Читать книгу Огненная река - - Страница 3

Они оба любили сплавляться в шторм. Накидная крышка, герметизирующая каноэ, позволяла чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока его не заносило вбок. Они отплыли подальше от теней и звуков с берега. Компас был не нужен, пока удары волн приходились на левый борт. Они справлялись с натиском воды, но опрокидывание вдали от суши грозило им смертью. Требовалось соблюдать осторожность, чтобы пересекать белые гребни бурунов под углом. Оба гребли, стоя на коленях, чтобы центр тяжести располагался ниже. Это утомляло. Затем ветер внезапно стих, будто его выключили, меньше чем за полчаса озеро сделалось гладким, как стекло. Создавалось ощущение, будто они подвешены в тумане. Они двигались как бы внутри плавучего нимба: в любом направлении рассмотреть можно было лишь несколько ярдов черной воды. Бледный туман стелился клочьями, точно упрямый дым. Вода шелестела вдоль корпуса, своим серебристым блеском напоминая Винну вискозу. Это было похоже на сон. Ему вспомнился прочитанный однажды роман Эдгара По, в котором потерпевших кораблекрушение притягивает к Южному Полюсу, и по мере приближения к нему несущее их течение становится все теплее и спокойнее.

Винн перестал грести. Будучи сегодня баковым[1], он задавал темп, поэтому Джек тоже опустил весла – и каноэ свободно заскользило по озеру. Лодка была из гладкого кевлара, девятнадцати футов в длину, с V-образным носом и прямой кормой. Что-то умиротворяющее было в прекращении гребли посреди спокойной воды. Все равно что наблюдать за стаей уток, синхронно плывущих над грядой деревьев, расправив крылья.

– Это было странно, – сказал Джек.

– Охрененно согласен. Что именно?

– Хоть галочками помечай, – ответил Джек.

Он положил весло на крышку и достал из нагрудного кармана рубашки жестянку с табаком. Брызги вымочили его до нитки, однако Джек никогда не надевал дождевик, если греб, поскольку, по его словам, от пота промокал не меньше даже в дышащем материале. Он также принципиально не пользовался спреем от насекомых. Он прикусил губу.

– Давай посмотрим: туман и ветер одновременно, во-первых. Ах да, и мороз. Внезапное затишье. Крики. И теперь это. Немного странно.

Винн промолчал. Они все еще скользили, почти полная тишина создавала ощущение какого-то таинства. Он опустил палец в темную воду, все такую же холодную, около четырех градусов, и за ним потянулся небольшой след. Это был единственный признак продвижения вперед.

– Я думал о том романе По, – сказал он наконец, – «Артур Гордон Пим»[2].

– Да ну? – Джек сплюнул за борт. – Интересно, кто были те двое. Звучали как парочка.

– Может, мы увидим их снова.

– Надеюсь, что нет. Все утро размышлял, не стоило ли все-таки остановиться.

– Рассказать им о пожаре?

– Ага.

– Это было бы рискованно, – заметил Винн.

Он собирался маневрировать – на случай, если бы пляж оказался устлан обломками известняка. Пляжем они называли любую открытую береговую линию, полого спускающуюся к воде.

– Я подумал, может, стоило притормозить и окликнуть их, – продолжал Джек.

Они дрейфовали.

– Не хочешь перекусить? – спросил Винн.

– Можно. Расклад для этого вроде бы благоприятный.

Крышку сняли с креплений, Джек, порывшись в рюкзаке, вытащил брусок острого чеддера, копченую колбасу и пластиковый пакет с поломанными крекерами. Он опустился на плетеное сидение. В рюкзаке также нашлась маленькая разделочная доска, Джек положил ее на колени и, вооружившись складным ножом, нарезал сыр и колбасу.

* * *

Они были лучшими друзьями из Дартмута, решившими взять отпуск на лето и осень. Оба работали инструкторами по выживанию в дикой природе в рамках программы на Адирондаке. Весь июнь и июль, и половину своих сбережений они хотели потратить на путешествие вверх и вниз по реке на старом гидросамолете «Выдра». Ни один из них не был особенно привязан к своему дому. Весной Джек расстался со своей школьной возлюбленной. Жила она в долине Фрейзер в Колорадо, неподалеку от Грэнби[3], где у семьи Джека было небольшое ранчо.

У Винна не было девушки со времен школы Патни в Вермонте. Это была своего рода модная школа-интернат, но он с семьей жил в трех милях оттуда и учился в дневную смену. Он встречался с дочкой кинозвезды, которая находила его экзотичным и немного простоватым, и он рассказывал Джеку, будто понял, что ничего не получится, когда на весенние каникулы поехал к ней в Малибу; все отправились на поздний будничный завтрак, мать и дочь заказали яйца по-флорентийски, он спросил, что это такое, и они обе повернули к нему головы.

– Винн, это как Бенедикт, но со шпинатом вместо канадского бекона, – сказала мать.

Она поправила очки.

– Бенедикт? – уточнила она, – Знакомо? Нет?

И они обе расхохотались, а Кери протянула руку, чтобы похлопать его по плечу. Он знал, что такое яйца Бенедикт. После он рассказывал, что похлопывание обожгло его, точно клеймом, и в тот же день он поменял билеты и улетел домой. Как бы то ни было, шел сезон заготовки сахара, одно из его любимых времен года, и он помогал отцу вываривать его в маленькой сахарной лавке на Сойер-Брук.

