Читать книгу Запретное Солнце - - Страница 4

– О, Арима! Давненько ты к нам не заглядывал!

– Добрый вечер, госпожа Франклин. Прошу прощения, учеба не позволяла.

– Да не за что тебе извиняться, проходи, все свежее, только сегодня поставка была.

Госпожа Франклин долгие годы оставалась лучшей и, скорее всего, единственной подругой моей матери. У нее была продуктовая лавка в торговом квартале. Владеть своим магазином считалось самым престижным занятием после работы в Центре Управления. Многие бы позавидовали ей, но я знал, каким трудом досталось ей это место. Мама рассказывала, как до моего рождения они с госпожой Франклин работали по 15 часов в отделе снабжения, а в свободное от работы время обивали пороги ЦУ в попытке получить разрешение на реализацию ввозимой в убежище продукции. Может быть, в том числе это стало причиной болезни моей матери… Так или иначе, получить столь желаемое разрешение смогла только госпожа Франклин, маме отказали из-за состояния здоровья. После того как мама заболела, госпожа Франклин приходила к нам почти каждый день, помогая с делами по дому и поддерживая меня, четырехлетнего мальчика, на первых шагах в этом огромном замечательном мире. Именно с госпожой Франклин я научился читать, писать и впервые пошел в школу, именно от нее впервые услышал сказки о Солнце… Обычно говорят, что у ребенка две матери – родная и классный руководитель. Мне же в каком-то смысле повезло, у меня их было три.

– Как дела у Амаи?

– Так же, состояние изо дня в день все хуже.

– Вот как… Передай ей, что я желаю скорейшего выздоровления и всегда жду в своем доме и своем магазинчике. Надеюсь, я с ней еще увижусь.

– Обязательно передам, спасибо большое за слова поддержки. Юта, тебе что-нибудь надо? Я заплачу.

– Да… но нет-нет, я сама заплачу.

– У меня здесь хорошая скидка, так что мне правда не сложно, бери что хочешь.

– Хорошо, но я тебе все равно потом обязательно все верну.

Не вернет. Да мне и не надо было. Юта сирота, и из денег у нее только социальное пособие и базовая стипендия. Я же имел стипендию отличника, социальные пособия на себя и маму и, плюс ко всему, получал регулярные премии как «подающий большие надежды». По сути, меня можно так называть. Если все пойдет по плану, я должен стать первым хейкийцем, получившим работу в ЦУ, что уже возлагает на меня определенные обязательства, которые я стремлюсь исполнять. Учиться на «отлично» – самое простое из них.

– Арима, как продвигается написание твоего доклада? Помощь нужна?

– Нет, что вы, госпожа Франклин, я справлюсь сам. Сейчас я почти дописал об ошибках старого мира, которые мы не должны повторить в будущем.

– И кто твой куратор? Миссис Ричардсон?

– Да, для нее как для классного руководителя курировать доклады «подающих надежды учеников» такая же обязанность, как для меня писать их.

– Ясненько. Ладно, ребятки, приходите как-нибудь в гости, чаю попьем, поболтаем, а то сейчас покупателей много, нельзя очередь задерживать. С вас три элира.

– Пожалуйста. Спасибо за все, госпожа Франклин!

– Вам спасибо! Удачи с учебой, и береги маму! А, и вот, возьмите, это вам за счет заведения.

Госпожа Франклин протянула нам две свежеиспеченные булочки с корицей.

* * *

– И что же ты будешь писать в докладе?

– Как будто тебе это интересно.

Юта сделала нарочито обидчивое лицо.

– Не принимай меня за дурочку только из-за того, что я учусь не на «отлично».

– Если бы я считал тебя дурочкой, я бы с тобой не встречался.

Зря я это сказал. Никогда не знаешь, что может задеть человека, особенно – девушку.

– Все с тобой понятно. Значит, ты можешь любить только умную. Ты вообще умеешь любить?

Я в очередной раз удивился тому, как работает женская логика.

– Да.

