Читать книгу На холме среди одуванчиков - - Страница 4

Когда меня мучила бессонница, то, чтобы уснуть, мне нужно было словить чувство кайфа без всякой дряни. Для этого я выпускал погулять свою тень. Сперва она бесшумно выскальзывала из окна спальни на улицу, затем проползала под кустами сирени к шоссе и там забавлялась, пугая полусонных дальнобойщиков. Так, она частенько врывалась в свет их лупоглазых фур бесформенным клубком тьмы, внутри которого, как желток на канатиках, болталось тускло люминесцирующее око, проецировавшее происходящее прямиком в мое сознание. Не раз я видел, как гримаса ужаса искажала лицо водилы за секунду до того, как фура врезалась в эпицентр густого сумрака. Через мгновение тень оказывалась внутри кабины, где обволакивала и ослепляла огорошенного работягу. Однако развлекаться на дорогах было не в моих правилах, а поскольку я всю жизнь строго придерживался определенных принципов, то еще до беды отгонял тень от водилы, и тот, отчаянно газуя, уносил фуру прочь, не замечая ни машин, ни светофоров, ни ментов, которые махали ему вслед полосатыми палками.

А в это время моя великолепная тень бесшумно перебиралась на другую сторону шоссе, где она, распластавшись на захарканном и забычкованном асфальте автобусной остановки, проползала под ногами у матерящихся шлюх и растворялась в уютной тишине городского парка. Там я как заботливый хозяин ненадолго спускал ее с телепатического поводка, и она мило шалила в густых кронах дубов и тополей, гоняя юрких белок и погружая птичьи гнезда в мертвенный холод своей потусторонней сущности.

Но когда я наконец желал уснуть, то направлял тень в один из монолитных домов в центре города, где она выискивала грязных людишек, надрывно храпевших после гнусных утех. У тени был нюх на таких. Обнаружив добычу, тень запечатывала ее рот поцелуем тридахны, а затем парализовала волю и погружала рассудок в пучину первородного ужаса. Она, как дементор, питалась предсмертным отчаянием своих жертв, но иногда могла полакомиться и чем-то более материальным.

Так, изредка кто-то из грязных людишек в припадке отчаянного безумия умудрялся разорвать сжимающиеся кольца моей тени и тянулся кто за мобилой, а кто и за припрятанной под подушкой пукалкой (ха-ха). Но тень решительно пресекала эти дерзкие выходки, замораживая чересчур шуструю конечность до состояния горного хрусталя. Та откалывалась от хозяина и со звоном ударялась об пол, рассыпаясь на тысячи ледяных осколков, по которым, как улитка, скользила тень, слизывая вкусняшки.

Глядя на агонию грязных людишек, которые днем поливали таких воспитанных мальчиков и девочек, как ты и я, грязью из-под колес своих тачек, а ночью трепыхались, окутанные тенью, и пучили глаза, как барбусы на дне разбитого аквариума, мое беспокойное и немного гордое сердце наполнялось наконец сладкой дремотной негой, и я засыпал, не забыв прежде призвать тень к себе. Услышав мой призыв, она молнией проносилась сквозь спящий город и бесшумно прокрадывалась в спальню, послушно и мягко занимая место рядом со своим хозяином. Тень была предана мне, как Хатико.

Возможно, с вашей точки зрения я немного перебарщивал с грязными людишками, но, во-первых, каждый сам выбирает свою планиду, а во-вторых, я по кусочкам вырывал наше с тобой будущее из их цепкой бульдожьей хватки, а это, поверь мне, стоило их никчемных жизней. Меня вполне устраивало быть невидимым санитаром города – повелителем инфернальной Хатико. Я очень боялся потерять ее и остаться беззащитным и беспомощным в этом мире, таким же, как ты.

Однажды тень случайно нашла его в одной из квартир рыжего дома с часами на центральном проспекте. Мальчик спал в своей комнате и не проснулся, даже когда его отец издал рык, пузыря кровью из рта, опутанный кольцами моей веселящейся тени.

Нога мальчика выбилась из-под одеяла и подрагивала, а глаза непрерывно бегали под веками. Наверное, в этот момент он охотился в гвинейских джунглях или отважно сражался с флибустьерами под знойным карибским солнцем. Из его носа на подушку медленно сочилась кровь. Иногда это бывает у натур тонких и впечатлительных. Тень остановила ее ток своим ледяным дуновением.

Я сразу почувствовал, что тень мальчика сродни моей. Она дрожала и колыхалась волнами, пытаясь оторваться от маленького хозяина. Его тень была очень голодна и отчаянно рвалась на свободу, но пока еще не умела проникать в мысли хозяина. Мне стало понятно, почему мальчик спал тревожным сном – его беспокойство было отражением страданий, невольно причиняемых голодной тенью. Люминесцирующим оком я приник к нему и узнал главное.

Мальчика звали Павлик, ему недавно исполнилось девять лет. Шумным развлечениям сверстников он предпочитал уединение с книгой. Больше всего ему нравились веселые проделки Карлсона, который в его воображении жил на одной из рубероидных крыш ближайших панелек. Малыш любил сидеть у открытого окна и смотреть на колышущиеся верхушки лип, мечтая, что вот-вот вместе с прохладным ветром в окно вихрем ворвется упитанный мужчина в расцвете сил из любимой сказки. На этот случай он держал под кроватью двухлитровую банку с клубничным вареньем, но Карлсон почему-то не прилетал, и варенье заросло мукором.

Отец Павлика – ростовщик средней руки – считал меланхолию сына чем-то сродни уродству, был груб и не любил его. Всякий раз, когда лязг ключей, входящих в дверной замок, прерывал мечтательное состояние ребенка, тот невольно вздрагивал.