Иногда они варили всю ночь напролет. Поднимающееся солнце окрашивало пятнистый снег в розовый цвет, предрассветный ветер шелестел сухими листьями дубов и голыми ветвями кленов. Он слышал журчание талого ручья, песни поползня. Огонь потрескивал под длинным чаном с прозрачным сиропом, отец с сыном практически не разговаривали, но он знал достаточно о таких вещах – в основном из большого количества прочитанной художественной литературы – чтобы понять, что это, возможно, были лучшие часы, которые они когда-либо проводили вместе.

Пытаясь справиться со своей душевной болью, он попутно осознал, что, вероятно, был таким же безжалостно мелочным авантюристом, как и она: ей хотелось побаловать себя мальчиком из местных, который носил фланелевые рубашки, умел ловить рыбу, рубить дрова, чувствовал себя как дома, засыпая под открытым небом, поскольку сама она жила в пятизвездочном отеле, а он, в свою очередь, хотел встречаться с дочерью звезды, путешествующей по миру так, словно она представитель другого биологического вида. На самом же деле она была просто молодой девушкой, которая испугалась, оказавшись вдали от дома, а он был куда более культурным, чем могло показаться, и провел больше часов в художественных музеях Бостона и Нью-Йорка, чем готов был признать. Он просто никогда не пробовал яиц по-флорентийски.

Однажды утром, прогуливаясь по сахарной плантации Дасти Ридж, он пришел к выводу, что они с Кери никогда не дружили по-настоящему и даже смеялись вместе крайне редко. Это было печально.

История Джека выглядела куда проще. Он знал Шерил со второго класса, ее отец переехал в долину, чтобы занять пост начальника полиции, они были лучшими друзьями до тех пор, пока она не захотела выйти замуж и завести детей; тогда он понял, что она замечательнейшая из женщин, и что ему уже стало скучно. Он отправил ей письмо на мотив «Дорогой Джилл» в мае, и выразил искреннюю надежду на то, что они останутся друзьями навсегда.

В общем, и Джек, и Винн вкусили свою долю замешательства, и, возможно, внутри каждого из них поселилась тяжесть, подобная камню. Винн никогда бы не признался, что был влюблен и что насмешка Кери стала для него ударом под дых. Или, например, что не ходил на свидания первые два года учебы в колледже из-за своей застенчивости.

Они дрейфовали. Джек продолжал нарезать колбасу и сыр, пока те не закончились. Они походили на волков. Чем хорошо путешествие на каноэ, так это тем, что можно не ограничивать себя в провизии. У них были две пластиковые бочки, до такой степени набитые едой, что им бы хватило, даже если бы они до конца путешествия не поймали ни единой рыбешки.

– Должно быть, они плывут в Вапак, – предположил Джек.

Там была деревня, в которую они направлялись: план состоял в том, чтобы сплавиться по последнему озеру, из которого брала начало река, а затем по реке в течение пары недель, и в конце концов добраться до небольшого поселения в устье Гудзонова залива.

– Или они просто устроили себе тур по озерам, и их непременно отсюда заберут. Их, и тех пьяниц тоже.

Они думали об этом. Обоим пришло в голову, хотя вслух об этом не говорили, что с приближением пожара самым безопасным решением будет улететь с озера Черника как можно скорее. К первому озеру их доставил гидросамолет, и они могли бы покинуть эти края тем же способом. Потому что сегодня вечером или завтра утром самое северное озеро сменит река. Когда они оставят позади озеро и поймают течение, которое станет рекой Масвой, пути назад уже не будет. Они собирались, держась в быстром потоке течения, проплыть на веслах весь путь до Гудзонова залива. На большой, но узкой реке не найдется места для посадки гидросамолета до самого устья, которого они достигнут через две недели. С другой стороны, остаться на озере они тоже не могли, поскольку у них не было ни радио, ни спутникового телефона чтобы связаться с аэродромом в Пикл-Лейк или с любым другим. Или хоть с кем-нибудь, потребуйся им срочная помощь. Они обсуждали это при планировании поездки и сошлись во мнении, что современные средства связи сделали всю романтику настоящих приключений пережитком прошлого. Кроме того, спутниковый телефон был им не по карману.

Они дрейфовали в тумане. Каждое легчайшее дуновение ветра с северо-запада несло в себе резкий запах, отличавшийся от запаха дровяных печей, привычного в долинах, где они выросли. Он казался более тяжелым и темным от переизбытка угля.

– Может, у них был с собой телефон, – рискнул предположить Винн.

Они дрейфовали.

– Думаешь, нам следует прерваться? – сказал Джек.

Винн пожал плечами.

За два года знакомства они вместе переплыли множество рек и покорили не одну вершину. Иногда жажда опасности нападала на одного, иногда – на другого. В их командном мышлении был тонкий, но прочный баланс риска и осторожности, при этом роли часто менялись, и именно это делало их такими хорошими партнерами. Джек не проявил бы неуважения к своему другу, проигнорировав его тревогу. Он сказал:

– Мы приложили много усилий, чтобы оказаться здесь, верно?

– Ага.

– Но никому бы не хотелось оказаться в ловушке здоровенного пожара.

– Не-а.

– Хочешь шоколада? – спросил Джек.

– Еще бы.

Они едва чувствовали дуновение ветра на своих ушах и щеках, он разгонял туман над водой бесконечно вяло, словно вне тумана времени не существовало и не будет существовать впредь. Казалось, стало немного светлее.

– Если тех двоих не заберут, и они планируют отправиться вниз по реке, мы обязаны рассказать им о пожаре, – сказал Винн.

