Читать книгу Небо и пилоты - - Страница 2

Однажды советские геологи нашли в Кызылкумах золото. Много золота! Нагнало могущественное ЦРУ (Центральное Рудо-Управление) экскаваторов, карьерных самосвалов и выкопали они неподалеку от горы Мурунтау огромную круглую яму. В этой-то яме и залегало золотое изобилие.

Чтобы было где жить золотодобытчикам, километрах в тридцати от карьера на ровном месте, окруженном невысокими лысыми холмами, построили город Зарафшан. Небольшой, но современный и удобный. Со всеми причитающимися городскими атрибутами. Магазинам, Дворцу культуры и Дворцу спорта позавидовали бы и многие столичные районы.

Чтобы доставлять на Большую Землю добытое золото и обеспечивать добычу техникой и материалами, проложили железнодорожную ветку до Бухары, а чтобы жители не чувствовали себя оторванными от цивилизации, неподалеку от города построили небольшой аэродром с маленьким уютным аэровокзалом.

Начальствовал над Зарафшанским аэропортом Саша Баулин. Молодой, стройный, светловолосый и голубоглазый, будто и не был то ли башкиром, то ли татарином.

Под его начальством аэропорт превратился в настоящий Зарафшанский транспортный узел. Четыре стоянки маленького перрона пустовали крайне редко. Разве что ночью, жившие в округе суслики и тушканчики могли уснуть спокойно, не слыша рева винтов и не морщась от вони турбин.

Прилеты начинались с рассветом и последний борт уходил в Ташкент, когда солнце уже грозило спрятаться за бордовый пустынный горизонт.

Но однажды, Баулин решил замахнуться на то, что в нынешних реалиях назвали бы курортным чартером. Он организовал прямые беспересадочные перевозки зарафшанцев из родного города на отдых в жемчужину Киргизии – городок Чолпон-Ату на побережье Иссык-Куля.

Дело было поставлено следующим образом:

Предпоследним или последним рейсом в Зарафшан привозили экипаж завтрашнего трансконтинентального рейса. Четверых счастливчиков размещали в лучшей гостинице города, кормили в ресторане разносолами, которые Бог умудрился изыскать и послать в Баулинское распоряжение, грели в сауне и купали в бассейне Дворца Спорта.

Утром Баулин сам предварительно тщательно анализировал погоду в капризной горной Чолпон-Ате и, если ничто не предвещало проблем, звонил в гостиницу и просил будить экипаж к завтраку. К прилету самолета, зафрахтованного на чартер, счастливых летчиков и бортпроводницу аэропортовский РАФик доставлял на вылет.

Предположим, что в описываемый день, на упомянутом рейсе в составе экипажа, состоящего из молодого, но уже опытного командира Рината Ситдикова, бортмеханика – высокого красавца киргиза Жанубека Ахматбекова, юной, стройной и проворной бортпроводницы Ирочки, на своем законном правом кресле сидел ваш покорный слуга и добросовестно выполнял свои профессиональные обязанности.

Итак:

Самолет заправляли «под пробки». Потом тщательно учитывали каждый метр в секунду встречного ветра на взлете и каждый градус температуры воздуха на аэродроме. Как правило, в результате уточненного расчета получалось забрать еще пару официальных пассажиров, а иногда в дополнение к ним и пару неофициальных. При этом официальные дополнительные пассажиры долго трясли Баулину руку и благодарили за предоставленную возможность. Неофициальные проходили в самолет без помпы и оркестра. При этом, случись оказаться рядом начальнику аэропорта, у него всегда оказывалось какое-нибудь срочное дело, не позволявшее отвлекаться на посадку пассажиров.

Рассадка в самолете тоже работала на улучшение взлетных характеристик и экономию топлива в полете. Взрослых и тучных пассажиров просили занимать самые задние ряды. Багаж складывали в багажнике и просили не тащить с собой в салон ничего тяжелого.

Наконец, предприняв всё возможное помимо необходимого, учтя все градусы, метры и килограммы, тяжелый самолет разгонялся по короткой зарафшанской полосе и нехотя набирал высоту.

– На Тамдыбулак четыре-пятьсот успеете? – участливо интересовался Зарафшанский диспетчер.

– Разрешите по прямой тысячу, а потом отход на Тамды? В таком случае успеем.

– Разрешаю. Пересечение три-девятьсот доложите.

– Подхожу к Тамды, три триста, визуально, – докладывал я, подводя предварительный итог всем мыслимым усилиям предпринятым экипажем для набора высоты.

