Читать книгу Лют - - Страница 4

Я вновь на скале Иосифа, всматриваюсь в небольшую полоску моря, отделяющую этот островок от Люта, – собственно, так я и понимаю, что не нахожусь здесь в реальности. Самый маленький из четырех островов архипелага, Лют неприветлив – это иззубренный кусок скалы, открытое всем ветрам место, слишком тесное, слишком продуваемое и дикое. Руины древнего бенедиктинского монастыря таят скрытые ловушки – там, где камень проседает в рыхлую почву. Здесь никто не бывает. Кроме меня – разумеется, в снах.

Всякий раз, видя этот сон, я поражаюсь тому, что начисто забываю его после пробуждения. Во сне все моментально возвращается ко мне, но сразу исчезает, стоит мне проснуться. Как такое возможно? И все же мне здесь нравится. Во сне я не вольна управлять событиями, и, как ни странно, от этого мне хорошо. Я словно плыву на океанском лайнере по заданному маршруту и радуюсь, что мою судьбу осторожно забрали из моих собственных рук и передали в чьи-то еще.

Оглядываюсь по сторонам, чтобы сориентироваться, куда попала на этот раз. Точнее, в какую эпоху. Иногда монастырь стоит на месте и я оказываюсь в тринадцатом столетии, но только не сегодня. Тем не менее я помню его, помню лучи солнца на огородных грядках, колокольный звон по утрам и пение. Помню ощущение суровой льняной ткани на плечах и коленках, грязь под ногтями, приятную боль в натруженных работой мышцах. Я люблю такие сны.

В нынешнем сне вокруг меня царит ночь. Небо черно как деготь, не считая горстки крошечных мерцающих точек – звезд. Ветер ерошит мне волосы, парусом надувает ночную рубашку. В потемках я осторожно ступаю по голой земле, босиком, раскинув руки; пропускаю между пальцами порывы влажного ветра, которыми швыряется океан.

Внезапно я понимаю, что должна остановиться. Остров заканчивается крутым утесом. Я могу упасть легким камушком, кануть в море, и никто никогда об этом не узнает. Как не узнала бабуля. Она умерла в неведении. Куда пропала ее девчушка Нина? Нет, сейчас я никуда не пропаду. Не исчезну вот так.

Оборачиваюсь, уже зная, что увижу. Две фигуры, без одежды. Не люди – сходство с людьми лишь отдаленное. Подобия мужчины и женщины стоят в центре невысокого холмика, окруженного кольцом – как это называется? – менгиров – дюжиной врытых в землю каменных столбов высотой примерно по пояс. Сегодня я очутилась в очень далеком прошлом. Белая лошадь без привязи рысит по внешнему краю кольца, но я не свожу глаз с существ, чувствуя их буравящие взгляды, а кроме того, просто не могу отвернуться.

Они ослепительны. Фигуры купаются в свете, он сочится из них, покрывает липким потом, проступающим сквозь поры. Это зрелище всякий раз повергает меня в изумление. Свет напоминает густую жидкость и струится волнами, то перламутровой, то золотистой; он не так ярок, как солнечный, а приглушен ровно настолько, чтобы мне хотелось им любоваться, даже несмотря на то что лошадь легким галопом пробегает мимо меня, едва не задев мою щеку жестким хвостом.

Двое приветственно вскидывают руки, свет разгорается, и у меня перехватывает дыхание. Сердце, готовое выскочить из груди, бешено колотится. Оно вот-вот разорвется. Я не могу привыкнуть к этим существам, каждый раз считаю последним и думаю, что сейчас умру. Нельзя на них смотреть. Никому этого не выдержать. Вокруг меня светлее, чем днем, льющееся сияние ярче пламени костра, и, когда очередная его волна пожирает фигуры и бьет по мне, я переполняюсь им с ног до головы. Меня охватывает такая безудержная радость, что я немею.

* * *

Одним резким вдохом вбираю в себя столько кислорода, что хватило бы на целый час дыхания, и сажусь, обхватив лицо ладонями. Вокруг опять темно, но я дома, на острове Лют, в Олдер-хаусе, в спальне на втором этаже. Мужнина половина кровати пуста, покрывало аккуратно застелено, подушка не смята. Цепляюсь за сон, пребывая где-то на полпути между сном и явью, где даже реальность кажется зыбкой, однако сознание никак не может сосредоточиться хоть на чем-нибудь. Пробуждение еще никогда не было таким тяжким. Часы на прикроватной тумбочке показывают четыре минуты первого. Ночь. Сон ускользает. Пытаюсь удержать его обрывки, но это все равно что ловить парашютики одуванчика. Помню свет. Кажется, рядом со мной ктото двигался… И все. Сон рассеивается. Снизу доносится пронзительный визг, я мгновенно просыпаюсь. Эмма. По венам растекается страх, а потом до меня доходит, что ей, видимо, тоже приснился кошмар. Боже, ну и неделька выдалась.

На середине темной лестницы я вспоминаю о Хью. Свет в его кабинете не горит. Понятия не имею, где мой муж.

Эмма стоит в своей детской кроватке, как раньше стояла в колыбельке, – ждет, когда же мама придет на помощь. Хрупкие плечики трясутся, пальцы стиснуты в кулачки.

– Ох, детка. – Подхватываю ее на руки, и она тут же обмякает на моей груди, а я гляжу, как голубые отблески ночника-аквариума пляшут на ее кудряшках. – Страшный сон?

Эмма кивает, судорожно втягивает воздух. Хочу задать вопрос, но колеблюсь, отчасти боясь ответа.

– Помнишь, что снилось?

Она снова кивает, но утыкается губами в мое плечо. Я целую ее в макушку.

– Эмма, можешь рассказать своими словами, что ты видела? Иногда это помогает…

Маленькое тельце каменеет. Глажу ее по спине.