Обертку от шоколада он скомкал и протянул Джеку, который засунул ее в прикрепленный к одной из бочек сетчатый карман. Мусор они сожгут сегодня вечером.

– Все, кто плывет вниз по реке, захотят поторопиться.

– Мы потеряем полдня, да? – Джек шумно выдохнул, надувая щеки.

Он вытащил весло с его привычного места в кармане на носу.

– Ага.

– Что ж, давай терять, в таком случае.

Они развернули каноэ, преодолевая легкое килевое[4] сопротивление, закрутили его вокруг своей оси, выправили и зарылись в воду. Обратно они двинулись, тем же путем, которым приплыли. Без ветра и волн, которые задавали бы направление, Джек сориентировался по компасу и взял курс на сто семьдесят градусов; они возвращались в туман, чтобы предостеречь другую группу.

* * *

Туман в самом деле рассеялся. Казалось, что за считанные минуты он посветлел и прояснился, растворившись в бодрящем утре, как будто его никогда и не было, а небо вдруг сделалось безоблачным и осенне-голубым. Эффект прозрачного воздуха уподоблялся взгляду через увеличительное стекло: ствол каждой березы, казалось, выделялся на фоне лиственниц и елей, по краям ветвей просматривались желтые пятна, а отдельные иголки были блеклого цвета осенней травы. Соцветия розового кипрея под деревьями вдоль берега казались цветными вспышками, словно на картине. Лето будто в одночасье уступило место осени. Прекрасное зрелище, однако оно напугало их обоих. Основная часть порогов ждала впереди, и было бы гораздо безопаснее, задержись теплые дни конца лета подольше. Они захватили с собой гидрокостюмы, но слышали об экспедициях, в которых застигнутые врасплох ранним снегом или холодом люди погибали. Это случилось во время ставшей знаменитой поездки на каноэ шестерых дартмутцев в 1955-м году вверх по реке Дубаунт, когда лидер группы Арт Моффатт погиб во время долгого сплавления через стремнину в морозную погоду. Здесь, наверху, нельзя было точно предсказать время смены сезонов, и они выбрали свое окно с расчетом на самый низкий уровень воды и наиболее теплые дни; кроме того, их рабочие смены именно тогда подходили к концу.

Они продолжали грести. Джек мурлыкал песенку. Во время плавания он имел обыкновение напевать что-нибудь из старых ковбойских песен, которым научил его отец, таких как «Улицы Ларедо», «Маленький Джо-Спорщик» и «Барбара Аллен». Иногда еще что-нибудь из Скай Феррейры, Дрейка и Соланж. Винн высоко ценил его репертуар.

Несколько дней назад они проплывали между двумя островами на озере Печали, и с кормы Винн разглядел что-то в воде. Что-то большое и оставляющее позади себя след рассеченных волн, будто маленькая лодка. Он вздрогнул. Чем бы это ни было, оно направлялось к тому же острову, на котором планировалось разбить лагерь. Джек мурлыкал и напевал отрывки из «Гуантанамеры» Уайклефа Джина:

– Я стою в баре, при кубинской сигаре… Эй, похоже, она смотрит на меня издалека…

Винн на корме прищурился и разглядел лосиные рога. Огромные. Без преувеличений громадные, если судить по тому, что их величина впечатляла даже с такого расстояния. В двух милях от ближайшего берега. Прекрасно. Им предстояло делить маленький остров со спокойно плывущим лосем. Хорошо хоть сезон гона еще не наступил.

– Эй, эй, Джек, глянь на это! Черт побери, – он не знал, почему говорит шепотом.

Джек продолжал напевать, полностью погруженный в свои мысли.

– Эй!

Напевный гул, бормотание, несколько рифмованных строчек рэпа.

– Эй! Чувак!

Джек испуганно обернулся.

– Ты в курсе, что поешь весь день?

– Да ну?

– Ну да. И у тебя прибавилось слушателей, – Винн указал своим веслом в нужную сторону.

– Охренеть, это что, лось? – рассмеялся Джек, – Жаль, мы не можем запрячь этого ублюдка, как северного оленя. Посмотрел бы, как он таскает почту. Скорости небось узла четыре.

Они все-таки решились разбить лагерь на острове, и в ту ночь у них не возникло никаких проблем с сосуществованием. На южном берегу была бухта, полная ряски, они тихонько обходили ее стороной и смотрели, как лось пасется. Незадолго до наступления окончательной темноты они пили поздний кофе, сидя у костра, и вдруг Джек беззвучно свистнул, а Винн обернулся и увидел его, наблюдающего с опушки; лось казался неприкаянным и будто бы хотел присоединиться к ним. Он явно никогда раньше не видел людей.

Теперь, когда туман рассеялся, а воздух стал прозрачным и холодным, им казалось, что с обнаружением лагеря той парочки проблем не возникнет, однако они ошиблись. Им пришло в голову, что, возможно, народу там было больше. Не два человека. Быть может, целая экспедиция разбила лагерь на восточном побережье, а все, что они слышали, было лишь ссорой пары на пляже. Может, мужчина и женщина отошли от группы, чтобы поругаться. Но в таком случае заметить их яркие палатки или увидеть вереницу каноэ, ползущих на север, точке перехода озера в реку, было бы в разы проще, однако ничего подобного не происходило. Они никого не видели.

Сплошные заросли цветущего кипрея, стена леса, неглубокие заводи с каменистыми пляжами, иногда обрамленные полосами высокой желто-коричневой травы; им попадались на глаза скалистые бухты с поваленными елями, лежащими поверх черных валунов и выбеленными, как кости, и низкие участки растительности между скалами на берегу, которые, как они знали, были низкорослыми кустарниками черники.