– Понял, продолжайте набор, на четыре-двести работайте с Навои-Контроль на 133,3.

Ну, теперь на оперативном просторе вплоть до Чардары! Гор больше не будет до самого Ташкента. Можно перестать мучить самолет и дать ему набирать высоту медленно и необременительно. Но экипаж выбирает особую хитро вылепленную стратегию. Сначала разгоняемся до 350, затем на этой скорости забираемся на 6300, чтобы побыстрее поймать вечно дующий на восток попутный ветер, а уж потом разгоняемся насколько получится и ставим крейсерский режим двигателям. Уф-ф-ффф!!! Сложно? А что делать? Такая работа. Надо везде успеть, нигде не наследить и умудриться не убиться.

Локатор начинает уже издалека четко отбивать черное пятно Чардаринского водохранилища. Плотина и аэродром Чардары расположены на северной окраине водохранилища. Привод аэродрома – наш поворотный пункт при подходе к Ташкенту.

Чардара в те годы – маленький городочек при плотине и небольшой ГЭС. Но, как было положено во времена социалистического гнета, в каждом таком городочке обязательно был аэродром, из которого хотя бы раз в день летал самолет в ближайшую столицу или просто крупный город. Сейчас взгляды на устройство жизни поменялись. Такие городочки повымерли, а если пытаются выживать, то о самолетах и не вспоминают. Закат социализма как начальная стадия феодализма. Но пока не будем о печальном.

Летим!

По возможности, тщательно подбираем угол сноса, чтобы с наименьшими вихляниями курса выйти точно на привод. Это раньше полудикие летчики говаривали, что они не слыхали про угол сноса, а знали только «рубль с носа». Теперь народ значительно поумнел и, чтобы сэкономить литр керосина и минуту полета, пилоты готовы применять сложнейшие расчеты в уме, на штурманской линейке и сидеть в кабине с таким умным лицом, которое было невозможно представить у пилота еще четверть века назад.

Ну вот и закончились Кызылкумы. Ташкентский оазис встречает авиапутешественников зелеными квадратиками орошаемых полей, каналами, арыками, озерцами, в которых вместе с нами летит и иногда пускает в нас зайчики утреннее солнце.

– Попроси после Чардары напрямую на Карахтай.

Чего-ж не попросить? Сегодня делать нам в Ташкенте нечего, можно и спрямить зигзаг. Следуя напрямую на границу с Наманганской зоной управления воздушного движения, можно сэкономить пару десятков километров.

Карахтай – просто небольшой кишлак в долине речки Ахангаран. Однажды этому поселению повезло. Туда поставили приводную радиостанцию, чтобы бортам, идущим из Ферганской долины, было за что зацепиться своими навигационными приборами и не зацепиться за довольно высокие горы по краям долины. Собственно, повезло кишлаку не от того, что была какая-то прибыль от авиационной радиостанции, просто не будь там привода, мы бы не вспомнили о таком поселении и никому не известный Карахтай не попал бы в нашу историю.

Со стороны Ташкента в направлении Карахтая редко кто летал. Дело осложнялось довольно высоким хребтом, который в районе перевала на трассе Карахтай-Наманган можно было пройти не ниже четырех тысяч двухсот метров. Набрать такую высоту сразу после взлета в Ташкенте было проблематично, поэтому все в основном летали в Долину в обход, через Ленинабад.

В тот момент мы летели уже на 7500. Проблем с безопасной высотой не было и можно было не выписывать кренделя по горным долинам.

– Ташкент-Контроль, разрешите после Чардары следовать с курсом на Карахтай?

– Причина?

– Почти два часа полета впереди, топливо бы поэкономить.

– Берите на Карахтай.

– Спасибо!

Как странно и необычно разглядывать родной город с большой высоты! Обычно взлет-посадка, выход-заход. Взгляд успевает охватывать только небольшие куски города, расположенные неподалеку от аэропорта. Да и смотреть по сторонам, заходя на посадку, в общем-то и некогда.

Какой же он большой и разный этот город, пытающийся втиснуться в кольцо окружной дороги и все равно то там, то сям выплескивающийся пригородами за ее пределы!

Вон аэропорт, Сквер, Ташкентская телебашня посреди зеленого пятна парка Победы. Вон серое пятно новостроек Юнусабада, а вот утонувший в зелени Чиланзар. Вон моя девятиэтажка и где-то там застекленная лоджия на третьем этаже.

