Читать книгу Ледоколы, события, люди. Книга 7 - - Страница 5

Настоящий очерк является прямым продолжением предыдущего повествования о ледоколах, их капитанах и становлении будущих преемников, выбравших столь нелегкую профессию.

Глава 1

Совсем недавно бывший второй помощник капитана теплохода «Камчатка» из немецкой серии судов типа «Повенец», Геннадий Антохин, одним махом изменил свою дальнейшую судьбу, подтвердив согласие пойти на приемку нового ледокола «Адмирал Макаров», самого мощного дизель-электрического из всех бывших и ныне существующих во всем мире, наравне с недавно принятым первенцем – «Ермаком», в финскую столицу Хельсинки, бывший российский Гельсингфорс. Впоследствии он и сам не мог объяснить мотивы столь неожиданного решения, в корне перевернувшего его судьбу, в которой еще несколько дней тому назад не было никаких неожиданностей. Последующие ссылки на какое-то высшее озарение вряд ли справедливы, появившись позднее, они всего лишь создавали какую-то базу для оправдания принятого решения. Вероятнее всего, тяга к ледоколам возникла именно во время плавания той же «Камчатки» по трассе СМП под проводкой ледокола, без особого напряжения форсировавшего метровые льды, которые для транспортных судов являлись непреодолимым барьером. «Ермак» являлся головным ледоколом в новой серии из трех судов. Будучи головным, он унаследовал у своего древнего прародителя не только название, но и недоступные другим собратьям возможности – естественно, на современном уровне.

Сказав «А», нужно говорить и «Б». Геннадий прекрасно понимал, что заднего хода у него нет, и хотя чувство нового и неизвестного не покидало его и интуиция подтверждал а правильность сделанного выбора, но в глубине души возникали сомнения: «Правильно ли я сделал? Смогу ли? Не стану ли посмешищем в глазах опытных ледокольщиков, не имея никакой практики в работе на совершенно незнакомой категории судов, к тому же на самом мощном ее представителе, с таким капитаном?» Абоносимов, будущий Герой Социалистического Труда, уже тогда был хорошо известен, а о его крутом характере ходили легенды. Опыт ледового плавания по Северному морскому пути на «Камчатке» хотя и давал общее представление о плавании во льдах, но его и близко нельзя сопоставить с грядущими заботами, как сравнивать крыловских басенных слона и моську. И чем меньше времени оставалось до отъезда, тем чаще возникало неведомое ранее чувство, хотя оно является совершенно естественным для здравомыслящего человека. Но что бы ни утверждала теория и как бы ни доказывала оправданность сделанного шага, она остается лишь общим мерилом, а практика, заточенная под конкретного человека, – совершенно иное. Природа не удосужилась придумать секретную кнопку в человеческом организме, способную отключать нежелательные эмоции, как у неодушевленных, бесстрастных машин и механизмов, созданных тем же человеком, способных при перегреве останавливаться. Наверное, в этом и заключается ее мудрость – в желании оградить разумных существ от деградации и вымирания, ибо жизнь превратится в монотонное существование, лишенное бурь и страстей, если при малейшей опасности уходить в иллюзорное восприятие вследствие отключения эмоциональных составляющих. Они-то и являются основными двигателями научно-технического прогресса, как и дальнейшей эволюции разумных существ, занимая самую нужную ступень в регулировании жизненных процессов, как и в стремлении к будущим достижениям, не удовлетворяясь сегодняшним днем.

Наступил день Х, и вторая группа принимающих новый ледокол членов экипажа вылетела в Москву, а затем через тогдашний Ленинград в соседний Хельсинки, бывшую российскую военно-морскую базу Гельсингфорс. Приемка судов за границей, да еще в капиталистических странах, дело поистине государственное, и наверняка, чтобы отправить туда нужных специалистов, каждого рассматривали едва ли не под микроскопом. Направление на суда, тем более такие сложные и ранее неизвестные, с большими экипажами, осуществлялось в несколько этапов: в первую группу входили старшие командиры во главе с капитаном (за исключением старшего помощника, который традиционно возглавлял вторую группу, потому что в его заведывании не было сложных механизмов, электрического оборудования машинного отделения), представитель компании, в основном из технического управления, ну и, конечно же, приставленный к ним замаскированный под «стаю воробьев» поверенный или сотрудник конторы, как же без него: а вдруг пустятся во все тяжкие или, хуже того, разбегутся в разные стороны – доверяй, но проверяй. Вот он, обычно кося под своего парня, присматривал за ними, словно наседка за цыплятами, да и кто знает, что он напишет о каждом в своем отчете, как бы ни старался показать панибратски открытую душу.

Наличие в первой группе соглядатая с гораздо более широкими полномочиями начисто лишало первого помощника капитана возможности оказаться в одной из первых групп и переносило его в самую последнюю, с оставшейся частью матросов и обслуживающим персоналом. Иногда и вовсе он должен был впервые ступить на борт судна уже в советском порту, куда пароход направляли после приемки у завода-строителя для бункеровки, пополнения снабжения и приема оставшейся части экипажа. Что он при этом испытывал, неизвестно, но ничего хорошего – это точно, хотя ради интереса и понимания действительного отношения к участи представителя партии, как они любили себя величать, было бы совсем неплохо знать, не скрываются ли корыстные частно собственнические интересы партийного радетеля. Да и как-то неудобно было ощущать себя, будучи в столь высоком ранге, никому не нужным, что очень сильно ущемляло его авторитет, не считая материальную составляющую.

Поэтапное направление экипажа было логичным и вполне оправданным: зачем направлять за два-три месяца до приемки большинство команды, если им там делать совершенно нечего, разве что ознакомиться со шваброй, оборудованием камбуза и якорными клюзами? Более того, они будут только создавать ненужные помехи, изнывая от безделья, да и финансовая сторона тоже играла немаловажную роль. Командировочные в валюте – это совсем не ничтожные подфлажные и превосходят их во много раз, невзирая на табель о рангах: они одинаковы для всех, ибо желудку глубоко плевать, капитан ты или уборщица.

Конец весны даже в северной Финляндии немногим отличается от среднерусского, когда изумрудная листва притягательна и своей свежестью напоминает о недавнем рождении и радостях жизни в преддверии наступающего лета. Клен, дуб и благоухающая липа ничем не отличаются от российских, и, заблудившись среди многочисленных лиственничных лесов, невозможно определить, где находишься: то ли это Ленинградская область, то ли капиталистическая Финляндия, – деревам человеческие разборки по боку, и национальностей у них не существует. В пятимиллионной Суоми основная часть населения проживает в южных районах, в отличие от малонаселенной полярной Лапландии, родине Деда Мороза (или Санта-Клауса для остального мира), где карельские аборигены пасут стада северных оленей, подобно нашим материковым чукчам, эвенкам, юкагирам и ненцам.