Если у кого и возникало желание остановиться и пособирать ее, то вслух они об этом не говорили. Ситуация их угнетала. Дав себе почти месяц – а то и больше, на пересечение череды озер и сплавление по реке, они рассчитывали на путешествие без точной даты окончания. Заказанный рейс из Вапака допускал изменения – они назначили бы дату, добравшись до деревни, и собирались двигаться неторопливо, с короткими переходами, если им того захочется. Становиться где-нибудь лагерем, чтобы отправиться в поход, поохотиться, если приспичит, набрать ягод, отдохнуть, выкурить по трубке и расслабиться – трубки были анахронизмом, им нравилось устраивать перекуры в лагере и затягиваться смесью ванильного табака, так они чувствовали себя старыми исследователями. Они жаждали окунуться в эту страну без спешки из-за перегруженного маршрута. Даже часов они с собой не брали, определяя время по солнцу или звездам, когда могли их видеть, и по ритмам собственных тел, когда не могли. Большинство их предыдущих заплывов по рекам отличались суетливостью, поскольку оба были студентами с работой и малым запасом свободного времени. Им хотелось попробовать по-другому, почувствовать, каково это на самом деле – пожить немного внутри пейзажа. Теперь же все изменилось. Пожар, замеченный ими накануне ночью, и ранние заморозки меняли все.

Путь их лежал в обратном направлении, на сто семьдесят градусов от курса, которым они ранее шли, он вел их к берегу, и казалось странным, что до сих пор на глаза не попадалось никаких следов недавнего лагеря или признаков недавно прошедших здесь каноэ. Небольшой ручей, текущий со стороны леса, пересекал пляж, который был несколько пошире прочих, возле него они решили остановиться, развести костер, выпить чаю и хорошенько все обдумать. В обычное время они бы отправились удить рыбу в окрестных болотах, однако сейчас им было не до этого. Стоячая вода выглядела темнее, чем в озере, которому лучи послеполуденного солнца придали непрозрачно-зеленый цвет. В таких коричневых от танина ручьях и мелких притоках им частенько везло с рыбалкой, но ни один из них не потянулся за удочкой.

Дров оказалось в достатке. Они пристали к подветренному берегу, где плавник разбивался о камни, как корабельные обломки об линию прилива. Серебрящиеся скелеты елей, гладкие и твердые, сгнившие трупы берез, все еще обтянутые кожей из порошкообразной белой коры. Охапка прутьев поменьше, основательно выдержанных на солнце и ветру, треснули об колено Джека с громкостью пушечного выстрела. Он собирал хворост, пока Винн стоял в своих резиновых «Веллингтонах» на расстоянии в несколько футов от берега и разглядывал устье вверх и вниз по течению нефритовой реки через бинокль. Джек не в первый раз замечал за ним такое – привычку стоять на мелководье глубиной где-нибудь в фут, хотя с таким же успехом можно было оставаться на берегу – и его это забавляло. Точно так же как Джеку было комфортно пребывать на большой высоте и открытом воздухе, Винну нравилось лезть в воду везде, где только можно, и даже против хаоса стремнины он не возражал – напротив, именно там казался наиболее оживленным. С рыбалкой то же самое: Джек предпочитал закидывать удочку с сухого носа весельной лодки, в то время как Винн выбирал торчать по колено в стремительном течении и переходить реки вброд. Джек списывал это на особенности происхождения: он вырос в самом сердце Скалистых Гор, и именно там чувствовал себя в своей тарелке. Высокие пустоши, еще более высокие пики. Мир Винна же был страной ручьев и рек, прудов и озер; миром воды.

Винн опустил палец на колесо фокусировки и навел бинокль на северный берег. По правде говоря, он не смог бы разглядеть то место, где заканчивалось озеро и начиналась река, но благодаря карте знал, где оно находится. Рядом с горбом ледниковой морены[5], которая в минувшую эпоху была грудой обвалившихся камней, а теперь смягчилась мхом и деревьями. С утра они были так близко к нему, а теперь их разделяло примерно пять миль. Именно там брала свое начало река, и в полутора милях вниз по течению ждали первые водопады, ужасные ступенчатые пороги, где в прошлом году погибли четверо забывших про необходимость обходить их справа. Выше по течению вода неслась очень быстро, а левый берег представлял собой отвесный выступ, к которому нельзя было пристать. В любом описании реки особенно подчеркивалось предупреждение держаться как можно правее, отъехав примерно на милю от озера.

Пара крохалей возникла в поле зрения бинокля Винна и тут же покинула его, быстро направляясь на юг. Он поглядел на восток и заметил парящего в вышине крупного хищника; проследовав за ним взглядом, он заметил вспышку белого, и уверился в том, что это охотится белоголовый орлан.

Но ни одного каноэ. Винн сдался и занялся тем, чем, согласно предположению Джека, и должен был заняться. Отложив бинокль на камни, чтобы не болтался на шее, он присел на корточки и принялся собирать гальку, выискивая ее вдоль и поперек всего пляжа. Вернулся с полными пригоршнями камней. И не только их, еще захватил палки и два пера, вероятно, скопы и вороны – все это он, опустившись на колени, сложил в две кучи, похожие не столько на пирамиды, сколько на погребальные курганы, направил воду вокруг них, а перья пустил плавать по каналам, как лодки.

– Баркасы, – пробормотал он себе под нос, но Джек его услышал, – Как на похоронах викингов.