– Врешь. Если бы ты чувствовал то же, что и я, тебе было бы все равно, умная я или тупая, блондинка или шатенка, высокая или низкая, ты бы просто любил, и все. Как люблю тебя я. Если ты завтра потеряешь обе ноги, мне будет все равно, я люблю тебя, а не твои ноги, но если я завтра стану «солнечной», будешь ли ты любить меня? Конечно же нет, ведь я тогда перестану быть частью общества, а значит, я для тебя буду лишь пустым местом, хуже тупых, хуже уродливых, хуже всех!

Она едва не плакала, такая резкая реакция меня удивила. Вернее, нет, я просто… Не знал, что ей ответить. Я был ошарашен, раньше я никогда не замечал таких резких перепадов в настроении и поведении Юты, на это должна быть какая-то причина… Опять это чувство… Что-то обязательно произойдет.

– Когда ты любишь человека, ты любишь все его качества и каждое из его качеств по отдельности. Если тебя в человеке что-то раздражает, то это не может называться «любовью». Больше всего в людях я не люблю глупость. Поэтому если бы ты была глупой, то я бы не смог тебя полюбить изначально, и это правда. Я не мог бы любить человека, который мне неприятен. Но ты не глупая. Ты красивая, милая, обаятельная, женственная, я люблю все эти качества. И они все есть в тебе. Так что я люблю все, что в тебе есть, а значит, я люблю всю тебя и люблю по-настоящему.

Я попытался дать максимально рациональный, выстроенный ответ на ее эмоциональную и алогичную тираду, хотя, честно говоря, я влюбился в нее, не думая и не анализируя персональные качества. Иногда ты думаешь одно, но говоришь совсем другое, не желая при этом обмануть или схитрить. Просто так получается… Играй я себя, перспективного, успешного, холодного молодого человека, я бы так и сказал, это подходит образу, но в реальности все обстоит немного по-иному… Я знал это, но в конфликтной ситуации, возникшей буквально из ниоткуда, сработал автоответчик.

Повисла очень неловкая пауза. Я не знал что говорить, она хотела что-то сказать, но какая-то неведомая сила останавливала ее.

Так, в тишине, мы дошли до ее дома, типовой постройки ПУ.

– Я – «солнечная», – выпалила она.

Ее глаза начали заполняться кристально чистыми слезами. Внутри меня что-то треснуло.

– С чего это ты взяла?

– Ты помнишь симптомы?

Отторжение препарата комплексной поддержки иммунитета, постепенное ухудшение общего физического состояния, бледность, кашель, выпадение волос, отказ центральной нервной системы, смерть. Я знал наизусть весь ход течения болезни, как знал его любой житель ПУХ-1. «Солнечная болезнь» была присуща только нашему, первому поколению. Старшие ею не болели. При первых симптомах необходимо было обратиться в Центральный Госпиталь, где больному назначали курс интенсивной терапии, после которого, по слухам, домой никто не возвращался. Говорят, что для прохождения лечения пациентов переводят в госпитали МАК, и во время транспортировки можно было вживую увидеть солнце. Поэтому болезнь и назвали «солнечной».

– Арима, я не могу пить ПКПИ, и у меня начался кашель с кровью.

– Я напишу в ЦУ, они пришлют врача.

– Ты меня вообще слушал сегодня?!!

Я второй раз за всю жизнь увидел человека в истерике. И оба раза это была Юта. Она плакала и била меня в грудь, все, что я мог, – только обнимать ее, пытаться прижать ее к себе как можно сильнее. Я не знал, что делать. Внутри меня что-то раскололось на части. Я не хотел терять ее, я не хотел, чтобы с ней произошло то же, что и с Анджелой, но, с другой стороны, вдруг слухи были правдой, и если я сообщу врачу, то больше никогда ее не увижу… Нет, о чем я вообще думаю? Жизнь Юты намного важнее. Если есть шанс ее спасти, то пусть это стоит наших отношений, пусть это стоит моего счастья, пусть это стоит моей жизни, я просто обязан попробовать.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!

– Юта, я что-нибудь придумаю, все будет хорошо. – Вечная красивая ложь, в которую всегда хочется верить.