Летят однажды такие же как мы летчики. Подлетают к родному аэропорту. Один, показывая вниз, говорит другому: «Вон, смотри, мой дом! А вон мой балкон! А вон я в трусах на балконе рядом с моей женой!»

Ташкент позади, начинаются Чимганские предгорья и живописная Ахангаранская долина, заканчивающаяся огромным угольным карьером.

За исхоженным с детства Чимганом в несколько рядов идут незнакомые заросшие темным арчёвником киргизские горы, а за ними расстилается огромное высокогорное плато! А раньше-то представлялось, что за Чимганским хребтом уже край земли, заглянув за который можно увидеть спины слонов, на которых держится земная твердь.

Слева, у подножия величественного седого Бабай-Тага россыпью серых кубиков, высыпавшихся из тесного ущелья в долину и застрявших в зелени садов, расположился город Ангрен. Здесь жили строители и рабочие угольного карьера и многих других производств. Но самое главное – здесь прошли мои детские годы от пяти до девяти. Вон наша улица, идущая от центральной площади с Обелиском павшим воинам. И вон, кажется, среди зелени видна прямоугольная шиферная крыша моего дома.

Мы подходим к перевалу.

Под самолетом петляет серпантин автодороги, местами завязываясь в хитроумные петли.

– Работайте с Наманган-Контроль, – прощается ташкентский диспетчер, – счастливого полета!

– Спасибо, до обратного!

Интересно, летчики, невзирая на свою техническую образованность и довольно широкий кругозор, в своей основной массе народ весьма суеверный. Боятся черных кошек, чертовых дюжин, не говорят «последний», предпочитая «крайний» и, если планируют лететь назад по тому же маршруту, прощаясь, обязательно скажут «до обратного». Оно вроде и мелочь, но, как бы незаметно, взял и обезопасил себя хотя бы на часть пути. Словно объявил: «Обязательно буду, просто не хочу говорить об этом напрямую».

Дорога покатилась с перевала, а мы влетаем в исчерченную дорогами и испятнанную городами и кишлаками, теснейшую, перенаселённейшую Ферганскую долину.

– Наманган-Контроль, доброе утро! Разрешите набор восемь сто с курсом на Андижан?

– Набор восемь сто разрешаю. Берите на Андижан.

Набираем восемь тысяч сто метров. Для Яка это – предел высоты. Он бы может и выше залез, но, в случае внезапной разгерметизации и при отсутствии кислородного оборудования для пассажиров, выжить удалось бы немногим. Официальная же причина ограничения высоты полета – особенности работы высотной системы, создающей приемлемое для человека давление воздуха в кабине. Впрочем, обе причины безусловно правильные.

Отчаянные были раньше люди! Летали и не задумывались что же случится, если самолет вдруг потеряет способность быть словно надутый мячик. Ну, не должны были советские самолеты разгерметизировываться. Впрочем, Як и не испытал этого безобразия ни разу. Везло.

За несколько минут, несомые уверенным попутным ветром, проскакиваем Ферганскую долину.

Нырнула под крыло и исчезла позади длиннющая бетонная полоса Андижанского аэродрома. Когда-то, здесь базировались перехватчики, охранявшие от вражеского воздушного вторжения южные рубежи Союза.

– Работайте с Ош, всего хорошего!

– Спасибо, до обратного!

– Ош, доброе утро, в зоне на 8100, следуем в Чолпон-Ату, запасной Пржевальск, Фрунзе.

– Доброе утро! Понял, следуйте по плану.

Ош, по-киргизски просто «Еда», расположился в долине совсем неподалеку от Андижана. Два больших густонаселенных города практически на одном географическом пятачке. И жить бы им вместе, сливаясь и перемешиваясь друг с другом, но нельзя никак. Чтобы жить было неудобно, люди придумали административные границы, которые позже переросли в государственные, обросли колючей проволокой, ощетинились вышками и пулеметами. Киргизские и узбекские власти назначили давних соседей непримиримыми врагами и вполне удачный советский эксперимент по внедрению братства народов оказался полностью провален.

– Ребята, вы там сверху на восемь сто одни у нас. Не могли бы посмотреть вверх, примерно «на девять часов» от вас на большой высоте какой-то серебристый шар?

– Шар говорите? Инопланетяне? Посмотрим.

Выгибая шеи, прижимаемся щеками к окнам кабины, пытаясь разглядеть в синеве инопланетное чудо.