Если Джек напевал, то Винн разговаривал сам с собой, особенно когда был занят своими штуковинами. Джек так это называл. Винн был без ума от Голдруорти[6], скульптора-эколога, благоговел перед этикой эфемерного искусства, от буддистов и живописи до молодых лун Джея Мида[7]. От таких вещей как высвобождение эго; чистоты, что кроется в кропотливом создании чего-то, имеющего недосягаемый смысл, чего-то что нельзя даже подписать, на протяжении часов и дней. Того, что этим можно сказать о собственности и непостоянстве всего на свете. На него меньше впечатления произвели экстравагантные облачения Христо Явашева[8], которые Джек счел грандиозными и подавляющими.

Сидящий на корточках у кромки воды Винн напоминал Джеку ребенка с пластиковым ведерком на пляже. Он был столь же увлечен и счастлив.

– Ты даже не собираешься это фотографировать?

Винн поднял взгляд, пожал плечами. У него была дурацкая улыбка человека, застигнутого за серьезным разговором с бурундуком.

Джек развел огонь. Когда тот затрещал и запылал, зачерпнул воду чайником, водрузил его на два плоских камня и палкой сгреб угли с горящими ветками в щель между ними. Вода быстро закипела, он поддел проволочную ручку своей палкой, передвинул чайник на один из камней, затем отправился к каноэ за чаем и коричневым сахаром из пластикового контейнера, в котором они хранили вещи на каждый день. На дне его лежали два аварийных одеяла, водонепроницаемая упаковка спичек и тюбик с зажигалкой. Еще пакет с едой: сладкие овсяные хлопья, энергетические батончики, сухофрукты в общей сложности на несколько приемов пищи; им двоим хватило бы дня на три. Также сигнальное зеркало и маленький компас без рамки. Он бросил чайные пакетики в чайник, сел на гладкое бревно под ярким солнцем и стал смотреть на озеро.

«Нет такого места, которое я предпочел бы этому», – подумал Джек. А затем, практически без перехода: «Что-то здесь не так». Он чувствовал это затылком, подобное уже случалось, у него волосы встали дыбом перед штормом, когда он собирался возвращаться домой на сноуборде. И еще как раз перед тем, как он вышел на поляну в Монтане прямо под пристальный взор гризли. При нем всегда было это шестое чувство – у некоторых людей оно развито довольно хорошо, – и он полагал, что оно не раз спасало ему жизнь. Как в то утро, когда ему было одиннадцать и его молодая кобыла поскользнулась на камнях над бушующим в летнюю пору устьем реки. Теперь он почувствовал жар, разливающийся вдоль шеи, и поспешил отогнать этот образ.

Он вздохнул. Более мирную картину трудно было вообразить. Позади него пчелы жужжали в кипрее и астрах. Чай заваривался, озеро остекленело, белое солнце висело на полпути к лесу и согревало каменистый берег. Одежда на нем практически высохла. В тридцати футах от него сидел его столь же, по-видимому, довольный жизнью лучший друг. Куда уж лучше. Он привык задавать самому себе этот риторический вопрос.

Не вздымалось столбов смога на западе, должно быть, переменился ветер. Здесь его не было вовсе, бледный дым от их костра поднимался почти вертикально вверх, редел и исчезал прежде, чем достигал верхушек елей. Но беспокойство не покидало его. Сейчас они должны были быть очень близко к тому месту, откуда доносились крики, однако не находили никаких признаков того, что здесь вообще кто-то побывал.

Он разлил крепкий чай по двум дорожным кружкам из нержавеющей стали, досыпал в свою сахара, размешал веточкой, сел на бревно и все равно не смог толком расслабиться. То, что раньше просто забавляло, теперь представлялось каким-то зловещим. Предчувствие касалось не какой-то общей, глобальной угрозы, вроде того, что осень в этом году решила наступить пораньше, нужно закруглиться до заморозков, или того, что на северо-западе разгорается охрененно большой гребаный пожар и, возможно, стоит ускорить темп… – нет, к таким переменам он был готов. Семья, промышляющая скотоводством, с чем-то подобным сталкивалась регулярно, и переживаниям об этом он выделял такое место в своей психике, где они не затрагивали бы его повседневного благополучия – секрет жизненного успеха заключался в том, чтобы быть бодрым духом и быстро адаптироваться. Сейчас ощущения были не те. Его кожу словно покалывало приближением некой особой и неминуемой опасности, источник которой он никак не мог определить.

– Эй, – позвал он, – Динь-дон. Чай готов.

Винн встал и подобрал бинокль. Он прошагал к костру и сел рядом на бревно. Джек протянул ему чашку.

– Странно, – сказал Винн, – Я обследовал весь берег. Это же не мог быть ветер, как ты считаешь? Нам не могло послышаться?

– То есть? Ветер заорал: «Это мое чертово путешествие! На этот раз мое!» Потому что нечто вроде этого мне и послышалось.

– Ага. Мне тоже. То была девушка. Он, если я правильно понял, кричал: «Чушь собачья! С меня хватит! Это в последний раз!»

– И что ты предлагаешь делать теперь? – в общей сложности они проплыли уже больше десяти миль.

– А ты?

– Ну, – Джек изучал камни у себя под ногами и размеренно двигал челюстью, что, как знал Винн, являлось признаком его глубокой задумчивости, – Они могли как-нибудь проскочить мимо нас в тумане. Хоть это и маловероятно, да?

Оба были исключительно сильными гребцами и знали это, как и то, что в то утро на волнах они не халтурили.

