получу приказ от госпожи или не захочу уйти сам, я останусь здесь.

– Совету это не понравится. Кстати, а ты уже решил, чем займешься после отставки? – она корчит довольную гримасу. – Ведь скоро все изменится. А твое время ушло, не так ли?

– А твое наступило, значит.

– Именно.

Тэта из тех людей, которые цепляются за любую возможность и готовы на все, лишь бы заполучить место повыше. Еще вчера она строила глазки королю и мечтала о браке с ним, а сегодня, упустив одну цель, сразу же взялась за другую и теперь метит на пост секретаря.

Человеку из простого народа сложно добиться королевской любви, но, я думаю, если бы Дэмьен не умер так рано, она добилась бы своего рано или поздно. Несмотря на заметную горбинку на носу, она многим привлекательна: красивое тело, черные заостренные ногти как символ протеста против всего и всех, глаза цвета полуденного неба и пепельные локоны до самой талии. Будучи уверенной в себе, она даже кланяется несколько надменно, будто оказывает ценную услугу своим подчинением. Одних она раздражает, других дразнит. Ее легко невзлюбить, легко ей восхищаться – в любом случае, ее трудно не заметить.

– Думаешь, госпожа решит иначе? – спрашивает Тэта. – Она мне доверяет. Шесть лет вот ей служу, и все отлично…

– Довольно трепаться. Скажи-ка лучше, как она.

– Ну так. – Она пожимает плечами. – Заперлась у себя, меня выгнала, а жениха принять не захотела.

– Да? Мне не сообщили.

– Айрон перед тобой буквально зашел. Сказал, что еще с утра заскочит.

– А кто-нибудь еще был?

– Вот нечего по ночам шляться, чтобы у меня все узнавать.

И зачем я терплю такое отношение. Она ниже меня на два ранга и по правилам должна кланяться и почитать, а не упрекать, да еще и с таким тоном.

– Спрашивают – отвечай, – говорю более твердо.

– Никто не приходил.

– А теперь ступай и охраняй госпожу. Нечего по коридорам, как ты говоришь, шляться.

– Как прикажете, господин Венемерт.

Она кланяется, как всегда, больше с издевкой, чем с почтением, и уматывает к себе, еле сдерживая смех. Я ни разу не видел ее унывающей, и неважно, есть ли повод для радости. Видела бы госпожа, как себя ведет ее служанка в первую ночь траура!

Дождавшись ее ухода, я направляюсь к правому крылу, отпираю массивную дверь своим ключом, захожу и перевожу дыхание. Подумать только, я – и совсем один в самом священном месте мира, в шаге от опустевшей королевской спальни. Я у вершины власти, о которой грезит половина человечества. Не имея за душой ровным счетом ничего, я сумел подняться так высоко, что теперь ловлю завистливые взгляды людей, которые когда-то вытирали об меня ноги. Я получил пост личного слуги, но наперекор всему стал главным советником, можно сказать, вторым человеком в государстве.

Зайдя к себе, я подхожу к зеркалу. Смотрю в эти бесцветные пустые глаза и спрашиваю себя: кто я и что мне нужно? Пусть даже я по какому-нибудь удивительному стечению обстоятельств сяду на трон, шрамы останутся со мной до конца дней нещадным напоминанием о моем рабском прошлом. Чего стоит только этот длинный рубец, пробегающий по всей правой щеке до края левого глаза.

Он и по сей день выглядит достаточно свежим, хотя украшает меня вот уже десяток лет. Люди видят во мне не человека, а раба, который поднялся непозволительно высоко, и всем не дает покоя мысль, чем же таким я зацепил короля Дэмьена, чем заслужил такую славу. Все предельно просто: я был честен. Я всегда имел свое мнение, спорил с ним, хотя никогда не подвергал сомнению его право поступить по-своему. Кто придумал, что короли любят лицемеров, которые только кивают им в ответ? Дэмьен знал меня слишком хорошо, чтобы усомниться в моей верности. Конечно, он понимал, что в один момент я могу позариться на корону, ведь всем известно, что жажда власти меняет людей до неузнаваемости. Но так устроена жизнь, что кому-то доверять приходится, и он выбрал меня.

