Читать книгу Бастард царя Василия - - Страница 8
Глава 7.
Оглавление– Не понимаю, почему ты доверил охрану девкам? – Сказал государь, осматривая помещение для хранения городской казны и таможенных сборов.
Александр пожал плечами. Не говорить же царю, что по его опыту прошлой жизни, женщины из вневедомственной охраны применяли оружие на поражение гораздо чаще мужчин. И подкупить их было намного труднее. Единичные случаи нарушений служебных обязанностей имели место, но почти всегда женщинами влюблёнными в преступников.
В данном случае, когда деньги охраняли кикиморки, и этот фактор сходил на нет. Влюбляться кикиморки не умели. В себя влюбляли, а сами нет. Поэтому с ними было вдвое надёжнее. С кикиморками у Саньки случались заморочки, но в основном на почве того, что он лично не поддавался их любовным чарам, и они иногда вредничали, пытаясь сломить его «обликоморале».
Достроив путик и закрепив осушенные участки, его, Санькиной силой, кикиморки намерились смыться, разбежавшись по болотам, однако Ракшай упросил их остаться с ним, гарантируя сладкое житьё бытьё. Не все кикиморки согласились подписать новый контракт, но штук тридцать с ним осталось. Причем, как впоследствии понял Санька, перед ним тогда на недостроенном путике явились только те, кто попрятался именно в местных болотах. Но много его воительниц вернулось в болота Твери и Подмосковья сразу, как только Аид схитил Гарпию.
– Надёжнее они и послушнее. С мужиками всегда надо доказывать своё превосходство. То и дело тебя проверяют на прочность, и телесную, и духовную. Слабости они не прощают. А бабы… Те наоборот. С ними можно не рвать пупок.
– А по силе? Как они? Мужи ведь сильнее! – Спросил Сильвестр.
– Сильнее, но не ловчее. Эти и были выученные воинской мудрости, да я их выдрессировал. Почитай три месяца гонял в хвост и в гриву.
– В хвост и в гриву, это ты молодец, – захихикал Сильвестр. – Хорошо обучил.
– Да ну тебя, старче! У тебя всё одно на уме!
– Так правду говорю! Давно такого я себе не позволял! И с другими бабами вряд ли получится! А с этими кудесницами… Я до сих пор весь горю. И сил, словно прибавилось, а не убыло.
– Хватит о бабах! – Озлился царь. – Ты, Сильвестр, словно и впрямь ума лишился. Не мешай! Деньги счёт требуют!
Духовник обиделся и вышел из хранилища, а Александр мысленно улыбнулся. Это он намекнул кикиморкам, чтобы они проявили себя особо с царским духовником. Заласкали б его до умопомрачения, поднимая его естество и держа член в постоянном тонусе. То, что они это могут, Александр убедился на себе. Кикиморки долго пытались держать в тонусе Санькин уд, рассчитывая, на то, что поработят его, и заставят себе прислуживать, но Александр не поддался искусительницам. Хотя, откровения ради, медитировал он в попытках ослабить напряжение в чреслах долго.
– И так, получается, что в таможенных кладовых у тебя уже пятьсот двадцать восемь рублей? Откель?
– Вот, государь проходные товарные книги. Вот цена товара заявленная, вот с неё пошлина, вот взвеси, вот пересчёт, вот недоимка. У Ивангородских и Ямских купцов с немцами сговор. Немцы занижают цену на ввозимый товар и количество, чтобы получить пошлину меньше, а потом продают нашим купцам дороже. Мы подставили своих купцов, а те донесли о воровстве. Но денег тех в казне ещё нет. Не стали мы обирать купцов немецких. Токма расписки Ганзы лежат. Показать? Всё по установленным тобой, государь, правилам.
Царь вздохнул.
– Жаль, что денег нет. А тех, что я послал, не осталось?
– Очень немного. За камень, известь много заплатить пришлось. Но ничего… Скоро от Мокши цемент придёт. Станем свой камень делать. Песка и щебня здесь много. Жито пришлось у немцев закупать, другие припасы у местных селян. Но уже и того нет. А тут ты тысячу человек с собой привёз. Ещё пару дней застолья и в зиму мы пустые заходим. А у меня на службе почитай двести душ.