Я не помню, сколько мы так стояли. Основное освещение уже отключили.

– Арима, можешь мне кое-что пообещать?

– Конечно, но что?

– Ты не расскажешь никому обо мне.

– Юта, я не хочу терять тебя, тебя могут спасти…

– В каком мире ты живешь?! Все, что они сделают, – заберут меня от тебя и оставят умирать! Пожалуйста, дай мне хотя бы последние свои дни побыть с тобой, прошу!

– Юта, если есть хотя бы малейший шанс на то, что ты будешь жить, пусть даже не со мной, я обязан попробовать сделать хоть что-то.

– Я знала, что ты меня не любишь! Какой же ты жестокий…

Эти слова в этот момент что-то задели, что-то порвали, и из моих глаз, невидимо для нее, но ослепляя меня, закапали слезы.

* * *

– Юта, я обещаю, что сделаю все, чтобы спасти тебя, не прибегая при этом к помощи ЦУ, я никому не расскажу о твоей болезни.

– Спасибо…

Губы еще плачущей Юты прикоснулись к моим губам. Это был самый тяжелый и самый соленый поцелуй в моей жизни.

Я остался с ней, пока она не заснула. Цифры на куполе уже показывали второй час ночи, когда я медленно побрел в сторону дома. В голове одновременно было и много, и не было ничего. Все путалось, роилось, взрывалось, шумело, и в то же время я ощущал жуткий, неизвестный мне до этого холод. Я ничего не видел. Ничего не слышал. Я просто шел домой. Я должен ей соврать. Я должен сообщить врачу, но я не хочу, чтобы она меня ненавидела, не хочу… Почему, почему именно сейчас у меня нет выбора? Я должен… Приду домой и напишу врачу. Юта не умрет. Я не дам ей умереть.

Дверь открылась с трудом. Сил у меня не оставалось. Я хотел написать в ЦГХ, выключить пейджер и заснуть на день, два, может, на неделю…

Только сейчас я поднял взгляд и осмотрел квартиру. Свет в маминой комнате горел, однако дома никого не было. На столе лежала записка, явно написанная на скорую руку:

«Меня забирают в ЦГХ, состояние ухудшилось, извини, что не успела попрощаться, надеюсь, скоро вернусь, твоя мама».

Внизу еле заметно виднелась приписка:

«51234673»

Я не помню, что происходило у меня в голове. Я просто лег на пол, свернулся калачиком и закрыл глаза.

Мне было достаточно.

За сегодня произошло слишком много.

Мне нужен отдых.

Я не хотел играть в шифры.

Я хотел лечь.

Закрыть глаза.

И никогда не просыпаться.

* * *

Детство… Как давно это было? Если рассматривать относительно вселенной, то не прошло и доли секунды, но, к сожалению, человеческая жизнь не сопоставима с такими масштабами. Для кого-то время идет слишком медленно, для кого-то, как и для меня, слишком быстро, но всем его всегда не хватает. Еще вчера я, семилетний мальчик, стоял на площади и смотрел вверх, веря в свое безоблачное и счастливое будущее…

День окончания строительства Убежища номер 1. В этот день большинство жителей убежища собирались на главной площади, общались, веселились, праздновали, слушали выступления представителей Центра Управления, наблюдали за ежегодным голографическим шоу. Это был один из тех немногих дней, когда детям не надо было идти в школу, взрослым на работу, и все 24 часа можно было провести с семьей. Только она была не у всех… Быть может, поэтому тема семьи была табуированной в нашем обществе, и о ней почти никогда не говорили, ведь что для одних счастье, для других – еще одна щепотка соли на открытую рану.

Я никогда не ходил на площадь. Мама болела и почти никогда не выходила из дома, а без нее идти в такое большое скопление людей мне было нельзя, да и не сильно хотелось. Мы отмечали дома. Я заранее покупал свежее рассыпчатое печенье и пакетированный зеленый чай в единственном продуктовом магазинчике, мы садились за праздничный стол и часы напролет разговаривали, по сути, ни о чем. Но от этих разговоров на сердце всегда становилось легко и… светло. Возможно, это был единственный день в году, когда мы действительно могли ощущать себя нормальной, полноценной семьей, как будто не было ни болезни мамы, ни моих каждодневных дополнительных занятий, ничего, что отдаляло или сковывало бы нас.

