Читать книгу Синева - - Страница 12

В конце августа на пару недель прилетели дети – сын Слава и его жена Маша. Лила фонтанировала щенячьим восторгом – прыгала, носилась, как электровеник, наскакивала на всех и била по ногам лапами: я! я! я! Яничка, тот бочком, бочком обходил родителей сторонкой, косился недоверчиво – привыкал, вспоминал. Два месяца из жизни почти годовалого человека – это о-го-го сколько.

Маша расстроилась, поревновала, порефлексировала на тему чувств ребенка, растущего без родителей. Мы с Ларкой прямо… да много пережили эмоций, а в итоге словно осиротели – представили, как избавляемся от бремени ответственности, уходим в поздний декаданс и отрываемся по полной… Ну там, сидим с книжкой полночи, валяемся в постели до обеда, не ходим на море или сидим на пляже весь день (поздний декаданс – это вам не ранний, где ресторан, кальян, танцы до упаду и казино до рассвета)… И такая пустота навалилась – мрак!

Потом дети какое-то время пожили нашей жизнью, прониклись благостью тихого мирного счастья, да и рассудили здраво: ребенку тут хорошо – лучше, чем в закопченном городе, – он здоров, любим и в безопасности.

Мы воспряли: да, да, а еще вам никто не будет мешать работать, и вы можете взяться за дополнительные проекты и поскорее закрыть ипотеку!

Как же мне не нравятся все эти зависимости…

Так, к взаимному удовольствию сторон, мы решили, что Ян останется с нами до ноября, а там мы все вместе вернемся и продолжим участвовать в его воспитании в удобном для всех режиме.

И Лила тоже с нами. К расставанию с внуком я морально готов – это справедливое, естественное течение жизни. Но как отдать Лилу? Как от сердца оторвать!

И жизнь-мечта в домике у моря покатилась, полилась, побежала на мягких лапах: из рассвета в закат, из голубого в розовое, из синего в черное, из гастрономического фестиваля в исторический парад… Внук побежал, а мы полетели вслед за ним. Ларка помолодела, постройнела, улыбка с лица не сходит, я же просто «царь горы» – жизнь удалась и все мое со мной!

Взялся за «Идиота». Разложил пинцеты, ножнички, кисточки, расставил краски, клей, лак. В первую очередь, конечно, посмотрел место вклейки листа – какие повреждения нанес я сам, вырезая письмо. Ничего, все сделано аккуратно – профессионализм, как говорится, не пропьешь. И пошли картинки перед глазами: Джина на кухне у Винсента, Александра в слезах, рассвет с бутылкой вина… и шоу с оглашением наследства. И шоу!

Это «кино» я должен досмотреть до конца.

Долго пришлось рыскать по Интернету. Не сразу удалось правильно сформулировать вопрос для поиска – известны были только дата мероприятия да имя девушки. Но ищущий да обрящет.

Описываю мизансцену.

Зал в светлых тонах.

В центре ведущий, в наше время сказали бы – щеголеватый, а теперь употребляют другое слово.

Красные диваны по кругу.

На одном сидят Александра и, видимо, ее родители.

Александра выглядит вызывающе: активный макияж, ботфорты, мини, – но смотрится очень достойно: спинку держит, ножки, ручки. Хорошо. Черные гладкие волосы собраны в высокий хвост, и весь ее образ контрастирует с фигурой матери, у которой волосы распущены по спине и груди, они такие же черные, но с видимой сединой, пушатся над бесформенным платьем с мелким графическим узором. Мать периодически тянется к девушке, пытается прикоснуться – ловкость, с которой дочь уклоняется от материнской руки, восхищает. Отец сидит как сомнамбула, смотрит в одну точку, перебирает четки, блестит лысой, загорелой головой.

На других диванах еще какие-то люди, но я не сильно хочу вникать – собираю поверхностное впечатление.

Ведущий преимущественно обращается к родителям.