– Увидели? – не терпится диспетчеру.

– Смотрим.

– Борт полчаса назад наблюдал его немного восточнее. Серебристый шар и вроде как лампочки по кругу.

– О! Ну точно НЛО! … Пока ничего… А вы его с земли в бинокль видите?

– Откуда у меня бинокль? Я же – Контроль. Вот диспетчер Старта на аэродроме, тот видел.

– Сфотографировал?

– Прикалываетесь?

Очень хотелось порадовать диспа и описать во всей красе летающую тарелку с Альфы Центавра, но так открыто врать совесть не позволила. С другой стороны, у явления могло быть вполне обычное земное происхождение.

Одно время стало модным запускать с территорий сопредельных стран аэростаты с разведывательным оборудованием. Стоит недорого, собьют – не жалко. Да и кто сбивать будет? У колосса на глиняных ногах ни керосина, ни боеспособных летчиков.

А еще были вполне официальные попытки кругосветок на стратостате.

Одно непонятно, почему этот аэростат-стратостат-НЛО смещался не как положено пузырю по ветру – на восток, а тихо перемещался на запад?

Словом, ничего мы в синем небе не разглядели. За сим откланялись возбужденному Ошу и полетели своей дорогой.

Интересно лететь над горами! Вершины хребтов, издалека кажущиеся маленькими и незначительными, по мере приближения к ним вырастают прямо на глазах. Скалы начинают коварно подбираться к самолету, грозя больно царапнуть его тонкое алюминиевое брюшко. Пассажиры с восторгом первопроходцев прилипают лбами к стеклам иллюминаторов.

В широкой долине умостилось безжизненное высокогорное озеро. Даже сейчас, в разгар лета, у него по берегам остался лед. Вокруг ни сел, ни аулов, ни дорог. Бортмеханик киргиз в двадцатом поколении, бывавший в этих краях или слышавший об этом озере, говорит, что людям тут делать нечего. Рыбы в озере нет, пастбищ для скота в округе тоже нет. Только скалы. Всего и толку, что с высоты смотреть на дикую красоту.

– Жан, – обращаюсь я к механику, – а если вдруг утечка топлива или сразу два мотора встанут, сможем выжить, если приводнимся на такое озеро?

– Ты такие глупости про нас не говори. Давай, долетим спокойно.

– Жан, а тебе не страшно, с такими балбесами летчиками летать?

– А где вас нормальных набрать? К кому приказом закрепили, с теми и мучаюсь.

– Наверно поэтому все механики засыпают сразу как только шасси уберут, – встревает в беседу командир, – что спать не так страшно.

– Э! Братан! Ты когда-нибудь видел, что я боялся? – Жан привстает и наклоняется к Ринату, – Кто тебе в грозу подсказывает куда крутить? А кто тебе режимы ставит и даже не смотрит куда ты там летишь? А? Думай сначала! Вот, экипаж попался! Один в горах приземляться думает, другой вообще не знает, что болтает.

– Ну ладно, не сердись! Посмотри лучше какая твоя Киргизия красивая!

– Э! Ты еще не знаешь как в горах летом хорошо! Это тебе не по истоптанному Чимгану лазить! Тут есть места, где вообще людей никогда не было.

– Ну, снежные-то люди бывали? – пытаюсь острить на свой страх и риск.

– Э, у тебя только глупости на языке! Горный воздух – чистейший, вода – чистейшая! Шашлык из барашка, орехи, курага! Месяц так поживешь, потом жена на тебя год не нарадуется, столько в тебе силы! Я бы всю жизнь в горном ауле жил, но почему-то с детства захотел в авиацию пойти. А вот теперь, смотрю на все это сверху и завидую.

– Мальчики, – постучалась в кабину проводничка, – Второй раз есть будете? А то нам два питания на рейс положили.

Мы с командиром скривились.

– Спасибо, радость наша, – ответил за всех Жан, – мы же в гостинице кушали, полтора часа назад кушали? Прости, родная, больше не влезает. Ты еще пару газировок принеси, пожалуйста, и больше нам ничего не надо.

– А можно я у вас тут на посадке постою, посмотрю? А то, там в иллюминатор не видно ничего.

– Приходи через полчаса. Как раз к Иссык-Кулю будем подлетать. Посмотришь поселок Рыбачье, озеро, горы.

Ирочка упорхнула в салон кормить пассажиров.

– Сейчас вон тот хребет перелетим и можно просить снижение пять-семьсот на Рыбачье.