Этот, 7-й День окончания строительства, не должен был стать исключением.

Я застилал стол белой кружевной скатертью, когда в дверь позвонили.

– Арима, привет! Амая у себя?

Передо мной в черном праздничном платье, украшенном брошью в виде красного цветка мака, стояла госпожа Франклин.

– Мама в своей комнате, госпожа Франклин, вы пришли праздновать с нами?

Она улыбнулась, присела на колено и нежно погладила меня по моей лохматой черноволосой голове.

– Нет, я хотела поговорить с мамой, а ты пока собирайся.

– Куда?

– Скоро узнаешь.

Госпожа Франклин сняла обувь и быстро, как будто куда-то опаздывала, прошла в мамину комнату. Я еще какое-то время постоял в раздумье, что же мне делать дальше? Госпожа Франклин сказала собираться, но, с другой стороны, я еще не накрыл на стол и не заварил чай… Точно, чай! Заварю-ка я его и принесу маме с госпожой Франклин!

Не прошло и пяти минут, как я уже нес в соседнюю комнату две белые кружки, из которых, медленно извиваясь и принимая различные причудливые формы, поднимались струйки горячего пара.

– Мама, госпожа Франклин, я вам чаю принес!

– Разве миссис Франклин тебе не говорила собираться? И в кого ты такой непослушный растешь… – Мамин голос был необычно холодным. Все мое рвение сразу же куда-то исчезло, и мне ни с того ни с сего захотелось плакать…

– Амая, ну ты чего? Он же о тебе думает! А ты такие вещи говоришь, еще и в праздник…

– Рейчел, он должен был выполнить указания старшего, он их не выполнил. Когда он станет взрослым – мотивы никого интересовать не будут. Ты же сама это знаешь.

– Но вы же семья…

– И именно поэтому моя задача воспитать в нем идеального члена общества. Во всем слушаться старших – одно из самых простых правил, которое нужно соблюдать для достижения цели. Арима, надевай парадную форму, на сборы пять минут. Кружки поставь на тумбочки.

– И все же ты с ним слишком строга…

Последние слова я уже не слышал. Я вылетел из комнаты, тихонько поскуливая и пытаясь втянуть слезы обратно в глаза. Идти мне никуда не хотелось изначально, сейчас тем более, но, судя по всему, придется. Я быстро натянул на себя школьную форму, которая являлась повседневной, ученической и парадной одновременно и вернулся в комнату, ожидая дальнейших указаний.

– Арима, вы с миссис Франклин идете на площадь. Веди себя прилично, во всем слушайся Рейчел.

От этой новости я впал в ступор. С одной стороны, я очень давно хотел побывать на площади в праздник. Ребята из школы рассказывали, что голографическое шоу в прямом смысле этого слова переносило в другой мир, в другое время, в другую вселенную. Я не совсем понимал, что такое «голография», и от этого мне хотелось ее увидеть еще больше. Но, в то же время я не хотел оставлять маму одну, все-таки это один из немногих дней, когда мы можем по-настоящему побыть вместе.

Однако после недавней взбучки задавать лишние вопросы или чему-либо противиться я не решился.

* * *

Мы вышли на улицу, госпожа Франклин крепко, но при этом очень осторожно и нежно держала меня за руку. Куда ни посмотри, были развешены флаги с символикой МАК, а между домами были растянуты различного рода баннеры. Некоторые из них делали сами люди, другие вывешивались по поручению центра, но у всех у них был один посыл: «Народ Хейкии безмерно благодарен МАК и всем странам, принявшим участие в постройке убежищ на зараженных территориях».

Тогда я был еще маленьким и в полной мере не понимал, что это было за заражение и для чего нужно было строить убежища… Лишь спустя пару лет я осознал, какую гигантскую работу проделала МАК для спасения нашего народа.