Читать книгу Мемуары очень маленькой девочки или страсти по горшку - - Страница 6

Слёзы мешаются с манной кашей, которую я ненавижу, но её надо есть, иначе будут орать, и сидеть мне за этим столом, пока не съем. Ненавижу.

Это был уже садик, но стульчики маленькие, неудобные, как в яслях, а я высокая. В следующей группе, через год, – нормально, а в этой тесно. Значит, мне в этой истории года три.

Было хорошее солнечное утро, мы все умытые, одетые и вполне счастливые сели завтракать. На мне было ужасно нелюбимое шерстяное платьице и гольфы. Столы составлены в длинную полоску, и мы сидели друг напротив друга. Сегодня давали манную кашу, но почему-то очень горячую, прям есть нельзя. Марьиванна прокричала – «подождите, пока остынет». Ну мы и сидели, плотно придвинутые стульчиками к столам. Воспиталки следили, чтоб мы не вываливались со своих мест и не хулиганили.

В раздевалке открылась входная дверь и все повернули головы – кто пришёл утром? За кем-то пришли? И я повернула. А у меня тогда были чудесные по красоте и одновременно ужасные своим расчесыванием кудряшки. Пришла заведующая. Это событие. Все должны встать и хором сказать «Зд-ра-вст-вуй-те Маринаниколаевна». Все начали громыхать стульчиками, мне было удобно, я крайняя сидела, раз – и встала. В итоге все встали, прокричали нужное и сели, плотно придвинув стульчики, как учили. И я села. И… острейшая боль пронзила мою ногу. Что это!?! Слёзы брызнули из глаз. Я опускаю голову – становится ещё хуже, я отдергиваю голову вверх, и по лицу мне хлещут мои же кудряшки, с которых капает манная каша. Горячая манная каша! Да это же волосы мои упали в тарелку с кашей, когда я вставала-садилась… а потом с этих ненавистных кудряшек горячая каша-жижа плюхнулась на ногу! Вскакиваю. Это замечает Марьиванна: «Сядь немедленно на место», – кричит она. Я глотаю слёзы, Марьиванна далеко, не видит ничего. Тяну руку, чтоб мне разрешили выйти, но она не замечает, она мило щебечет с заведующей. Нога вся красная – эта часть ноги ужасно называется «ляжка», и она вся горит от ожога. Задрала платьице, плачу, зову Марьиванну. Она оглядывается, – «что у тебя? Есть не хочешь? – Ешь! Из-за стола не выйдешь, пока не съешь!».

Обидно и глупо как-то. Своими собственным кудряшками обжечься, ненавижу их, и манную кашу ненавижу. Да ещё и есть это в тарелке надо, эту смесь из слёз и уже подостывшей каши. Как же я вас ненавижу, взрослые! Как же мне больно! Делюсь с товарищем слева – «я обожглась, смотри». Он заглядывает и равнодушно бросает – «У меня тоже так было». Как, думаю – ТАК? У тебя же нет кудряшек! Если и что-то было, то точно не ТАК!

Дальше всё слилось в единый поток кошмара, безысходности и ненависти. Когда заведующая уходила, мило улыбаясь всем, нас опять просили встать, объясняли, что это уважение и его надо оказывать. Я изо всех сил старалась не кричать, чтоб не испортить всем уважение, кое-как потом жевала эту кашу, старалась вести себя хорошо, чтоб не подвести Марьиванну, чтоб быть хорошей девочкой. Это у меня получилось.

Когда завтрак кончился, я подошла к Марьиванне и попросила поменять платье, у меня другое было, мягкое. Но она сказала – «нельзя менять, это ещё чистое».

Почему я не показала ей свою ногу? Почему я осталась ненавидеть «их всех»? Почему ходила весь день, держа жёсткое шерстяное платье руками? Почему потом в ванной сама пыталась разлепить склеенные волосы, а не попросила о помощи нянечку?..