Страна долгое время находилась в составе Швеции, а затем в результате наполеоновских войн перешла к России, сохранив свою аутентичность и автономию, даже собственный парламент. Хотя формально она и являлась королевством, но до введения президентского правления ею управляли регенты. Регентство было отменено вслед за обретением независимости в конце 1917 года совершенно мирным путем, по инициативе самого короля, добровольно отказавшегося от своего монаршего титула. Хороший пример для подражания, жаль, что последователей у него раз-два и обчелся.

Географическое положение между двумя великими державами, Германией и Советским Союзом, дорого обошлось финнам: сталинский СССР «пообкусывал» немало ее территорий, и даже мирный договор 1948 года стал результатом значительных уступок Суоми, в противном случае она была бы просто поглощена своим восточным соседом и стала бы еще одной республикой в составе СССР. А где бы мы самые современные ледоколы и транспортные суда ледового плавания, начиненные самой современной электроникой, строили?

Впрочем, одними лишь «броненосными» судами дело не кончается, многому у них можно поучиться: в промышленности много новых инновационных отраслей, не ограниченных, как в прежние времена, одной лишь деревопереработкой. Прошло чуть более четверти века, и полуразрушенная страна превратилась в процветающее государство, год от года повышающее благосостояние граждан и развивающее сложнейшие отрасли экономики – одни лишь суперсовременные ледоколы чего стоят. Прежние «убогие чухонцы» превратились в самодостаточных, c глубоким чувством собственного достоинства и гордостью за свою родину людей, настоящих, а не «квасных» патриотов, ибо родина отвечала им заботой, постоянным повышением уровня жизни и социальных благ.

На верфи уже находились капитан В. И. Абоносимов, главный механик М. Ф. Ляхоцкий и старший электромеханик Василий Грабовый, проживающие в отдельном коттедже поблизости от верфи Вяртсиля. Остальные приемщики и примкнувшие к ним лица – в небольшой уютной гостинице Layonrot без привычного надзора и опеки (что касалось всех членов экипажа), осуществить которые было практически невозможно, разве что приставить к каждому финского полицейского, но вряд ли свободолюбивые «чухонцы» на это согласятся. Как уже упоминалось, помполит отсутствовал, а куратор с «конфетной фабрики» действовал иными способами, ибо ему дозволялось то, что при одном лишь упоминании у любого «комиссара» по спине пробежит холодок и вспотеют ладони. Поэтому вместе с прибывшей молодежью он ходил в ресторан Espila смотреть стриптиз – куда денешься, ведь запретный плод сладок.

Управление конторы по Приморскому краю находилось по соседству с конфетной фабрикой, и проходящих мимо прохожих накрывал ванильный аромат конфетных сладостей и составляющих пряностей, откуда и прилипло к соответствующим сотрудникам довольно беззлобное прозвище, которое в городе все знали. Из остальных развлечений можно отметить посещение танцевального зала с предварительным приемом ста граммов привезенного с собою «допинга», ибо цены на него в Суоми безбожные, хотя вкус божественный. Недаром такими популярными были у финнов поезда и автобусы, словно в насмешку именуемые «поездами здоровья», хотя, по сути дела, нездоровья: после накачивания дешевым российским алкоголем говорить о здоровье язык не поворачивается. В ночь на субботу, после окончания рабочего дня, группы финнов выезжали на выходные в Ленинград, чтобы набраться до поросячьего визга, и многих из них в невменяемом состоянии, обездвиженных и ничего впоследствии не помнящих, забрасывали в автобусы, словно бесчувственные чурбаны, после дешевых советских напитков. Даже малопьющие редко могли устоять против такой соблазнительной выпивки, недаром же ныне покойный великолепный актер Анатолий Папанов в известной кинокомедии произнес: «На шару пьют даже язвенники и трезвенники».

Все действо сильно напоминало такие же популярные поезда здоровья на зимние выходные из Владивостока в Посьет, когда обширная бухта Новгородская еще не была отравлена клинкером и углем. Косяки крупной корюшки, зубатки позволяли самому неискушенному рыбаку добывать по нескольку сот завидных экземпляров, а у настоящих рыбаков счет шел на тысячи. Существовал немалый отряд искушенных, которые заблаговременно группировались по четверкам согласно местам в одном купе, сбрасывались на ящик водки и, скрываясь от собственных жен и домочадцев, бражничали целых двое суток, даже не разматывая удочки. Покупали корюшку у самозанятых рыболовов, благо тогда она стоила в разы дешевле, и возвращались домой, попахивая застарелым перегаром и объясняя его появление традиционным: «За удачную рыбалку сам бог велел».

Для Геннадия, воочию наблюдавшего такие процессы в цивилизованной Суоми, они стали откровением. До этого ему приходилось сталкиваться с такой категорией граждан, подрабатывая в котельной жилого дома для поддержания семейного бюджета во Владивостоке в курсантские годы. Учебе это не мешало, поскольку курсанты исполняли роль «паханов», а вкалывали от души местные бомжи, так как от этого зависело их зимнее выживание – провести ночь в теплом помещении котельной. Помнится, что среди них находился участник Великой Отечественной войны, капитан, Герой Советского Союза.

После приемки «Адмирала Макарова» и последовавшего гарантийного ремонта в шведском Гетеборге и в Хельсинки Антохин пришел к выводу, что в Суоми проблема пития стоит гораздо более серьезно, чем в своей стране. Пьют все, что горит, даже на самом высоком уровне социальной и производственной сфер: на Вяртсиля во время ремонта генералитетом верфи были выпиты 300 (триста) литров спирта «Прима». Трудно поверить, но это неопровержимый факт, хотя была разработана и действовала антиалкогольная программа со столь знакомым нам стилем; жаль, что они не знали о социалистическом соревновании, но «обещать – не значит жениться».

