Читать книгу Планетолетчик - - Страница 3

Оказалось, что я был не совсем прав. Еще до того, как мы достигли Нью-Йорка, обсерватории объявили, что это столкновение произошло из-за слабо светящейся планеты, которая была объектом наблюдения за два-три часа до этого события. По-видимому, это было одним из тех бесчисленных безымянных космических объектов, которые постоянно попадают под влияние Солнца. Этот, можно сказать, планетоид, использовал единственный шанс из миллиардов и нанес удар по нашему далекому и молчаливому соседу.

Через несколько часов Сатурн окутало раскаленное облако, в пять-шесть раз превышающее его прежние размеры. Очевидно, что скорость блуждающего "громовержца" должна была быть намного больше, чем у планеты, чтобы привести к таким потрясающим результатам; но только через несколько дней астрономы узнали, что планетоид был двойным, "бинарным", двигавшимся с такой же скоростью, как комета. Удар одной из двух светил в правую сторону старшего брата Земли превратил планету в раскаленный газ и почти привел к ее разрушению. Вторая половина двойного светила продолжала беспрепятственно двигаться к Солнцу:

Когда волнение улеглось, мы устроились в креслах как можно удобнее и дремали до рассвета. Иногда мы притормаживали рядом с ретрансляционным самолетом, который доставлял еще одного пилота для замены Гарри и Джона. В обычных условиях я бы сам сел за штурвал, но мне нужно было быть свежим для конференции.

К семи тридцати, когда показалось побережье Делавэра, мы завершили довольно аппетитный завтрак и наблюдали за тем, как наш пилот осторожно пробирается вниз сквозь поток автотранспорта. Даже при соблюдении всех правил спускаться с высоких скоростных уровней в окрестностях Нью-Йорка – героическая задача. Если бы мы не торопились, то следовало бы спуститься на сотню миль раньше. Плохие новости, похоже, привлекают самолеты так же эффективно, как и праздники.

Вы наверняка понимаете, что бедствие с калифорнийской пшеницей было слишком деликатным делом, чтобы решать его обычным способом через фотофон. Эта система прекрасно подходит для обсуждения общих вопросов, таких как выборы, но в случае, требующем быстрого и радикального решения с последующими разъяснениями, ничто, кроме закрытой конференции, не годится. Она проходила в южном крыле центрального зала заседаний, и на ней присутствовали только председатель, совет, руководители различных бюро и восемь моих заместителей.

Не дожидаясь даже изложения проблемы, председатель неформально призвал меня предложить решение. Я просто указал на то, что вы уже знаете: при использовании каждого сантиметра земли наилучшим образом, мир, тем не менее, остро нуждается в пшенице, которая была потеряна. Я сказал, что, возможно, людей можно побудить отказаться от земли, используемой сейчас для других целей, и самым верным способом убедить всех в том, насколько серьезно дело обстоит, было бы сокращение поставок муки. Это, по моему мнению, обеспечит запас на случай неурожая других культур.

Начальник транспортного отдела поинтересовался, может ли его ведомство сделать что-нибудь для снижения нагрузки. Я заверил его, что он прекрасно справляется со своей задачей. Начальник азиатского отдела моего бюро сказал, что в его области принимаются все меры для предотвращения чрезвычайных происшествий, и на несколько минут воцарилась тишина.

Ее нарушил глава судебной власти. Его солидный возраст придавал ему внушительный вид, когда он, высокий и подтянутый, на мгновение замер, прежде чем заговорить.

– В регламенте нет ничего, что могло бы помешать шагу, который рекомендует товарищ Форбс, – заявил он своим гулким, рокочущим басом. – Но я считаю, что народ будет критиковать администрацию. Такая ограничительная мера не соответствует современным идеалам. Это отдает привкусом глубокой древности.

Но тут на мою поддержку поднялся итальянский председатель.

– С другой стороны, Ваша честь, – заявил он, – на нас лежит двойная ответственность. Мы должны не только не допустить истощения наших запасов, но и решительно внушить каждому необходимость радикальных перемен.

Остальные выразили свое одобрение, и было проведено голосование; так на тайном заседании мы поступили в интересах всех, приняв знаменитое решение о сокращении расходов в 410 году новой эры.

О том, как отнеслась к этому событию общественность, сейчас мало что можно сказать. В течение первых часов после объявления телефонные провода были раскалены добела, но единственное реальное проявление гнева исходило из четырех или пяти широко разбросанных точек Африки и Азии, где люди уже надеялись, что голода впредь больше никогда не будет. Но уже на следующий день все неприятности улеглись, и мы знали, что мир будет терпеливо ждать нашего следующего решения.

А пока я был занят тем, что получал предложения из тысяч источников. Мое бюро уделяло им самое пристальное внимание, но из множества предложенных средств лишь немногие были достойны рассмотрения, да и те уже были отброшены нами после тщательного изучения. Я пришел к выводу, что, выражаясь словами моего предка, "все зависит от меня".

Однажды днем Рэй лично пришла ко мне, чтобы посочувствовать и, взглянув на мое лицо, посоветовать принять какое-то таинственное средство для лечения нервов. Я послушно пошел за ней на озеро, где выяснилось, что она взяла с собой старинную гребную лодку, несомненно, копию какой-то музейной реликвии. Эта нелепая идея поразила меня до глубины души, и я позволил ей грести до середины водоема, в то время как мои помощники стояли на берегу и недоумевали.