На самом деле своих людей у Саньки на службе было всего шестьдесят три человека, – лесорубы и ратники, но были и селяне, которым тоже надо было платить мукой, но тех можно было отправить по домам. Нелюдь могла и на подножном корме продержаться. Кикиморы, те вообще только вид делали, что едят, а оборотни сами охотились. А за то, что им было разрешено в местных лесах «озоровать», делились добычей с городом. Но ведь царь об этом не знал, а знать о проблемах должен.
– Какого ляда они все за мной увязались, то одному богу известно, – недовольно произнёс Иван. – Берёшь с собой десяток дьяков, так они за собой и детей, и сватов, и люд дворовой тянут. А без войска нельзя.
Он вздохнул.
– Жаль, что у тебя серебра нет. Очень надо.
– Ты, государь, странно рассуждаешь. Теля только народилось, а ты уже доить его хочешь! Так не бывает! Нам до тепла продержаться надо. Первые торги на апрель месяц наметили с Ганзой. Ежели новгородских купцов отзовёшь из Выборга, то и свеи сюда придут. Гостевой двор ты видел. Гостей есть, где привечать. Товары нужны.
– Товары к весне будут. Но за твоими ткачами другие не угонятся. По старинке узкое полотно ткут.
– Да пусть хоть узкое, хоть широкое… На лён спрос есть. Рухляди мягкой много пусть не везут. Не нужна она ни свеям, ни немцам. А вот шёлк у тебя весь заберу.
– Да… Доброе шёлковое полотно твои мастерицы ткут. Жаль, не цветное!
– По поводу шёлка и иных товаров. Закажи боярам и дьякам у Мокши в долг брать. И за то, что взяли, пусть рассчитываются. На тысячу шестьсот рублей твои дьяки да бояре набрали товаров. Вот, кстати, твои родичи Захарьины-Юрьевы в первых должниках.
Стоявший рядом Григорий Юрьевич, брат отца жены царя, до того не проронивший ни слова, вдруг взъерепенился и схватился за рукоять меча:
– Да как ты, бастард, смеешь, попрекать меня, – родовитого боярина в присутствии государя?!
Никита Романович Захарьин, брат Анастасии Романовны, тоже подался вперёд с намерением одним взмахом клинка решить проблему долгов.
Иван Васильевич обвёл всех взглядом и молча вышел из помещения казнохранилища. Александр выходил последним, закрывая дверь.
– Погоди, ублядок, доберёмся до тебя, – проговорил, проходя мимо, Никита Романович. – Мы тебе ещё и Василия Юрьевича припомним.
Санька чуть выставил вперёд ногу и Никита, зацепившись одной ногой и запутавшись другой в длинных полах кафтана, упал. Он долго не мог подняться, так как одновременно пытался вынуть прямой короткий меч. Ракшай наступил на ножны и переступил барахтающееся на полу тело.
– Ну всё! Тебе не жить, пёс.
Санька обернулся и кованным носком ударил боярина в висок. Тот обмяк.
– Забирай первую кровь, – тихо сказал он.
– Что там у вас? – Крикнул государь.
– Боярин споткнулся и упал, – сказал Ракшай. – Пока я запирал кладовую.
И царь, и Адашев, и Захарьин быстро спустились вниз. В свете одинокого факела тело царского шурина лежало тряпкой.
– Ты убил его! – Крикнул Григорий Захарьин.
– Чем это? – Спросил Ракшай. – У меня ни кинжала, ни кистеня. Он, наверное, виском о свой меч ударился. Вон и кровь на рукояти.
В свете факелов действительно можно было разглядеть запачканное чем-то тёмным пятки меча.
– Вытаскивайте его на свет! – Приказал Иван. – Этого нам ещё не хватало!
Тело боярина вытащили в подклеть таможенной палаты и осмотрели. Осмотрели по указке царя и Александра, у которого никакого оружия, естественно, не нашли. Носок сапога он сразу обтёр о кафтан трупа, а оставлять отпечатки пальцев на ножнах не боялся. Не то время.
– Вот беда-то какая! – Пробурчал старший Захарьин, зло постреливая глазами на Саньку.
Но кровь на рукояти меча не позволяла ему сомневаться в причине смерти племянника.
– Почему он упал? – Спросил государь.
– Я не видел. Закрывал замок.
– Пусть осмотрят замок! – Встрепенулся Захарьин. – И ключ!
– Пожалуйста, – сказал Санька и достал из-за пазухи небольшой ключ. – А замок там врезной в дверь.
Никита Захарьин лежал раскинув руки. Он был молод, красив и лицом напоминал царицу Анастасию. У Саньки даже заскребло на душе.
