Читать книгу Бумага всё стерпит. Восемнадцать рассказов - - Страница 3

Когда-нибудь я научусь писать от третьего лица. В этот прекрасный день я торжественно сяду перед своим потрёпанным лаптопом, привычно матюкнусь на вечно западающую клавишу Е, два раза кликну правой кнопкой мыши на папку «Мои опусы» и стану править от третьего лица всё то, что писалось для тебя. Это волшебное «третье лицо»… Возьму себе нелепый псевдоним «Зося», и пусть она отдувается. Она станет спасительной мазью для незаживающих язв моих интимных откровений и переживаний, для всего того, что мне до сих пор кажется очень важным и очень секретным, что кажется беспредельно кощунственным выкладывать на всеобщее обозрение и настолько же хочется выложить.

Моя Зося, уже почти материализовавшаяся, станет уже не моей и даже не твоей, она как бесстыдная продажная девка станет вываливать перед чужими людьми самые сокровенные мои страхи и радости. Она, в чёрных лаковых туфлях на двенадцатисантиметровом каблуке, с подколотой в волосах кружевной тряпочкой и в одном лишь белом передничке на своём бесстыжем безупречно гладком порочном теле, будет приносить этим чужим людям на изящном серебряном блюде под огромной крышкой тёплый, слегка подрагивающий комок из моих живых мыслей и нежных чувств. Она дерзко и размашисто поднимет правой рукой пузатую крышку с тарелки, и в кривом зеркале металла отразятся чужие лица, а в них любопытство, восхищение, зависть, понимание и неприятие, влюблённость и разочарование, равнодушие, похоть, возбуждение, скука. И вот уже кто-то властно проведши рукою по голой спине, дёрнул её к себе на колени, а пальцы другой руки растёрли по нежной полудетской щеке густо наведённую блядскую алую помаду, а эта дура, разомлевши, изогнулась и трогательно вздрогнула ресницами.

А вот и нет, вовсе она и не дура! Она – профессиональная шлюха. Запрокинув голову, так чтобы «папик» не видел, подставив ему для поцелуя свою нереальную шею, способную отключить мозг любого мужчины, она поймала мой взгляд и цинично мне подмигнула.

Зося знает, что от неё требуется. Кажется, мы с ней обещали тебе копирайт. Дай срок. Опубликуем, разбогатеешь. Сможешь купить себе всё что захочешь. Ты ведь ещё чего-то хочешь?

**********************************************************

Иногда меня заказывают. Это бывает нечасто, но не потому, что я непрофессионал, отнюдь. Просто деньги я зарабатываю другим, а «это» для души: я делаю массаж.

Подруга Галка, с которой мы когда-то вместе работали в отделе продаж крупной иностранной компании, называет меня «девочкой по вызову». Мне палец в рот не клади, я обычно за словом в карман не лезу, и в отместку зову Галку, всё ещё протирающую свою жопу в должности руководителя отдела, «продажной женщиной».

Я так хороша в своём умении, так истово выкладываюсь всякий раз, что клиенты обычно теряют голову и влюбляются в меня. Именно поэтому я избегаю мужчин и почти всегда езжу на вызов к женщинам. Особенно я люблю старух. Когда делаешь массаж молодому существу, какой-нибудь отчаянно желающей забеременеть девочке чуть за двадцать с нажитым в палатках и походах за романтикой беспорядочных половых связей циститом, это скучно и ожидаемо, как утренний моцион. Совсем другое дело, когда касаешься руками старого тела. Все эти морщинки и неровности, бородавки, родинки, шрамы, пигментные пятна… Ты как VIP-клиент элитной библиотеки, будто сидишь в жёлтом полумраке дубового читального зала и в свете зелёного абажура настольной лампы читаешь подшивку газет столетней давности. В ежедневных новостях обычно написана всякая бытовая ерунда, уже через неделю канувшая в Лету. И подписчики, и издатели отлично знают цену этой жвачки, призванной лишь на день заполнить полосы жёлтой прессы, умы обывателей и рабочие места типографии. Но через сто лет эта повседневная помойка из свежеприготовленной браги оформляется в душистый коньяк божественного напитка.