Если Ларрэт выберет Тэту, я не думаю, что она не справится. Она хитрая, расчетливая, хорошо читает людей и манипулирует ими, а к тому же не глупая, хотя умеет таковой казаться. Быть может, ей не хватает опыта, а разум затуманен жаждой собственной выгоды, но своим стойких характером она хорошо дополнит мягкий нрав королевы.

Если я потеряю должность, я вряд ли останусь во Дворце. Да, я прожил здесь почти всю жизнь и, оказавшись за стенами, с трудом освоюсь к новому, но я не хочу оказаться во власти своих завистников и терпеть от них унижения. Снова. А если королева выберет меня? Буду ли я рад остаться на прежнем месте? Не лучше ли сбежать от всего этого? Кто знает, возможно, где-то в этом мире я еще почувствую себя наполненным и счастливым. Возможно, где-нибудь я найду свой желанный покой.

Как тут мрачно. Ни окон, ни воздуха – я будто брошен в темницу в ожидании казни. Комната вроде бы немаленькая, со всеми удобствами, но в такой темноте она кажется крохотной. Стены давят. Все-таки удивительно, что мне удалось провести здесь целых шесть лет и не тронуться умом.

Я подливаю масла в лампаду, чтобы не оказаться в кромешной тьме, и сажусь на край кровати. Уснуть вряд ли получится. Перед глазами одна и та же картина: король в предсмертных муках проклинает мир за то, что у него отнимают власть. Потерять ее для него больнее, чем попрощаться с жизнью. В детстве, будучи в тени старшего брата, он мечтал о троне и пошел на сделку со своей совестью, чтобы заполучить его. За шесть лет он не успел насытиться.

Нет, он был не из тех королей, которые лежат на подушках и питаются народными восторгами и собственным величием. Он старался сохранить мир и порядок, распределить скудные ресурсы планеты по справедливости и никого не оставить без хлеба, хотя порою бывал жестоким, если находил этому оправдание. Дэмьен был не самым честным человеком, но неплохим правителем. Он всю жизнь пытался доказать миру и прежде всего себе, что достоин короны. Дэмьен страстно желал наследника не потому, что семья входила в его систему ценностей. Он хотел, чтобы после него правили прямые потомки, он гневался, что не властен над этим.

Дэмьен сделал многое, и жить простым людям стало немного проще, но он подверг династию большой опасности. Если и Ларрэт не сможет продолжить род, нас ждут страшные времена мятежей и борьбы за корону. Мир развалится на части, и не факт, что наша крохотная цивилизация выживет после очередной катастрофы – мы и так стоим на обломках.

***

По ощущениям прошел не один час, а я все еще не сплю. Смотрю на часы и понимаю, что забыл их перевернуть, и время остановилось. Встану, пожалуй, пройдусь до ближайшего окна и узнаю, встало ли солнце. Я выхожу в коридор и поднимаюсь на первый этаж – просторный, полупустой зал с высокими узкими окнами. Снаружи все еще темно. Делать нечего, поднимусь на балкон, полюбуюсь напоследок видом. Кто знает, может, это моя последняя ночь в замке, и другой возможности не будет.

От второй подряд бессонной ночи немеют ноги, и я кое-как пробираюсь по винтовой лестнице до последнего этажа замка. Оказавшись на вершине, я делаю пару шагов навстречу свежему воздуху, крепко обнимаю пальцами парапет балкона и вдыхаю как можно глубже. Ночная прохлада приятно бодрит, ветер уносит из головы тревожные мысли и облегчает душу, полную терзаний от неопределенности.

Я стою в полной тишине, смотрю вдаль, как вдруг чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, оглядываюсь и натыкаюсь на пару напуганных глаз. Я узнаю в них Ларрэт, сестру покойного короля. Она стоит у ограждения и, видимо, была здесь и до моего прихода.