На всю жизнь запомнился случай, который пришлось лицезреть вместе с женой. В июле 1973 года, получив свой первый профсоюзный отпуск, Геннадий вместе с супругой погостил у родителей в Красноярске, а затем отправился в путешествие через всю страну до Ленинграда в купе железнодорожного вагона. Никаких мыслей о Финляндии и в помине не было, да и кто мог знать, что вскоре с ней придется так близко познакомиться. Приехали на Московский вокзал, рядом с которым находилась гостиница «Октябрьская», решив попробовать снять номер, если повезет – с гостиницами тогда едва ли не такая же проблема была, как и съездить за границу, впрочем, как и со всеми остальными услугами по устройству быта. Но «мечты, мечты, где ваша сладость»? Все оказалось гораздо прозаичней, и по уже знакомой традиции через швейцара – не за спасибо, конечно – сняли комнату в жилом фонде. Через пару дней снова оказались по какой-то надобности возле той же гостиницы около пятнадцати часов. Невольно пришлось наблюдать следующую картину: на площади стояли два автобуса шведской фирмы «Вольво», в салонах которых был слышен громкий гвалт и выяснение отношений. Перед одним из них метался, словно ужаленный, гид и страшно матерился – далеко не всякий боцман так сможет. Увидев заинтересовавшуюся парочку, извинился перед женой Геннадия и как ни в чем не бывало продолжал: « У, эти долбаные чухонцы! Опаздываем на погранпереход в Выборге, а одного чухонца до сих пор нет, попробуй добейся от этих невменяемых, где его искать». Спустя некоторое время появился пропавший, держа в каждой руке по полной авоське водки, в сумме не менее ящика. Подошел к двери, и сразу же из обоих автобусов донеслись дикие одобрительные вопли. Он встал на подножку, занес ногу на вторую ступеньку, и тут его потащило назад. Он начал падать навзничь, земля ведь крутится, но мгновенно с насиженных мест вскочили двое и, к изумлению Геннадия с супругой, не замечая своего уставшего товарища, перехватили обе авоськи с водкой – и снова в автобус, не обращая внимания на грохнувшегося затылком об асфальт соотечественника. Необычайно странно, что никто не вышел помочь ему, и, немного полежав и поняв, что помощи от соотечественников не дождется, тот сам залез в автобус под одобрительные крики хорошо поддатых сидящих коллег.

«Запретный плод сладок». Давно известно: чем ожесточеннее борьба с алкоголем, включая «сухой закон» и установление заоблачных цен, тем сильнее противодействие, выражающееся в скачке самогоноварения, активизации бутлегеров и контрабанды, увеличении в разы случаев отравления различными спиртосодержащими суррогатами. История помнит много примеров подобной борьбы, включая СССР и США, да и Финляндия не осталась в стороне, что и подтверждается резко усилившимся пьянством, особенно на дармовщинку. Стоит отметить, что некоторые люди или целые кланы нажили на этой стезе громадные состояния: пример быстрого обогащения семейства Кеннеди является наиболее характерным, хотя и исключительным по своему исполнению. Дед бывшего президента Джона Кеннеди, одного из самых ярких в истории страны, будучи послом Соединенных Штатов в Великобритании в период Первой мировой войны, зная о готовившемся введении «сухого закона» в 1920 году, заблаговременно закупил несколько пароходов шотландского виски по оптовым ценам, ну а с дальнейшим все ясно.

Тем не менее финны при всем пристрастии к спиртному имеют один из самых высоких показателей производительности труда в мире, каковой нам и не снился, не забывая развивать лидирующие отрасли, ранее и вовсе не существовавшие: «Пьян, да умен – два угодья в нем», – гласит народная пословица, хотя и не столь однозначная.

Некоторые члены экипажа, не довольствовавшись привычной суетой, в отсутствие наставника морали и целомудрия вступали в более тесные связи с местным населением, привлекая противоположную половину своим новым финским костюмом, словно селезни среди серых уток, а финский костюм, который был в Союзе неосуществимой мечтой, в Суоми тоже немаловажная деталь верхней одежды.

Вновь прибывшие, пообвыкнув в незнакомых условиях и посоветовавшись с уже пожившими, вскоре наладили свой быт, тем более что оборудование номеров коттеджа отвечало самым придирчивым требованиям: собственная кухня с газовой плитой и набором столовой посуды, как и наличествующий туалет с непременной ванной комнатой, – что еще нужно неизбалованному отечественным сервисом человеку. О перебоях с продуктами, ставших неотделимой частью советской жизни, в стране лесов и озер, как пелось в популярной тогда песне «Карелия», и слыхом не слыхали. В магазинах было столько еды, что, немного перефразируя Виктора Шкловского, «съесть было нельзя». Ее обилие и отсутствие очередей просто поражали, многое из предлагаемой снеди и вовсе было неизвестно нашим потребителям, так как в наших продовольственных магазинах напрочь отсутствовал подобный ассортимент, и тем более было неизвестно, с чем его едят. В СССР уже не осталось людей, помнящих дореволюционное изобилие магазинов, и спросить у кого-нибудь из своих было уже поздно – цепочка времени оборвалась. Разве что прочесть в сочинениях Гиляровского, особенно «Москва и москвичи». К хорошему привыкают быстро, и вскоре уже никто ничему не удивлялся: запросы сразу же увеличились в соответствии с возможностями, а командировочные выплаты с лихвой их компенсировали.

Мореходы постарше старались экономить и в первую очередь озаботились покупками по заказам жен, да и сами не прочь приобрести какой-либо лакомый дефицит, который дома днем с огнем не сыщешь. Приноровились готовить еду в своих номерах, покупая свежие продукты на рынке, где они были существенно дешевле, а свежесть лишь усиливала аппетит. Рано утром, идя за только что выловленной рыбой на Старый рынок в районе южной набережной, поблизости от Никольского собора и памятника Александру Второму, через сквер, где все дышит воспоминаниями об ушедшей Российской империи в одних названиях, которые никому не вздумалось переименовать или тем более сломать, Геннадий невольно будил спящих на газетах бомжей, сверху так же прикрывшихся печатными ежедневными изданиями. Бывших людей без особого места жительства, выбравших добровольно такой стиль жизни, никто не сгонял с насиженных мест и не тащил в ближайшую каталажку, если они не нарушали общественный порядок. Теплая летняя погода среди цветущей флоры сквера располагала к расслаблению, и бомжи чувствовали себя вполне комфортно, протягивая руки, как нищие на церковной паперти, но при этом не пытались даже вставать: «Uksi marka», – просили подать финскую марку для поправки здоровья, в общем, вели себя как непуганые коты на помойке. Хотя в нашем понимании помоек в Финляндии не существует, а в борьбе за экологию страна впереди планеты всей, и правильно делает – заботится о будущих поколениях, чтобы росли сильными и здоровыми, не обреченными на вымирание, ибо все канцерогены постепенно накапливаются и передаются в увеличивающихся масштабах на генном уровне, вследствие чего национальная идентичность деградирует и растворяется среди других, более сильных.