На излёте прошлой зимы меня позвали то ли в Красносельский, то ли в Калининский район к полусумасшедшей бабе. Во всяком случае именно так её охарактеризовал врач, направивший меня к ней, чтобы «подуспокоить её массажиком, не возбуждая хронику».

Райончик оправдал ожидания. С трудом припарковавшись возле огороженной с трёх сторон бетонными плитами помойки, по мерзкому светло-жёлтому смузи дворового снега я дочапала до нужного подъезда. Кодовый замок, хит тридцатилетней давности, давно не работал в нужную квартиру, и я ещё минут десять топталась со своим докторским чемоданчиком в руках перед обшарпанной дверью парадной, пока не прошмыгнула внутрь навстречу редкому в это время дня выходящему. В тот момент я была на грани закипания, только случай внезапно открывшейся двери заставил меня войти. Дело в том, что моя пациентка, когда я ей позвонила от подъезда, ответила на телефонный звонок деланно слабым голосом, сказалась безнадёжно умирающей и отказалась спускаться за мной к парадной. Сука.

К четвёртому этажу без лифта я запыхалась и на меня снова накатило желание послать всё к чёрту, развернуться и уехать. Хорошо, что я этого не сделала, потому что потом, когда я вошла внутрь, стало весело. Давно меня так не штырило от омерзения. «Умирающая» пациентка бодро распаковала четыреста четыре замка прилагающихся к убогой дерматиновой двери и когда наконец она её распахнула, я чуть не упала в обморок от кошачьей вони. В микроскопической двухкомнатной хрущёвке, кроме хозяйки, жило три кота. Четвёртый кот с полгода как издох и, по официальной версии заводчицы, именно это трагическое событие ввергло её в пучину депрессии и спровоцировало ей букет заболеваний, который я теперь обязана устранить. Животные, казалось, определяли эту поганую квартирку: кошачьи лотки, лежанки, когтеточилки, миски, искусственные мышки, ленточки для кошачьих игр, даже пакеты с мусором были заполнены только кошачьим. Но нет, не это здесь так удручало. С ног сбивал не столько запах, а уныние, – все обитатели этого вольера, замаскированного под квартиру, были глубоко несчастны. Вальяжный откормленный котяра, потряхивая своей шикарной шубой, пришёл посмотреть, как я отреагирую на свои обоссанные им сапоги. Конечно, я была в бешенстве, но, когда заглянула этой скотине в глаза, гнев улетучился. Я даже мысленно поблагодарила кота, за то, что нагадил не вовнутрь. Простить несчастному его злодеяние – это то немногое, чем я могла поддержать его в бездонной, безнадёжной и, по-моему, беспричинной скорби.

Ровно такой же взгляд был у мужчины, который появился в кошачьей квартирке к концу процедуры. Я столкнулась с ним в коридорчике перед входом в ванную, где собиралась смыть руки. Он дал мне свежее полотенце. Наверное, подумала я, он его принёс с собой. Совершенно невероятно, чтобы в этом протухлом пространстве можно было найти хоть что-то свежее. Это был молодой мужчина, лет на десять моложе своей сожительницы, из тех пухленьких домашних мальчиков, которые очень любят свою маму, тихо учатся в школе на четвёрки, таким же тихим ходом перетекают в возраст «за тридцать», сохраняя свою детскую розовую пухлость. Непонятно, каким образом они зарабатывают на свою скромную жизнь. Они совсем не коррелируются с офисным пространством и уж тем более с ярким автономным драйвом. Единственное, где они уместны – перед монитором с вечноживым GTA.