– Госпожа, прошу прощения, я Вас не заметил, – говорю с поклоном. Она кивает и переводит взгляд на звезды, чтобы скрыть слезы. – Зря Вы без сопровождения да у всех на виду. Это небезопасно. В такую-то ночь.

– Я хотела побыть одна, – говорит она тихо. – Еле ускользнула, – еще тише.

– Я бы Вас оставил, но…

– Нет, останься.

Минуту где-то мы стоим молча. Она смотрит в небо, я – на нее, украдкой.

– Почему он не подпускал к себе? Почему он не захотел попрощаться со мной?

– Он не хотел Вас расстраивать, – говорю. – Он не хотел, чтобы Вы застали его… в таком состоянии.

– А тебе позволил. – Это могло прозвучать с ревностью, но в голосе госпожи только боль и отчаяние. – Расскажи, о чем он говорил перед смертью. – Последнее слово она выдавливает с трудом.

– Обо всем.

– А последнее слово? Что он сказал?

– Боюсь, я не смогу при Вас так выражаться, чтоб в точности. Но… Он проклинал судьбу за… несправедливость, за то, что его жизнь оказалась слишком короткой.

Госпожа всхлипывает и закрывает лицо руками. В огромном плаще с большим капюшоном она такая маленькая, беззащитная – не такая, как обычно. Я никогда не видел ее растрепанной: ее платье всегда аккуратно выглажено, волосы собраны в низкий пучок, а сегодня они распущены и торчат из-под капюшона неуклюжими прядями. Ее лицо опухло от слез – это заметно даже в темноте.

Мне жаль Ларрэт. На ее плечи упала слишком тяжелая ноша. Не знаю, в силах ли я помочь ей. И уйти я не могу, не оставлять же ее на балконе в такую смутную ночь. Неловко, но приходится молча наблюдать в сторонке.

– И что теперь будет? – Ее голос едва слышен. – Я не справлюсь, не смогу. – Отрицательно качает головой. – Ну какая из меня королева? Я не готова. И я теперь совсем одна. Тебе, наверное… – она делает паузу, делает шаг навстречу и встает совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. – Тебе ведь знакомо, каково потерять всех, кого любишь?

– Да.

Она на пару секунд отрывает взгляд от звезд и смотрит на меня.

– Мы столько лет живем бок о бок, – говорит, – а я о тебе так мало знаю.

Дэмьен не запрещал нам общаться, но я знал, что ему это не понравится, и на всякий случай держался от госпожи подальше.

– Наверняка Вы много слышали обо мне, – отвечаю.

– Человека не узнаешь, пока он сам о себе не расскажет.

– По-моему, наоборот. Самого себя понять, а тем более объяснить другим, довольно-таки трудно. Со стороны виднее, что человек из себя представляет.

– Расскажи что-нибудь о себе, пожалуйста.

Самый странный вопрос на свете. Что значит рассказать о себе? Перечислить факты из биографии, выделить какие-то важные моменты, рассказать о своих интересах, о взглядах на мир? Я не знаю, что отвечать. Я сбит с толку хотя бы потому, что мне впервые задают такой вопрос не в деловом ключе.

– Расскажи о своей сестре, – помогает она. Ее глаза, успевшие к этому моменту высохнуть, горят искренним, но не жадным интересом.

– Ее звали Мерт. – Это все, что я могу выговорить. Неужели мне больше нечего рассказать о самом близком человеке? – Мы родились в один день, – продолжаю спустя время. – Она выглядела точно так же, как я, прямо копия. А так мы были совсем разные. Мерт хотела вернуться домой, к родителям, я – нет.

– Почему?

– Я знал, что нас нигде не ждут, а она верила в лучшее. Адресов и имен мы бы все равно не узнали, так что… Один раз мы, правда, попытались сбежать. Нам было по восемь лет.

