Читать книгу Мир Дзюдо. №5. 2023 - - Страница 6

Может быть у кого-то было по-другому, но мне в школе и институте не очень везло с изучением иностранных языков. В пятом классе мы начали изучать английский. В это время наша семья жила в ГДР. Вроде бы правильно было немецкий учить. Но школа решила: надо учить английский. Надо сказать, что учить английский мне нравилось. И учителя, помнится, тоже нравились.

С пятого по девятый класс я поменял четыре школы. Не знаю, как должно было быть на самом деле, но за четыре года обучения я мог прочитать только два десятка слов в учебнике. А уж если удавалось послушать песни на английском, то понять что-то было невозможно. Хотя, что касается произношения, я, на своем уровне, оценивал наших преподавателей очень высоко. Сравнение строилось на том, как говорил преподаватель и как звучал голос в песнях.

Из школьных педагогов особенно запомнилась Анна Львовна Быстрицкая. В её «девятый» класс, а она была классным руководителем, я попал в октябре 1966 года. Отца перевели в Одессу, и я пошел учиться в школу № 82. Анна Львовна была полной дамой, не особенно следившей за своей внешностью. Одевалась она просто, без лоска, чем напоминала домохозяйку, которую срочно пригласили на прием к врачу. Почему к врачу, а не к какому-нибудь руководителю? К руководителю она бы приоделась, накрасилась, а к врачу можно и так. Ей было далеко за сорок, перспектив по работе, как и для многих других учителей, никаких.

Говорила она, как и все одесситы, с «одесским говорком». И уже на первом уроке я обратил внимание на её произношение, как преподавателя английского. На мой взгляд, оно было «никаким». Так, например, фразу «where are you from» она произносила примерно так: «выер арэ ю фром». После преподавателя, который был у меня в восьмом классе, а также после того, как появилась возможность слушать песни, а иногда и тексты, на английском, это меня немного коробило. Но я с этим скоро смирился.

Понимая, что «английский» на одной школьной программе выучить невозможно, она не сильно «заморачивалась». Такого слова в то время мы не знали, но сейчас оно совершенно точно отражает её стиль преподавания. Наверное, главной задачей, которую она ставила для нас на уроках, было полностью прочитать учебник.

Конечно, мы, в пределах школьного курса, в довольно общих чертах имели представление о настоящем, прошедшем и будущем времени. В то, что есть ещё «тонкости» в этих «временах», мы не особенно вдавались. Знаний «английского» за время обучения в девятом и десятом классах у меня не прибавилось.

Прочитав эти строки, может сложится впечатление, что Анна Львовна мне не нравилась. Это совсем не так. Я хорошо успевал по многим предметам. Почти все учителя это отмечали с первого моего появления в школе. Естественно, они рассказывали об этом «классной» (так все тогда сокращенно называли классного руководителя). И она относилась ко мне очень хорошо. А я, как воспитанный человек, отвечал ей взаимностью. А когда у меня умер отец, она мне очень помогла. Нет, она не утешала меня и, тем более, не жалела. Я сейчас и не вспомню, что конкретно и как она делала. Но только мне с её помощью удалось сгладить это горе, за что я ей до сих пор благодарен.

А ещё она ругалась с несколькими преподавателями. В школе я был человек очень спокойный и ни с кем не ругался. Чем я не понравился «географу», «чертежнику» и «русичке», сейчас уже не вспомню. Но, только у меня не то, что серебряной медали не было, а появилась даже «тройка» в «аттестате». И это была «тройка» по русскому языку.

Я не учил «украинский язык и литературу». Несколько раз учительница пыталась меня спрашивать, но я, наверное, ответил, как ей казалось, «недостаточно уважительно». Она «взъелась» на меня, требовала, чтобы я на уроках присутствовал и, хотя бы, слушал «язык того народа, на территории которого я живу». Я сказал, что не понимаю этого языка, поскольку не изучал его. А выучить за год невозможно. В общем, мы на каждом уроке «скандалили». Когда была возможность, я с уроков уходил, сидел на улице. Но когда погода была плохая, приходилось сидеть на уроке. Я всегда занимался другими предметами. И это ещё больше раздражало «украинку».

Наверное, вот из таких людей и появились потом «нацики», которые ненавидят все русское. Некоторые «шедевры» современной, на тот момент, украинской «поэзии» я запомнил: «Трактор у поли дыр-дыр-дыр, ты за мир и я за мир» – Павло Грыгорьевич Тычина.

Нет, конечно это не Шевченко. И, наверное, были и среди современных украинских литераторов люди, достойные называться «народными украинскими поэтами и писателями». Но, почему-то, я запомнил только «дыр-дыр-дыр». Наверное, так преподавали. А ещё «украинка» дружила с преподавателем «русского». И вот результат. Как ни боролась Анна Львовна, «трояк» по «русскому языку» в аттестате у меня появился. А по русской литературе «пятерка»! Преподаватель был другой, и на уроках я отвечал, надо полагать, с любовью к предмету. Ну, да, Бог им судья. Вот Анну Львовну жаль, она переживала за меня больше всех, и на выпускном утешала маму, и говорила, что я все равно поступлю, и выучусь. И так, как и я, любили нашу «классную» все без исключения. Даже завзятый двоечник Толя Нечипоренко на выпускном говорил ей слова благодарности за то, что его не выгнали, а вручили «Аттестат». А то, что мы не знали «английский», так тогда задачи такой не было в стране, учить иностранные языки.