В ванной не было бритвы, да что там, во всей квартире не было ничего, что указывало бы хотя бы на временное проживание тут мужчины. И, тем не менее, очевидно, что он сюда пришёл «домой». Чем его держит эта запущенная ведьма? Своими спектаклями об умирании? Заламыванием рук? Может он извращенец, и в детстве смотрел не то порно? Или вот: строгая мама вообще не оставляла ему шансов на вечерние телепрограммы и сексуальное образование и бедному малышу, жившему в одной комнате с лежачей бабушкой, под запах болезней и старости приходилось дрочить на соседнее окно, в котором сорокалетняя старая дева, не закрывая штор, переодевалась во фланелевую ночную сорочку. Точно. Я угадала.

Довольная своей сообразительностью, я протёрла влажной салфеткой обоссанный сапог, потребовала у извращенца оплатить мою работу, попросила впредь за массажем приезжать ко мне, подхватила свой чемоданчик с инструментами и с огромным облегчением смылась.

И лишь одна мысль мне до сих пор не даёт покоя: эти двое, они так гармоничны в их мерзком убогом существовании, в своём дешёвом позёрстве, имеющем ценность только для их ограниченного вонючей хрущёвкой мирка, что, наверное, они даже полагают себя счастливыми. Почему же я, такая умная, успешная, яркая, красивая, уверенная в себе, таскаюсь за любимыми мужчинами по отелям и чужим квартирам? Почему моё счастье завершается натягиванием вчерашних колготок, нежным поцелуем у двери, дежурным «спасибо, мне было хорошо»? Неужели необычным женщинам не положено обычного счастья?

Наверное его, этого счастья в мире ограниченное количество, и оно в утешение за убогость раздаётся только полоумным тёткам и тупым бабам.

Ну и фиг с ним.

**********************************************************

Когда ты сломал ногу, мы были едва знакомы, но это не помешало мне примчаться в твою больницу.

Желание немедленно оказаться возле тебя казалось таким естественным, что критичность восприятия вернулась ко мне только когда я столбом стояла в духоте залитой формальдегидом огромной больничной палаты и на меня, от декольте до мизинцев в босоножках, смотрели со своих коек десять пар глаз, принадлежавших в разной степени покалеченным мужчинам.

Ты был спокоен, мудр и ласков, – ровно то, что совершенно срывает мою башку, и моя фирменная критичность восприятия, не успев вернуться, снова покинула меня. На этот раз, видимо, на несколько недель, потому что, когда тебя выписали, ты позвал меня сделать тебе массаж. Когда, спустя месяц, в телефонной трубке твоим голосом проворковало: «приезжай», моя Критичность так и не смогла достучаться до моего сознания, и, слабо пискнув лишь: «…так показаний к массажу-то нет!», была тут же изгнана твоим ёмким: «есть», и моя башка снова отключилась, теперь уже навечно.

Ты лежал в своей кровати, весело рассказывал мне сальные анекдоты, какие-то истории и сплетни, я смеялась и аккуратно трогала твоё тело. Владевшие мною чувства не могли заблокировать профессионализм, и в конце концов мы с тобою достигли правильного вегетативного ответа от процедуры. Уже почти засыпая, ты послал меня на кухню пить чай и рассказал, как потом найти выход.

Я сидела на по-женски ухоженной кухне, пила хороший чай из чьей-то красивой тонкого фарфора кружки, уютный летний вечер легонько позванивал тишиной, как будто вдруг я научилась слышать звук сталкивающихся молекул воздуха. Чашка с золотистым напитком дрожала в моих руках так мелко, словно стрелка радиоприёмника, пытаясь из белого шума моих ставших слышимыми молекул выловить какую-то мелодию. И наконец я услышала эту мелодию. Вернее сказать, это даже не мелодия, это мысль, которая ведёт себя как звенящий воздух – неумолимо и беспощадно, заставляя дышать своей музыкой. Она как отравленный водоём для рыбы, пропитывает её сущность независимо от того, понимает рыба свою обречённость или нет, собирается с этим бороться или оставит всё как есть.

Я сидела и думала: «Я люблю этого человека».

**********************************************************

Ну вот она, твоя Зося. Ты рад?

июнь 2021, Опалиха