Глава 2

Но пора было и честь знать – заканчивать с вольным и беззаботным образом жизни в сытой Суоми, иначе от благоприобретенной привычки трудно будет избавиться на родине, не избалованной столь щедрым выбором, да и взаправдашнее лето наступило, время сенокоса для настоящего ледокола на трассе Северного морского пути.

12 июня 1975 года в 14:20 по местному времени, в ходе первой настоящей вахты, выпавшей на долю Геннадия, на новом ледоколе подняли Государственный флаг СССР, что и положило конец привычной вольнице, тем более явился помполит во главе разношерстных остатков экипажа. А вместе с ним появился журнал учета увольняемых с обязательным инструктажем, росписями и непременными «тройками». Пришлось возвращаться на реальную землю, отчего добавилась серая тоска при одном вспоминании о комсомольских и партийных собраниях, социалистическом соревновании, ежемесячном подведении итогов и, конечно, бесконечном изучении правил поведения советского моряка за границей. Все давно забытое возвращалось на круги своя. Все бы ничего, будь хоть какой-нибудь толк в этих сборищах, на самом деле являющихся чисто протокольными мероприятиями.

Вечером прошел обязательный банкет по случаю вступления «Адмирала Макарова» в должность, с тостами, речами и традиционными напутствиями и пожеланиями. Приняли минимальное количество «дорогого» буржуйского топлива, пресной воды и экологически чистых финских продуктов, достаточных до Ленинграда, который находился, как говорили несколько сотен лет тому назад, на расстоянии полета стрелы. Хотя город и являлся окном в Европу со времен Петра Великого, но сравнение с тихим и уютным Хельсинки было явно не в пользу нашего мегаполиса. Наверное, правильно поступали советские вожди, законопатив все забугорные окна, чтобы соблазна не было. За три дня стоянки в городе многое успели сделать, и прежде всего забункеровались «дешевым» топливом и пресной водой до проходной на Кронштадтском фарватере осадки и снялись на полярный Мурманск, бывший Романов-на-Мурмане.

Прошу прощения у читателя за использование слова «дешевое» топливо в кавычках. Оно лишь напоминает небольшое расследование из цикла «Район плавания от Арктики до Антарктики», доказывающее, что «дешевого» топлива не существует и это всего лишь досужая выдумка властей.

Интересная драма разыгралась в начале Великой Отечественной войны между двумя крупными флотоводцами – командующим Северным флотом вице-адмиралом Арсением Головко и начальником Севморпути, дважды Героем Советского Союза, будущим контр-адмиралом Иваном Папаниным – по поводу направления арктических конвоев с военными грузами, которые являлись вопросом жизни и смерти для отступающей Красной армии. Головко предлагал направить грузопоток на незамерзающий Мурманск, а Папанин, увешанный наградами, как новогодняя елка игрушками, будучи любимцем вождя, настаивал на Архангельске, мотивируя свое решение гораздо более близким к фронту расстоянием, что значительно ускорит доставку крайне необходимых вооружений и амуниции к линии фронта. Воевать-то приходилось с подвоза, ибо значительная часть отечественной техники была уничтожена противником в первые дни войны. Вождь всех народов принял сторону гораздо более именитого и знаменитого полярника, но с началом зимы, к тому же необычайно холодной, Архангельск, что называется, встал из-за непреодолимой ледовой обстановки, а маломощные ледоколы не смогли справиться с небывалым ледоставом. Пришлось срочно менять направление конвоев на Мурманск, оставив Архангельску незамерзающие летние месяцы. После этого Сталин изрядно охладел к своему полярному любимцу. К слову сказать, Северный флот находился еще в зачаточном состоянии, и если с подводными лодками было более-менее в порядке, то самыми крупными надводными кораблями являлись всего-навсего четыре эскадренных миноносца.

О буднях Северного флота во время войны и проводке северных конвоев, со многими трагическими, но, к сожалению, действительными потерями, впервые поведал Валентин Пикуль в своих романах «Океанский патруль» и «Реквием каравану PQ-17», и желающие могут их прочесть. Конечно, какого-либо сравнения с германскими или тем более английскими линкорами и крейсерами, не говоря о стаях эсминцев, быть не может – слишком разные категории.

Обогнув всю Скандинавию с запада и оставив за кормой Балтийское, Северное и Баренцево моря, прибыли в самый большой в мире заполярный город, под четыре сотни тысяч населения, и хотя в разгаре был июнь и теплый Гольфстрим омывает Мурман, что и делает порт не замерзающим, в чем его главное достоинство, но пришлось доставать куртки. Заполярье давало о себе знать, и при десятиградусной температуре не очень-то разгуляешься налегке.

В Ленинграде какими-то неведомыми способами завпроду и старпому удалось раздобыть на складах «Торгмортранса» 3500 бутылок пастеризованного пива долгого хранения «Московское», и второй помощник, воспользовавшись неслыханной удачей, забил столь желанными бутылками все под кроватное пространство. Во Владивостоке того времени пиво являлось одной из болевых точек: в продаже бутылочное и вовсе не водилось, а единственный так называемый пивбар на остановке «Постышева», как и качество того псевдопива, лучше не вспоминать. Но если уж пошла масть, то играй до конца, и случайно оказавшийся за кормой ледокола у мурманского причала сейнерок с нежнейшей копченой малосольной скумбрией оказался как нельзя кстати. Что называется, нашелся по запаху.

Стоянка в городе растянулась на целых две недели в ожидании готовности только что построенного атомного ледокола «Арктика», второго атомохода в мире, которому в недалеком будущем было уготовано переименование в честь недавно усопшего генсека Брежнева, что продлилось совсем недолго, и вскоре ему вернули полученное при рождении имя, сделав соответствующую мину при плохой игре, будто переименования и не было. Тогда еще никто не знал, что именно «Арктике» уготовано быть первой из надводных судов, побывавших в географической точке Северного полюса.

Сам Мурманск на судовой люд особого внимания не произвел: город рыбаков и начальный пункт Северного морского пути, что подчеркивало недавно созданное Арктическое морское пароходство с относительно небольшим количеством судов, в основном небольшого тоннажа, ориентированных на восточное побережье субконтинента и многочисленные острова, где снабженческих точек было как муравьев в муравейнике.