Ладно-ладно, малышка. Все хорошо, мамочка с тобой. Через несколько минут она вновь засыпает, взмокшая от пота и умиротворенная. Сомневаюсь, что я усну так же легко. Почесываю лицо, бреду обратно в спальню; проходя мимо комнаты Чарли, стараюсь не скрипеть половицами. Внезапно что-то заставляет меня остановиться, бесшумно отворить дверь и осторожно заглянуть внутрь. Я вижу свесившуюся с кровати руку сына, его приоткрытый рот, слышу, как он мерно дышит в подушку с изображением Человека-паука. Он здесь, с ним все в порядке. Разумеется. Мне хочется спрятать эту свисающую руку под одеяло, чтобы ее не откусили монстры, прячущиеся под кроватью Чарли. Сдерживаю порыв, ухожу. Ныряю в постель рядом с Хью и погружаюсь в сон, в последний момент сообразив, что муж вернулся оттуда, куда уходил.

Для меня непривычно спать дольше Хью.

Всю жизнь я спала очень мало. Видимо, причиной тому бессонница, хотя это не совсем точное слово. Если вы в принципе никогда не понимали, в чем прелесть сна, как это назвать? Бабуля, которая по ночам бодрствовала вместе со мной, говорила, что во мне течет кровь фейри; мать считала, что во мне сидит демон, и винила этого демона во всех грехах. Кто-то попал в автомобильную аварию, кто-то утонул – во всем я виновата.

Раньше я любила наблюдать за спящим мужем, поражаясь, как быстро он отрешается от дневных забот, оставляет все думы на прикроватной тумбочке, а утром снова забирает их, словно его мозг трудится в рамках строго отведенного рабочего дня. Если бы существовал курс разделения времени на модули, Хью мог бы этому обучать, а я – обучаться.

Когда я снова просыпаюсь, Хью лежит на спине и смотрит в потолок, озаренный рассветными лучами. Открытые глаза не мигают, побелевшие губы сжаты в ниточку.

– Доброе утро, – бормочу я.

Он моргает, но молчит. Со вздохом выскальзываю из постели, тянусь за щеткой для волос. По утрам, прежде чем взяться за дела, я люблю смотреть на море и расчесывать волосы. Обычно Хью при этом смачно зевает и заводит разговор о предстоящем дне, о своих идеях насчет земельных участков, деревни или домиков на Суннане, о том, что предпочел бы на ужин, или о том, достаточно ли быстро Чарли продвигается в чтении. Сегодня он торопливо одевается и покидает спальню без единого слова.

* * *

На лестничной площадке встречаю Салли – та направляется на кухню, к детям. Они сейчас завтракают под просмотр телевизора – теперь, когда антенна тоже не работает, доступны только записанные программы, – так что для меня это удачная возможность улизнуть из дома и поискать невесть куда запропастившегося муженька. Насколько мне удалось выяснить за последние полчаса, высматривая Хью во все окна, на участке его нет, а Макс громко храпит на пятачке солнечного света в гостиной, следовательно, если Хью решил прогуляться, то с какой-то своей целью, что гораздо больше похоже на меня.

– В городе я его не видела. – Салли хмурит лоб.

– Я видела! – Из-за угла появляется Эйвери с корзиной сбитых ветром фруктов. – Вы о лорде Тредуэе? Минут пятнадцать назад он шел к церкви.

– Спасибо. – Я ловлю пристальный взгляд, брошенный Салли на девушку, и к тому моменту, когда Эйвери оглядывается на меня, моя улыбка делается чуточку натянутой.

– Чарли и Эмма внизу? – звонко с надеждой интересуется Эйвери, как будто пришла на детский праздник. В ответ на мой кивок радостно сияет. – Хотите, присмотрю за ними до обеда? Мне нетрудно.

– Это было бы замечательно. Спасибо, Эйвери.

Ощутив легкий укол сожаления, наблюдаю, как она вслед за Салли уходит на кухню. Жаль, что я по-настоящему не сблизилась с Эйвери. Почти все ее ровесники ушли на войну, и ей здесь одиноко. Помню ее двенадцатилетней девочкой: как живо она интересовалась нашими свадебными планами, моим подвенечным платьем и прической, подробностями моей жизни до переезда на Лют… После возвращения из балетной школы она держится более замкнуто. Думаю, я по-своему тоже.

Прошедшие семь лет сделали меня почти такой же самодостаточной, какой я была в те три года, когда жила с бабулей и каждый вечер ровно в пять тридцать прогуливалась по бетонированным дорожкам, обрамлявшим поле для гольфа, когда наши развлечения состояли из ланчей у бассейна в компании других пенсионеров, коктейлей на крытой бабушкиной террасе и, если нам хотелось похулиганить, вылазок в местный «Таргет». В теперешней моей жизни иные стены и границы. Базовый сценарий я усвоила: с чувством высказаться о погоде, вежливо поинтересоваться благополучием членов семьи и питомцев, вскользь упомянуть последние события. Гарантия безопасности – следовать алгоритму, поэтому каждый день я с улыбкой киваю Эйвери и иду своей дорогой, так же как при встрече с большинством других островитян. Главное – никого не злить. Незаметно выхожу из дома, вдыхаю соленый морской воздух и настраиваюсь на квест: отыскать мужа, удостовериться, что у него все в порядке, а после, как всегда, взяться за планирование очередного скучного дня. Иду по аллее в лучах солнца, пробивающихся сквозь ветви вязов. Через каждые несколько шагов зажмуриваюсь, чтобы не кружилась голова. И дело не только в свете. Мой привычный распорядок всю неделю хромает, как пластинка, замедляющая вращение, когда выключают проигрыватель и звук становится все ниже и ниже.