Отвечает мать: мы тут только поддержать дочь, поделиться с ней светом своей любви, так сказать. Бла-бла-бла. Александра строит на камеру милые рожицы и показывает пальцами сердечки – заигрывает с аудиторией.

Это все идет, идет, я на перемотке пропускаю, и тут в студию врывается новый персонаж – брутальный качок с золотым браслетом. Ага! Он сразу кидается на лучащегося папашу, хватает его за свободные одежды:

– Это ты! Украл отец! Шакал!

Его оттаскивают, усаживают, просят говорить на родном языке – переводчик все переведет. И начинается монотонный дубляж сверхэмоциональных восклицаний.

Александра оживилась, глазища горят. Мать держит отца за предплечье – вроде как удерживает, – а тот как-то скукожился и на героическую партию никак не тянет.

Изсак (очень, очень настаивает на правильном произношении), так зовут дядю, рассказывает душераздирающую историю отношений своей матери с наследодателем, о голодном, бедном детстве и вообще трудной судьбе. Обвиняет не признавшую его семью во всех пороках бесполезного существования.

Потом оглашают результаты ДНК-тестов.

И вот – тадам! – вынос завещания.

Деловитый человечек во фраке надел очки в легкой оправе, раскрыл папку и, чуть подавшись корпусом вперед, очень тихим, проникновенным голосом зачитал написанное.

Детским фондам.

Больничным фондам.

Церкви.

За мир во всем мире…

Изсаку конезавод в каких-то землях при условии прекращения дальнейших притязаний.

Очень долгое описание обустройства счастливой жизни Александры и ее потомства.

А потом – еще осталось на потом – пара миллиардов тому его потомку, который первым получит признание… тут очень длинный список премий… в какой-либо из областей науки или искусства.

Родители Александры встают и гордо выплывают из зала. Изсак брызжет всякими агрессивными словосочетаниями. Александра смеется и показывает знак победы – крупный план!

А что, у девочки вся жизнь впереди, в двадцать-то лет. Живи, достигай.

Меня эта история коснулась постольку-поскольку. Случайный прохожий. Ну, понервничал, да. Но зацепило не это.

Не перестаю думать, что я смог сделать для своего сына, каким был отцом, ради чего прожил свою интересную, успешную… Не прожил, не прожил – все еще предстоит. И успех – относительная штука. Хочется гордиться, хочется смотреть вперед… и чтоб там свет, простор, предвкушение… Хочется быть участником жизни близких людей, чтоб каждый день не зря был прожит.

Иди, Лила, сюда, иди. Дай потискаю тебя доброе, мягкое, пукающее создание.

Ты мне друг?

Ты мне друг.

Смотрю на книжные полки – сканирую обложки, перебираю в памяти свои сокровища. Продам-ка я их. Скоро сезон аукционных торгов. Закроем сыну ипотеку. Все хотелось один проектик замутить, да думал – лениво, устал, пора уже начать сибаритствовать…

А тут вторая молодость накатила. Сил, энергии, желания – вагон и тележка. Новая игра четко вырисовывается, и роли в ней, как ноты, выстроились и ждут первого прикосновения.

Вбегает Лариса:

– Макар! Городской совет по нашей петиции решение принял! Туристов не будет! Можешь перекрасить ворота!

Счастливая какая девушка у меня.

– Ларик, – говорю, – давай фонд на обучение внуков организуем.

Смотрит удивленно. И я думаю, дом нам надо побольше, для всех, с такой поляной, чтоб девочки бегали босиком по мягкой зеленой траве и белые платья хлопали на ветру, как крылья, мальчишки запускали змеев в высоком синем небе, а за спинами у них изумрудное, лазурное, бирюзовое, сапфировое, цвета топаза… море, море, море…

Жена плечиками задумчиво повела:

– А ворота-то когда покрасишь?

– Да покрашу, покрашу.

Ушла. Взглядом где-то далеко, глаза загорелись… Мечтай, моя милая, мечтай. Чего хочет женщина, того хочет Бог.