Вокруг столь привычные сопки, на которых и раскинулся город. Несмотря на начало июля, далеко не все деревья полностью обзавелись листвой, зеленый их убор лишь частично напоминал о наступившем лете, да и свежий ветер с просторов Баренцева моря тоже не давал застояться, что и не мудрено, ибо даже на макушке лета температура морской воды держится в районе +10 градусов, и никакой Гольфстрим тут не поможет, а пляжный сезон отпускники предпочитают проводить на берегах Черного моря, хотя родное Баренцево под боком. Рабочий, рыбацкий и мастеровой город изначально построен для этих целей, и рассчитывать на какие-то изыски с вычурными дворцами и галереями не приходилось, тем более что и основан всего лишь в 1916 году, а о последующих годах читатель все знает.

Наконец-то «Арктика» явилась во всем великолепии, закончив неотложные дела, хотя полностью с ними справиться вряд ли у кого получится, их, согласно одному из перлов Жванецкого, как и «ремонт, можно только прекратить». Сразу же взяв лидерство, новенький атомоход под командованием Юрия Сергеевича Кучиева и следующий за ним «Адмирал Макаров», два самых мощных в своих нишах ледокола, последовали на трассу Северного морского пути вплоть до мыса Шелагский, бывший Святой Нос, получивший свое первое название из уст его перво открывателя Семена Дежнева в 1648 году и охраняющий вход в Чаунскую губу, где находится Певек – центр восточного сектора Арктики в Восточно-Сибирском море. Невозможно представить, каким образом первые землепроходцы на своих утлых деревянных кочах забирались в столь далекие, ненаселенные и неведомые пространства, не ведая, кто из них вернется обратно; наверное, для этого нужно родиться без страха и упрека, словно иллюзорным инопланетянином, придуманным фантастами. Представить кажущиеся фантасмагорическими картины их подвигов невозможно; хотя и существуют книги и кинофильмы, но все они в большей степени рисуют скорее картину, придуманную их далекими потомками, не имеющую ничего общего с действительным положением дел, все-таки они в первую очередь были людьми, со всеми присущими им недостатками и глубокой религиозностью. Вероятно, именно она и служила им путеводной звездой, защищая их разум, и в самых тяжелых случаях они полагались на одну лишь веру, которая являлась основным мотивом в осуществлении почти нереальных задач, стоящих на пути к свершениям, иначе невозможно даже предположить, что ими двигало в экстремальных ситуациях. Они не могли не знать, что большая часть отряда не вернется домой, а может быть, и все, и это в самом деле происходило со многими экспедициями в полунощные моря. Небольшие деревянные кочи, оснащенные парусом и несколькими парами весел – вот и все более чем скудное оснащение экспедиций в неизведанные ледовые дали. Безжалостное время съело подавляющее количество немногочисленных документов, свидетельствовавших о реальных страданиях и мучениях первопроходцев, и даже имена большинства землепроходцев исчезли в глубинах бесконечного пространства-времени.

Как уже отмечалось выше, Геннадий, отработав два полных рейса от пунктов северной Чукотки до поселка Черский на второй (после Волги) по популярности российской реке – Колыме на теплоходе «Камчатка» при плавании во льдах, включая следование в составе каравана судов за ледоколом, особых затруднений и впечатлений не испытал. В целом обстановка на трассе в тот год была благоприятной, и в возможностях лидирующих ледоколов не было случая удостовериться, не гнаться же за настоящими паковыми льдами до Северного полюса.

Караван в основном следовал по чистой воде, возглавляемый одним из уже хорошо нам знакомых линейных ледоколов – «Ленинград» или «Москва», и вахтенный второй помощник с хроническим недосыпанием от постоянного бдения над многочисленными коммерческими отчетами, в которых немудрено запутаться даже дошлому товароведу (потому и называют вторых помощников «ревизорами»), неоднократно путал время суток, что не удивительно и для не обремененного обязанностями четвертого помощника из-за полярного дня, когда солнце, совершая круговые путешествия по небесной сфере, и не думает касаться горизонта, лишь обозначив некоторое снижение, словно Икар на огненной колеснице. Приходилось постоянно опаздывать или вовсе не приходить на обед из-за вахты, начинавшейся ровно в полдень, хотя стол для вахтенных был накрыт за полчаса до нее; хорошо, что буфетчица взяла шефство над молодым красивым ревизором и не забывала подкармливать, заблаговременно напоминая об обеде. Как тут не вспомнить слова Владимира Высоцкого, столь популярного тогда: «Хорошо, что вдова все смогла пережить, пожалела меня и взяла к себе жить».

Свободного времени катастрофически не хватало, и, вглядываясь с крыльев ходового мостика в корму впереди идущего ледокола, Геннадий с оттенком зависти наблюдал за бегающими по вертолетной площадке людьми и даже собаками, мечтая о чем-то подобном, не задумываясь о материализации тайных мыслей. Но как бы то ни было, а произошло то, что и должно произойти, то есть в тот момент судьба обозначила будущее, заглянув ненамного вперед, а там уже твое дело – принимать ли это как предзнаменование грядущих дней или же не обращать внимания, считая их появление не более чем сиюминутным желанием от увиденного воочию. Тогда и произошел перелом в сознании, обозначивший его дальнейшую судьбу, хотя ничего подобного в голову не приходило.

На новом ледоколе шла интенсивная учеба по изучению всего сложного хозяйства судна экипажем ледобоя, составлялись необходимые, обязательные, согласно нормативным требованиям, инструкции и таблицы, как и многое другое, без чего судно обойтись не может, по мнению многочисленных проверяющих, представляющих собой непоколебимый, быстро растущий бюрократический столп, словно пещерный сталагмит.

Проскочив почти свободное ото льда Карское море до архипелага Северная Земля, атомоход зашел в пролив Шокальского между островами Октябрьской Революции и Большевик (у нас даже не известные никому острова привязаны к революции), где еще держался трехметровый припай, и трое суток штурмовал казавшиеся непреодолимыми ровные ледовые поля, так что осколки льда летели во все стороны, вспыхивая на солнце алмазными россыпями. Вдоволь натешившись и познав свои ледобойные возможности, «Арктика» последовала дальше, а за ней, как привязанный, «Адмирал Макаров». Лед на подходе к проливу Вилькицкого, соединяющего Карское и море Лаптевых, между полуостровом Таймыр и архипелагом Северная Земля, как и в самом проливе, которым впервые прошел знаменитый шведский полярник Адольф Эрик Норденшельд в 1878 году, был проходим для атомохода с его семидесяти пяти тысяче сильным ядерным двигателем, исключая некоторые многометровые барьеры, когда нужно было бить несколькими попеременными ударами. Для «Макарова» самостоятельное форсирование пролива, вероятно, возможно было бы лишь с переменными ударами на всем его сто тридцатикилометровом протяжении, все-таки тридцать шесть тысяч лошадей уступают семидесяти пяти. В ледовом канале, оставляемом атомоходом, его дизель-электрическому собрату приходилось использовать полную мощность, дабы не отстать.

