Читать книгу Серебро Полной Луны - - Страница 10

На следующий день, после обеда мы поехали забирать Дашу. Отъехав от кемпинга, Саня сказал:

– Твоя очередь рассказывать про себя. Чем ты занимаешься? Что за таинственная наука заманила молодую симпатичную женщину в свои сети?

– Преподаю историю студентам. Специализируюсь на истории Европы средних веков. Диссертацию пишу по истории книгопечатания.

– Расскажи, пока едем, о чем пишешь, – попросил мужчина. Вот уж не ожидала, что ему будет это интересно. Но я начала рассказ:

– До сих пор не утихают споры, кто первый придумал книгопечатание. Считается, что оно было изобретено трижды: в Китае, в Корее и в средневековой Европе. После крестовых походов в Европе усилилось стремление к образованию, и скорость с которой монахи переписывали манускрипты, перестала удовлетворять возраставшие потребности общества. С XIII века начали вырезать картинки на досках с кратким текстом, покрывать их краской и делать оттиск на бумаге. Постепенно текст начал занимать больше места, чаще в виде составленной из слов ленты, идущей изо рта нарисованного на картинке человека; потом начали печатать книги, состоявшие из одного текста, без рисунков. В средние века нидерландские мастера печатали тексты на деревянных досках: на доски, на которых вырезались выпуклые буквы, наносили жидкую краску, затем сверху накладывали лист бумаги и тёрли мягкой щёткой. Древнейшая дошедшая до нас книга, напечатанная этим способом, "Библия бедных " относится к 1423 году. В других странах для печати стали изготавливать тонкие металлические пластины, на которых вырезались значки.

Но история современного книгопечатания начинается с момента, когда стали изготавливать металлические, подвижные, выпуклые буквы, вырезанные в зеркальном отображении. Из них набирали строки и с помощью пресса оттискивали на бумаге.

В Европе наборный шрифт появился во второй трети XV века, и почти все исследователи приписывают его создание немцу Иоганну Гутенбергу. Но многие западноевропейские народы оспаривали у немцев честь изобретения книгопечатания. Например, голландцы считают изобретателем книгопечатания Лауренса Янсзона Костера, а итальянцы – Памфилио Кастальди из Фельтра.

– Интересно. И о чем твоя работа?

– Мы с моим научным руководителем как раз и изучаем первопечатные книги, так называемые инкунабулы. Сохранившиеся в крайне незначительном числе экземпляров, эти книги и в шрифте, и по своей внешности совершенно сходны с рукописными книгами. Первопечатники первое время во всём подражали рукописям, может быть потому, что последние ценились гораздо дороже, да и публика сначала по привычке требовала рукописи, подозревая в применении печати вмешательство дьявола; на первых печатных экземплярах, выпускавшихся в виде рукописей, не отмечалось ни года, ни места напечатания, ни имени типографа. Но по написанию букв, их наклону, заглавным буквам можно определить к какой из типографий того времени относится книга. В библиотеке Праги хранятся несколько инкунабул. Я собираюсь определить, где их напечатали. Мы склоняемся к точке зрения, что одновременно с Гутенбергом или даже раньше передвижной шрифт мог быть изобретен А́льбрехтом Пфи́стером из Бамберга.

– Не хочу тебя обидеть, но, если бы я не вел машину, я бы, наверное, заснул. Прости, но я совершенно не понимаю, зачем сейчас нужно такое исследование. Один ли, другой, третий… Какая нам разница?

Я осеклась, вспомнив, перед кем я распинаюсь.

– Ну, извини, работа на складе, безусловно, более полезная, – в моем голосе сквозила обида.

– Конечно. Наши провода протянутся к новому дому, там будет свет, холодильник, горячая вода. Или поведут электричество к станкам. А что изменится в мире, когда ты допишешь свой труд?

– Боюсь, тебе не понять, – отрезала я. На самом деле, я не знала, что ответить на это. Похоже, ценность моей монографии была только научная, и только для очень ограниченного круга лиц. Если при Советском Союзе за научную работу платили, то сейчас эти исследования действительно были никому не нужны. Единственная практическая ценность докторской заключалась в том, что институт напишет: "на кафедре истории столько-то докторов наук".

За разговором мы незаметно доехали до больницы. Даша с Мишуткой уже ждали нас, сидя в креслах у приемной. Мишутка скорее полулежал, было видно, что ребенок еще не здоров.

– Ходить нам придется учиться заново, – печально сказала подруга, кивнув на сына, – совсем на ногах не держится.

Саня без слов подхватил мальчика на руки и понес к машине.

Вернувшись в кемпинг, мы уложили малыша, и опять поехали в магазин. Нашим больным столько всего запретили есть, что кормить их было попросту нечем. Я удивилась, увидев, что Саня гораздо лучше меня разбирается в диетическом питании и со знанием дела собирает продукты, на что мужчина лишь усмехнулся:

– Поживи с мое, всему научишься. Но лучше пусть тебя минует это знание.

На обратном пути я все же пристала к нему с расспросами, и Саня лаконично ответил:

– Сестра долго болела. Тогда и научился, и протирал, и на пару готовил, и аптеки крымские тогда же выучил.

Почему-то я побоялась спросить, что с сестрой сейчас. Минуты, когда Саня выныривал из своей мрачной отрешенности, бывали так редки, что я начала их ценить.