– Первая жертва принята? – Спросил он мысленно своего крылатого «кредитора».
– Принята, – подтвердил, ни для кого, кроме Санки, невидимый вампир.
– Первый – пошёл! – Сказал мысленно Ракшай и вздохнул, так как понял, что нарушил самому себе данную клятву, не вмешиваться в ход исторических событий.
Сегодня он убил несостоявшегося прародителя царского дома Романовых, который пока не успел оставить никакого потомства, а должен был родить Фёдора – отца будущего царя Михаила. Но для исправления истории оставался ещё старший сын Романа Захарьина – Данила, царёв дворецкий, уже наплодивший достаточно потомков. Санька вздохнул ещё раз. Он был не против хода истории России, но так как объявился в это время, хотел уменьшить человеческие жертвы в грядущих войнах и создать себе обстановку в которой можно было выжить. А с назначением его наследником престола, его шансы выжить очень сильно сократились. Поэтому в борьбу за чистое небо над головой Санька решил вступить сразу. Без подготовки. А для этого надо было зачищать поляну от пустивших властные корни Захарьиных.
– Чего это он синий такой? – Спросил Сильвестр. – Аки упырь. Ну ка, отойдите все.
Духовник достал из-за пазухи тонкий нож в ножнах, вынул его и ткнул остриём мертвецу в вену на шее. Только капля крови выступила из раны.
– Не могёт быть, – прошептал духовник и перекрестился. – Свят-свят-свят…
Все, и царь в том числе, отпрянули от трупа, а Сильвестр, что-то тихо запричитал, то и дело крестясь.
Александр, знавший причину отсутствия в теле крови, спокойно обвёл глазами окружающих и у всех увидел в глазах ужас. Потом он встретился глазами с Адашевым и тот, наткнувшись на спокойный взгляд Ракшая, вдруг всё понял и закрыл лицо руками. Санька опустил голову, спрятав свой взгляд, и отошёл в сторону, а потом и вовсе вышел на улицу.
Вскоре на улицу вышли и остальные. На всех, как говорится, лиц не было. Захарьин стоял чуть в стороне, едва держась на ногах и раскачиваясь всем телом, потом взревел, и обхватив голову руками, ринулся бежать.
– Не утопился бы, – прошептал Иван. – Ни разу не видел упырей. И как теперь? Всем кровь, что ли пускать? Вот беда-то! А ведь он на свадьбе нашей… И к сыну приставлен был. Надо собираться.
– Забирай и второго, – мысленно сказал Санька и старший Захарьин вдруг запнулся и плашмя упал на сложенную из чурбаков, поставленных вертикально, мостовую. Упал и остался лежать, распластавшись.
– Святые угодники! – Воззвал государь, сильно побледнев лицом. – Что это с ним? Фёдорыч, иди глянь.
– Я пойду, – остановил Адашева Санька.
Он подошёл к боярину, потрогал его за шею, перевернул на спину.
– Тоже синий! – Крикнул он и вернулся к царю. – Зовите Сильвестра! То его епархия!
На Адашева он смотреть боялся.
– Да что же это! – Вскричал Иван и схватился за голову. – Страх-то какой. Неужто и он?
Санька пожал плечами и, видя, что идти за священником некому, пошёл сам.
– Там и Григорий Захарьин… Того… Этого… – Сказал он уже выходящему из таможенной избы духовнику.
– В смысле?! – Удивился тот.
– В прямом. Вон он лежит.
– Твою мать! – Выругался Сильвестр. – Что они, все такие? Вот беда-то! Так и Анастасия…
Он зажал ладонью рот.
До Александра вдруг дошло, что он таким образом подрывает весь род Захарьиных, в том числе и род царицы Анастасии, а значит и её детей.
– Мать твою! – Вырвалось у Саньки, а мысленно он заорал: «Бля-я-ять!».
Он закрыл глаза и голова у него закружилась.
– Ты, что, паря?! – Испуганно спросил Сильвестр и Санька открыл глаза.
– Страшно, отче!
– Ништо-ништо… И то бывает. Ивана Васильевича жаль. Очень он Анастасию полюбил. Да и дитятко своё… Теперь в монастырь обоих сошлёт.
Санька попытался стряхнуть с себя страх, вдруг сжавший его сердце от осознания сделанного, но страх сердце не отпускал.
Сильвестр частыми и короткими шагами заторопился к телу дворецкого, потом подобрал полы кафтана и побежал, хлопая по мостовой каблуками надетых на босу ногу коротких сапог.