Легко же я ей открылся. Я вроде как не собирался говорить на столь личные темы. Жизнь научила меня быть сдержанным в чувствах. Зачем их обнажать? Недругов они забавляют, а друзей – заставляют жалеть. Ни то, ни другое мне не нужно.

– И чем все кончилось? – робко спрашивает госпожа.

– Прислужникам за такое нарушение полагается по двадцать ударов плетью. – Мой голос, к счастью, ровный, не навязывается на жалость, а тело, напротив, напряжено до предела. Я снова чувствую ненависть, но теперь могу ее укротить.

– Двадцать?.. Извини, я не должна была спрашивать. Это все так ужасно… Двадцать ударов! Она ведь…

– В этот день Мерт и умерла, если Вы это хотели спросить.

В глазах Ларрэт вновь мелькают слезы.

– Этот мир слишком несправедлив, – шепчет.

– Я потом узнал, что они приходили забирать ее тело, но не застал их. Или они не захотели меня навестить, или я был в таком состоянии, что не заметил. Вообще, я плохо помню, что было после.

– Ты о ком?

– О родителях.

Возможно, мне сказали неправду. Они не могли появиться из ниоткуда, если в наших документах не было имен. Странно, но, в общем-то, какая разница.

Это было слишком давно, в другой жизни. Это случилось десять лет назад, мне было всего восемь. Я прокручивал сцену ее смерти в голове слишком часто, не раз видел во снах, и мне кажется, я отчетливо помню каждое слово, сказанное мной, королем и палачом. Я помню каждое движение, каждую деталь – мне кажется, именно так оно и было. Но мог ли я все это запомнить? Или додумал позже и убедил себя, что я прав? Я старался восстановить у себя в памяти полную картину, чтобы было проще жить дальше, но мне никогда не узнать и не вспомнить всей правды.

Одно мне известно точно: моя сестра мертва. Я не знаю, кого в этом обвинять, но знаю, что пытался ее защитить. Мой шрам – доказательство. Я не раз задавался вопросом: быть может, я ее и убил своей непокорностью?

– Ты сказал, ее звали Мерт, – говорит госпожа, когда я уже успел вновь во всех деталях вспомнить события того дня.

– Да. Вам, наверное, это что-то напомнило.

– Твое полное имя.

– Я был Веном при рождении, меня так звали и зовут по сей день. А полное – Венемерт – появилось позже, после тех событий. Есть такая адасская традиция, брать себе имена тобою убитых. Будто бы берешь на себя обязательство прожить чужую жизнь, которую отнял.

– Ты винишь себя в ее смерти?

– Да. Я уговорил ее сбежать, она не виновата.

– По-моему, виноваты те, кто допускает эту несправедливость.

– Законы, какими бы они ни были, общеизвестны. Вина на тех, кто сопротивляется.

– Я… Я хотела бы это все изменить. Нельзя лить кровь напрасно.

– Совсем недавно Вы говорили, что не хотите трона. Теперь Вы в себе уверены?

– Хотела бы, но не выходит. А ты в меня веришь?

Впервые за все это время мы по-настоящему смотрим друг на друга.

– Верю. – Я не люблю лукавить и обычно говорю ровно то, что думаю. Пусть этот раз станет исключением. Быть может, ей это нужно сейчас больше всего остального.

Возможно, я ее недооцениваю. Неуверенность при должном подходе можно превратить в преимущество. Все просто: человек взвешивает каждый шаг и потому идет по жизни более осознанно, он легко замечает собственные ошибки и исправляет их. Сомневающийся способен преодолеть любое препятствие, если найдет в себе силы начать и не сдаваться ни под каким предлогом. Для этого порою достаточно, чтобы в него верил кто-то другой.

Небо светлеет, и на границе с землей вот-вот появится красная полоса. Балкон замка – единственное место во Дворце, где можно встретить новый день. А сегодня мы увидим рождение новой эпохи.

– Я не сломаюсь, – говорит Ларрэт, устремив взгляд в горизонт. – У меня нет на это права.