Читать книгу Я иду искать - - Страница 2
Глава вторая
Оглавление«НОВОЕ ЧУЧЕЛО В НАТУРАЛЬНУЮ ВЕЛИЧИНУ»
Головой я треснулся не сильно. От удивления сначала даже шишки не почувствовал. Всегда на этой двери здоровенный замочище висел, а сегодня – открыто! На чердаке было темновато. Горели какие-то странные лампочки – синие. И казалось, будто это трюм пиратского корабля: кругом балки, перекрытия, деревянные мостки к окошкам. Половина чердака всяким барахлом завалена: ящики, шкафы старые, парты поломанные, рваные флаги, лопаты для снега, красные облезлые огнетушители, как пушки, торчат, стулья без спинок и ножек, скамейки…
Я дверь на чердак прикрыл – теперь-то меня никто не найдёт – и стал по этой горе хлама лазать. Там шкаф стоял – громадный, с резными дверцами, в нём можно было запросто капитанскую каюту устроить. Я сначала к нему снизу пролезть хотел под партами. Протискивался- протискивался, даже рубашка у меня под курткой трещала, но снизу дверцы открыть не удалось. Тогда я наверх вылез и стал прыгать. Доски сразу проломились. Я в шкаф провалился. С верхних полок все бумаги вниз посыпались. Я успел схватить альбом в кожаном переплёте и грамоту. Какому-то Богданову выдана. За то, что он ворошиловский стрелок. На ней всякие старинные самолёты с пропеллерами нарисованы, тракторы, солдаты в глубоких касках с гребнем на макушке и написано: «1937 год».
Не успел я её рассмотреть – раздались голоса:
–– Как специально созданы условия для загорания.
В щёлку я увидел толстого пожарного в шинели. Он к нам в класс приходил, что «детям спички не игрушка», рассказывал. И с ним вместе завхоз Лукич.
– Тут ведь школа! Соберутся огольцы, закурят – и пожалуйста, район пылает! Безобразие!
– Да чердак день и ночь на замке! – отирая платком пот, говорил Лукич.
– Не знаете вы эту публику! – сказал пожарный. – Чтобы сегодня же…
Тут подо мною полка как провалится! Я как вниз полечу! И так грохнуло – будто бомба взорвалась! Я, наверное, даже сознание потерял. Опомнился в кабинете директора. Лукич меня приволок, а пожарный так запыхался, пока меня из шкафа вытаскивали, что там, на чердаке, остался.
– Ну, шахтёр! – охал Лукич. – Это тебе даром не пройдёт! Сиди, директора дожидайся.
Мне директора дожидаться совершенно незачем! Мне убегать надо! Лукич моей фамилии не знает, а завтра я от всего отопрусь, скажу: «Что вы? Какой чердак? Первый раз слышу!» А то начнут выяснять: что? да как? да почему? Но пока я сообразил, дверь открылась и ввалились человек двадцать ребят и сам директор Роберт Иванович. Хорошо, я за дверь успел спрятаться. Только тут я заметил, что у меня штанина до колена разорвана и кожаный альбом я в руках держу.
– Дорогие мои пятиклассники! – сказал Роберт Иванович, плюхаясь в кресло. – Дорогие мои красные следопыты! Почему Пржевальский? Почему именно он? По какому принципу?
Они все как загалдят:
– А в пятьсот двенадцатой школе! А в пятьсот двенадцатой школе про Миклухо-Маклая! К ним студент-папуас приедет из Новой Гвинеи… А нам чучело верблюда обещали! Почти что новое!
– Минутку! Минутку! – остановил их Роберт Иванович. – Насколько я помню, Миклухо-Маклай учился в гимназии, где теперь помещается пятьсот двенадцатая школа… Он присылал в свою гимназию материалы, письма, экспонаты, и теперь на основании кабинета географии там хотят создать мемориальный музей путешественника… Но какое отношение мы имеем к Пржевальскому?
– Но ведь он тоже великий путешественник! – одна малявка пищит. Я думал, она вообще из третьего класса, а она, оказывается, в пятом.
– А мы что, хуже? Подумаешь, пятьсот двенадцатая школа! А нам чучело обещали… – опять все как загалдят.
– Минутку! Минутку! – Роберт Иванович встал. – А почему не Козлов? Не Семёнов-Тян-Шанский? Или не Беринг, наконец?
– А чучело? – говорит малявка. – Почти что новое, в натуральную величину.
– В пятьсот двенадцатой школе думают, что они «ого- го», а мы «хе-хе-хе», – говорит один ушастый. – А мы возьмём и докажем! Подумаешь, у них Миклухо-Маклай учился!
– Нет, нет, нет! – сказал Роберт Иванович. – Это порочный путь, и мы на него не станем! Поиск – наука! А в науке не делаются открытия кому-то назло! Никакого открытия не будет. И я с грустью вижу, что ваш выбор случаен! И я с грустью отмечаю, что с таким же успехом вы могли бы вместо Пржевальского выбрать адмирала Нельсона или балетмейстера Фокина! И я с грустью констатирую: это неправильный поступок!
– Да мы уже столько всего набрали! – пищит малявка. – И книги, и фотографии!
– Да ведь это всё уже тыщу раз известно! Какой же это поиск! Какое же это открытие? И что же только Пржевальский и ничего другого в ваши головы не пришло? – Все замолчали и стали смотреть в пол. – Да ведь тема-то у вас под ногами! – Роберт Иванович даже вскочил и стал бегать по кабинету. – В вестибюле на полу надпись: «Училище основано в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году»! Что это за год?
– Через два года сто лет будет! – сказал кто-то.
– Это русско-турецкая война! У то освобождение Болгарии! В этих стенах был пункт записи добровольцев! В гражданскую войну тут в реальном училище были курсы по ликвидации неграмотности среди красноармейцев. Здесь был организован первый в нашем районе пионерский отряд! В Великую Отечественную войну тут был госпиталь и курсы радистов…
Директор разгорячился, стал руками махать, а я начал потихоньку из-за двери выходить, чтобы незаметно улизнуть, – по моим часам до звонка десять минут осталось…
И уж было совсем вылез в приёмную – Роберт Иванович на меня глянул и глаза вытаращил:
– Что с тобой?
– Где? – спрашиваю.
Тут все как начали хохотать. Я им язык показал – вообще истерика началась.
– Иди-ка сюда. – Роберт Иванович открыл в стене дверь. Я думал, это шкаф, а это туалет и умывальник. – Вот мыло, вот полотенце! Мойся! И альбом свой сюда давай! Никуда он не денется.
Я в зеркало глянул – батюшки! Запросто можно вместо папуаса в пятьсот двенадцатую школу идти: я не то что грязный, а чёрный весь! Не зря меня Лукич шахтёром окрестил: совершенно не моё лицо, только глаза и зубы сверкают.
Но я не из-за этого расстроился, а из-за того, что всё теперь откроется: и про чердак, и про контрольную. Поэтому я мылся не торопясь. Куда мне торопиться?