Назвать это лишь движением за ним, как за лидером – значит ничего не сказать: из-под корпуса атомохода выворачивались самые настоящие громадные глыбы хорошо отфрезерованного синеватого льда, свидетельствовавшие о его бронебойной прочности, и даже самых продвинутых атеистов при взгляде на беснующуюся стихию, вызванную мощью «Арктики» и ее винтов, так и подмывало произнести молитву с обязательными словами: «Господи, спаси и сохрани!» Экипаж напоминал кающихся на Храмовой горе грешников, чувство общей опасности, хотя она являлась всего лишь кажущейся, сблизило всех, но легче от этого не становилось. Быстрая езда на грузовике по ухабистой проселочной дороге и близко не сравнима с неимоверными по силе нерегулярными ударами и толчками, от которых валило с ног, за что бы ты ни держался, отрывало стационарные стулья и кресла вместе с креплениями. О том, что творилось в каютах, рассказать невозможно, разве что представить картину после бомбежки бомбами большой мощности. Остается лишь удивляться, как судовым кокам удавалось приготовить пищу, которую невозможно было есть, не рискуя остаться без зубов или с откушенным языком. Больше всего доставалось вахтенным помощникам, обязанным заполнять судовой журнал сразу же после вахты: их каракули вряд ли расшифровали бы сионские мудрецы, даже шумерская клинопись, не говоря о китайской грамоте, казалась не такой уж неразрешимой загадкой.

Некоторую передышку получили с выходом в море Лаптевых, но она продолжалась недолго, и с выходом в Восточно-Сибирское море, в Айонском ледовом массиве, вновь началось повторение пройденного с еще более тяжелыми полями многолетнего льда, когда даже атомоходу дальнейшее продвижение давалось с трудом, он стал чаще застревать, а затем сдавал назад и снова бросался вперед, как тренированный охотничий пес на дикого кабана, с еще большей яростью. Эти минуты являлись самыми желанными для «Адмирала», внезапно прекращалось землетрясение, и наступала тишина, от которой звенело в ушах – скорее всего, барабанные перепонки продолжали вибрировать по инерции еще какое-то время. Геннадий до сих пор сожалеет, что тогда не додумался умыкнуть один из судовых журналов того времени в качестве незабываемого экспоната и попытаться прочесть свои собственные каракули, временами смахивающие на узелковую письменность древних инков в южно американских Андах.

На подходе к конечному пункту назначения, мысу Шелагский, ледокол «Ленинград» с капитаном Холоденко, бывшим когда-то у капитана Л. Ф. Ляшко вторым помощником на «Москве», безуспешно ковырялся в тяжелом льду с каким-то «грузовиком». «Вадим, – обратился к Абоносимову Кучиев, – я помогу ему», – после чего крутанулся вокруг «Ленинграда» и встал, будто размышляя и храня молчание. Минут через десять последовало: «Вадим, где в Певеке безопасно можно стать на якорь?» – «Лопасть, что ли, сломал?» – догадался Абоносимов. К сожалению, это был всего лишь первый случай, вскоре ставшей большой проблемой для атомоходов на долгое время, пока кто-то головастый не додумался изменить конструкцию лопастей.

Первая встреча и лицезрение возможностей ледокола сделали свое дело и произвели неизгладимое впечатление на Геннадия, глубоко врезавшись в память на всю оставшуюся жизнь; недаром бытует мнение, что первоначальное восприятие есть самое верное, мозг оценивает новое, доселе неизвестное по каким-то неведомым нам критериям и сразу же предлагает подсказку, не успев перебрать все «за» и «против», которые смахивают на торг на арабском базаре. Выбор сделан!

Глава 3

Минуло четыре года, и вчерашний ледокольный новичок превратился в опытного ледового старшего помощника на систер-шипе «Адмирала Макарова», его старшем брате – ледоколе «Ермак».

Арктическая навигация 1979 года выдалась нелегкой, и особенно тяжелой оказалась ее завершающая часть: северные ветры начали работать гораздо раньше обычного среднегодового срока, и многолетние паковые льды, гонимые ими, наглухо запломбировали арктическое побережье Евразии, не оставив грузовым судам выхода из природной ловушки. Во второй половине августа в море Лаптевых от пролива Вилькицкого оба самых мощных в мире дизель-электрических ледокола-близнеца взяли под проводку на восток два судна, и караван во главе с атомоходом «Сибирь» из арктической серии направился в Певек. В море Лаптевых пришлось уходить намного севернее и следовать по чистой воде Великой Сибирской полыньи, происхождение которой до конца так и не выяснено, несмотря на многие исследования – слишком много неизвестных факторов, образующих таковой природный нонсенс, или казус, – оставив Новосибирские острова к югу, вместо традиционного прибрежного плавания, в этот раз заблокированного многолетними льдами. Все-таки наиболее вероятным представляется происхождение прогалины между границей припайных льдов вокруг многочисленных островов и паковых тяжелых, находящихся в свободном плавании, не ограниченном какими-либо островными образованиями, служащими основой для формирования припайных льдов. Там уже не существует каких-либо якорей, сдерживающих движение льдов, а течения, возникающие в разных слоях толщи воды, могут быть переменными, соответствующими каким-либо периодам и условиям, известным им одним. Это-то и являлось причиной создания многих полярных дрейфующих станций, но, вероятнее всего, их данные о развитии и направлении течений остаются засекреченными и по сей день, доступными разве что для подводных лодок. Пройдя Новосибирские острова, повернули на юг, в направлении мыса Большой Баранов, находящегося чуть восточнее устья реки Колымы, между островами Котельным и Малым Ляховским, соединяющими Чукотское и Восточно-Сибирское моря. При входе в царство Айонского ледового массива на траверзе пролива Санникова ледовая обстановка и вовсе стала труднопроходимой.