– Как будто у них при себе был электродвигатель и солнечная панель, как у тех придурков.

– А почему бы и нет, – сказал Джек, – Люди таскают их с собой как раз для того, чтобы пересекать озера.

– Чел, с таким же успехом можно не тащиться за тридевять земель от дома и кататься по окрестностям? – главным эстетом в тандеме был Винн. За последнее утро Джек несколько раз успел подумать о том, что обзавестись мотором – классная идея.

– Это забавно, как минимум. Я не знаю.

– Так говорит твое паучье чутье?

– В точку.

– Черт! – Винн резко дернул чашкой, плеснув содержимым на камни, – Я опять это сделал, – он отвинтил крышку и принялся дуть на обжигающе горячий чай, – Ошпарил язык.

Джек едва его слышал. Он вовсю боролся с редкостной силы чувством предзнаменования.

– Кем бы они ни были, думаю, мы уже проявили должную предусмотрительность. Мы хотя бы попытались их предупредить, – сказал он.

Омрачать поездку Джек не хотел: ничего нет хуже скептика в экспедиционной группе. Но теперь он отчасти жалел, что они не нашли тех ребят, что не спросили, есть ли у них спутниковый телефон, не связались с Пикл-Лейк. Не обязательно для того, чтобы вызвать самолет, хотя бы для получения последней информации о пожаре, за распространением которого, он абсолютно уверен, должен был следить Пожарный Центр.

Волосы, встающие дыбом на затылке, мурашки по коже – он приучил себя не игнорировать такие предчувствия. Словно отдаленный звон тревожных колоколов где-то глубоко в основании его черепа, который он мог бы услышать, если бы прислушался. Но у них не было спутникового телефона, а те двое пропали без следа, и они в любом случае уже приняли решение покинуть озеро и войти в реку. Которая представляла собой воронку течения и обрекала их по меньшей мере на две недели стремительного бега наперегонки с водой и волочения в обход больших порогов. Он не сказал ни слова; на этот раз рот он держал на замке.

– Хочешь остановиться на привал здесь? – спросил Винн, – При таком раскладе завтра нам хватит времени на переправу и спуск к водопаду, мы сможем не торопиться и быть по-настоящему осторожными.

– Ладно. Эй, здоровяк?

– Да?

– Забей.

Винн опустил чашку и изучающе вгляделся в лицо своего друга. Проглядывающие из-под недельной щетины смуглые скулы, обгоревший нос, «гусиные лапки» в уголках почти что черных глаз – россыпь тонких морщинок, более светлых, чем кожа вокруг них; вдоль жилистой шеи разбросаны мелкие веснушки. Он не заработал ничего из этого, учась плавать на каноэ в летнем лагере или же посещая Национальную Школу Лидерства На Открытом Воздухе. Винн мог ему позавидовать. Не в первый раз он задумался о том, что для Джека торчать под открытым небом, спать под звездами и готовить на костре было столь же естественно, как дышать. Путешествовал на вьючных лошадях со своей семьей он с тех самых пор, как смог впервые самостоятельно вскарабкаться на спину едва приученной к седлу кобылы. И в отличие от большинства людей он, казалось, совершенно не возражал против перспективы замерзнуть, промокнуть или утомиться. Хорошего в этом мало, но без таких вещей жизнь сделалась бы скучной. Вот в чем разница, подумал Винн. Для Джека такие вещи как холод и голод сами по себе плохими не являлись. Они просто случались, и лучше бы им было долго не длиться; но до тех пор, пока у кого-то есть силы их превозмогать, вреда от них никакого. Такая позиция придавала Джеку стойкости и темперамента, которыми Винн восхищался. При росте чуть больше ста семидесяти сантиметров Джек все равно оставался ниже. Винн мог самостоятельно вытолкать из грязи машину, зато Джек был легче, стройнее и быстрее бегал, и была в нем эдакая, что называется, врожденная твердость. Поэтому, когда Джеку случалось беспокоиться, Винн весь обращался во внимание.

– О чем задумался, кэп?

Джек неопределенно пожал плечами.

– У тебя скверное предчувствие?

– Может быть, самую малость.

– У меня тоже. Пожар, и еще те мерзкие парни. Все страннее и страннее. Но у нас не то чтобы много выбора, верно?

Джек наконец оглянулся. Под ослепительным солнечным светом его глаза казались ясными и полными огоньков. Если он и был взволнован, это не мешало ему забавляться ситуацией. Тем, как дерьмо продолжает набирать обороты.

– Ага, у нас его нет, – ответил он, – И это значит, что нам не нужно ничего решать.

* * *

Продуктов у них было полно: порошок из черной фасоли и лебеды, рис, макароны, чечевица, даже несколько килограммов вяленого мяса. Не забыли они также несколько модных готовых сублимированных блюд для разнообразия и упрощения готовки, и в тот вечер решили поужинать «индейкой по-королевски». Поели с удовольствием, затем Винн растворил порошковый лимонад в бутылке с водой, его разлили по кружкам и добавили немного Джим Бима из пластиковой фляги. С принятием окончательного решения всегда становится легче, даже при отсутствии настоящего выбора.

Ни один из них не понимал, зачем блюдо назвали «индейка по-королевски». Винн утверждал, что название заимствовано из французского, в котором слово «для» звучит похоже на «по», а значит, это просто индейка для королей. Джек считал, что «по» это начало слова «пойманная», а значит для оригинального блюда годились лишь те индейки, которых короли ловили собственноручно. Он признался, что это был его любимый обед в Государственной Школе Грэнби.