Когда я уже учился в институте, я несколько раз заходил в школу и обязательно встречался с Анной Львовной.

И в институте изучение «английского» тоже было «не на уровне». Некоторые мои знакомые, которые хотели изучать английский или учились на «ин язе» в университете, занимались факультативно с преподавателями. Знание языка в то время было делом небольшой группы людей, которые либо работали преподавателями, либо экскурсоводами у иностранцев.

Ещё в Одессе, как приморском городе, знание языка необходимо было морякам, точнее капитанам судов, радистам и ещё некоторым категориям моряков, которым необходимо было общаться с иностранцами по долгу службы.

Преподаватель английского в институте Иван Степанович Луценко – пожилой, несколько склонный к полноте мужчина, носивший очки на краешке носа. Почему-то мне запомнилось, что он в любое время года приходил на занятия в сером пиджаке «в мелкую клетку» и галстуке «на резинке». Причем галстук всегда «висел» под воротником рубашки не «по центру» и был не затянут, так, что всегда была видна застегнутая верхняя пуговица. За «глажкой брюк» он тоже не особенно следил.

В руках, точнее под мышкой, он носил потертый портфель желтого цвета. Позже, когда на сцене появился Михаил Жванецкий, я вспомнил этот портфель. Мне даже казалось, что одессит Луценко передал портфель одесситу Жванецкому.

Положив портфель на стол, он доставал учебник и тетрадь, которая служила журналом. Найдя в тетради нужную страницу, он поверх очков оглядывал класс.

Никакой системы в выборе «отвечающих» у Ивана Степановича не было. Он просто с первого занятия начал опрос «по алфавиту». И то, что одни отвечали лучше, а другие хуже, его нисколько не смущало.

Любимчиков у него не было. И, когда отвечал последний по списку, следующим отвечающим всегда был первый. Мне ни разу не удалось заглянуть в его «журнал», но, думаю, что против моей фамилии большинство оценок были тройки. Увы, на первых курсах моя успеваемость, в том числе и по «английскому» была не на высоте.

Конечно, зная систему, можно было подготовиться и получше. Но, когда я увидел, что независимо от того, как я отвечаю, похвалы не будет, интерес к предмету у меня пропал. Конечно, я читал и переводил все, что задавали. Но были предметы поважнее, и желания тратить время на английский у меня не было. А ещё меня смущало произношение Лученко. Он не особенно напрягался и иногда просто "читал русским языком английские буквы".

Он быстро запомнил каждого из нас по фамилии. Этому в немалой степени способствовало то, что занятия почти всегда проходили в одном классе, а мы садились на одни и те же места.

Вот взгляд Луценко остановился на мне, и далее следовало: «Comrade Terekhov. Read and translate, perhaps, the text, page fifty-four». Это так должно было быть. А звучало примерно так: «Ну (небольшая пауза), камрид Терехов, рид энд транслейт пэрхэпс зы тэкст, пэйдж фифти фор».

Я поднимался, брал в руки книгу, заранее открытую в нужном месте, и начинал читать. Прочтя нужный текст, я переводил его на русский. С произношением при чтении у меня проблем почти не было. Но когда я к занятиям не готовился, с переводом иногда были проблемы. Точнее, не с переводом, а с расстановкой времени.

Возможно, на начальном этапе обучения я чего-то не понял или не запомнил. И поэтому никак не мог взять в толк, как это в настоящем (и других тоже) времени можно ещё что-то выделить, от чего и слова будут звучать по- разному, и перевод будет разный. И если смысл текста мне всегда был понятен, то разницу в том, что, например, «действие совершается постоянно, или сейчас, или продолжается или…ещё чего-то» я вроде и понимал, но зачем вся эта, извините, «галиматья» в толк взять не мог.

Учебники, которые нам предлагались, были, как и положено, ориентированы на специфику ВУЗа. И если мы эту специфику понимали, то для Ивана Степановича, по-моему, это был такой же «темный лес» как для меня «времена».

Конечно, он знал, что «ток бывает переменный и постоянный». Но объяснение, почему «трамвай для движения использует постоянный ток» нас, извините, Иван Степанович, насмешило. А он «на полном серьезе» считал, что, если бы трамвай «попытался» двигаться на «переменном токе», то «он бы дергался туда-сюда с частотой пятьдесят герц».

Выслушав перевод он, считая, наверное, что оценку моих знаний «по-английски» я (как, впрочем, и другие) не пойму, делал разбор ответа по-русски. Сделав после ответа небольшую паузу, он протяжно произносил примерно такую фразу:

– Да а а, камрид Терехов, слабовато.

– Я старался, Иван Степанович, – с тоской произносил я в ответ.

– Не сильно старались, камрид Терехов, ситдаун.

Так я и закончил изучение английского языка в институте, не сумев понять «их», английскую, разницу в настоящем, прошедшем и будущем времени.

Мои институтские друзья запомнили фразу Ивана Степановича, и когда у меня что-нибудь не получалось, иногда звучало: «Не сильно старались, камрид Терехов».