– Пойдём отсюда, – сказал государь грустно.
– В баню?
– Пошли в баню. Ты с нами, Фёдорыч?
– Пойду корабли посмотрю, – буркнул Адашев, не глядя на Саньку.
* * *
– Я распорядился сжечь тела, – сказал Сильвестр, войдя в трапезную.
– На божедомке4, надеюсь?
– А где ещё?
– Вот шуму-то будет, – проговорил, покачиваясь и пьяно хихикая, государь.
И он и Санька за полтора часа успели основательно набраться меда. Царь с горя, Санька за помин души.
– Грамотку я составил, – сказал Сильвестр. – Шуйский уже подписал, как очевидец. Теперь ты, государь подписывай и Санька пусть…
– Я, пожалуй, пойду, прилягу, – сказал царь, отстраняя рукой пергамент.
– Помочь? – Спросил Александр.
– Сам, – отмахнулся Иван.
Санька и Сильвестр остались вдвоём.
– Алёшка, чёй-то больно убивается по упырям. Дочь свою Анну хотел за Никитку отдать. У того-то первая жёнка помёрла… Хе-хе-хе… За упыря… Хе-хе-хе…
Он приложился к большому ковшу минуты на полторы.
– Давненько я не упокоевал мертвяков.
– Да, какие же они мертвяки, когда живыми были? Может не так всё? Упыри наоборот упитые должны быть.
– Это только в быличках5 упыри кровь сосут, – сказал духовник. – Они души людские высасывают.
– Так отчего же они тогда помёрли? – Продолжил Санька глумиться над священником.
– Колдуны это, – уверенно сказал Сильвестр. – Я давно подозревал. Слишком много Захарьиных развелось. Остальные роды мрут: и в младенчестве, и от хворобы и от ратных ран, а эти… Как грибы – поганки. Колдун не умирает, а становится упырём.
– Так что ж они умерли, то? – Усмехнулся Санька.
– Такие упыри, что живут среди людей, прячут душу под камень и пока она там, не могут умереть. Кто-то тот камень поднял. Умерших колдунов надо сжигать. Некоторые колдуны специально просят об этом детей, чтобы упокоиться. Тех кого не сожгли, становятся упырями.
– Во дела! – Удивился Санька. – Он уже и сам стал верить в россказни попа. Так убедительно он говорил.
– И что теперь будет?! – Спросил он.
– Сошлют всех на кулижки. Слышал, небось?
– И где это?
– Кулижки? Это очень далеко. В болотах и лесах Ладоги. Да не успеет государь. Все они в Литву уйдут. Вся челядь Захарьиных собирает монатки. Кто-то уже отъехал вперёд на Новгород. Да может то и к лучшему… Мороки государю меньше.
Вошёл хмурый Адашев. Ни на кого не глядя, сел за стол, не снимая верхнего кафтана и шапки.
– Чего ты, Алёшка, смурной такой? Испей мёда!
– Пошли, выйдем, – сказал Адашев, не отвечая на слова попа.
– Это ты кому? – Удивился тот.
– Ему.
– Пошли, – вздохнул Санька.
Он накинул короткую меховую куртку с капюшоном, покрытую белым шёлком. Оказалось, что и в мороз, это лучшая ткань. Шёлк на морозе совсем не терял свойства и даже становился прочнее.
Адашев шёл быстро в сторону ворот, выходивших на правый берег Луги. Из-за холма вертикально вверх поднимался густой дым.
– Не пойду я туда, Алексей Фёдорович, – запротивился Александр и остановился.
Адашев развернулся. Лицо его было белым, на перекошенных губах белела засохшая пена.
– Лучше бы я сдох, Ракшай, или кто там ты?! – Почти крикнул он. – Как! Как мне сейчас жить?! Я бы уже сейчас наложил на себя руки, да дочь у меня!
Адашев упал на колени и закрыл лицо ладонями. Он мычал и раскачивался долго. Ракшай подошёл и, сев на колени перед ним, уткнулся в него лицом, положив руки на плечи. Они рыдали вместе.
– Но, что делать было, Фёдорыч, – выл Санька. – Не мог я тебя потерять.
Адашев мычал и раскачивался. Санька подвывал. Проходившие мимо мужики и бабы кланялись и крестились. Наконец Адашев отнял ладони и поднял на парня глаза. Что-то такое почитал в них Адашев, тоску ли, страх ли, но прижал он к себе Саньку и снова зарыдал.