Они разбили палатку в зарослях елей неподалеку от пляжа. Рыбачить не хотелось, хотя они заметили мальков, снующих на мелководье чайного цвета ручья. Они читали и курили свои трубки. Какой бы там ни был ветер, сейчас от него осталось лишь едва ощутимое дуновение. Небо оставалось ясным и безоблачным. Последний луч солнца скользнул в посеребренное озеро, которое приняло его без ряби – так же, как и отражения первых звезд. Холодало быстро, и они знали, что грядут очередные заморозки.

Они развели костер, подкинули в него плавника и уселись поближе к теплу. Винн достал страницы, вырванные им из книги под названием «Правдивые истории Севера: призраки, ведьмы, духи медведей и вендиго». Ее написал в 1937-ом году антрополог-любитель, которого звали Спенсер Алебардос Рэйцар. Джек любил подтрунивать над именем автора, приговаривая: «Я съем эту главу, если в свидетельстве о рождении сукиного сына так и написано», и над привычкой Винна растаскивать книги на части для своих поездок: «Тебя, должно быть, растила чертовски более высокая гора книг, чем меня. Почему же ты не дашь им наконец пожить собственной жизнью?» – но он все равно робко спросил, сможет ли пролистать отрывок, когда Винн с ним закончит. Просохшие дрова горели ярко, Винн повернулся боком на бревне, которое они приспособили для отдыха, и взглянул на первую страницу.

– Как я и говорил, тут есть отдельная глава о деревне Вапак. О какой-то темной истории, что приключилась там, наверху.

– Да ну? – Джек пытался изобразить безразличие, но поневоле выпрямился. Мало что он любил больше, чем хорошие мрачные россказни.

– Целая череда убийств в двадцатые годы. Деревню посещал изможденный, бледный гигантский дух, вселялся в людей и превращал их в каннибалов. Его звали вендиго[9]. И всякий раз, когда старейшинам казалось, что кто-то из жителей одержим вендиго, его расстреливали или душили, пока он не сожрал своих родных и близких. Такой вот упреждающий удар.

– И сколько жертв?

Винн еще немного повертелся, чтобы свет от огня падал прямо на текст.

– Девять. В деревне, где проживает, ну максимум, человек двести.

– Охренеть.

– Не то слово.

– Может, это был просто оголодавший белый медведь.

– Может, – согласился Винн. Джек слегка напоминал ему ребенка, отчаянно нуждающегося хоть в каком-то объяснении.

– Ну знаешь, один из тех, что любят ходить на двух ногах.

– Хм.

– Или, допустим, у тюленей выдался трудный год, – продолжал строить предположения Джек.

– Вполне допустимо. Говорят, деревенские чувствовали себя проклятыми вдвойне, поскольку теплые течения два года подряд скверно сказывались на рыбной ловле.

– Ладно, ну и что, мать его, по-твоему это было? – уже второй раз за день Джек почувствовал, как по его коже скользнули мурашки.

– Голодный дух.

– Да иди ты!.

Костер превратился в тлеющие угли, они давно перестали чувствовать запах пожара с северо-запада; казалось, его больше не существовало в природе. Должно быть, ветер сменил направление на противоположное. Они не обсуждали это, но время от времени то один, то другой оглядывались на озеро и раздували ноздри, точно олень или лось, почуявшие хищника.

Через час после того, как стемнело окончательно, они отправились спать; дверь в палатку оставили расстегнутой и закрепили так, чтобы видеть звезды и северное сияние, если те решат затянуть свою беззвучную песню. Оставили только сетку, на которой оседал иней. Позже Джек перетащил свою подстилку и спальный мешок на вымощенный булыжником пляж и уснул под пульсирующей аркой Млечного Пути. На изморозь ему было плевать, она оседала на мешке, достаточно было встряхнуть его утром. Давешний мороз позаботился о комарах. Винн расслышал перестук камней, когда Джек выбрался наружу; он прислушивался к слабой пульсации, издаваемой медленным ручьем. Он вспомнил стихотворение Мервина о сумерках, которое так полюбилось ему когда-то. Мервин описывает уход солнца, которое больше ни во что не верит, и то, как он слышит бегущий за ним вслед ручей: в этот долгий путь он захватил с собой флейту.

Это натурально убило его. Одинокое и единственное солнце без веры во что-либо, и маленький ручеек, переполненный верой во все подряд, даже в музыку. Что ему нравилось в поэзии, так это возможность за несколько секунд рассказать историю, на которую у романа уйдет несколько дней. Картины и скульптуры обладали таким же эффектом. Но время от времени всем хочется чего-то, на что уходят целые дни.

Джек долго лежал без сна, а когда наконец уснул, ему приснилась его мать и утро на реке Энкампмент. Один и тот же сон повторялся несколько раз в год. В нем они разбивали лагерь в парке Хорсшу, на лугу под маленьким мостом, точно так же, как было и в реальной жизни. Всего лишь втроем – его отец, он и его мать – как прежде, и отец выезжал со стоянки верхом на Дэнди, своей любимой охотничьей лошади, и вел под уздцы БиДжей, каурую кобылу земляничного цвета; она была наполовину арабской, ее признали слишком нервной для верховой езды и всегда использовали как вьючную. Вполне в ее стиле было встать на дыбы перед бурундуком или перепрыгнуть веточку валежника так, будто это барьер с двумя перекладинами.