У Рэй хватило здравого смысла ничего не говорить, а я улегся на сиденье и почти заснул – так быстро подействовало успокаивающее плавное движение лодки. И тут, в один из полубессознательных моментов вдохновения, ко мне пришла потрясающая идея. Не полноценная, как мелодия песни, но основная концепция средства от грозящей катастрофы.

Рэй снова продемонстрировала высокую степень самообладания, сдерживая свое любопытство, пока я с волнением хватался за весла. Я поспешно выскочил из лодки, мысленно обдумывая схему, и помчался в свою лабораторию, даже не взглянув на бедную девушку. Только на следующий день я вспомнил об этом и сразу же позвонил Рей.

Конечно, фотофон был не так удобен, как портативный визифон, которым мы пользуемся сейчас. Человек заходил в небольшую кабинку и, стоя перед мозаичным "зеркалом", заполнявшим одну сторону комнаты, настраивал циферблаты вызова на правой стене. Как только собеседник отвечал на звонок, он тут же видел отражение интерьера другой кабинки в полный рост, в естественных тонах, с освещением и прочим, так что разговор был практически таким же, как и лицом к лицу. Аналогичное зеркало слева позволяло разговаривать сразу трем собеседникам. Разумеется, для официальных дел существовали кабинки, продуманные до мелочей.

Человек говорил естественным тоном, не нужно было прикладывать трубку к уху или держать рядом рупор. Диафрагмы удобно располагались справа. Разговор был внятным и естественным по уровню громкости, так что в нем были все достоинства личного визита, за исключением только самих тел.

К этому времени Рэй вернулась в свой дом в Калифорнии и занималась со своими учениками. Она не позволила мне извиняться.

– Я была слишком счастлива, чтобы обижаться, – улыбнулась она, – я была уверена, что мое лечение сработало.

В ее голосе была особая дрожь, которую я часто улавливал в голосе матери, какая-то тревожная обеспокоенность, которая, кажется, всегда исходит от чистого сердца. Это меня очень ободрило, и я решил сделать предложение при первой же возможности.

Но в течение следующих нескольких месяцев я был очень занят реализацией своей идеи. Я считал, что в первую очередь я должен быть предан своей службе, а личные дела должны подождать. Кроме того, предстояло проверить множество установок самым тщательным образом. Мой замысел должен был решить серьезную проблему, и его надо было проработать с должной тщательностью.

Все это время я держался в тени. Я обязал своих помощников хранить тайну и уверен, что никто из посторонних не узнал о моем замысле. Возможно, я ошибался, и мы могли бы добиться более быстрого прогресса, если бы получили больше советов. Но я рассудил, что раз уж мы в тайне вызвали неудовольствие народа, то и исправлять ситуацию надо аналогичным образом.

В это время я мало что слышал о Джоне Бэбкоке, смутно зная, что он работает в своих венесуэльских лабораториях, совершенствуя несколько изобретений. Но я не удивился, когда однажды администратор фототелефона объявил, что изобретатель желает "познакомить народ с хорошей новостью". Джон всегда вел себя нестандартно, а кроме того, благодаря своим выдающимся успехам он получал провода от фотофона, когда ему вздумается. Джонни нравился людям, они восхищались и уважали его.

Я шагнул к своему стенду, зная, что это того стоит.

Очевидно, кабинка Джона находилась прямо в его мастерской, так как он оставил дверь открытой, и часть его аппарата была на виду. Одет он был в комбинезон в полный рост, который оказался в тот момент сильно испачканным.

Но если уж на то пошло, то и лицо, и руки свидетельствовали о том, что в спешке он не успел привести себя в порядок. Его изможденное лицо свидетельствовало о том, что он, вероятно, работал несколько дней без отдыха.

– Я это сделал, парни! – ликовал он. (Смею предположить, что половина бодрствующего населения внимала его словам.) – О еде можете не беспокоиться. Ее будет достаточно для всех и даже больше. Поверьте мне на слово – я не могу сейчас вдаваться в подробности – все будет в порядке! Ну и ну, как же я рад!

И мальчишка, каковым он сейчас предстал, радостно ухмыльнулся и выскочил из кабинки, чтобы через мгновение вернуться с любопытным конусообразным предметом из какого-то алюминиевого сплава, видимо, моделью, достаточно маленькой, чтобы ее можно было держать в руках.

– Вот что я изготовлю! – крикнул он в дверь своего стенда. – Не спрашивайте меня, как – я расскажу вам все, как только все будет готово. До свидания!

И он ушел, оставив весьма озадаченный мир гадать, что он имел в виду, и улыбаться самому себе, говоря: "Не правда ли, в точности в духе Джонни?".

Со своей стороны, я не сомневался в его искренности. Я также верил, что он выполнит то, что обещал, ведь его послужной список до сих пор был безупречен. Единственная возможность неудачи – это какие-то недостатки в материалах, которые он не мог предусмотреть. Я почувствовал явное облегчение от его заявления, но, конечно, не прекратил заниматься своей работой. Проблема была достаточно серьезной и требовала максимальных усилий.

Я лишь уделил еще больше внимания каждой детали. В моей работе не должно быть изъянов. А между тем люди не возражали против двух третей от буханки.