При упоминании фамилии якутского купца и полярного исследователя Якова Санникова сразу вспоминается романтико-фантастический фильм «Земля Санникова» (снятый по одноименному роману академика В. А. Обручева, знаменитого ученого-палеонтолога и геолога, увидевшему свет в 1926 году), прекрасно сделанный, с невероятной музыкой, или, как сейчас принято говорить, саундтреком, и с не менее популярными актерами. Слова Георгия Вицина в роли приказчика купца: «А птицы куда летят?» – служат главным доказательством существования неведомой земли-призрака, а птицы, полярные гуси, и в самом деле летели на северо-восток, но всего лишь на острова Де-Лонга. Многочисленные экспедиции и попытки найти землю-призрак не увенчались успехом, хотя, вполне возможно, она и существовала в виде высоких нагромождений льда, присыпанного многолетними отложениями пыли и птичьего «гуано», тем более впервые в 1810 году ее обнаружил тот самый Яков Санников. Может быть, в результате потепления льды растаяли и на их месте ничего не осталось, а верхние темные отложения канули в глубины океана.

Ничего другого не оставалось, как обоим линейщикам взять подопечные суда на «усы», так как канал быстро затягивался льдом и они не могли следовать самостоятельно, и караван продолжил движение на юго-восток с лидирующей «Сибирью». Но и такое продвижение продолжалось недолго: ледовая обстановка продолжала ухудшаться, и нагромождения ропаков от недавнего сжатия становились все выше. Наконец в условиях сильного сжатия оба линейщика со своими большими рюкзаками за кормой встали намертво – ни сюда, ни туда, словно внезапно парализованные. Капитан «Сибири» Улитин, увидев остановившийся караван, бодро произнес: «Ничего, ребята, сейчас вас околю». Атомоход тут же сделал дугу через правый борт и, зайдя с кормы, начал околку. Геннадий, находившийся на правом крыле ходового мостика «Ермака», стал невольным свидетелем надолго запомнившегося действа, наблюдая через большие окна-иллюминаторы рулевой рубки за действиями атомного монстра, который шел вдоль каравана на расстоянии двух кабельтовых.

Дизель-электрические ледоколы, следующие с полной нагрузкой на всех девяти дизелях, издают гул, не уступающий по децибелам паровозному гудку, и тем необычнее и контрастнее выглядел ледокол, бесшумно, словно демон, во всей невероятной мощи вспарывающий и подминающий трехметровый лед, слышался лишь тихий шелест вентиляторов и едва уловимый свист турбин, будто у вылетевшего из сказки змея Горыныча. Но то было не исчадием преисподней, а всего лишь серийным атомоходом, и его «полет», другими словами сказать трудно, в облаке искрящейся ледяной пыли и крупных обломков отполированного до блеска льда, вылетающих из-под корпуса, производил какое-то завораживающее действие, а поравнявшись с «Ермаком», вовсе вызывал дрожь по всему телу и бегающие по спине мурашки, словно тебя вжимает в палубу непреодолимая, неизвестная сила, от одного лишь действия которой на почти полукилометровом расстоянии выпрыгивающие огромные глыбы вот-вот проткнут надводный борт собственного ледокола. Охватывало состояние полной беспомощности и ничтожности на фоне неумолимого действия непреодолимой силы, которое в жизни доводится испытать не каждому. А ощущение незабываемой реальности останется на всю жизнь.

Глава 4

Третье, навсегда запомнившееся впечатление о работе серийных атомоходов у Антохина осталось после рассказов капитанов Петра Геннадьевича Голикова и Виктора Васильевича Васильева, который в том случае был капитаном на ледоколе «Капитан Хлебников», а Голиков являлся представителем компании Quark Expedition, у которой ледокол находился в тайм-чартере с поочередными туристическими рейсами в Арктику и Антарктику, в зависимости от времени года. Об этом случае Геннадий рассказал даже президенту при вручении Золотой Звезды в 2021 году в Кремле.

В августе 1993 года пассажирский ледокол «Капитан Хлебников», переоборудованный под полярные круизы, с арктическими туристами на борту, закончив работу в канадской Арктике, планировал выйти в море Баффина и через пролив Дейвиса направиться на север Гренландии, намереваясь пройти море Линкольна и, обогнув самый большой в мире остров, выйти в арктический бассейн. Тщательный анализ возможной ледовой обстановки по всему маршруту предполагал тяжелые условия, близкие к экстремальным, выполнение планов круизным ледоколом могло оказаться под большим вопросом, и не исключено, что сам ледобой окажется заблокированным и не сможет выбраться без посторонней помощи, которую смогут оказать лишь атомоходы. Посему при подготовке к этому арктическому рейсу на худший случай заручились поддержкой «Атомфлота», обеспечивающего атомного монстра «Советский Союз».

Кстати, для пущей важности или интригующей загадочности, столь популярной и привлекательной для пассажиров, прельстившихся экстремальными, неведомыми приключениями, организаторы называли полярные круизы экспедициями. Тем самым пассажиры каким-то образом прикасались к экспедициям далекого прошлого, ведомым великими мореплавателями-первооткрывателями эпохи великих географических открытий. Само слово «экспедиция» завораживало и предполагало много нового и интересного, позволяло участникам круиза приобщиться к эпохе великих географических открытий, опустившись на несколько веков назад в прошлое. По большей части, никто из них не думал о возможных опасностях, воспринимая экспедицию как большую игру, нисколько не касающуюся их личной безопасности. Они не зацикливались на том, что льды самые настоящие, как и регулярные сжатия и «отдачи». Все-таки было интересно, как пассажиры поведут себя, напрямую столкнувшись с паковыми полями тяжелого льда, когда даже мощный ледокол оказывается беспомощным.

Как показали дальнейшие события, подстраховка явилась оправданной и необходимой. Начало не предвещало особых осложнений, и пассажиры наслаждались полярной экзотикой, не выпуская из рук фото- и кинокамеры. В море Баффина ледовая обстановка была вполне проходимой, и, форсировав пролив Дейвиса, вышли в море Линкольна. Достигнув назначенной точки рандеву с атомоходом «Советский Союз», прекратили движение и легли в дрейф в ожидании окончательного решения о привлечении атомного ледокола для обеспечения дальнейшего продвижения круизного «Хлебникова».

Попытки пробиться дальше по планируемому маршруту вскоре оказались тщетными. Ледовая ситуация продолжала ухудшаться, и наступил рубеж, который стал водоразделом и действительной чертой, поставившей крест на дальнейших устремлениях круизного лайнера. При всем старании он смог лишь на два корпуса вклиниться в поле пакового льда толщиной три-четыре метра и, прекратив бесполезную борьбу со сложившимися обстоятельствами, встал в ожидании помощи от своего ядерного собрата.