Тропа упиралась в ельник вдоль правого берега реки. В конце июня река все еще бурлила от таяния снега. На самом деле это был просто большой быстрый ручей, он впадал в узкий тенистый каньон, густо поросший елями и соснами. Тропа поднималась прочь от грохочущих порогов. Мать ехала впереди него на Минди, милой ширококостной кобыле, а он следовал за ней верхом на Герцоге, своем молодом сером жеребце. Во сне, как и в то утро, он настоял на том, чтобы прикрывать тыл, и это заставляло его чувствовать себя более взрослым. Как и наяву, они не торопились. Тропа была узкой, каменистой и шла вдоль крутого склона. Отец напевал, когда ехал верхом. Пятьюдесятью футами ниже река впадала в узкое ущелье с отвесными стенами и исчезала, круто загибаясь вправо. Белая вода ревела, как реактивный двигатель, и окутывала деревья туманом. Его сердце бешено колотилось, и ему это нравилось. Отец, шедший впереди, добрался до невысокой наклонной плиты из скальной породы и повел по ней Дэнди. Джек услышал скрежещущий стук подков, увидел, как БиДжей вскинула голову, опустила нос и фыркнула, разобрал звон колец и изящный перестук ее шагов, а затем его мать подтолкнула медлительную Минди.

«Хорошая девочка, ну просто очаровательная девочка».

В точности как наяву, что-то впереди напугало БиДжей, она отступила и натянула поводья, а его отец, который держал линию, крикнул: «Ох, девочка! Полегче!». Минди отшатнулась назад, прямо на скользкую плиту, и ее заднее копыто соскользнуло. Задняя левая нога, Джек увидел ее прямо под собой, подкованное копыто съехало с тропы, попыталось зацепиться, его мать закричала: «Эй, девочка!» – зад лошади соскользнул, теперь только передние копыта царапали мшистую кромку плиты, и – он видел все это словно в замедленной съемке, истерику лошади, то, как мать склоняется над ее гривой в попытке спастись, но она теряет равновесие, взбрыкивает задними ногами, и кричит, опрокидываясь назад. Не его мать, кобыла. Крик, похожий на вопль до смерти перепуганного человека. Он видел, как они врезались в большую ель, как их отбросило в разные стороны, мать все еще сжимала поводья, шляпа слетела с ее головы и кувыркалась, как подстреленная птица, на мгновение все как будто застыло, а затем они вместе врезались в белый поток. Каким-то чудесным образом они всплыли, мать держалась над водой, ухватившись за седло, затем их перекинуло через то, что, должно быть, когда-то было уступом, но теперь стало горбом набегающей волны, низвергающейся в желоб грохочущего потока, они исчезли, потом один раз появились – сначала темная голова кобылы, затем рука матери, а потом их швырнуло об стену и увлекло за поворот. Отец, как только обрел способность говорить, крикнул: «Стой!», затем дико оглянулся и заорал: «Ты сможешь удержать его? Сможешь?», Джек безмолвно кивнул, тогда его отец отпустил вьючную лошадь, пришпорил Дэнди и понесся вниз по тропе безумными прыжками. Он исчез. В реальной жизни они оба исчезли. БиДжей вприпрыжку побежала за отцом, волоча поводья. Джек остался. Он натянул поводья дрожащего мерина, они оба дрожали, но оставались на месте. Он делал все, чего бы ни потребовал его отец. Он любил ее больше всего на свете. Ему было одиннадцать.

Но во сне ее шляпка сама по себе расправила крылья и перелетела на другую сторону каньона, поймав солнечный свет, как закладывающий вираж ястреб, а мать с Минди зависли в воздухе вместо того, чтобы падать в белый поток, потому что тоже научились летать, в этом не было сомнений; когда он проснулся под поздними звездами, где-то вдалеке пронзительно и одиноко кричала гагара, подкладка его куртки оказалась мокрой, и он понял, что снова плакал.

* * *

Джек вскочил еще до восхода солнца, стряхнул с себя усыпанный инеем спальный мешок, подняв облако снежинок, которые поплыли по воздуху стайкой ледяных бабочек-однодневок. Он разжигал огонь и варил кофе, пока Винн спал или читал. Ничего на свете ему не нравилось больше, чем просыпаться первым, колоть растопку для костра и делать кофе.

Озеро хранило неподвижность, бледный полумесяц садился над кромкой деревьев. Он разыскал жестянку с табаком в кармане рубашки и втянул первую за день порцию, сидя на бревне и наблюдая за разгорающимся пламенем, что облизывало коряги. Об этом сне он старался не думать. За исключением того, что кобыла Минди, похоже, и впрямь научилась летать наяву и избежала верной смерти, поскольку в то же утро разведывавший новую тропу для июльских клиентов рыболовный гид видел, как она выбралась на правый берег, вся дрожащая и с дикими глазами. С ног до головы в порезах и синяках, с глубокой раной на правом боку и растяжением связок, но в остальном совершенно целая. Она полностью оправилась, но никогда в жизни больше не позволяла водить себя по речным переправам. Мать оказалась менее удачлива. Он остановил эту мысль. Посмотрел на воду, несущую розовые и серые отблески рассвета. Ладно. Немногим людям повезло умереть в самом расцвете сил, получив признательность за все заключенное в них добро. Пусть все остается, как есть, подумал он. Не худший расклад из возможных.

Рыбы наловить они не удосужились, поэтому он смешал немного яичного порошка с кусочками чеддера, смазал маслом сковороду с длинной ручкой, а затем принялся бросать камни в палатку и развлекался этим до тех пор, пока Винн со стоном не поднялся.