Зато для экстремальных туристов наступило время сменить обстановку, они с удовольствием выходили на лед, играли в футбол и едва ли не бегали наперегонки, рассматривая вынужденную остановку не как настораживающее препятствие, которое может вызвать серьезные осложнения, а всего лишь как забавное приключение. В разговорах между собой за бокалом вина они обсуждали участие в уникальном плавании, рассматривая дальнейшую ледовую непроходимость в качестве бонусного подарка в настоящем рейсе, не предусмотренного условиями их контракта и к тому же бесплатного, и чувствовали себя первооткрывателями, ибо ни одно судно по такому маршруту до них не проходило.

Несмотря на предварительную договоренность, пришло сильно обеспокоившее известие о том, что атомохода не будет, и ни слова о застрявшем где-то «Советском Союзе». Скорее всего, атомоход оказался крайне необходим в каком-то ином деле, не терпящем отлагательств. Вот тебе и приплыли, предыдущие ожидания оказались блефом – и что делать в создавшейся ситуации? Не возвращаться же назад, по сути дела сорвав условия круиза, что вызовет большой скандал и возможное прекращение долгосрочного контракта с фрахтователями и создаст для ледокольного круизера антирекламу.

Лед – вещество живое, постоянно находящееся в движении, во многом с неизвестными для нас причинами, и вскоре ночью началось сильное сжатие, а ледокол получил семиградусный крен на правый борт. Гребные винты оказались заблокированными, и провернуть их не было никакой возможности – вот тогда и приходит полное понимание преимущества специального корпуса судна. Вопрос с атомоходом продолжал находиться в подвешенном состоянии и решался в высоких кабинетах, а время шло – истекали вторые сутки нахождения в неподвижном состоянии.

Пассажиры, почувствовав неладное, стали роптать, забыв о своей предыдущей роли первооткрывателей. Куда только подевались их вчерашние горделивые улыбки, будто они сами на древних драккарах или кочах в качестве бесстрашных исследователей забрались в неизведанные полярные закоулки. Впрочем, находились и такие, которые радовались незапланированному приключению. Пришлось успокаивать разношерстный народ тем, что ледокол не может быть раздавлен ввиду своего специального, оригинального корпуса и российский атомный ледокол «Ямал» уже спешит на помощь.

На следующий день произошла перегруппировка льда, пошла его «отдача», и «Капитан Хлебников» выпрямился, выскочил кормой из пакового поля и замер в проходимом льду, ожидая подхода «Ямала». Атомоходу понадобилось более недели, чтобы достичь своего обездвиженного собрата.

Непосредственно перед подходом объявили о его появлении через два часа, и весь пассажирский народ высыпал на палубы и мостики ледокола, включая рулевую рубку, в которую туристов набилось как сельдей в бочку, и вахтенному помощнику трудно было протолкнуться к радиолокатору в необычайной сутолоке. На обычных пароходах вход на ходовой мостик посторонним запрещен, но у пассажирских судов другая стезя, и для привлечения непуганых «животных» им разрешается многое, почти все, тем более на застрявшем во льду круизере, когда на многие сотни миль, за исключением приближающегося «Ямала», нет ни одного судна.

Настоящая картина всеобщего столпотворения хорошо знакома Геннадию, однажды ходившему дублером капитана Петра Голикова. Неимоверный гвалт любителей экстрима напоминал пингвиньи разборки во время оборудования гнезд для высиживания единственного яйца на антарктических островах. Наконец самый глазастый замечает на горизонте едва различимую точку, и долго не умолкающий взрыв восторга прокатывается над ледоколом, заставляя непуганых нерп прервать свое полусонное безделье и, испуганно повертев блестящими на солнце головами, нырнуть в океанскую глубину. А еле видимая вначале точка, приближаясь, начинает обретать знакомые очертания. Непрекращающиеся щелчки затворов самых навороченных фотоаппаратов звучат как выстрелы, и даже все усиливающиеся возгласы не могут их заглушить. И вот «Ямал», беcшумно, словно охотящаяся рысь, приближается к корме «Хлебникова»: оранжевая, далеко видимая и различимая во льдах надстройка, черный корпус, а на носу открытая пасть дракона с метровыми зубами, от созерцания которых становится не по себе, так сильно мифическое чудовище напоминает настоящее живое – кажется, вот-вот из пасти выбросится все пожирающее пламя.

Появление дракона сильно напоминает носовую часть драккаров хозяйничавших в европейских странах в начале Средневековья викингов, изображения которых они наносили для устрашения врагов, чтобы нагнать на тех побольше страху, который почти парализует человека, уменьшает его способность к сопротивлению. Так что и в те ветхо заветные времена психологический фактор играл не последнюю роль. В нашем случае устрашающая картина дракона, вероятно, выполняет несколько иную функцию: показывает беспредельные возможности и силу ледокола, которые и олицетворял дракон во многих легендах и мифах древности.

И вот рубки обоих ледоколов поравнялись – на мостике тишина гробовая, наверняка слышен был бы даже комариный писк, если бы комары обитали среди бесконечных ледяных полей Приполярья. Дословно приводим фразу Петра Голикова: «Гена, меня даже слеза прошибла. У-у-у, падлы капиталистические, смотрите на мощь российскую». С мостика атомохода прозвучало: «Что вы здесь стоите?» – «Да так, отдыхаем», – ответил круизный лайнер.

Затем атомоход, будто средневековый рыцарь с секирой, вломился в ледовое поле, в котором застрял «Хлебников», и три часа разворачивался на обратный курс.

Не прошло и часа, как «Ямал» разломал казавшийся непроходимым трех метровый лед, и «Капитан Хлебников» вновь обрел ожидаемую свободу. Радости туристов не было конца, такого чуда не могло быть оговорено ни в одном контракте, им необычайно повезло, и, вне всякого сомнения, любители острых ощущений будут рассказывать об этом удивительном случае до конца своих дней. Хотя трудно сказать, многие ли поверят в сказочно-невероятные события давно прошедших лет, тем более что с каждым разом рассказы будут обрастать новыми не существующими подробностями, в которые вскоре поверит и сам рассказчик. Такова уж традиция интересных повествований, за которыми вcегда тянется длинный хвост надуманных деталей и обстоятельств.

Три описанных выше случая навсегда остались в памяти Геннадия Антохина как безусловное подтверждение правильности выбранной много лет тому назад уникальной профессии капитана ледокола, которой можно гордиться, перекликаясь со словами великого поэта Иосифа Бродского, лауреата Нобелевской премии по литературе: