Читать книгу Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 7 - - Страница 3

От брака Александра Александровича и Марии Фёдоровны оставалось шесть детей: Николай, Александр, Георгий, Ксения, Михаил, Ольга. По старшинству положения место престола занял Николай Александрович. «На все воля Божья… Я родился 6 мая, в день поминовения многострадальнаго Иова. Я готов принять мою судьбу»1 – сказал однажды Николай II своему другу юности Сандро (великому князю Александру Михайловичу). Выраженная таким образом мысль в полном объеме означает – постараться продлить как можно дольше «древнее благочестие» взгляда на власть как на божественную природу (и, соответственно, все, что сопутствует ей в русском православном мировоззрении, как удержание духа сословности, приводящее к тормозу развития государства, и т.п.), а если сложатся обстоятельства в худшую сторону, с честью принять все испытания судьбы, стать истинным, показательным для всех примером духовной (а, соответственно, и политической) чистоты, православного миросозерцания – приближения к «Небесам» через страдание.

Николай Александрович родился 6 мая 1868 г. Его детство протекало в гатчинском дворце, в семейной обстановке. Чтобы не расхолаживать своих детей, Александр III в их воспитании проявлял умеренную дисциплинарную суровость: все спали на простых солдатских койках, по утрам принимали холодные ванны.

Николай Александрович получил блестящее домашнее образование по программе, рассчитанной на 12 лет. Кроме русского языка в совершенстве владел английским и французским языками, хорошо знал немецкий. В молодости Николай неплохо играл на фортепиано, рисовал, обучался игре на скрипке. В число наставников цесаревича были приглашены видные учёные: курс Академии Генштаба преподавал будущий военный министр А. Ф. Редигер; историю – В. О. Ключевский; каноническое право, богословие, историю церкви и религии – И. Л. Янышев; политическую историю – Е. Е. Замысловский; статистику и политэкономию – И. Х. Бунге (1881—1886 гг. – министр финансов России); общую химию – академик Н. Н. Бекетов (основатель отечественной школы физико-химиков, двоюродный дед А. Блока) и др.

Значительным влиянием на мировоззрение цесаревича оказывал его отец, Александр III, и воспитатель К. Победоносцев, который убеждал, что неограниченная монархия есть единственный возможный тип политического устройства России. Победоносцев говорил, что «Россия – это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек»2. Поэтому неограниченная монархия является хорошим инструментом сдерживания этого лихого народа для его же блага (и, конечно, царской династии, всегда стремившейся к неограниченному превозношению). Уже вскоре после воцарения Николаем Александровичем будет заявлено о «беспочвенном мечтании…»

В будущем императоре рано проявился интерес к военной службе. По свидетельству современников, Николая любили в гвардейских полках, отмечая удивительную ровность и доброжелательность в отношении с товарищами-офицерами, независимо от чинов и званий. Цесаревич не относился к числу тех, кого пугали тяготы походной жизни. Был вынослив, крепок, неприхотлив в быту, но, кроме этого, принимал участие в офицерских попойках. У Николая есть такая запись в дневнике от 31 июля 1890 г.: «Вчера выпили 125 бутылок шамп.»3 Смерть отца застала цесаревича Николая командиром батальона лейб-гвардии Преображенского полка в чине полковника. И всю оставшуюся жизнь Николай II оставался в этом скромном чине, – он считал недопустимым пользоваться прерогативами вверенной ему власти для повышения себя в чинах.

По укоренившейся традиции, все русские наследники, начиная от Павла I и до Александра III, завершив курс наук, отправлялись путешествовать. Чаще всего путешествий было два: большое – по России, чуть поменьше – по Европе. На этот раз для Николая планировалось совершить необычное, грандиозное, морское и сухопутное турне, которое объединило оба путешествия. Причём, и та и другая части путешествия должны были проходить по территории, где раньше не бывал ни один цесаревич, исключая только последнюю часть пути.

В то время Александр III решил основать Великую Сибирскую железную дорогу, и наследник должен был лично присутствовать при начале строительства во Владивостоке и свезти первую тачку грунта для насыпи железнодорожного полотна. Кроме того, помимо познавательных целей Николай также должен был пообщаться и установить личные отношения с царствующими особами государств по маршруту путешествия.

В октябре 1890 г. цесаревич Николай со своими спутниками отправился в длительное путешествие. Он побывал в Греции, где к нему присоединился Греческий принц Георг, а также в Сингапуре, на острове Ява, В Сайгоне, в Бангкоке и в Китае. 15 апреля 1891 г. в сопровождении шести кораблей русского флота Николай прибыл в Японию. Была организована радушная встреча высокого гостя, на которую прибыл принц Арисугава-но-мия Тарухитэ. Однако визит Николая вызвал и большое беспокойство среди японского населения, с тревогой наблюдавшие за усилением России на Дальнем Востоке.

Посещение Японии началось с г. Нагасаки, затем Николай отправился в г. Кагосима, который воспринимался, как оплот консерваторов. Этот город никогда не находился в программе пребывания иностранных гостей. Поползли слухи, что, якобы, русские привезли с собой Сайго Такамори, бывшего японского диссидента, поднимавшего восстание. Ему, будто бы, чудесным образом удалось спастись от правительственных войск, найдя убежище на просторах России.

Между тем, цесаревич Николай с принцем Георгом прибыл в порт города Кобэ, где он пересел в поезд и добрался до Киото. Далее в Ниси-Хонгандзи он пожертвовал двести иен для помощи бедным (жалование охранявших царевича Николая полицейских составляло 8—10 иен в месяц). 29 апреля Николай с принцем Георгом в сопровождении принца Арисугава отправились на колясках, которые везли рикши, из Киото в город Оцу. Там они посетили почитаемый японцами храм Миидэра, любовались красками озера Бива, посетили базар, где Николай приобрёл много мелочей сувенирного характера.

Возвращаясь обратно в Киото, длинная процессия рикш растянулась на 200 метров, двигаясь по улице, запруженной народом. Узкую дорогу охраняло множество полицейских, и один из них, по имени Цуда Сандзо, бросился к цесаревичу Николаю и нанёс ему удар саблей по голове. Шляпа с головы цесаревича упала. И, хотя один из толкачей рикши выскочил из-за коляски и успел пихнуть нападавшего, тот, всё же, сумел нанести второй удар саблей. И первый, и второй удар саблей получились скользящими по краю головы, но лоб цесаревича был повреждён. От смерти Николая спас Греческий принц Георг, отбивший тростью очередной удар. Наконец, подбежавшие рикши скрутили покушавшегося.

Николай был быстро доставлен в ближайший дом владельца галантерейного магазина, где ему подготовили постель. Но отказавшись ложиться после перевязки, цесаревич сел у входа в магазин, спокойно покуривая. Затем под охраной наследника препроводили в здание префектуры г. Оцу, где ему оказали квалифицированную медицинскую помощь. Несколько часов спустя его незаметно отвезли в Киото.

Чрезвычайное происшествие вызвало в правительстве Японии страшную панику. Многие члены правительства боялись, что разгневанная Россия потребует огромных выплат и даже территориальных уступок. Император Японии Мэйдзи отправил для цесаревича Николая врачей и сам срочно выехал в Киото на следующий день, поднялся на борт российского корабля (это был первый случай, когда японский император взошёл на борт иностранного корабля), выразил соболезнование. 4 мая Николаю пришла телеграмма от Александра III с приказом отбыть во Владивосток. Утешая Японского императора, Николай сказал, что раны у него пустяковые, а сумасшедшие есть везде.

Покушавшийся Цуда Сандзо был из самурайской семьи, участвовал в подавлении мятежа Сандзо Такамори. Во время следствия он показал, что опасался, что царевич привёз с собой Сайго Такамори. Кроме того, ему показалось, то царевич и Греческий принц Георг не оказывают никакого почтения памятнику жертвам Гражданской войны, внимательно изучая окрестности. Поэтому он посчитал их за шпионов. На закрытом судебном процессе Цуда Сандзо приговорили к пожизненному тюремному заключению на о. Хоккайдо. По данным компетентных источников в тюрьме Цуда Сандзо содержали лучше, чем остальных заключённых, но скончался он быстро, 30 января того же года, предположительно от пневмонии.

Отплыв из Кобэ 7 мая, цесаревич 11 мая прибывает во Владивосток. Именно здесь начиналась главная государственная задача деятельности наследника – начало строительства Великой Сибирской железной дороги. В воскресенье, 19 мая, в 10 ч. цесаревич Николай, вместе с сопровождавшим его Греческим принцем Георгом и представителями властей Дальневосточного края прибыли за город к месту закладки земляных работ. У павильона были приготовлена тачка и лопата. Николай Александрович собственноручно наложил землю и отвёз её на полотно будущей дороги. Затем они на поезде, медленно, по свежей насыпи, сопровождаемые тысячами людей, прибыли в город, к строящемуся вокзалу, где цесаревич заложил в камень серебряную доску, свидетельствующую о том, что в этот день началось сооружение Великого Сибирского пути. 21 мая Николай покинул Владивосток, отправляясь через Сибирь в Санкт-Петербург, куда он прибыл 4 августа 1891 г.

Первая возлюбленная Николая стала балерина Матильда Кшесинская, покровительство которой он оставил на всю свою жизнь. Насколько их отношения заходили далеко можно судить по факту снятия для их встреч дома на Английском проспекте, 18 (примыкавший к дому великого князя Алексея Алексеевича, т.е. было удобно скрывать, где находился; дом был впоследствии ей подарен), не редкостных затянувшихся встреч до 5-ти часов утра и непосредственно зачеркнутом фрагменте изначального варианта «Воспоминаний» Кшесинской о потери ею ребенка от цесаревича (обнаруженное в Госархиве сотрудником газеты «Московский комсомолец» А. Добровольским).

Надо думать, Кшесинская знала Николая достаточно хорошо, и позже она вспоминала: «Чувство долга и достоинство были в нём развиты чрезвычайно высоко… По натуре он был добрый, простой в обращении. Все и всегда были им очарованы… Однако из поразительных черт его характера было умение владеть собою и скрывать свои внутренние переживания… Он был мистиком и, до какой-то степени, фаталистом по натуре. Он верил в свою миссию даже после отречения и поэтому не хотел покидать пределов России… у него был характер, но не было чего-то, чтобы заставить других подчиниться своей воле… Я не раз ему говорила, что он не сделан ни для царствования, ни для той роли, которую волею судеб он должен будет играть…»4 Несмотря на их большую привязанность по правилам династии жениться цесаревич мог только на принцессе, и самая подходящая тому партия оказалась принцесса Алиса Гессенская. Кшесинская пишет: «Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он безусловно горячо любил. Вначале он относился к принцессе как-то безразлично, к помолвке и к браку – как к неизбежной необходимости. Но от меня не скрыл затем, что из всех тех, кого ему прочили в невесты, он ее считал наиболее подходящей и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение… Известие о его сватовстве было для меня первым настоящим горем. После его ухода я долго сидела убитая и не могла потом сомкнуть глаз до утра»5.

Принцесса Гессенская и Рейнская Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса (1872—1918), дочь великого герцога Гессен-Дармштадского Людвига IV и герцогини Алисы Английской, дочери королевы Виктории. Шести лет от роду Алиса потеряла мать и воспитывалась, главным образом, у своей царственной бабки при английском дворе. С детства была очень серьёзной, увлекалась литературой, философией и теологией. Окончила Гейдельбергский университет, получила диплом бакалавра философских наук. Была всеобщей любимицей: жители герцогства Гессен (провидчески) называли её принцессой Солнечный Луч, а семья – Sunny (Солнышко). Николай отзывался об Алисе своей подруге что, из всех прочих, предлагаемых ему невест, она наиболее привлекает его. Однако зная, что женщины гессенского дома являются носителем гемофилии (наследственное заболевание, обусловленное недостаточностью свёртывания крови и проявляющееся кровоточивостью; болеют, главным образом, мужчины, женщины являются лишь носителем мутантного гена), Александр III не хотел, чтобы Николай женился на Алисе. Вместе с тем, и сама принцесса не стремилась выходить замуж за цесаревича Николая по причине различий веры, хотя взаимные симпатии у них проявлялись и даже завязались личностные отношения (это ярко демонстрирует их переписка). Из-за резко ухудшающегося состояния здоровья Александра III искать другую невесту не было времени. Было принято решение и затем под давлением всех членов семьи Алиса согласилась на помолвку. На следующий день после смерти Александра III, в день восшествия на престол Николая II, она приняла православие и была объявлена великой княгиней Александрой Фёдоровной. Через неделю после похорон, 14 ноября, в Зимнем дворце состоялась свадьба Николая II и Александры Фёдоровны, для чего положенный при дворе траур на один год по случаю смерти Александра III, был снят, однако, по словам очевидцев, большого веселья, всё равно, не наблюдалось.

Характер человека проявляется под действием внутренних духовных отношений. Впоследствии английский посол в Гессене, а затем в России, сэр Д. У. Бьюкенен говаривал, что во времена детства принцесса Алиса совсем «не была похожа на надменную, озлобленную женщину»6, какой он встретил её в России. В Дармштадте сэр Бьюкенен общался с девушкой, которую жители герцогства называли принцессой Солнечный Луч, а семья – Солнышко (поразительный факт как «Солнышко» в мистической направленности превратилось в египетскую солнечную ладью). В России Александра Фёдоровна отличалась сильной волей, увлекалась мистической стороной православия, что было общим у неё с Николаем II (к примеру, эмблема свастики была прописана в их жизни достаточно прочно). Императрица была ярой сторонницей неограниченного самодержавия, главой германофильской группировки.

Бог не скрывал своих намерений, всё шло к своему логическому завершению, народ страны требовал, Бог, предоставляя право выбора и действия, демонстрировал духовную аналогию.

Коронация – духовный акт связи с «Небесными» силами, поддерживающие предводителя и его народ, – состоялась, по обыкновению, в Москве 14 мая 1896 г. По этому случаю на Ходынском поле (которое было местом дислоцирующихся в Москве войск, здесь устраивали военные маневры, поле покрывали рвы, заброшенные колодцы и траншеи) 18 мая должно было состояться праздничное мероприятие, среди которого были театрализованные представления, устроители гуляний предполагали разбрасывать в толпе жетоны с памятной надписью и раздача царских гостинцев. Последнее очень интересовало московскую бедноту, с интересом следившая за тем, что происходило на Ходынке, и внимательно прислушиваясь к городским слухам. Народ стал пребывать на место еще накануне дня мероприятий и всего по разным источникам утром их собралось от 300 тыс. до полумиллиона человек, за порядком следили всего 200 полицейских. Около 6 часов утра люди как один бросились вперед, – по толпе прокатился слух, что буфетчики раздают подарки среди «своих», и потому на всех подарков не хватит. Свидетель ходынского ужаса П. Шостаковский вспоминал:

«Погода стояла тогда превосходная, и предусмотрительный московский люд, особенно те, что победней, решил провести ночь на Ходынском поле, на свежем воздухе, чтобы на месте быть к самому началу гулянья. С наступлением темноты народ повалил валом. Ночь, как на беду, была безлунная, и Ходынское поле погрузилось в полную темноту. Люди все прибывали и, не видя перед собой дороги, спотыкались, падали в овраги и окопы. Но пока большой тесноты не было, упавшие поднимались, шли дальше, а тех, кто повредил себе руку или ногу, добросердечные люди выносили на шоссе. Полиция это заметила и встревожилась. Пока сообщили в участок, из участка – обер-полицеймейстеру, тот – высшим властям, пока разбудили жандармов, почистили и оседлали коней, пока собрали пеших городовых и отвезли их на линейках на Ходынку, – прошло около трех часов. Конный наряд на рысях прибыл на место и очутился перед сплошной стеной народа, заполнившего поле насколько хватал глаз.

– Разойдись! – кричали жандармы.

Куда разойтись? Народ поднапер еще сильнее вперед, еще плотней сгрудились ряды. Раздались стоны и крики, более слабые и малорослые стали задыхаться и терять сознание. Находились ловкачи, которые, поняв, что дело пахнет катастрофой, взбирались на плечи и головы окружавших и по ним выбирались из толпы на свободу. Потерявшие сознание или задохшиеся продолжали стоять, зажатые соседями…

Когда рассвело, на месте, отведенном под гулянье, за решеткой, началось движение: с заднего хода, со стороны военного лагеря, где народа не было, подъезжали телеги и фуры с провиантом. В толпе это заметили. Кто-то крикнул:

– Началось! Раздают!

Этого оказалось достаточным, чтобы толпа бросилась вперед, повалила решетку и по трупам задавленных людей, разметав бараки, что стояли на пути, наводнила территорию гулянья. Конники кинулись наводить порядок и усилили панику еще больше. Люди не знали, куда идти и что делать, а задние ряды продолжали напирать. Толпа прошла по территории гулянья, разгромив на своем пути все, что было приготовлено, и сама собой стала разбегаться в ужасе от того, что произошло.

На Ходынке, как на поле битвы, остались лежать груды затоптанных и искалеченных людей. Многие из них еще шевелились, стонали и звали на помощь. Из-под мертвых тел просовывались чьи-то руки, тщетно пытавшиеся освободиться. Между задавленными, прямо по трупам, бродили оставшиеся в живых родственники, искавшие жен, детей, мужей и отцов. На обочине поля, вдоль Тверского шоссе, металось несколько десятков испуганных, усталых детей, которых спасли от давки, перебросив их через головы толпы»7.

Последствия катастрофы были ужасны. Только по официальным данным погибло 1282 человек и 301 был ранен. Главным виновником Ходынской катастрофы оказался любимый дядя Николая II, московский генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович, поэтому он легко дал себя уговорить, что не стоит преувеличивать масштабы катастрофы, тем более что на вечер был намечен бал у французского посла, единственной тогда союзницы России. И хотя на следующий день император с женой объехал все больницы, утешая и щедро одаривая жертв произошедшей трагедии, в сознании народа картина нового царя вырисовывалась непривлекательной, – после гибели стольких людей поехать веселиться и танцевать, – а в неподцензурной революционной прессе скоро зазвучали пророческие слова: «Кто начал царствовать – Ходынкой, – Тот кончит – встав на эшафот»8.

Во всём этом современники видели сходство с аналогичной драмой во время коронации Людовика XVI. Сходство искали и в другом. В парадном зале Царскосельского дворца висел портрет жены Людовика – французской королевы Марии Антуанетты, закончившей жизнь на плахе. Именно под этим портретом царская семья вставала во время приёмов.

В книге А. Танакова «Как рожали русские царицы. Акушерские истории династии Романовых» в примечаниях содержится перечисление курьезов венчания на царство Николая II: «При переходе из Успенского Собора в Архангельский духовенство, предшествовавшее императору, перепутало алтарные двери, и одному из Великих князей пришлось громким голосом окликать митрополита. Современники заметили, что во время церемонии Александра Федоровна покрылась багровыми пятнами. У Николая Александровича в торжественный момент, когда он подходил к алтарю, чтобы совершить таинство миропомазания на царство, от мантии оторвалась бриллиантовая цепь, поддерживающая орден св. Андрея Первозванного и упал к его ногам. Вдовствующая императрица Мария Федоровна во время церемонии непрестанно рыдала. У статс-секретаря и члена Государственного совета Д. Н. Набокова, который нес императорскую корону, случился понос, а обер-церемониймейстер Н. И. Салтыков упал в обморок»9.

Семейная жизнь складывалась у Николая вполне счастливо, он нежно называл свою супругу Аликс, но это, однако не давало ему политической популярности, поскольку аристократическая строгость Александры Фёдоровны плохо уживалась с широтой русского императорского двора, – здесь английское воспитание и манеры, смешанные с германской сентиментальностью и мистицизмом, воспринимали как чопорность и высокомерие. Окружению не нравилось и то, что императрица вмешивалась в государственные и политические дела своего мужа. «Не позволяйте другим быть поставленными на первое место, а вам оставаться в стороне. Ты – сын дорогого Отца, и тебе должны все рассказывать и спрашивать обо всем. Покажи свое собственное мнение и не позволяй другим забывать, кто вы есть»10 – вписала Александра Фёдоровна в дневник супруга уже вскоре после свадьбы. Спустя много лет, 16 сентября 1915 г. в письме к мужу в Ставку она выражается более откровенно: «Вы хозяин – а не Гучков, Щербатов, Кривошеин, Николай III (как некоторые осмеливаются называть Николашу), Родзянко, Суворин – они ничто, а ты – в с ё, помазанник Божий»11.

Царская семья страстно хотела иметь сына, а рождались одни дочери. В 1896 г. родилась Ольга, в 1997 г. – Татьяна, в 1899 г. – Мария, в 1901 г. – Анастасия. Наконец, после долгих ожиданий и паломничества императрицы к могиле русского «святого» Серафима Саровского в 1904 г. появился наследник цесаревич Алексей, у которого проявилась врожденная болезнь – гемофилия. Теперь для того, чтобы спасти династию от грядущих бед мистические настроения у императрицы, вера в чудодейственные силы, стали ещё больше проявляться. В вопросах веры и интереса к сверхъестественному Александра Фёдоровна и Николай II были совершенно похожи друг на друга, вследствие чего и одинакового мировоззрения, оттого Николай II полностью полагался на её интуицию, всегда доверяя ей во всём.

Православная церковь по-своему поддерживала настроения царя: «Часто ли встречал такую силу веры среди людей знатных и богатых, и укажешь ли мне во всей вселенной нечто подобное в жизни царей, именующих себя христианскими? Учись-же у своего Царя вере и умилению, и молитве… Искреннее благочестие остается неполным, если не украшается любовью и состраданием к ближним…»12 – речь, произнесённая Антонием Храповицким, епископом Волынским и Житомирским, 21 октября 1905 г. в житомирском соборе по поводу открытия домов «трудолюбия для бедных»; и народ, под благословением церковников, учился, или, точнее сказать, оба назидались друг у друга… особенно идеями гармонии мира…

Николай II по своим взглядам и привычкам был человеком давно минувшего XVII века, в который стремилась его душа православного монаха. Поэтому он почитал царя Алексея Михайловича, а реформатора и сторонника западных обычаев и порядков, Петра I, явно не жаловал. Приверженность Николая II к духу мистической Руси, т.н. старомосковской старине, проглядывалась буквально во всём. Он и одеваться предпочитал на русских манер. Несмотря на блестящее знание иностранных языков, во дворце, на парадах и в обиходе изъясняться старался только на русском. Увлечение царя стариной зашло настолько далеко, что он всерьёз подумывал о восстановлении придворных званий времён допетровской Руси и о придании статуса прежнему флагу Московского царства. Зв время правления Николая II в России было прославленно 8 святых – огромная цифра, тогда как за предыдущие 200 лет всего 2.

В характере Николая II проявилась одна странная особенность, прямо таки маньячная страсть. Доктор исторических наук И. В. Зимин в книге «Повседневная жизнь российского императорского двора. Детский мир императорских резиденций. Быт монархов и их окружение» сообщает интересные подробности: «Николай II, как и его дед, и отец был страстным охотником. По принятому в Министерстве Императорского двора порядку в конце каждого охотничьего сезона составлялся итоговый список царских охотничьих трофеев. Так вот, в этом списке у Николая II наряду с традиционными медведями, зубрами, оленями, волками постоянно присутствовали и другие „хищники“. Причем в огромных количествах, например вороны. Их царь отстреливал их винтовки, гуляя по аллеям Александровского парка. Об этом он упоминал в своем дневнике. За шесть лет он застрелил 20547 ворон… Но, наряду с воронами, он, видимо, периодически, отстреливал и других „хищников“: „бродячих“ собак и кошек. / По подсчетам автора, с 1884 г. по 1911 г., то есть за 27 лет Николаем II было застрелены 11582 „бродячих“ собак, 18679 „бродячих“ кошек. / Николай II отстреливал в среднем по 429 собак ежегодно и по 36 собак ежемесячно. Причем начал он заниматься отстрелами собак с 1884 г., когда ему исполнилось 16 лет, начав с 12 собак в год, и самый „успешным“ для него годом стал 1909, когда ему удалось установить личный „рекорд“, застрелив 903 собаки»13.

Не похоже ли эта картина одержимости на нравственно-поведенческие особенности булгаковского Шарикова, с маньячной страстностью, особой ловкостью и предвидением, очищающий город от кошачей заразы, или Ивана Грозного, помешанного на выискивании повсеместной крамолы и тщательно, все с той же ловкостью и предвидением, стерилизующий русское холопство. Но это всего лишь отражение общей действительности, когда безумство одного отражает безумство народа, безумство другого – власти, и вместе демонстрирует душевнобольное состояние всего общества, нацеленного на свои силы, самого себя, уничтожением греха-заразы и наращивания мускулатуры, своей животной удали.

На фоне странных страстей Николая II интересно также привести его модель менталитета, которая демонстрирует внутреннее состояние некоторой пришибленности, подторможенность системы. Вот запись, сделанная 24 июля 1914 г., т.е. когда начиналась Первая мировая война: «Сегодня Австрия, наконец, объявила нам войну. Теперь положение совершенно определилось. С 11½ на Ферме у меня происходило заседание Совета министров. Аликс утром ходила в город с Викторией и Эллой. Кроме них завтракали: Костя и Мавра, только что вернувшиеся из Германии и тоже, как Алек, с трудом проехавшие через границу. Целый день шел теплый дождь. Погулял. Виктория и Элла обедали и затем уехали в город»14. Данная цитата показывает царя с мироощущением «олимпийского спокойствия», которого на момент начала масштабной войны чуть ли не больше заботил замкнутый мир его семейного очага – шел теплый дождь, погулял. Именно это состояние является настоящей причиной «особенной» истории России – замкнутая отстраненность проявлявшаяся флегматичностью, хара́терное уравновешивание, стремящееся к покою, но не монарха и не властных структур, но масштаба всего общества – лицо царя является лишь лакмусовым проявителем психологии народонаселения, примерное выражение общего состояния, по-русски говоря, жить в чистоте с природой. Характерное уравновешивание «олимпийского спокойствия», если есть на то возможность, заботится только о своем личном благе и своем высоком достоинстве, чем естественно пользуются люди, наделенные властными полномочиями. Именно поэтому дворянство, церковные иерархи и непосредственно сам монарх всегда были холодны и безжалостны к нуждам простого человека, по-простому говоря – наплевать, и именно в этом явлении «единства противоположностей» лежит разгадка долгого существования в России монголо-татарского ига, достижения высот рабского крепостничества, наступление «светлого» времени торжества бесценности человеческой жизни в деле строительства коммунистического общества и последующим за ним капиталистическими отношениями рваческого типажа, – меняются эпохи, общественные строи, не меняется только мировоззрение необходимости жить в чистоте с природой, что по эллинистически означает «единство противоположностей» (из которого выходит «олимпийское спокойствие»), по индуистски – «нирвана».

В день кончины Александра III Николай выразил неуверенность и сказал такие слова своему другу детства: «Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть Царем! Я не могу управлять Империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами. Помоги мне, Сандро!»15 Однако уже через три месяца после восшествия на трон, 17 января 1895 г., принимая в Зимнем дворце представителей от земств и городов, в своем первом публичном выступлении, Николай II твёрдо заявил: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой покойный, незабвенный Родитель»16.

Земский деятель Ф. А. Головин, основатель конституционно-демократической партии, член ее ЦК, председатель II Государственной думы, комиссар Временного правительства в своих записках характеризовал Николая II: «Человеком ничтожным, слабовольным, глупым, недостаточно подготовленным к чрезвычайно трудной роли монарха великой державы считали Николая простые обыватели¹ / …Я положительно утверждаю, что общераспространенное мнение о Николае II, как о глупом, слабовольном, ничего не понимающем в политике ничтожестве, являющимся орудием в руках окружающей его придворной клики, – совершенно неосновательно. / Правда, умом он не блещет, не обладает и сильною волею, мало, повидимому, подготовлен к выполнению трудной задачи, выпавшей на его долю, но все же считать его за ничтожество, которое действует не по собственной воле и не по своему разумению было бы неправильно… По природе хитрый, двуличный и трусливый, он охотно готов свалить на голову другого ненависть народа, возбуждаемую его собственною внутреннею политикою. Приближая к себе и отдаляя от себя тех или иных лиц в известные моменты своего царствования, Николай II руководствуется вовсе не давлением окружающих его близких, а тою общею политической конъюнктурою, которая то заставляет его подчиняться требованиям общества, то дает ему возможность задержать или даже повернуть назад общественное движение. Он действует всегда сознательно, хитрит, подчас издевается над обществом и в то же время трусливо прикрывается притворною наивностью. Ради сохранения власти в своих руках в возможно полном объеме он не останавливается ни перед чем². / …Политика Николая II всегда сводилась к тому, чтобы в крайних случаях идти на минимальные уступки обществу, а данные торжественные обещания не выполнять, если окажется малейшая к тому возможность. В царствование Николая II министры мельчают, как в калейдоскопе, они сменяются в зависимости от постоянных колебаний политики государя то вправо, то влево. Он все время лавирует между подводными скалами революции, заботясь не о пользе и нуждах государственных, а о сохранении и возможной полноте своей власти царской. Хитрый, двуличный, трусливый государь ведет эту свою извилистую политическую линию вполне сознательно и самостоятельно, но по свойству своего характера старается всегда замаскировать свое авторство и руководительство в правительственных безобразиях наивным своим видом безответственного агнца, притворной жертвы влияния посторонних темных сил, окружающих царя. Не обладая ни достаточным умом, ни волею, ни силой характера, несчастный Николай II, сознавая все же, что он своею узкоэгоистической политикой приносит неисчислимые бедствия государству, чувствуя, что в конце концов он может довести Россию до гибели или свой трон до падения, живет в вечном страхе. Как все слабые люди, смутно понимающие безвыходность своего положения, но не могущие ни изменить его, ни разобраться в нем толком, ждут сверхъестественной помощи извне, какого-то чуда, которое их спасет, так и Николай II бросается за помощью то какого-то французского шарлатана-гипнотизера, то отца Иоанна Кронштадтского, то старца Распутина или блаженного Мардария³»17.

Русский публицист Д. В. Философов по-своему видит Николая II: «Царь, человек добрый и слабый, совершенно лишенный воли, совершенно неспособен противостоять людям, с которыми он расходится во мнениях, что послужило поводом для обвинения его в двуличности. „Русским византийцем“ прозвал его один высокопоставленный военный. Это мнение неверно. Император вовсе не лицемер, но, как всякий безвольный человек, он всегда согласен с последним собеседником. Он на каждое предложение отвечает: „Да, да, конечно“, с единственной целью никому не противоречить. Если бы Николай II был частным лицом, скажем офицером Преображенского полка, он был бы очень любим товарищами и свято чтил бы честь мундира. И – по неспособности – не сделал бы блестящей карьеры / …Среди торжественной помпезности в Успенском соборе, этом святейшем месте русской земли, Николай II, одновременно верующий и глава церкви, возложил на свою голову корону, и как Царь-понфитик сам себя причастил в алтаре, войдя туда через Святые ворота. Он дал клятву блюсти православие и самодержавие. / Этим актом он принял на себя священство и империю, власть религиозную и светскую. Как личность, Николай II глубоко невинен; как император, он настоящее проклятие для России, особенно потому, что, будучи очень верующим, безупречным православным, он прекрасно понимает, что всякая уступка духу времени есть измена принципам самодержавия. У него равным образом нет сил ни стать действительно самодержавным монархом и тем самым прояснить положение, спровоцировав последний великий бой с народом, ни отречься от самодержавия не только внешне, но и внутренне»18.

Первое десятилетие правления Николая II характеризуется спокойным, не внушающим особой тревоги за судьбу империи. Управление страной происходит в том виде, которое сложилось ещё при его отце, Александре III. Молодой император (в момент восшествия на престол ему было 26 лет) сначала опирается на поддержку своей матери, затем на братьев умершего царя. В выборе какого-либо решения Николай II руководствуется лишь личным внутренним стремлением. Он скрытный, никогда прямо не говорит «нет». Лишь на следующее утро царские сановники и министры, вчера еще обласканные императором, получали указ об отставке и убеждались в тщетности всех попыток подвести царя к лучшему, с их точки зрения, решению, с доходящей мотивировкой «по независящим от царя ряду причин».

Николай II продолжал дело своего отца по ускорению экономического развития страны, сохраняя её статус великой державы. Для развития промышленности и индустриализации в первую очередь требовалось укрепить финансовую систему. Реформу денежного обращения провёл ещё недавно безызвестный С. Ю. Витте, выходец из небольшой дворянской семьи г. Тифлиса.

С. Ю. Витте начал службу в 1869 г. в канцелярии одесского генерал-губернатора, где занимался учётом железнодорожного движения. Через год он был назначен начальником службы движения казённой Одесской железной дороги. Вскоре эта линия акционировалась, а затем стала частью одной из крупнейших российских железнодорожных компаний – Общества Юго-западных железных дорог, где молодой выпускник университета занял пост начальника эксплуатации. В 1888 г. Витте становится лично известен Александру III, т.к. предупреждал его об опасности проводить царские поезда со скоростью, которую требовала царская свита, чем вызвал лишь неудовольствие влиятельных придворных. Этот эпизод мог бы так и остаться недопустимой строптивостью, но 17 октября 1888 г., около местечка Борки под Харьковом, императорский поезд потерпел крушение, в результате которого погибло несколько десятков человек. Сама царская семья отделалась лишь ушибами и испугом. Этот «инцидент с гнилой шпалой» напомнил Александру III о личности дальновидного железнодорожного служащего. В начале 1889 г. Витте был предложен пост директора Департамента железнодорожных дел Министерства финансов. В феврале 1892 г. он становится министром путей сообщения, а в августе того же года возглавил Министерство финансов. Ему подчинялся Государственный банк, Дворянский земельный банк, Крестьянский поземельный банк, Монетный двор. С 1903 г. он председатель Комитета министров, в 1905—1906 гг. – Совета министров. Витте провёл ряд крупных экономических преобразований: введение казённой винной монополии в 1894 г. (т.н. борьба с пьянством, правда, всё свелось к повышению цен на водку, казна получила прибыль, но люди пить меньше не стали); строительство Транссибирской железной дороги; развитие сети технических и профессиональных училищ; и самое значимое – введение золотого рубля.

Кредитный (бумажный) рубль стал основой денежного обращения ещё в середине XIX в. (до того имели широкое хождение золотые, серебряные и медные деньги). Не имея твёрдой собственной стоимости, кредитный рубль был подвержен колебаниям цены. Он постепенно обесценивался, т.к. люди хотели иметь металлические деньги, доверяя больше золоту и серебру. В конце 80-х гг. XIX в. бумажный рубль в среднем стоил 64,3 коп. золотом. Укрепление положения бумажного рубля отвечала, главным образом, задаче увеличения денежной массы в стране (ухода от искусственной зависимости драгметаллов, в чем западный мир к этому времени уже достаточно преуспел), кредита, и, соответственно, развития промышленности. Для этого следовало установить твёрдый обменный курс между бумажными деньгами и металлическими. Вместе с тем, для удобства финансовых операций требовался более широкий их спектр. Твердый обменный курс правительство решило гарантировать под золотой запас, накопленный к этому времени уже в достаточном количестве. В 1896 г. Государственное казначейство приступило к изготовлению золотой монеты нового образца – один империал, стоимостью 15 рублей и полуимпериал со стоимостью «7 рублей 50 копеек» (первые золотые империалы достоинством 10 рублей и полуимпериалы – 5 рублей, появились в России в 1755 г.) 3 января 1897 г. последовал указ о выпуске в обращение золотой империальной монеты в 15 руб. и полуимпериальной – в 7 руб. 50 коп., 29 августа – об установлении твёрдого основания для эмиссии кредитных билетов. Государственный банк обязывался выпускать дензнаки, обеспеченные золотом, не менее чем в половине суммы. 14 ноября последовало распоряжение о чеканке и выпуске в обращение 5-рублёвой золотой монеты, равной ¹/₃ империала. В этот же день появилось распоряжение, о том, что Государственный банк обязывался разменивать кредитные билеты на золото без ограничения суммы. Было установлено соответствие новой монеты главной денежной единице: один рубль равнялся ¹/₁₅ империала. Преобразование денежной системы потребовало изменить монетный устав, новая редакция которого была утверждена Николаем II 7 июня 1899 г. По новому уставу государственной денежной единицей России являлся рубль. Золотая монета могла чеканиться как из золота, принадлежащего казне, так и из металла, предоставляемого частными лицами. Была обязательна во всех платежах на неограниченную сумму. Серебряные и медные монеты изготавливались только из металла казны и являлись вспомогательными в обращении. Монетное дело в империи находилось в ведении Министерства финансов, а сама монета чеканилась на Монетном дворе в Санкт-Петербурге. Бумажные банкноты выпускались Государственным банком в размере, ограниченном потребностями денежного обращения, но непременно под обеспечение золотом. На 1 января 1900 г. металлическое обеспечение составляло 189% суммы кредитных билетов, а на золотую монету приходилось 46,2% всего денежного обращения.

Введение рубля под гарантию золота укрепило государственные финансы, а затем стимулировало экономическое развитие. Так, с 1892 по 1902 г. появилось 794 акционерных компании (в 1903 г. их общее число 1292) и 205 иностранных компаний (в 1903 г. их всего 241). В 90-е гг. прокладывалось ежегодно в среднем 2,5 тыс. вёрст новых железнодорожных магистралей (этот показатель никогда не был впоследствии превышен). За время министерства Витте (1892—1903) в русскую экономику было инвестировано из-за границы более миллиарда рублей. В конце XIX в. по темпам роста промышленного производства Россия обогнала все европейские страны.

28 января 1897 г. в России была проведена Всеобщая перепись населения. Непосредственными организаторами и пропагандистами её выступали известные статисты-экономисты, группировавшиеся вокруг кафедры статистики Санкт-Петербургского университета и статистических комиссий городских управлений Санкт-Петербурга и Москвы. Николай II утвердил Положение о Всеобщей переписи 3 июня 1895 г. Переписной формуляр включал более 10 вопросов: фамилия, имя, отчество лица; пол, отношения с главой семейства, семейное положение, сословие или звание, место рождения, место прописки и проживания, вероисповедание, родной язык, грамотность, занятие.

Согласно результатам переписи всего в Российской империи проживало 128.924.289 «душ обоего пола», более 100 народов, доля русских – 44,3%. Городское население составляло около 13%. В стране имелось 19 центров, население которых превышало 100 тыс. жителей: Санкт-Петербург (1.267.023), Москва (1.035.664), Варшава (638.208), Одесса (405.041), Лодзь (315.209), Рига (289.943), Киев (247.432), Харьков (174.846), Тифлис (160.645), Вильно (159.568), Ташкент (156.414), Саратов (137.109), Казань (131.508), Екатеринослав (121.216), Ростов-на-Дону (119.889), Астрахань (113.001), Баку (112.253), Тула (111.048), Кишинёв (108.796). По сословному признаку население подразделялось на: потомственных дворян – 1.220.169, лиц духовного звания христианского исповедания с семьями – 588.947, потомственные и личные почётные граждане – 342.927, купцы и их семьи – 281.179, мещане – 13.386.396, крестьяне – 99.825.486 человек. Остальные относились к разряду иностранцев и лиц, не указавших свою сословную принадлежность. Данные переписи указывают, что Россия была страна крестьянская. Численность рабочих в 1894 г. достигла 1,5 млн человек.

В конце XIX в. в правительственных кругах заговорили о необходимости ввести в России подоходный налог, который уже существовал в ряде стран. Действующий налог взимался с формы собственности (со строений и домовладений, с оборота ценных бумаг, с владельцев благоустроенных квартир и отдельных домов, за право заниматься тем или иным видом предпринимательства) и носил в большинстве своём характер одноразовой годовой выплаты.

Рост государственных расходов требовал перейти на более жёсткую форму налогообложения. Так как подоходный налог планировалось брать с лиц, имеющих высокий уровень обеспечения, то именно состоятельные группы населения и стали объектами учёта. Исходным рубежом была принята сумма в одну тысячу рублей годовой прибыли (т.е. за вычетом всех текущих затрат и производственных издержек). В 1904 г. российскими чиновниками была проведена огромная работа по выявлению и систематизации данных о доходах физических и юридических лиц. Выяснилось, что менее 1% населения России входило в эту группу: около 15 млн человек относилось к разряду хорошо обеспеченных. Сюда входили собственники обширных земельных владений, крупные коммерсанты и промышленники, хозяева ведущих деловых корпораций, биржевики, верхи интеллигенции, чиновничества и офицерского корпуса. Темпы пополнения имущих составляли около 5% в год, неимущих – около 2% в год, что означает практическую неизменность ситуации, несмотря на весь рост индустриализации.

Этот фактор исходил из обычного явления скудной оплаты труда наёмных рабочих. Так, по данным на 1901 г. в Санкт-Петербургской губернии заработная плата рабочих машиностроителей колебалась в пределах 15—75 руб. в месяц, в хлопчатобумажном производстве от 12 до 50 руб. В Московской губернии в машиностроении зарабатывали от 6 до 75 руб., в хлопчатобумажном производстве от 6 до 30 руб. В других районах этот уровень не превышал столичный. По данным 1913 г. дневной заработок рабочих в Санкт-Петербурге составлял: каменщик – 197 коп., кузнец – 226 коп., плотник – 187 коп., слесарь – 263 коп., токарь – 250 коп., чернорабочий – 110 коп. В Москве: каменщик – 178 коп., кузнец – 144 коп., плотник – 175 коп., слесарь – 221 коп., токарь – 210 коп., чернорабочий – 110 коп. Стоимость продуктов питания в Санкт-Петербурге: говядина (1 кг) – 58,5 коп., свинина (1 кг) – 51 коп., хлеб ржаной (чёрный 1 кг) – 9 коп., хлеб пшеничный (1 кг) – 12 коп, масло сливочное (1 кг) – 95, 3 коп., молоко (1 литр) – 8 коп., яйцо (десяток) – 32 коп., кура (1 шт.) – 90 коп., картофель (1 кг) – 5 коп., водка (1 литр) – 17 коп. В Москве: говядина (1кг.) – 57 коп., свинина (1кг.) – 46 коп., хлеб ржаной (черный 1кг.) – 7,8 коп., хлеб пшеничный (1кг.) – 14 коп., масло сливочное (1кг) – 90 коп., молоко (1литр) – 8 коп., яйцо (десяток) – 32 коп., кура (1шт.) – 80 коп., картофель (1кг.) – 4 коп., водка (1литр) – 17 коп.

Николай II предпочитал решать сложные международные дела путём переговоров. В самом начале своего царствования он немало изумил правящие дворы Европы предложением о разоружении и переходе к «всеобщему миру». 17 августа 1898 г. представителям иностранных держав в Санкт-Петербурге от имени министра иностранных дел была вручена нота (письменное заявление), в которой признавалась порочность международной гонки вооружения для финансового благополучия отдельных стран и констатировалось, что наращивание вооружений угрожает мировому спокойствию. «Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья – таков высший долг для всех государств. Преисполненный этим чувством, Государь Император повелел мне обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем Дворе, с предложением о созыве конференции в видах обсуждения этой важной задачи. С Божьей помощью, конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века»19 – говорилось в документе.

Европейская общественность с восторгом приняла предложение русского царя, сразу присвоив ему имя Миротворец. Совсем иной была реакция в правительственных верхах европейских держав. Русский призыв прозвучал тогда, когда ведущие мировые державы или уже реализовывали обширные военные программы, или готовились к этому. В силу этого реакции в Берлине, Лондоне, Вене, Париже, Вашингтоне и Токио были более чем сдержанные. Никто не смел сразу отбросить подобные предложения, отвечавшие чаяниям многих и многих, но никакого энтузиазма не наблюдалось, расценивая призыв России, как «несвоевременную акцию». Всё же проигнорировать предложение одного из самых могущественных монархов Европы было нельзя и правительства всех ведущих государств согласились провести мирную конференцию, которая состоялась в Гааге в мае 1899 г. На конференции присутствовали полномочные представители двадцати семи стран, под председательством русского посла в Лондоне, барона Е. Е. Стааля. Почти все предложения российской стороны были вежливо отклонены, но инициатива Николая II не оказалась совершенно бесплодной. На этой конференции были приняты определённые правила и нормы ведения боевых действий, учреждён постоянно действующий Международный суд в Гааге (с 1945 г. действующий в структуре Организации Объединённых Наций), ставший арбитражной инстанцией в разрешении межгосударственных спорных ситуаций.

Какого-либо воздействия на гонку вооружений русская инициатива не оказала. Даже в момент конференции на ней звучали империалистические декларации, делавшие бессмысленными все призывы к ограничению. Так, представитель США Мэхен заявил, что «жизненные интересы Америки больше не лежат на Севере или на Юге, а находятся на Востоке и Западе. Главный вопрос ближайшего будущего – китайский, и Соединённые Штаты будут вынуждены практически взять на себя роль лидера в борьбе за китайские рынки, что повлечёт за собой очень значительное увеличение их военно-морских сил в Тихом океане, которое, в свою очередь, повлияет на военно-морские приготовления по меньшей мере пяти держав»20.

Начало нового XX века ознаменовалось ростом крестьянских выступлений и целой серией террористических акций против видных представителей царской администрации. В 1901 г. был смертельно ранен министр народного просвещения И. П. Боголепов, ужесточивший преследования студентов за участие в массовых волнениях, вплоть до отправки их в солдаты. В 1902 г. убит министр внутренних дел Д. С. Сипягин, являющийся инициатором карательных мер против рабочего, крестьянского и студенческого движения, и др. Несмотря на то, что по оценке иностранных экспертов, российская экономика шла потрясающими темпами, с 5%-м приростом среднегодового дохода, вышла на первое место в мире по производству и экспорту зерна, вдвое с 1890 г. увеличила производство металла и добычи нефти, всё равно, отставание в развитии промышленности в производстве товаров в расчёте на душу населения составляло: 13 раз по сравнению с Германией, 14 раз – с Англией и 21,4 раза – с США. На долю сельскохозяйственного производства приходилось ²/₃ стоимости валовой продукции, но по сбору пшеницы с одной десятины земли Россия стояла на 16 месте в Европе. Это объясняется и более низким ведения хозяйства и тем, что наиболее лучшие и плодородные земли оставались за помещиками, не умевшие и не желавшие вести предпринимательскую деятельность, кроме спекулятивно-арендных операций с землёй. Из-за нехватки земли, тяжёлого быта и старого взгляда, поддерживающий бесправие крестьянства, в 1902 г. произошли массовые крестьянские выступления, а в 1903 г. под впечатлением и в поддержку крестьянских выступлений прокатилась волна рабочих забастовок. Из дневника А. В. Богданович, жены генерала Е. В. Богдановича, хозяйки светского салона, в котором доверительно и откровенно представители «высшего света» высказывали свои суждения по многим вопросам общественно-политической жизни России; «19 января [1902 г.] … петербургские чиновники производят… тяжёлое впечатление – все заняты балами, вечерами, а не видят и не замечают, что кругом делается, что в России, все из рук вон плохо: крахи банков, полное безденежье, беспорядки среди учащейся молодежи, среди рабочих, масса прокламаций наводняет фабрики и учебные заведения. Прокламации эти самого возмутительного содержания, но есть и правда в них, но жестоко высказанная. Настроение в Харькове… такое, что только упади искра – и пожар страшно разгорится. Но все это в Петербурге не хотят принять во внимание – пляшут и перебирают косточки один у другого¹…

19 октября [1904 г.] Вчера вечер провела у Штюрмер. Он мрачен, расстроен всем, что у нас творится, говорит, что мы прямо идем к революции, что теперь, если даже одумаются, если Мирский уйдёт и снова вернутся к прежнему порядку, все-таки его водворить будет уже невозможно, что дело уж так испорчено. Чаплин говорит про злое bon mot, которое ходит по Петербургу. Спрашивают: почему весь этот шум? чего все эти люди хотят? Ответ на это: хотят конституцию, ограничить монархию. – Почему это вдруг понадобилось, ведь уже 10 лет мы имеем «ограниченного» царя²»21. (Б. В. Штюрмер – крупный помещик и известный своей твёрдостью администратор. С 1904 г. член Государственного совета министров, министр внутренних дел, иностранных дел в январе-ноябре 1916 г. Арестован после Февральской революции, умер в Петропавловской крепости. П. Д. Святопол-Мирский – князь, военный, генерал-лейтенант и государственный деятель, товарищ министра внутренних дел в 1900—1902 г. министр внутренних дел в августе 1904 -январе 1905 гг. «Злое bon mot» – злая шутка. Под словами «имеем «ограниченного» царя» Богданович подразумевает общее представление народа об умственных способностях Николая II. P.S.: Умственно ограниченный православный народ объявлял своего правителя ограниченным).

Экономические условия жизни у большинства рабочих были достаточно тяжёлыми, что делало рабочую массу очень восприимчивой к разговорам о «правде» и «справедливости». В нелегальных листовках и брошюрах немало о том писалось. «Почему вы живете бедно, ютитесь в каморках и казармах, в то время как хозяин вашей фабрики живет во дворце, одевает свою жену в шелка и бархат, а для вас купить жене ситцевый платок – большая трата? Почему ваш хозяин штрафует вас за всякий проступок? Разве это справедливо?» «Потому, – восклицали революционеры, – что капиталисты ничего не боятся, потому что их охраняет полиция, армия, министры! Вы, рабочие, должны объединиться, только тогда станете настоящей силой, способной заставить с собой считаться! Защищайте свои права! Требуйте правды, и знайте, что хозяева и власти государства ваши враги! Только когда объединитесь, добьетесь свержения царской власти, только тогда наступит настоящее улучшение вашей жизни!»22

Правительство не бездействовало. В ответ на рост экстремистских проявлений следует ужесточение репрессий. В арсенале нового (с 1902 г.) министра внутренних дел В. К. Плеве (убит эсером в 1904 г.) не только аресты и высылки антиправительственных элементов, но и засылка провокаторов в революционное движение для подрыва его изнутри.

Впервые по-настоящему была разыграна и «еврейская карта». Правительство обратило внимание на тот факт, что активными революционерами выступали, прежде всего, евреи. Командующий Сибирским военным округом генерал Н. Н. Сухотин составил любопытную статистику политических поднадзорных по национальностям на 1 января 1905 г.: на 4526 человек русских было 1898, евреев – 1678, поляков – 624, представителей кавказских народностей – 14723. Поэтому правительство решило нанести по еврейской прослойке ощутимый удар, одновременно сваливая на них все беды русского народа, представляя революционное движение происками «инородцев», пытающихся ввергнуть страну в смуту. Следствием провоцируемого полицией антисемитизма стали еврейские погромы в отдельных городах западных и юго-западных губерний России.

Появление в природе и опубликование (в сокращенном виде в 1903 г. и полный текст в 1905 г.) «Протоколов собраний Сионских мудрецов» стало на руку царскому правительству, искавшее способ усмирить активных революционеров, оттолкнуть от них основную массу благорасположенных. Своим общим фоном «Протоколы» выделялись надменностью еврейской нации по отношениям к другим, содержали инструкции установления мирового господства евреями, посредству различных способов обмана «наций-гоев», ибо, как сказано в тексте, «Бог даровал нам, своему избранному народу, разсеяние и в этой, кажущейся для всех слабости нашей и сказалась вся наша сила, которая привела теперь нас к порогу всемирнаго владычества»24. Следует привести ряд некоторых выдержек из текста для более полного представления о документе: «Политическая свобода есть идея, а не факт…» (59). «Идея свободы неосуществима, потому что ею не умеет пользоваться в меру. Стоит только на некоторое время предоставить самоуправление народу, как оно превратиться в распущенность…» (60). «Всякое решение толпы зависит от случайнаго или подстроеннаго большинства, которое, по неведению политических тайн, произносит абсурдное решение, кладущее зародыш анархии в управление» (61). «Надо понять, что мощь толпы слепая, неразумная, не разсуждающая, прислушивающаяся направо и налево» (62). «Только у самодержавнаго лица планы могут выработаться обширно ясными, в порядке, распределяющем все в механизме государственной машины… Без абсолютнаго деспотизма не может существовать цивилизация, проводимая не массами, а руководителями их, кто бы он не был. Толпа – варвар… Как только толпа захватывает в свои руки свободу, она вскоре превращает ее в анархию, которая сама по себе есть высшая степень варварства» (62). «Наш пароль сила и лицемерие» (63). «Еще в древние времена мы, среди народов, крикнули слова: „свобода, равенство и братство“, слова, столь много раз повторенные с тех пор безсознательными попугаями, отовсюду налетевшими на эти приманки, с которыми они унесли благосостояние мира, истинную свободу личности…» (64). «Абстракция свободы дала возможность убедить толпы, что правительство ничто иное, как управляющий собственника страны – народа, и что его можно сменять, как изношенные перчатки» (65). «Народы прикованы к тяжелому труду бедностью больше, чем их приковывало рабство и крепостное право. От тех так или иначе могли освободиться, могли с ними считаться, а от нужды они не оторвутся. Мы включили в конституции такие права, которыя для масс являются фиктивными, а не действительными правами… Республиканские права для бедняка – горькая ирония…» (67—68). «Мы убедили, что прогресс приведет всех к царству разума» (70). «Слово „свобода“ выставляет людские общества на борьбу против всякой власти, даже Божеской и природной. Вот почему при нашем воцарении мы должны будем это слово исключить из человеческого лексикона…» (71). «Главная задача нашего правления состоит в том, чтобы ослабить общественный ум критикой, отучить от размышления, вызывающаго отпор, отвлечь силы ума на перестрелку пустым красноречием» (75). «Чтобы взять общественное мнение в руки, надо его поставить в недоумение, высказывая с разных сторон столько противоречивых мнений и до тех пор, пока гои не затеряются в лабиринте их и не поймут, что лучше всего не иметь никакого мнения в вопросах политики…» (75). Автор пишет, что Марксизм это удачно подстроенная уловка: «Чтобы истинная подкладка вещей не стала известна гоям раньше времени, мы ее прикроем якобы, стремлением послужить рабочим классам и великим экономическим принципам, о которых ведут деятельную пропаганду наши экономические теории» (77). «Ныне, же если какия либо государства поднимают протест против нас, то это для формы и по нашему усмотрению и распоряжению, ибо их антисемитизм нам нужен для управления нашими меньшими братьями» (80) – то есть в этой фразе евреи считают себя вовсе не обделенным народом, а достаточно сильным и уверенным в себе, но уже в другой месте, наоборот, они находят себя незаслуженно приниженной нацией, и потому «в наших руках неудержимыя честолюбия, жгучия жадности, безпощадныя мести, злобныя ненависти» (80). Еще раз о марксизме: «Мы одурачили, одурманили и развратили гоевскую молодежь посредством воспитания, в заведомо для нас ложных, но нами внушенных принципах и теориях» (81). Обещается всеобщее избирательное право «без различия классов и ценза, чтобы установить абсолютизм большинства, котораго нельзя добиться от интеллигентных цензовых классов» (83), но с хитрой установкой, что народ – слеп, а «слепая сила народа остается нашей опорой…» (81). «Этим мы создадим такую слепую мощь, которая никогда не будет в состоянии никуда двинуться помимо руководства наших агентов» (83). Но их управление, самое лучшее в мире, будет иным, единоличным: «План управления должен выйти их одной головы готовым, потому что его не скрепишь, если допустить его раздробление на клочки во многочисленных умах» (84). «От либерализма родились конституционныя государства, заменившия спасительное для гоев самодержавие, а конституция, как хорошо вам известно, есть ничто иное, как школа раздоров, разлада, споров, несогласий, безплодных партийных агитаций, партийных тенденций – одним словом, школа всего того, что обезличит деятельность государства» (85). «…Мы будем подстраивать выборы таких президентов, у которых в прошлом есть какое нибудь не раскрытое темное дело, какая нибудь „панама“; тогда они будут верными исполнителями наших предписаний из боязни разоблачений…» (85). «Гои – баранье стадо и мы для них волки. А вы знаете, что бывает с овцами, когда в овчарню забираются волки?» (89). «Роль либеральных утопистов будет окончательно сыграна, когда наше правление будет признано. До тех пор они сослужат хорошую службу. Поэтому мы еще будем направлять умы на всякия измышления фантастических теорий, новых и якобы прогрессивных: ведь мы с полным успехом вскружили прогрессом безмозглые головы и нет среди гоев ума, который бы увидел, что под этим словом кроется отвлечение от истины во всех случаях, где дело не касается материальных изобретений, ибо истина одна, в ней нет места прогрессу. Прогресс, как ложная идея, служит затемнению истины, чтобы никто не знал, кроме нас, Божьих избранников, хранителей ее» (95—96) – в мысли, что в истине нет прогресса уже отчетливо определяются внутренние настроения русского православия. «…Мы должны разрушить всякия верования. Если от этого родятся современные атеисты, то, как переходная ступень, это не помешает нашим видам, а послужит примером для тех поколений, которыя будут слушать проповеди наши о религии Моисея, поведшей своей стойкостью и обдуманной системой к покорению нам всех народов» (96) – автор этих строк прекрасно знал, что русские ни за что не пойдут на смену своей веры, а поскольку атеизм это как бы и не вера, то логично он превращается в промежуточное состояние. Для насадителей новой веры «…русское самодержавие – единственный в мире серьезный враг наш, если не считать Папства» (98). Наконец автор подходит к основной своей миссии – разоблачение идей коллективизма Маркса: «Они еще не разобрались и не разберутся в той мысли, что этот конек есть главное нарушение главнейшего закона природы, создавшей с самого сотворения мира единицу не похожую на другия, именно в целях индивидуальности… / Если мы могли привести их к такому безумному ослеплению, то не доказывает ли это с поразительной ясностью, до какой степени ум гоев человечески не развит по сравнению с умом нашим умом» (100). «Чисто животный ум гоев не способен к анализу и к наблюдению, а тем более к предведению того, к чему может клониться известная постановка вопроса» (101). «Из этого ясно, что сама природа предназначила нам руководить и править миром» (101). «Мы вычеркнем из памяти людей все факты прежних веков, которые нам не желательны, оставив из них только те, которые обрисовывают все ошибки гоевских правлений» (106). «Свобода совести провозглашена теперь всюду, следовательно, нас только годы отделяют от момента полнаго крушения христианской религии; с другими же религиями мы справимся еще легче» (108) – хотя это сомнительно, и вряд ли этого не понимали настоящие евреи, но так или иначе автор делает упор на христианство.

Если отбросить всю шелуху, то основная мысль «Протоколов», в общем и целом, в утверждении, что демократия, либерализм и, вообще, свобода – зло для общества, хаос, и, наоборот, соответственно, крепостной дух, залогом которому служит самодержавие, не трудно предположить на тот момент российское – единственный способ цивилизованности. Любая демократия легко управляется и только высшее представительство, а значит и сословность, является гарантом сохранения традиционных устоев общества. Появившиеся новомодные теории, марксизм – великое заблуждение умов молодежи, его коллективизм – бред. Общество, и мир в целом, ведет к гибели (марксистское) еврейство, которое возомнило себя самой лучшей, передовой частью народа земли. Таким образом, конечно вовсе не случайно, что эти «Протоколы» появились именно в это время – ожидания прихода нового, падения престижа самой идеи самодержавия, именно в этом месте – в столице России, и именно в этих руках – русского мыслителя и патриота М. О. Меньшикова и православного автора С. А. Нилуса. Подобный документ просто обязан был появиться одним из вариантов и способов укрепления российского самодержавия, поэтому вполне логично предположить, что и заказчиком его была русская старина, дух православного царизма. «Протоколы» наделали много шума в российском обществе и мире, но желаемых результатов для власти не принесли – уж больно был нагляден прореспубликанский пример северных американцев и Западной Европы, следовавшей по их стопам.

Самой крупной и многообещающей акцией полиции по подрыву революционного движения считается попытка начальника Московского охранного отделения полковника С. В. Зубатова. В молодости он увлекался революционным движением, но затем разочаровался в нём и стал убеждённым монархистом. Он говорил: «Те, кто идут против монархии в России – идут против России; с ними надо бороться не на жизнь, а на смерть»25. Зубатов предложил идею «полицейского социализма», создания под контролем власти союзов, как бы выражающих интересы рабочих. Идея, напоминающая профсоюзы, но под покровительством самого царя.

Из записок Зубатова в Департамент полиции от 19 сентября 1900 г.: «На мой взгляд дело обстоит так: Смешивая революционное рабочее движение с культурным, революционеры эксплоатируют рабочих в своих видах… / Но как устроить таким образом: чтобы и революционера взгреть и рабочих удовлетворить (дабы тем самым вывести на свежую воду революционера и вышибить у него из-под ног самую для успеха почву)? / Делать, упорно делать и систематически, сие необходимо, иначе нас накроют… Везде и все партии проделывали тонкую эксплоатацию рабочих, в результате чего и летели правительства. Чтобы не повторилось того же и у нас, за массой нам надо ухаживать. Она нам крепко верит, но веру эту и стараются в ней поколебать, как оппозиционные, так и революционные пропаганды. Необходимо питать эту веру фактами попечительности – и тогда …всяческая оппозиция бессильна (конечно, не следует забывать, что против особо усердствующих у нас остаются репрессии, от времени усовершенствующиеся) … / Значит, мораль такая: 1) идеологи – всегдашние политические эксплоататоры масс на почве их нужды и бедности, и их надо изловлять и, 2) борясь с ними, помнить всячески: „бей в корень“, обезоруживая массы путем своевременного и неустанного правительственного улучшения их положения, на почве их мелких нужд и требований (большего масса никогда сама по себе и за раз не просит). Но обязательно это должно делаться самим правительством, и притом неустанно, без задержки. Классы нынче настолько выяснились и развились, что Маркс даже придумал особую теорию борьбы классов, вместо прежней – борьбы правительства с народом. При нынешнем положении девизом внутренней политики должно быть: „поддержание равновесия среди классов“, злобно друг на друга посматривающих. Внеклассовому самодержавию остается „divide et impera“ [разделяй и властвуй] … Для равновесия (в качестве противоядия) с чувствующей себя гордо и поступающей нахально буржуазией нам надо прикармливать рабочих, убивая тем самым 2 зайцев: укрощая буржуазию и идеологов и располагая к себе рабочих и крестьян…»26

Николаю II понравилась зубатовская парадигма (и его дух с приемами укрощения для восстановления стабилизации), – подхватить пальму морального первенство у идеологов-социалистов*27, тем обеспечить равновесие в обществе, ни дать силы ни идеологам, ни буржуазии, ни рабоче-крестьянским низам – поскольку угроза самодержавию исходила от всех этих групп. Вместе с тем, в рабочих союзах прослеживалась и другая идея, как «живого» народного самодержавия, когда царь напрямую общается со своим народом без посредничества, давно оторвавшегося от русских корней, бюрократии и либеральной общественности. Первая зубатовская организация появилась в мае 1901 г. в Москве, она носила название «Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве». После Москвы подобные ассоциации появляются и в других городах. Самой же крупной стало «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», возникшее в начале 1904 г. К концу года она уже имела 17 отделений во всех рабочих районах столицы.

На первый взгляд, задача зубатовских организаций была невинна и состояла лишь в том, чтобы способствовать трезвому и разумному времяпрепровождению, укреплению русского самодержавия, правовому просвещению. Члены организации платили небольшие взносы, за что имели возможность пользоваться бесплатной юридической консультацией, библиотеками, посещать лекции, концерты. Предполагалось, что все должны быть довольны. Но, здесь, вдруг, оказалось, что власть забыла уроки декабризма, а, точнее, уроки народного просвещения (в широком смысле этого понятия). Теперь сами легальные рабочие организации не сдерживались в законопослушных рамках, сплошь и рядом становились инициаторами стачечной борьбы. Сами промышленники теперь испытывали притеснения их вольных интересов – в комитетах рабочие всё больше стали требовать свои права. Промышленники буквально засыпали все высшие правительственные инстанции и личную канцелярию императора просьбами о роспуске зубатовских организаций. Зубатовский эксперимент был признан опасным, все созданные полицией рабочие организации были распущены, а сам инициатор идей «полицейского социализма» угодил в административную ссылку, как неблагонадежный элемент (после отречения императора Николая II Зубатов покончил жизнь самоубийством).

Отрешившись от всякого рода опасных экспериментов с рабочим движением и не в силах остановить рост антиправительственных выступлений, ведомство В. К. Плеве предложило царю компенсировать неудачи внутренней политики агрессивной внешней, маленькой победоносной войной с Японией.

В это время, со второй половины XIX в., Китайская империя находилась в состоянии кризиса. Императорское правительство в Пекине управляло страной, раздираемой внутренними распрями, борьбой различных феодальных групп. Пользуясь слабостью центральной власти, Англия, Франция, Германия, Япония и США стремились утвердиться в этой стране, закрепить за собой определённые районы – «сферы влияния». В результате ряда войн Китаю были навязаны неравноправные договоры.

В 1894 г. индустриализированная Япония начала осуществлять свою завоевательную политику в Тихом океане ударом по Китаю, в результате чего в 1895 г. между ними был заключён Симоносекский договор, в соответствии с которым, Китай признавал независимость Кореи, ранее находившейся в номинальной зависимости от Китая, передавал Японии остров Формоза (Тайвань), некоторые другие островные территории, а также Ляодунский полуостров, уплачивал большую контрибуцию и открывал двери для японских товаров. Усиление Японии на материке вызвало сложные закулисные переговоры политиков ряда стран. Сама Россия не была заинтересована в появлении на границе вместо слабого Китая мощной Японии. Россию поддержала Франция, а затем Германия. Три державы обратились с требованием к Токио отказаться от Ляодунского полуострова и за это получить увеличенную контрибуцию от Китая. Япония, неспособная противостоять мощной коалиции, вынуждена была принять эти условия.

Во время японо-китайской войны, Россия выступила в роли покровительницы империи Богдыхана. Остановив натиск Японии она установила протекторат над китайским правительством. Был учреждён русско-китайский банк, который вскоре получил соглашение на постройку железных дорог в Манчжурии. В мае 1896 г. Россия заключила с Кореей договор, по которому обязалась защищать корейского монарха и в случае необходимости послать ему на помощь войска. Король Кончжон и его сын несколько месяцев укрывались на территории русской дипломатической миссии, опасаясь покушения со стороны японских агентов (8 октября 1895 г. в столице Кореи Сеуле была убита антияпонски настроенная королева Мин). Вместе с тем, с Японией в этом же году Россия заключила своеобразную сделку на основе признания равенства прав обоих держав в Корее.

Японское нападение на Китай выявило слабость «Поднебесной империи» и вскоре на Дальнем Востоке начался период, позже получивший название эпохи «концессионных оргий». Все главные фигуранты мировой политической сцены устремились в этот район, стараясь урвать свою выгоду. В 1897 г. Германия высадила свой десант в Китае и захватила порт Циндао, вскоре получив от китайского правительства право аренды его на 99 лет. В том же году, 15 марта, Россия получила от пекинских властей права аренды на 25 лет Ляодунского полуострова с портами Люйшунь (Порт-Артур), спешно подводя к нему китайско-восточную железную дорогу (КВЖД) и Талиенваном (Дальний). Россия вышла в Печилийский залив (Бохайвань). Последнее сообщение вызвало негодование в Лондоне, где не собирались мириться с усилением стратегических позиций России. Правительство Великобритании пыталось побудить Японию к военному выступлению против России, но в Токио посчитали такой шаг преждевременным. Тогда Англия решила действовать самостоятельно и через двадцать дней, после заключения русско-китайского соглашения, захватила порт Вей-Хай на Шаньдунском полуострове, что примерно на 200 км южнее Порт-Артура. Еще через две недели французские войска высадились и захватили порт Гуанчжоу, расположенный на южной оконечности Китая. В апреле 1899 г. состоялось англо-русское соглашение, которое признавало за Россией право постройки железной дороги в застенном Китае взамен на признание прав за Англией постройки железной дороги в долине Ян-цзы-цзяна. Чтобы не было претензий к России со стороны Японии, в 1898 г. было заключено соглашение, обеспечивавшее японцам преимущественное экономическое использование Кореи.

В ответ на нашествие иностранцев в Северном Китае в 1899—1901 гг. разгорелось народное восстание ихэтуаней (начато тайным обществом Ихецюань – «Кулак во имя справедливости и согласия», отсюда распространённое в Европе название восстания – «боксерское»). В июне 1899 г. восставшие заняли Пекин. Тогда Англия, Германия, Россия, Франция, Япония, США, Италия и Австро-Венгрия предприняли совместную военную акцию в Китай. Под командованием германского генерала Вальдерзе сорокатысячный союзный корпус летом 1900 г. вступил в Пекин. Русские войска вошли в Маньчжурию и заняли позиции вдоль линии Маньчжурской железной дороги. Российское правительство объявило, что после «восстановления порядка» его войска покинут территорию Китая.

Потребности экономического развития России требовали включения в хозяйственный оборот огромных восточных районов империи, расположенных за Уралом. Сибирская территория чрезвычайно богата природными ресурсами, а в южных районах существуют благоприятные условия для развития сельского хозяйства. Однако населения в Сибири было мало, сельскохозяйственное производство обслуживало только местные нужды, а разработка полезных ископаемых находилась на низком уровне. Вина тому – отсутствие надёжных и дешёвых путей сообщения. В 1886 г. на докладе иркутского генерал-губернатора, в котором говорилось о необходимости строительства железной дороги, Александр III написал резолюцию: «Уж сколько отчетов генерал-губернаторов Сибири я читал и должен с грустью и стыдом сознаться, что правительство до сих пор почти ничего не сделало для удовлетворения этого богатаго, но запущеннаго края. А пора, очень пора»28.

Для постройки железной дороги были проведены изыскательные работы, в США командированы специалисты для изучения опыта строительства протяжённых магистралей и приобретения необходимого оборудования. В 1891 г. принимается решение соорудить сплошную железную дорогу от Челябинска до порта Владивосток, протяжённостью около 9 тыс. км, что делало её самой протяжённой железнодорожной магистралью в мире. Делами строительства ведал Комитет Сибирской железной дороги, председателем которой был назначен цесаревич Николай. С самого начала правительство определило, что дорога должна строиться на казённые средства, русскими рабочими и техниками. В конечном счёте, на строительство магистрали было израсходовано более миллиарда золотых рублей, что в три раза превысило первоначальные сметные показатели. Дорога строилась в несколько этапов с двух сторон, с Урала и от Владивостока. В 1894 г. дорога была доведена до Омска, а в 1898 г. до Иркутска. В среднем в год укладывалось около 650 верст железнодорожного полотна. Подобных темпов мировая практика ещё не знала. По своей протяжённости и сложности Транссиб не имел себе равных. На Всемирной выставке в Париже в 1900 г. Комитет Сибирской дороги получил «Гран-при», а французские журналисты писали, что после открытия Америки история не знала более выдающегося события, чем постройка Транссиба. Сдержанная на похвалы британская пресса признала, что «…несмотря на все нападки на Сибирскую железную дорогу, несмотря на множество ее недостатков, все эти недочеты представляются ничтожными сравнительно с гениальной предусмотрительностью, продемонстрированной в деле составления плана сооружения Сибирской железной дороги, сравнительно с поразительной энергией, настойчивостью и ловкостью, с которыми этот план был выполнен, и неисчислимыми последствиями, которые неминуемо повлечет за собой постройка этой линии»29. Регулярное движение поездов Транссиба началось в 1903 г., но уже в 1897 г. дорога перевезла 350 тыс. пассажиров.

Строительство Транссибирской магистрали совпало по времени с обострением обстановки на Дальнем Востоке. Русское правительство решило использовать железную дорогу не только для хозяйственного освоения Сибири, но и для усиления своих стратегических позиций в Северном Китае. В 1896 г. пекинское правительство разрешило России проложить восточную часть Транссибирской магистрали, от Читы до Владивостока, через Манчжурию (доведённая до Порт-Артура). В секретной записке, составленной в 1896 г. Витте писал: «С политической и стратегической стороны дорога эта будет иметь то значение, что она предоставит России возможность передвигать во всякое время по кратчайшему пути свои военные силы к Владивостоку и сосредотачивать их в Маньчжурии, на берегах Желтого моря и близком расстоянии от столицы Китая. Одна возможность появления значительных русских сил в названных пунктах чрезвычайно усилит престиж и влияние России не только в Китае, но и вообще на Дальнем Востоке, и будет способствовать более тесному сближению подвластных Китаю народностей с Россией»30.

Дальний Восток становится клубком встреч интересов многих держав, прямыми участниками которых являлись Россия, Китай, Корея, Япония, косвенными – практически все крупные державы Европы.

Вскоре Япония, развивавшая энергичную промышленную и политическую работу в Корее, была встревожена явным поползновением России на эту страну. Повод к такой тревоге давала лесная концессия на пограничной с Манчжурией р. Ялу, полученная частной компанией во главе со статс-секретарём А. Безобразовым. Япония выступила тогда с поддержкой США, с неудовольствием смотревших на появление нового конкурента на тихоокеанском торговом просторе, и Англии, крайне раздражённой русскими интригами в Тибете. После ряда настойчивых представлений со стороны этих держав, Россия согласилась очистить Манчжурию и назначила даже срок эвакуации – 3 октября 1903 г.

С 1901 г. в руководящих сферах России боролись два течения: одно, которое почти единолично представлял Витте, стояло за сближение с Англией, другое, по меткому выражению генерал-губернатора М. И. Драгомирова, гонявшееся за «маньчжурским, корейским, монгольским, тибетским и персидским зайцами»31, прислушивалось к внушениям из Берлина, толкавшему Россию на азиатский восток, на повсеместное столкновение с английскими интересами. К этой же эпохе принадлежит немаловажный эпизод и в русских отношениях с Японией. В это время там также боролись две партии, одна за войну, другая – за соглашение с Россией. Великолепным поводом к соглашению и сближению с Японией была в этот момент нужда японского правительства в займе, на основе которого главный сторонник примирительной политики, премьер-министр маркиз Ито в ноябре 1901 г. предлагал мирный раздел сфер влияния. Но в Санкт-Петербурге местные «империалисты» затянули дело; после бесплодных переговоров Ито уехал в Лондон. Там заем был немедленно заключен. Уже 15 января Англия заявила в Пекине, совместно с Японией, протест против русской оккупации Манчжурии, а 30 января был подписан англо-японский союз о «нейтралитете» в случае войны одной из сторон с третьей державой.

Лондон методично подталкивал Японию к войне, признавая «несомненные» японские стратегические и экономические приоритеты в Корее и Манчжурии. 20 марта 1902 г. Франция дала вместе с Россией ответ на англо-японскую ноту, который, к несчастью, давал повод думать, что в случае войны Россия может рассчитывать на свою союзницу. Весь 1903 г., то замирая, то обостряясь, шли между Россией и Японией переговоры об эвакуации Манчжурии. До последнего момента дело можно было покончить миром, истолковав в смысле желаний Японии соглашений 1898 г. о Корее. Но мирный исход предприятия никак не устраивал Лондон.

19 января французскому и лондонскому кабинетам, наконец, было сообщено, что Россия представляет Японии всю Корею и открывает всю Манчжурию для международной торговли, но с условием, чтобы японцы не возводили укреплений на Ялу и на корейском побережье. На следующий день, при открытии парламента в тронной речи прозвучали слова, что английское правительство считает невозможным не принять русского предложения.

Война, казалось, предотвращена. Донесение японского посла было получено в Токио 21 января. Стоявшая у власти военная партия вняла указаниям из Лондона, что английское правительство будет поставлено в необходимость поддержать мирное разрешение конфликта. 22 января императорский совет решил прервать переговоры, ссылаясь на затяжки со стороны России. Это формально было исполнено 24 января, за несколько часов до получения русской ноты, о скором прибытии которой знали.

Уже в 1903 г. становилось очевидно, что японские правящие круги действительно готовятся к войне. Сам Николай II смотрел на Японию и на возможности с ней военного конфликта несколько снисходительно: «Всё-таки, это не настоящее войско, и если бы нам пришлось иметь с ними дело, то от них лишь мокро останется». Вместе с тем, возникла идея маленькой победоносной войны, которая приподнимет в глазах общественности моральный вес власти, отчего мирное разрешение дальневосточной проблемы Николай II всё время оттягивал.

В ночь на 27 января 1904 г. 10 японских эсминцев внезапно атаковали русскую эскадру на рейде Порт-Артура и вывели из строя 2 броненосца и 1 крейсер. Утром следующего дня в корейском порту Чемульпо японская эскадра в составе 6 крейсеров и 8 миноносцев напала на крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец». Лишь 28 января Япония объявила войну России.

В ряде западных стран не скрывали ликования. Лондонская «Таймс» писала 19 февраля: «Сказка о японском предательстве, несомненно, пущена в оборот Россией для домашнего употребления, и она не обманет никого даже в странах, благоприятно относящихся к России»32. Американская «Нью-Йорк Таймс» 13 февраля отметила, что «практика официального объявления войны вышла из употребления»33. (Когда в декабре 1941 г. японцы также вероломно нанесут удар по американской военной базе Пёрл-Харбор, то «Нью-Йорк Таймс» будет неистовствовать по поводу «варварства» и нарушения Японией «международного права»).

Война оказалась не удачной для России, которая переоценила возможности своего вооружения на Дальнем Востоке, возможности по переброске войск и способности своих военачальников, и недооценила Японию, на стороне которой выступили Англия и США, предоставлявшие ей сырье, вооружение и финансовую поддержку, выгодный для нее геополитический фактор, но главная причина в том, что Россия к войне не готовилась, считая, что японцы «не посмеют»34.

Японское командование разработало план, в соответствии с которым японская армия должна была нанести серию молниеносных ударов по русским силам, захватить главнейшие пункты русской армии и закончить войну её полным разгромом за несколько недель. Несмотря на то, что закончить войну за несколько недель не удалось, в целом этот план оказался действенным.

13 апреля вице-адмирал флота С. Макаров вывел свою эскадру на внешний рейд для боя с противником, надеясь заманить его под обстрел береговых батарей. Но уже в самом начале сражения корабль «Петропавловск» взорвался на мине и затонул. Погибла большая часть команды, сам командующий С. Макаров и весь его штаб. Новый главнокомандующий адмирал Е. Алексеев отказался от активных боевых действий на море.

Боевые действия на суше складывались также неудачно для русской армии. В феврале-апреле японский десант, не имея должного сопротивления, высадился в Корее и на Ляодунском полуострове, в мае он отрезал от основных сил крепость Порт-Артур. Оборона этой крепости продолжалась 157 суток, выдержав шесть штурмов. 50-тысячной армии гарнизона противостоял почти 200-тысячная японская армия. 20 декабря 1904 г., вопреки решению совета обороны, генерал А. М. Стессель сдал японцам крепость (за что был приговорён военным судом к смертной казни, но помилован императором Николаем II). В августе 1904 г. состоялось сражение при Ляояне, где русская сторона потеряла 17 тыс., а японская 24 тыс. человек. Через месяц на реке Шахэ в сражении русские потеряли 42 тыс., японцы около 30 тыс. человек. Самым кровопролитным яростным на суше стало сражение при Мукдене в феврале-марте 1905 г. Русская армия потерпела поражение и потеряла около 80 тыс. человек, японцы около 70 тыс. человек.

На море особо неудачным для России стало сражение в Корейском проливе около островов Цусима (Цусимский бой) в мае 1905 г., где японский флот нанёс поражение русской военной эскадре под командованием вице-адмирала З. П. Рожественского. Цусимский разгром русского флота произошёл в день коронации Николая II – 14 мая. Некоторыми современниками это было воспринято, как плохое предзнаменование его царствования. После Цусимского сражения наступило затишье. К этому времени Япония, хотя и одержала серию побед, но её ресурсы были исчерпаны и, наоборот, потерпев ряд неудач на полях сражений, Россия отнюдь не была повержена. К весне 1905 г. на Восток были переброшены большие силы. Общая численность военных превышала миллион человек. В военном отношении Россия могла продолжать войну и добиться реванша за предыдущие неудачи. Но общая ситуация в стране к середине 1905 г. складывалась неблагоприятно. В стране начиналась общественная смута.

Русское общество в лице наиболее образованных граждан, в том числе и из национальных меньшинств, воспользовалось осложнениями в международной обстановке для удовлетворения собственных политических амбиций. После нападения Японии, в ответ на патриотические призывы известного общественного и политического деятеля, марксиста-либерала, П. Б. Струве в его открытом «Письме к студентам» последние на страницах того же журнала отвечали: «Не будем мешать наших криков с их криками… Останемся во всяком случае самими собой, и к крику „да здравствует Россия“ не забудем всякий раз прибавлять „свободная“. А так как это слишком длинно для уличного крика, лучше всего эти три слова заменить испытанными двумя – долой самодержавие»35. По признанию поэтессы З. Н. Гиппиус, в литературных кругах «война произвела мало впечатления… чему помогало, вероятно, и ея далекость. К тому же никаких перемен от нея не ожидали – разве только торжества и укрепления самодержавия, потому что в первое время держалась общая уверенность, что японцев мы победим»36. Но в то время, когда царь курировал судостроительные заводы, где спешно заканчивалось строительство кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры, и неоднократно выезжал к войскам, отправляющимся на фронт (за 1904 г. Николай II буквально исколесил Россию), левые круги злорадствовали по поводу военных неудач, а в обывательской массе, не имевшей никакого представления о трудностях войны и считавшей японцев ничтожным врагом, «макаками»37, как их называли (хотя сами в своих стремлениях были не выше макак), отсутствие русских побед вызывало досаду и нарекания на власть, что умело подогревалось оппозицией всех сортов. Назначение нового министра внутренних дел князя П. Д. Святополка-Мирского с его демократическими воззрениями, провозгласившего «эпоху доверия», придало смелости революционным настроениям – Россия просто взорвалась политикой в прессе и выступлениях на улицах, хотя и власти стали действовать активнее в отношении бунтовщиков. Всё внимание общества сосредоточилось на вопросах внутренней политики (даже церковь пыталась использовать ситуацию для установления большей своей независимости от государства), – о войне вспоминали только для того, чтобы возмущаться её ведением. И хотя ожидаемое падение Порт-Артура стало настоящим «политическим землетрясением» в России, – интеллигенция яро злословила и даже приветствовала победу японцев, 2-я Тихоокеанская эскадра была своего рода символом державы, последней надеждой, – государю хотелось верить в чудо. Вести о трагедии в Цусиме русское общество приняло с почти нескрываемым злорадством: «Война уже давно ведется только потому, что победа нужна, отчаянно нужна для спасения самодержавия… Вот с какой миссией шел на уничтожение флот Рожественскаго, вот ради чего сражается и идет навстречу поражениям армия Линевича!!»38 – писало «Освобождение». Русское общество было всецело увлечено борьбой против власти во имя коренного преобразования существующего строя. Всё чаще происходили вспышки и национальных междоусобиц – держава на глазах ослаблялась изнутри.

На международной арене Россия оказалась фактически в изоляции. Париж не желал рисковать своими отношениями с Англией. Германская же дипломатия (не обращая внимания на англо-японский пункт договора, согласно которому Англия объявит войну той стране, которая нарушит нейтралитет в пользу России) сразу оценила выгоды, которые открывает трудное положение России. Германия стала снабжать русскую эскадру углем. Сам кайзер в этот период активно использовал личную переписку с царем, подталкивая того к решительным мерам на Востоке.

Понимая, что военные успехи Японии достигли своего пика, вместе с тем, что Германия всё больше проявляет имперские амбиции, союзники спешили на мировую. Ещё в апреле 1904 г. под сенью германской опасности Англия и Франция урегулировали все спорные территориальные вопросы, заключили «сердечное соглашение» и стали разрабатывать проекты окончания русско-японской войны. Однако англо-французский союз в Санкт-Петербург восприняли как антирусскую демонстрацию и слышать не хотели о посредничестве английских представителей. Посредничество по заключению мира Николай II принял от президента США Т. Рузвельта в мае 1905 г. Русская делегация в начале июля выехала в США, в город Портсмут, где должны были проходить переговоры. Её возглавил бывший министр финансов С. Витте.

На переговорах Япония первоначально заняла жёсткую позицию, потребовав в ультимативной форме от России полного ухода из Кореи и Манчжурии, передачи российского Дальневосточного флота, выплаты контрибуции и согласие на аннексию Сахалина. Президент Т. Рузвельт считал правильными эти требования и даже в критический момент переговоров послал личное послание к царю, где просил того принять его добрый совет, иначе Россия «потеряет Восточную Сибирь, которая была завоевана героизмом ее сынов в течение последних трех столетий»39. Однако «искренний призыв, призыв по зову сердца»40 из Вашингтона не произвел впечатления на русского монарха.

Переговоры были сложными, несколько раз оказывались на грани срыва. В удачном их исходе большая заслуга принадлежит настойчивому и последовательному С. Витте. 23 августа 1905 г. стороны заключили соглашение: Россия передала Японии права на аренду части Ляодунского полуострова с Порт-Артуром, южную часть острова Сахалина, признавала Корею «сферой японских интересов». Стороны обязались вывести войска из Манчжурии, использовать железнодорожные линии исключительно в коммерческих интересах, не препятствовать мореплаванию и торговле.

Известия об условиях Портсмутского мира в Японии вызвали волну возмущения, в Токио произошли уличные беспорядки. В России оппозиционеры обрушились на Витте, утверждая, что он «предал интересы России», «пошел на сговор»41.

В 1910 г. комиссия военных специалистов составила историю русско-японской войны. Ознакомившись с ней, император сказал одному из составителей, генералу П. Симанскому: «Сегодня я получил еще новое доказательство того, что сделал ошибку, заключив мир с Японией»42. В этой истории упоминались воспоминания бывшего японского посла в Лондоне, барона Гайяши, тогда только что опубликованные, где говорилось, что Япония к лету 1905 г. воевать больше не могла. Ф. А. Керенский позднее обоснованно замечал: «Если бы Витте знал тогда положение Японии так же, как Теодор Рузвельт, то исход переговоров в Портсмуте был бы другой…»43

Русское общество жило идеями преобразования, в которых переплетались разные стремления, одни искали элементарное улучшение экономического быта, другие преследовали цели получения политических свобод и т.п., но их всех объединяло общее, все прежнее, что выражалось монархизмом, русским деспотичным, считалось отжившим и должно уйти в небытие. Внутри страны ситуация осложнялась крайними проявлениями оппозиции, фактически в стране была развязана террористическая бойня. К примеру, по данным А. Гейфмана общее число государственных чиновников, убитых и покалеченных террористами, за период 1905—1907 гг. достигло почти 4500. К этому числу следует добавить 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц непредумышленным случайным образом. Таким образом, общее число жертв за этот небольшой период составил 9000 человек. Всего же с 1901 по 1911 гг. жертвами террористических актов стали около 17000 человек. Но стремление отстоять свое достоинство вообще расширило рамки вседозволенности, способствовало большего проявления отклоняющегося поведения, в том числе и криминальной формы, что в свою очередь благоприятствовало количественному росту мелкой преступности. В официальной хронике этот плод эмансипированности российского общества вылился в появление специального раздела, посвященного самой актуальной проблематики: «Грабежи, убийства, бомбы».

Террористические акты захлестнули страну. Но в этом явлении существует закономерная, поразительной гнусности, особенность общества, стремившегося к свободе, которая выражается в абсолютной беспринципности во имя выживания, собственного благополучия, поскольку у свободы нет никаких рамок, соответственно, выживания и благополучия системы, в которой он находится. В настоящее время исследователи пришли к заключению, что половина терактов была произведена при посредстве самого охранного ведомства, и не трудно понять, только для того, чтобы обосновать свое возросшее существование и данные повышенные полномочия.

В ситуации все увеличивающейся напряженности, как бы прислушиваясь к «земле», власть идет на некоторый компромисс. В ноябре 1904 г. министр внутренних дел Мирский разрешил провести земский съезд, но попросил участников заняться обсуждением «практических вопросов земской жизни». Однако в атмосфере социальной напряжённости, добиться регламентации было практически невозможно. Съезд высказался за введение представительных учреждений и установления в стране демократических свобод. Неудачная русско-японская война лишний раз продемонстрировала несостоятельность самодержавия.

3 января 1905 года началась стачка рабочих Путиловского завода в Санкт-Петербурге. Через пять дней в забастовке принимало участие 150 тыс. человек, с требованием установления минимальной заработной платы, отмены сверхурочных работ и установления 8 часового рабочего дня. Однако их требования администрацией предприятия были отвергнуты. Возникла идея составить петицию лично императору. Священник-социалист*, толстовец Г. А. Гапон (1870—1906), имевший преобладающее влияние в рабочей среде (чем дал сильную пощечину всем революционерам), возглавлявший «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» (по образу зубатовских организаций) подал идею шествия к Зимнему дворцу для вручения царю петиции с изложением требования демократических свобод, улучшения жизни рабочих и созыва Учредительного собрания на основе всеобщего равного голосования. Требования петиции носили идеалистический характер и еще отражали настроение простых людей к царю, как к своему защитнику. Похоже, что сам Гапон верил царю и, несмотря на свои революционные взгляды, как простой обыватель считал, что царь не знает положения вещей, от него скрывают волю своего народа (правда, 8 января он уже предчувствовал неудачу).

Утром 9 января 1905 г. более 100 тысяч рабочих с семьями направились к Зимнему дворцу, одетые по-праздничному, в руках несли иконы, хоругви и портреты Николая II в надежде на принятие их царем. Такой массовой и в то же время мирной акции в России еще не было. Царь растерялся, но в то же время не хотел идти на уступки простой черни. Еще 8 января в город были введены войска с целью блокировки центра Санкт-Петербурга. Сам Николай II с семьей удалился в Царское село. В беспорядках, в отчете на имя императора 10 января сообщалось: в результате воскресного выступления погибло 96 человек и ранено 333. Впоследствии сведения были уточнены: погибло 130 и ранено 299 человек. В дневнике Николай II записал: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные безпорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего Дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» И пунктуальное окончание записи: «Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь»44.

Мирской был уволен в отставку за то, что своей мягкостью он расшатал порядок. Новым министром внутренних дел стал друг великого князя Сергея Александровича, бывший московский губернатор А. Г. Булыгин. Для смягчения общей ситуации император все же принял 19 января депутацию рабочих, к которым обратился с речью: «Знаю, что не легка жизнь рабочаго. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение». Но в то же время заметил: «Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах – преступно»45.

Через пять дней после трагического шествия к царю с обращением выступила православная церковь. «Вот уже скоро год, как Россия ведет с язычниками кровопролитную войну за свое историческое признание насадительницы христианскаго просвещения на Дальнем Востоке¹… / Но вот, новое испытание Божие, горе-горше перваго посетило наше возлюбленное Отечество. / В столице и других городах России начались стачки рабочих и уличные безпорядки… Преступные подстрекатели простых рабочих людей, имея в своей среде недостойнаго священнослужителя, дерзновенно поправшаго святые обеты и ныне подлежащаго суду Церкви²…/ Труженики земли Русской, люди рабочие! Трудитесь по заповеди Господней в поте лица своего, памятуя, что нетрудящийся недостоин и пропитания³…»46 Даже в такое неспокойное время русская церковь выступила оплотом угнетения простого народа. Не было слышно от нее речей ни к богачам, которые нещадно эксплуатируют рабочих, прося их поуменьшить свой алчный пыл, ни к власти, обращая ее внимание на жалобы людей, только к рабочим, чтоб они утихомирились и продолжили свое прежнее рабское (уже на капиталистической основе) существование.

После Кровавого воскресения Гапон скрылся и бежал за границу. Он полностью разуверился в царе и теперь готовился к народному восстанию. За границей Гапон представлял собой, по выражению Л. Д. Троцкого, фигуру почти библейского стиля. Он встречался с Ж. Жоресом, Ж. Клемансо и другими лидерами европейских социал-радикалов. В Лондоне виделся с П. А. Кропоткиным. Открыл банковский «Фонд Гапона», куда стекались пожертвования на русскую революцию. В мае-июне 1905 г. продиктовал свои воспоминания, которые первоначально вышли в переводе на английском языке. Гапон встречался так же с Г. В. Плехановым и В. И. Лениным, вступил в РСДРП. Через посредника Гапон получил 50 тыс. франков от японского посланника для закупки оружия и доставки его русским революционерам. Но пароход «Джон Крафт», на котором перевозилось оружие, сел на мель вблизи русских берегов, и почти весь груз достался полиции. В апреле 1905 г. свежеиспеченный социал-демократ* провел в Париже конференцию социалистических* партий с целью выработки единой тактики и объединения их в Боевой союз. В мае того же года вышел из РСДРП и при содействии В. М. Чернова вступил в партию эсеров. В это время в «Воззвании ко всему крестьянскому люду» Гапон писал: «Гой ты, народ православный, хотя обнищалый и забитый, но еще великий! / Проснись! / …Встань, расправь свои косточки и оглянись же сам кругом хорошенько, распознай своих ты лютых врагов, а, главное, Соловья Разбойника – Краснаго – огеннаго, Вампира Крылатаго, Кровососа – Николая II Романова! / И крикни зычно – богатырским голосом на все поля, луга и земли Российския: «Не нужно нам кровопийцы! На суд душегубца – царя, на суд всего народа русскаго! Долой навсегда и его змеиное отродье! …«¹ / Вперед! Все православныя и инославныя, сектанты, раскольники, все в бой на смерть за свободу! / Близок час победы / Вперед же, братцы, без оглядки назад, без сомненья да малодушия. Быть не должно возврата для богатырей-героев. Вперед! Наступает суд, грозный суд, страшный суд над всеми нашими обидчиками, за все наши слезы, стоны, ведомые и неведомые! / Разобьемте оковы, цепи своего рабства! Разорвемте паутину, в которой мы, безправные, бьемся! / Раздавим, растопчем кровожадных двуногих пауков наших! / Широким потоком вооруженнаго народнаго возстания прокатимся по всей русской земле, сметем всю нечисть, всех гадов смердящих, подлых ваших угнетателей и стяжателей! / Разобьем в дребезги правительственный насос самодержавия – насос, что кровь нашу их жил тянет, выкачивает, поит, вскармливает лиходеев наших досыта. Да здравствует же народное вооруженное воpстание за землю и волю!²..»47 P.S.: Это говорит священник – раздавим, разобьем и сметем всех и все неустраивавшее – вот невидимая внутренняя составляющая духа РПЦ. Поэтому в действительности здесь проявляются настроения борьбы за «тепленькое местечко под солнцем» и представляет собой продолжение старого вечного противостояния между собой армий гуманистическо-настроенных.

Однако и у эсеров Гапон не смог долго ужиться, и под предлогом «политической безграмотности» вскоре был исключен. По мнению эсеров, поведение Гапона объяснялось его крайним себялюбием. «Совершенно не понимая необходимости партийных программ и партийной дисциплины, считая деятельность революционных партий вредной для цели возстания, он глубоко верил только в себя, был фанатически убежден, что революция в России должна произойти только под его руководством»48 – вспоминал С. Анский (Раппопорт).

После амнистии, объявленной манифестом 17 октября 1905 г., Гапон вернулся в Россию. Однако это было нежелательно для власти и Витте настоял на его отъезде за границу, в свою очередь, обязуясь добиться возобновления деятельности закрытых отделов «Собрания», возместить убытки, причиненные «Собранию» их закрытием, и добиться легализации Гапона с дозволением ему вернуться к участию в делах «Собрания».

Выехав вновь за границу, Гапон начал давать многочисленные интервью, в которых хвалил политику Витте и критиковал тактику революционеров. На иностранных журналистов Гапон производил впечатление убежденного сторонника графа Витте. Однако после ареста Санкт-Петербургского Совета рабочих депутатов и подавления Московского восстания в декабре 1905 г. отношение власти к Гапону вновь меняется, в газетах появились статьи, что он провокатор расстрела рабочих 9 января, уличали его в связях с полицией и получения денег от японского агента. В январе 1906 г. деятельность «Собрания» была запрещена.

Зимой 1905—1906 гг. боевая организация партии эсеров активно готовила террористический акт против министра внутренних дел П. Н. Дурново. Зная о готовящемся акте, министр искал средства защиты, он решил использовать старые связи Гапона, поручив П. И. Рачковскому попытаться выйти через него на боевую организацию эсеров. Гапон не сразу, но дал согласие достать нужную информацию за приличное денежное вознаграждение.

В первых числах февраля 1906 г. Гапон приехал в Москву, встретился со своими товарищем эсером П. М. Рутенбергом, посвятив его в свой замысел. Замысел Гапона состоял в следующем: начать мощное восстание, на подобие 9 января, посредству убийства Дурново и Витте, поскольку теперь он убедился, что эти два человека мало отличаются друг от друга. Сама досягаемость этих двух высокопоставленных чиновников должна была произойти вследствие вхождения в доверие при планомерной сдачи членов эсеровской организации.

У Рутенберга, по его словам, создалось полное впечатление, что Гапон вербует его, все рассуждения о революционных планах ему показались фантастическими. Приехав в Санкт-Петербург, он разыскал своих товарищей по партии и поведал им о замыслах Гапона, после чего ЦК партии социал-революционеров* приняло решение убить Гапона. Учитывая еще сохранившуюся популярность его в рабочей среде, было постановлено произвести двойное убийство, Гапона и Рачковского, чтобы доказательства измены бывшего священника и эсера были на лицо. Но Рачковский, что-то заподозрив, на встречу в ресторан с Гапоном и Рутенбергом не явился. Тогда Рутенберг 10 апреля заманил Гапона на дачу в Озерках под Санкт-Петербургом, где предварительно спрятал рабочих-эсеров, участников шествия 9 января. Во время доверительного разговора рабочие лично убедились в предательских намерениях Гапона, связью его с охраной, они ворвались в комнату и после тяжелой борьбы повесили своего недавнего кумира.

Слух о столичных беспорядках распространялся по всей империи. Весной 1905 г. волна восстаний охватила значительную территорию государства. В деревнях пылали помещичьи усадьбы, в городах бастовали рабочие, в события были втянуты отдельные военные части. 14 июня взбунтовалась команда эскадронного броненосца Черноморского флота «Князь Потемкин Таврический», вступивший в строй всего лишь за год до этого. На следующий день император в своем дневнике сделал следующую запись: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца „Князь Потемкин-Таврический“ взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе. Просто не верится»49. Восстание закончилось приходом корабля в румынский порт Констанца, и сдачей его 25 июня румынским властям. 6 июня император в Петергофе принял московскую делегацию либеральных кругов, которая вручила ему требования конституционных преобразований.

Николай II не знал, что делать. В Петергофе на случай бегства для царской семьи была приготовлена яхта. Министры в один голос уверяли императора, что страну могут спасти только крупные уступки. В ответ на речь главы московской делегации князя С. Н. Трубецкого Николай II сказал: «Я вместе с вами и со всем народом Моим всею душою скорбел и скорблю о тех бедствиях, которыя принесла России война и которыя необходимо еще предвидеть, и о всех внутренних наших неурядицах. / Отбросьте ваши сомнения. Моя воля, воля Царская – созывать выборных от народа – непреклонна. / …Пусть установится, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между Мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающаго самобытным русским началам…»50 Еще в феврале 1905 г. был опубликован царский Манифест, объявлявший о намерении создать законосовещательную Государственную думу. 6 августа 1905 г. был обнародован новый Манифест с обещанием созыва Государственной думы совещательного характера. Дума должна была собраться не позднее середины января 1906 г., получила название «Булыгинской думы». Выборы намечались непрямыми и неравными, а некоторые категории населения вообще исключались из выборной процедуры: женщины, военнослужащие, учащиеся, рабочие. Либеральные круги, с оговорками, поддержали этот проект. Группы социалистической* ориентации выступили с критикой, а большевики сразу призвали к бойкоту, считая «Булыгинскую думу» лишь «обманом масс».

Однако дальнейшие события заставили идти власть на значительно большие уступки. 6 октября началась стачка московских железнодорожников, через неделю, в поддержку москвичам, встал Санкт-Петербургский железнодорожный узел. С 15 октября стачка охватила всю страну, в ней участвовало до 2-х миллионов рабочих, к которым присоединились врачи, студенты, учителя, инженеры, адвокаты. Как противодействие власти 13 октября в Санкт-Петербурге был образован Совет рабочих депутатов, объявивший себя «единственным полноправным представителем трудящихся Санкт-Петербурга». Московский Совет образовался 21 ноября из представителей трех основных социалистических* партий. Поняв, что с современной монархией разговоры вести можно только языком борьбы, лозунгом с.-петербургских рабочих было: «8-ми часовой рабочий день и оружие!» В свою очередь ненависть монархии была направлена против евреев, т.к. они доставляли особенно высокий процент в представительстве столичного движения. Возникли еврейские погромы, поддержанные полицией. В 100 городах насчитывалось более 4000 убитых, более 10.000 изувеченных евреев.

Вернувшийся из Америки С. Витте предложил императору два средства: «облечь неограниченною диктаторскою властью доверенное лицо» или «предначертать будущему кабинету указания вступить на путь конституционный»51.

После того, как великий князь Николай Николаевич отказался взять на себя роль диктатора (спасение монархии стало не популярной идеей даже в окружении царя), Николай II стал прислушиваться к Витте. Через несколько дней после подписания Манифеста император писал матери в Данию: «В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось через несколько месяцев действовать силою… Другой путь – предоставление гражданских прав населению – свободы слова, печати, собраний и союзов и неприкосновенности личности; кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Госуд. Думу – это, в сущности, и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, говоря, что хотя он и рискованный, тем не менее единственный в настоящий момент… Он прямо объявил, что если я хочу его назначить председателем Совета Министров, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать»52.

Сам Витте ранее неоднократно заявлявший, что «представители и самодержавие несовместимы», теперь настаивал на программе срочных преобразований, т.е. предоставлению обществу т.н. гражданских свобод, созыв народного представительства даже с законотворческими функциями, создание объединенного совета министров, введение нормативного рабочего дня, государственного страхования и ряда других более частных положений. Он доказывал императору, что полнота царской власти сохранится им при народном представительстве. Главное, по его мнению, надо одержать тактическую и политическую победу над противником именно «в данную критическую минуту», а потом все можно будет «урегулировать». Император серьезно отнесся к доводам С. Витте и 13 октября известил его о назначении председателем Совета министров, с целью деятельности кабинета для «восстановления порядка повсеместно». После обсуждения и одобрения кабинетом проекта преобразования 17 октября 1905 года самодержец подписал Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», в котором обещались свобода слова, совести, собраний, союзов и созыв Государственной думы.

Еще накануне издания Манифеста царь писал генералу Д. Трепову: «Да, России даруется конституция. Немного нас было, которые боролись против нее. Но поддержки в этой борьбе ниоткуда не пришло, всякий день от нас отворачивалось все большее количество людей, и в конце концов случилось неизбежное. Тем не менее по совести я предпочитаю давать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же»53.

Октябрьский Манифест внес некоторое замешательство в ряды оппозиции. Теперь от революции отошли российские либералы, расценившие этот документ как серьезную попытку правительства вступить на путь реформ. Крайне были ослаблены и левые партии с их лозунгом «Вся власть Учредительному собранию», поскольку царь обещал, что ни один закон не будет вступать в действие без одобрения в Государственной думе. В новой обстановке, в последнее время независимый, С. Витте оказался не нужен, и его отправили в отставку.

Восторженный энтузиазм в оппозиции, однако, разделяли не все. Многие эту уступку власти расценили лишь как небольшую победу. Лидер большевиков В. И. Ленин в газете «Пролетарий» призывал: «Вперед же, к новой, еще более широкой и упорной борьбе, чтобы не дать опомниться врагу!»54 18 октября большевистский ЦК РСДРП выпустил воззвание «К русскому народу», в котором говорилось, что «народу нужны не бумажные обещания, а действительно надежные гарантии: немедленное вооружение народа, снятие военного положения во всех местностях, где оно установлено, удаление оттуда войск, немедленный созыв Учредительного собрания, отмена сословного строя, введение восьмичасового часового рабочего дня, немедленная и полная амнистия политических заключенных. „Эти гарантии необходимо завоевать, – говорилось в воззвании, – их нет, – борьба продолжается!“»55 Будущий глава кадетской партии П. Н. Милюков в момент извещения Манифеста находился в Москве в Литературном кружке, неожиданно для всех заявил: «Ничто не изменилось; война продолжается»56. Борьба с самодержавием, лично с царем, с представителем сословности, угнетения, мировоззренческой скудости, лишь набирала обороты. Под лозунгом увеличения демократических свобод (несмотря на то, что по здравому смыслу их больше увеличивать было некуда) мистические силы стремились уничтожить сам символ существования, причисления России к спасательной силе Иисуса Христа.

Мало доверяя своему правительству, в Москве 7 декабря началось стачечное восстание, в котором принимало участие несколько десятков тысяч рабочих, на следующий день десятки тысяч с.-петербургских рабочих объявили забастовки в поддержку москвичей.

В разгар восстания 11 декабря 1905 г. был обнародован закон о выборах в Государственную думу, который сохранил сословный принцип выборности. Так один выборщик приходился на 90 тысяч рабочих, 30 тысяч крестьян, 4 тысяч горожан и 2 тысяч землевладельцев. Общая численность Думы определялось в 524 депутатских мест.

В марте 1906 г. правительство узаконило профсоюзы, стали создаваться народные дружины, защищавшие рабочих от произвола владельцев предприятий и властей. По всей стране крестьяне продолжали бунтовать, разоряя помещичьи имения и делить между собой землю. В 1906 г. их количество составило 2600. Лишь к концу этого года крестьянские волнения пошли на убыль.

В феврале 1906 г. царь преобразовал Государственный совет в верхнюю палату Думы. Любой законопроект утвержденный Думой должен был утвердиться верхней палатой и только затем поступал к царю, за которым оставалось право издавать указы помимо Государственной думы. 23 апреля император утвердил новую редакцию «Основных законов Российской империи». По ним статья 4 гласила – «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть»57. Понятие «неограниченная» Николай II согласился изъять из закона. «Самодержавие» означает, что Монарх – Помазанник Божий, что Он получил власть от Всевышнего; «неограниченный» есть порождение петровского времени, эпохи формирования абсолютной монархии, подчеркивало социальный миропорядок, где власть царя – над всеми и для всех. Различия между двумя этими понятиями – это различия между сакральным и земным. В статье 86 говорилось: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственнаго Совета и Государственной Думы и воспринять силу без утверждения Государя Императора»58. Статья 87 позволяла монарху между сессиями законодательных палат издавать законы в форме «чрезвычайных указов». Знаток права В. В. Леонтович проанализировав «Основные законы» пришел к выводу: «После конституции 23 апреля 1906 года законодательная власть царя утеряла свой абсолютный характер полностью, за исключением немногих… случаев. Теперь царь не мог устранять или менять законы без участия Государственной Думы и Государственного Совета. А это в свою очередь означало, что исполнительная власть его ограничена была законами, которые существовали независимо от его власти»59.

Закон 1906 содержал широкий перечень прав и обязанностей граждан. К списку обязанностей относились только два: исполнять всеобщую воинскую повинность и платить налоги. В числе т.н. гражданских прав: гарантия юридической защиты в случае ареста или судебного преследования, неприкосновенность частной собственности (за исключением случаев государственной надобности при объективной компенсации, статья 17). Закон признавал право граждан свободно выбирать место жительства в России, беспрепятственно выезжать за границу. Граждане впервые получили законодательную свободу вероисповедания, право создавать союзы, объединения и партии. Члены же враждебных государству партий, не получившие официальной регистрации, имели право быть избранными в Думу, как «независимые деятели».

Основные законы 1906 г. утвердили три исходных элемента конституционного строя: выборное представительство с законодательными правами, разделение исполнительной и законодательной властей, независимость судебной власти. В Думе буржуазия не имела перевеса своих сил и от того революцию 1905—1906 гг. можно назвать общегражданской.

К 1905 г. в России уже существовало несколько объединений, имевших характер политических партий и действующих как легально, так и нелегально. Всего до 1917 г. в стране действовало до 150 партий, в подавляющем большинстве мелкие и недолговечные, узко регионально-национального характера (польские, еврейские, латышские, армянские и т.п.) Партий же крупных, задававших тон в политической жизни государства, было не много. Наиболее значительными партиями, возникшими до 1905 г. являлись две: социалистов-революционеров* («эсеров») и Российская социал-демократическая* рабочая партия («эсдеки»). Партия социал-революционеров* сформировалась в 1901—1902 гг., объединив различные народнические кружки и группы. На протяжении многих лет эсеровские лидеры разрабатывали программу партии, что отражало дилемму: как соединить народнические представления о специфическом пути России к социализму* с капиталистической действительностью. В конце концов, в 1906 г. съездом партии была принята партийная программа, синтезирующая народнические и марксистские идеи. Программа социалистического* толка включала требования ликвидации самодержавия, создания демократической республики, введение политических свобод, 8-ми часового рабочего дня, социализация земли и отделение церкви от государства, уничтожение постоянной армии и замена ее народным ополчением, признание за отдельными национальностями право на самоопределение, выборность и сменяемость всех должностных лиц. Партия использовала различные методы борьбы от легальных до вооруженного восстания, как и для народовольцев в тактике значительное место отводилось индивидуальному террору. Лидеры партии: В. М. Чернов, А. Р. Гоц, Н. Д. Авксентьев, В. М. Зензинов, Е. К. Брешко-Брешковская, Е. Ф. Азеф, М. А. Натансон и др. В 1905—1907 гг. в России действовало несколько десятков эсеровских организаций, объединявших примерно 2.5 тыс. человек. Печатные органы: журнал «Вестник революции», газета «Революционная Россия, «Знамя труда» и др. В 1906 г. от партии отделились максималисты. После разоблачения провокации Е. Ф. Азефа, который работал на Департамент полиции по освещению «антиправительственных замыслов и деятельности», партия переживала идейный и организационный кризис.

РСДРП формально была создана в 1898 г. на съезде в Минске, а фактически – в 1903 г. на II съезде в Брюсселе и Лондоне, где была принята программа партии, предусматривающая свержение монархии и установление политической власти в стране рабочим классом. На этом съезде в рядах РСДРП произошел раскол на большевиков и меньшевиков.

В октябре 1905 г. в Москве состоялся I учредительный съезд Конституционно-демократической партии (кадетов). Крупнейшее объединение российского либерализма имело и другое название – «Партия народной свободы». Во главе кадетов стояли известные деятели: П. Б. Струве, П. Н. Милюков, В. А. Маклаков, А. И. Шингарев, В. Д. Набоков, Ф. И. Родичев, И. И. Петрункевич и др. Социальную основу партии составляли земско-либеральные элементы левой, социалистической* ориентации, а так же профессура крупнейших университетов и лица свободных профессий (адвокаты, врачи, журналисты, писатели). Лидеры кадетов старались представить свое партийное объединение рупором общенациональных интересов, выразителями «чаяний всей страны». Один из главных идеологов и создателей кадетской партии П. Б. Струве заявлял: «Партия народной свободы есть партия либеральная – она отстаивает свободу личности, гражданские права и широчайшее самоуправление. Она есть партия демократической конституции и она есть партия демократических социальных реформ… / Существенное отличие нашей партии от известного типа партий, стоящих налево и направо от нас, заключается… в том, что наша партия не классовая… / Классовым партиям наша партия противопоставляет себя, как партию национальную»60. Программа кадетов включала положения о равенстве всех перед законом, о ликвидации сословных разграничений, прямых и всеобщих выборов, о свободе совести и вероисповедания, о свободе печати и общественных ассоциаций, о неприкосновенности личности и жилища, а так же другие демократические свободы, выступали за конституционно – парламентскую монархию (на VII съезде партии, март 1917 г., требование конституционной монархии из программы будет исключено, тем партия еще более «полевеет»), принудительное отчуждение помещичьих земель за выкуп «по справедливой (не рыночной) оценке», законодательного решения «рабочего вопроса». Общелиберальные лозунги и призывы кадетов находили широкий отклик и ряды партии быстро росли. Численность партийных рядов весной 1906 г. достигла 70 тыс. человек, однако после спада революционной напряженности численность резко пошла вниз: весной 1908 г. она насчитывала не более 30 тыс. человек. Главный рупор партии – газета «Речь».

Не менее крупной партией либеральной направленности был «Союз 17 октября» (октябристы). Организационно оформившись в 1906 г. эта партия была значительно правее кадетов. Названа в честь Манифеста 17 октября 1905 г., знаменовавшего, по мнению октябристов, вступление России на путь конституционной монархии. По сути, октябристы были союзом представителей чиновников, помещиков и торгово-промышленной буржуазии. Они выступали за сохранение целостности Российского государства, при условии равенства всех народов и при их праве на культурное развитие. Считали, что монарх в союзе с народным представительством должен сохранять сильные властные прерогативы. Выступал за свободу слова, собраний, союзов, свободу передвижения, свободу труда, предпринимательства, за неприкосновенность собственности. В решении аграрного вопроса они выступали за реформы, предлагали снять все существующие правовое ограничения для крестьян и оказало им государственную поддержку «к поднятию производительности земледелия». В отношении рабочего вопроса октябристы ограничились призывами пересмотреть и усовершенствовать рабочее законодательство, развивать страховую помощь, разрешить профсоюзы, но при этом «следует однако признать необходимым законодательным путем регулировать условия этой экономической борьбы»61. Во главе партии стояли представители правого крыла земско-либерального движения П. А. Гейден, Д. Н. Шипов, М. Л. Стахович, И. А. Хомяков. Уже в 1906 г. бесспорным лидером октябристов стал представитель старинного московского купечества, активный деятель Московского городского управления А. И. Гучков.

В конце 1905 г. стали оформляться и политические партии правой ориентации, объединившие сторонников неограниченной монархии. Первой заметной общественной организацией в этом ряду стало «Русское собрание», возникшее в конце 1900 г. Его устав был утвержден 26 января 1901 г. Задачи партии сформулировались следующим образом: «„Русское собрание“ имеет целью содействовать выяснению, укреплению в общественном сознании и проведению в жизнь исконных творческих начал и бытовых особенностей русскаго народа»62. Во главе организации стояли деятели консервативного направления: писатель князь Д. П. Голицын, князь М. В. Волконский (правнук декабриста), барон Н. А. Энгельгардт, А. С. Суворов (издатель газеты «Новое время») и др. В ноябре 1905 г. Русское собрание опубликовало свою избирательную программу, в которой выражались приверженность к неограниченной монархии и говорилось о необходимости единения царя и народа.

В конце 1905 г. в Санкт-Петербурге возникла еще одна организация правого направления – «Союз русского народа», устав которой был утвержден 7 августа 1906 г. Ее возглавляли А. И. Дубровин и В. М. Пуришкевич. Вскоре эта партия стала самой силовой и влиятельной организацией правых. Ее главный рупор была газета «Русское знамя». Все правые считали, что «простой русский народ» слишком далек от западных политических норм и представлений, он сформировался в совершенно иной исторической обстановке, и поэтому в России не могут «произрастать чужестранные цветы». Лидеры понимали, что их главная опора не интеллигенция, а темные низы, от того на съезде в Киеве в конце 1906 г. барон Н. А. Энгельгардт призвал начертать на черносотенном знамени простые слова: «Россия для русских! За Веру, Царя и Отечество! За исконные начала: Православие, Самодержавие и Народность! Долой революцию! Не надо конституции! За самодержавие, ничем на земле не ограничиваемое!»63 И эти формулы в той или иной степени были вписаны в программу всех правых партий.

В феврале-марте 1906 г. проходили выборы в Первую Государственную думу. Из-за политической нестабильности в некоторых районах выборы не были проведены. Так же некоторые левые и правые группировки призывали бойкотировать эти выборы из-за сословного деления. В Первую Государственную думу было избрано 478 депутатов. 176 мест кадетов, 16 – октябристов, 105 – беспартийные, 97 – крестьян-трудовиков, 18 – социал-демократов* (меньшевики). Оставшиеся места распределились между небольшими региональными партиями. Для заседания Государственной думы был определен Таврический дворец, начавший свою работу 27 апреля.

К этому времени кабинет С. Витте пал и премьером был назначен И. Л. Горемыкин, убедивший царя пригласить на пост министра внутренних дел убежденного монархиста Столыпина.

П. А. Столыпин родился в 1862 г. в родовитой дворянской семье. Окончил гимназию в г. Вильно (Вильнюс) и поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, который окончил с отличием. С 1884 г. начал служить в Министерстве земледелия и государственных имуществ, где работал в Департаменте земледелия. В 1889 г. перешёл на службу в МВД, получив назначение ковенским уездным предводителем дворянства. Работоспособность, честность и открытость нравилась большинству дворянства и местная администрация относилась к нему с симпатией. В 1899 г. он получил должность ковенского губернского предводителя дворянства, а в 1902 г. назначается гродненским губернатором. В 1903 г. Столыпин занял пост саратовского губернатора. В этой должности ему пришлось встретиться с революционными волнениями 1905 г., которые не миновали и Поволжье.

С первых часов работы Думы из Таврического дворца посыпались призывы и декларации объявить всеобщую амнистию, создать ответственное правительство, ввести всеобщее избирательное право, наделить крестьян землёй и т. д. Либеральные газеты окрестили Государственную думу «Думой народного гнева». Таврический дворец больше походил не на зал заседаний Думы, а на антиправительственный митинг. Многие депутаты были уверены, что «режим на последнем издыхании» и они имеют право диктовать свои условия. Все эти баталии происходили на фоне масштабного террора со стороны революционеров. По неполным данным, в январе 1906 г. было совершено 80 убийств, в феврале – 64, в марте – 50, в апреле – 56, в мае – 122, в июне – 127. Своего рода любимым занятием думцев стали разборы неправомочных действий государственных лиц и учреждений. Достаточно было столичной газете написать о «произволе властей», как тут же следовал запрос, и перед негодующими избранниками представало должностное лицо. Сам Столыпин неоднократно проходил через «думское чистилище», спокойно излагая факты по интересующим вопросам.

Центром обсуждения первой Думы стали два аграрных проекта. Один из них принадлежал кадетам и предусматривал наделение крестьян землёй за счёт казённых, монастырских, удельных и части частновладельческих земель, приобретаемых за выкуп «по справедливой (но не рыночной) оценке». Второй проект внесла фракция трудовиков, включавшая в себя крестьян и интеллигенцию народнического толка. (Лидер фракции А. Ф. Керенский; её программа включала требования демократических свобод, национализации земли, кроме крестьянских наделов, мирным путём; печатный орган – газета «Трудовой народ»; в июне 1917 г. слились с народными социалистами*). Он носил более радикальный характер и предусматривал отчуждение помещичьих земель, превышающих «трудовую норму», создание «народного земельного фонда» и введение уравнительного землепользования.

Обсуждение этих двух проектов затянулось и вылилось в обличение государственного строя. Царь был категорическим противником всех форм отчуждения собственности, полагая, что любое «частичное изъятие» создаст сокрушительный прецедент, с одной стороны. С другой, элементарный расчёт показывал, что если в Европейской России конфисковать всю помещичью землю и поровну разделить её среди крестьянского населения, то крестьянская семья получала бы земельный прибавок в 1—2 десятины, что принципиально ничего не решало. Требовалось изменить не размер землевладения, а качество землепользования, сохранявшееся у русских крестьян на уровне минимальной достаточности (старый способ ведения хозяйства). Предлагаемые же проекты кадетов и трудовиков, которым подыгрывали и социал-демократы*, носили характер лишь завоевания популярности в крестьянской среде. 20 июня правительство выступило с заявлением о неприкосновенности частной собственности на землю. Тогда думское большинство решило обратиться к народу с заявлением, где собиралось пообещать «справедливое перераспределение земли». 9 июля Дума была распущена и объявлены новые выборы, а днём раньше, 8 июля, П. А. Столыпин был назначен председателем совета министров.

Выборы во Вторую Государственную думу проходили в начале 1907 г., первая ее сессия открылась 20 февраля 1907 г. Было избрано 518 депутатов: кадетов – 98, трудовиков – 104, эсеров – 37, социал-демократов* – 68, беспартийных – 50, октябристов – 44. Остальные голоса распределили между собой представители регионально-национальных партий, казаки, и некоторые мелкие политические объединения. Перевес сил во 2-й Думе оказался на стороне левых, с которыми часто солидаризировались кадеты.

Центральным вопросом снова оказался аграрный, но теперь правительство предложило Думе на рассмотрение свой проект переустройства землевладения и землепользования. За три с небольшим месяца существования Второй Думы П. А. Столыпин неоднократно выступал перед депутатами, стараясь пояснить позицию правительства. Выступая 10 мая 1907 г., он заметил: «Пробыв около 10 лет у дела земельнаго устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от историческаго прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великия потрясения, нам нужны великая Россия!»64

Однако делового сотрудничества сторон не получилось. Аграрный проект правительства стал объектом ожесточённых нападок. Трудовики снова пытались продвинуть свой старый проект. Довольно быстро власти поняли, что ждать конструктивной работы от новой Думы не приходится. В это же время в полицию стали поступать сообщения, что левые, пользуясь депутатской неприкосновенностью, ведут активную антиправительственную агитацию вне стен Таврического дворца. Однако Дума отказалась лишить депутатского иммунитета социал-демократическую* фракцию. Тогда власть обвинила социал-демократов* в антигосударственном заговоре. В ночь на 3 июня 1907 г. полиция арестовала и предала суду группу думских социалистов*. Спустя несколько часов последовало сообщение о роспуске Думы и был опубликован новый избирательный закон.

Чтобы уменьшить антиправительственные нападки пришлось изменить избирательный закон, меняющий соотношение голосов в представительстве, т.н. третьеиюньский переворот, т.к. согласно манифесту 17 октября, только поддержанный Государственной думой закон вступал в силу и мог быть издан, а также была сокращена численность депутатского корпуса. Теперь доля выборщиков от крестьянства снизилась с 42% до 22,5%, зато у землевладельцев эти цифры увеличились с 31% до 50,5%, у горожан и рабочих соотношение не изменилось – 27%, но при этом горожане разделились на 2 курии, голосовавшие отдельно. Урезались избирательные права населения национальных окраин: от Польши число представителей сократилось с 19 до 12 депутатов, от Кавказа – с 29 до 10. Таким образом, по новому избирательному закону, помещики и крупные капиталисты составили в Думе до 65% всех выборщиков. Плодами гражданской революции теперь пользовались интересы буржуазии. Из 442 мест – 146 получили правые, 155 – октябристы и сочувствующие им, 108 – кадеты и сочувствующие им, 13 – трудовики, 20 – социал-демократы*.

Третья Государственная дума начала свою работу 1 ноября 1907 г., она проработала положенный ей пятилетний срок. Думским центром оказалась партия Союз 17 октября, председателем был избран её лидер Н. А. Хомяков. В марте 1910 г. его сменил новый лидер партии А. И. Гучков, а через год председателем Дум был избран октябрист М. В. Родзянко, возглавивший и 4-ю Думу.

После разгона Второй Думы избранники, наконец, поостыли, осознав, что власть имеет рычаги управления и в теперешнем своём положении. Третьедумский период оказался более спокойным и продуктивным в своей работе. К моменту первого заседания правительство подготовило целый пакет законопроектов, ставших предметом обсуждения. Центральным вопросом оставался аграрный. Выступая перед Думой 5 декабря 1908 г. премьер-министр сказал: «Была минута и минута эта недалека, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многия понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера в Царя в силу русскаго пахаря и русскаго крестьянина. (Рукоплескания центра и справа). Это было время не для колебаний, а для решений. И вот, в эту тяжелую минуту, Правительство приняло на себя большую ответственность, проводя в порядке ст. 87 закона 9 ноября 1906 г., оно ставило ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных. Таковых, в короткое время, оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собою более 3.200.000 дес. земли. Не парализуйте, гг., дальнейшаго развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей в России большинство. (Рукоплескания центра и отдельныя справа)»65.

Ещё, будучи министром внутренних дел П. А. Столыпин энергично наводил порядок в стране, введя военно-полевые суды, что вызвало большое раздражение в основном у оппозиционно настроенной царской власти Думы. «Сначала успокоение, а потом – реформы»66 – говорил Столыпин. Толчком к введению военно-полевых судов послужило неудачное покушение эсеров-максималистов на Столыпина на его даче на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге, где он проживал с семьей. Сам Столыпин тогда не пострадал, но погибло 27 человек и было ранено 32. Приговор на военно-полевых судах выносился не позже 48 часов после совершения преступления, а приводился в исполнение в течение суток. Приговоренных военнослужащих расстреливали, а гражданских лиц казнили через повешение. Последний вид казни закрепился в русской истории под прозвищем «столыпинского галстука», данным ему депутатом-кадетом Ф. И. Родичевым. В 1907 г. военно-полевые суды были заменены на так называемые военно-окружные суды, просуществовавшие до 1911 г. К этому времени в общей сложности после их приговоров было казнено около 2,8 тыс. человек.

С именем П. А. Столыпина связана и аграрная реформа в России. По существу Пётр Аркадьевич продолжил начатое дело Александра III. Главная цель реформы сводилась к созданию широкого слоя крепких крестьянских хозяйств фермерского типа (кулацкие хозяйства). Осенью 1904 г. в интервью саратовской газете «Волга» Столыпин указал цель преобразований: «Я полагаю, что прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина, крестьянина собственника и мелкаго землевладельца, а когда эта задача будет осуществлена – гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом – гражданственность… Эта великая задача наша – создание крепкаго единоличнаго собственника, надежнейшего оплота государственности и культуры – неуклонно проводится Правительством»67. Удивительно, но в пересказе слова Столыпина означают, что вначале следует создать человека достоинства, и тогда великое достоинство воцарится в стране – он не ошибся…. – страна планомерно двигалась в сторону высокого достоинства.

Политика Столыпина в крестьянском вопросе была противоречива, как противоречива сама российская действительность стремившаяся к развитию посредству старины, и с одной стороны, ставила цели разрушения общины, поскольку они всему миру уже доказали свою несостоятельность, например, преследовались такие благие цели, как повышение ответственности человека на земле, производительности и его благосостояние, а с другой, в масштабности оставлялся общинный дух аскетического существования. Поэтому все благие пожелания входили в столкновение с духовными принципами народонаселения страны, были отражением противоречивой православной доктрины спасения немногих (особо старающихся) и, одновременно всех, или, немногие спасающие остальных (т.е. воспроизведение принципа спасения через православных святых), – т.е., образно говоря, состоянием ступенчатости, сначала одних, затем других и т.д., что в действительности есть состояние «0» – зиккурат, – в перенесенном на общество положение имевшее характер сословности, принявшее вид сословия в сословии, т.е. поддержки избранных, которые в проекции должны были вытянуть, соответственно, по очереди, всех остальных, – это есть система иллюзии – невозможно создать мир частями, он должен появиться весь сразу (всеми основными силами и законами).

Поставив перед собой ложную цель – предпринимательство и богатство, соответственно в атмосфере монастыря, ради общей стабильности, а затем ее осуществление, повлекло двоякое положение вещей: в мире ущербного благословения монастырского аскетизма становились «Людьми» немногие, – как правило, у кого к этому времени уже были экономические задатки. Поэтому одни богатели, другие, бо́льшая часть, оставались по-прежнему бедняками или ещё больше беднели, что, в конечном счёте, стало продолжением старой социальной напряжённости, и даже её увеличение, – тяп-ляп вытягивание. Разрушение вековечной общины и выделение из нее независимых ни от кого крепких хозяйств, на которых теперь приходилось батрачить крестьянам, болезненно воспринималось сельскими жителями. В принципе, все шло своим чередом. Страна, как и всегда, жила в круговороте достоинства, состоянием целостности – удержание стабильности путем замкнутости, системы денежно-золотого равновесия, уменьшения «кислорода» до минимума, приравнивание объема «кислорода» к объему золоту – уменьшения творчества, производительности – содержания себя в аскетическом состоянии, православии.

Проще говоря, общество и власть, как отражение общества, жило мировоззрением ступенчатого спасения, которое, в таком случае, есть спасение достоинства. Поэтому власть пребывала в мировоззрении ступенчатой сословности и ни за что не собиралась эту систему ломать. Поэтому, фактически, через экономические принципы власть на местах стала принадлежать кулакам, достойным достоинства, которым государственная власть теперь намеком (духовно-системным намеком) давала преференции в невозможности выхода из тяжелой ситуации для всех остальных, таким образом, недостойных, не желавших сильно рисковать, чему способствовала общая ситуация системы достоинства дефицита финансов. Поэтому фактически создавался новый тип дворянства из среды крестьянства (как в свое время Пётр I умелых и талантливых крестьян возводил в ранг достоинства дворянства), завуалированное под новые политико-экономические отношения, – власти просто не нужно было богатое и умное сословие крестьян, усматривая в этом угрозу сложившейся самобытности русского порядка и идя на все изменения через не хочу – «шаг вперед, и два назад», – все реформы делались лишь при понимании власти их ситуационной необходимости, при малейшей возможности уменьшая КПД их реализации. Поэтому в разговорах о реформах все делалось чтобы эти реформы приняли вид половинчатого характера – побольше трудностей, «кинуть кость собакам», и глядишь в своих преобразованиях общество не далеко отойдет от первоначального положения порядка ясного достоинства, подонки заглохнут, проскочим.

Обсуждение аграрного законопроекта растянулось на три с половиной года. Окончательно он был одобрен Думой 14 июня 1910 г., поэтому реформа осуществлялась по указам. 12 августа 1906 г. появился указ о передаче Крестьянскому банку сельскохозяйственных удельных земель (собственность императорской семьи); 27 августа – о порядке продажи казённых земель; 19 сентября – о порядке продажи казенных земель на Алтае (собственность императора); 19 октября – о разрешении Крестьянскому банку выдавать крестьянам ссуды под залог наделённой земли. Этими решениями был создан национальный земельный фонд, позволявший развернуть программу переселения землевладельцев из зон аграрного перенаселения в более пустующие районы (в основном, из центральной части Европейской России на Восток). 5 октября 1906 г. последовал указ, отменявший все сохранившиеся ограничения для крестьянского сословия. Отныне оно уравнивалось в правах со всеми гражданами в отношении государственной и военной службы, обучения в учебных заведениях. Это были подготовительные меры для последующих действий.

9 ноября 1906 г. издаётся указ, по которому крестьяне получают право выходить из общины, вместе со своим наделом, без её разрешения (крестьянин и раньше мог выйти из общины, но лишь с согласия «мира» и после выплаты выкупных платежей). Тем самым государство отказывалось от политики сохранения общины и переходило к поддержке мелкого земельного собственника. По закону 14 июня 1910 выход из общины закреплялся. Община не имела права ни уменьшить надел земли, ни передвинуть его. Владельцу разрешалось продать свой надел кому угодно.

Реформа способствовала отливу бедных крестьян из деревни и концентрации земли в руках кулачества. Крестьянский банк скупал земли, в том числе и помещичьи, разбивал их на участки и продавал богатым крестьянам. Объем продаж рос до 1911 г., но затем пошёл на убыль. Причина состояла в том, что основная часть крестьянства неохотно выходила из общины.

В мае 1911 г. появился закон «О землеустройстве», задуманный с тем, чтобы владельцы хуторов и отрубов стали опорой самодержавия в деревне. Теперь по просьбе хозяина разрозненные наделы его земли могли быть соединены в одном месте. Так получался отруб. Если к нему присоединялась площадь деревенской усадьбы, на которую переносилось жильё, отруб превращался в хутор. Все эти мероприятия потребовали больших землеустроительных работ, поэтому реформа перешла их разряда ведомства Министерства внутренних дел в Главное управление землеустройства и земледелия.

В реформе отрицательно сказался и тот фактор желания чиновников быстрее реформировать деревню, т.е. выслужничество. В землеустроительном ведомстве решили не заниматься выделами отдельных домохозяев, а разбивать на отруба и хутора надел целой общины, согласие на что нередко достигалось путём грубого давления. Это приводило к фабрикации хуторов и отрубов, чему крестьяне сопротивлялись из чисто практических соображений.

Для решения проблемы малоземельных крестьян предусматривалась политика переселения их на новые территории, на Урал, Алтай, в Сибирь. Поддержанное правительством переселенческое движение охватило довольно значительное число крестьян. Здесь земля не раздавалась, а продавалась на чрезвычайно выгодных условиях: 4 рубля за десятину с рассрочкой платежа на 49 лет. Кроме того, правительство оплачивало транспортные расходы по переезду крестьян в Сибирь, что способствовало заметному росту населения в восточных районах. Всего общее число переселенцев, за 1906—19016 гг. достигло 3 млн человек, из которых почти 550 тыс. возвратились назад.

Столыпинская реформа была приостановлена постановлением Временного правительства 28 июня 1917 г. и дала довольно скромные результаты, так и не решив поставленных перед ней задач. Причиной тому стал сам характер проводившейся реформы, в рамках которой основной упор делался исключительно на создание хуторов и отрубов, как основы частного надельного хозяйства. Общий ход и итоги реформы характеризовались весьма сдержанным отношением к ней крестьян, а часто даже и прямым недовольством. Кроме психологических причин, связанных с трудностью перехода к новому способу хозяйствования, сопровождавшихся большим риском и вычлененностью из общины, одиночеством в решении проблемы, здесь решающую роль играла сама специфика ведения крестьянского хозяйства. Создание цельных наделов уничтожало систему чересполосицы, которая в глазах крестьян имела явные плюсы: в знойное время хороший урожай ожидается в низинах, в дождливое – на возвышенностях; в засушливых районах общая собственность на землю (община) облегчала решение вопросов водоснабжения и т. д. Создание хуторов разрушало этот веками сложившийся порядок, отнимая его преимущества как у выделившихся крестьян, так и общинников. Реформа лучше всего осуществлялась в Белоруссии, Литве и тех землях, где исторически привыкли к такому ведению хозяйства – Смоленщине и Псковщине. В нечерноземных губерниях на отруба и хутора смотрели, как на то, что несёт лишь разорение. В центрально-черноземных главным препятствием было малоземелье. В южных и юго-восточных областях России их распространению препятствовали трудности с водой. Поэтому, попросту говоря, чтобы «пробиться» крестьянству надо было рисковать, и на это шли немногие. Уменьшение риска способствовало бездифицитное финансирование этой сферы, причем на льготных условиях, что в православном мировосприятии невозможно, в его внутреннем положении спасения через жертвенность. В результате к 1 января 1916 г. из общины вышло около 2, 5 млн крестьян с 17 млн десятин земли, что составило всего 26% от общих дворов и 15% общинного землевладения. Реформа катализировала процесс вовлечения надельной земли крестьян в торговый оборот. С агротехнической точки зрения это не принесло никакой пользы. Подавляющая масса крестьян, продававших землю, разорялась, что способствовало ее концентрации в руках кулаков. Завершившись в 1917 г. столыпинская реформа не только не решила поставленных перед ней задач, но ещё больше возбудила недовольство в деревне. Страна внешне становилась главным экспортёром продуктов сельского хозяйства, внутренне процесс разложения между богатыми и бедными рос, социальная напряженность только увеличивалась.

Витте пишет в воспоминаниях, что крестьянство в России всегда поддерживало царя, а все негативные явления их жизни приписывали его подручным. И только странные реформы Столыпина подорвали это доверие. «Крестьянство же осталось верным своим традиционным воззрениям, по которым народ не может существовать без царя, а царь может стоять только на народе, и никаких политических преобразований не желало и о них не мечтало, но оно находило, что ему, крестьянству, трудно жить, что ему должна принадлежать если не вся, то большая часть земли русской, что они главные работники на земле, а что потому эксплоатирующий их труд, кто бы он ни был, дворянство ли, купечество или вообще интеллигенция суть, по меньшей мере, трутни, а потому гораздо более мечтало об экономических, социальных преобразованиях, нежели о преобразованиях политических.

Если что в России происходило дурного (даже и Японская война, которая, как гром, разразилась над Россией), то простой народ, особенно крестьянство, никогда государя в этом не винили. Они не могли себе представить, что государь может быть в чем-либо виновен, а если и есть виновные, то виновные – его советчики, все те же дворяне различных категорий и различных происхождений.

Конечно, этот взгляд – совершенно неверный, если можно так выразиться, куцый, ибо история всюду показала, что экономические реформы на низу никогда не даются без предварительных политических реформ на верху. Замечательно, что такой взгляд у крестьянства, который окончательно подорван событиями с 1903 г. и особливо злосчастным управлением Столыпина, провозгласившим, что все должно делаться лишь для сильных, а не для слабых, мог существовать в России в народе в начале XX столетия, – когда этот фантастический взгляд, основанный на иллюзиях, пал уже во всех цивилизованных европейских странах, как взгляд несостоятельный. Такой взгляд мог держаться в России только благодаря великим преобразованиям императора Александра II, вся политика которого тем была велика, что его лозунг был совершенно обратный: Россия не для сильных, а Россия для слабых, и этим путем слабые делаются сильными, и вся империя делается великой»68.

В период с 1907 по 1916 в России, помимо аграрной реформы, произошёл и рад других преобразований. В июне 1012 г. появился закон о социальном страховании рабочих, по которому пенсия по нетрудоспособности от несчастного случая на производстве целиком оплачивалась его владельцем, пособия по болезни выплачивались «больничными кассами», формировавшимися из взносов как рабочих, так и предпринимателей. Было введено земское самоуправление в южных и западных губерниях. С 1912 г. судебная власть в сельских местностях вновь переходила к мировым судьям, избираемым уездными земскими собраниями. Одновременно расширяется вмешательство во внутренние дела Финляндии; по закону 1912 г. из состава Польши выделяется губерния со смешанным русско-польским населением.

Начало войны с Германией в 1914 г. способствовало проведению новых преобразований, характеризующихся тремя словами: милитаризация, монополизация, централизация.

Милитаризация экономики сместила акцент выпускаемой продукции, необходимой для ведения боевых действий. Повышение налогов, рост масштабов эмиссий и государственных займов имели следствием возникновение финансового кризиса.

Необходимость удовлетворения всё возрастающих потребностей фронта способствовало монополизации капитала. Рост государственных заказов благоприятствовал дальнейшему укреплению капитала.

Требования быстрой и адекватной реакции на перемены внутри страны и на фронте способствовали усилению централизации власти, расширению её полномочий. Для координации работы ведомств с лета 1916 г. создаются особые совещания по обороне. Их состав определялся Государственной думой и утверждался императором. Особые совещание требовали от частных предприятий принятия военных заказов и следили за их выполнением. Позже появляются особые совещания по топливу, продовольствию и др.

Важным элементом государственной политики являлась борьба с дороговизной и дефицитом продовольствия, вследствие чего правительство вышло на установление чётких тарифов с учётом рыночной стоимости продукции. В мае 1915 г. возник Главный продовольственный комитет, в компетенцию которого входило: проведение ревизий запасов продовольствия всех учреждений и физических лиц, разработка планов перевозок продовольствия и заготовительная деятельность. Отделения комитета создавались по отраслевому и территориальному принципу.

Все эти чрезвычайные меры усилили контроль государственных органов в структуре экономики, в результате чего возникло явление, получившее название «государственного капитализма», в русской среде превратившееся в монополизирующий капиталистический бюрократизм.

У такого волевого и уверенного человека, как Столыпин, не могли не появиться недоброжелатели из ближайшего окружения самодержца. А его самостоятельность и принципиальность уже не вписывалась в идеал безропотного и преданного слуги. Убийство его стало своего рода определённой чертой в истории исчленения последнего здравомыслия российского общества.

В довольно короткие сроки правительство П. Столыпина сумело реализовать аграрную реформу, восстановить финансовую систему, армию и флот после позорного поражения в русско-японской войне. Подъём переживала промышленность, строительство, шагнула вперёд агрокультура. Наконец, П. Столыпин, третьеиюньским переворотом удержал новый строй – конституционную монархию, заставил работать Думу. Все эти меры, несмотря на их минусы и слабеющую популярность монарх, спасали династию и страну от больших потрясений. Поэтому у Столыпина было много недовольных со стороны пронародной интеллигенции, стремящейся к коренному изменению строя. На всё смотрел своими глазами и Николай. II. Столыпин стремился к просвещению крестьянства, увеличение роли земщины, что входило в столкновение с принципами старого мира, боролся с коррупцией, что также не могло не способствовать появлению врагов уже со стороны власть имущих. Поэтому Столыпин стал реформаторской занозой для всех сторон.

Весной 1911 г. П. Столыпин предложил на рассмотрение Думы законопроект о введении земских учреждений в белорусских и украинских губерниях. Внешней целью Столыпина являлось вытеснение на местном и государственном уровне крупных землевладельцев «польского происхождения» (католиков). Введение земств давало простой под прикрытием демократии выход, где избирательная система была рассчитана так, чтобы обеспечивался перевес «русского элемента». Но это был и шаг к увеличению в государстве роли земщины вообще, поэтому при обсуждении в Думе законопроект встретил сильное сопротивление. Проект был отклонён. Тогда, понимая откуда «ветер дует», П. Столыпин заявил царю о своей отставке, если тот не утвердит законопроект в чрезвычайном порядке. Видя несгибаемость реформатора и осознавая веяние нового, царь не пошел на отторжение, воспользовавшись своим правом и он распустил Думу и Госсовет на три дня и 14 марта 1911 г. подписал указ о введении земств в Витебской, Минской, Могилёвской, Волынской и Подольской губерниях.

Столыпинская решительность была одной из сторон причины отдаления от него царя, но существенно более значительным фактором являлось брезгливое отношение премьер-министра к любимцу семью. Г. Распутин стал известен царской семье с осени 1905 г. Он довольно быстро смог заинтересовать в себе мистически настроенную императрицу и именно в нём она теперь видела спасителя династии. Уже через некоторое время влияние Распутина на семью было настолько велико, что слухи об этом поползли в высших кругах. По существу, он становился тайным премьер-министром.

Находившись в среде царской семьи, Распутин, в большей степени, был не ясновидящим провидцем, но разумным человеком, умеющим чутко прислушиваться к желаниям Александры Фёдоровны, и, как служитель воли «Небес», выдавал ее настроения за откровение свыше. Не без влияния Распутина было предотвращено военное столкновение в 1909 г. В октябре 1908 г. Австро-Венгрия оккупировала балканские территории, Боснию и Герцеговину. В России начинается мощное движение в защиту «братьев-славян». Но война с Австро-Венгрией неминуемо перешла бы в войну с Германией. В свою очередь кайзер Вильгельм II предъявил России ультиматум: признание аннексии Боснии и Герцеговины или вторжение австрийской армии, при поддержке Германии, в Сербию. Опытные, трезвые люди боялись этой войны, как и сама императрица. Распутин прочёл тайное желание Александры Фёдоровны и решительно выступил против войны. И Столыпин, и царица, и «Небеса» – все были против войны. Наконец, царь, обожавший всё военное, дрогнул. (К этому времени он уже понимал ошибочность заключения Портсмутского мира с Японией). Вскоре Совет министров согласился признать аннексию Боснии и Герцеговины. Российское общество восприняло этот факт, как слабость – «дипломатическая Цусима». А в среде могущественных и влиятельных лиц поползли слухи о том, что полуграмотный мужик не только лечит наследника, не только молится с «царями», но уже имеет гораздо большее влияние. История, как был поставлен на пост обер-прокурора В. К. Саблер, послушный «папе и маме», подтверждала, что третье лицо в государстве был именно Распутин, который дал своё одобрение после встречи с кандидатом, а не официальный премьер-министр.

Наконец, Столыпин не выдержал, выступил против любимца, сначала заговорил с царём об отношении общество к «Нашему Другу» (так называла Александра Фёдоровна в своих письмах Распутина). Тот, уклонившись от разговора, лишь попросил его повидаться с «Божьим человеком», очевидно надеясь на личное изменение отношения к нему. Ещё после теракта 12 августа 1906 г. на служебной даче премьера, Николай II порекомендовал пригласить к тяжелораненой дочери Столыпина «старца», чтобы тот помолился за неё, и его визит тогда принёс ей облегчение. О встрече с Распутиным в начале 1910 г. Столыпин рассказывал будущему председателю Государственной думы А. В. Родзянко, который повествует ее так: «Он бегал по мне своими белесоватыми глазами, произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из священного писания, как-то необычайно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей против меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза, и что он на меня производит какое-то довольно сильное, правда, отталкивающее, но все же моральное впечатление»69. После этой встречи отношение неприязни у премьера к Распутину не только не уменьшилось, но еще больше укрепилось.

Началось планомерное наступление на мужика. К этому времени личность Распутина вызывала вопросы уже у всех – и у левых, и у правых, у «партии войны» с «Грозным дядей», Николаем Николаевичем, у двора, у церковников, у сестёр царицы, и, конечно, в первую очередь, он надоел премьер-министру. В отместку на нападки, Александра Фёдоровна бросилось на защиту «посланника Небес». В октябре 1910 г. Столыпин приказал департаменту полиции установить за Распутиным постоянное наблюдение, надеясь конкретными фактами убедить царя в его непомерном распутстве. Однако наблюдение вскоре было прекращено по приказанию самого Николая II.

Царь всем видом показывал, что не хочет слушать никаких упрёков в адрес Распутина. Тогда премьер занялся газетными публикациями. Несмотря на то, что официальная слежка за Распутиным была снята, секретная агентура Столыпина работала исправно. Сведения собирались. Александра Фёдоровна пришла в ярость, в конце 1910 г. царь пишет резкую записку премьер-министру с требованием пресечь газетную кампанию против Распутина. Но Столыпин, как бы, не слышит, травля продолжилась. Это был уже вызов сакралитету семьи и всей династии.

В начале осени 1911 г. премьер представил царю некоторые факты поведения Распутина. Об этом эпизоде существуют показания Г. П. Сазонова. Он повествует: «Столыпин требовал от царя удаления Распутина. Он принес на доклад дело департамента полиции о Распутине и доложил всё, что ему известно компрометирующего… и о том, что он, к великому соблазну общества, ходит в баню с женщинами. На что Государь ответил: „Я знаю, он и там проповедует Священное Писание“… И после доклада приказал Столыпину выйти вон, а доклад бросил в камин… Вот почему за месяц до смерти Столыпина я знал… что участь его решена. Сопоставьте с этим также мелочи, как то, что на киевских торжествах Столыпину не была предоставлена более или менее приличная и удобная квартира, не был дан автомобиль и т.п.»70 Вечный соперник Столыпина, граф Витте, в своих мемуарах отметил, что когда премьер ещё оставался на посту, уже пополз слух о переводе его наместником на Кавказ. Столыпин имел огромное влияние в воинских кругах, а его удаление как можно дальше от центра рассматривался, как один из возможных вариантов.

В конце августа – начале сентября 1911 г. в Киеве должны были состояться торжества, приуроченные к 50-летию юбилея отмены крепостного права в России, с большими военными манёврами и открытием памятника Александру II. На эти празднества прибыла царская семья и все высшие государственные чины, которые в первые дни знакомились с историческими местами Киева. С утра 1 сентября были тревожные слухи о приезде в город террористов, готовивших покушение на Столыпина. Эту информацию поведал полиции её тайный осведомитель Д. Г. Богров, который после удаления недавно снова объявился. Богров – сын богатого киевского домовладельца-еврея, 24-х лет. Он окончил гимназию, учился на юридическом факультете Киевского университета, который окончил в 1910 г. С гимназических лет увлекался эсеро-анархистскими идеями, читал нелегальную литературу. В студенческие времена сошёлся с анархистами-коммунистами, принимал участие в нелегальных собраниях, на которых вынашивались планы террористических актов и экспроприации. В 1907 г. по доброй воле стал агентом Киевского охранного отделения, выдал полиции некоторые планы, имена и явки нелегалов, получая за работу денежные субсидии.

Полиция тщетно искала террористов целый день и по просьбе Богрова разрешила ему присутствовать вечером в Оперном театре. В этот день в городском театре шла опера Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане», на которую прибыли царь со старшими дочерями, министры, генералитет и представители высшего общества Киева. Богров должен был присутствовать в театре на случай личного опознания известных ему в лицо возможных террористов. Во время второго антракта, когда Столыпин у сцены разговаривал с министром императорского двора В. Б. Фредериксом, к ним подошел сам Богров и два раза выстрелил в премьера. Столыпина поместили в одну из киевских клиник, где 5 сентября он умер. Через четыре дня покойный был торжественно похоронен в Киево-Печерской лавре.

На допросе Богров не дал вразумительного ответа свои действиям, заявив лишь, что Столыпин является «главным виновником реакции». На вопрос, почему он снова занялся революционной деятельностью, заявил, что «отвечать не желает». Военный суд приговорил убийцу к высшей мере и 11 сентября 1911 г. его казнили повешением.

По этому делу было назначено сенатское расследование действий руководителей группы охраны и жандармерии, пустившей Богрова в театр с револьвером, где находились первые лица государства, но, по настоянию Николая II, дело было прекращено. В Думе заговорили об очередной «кровавой расправе». Монархист (!) В. Шульгин прямо обвинил охрану: «За последнее десятилетие мы имели целый ряд аналогичных фактов убийства русских сановников при содействии чинов политической охраны¹… Столыпин, который по словам кн. Мещерскаго… говорил при жизни: „охранник меня убьет“… погиб от руки охранника, при содействии высших чинов охраны²»71.

Новым премьер-министром стал В. Н. Коковцов, сохранивший за собой пост финансового ведомства. Принимая его в Крымском поместье, Александра Фёдоровна цинично заметила: «Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить место вам, и что это – для блага России»72, – слова радости у человека, давно ожидавшего развязки тупиковой ситуации.

На фоне неспокойных политических событий и общественных настроений изменения режима в сторону поворота его к нуждам простого человека и в целом развития страны, в Иркутской области, недалеко от г. Бадайдо, на золотопромышленном прииске 4 апреля 1912 г. произошла история расстрела мирного шествия рабочих этого прииска, которые требовали улучшения условий труда. При шествии митингующие недоброжелательно кричали в адрес войск их охранявших и начальства прииска, что и было расценено как прямой угрозой. Число жертв трагедии точно не установлено. В социал-демократической* газете «Звезда» были указаны цифры, – ранено 196, убито 170.

В Думе известие о расстреле мирной демонстрации было встречено по-разному, правые депутаты поддержали действия местной власти, представители левых выразили негодование. Для расследования трагических событий было создано две комиссии: правительственная во главе с сенатором С. С. Манухиным и общественная под руководством неизвестного еще А. Ф. Керенского. В результате их работы выявились вопиющие нарушения и преступления со стороны администрации «Лензолото», а также местной власти. Ротмистрома жандармерии, отдававшего приказ на расстрел, разжаловали, однако из действительных виновников трагедии не наказали ни кого. Работа компании продолжалась даже в советское время. Сразу же после сообщения о расстреле рабочих И. В. Сталин писал в большевистской газете «Звезда» статью под заглавием «Тронулась!»: «Но всё имеет конец, – настал конец и терпению страны. / Ленские выстрелы разбили лёд молчания, и – тронулась река народного движения. / Тронулась!.. / Всё, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем болела многострадальная Россия – всё это собралось в одном в одном факте, в событиях на Лене»73. (Второй Ленский расстрел произошел в 1938 г., когда в борьбе с «врагами» народа «тройками» НКВД было убито 948 человек).

Со смертью Столыпина ожидалось затухание страстей, связанных с Распутиным. Однако всё оказалось наоборот. Вместо того чтобы на всё закрывать глаза, Коковцов продолжил дело Столыпина. Вскоре в печать просочились личные письма Александры Фёдоровны и великих княгинь к Распутину. Появилась обличительная статья богослова и журналиста М. А. Новоселова, в которой он открыто клеймил царского любимца: «„Quousque tandem abutere patientia nostra?“ [„Доколе же будешь злопупотреблять нашим терпением?“] Эти негодующие слова невольно вырываются из груди Православных Руских людей по адресу хитраго заговорщика против Святыни, Церкви и гнуснаго растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина, дерзко прикрывающагося этой самой Святыней Церковной… / Доколе, в самом деле, Святейший Синод, перед лицом котораго уже несколько лет уже разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать? / Почему безмолвствует и бездействует он тогда, когда Божеская Заповедь – блюсти стадо от волков хищных, – казалось бы, с неотразимой силой должна была оказаться в сердцах Архипастырей, призванных право править слово Истины?! / Почему молчат Епископы, коим хорошо известна деятельность наглого обманщика и растлителя? Почему молчат они, „стражи Израилевы“, когда в письмах ко мне некоторые из них откровенно называют этого служителя лжи хлыстом, эротоманом, шарлатаном?.. / Где его „святейшество“, если он, по нерадению или малодушию не блюдет чистоты Веры в Церкви Божией и попускает развратному хлысту творить дело тьмы под личиной света? Где его „правящая десница“, если он и пальцем не хочет шевельнуть, чтобы низвергнуть дерзкаго растлителя и еретика из ограды Церковной? / Быть может, ему недостаточно известна деятельность Григория Распутина? В таком случае прошу прощения за негодующее, дерзновенное слова и почтительно предлагаю Высшему Церковному Учреждению вызвать меня для представления данных, доказывающих истинность моей оценки хитраго обольстителя»74.

Несмотря на конфискацию, уцелевшие материалы Новоселова разошлись в обеих столицах за баснословные деньги. Председатель думы А. И. Гучков предложил депутатам внести запрос в правительство о незаконности требований к прессе не печатать статьи по поводу Распутина. Предложение было принято абсолютным большинством, против подан один голос. Распутин впервые объединил всю Думу. После запроса Гучкова, в прессе буквально начался обвал публикаций о «старце». Цензура конфисковала номера, издатели с удовольствием платили штрафы, читатели охотились за запрещенными газетами, тиражи росли. Имя Распутина становилось нарицательным. Гучков на этом не остановился. 9 марта 1912 г. он выступил в Думе с речью о драме в верхах: «Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия… а в центре этой драмы загадочная трагикомическая фигура – точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Быть может, изувер сектант, творящий свое темное дело, быть может, проходимец-плут, обделывающий свои темные делишки. Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти? (Голоса слева: целуйте ручки). Вдумайтесь только, кто же хозяйничает в верхах, кто вертит ту ось, которая тащит за собою (Марков 2, с места: это бабьи сплетни) и смену направлений, и смену лиц, падение одних, возвышение других… Но Григорий Распутин не одинок; разве за его спиной не стоит целая банда, пестрая и неожиданная компания, взявшая на откуп и его личность, и его чары?.. Это целое коммерческое предприятие, умело и тонко ведущее свою игру. И перед этой картиной наш долг крикнуть слова предостережения: церковь в опасности и в опасности государство. Ведь никакая революционная и анти-церковная пропаганда в течение ряда лет не могла бы сделать того, что достигается событиями последних дней (голоса: верно)…»75 P.S.: – что делает сама церковь…

После такого выступления царь был взбешен, его единственное желание было всех неугодных, унижающих достоинство его и его семьи, перевешать с А. И. Гучковым и М. В. Родзянко, приготовившие ему доклад о доказанной вине Распутина.

Всю вину за дискредитацию царской фамилии императрица возложила на В. Коковцова. Она просто не могла понять, почему премьер-министр своею властью не может положить конец нападкам на Распутина, издав соответствующий указ от имени царя. Вскоре она утвердилась в мысли, что В. Коковцов либо сам организует нападки на Распутина, либо своим бездействием попустительствует этому, а потому, и в том и в другом случае, является врагом царской семьи. Несмотря на благоприятные экономические показатели страны, в чём была заслуга и нового премьер-министра, в январе 1914 г. В. Коковцов был заменён на глубокого старика И. Горемыкина, которого не уважали ни собственно министры, ни Государственная дума. Но у него было весьма ценное, с точки зрения императорской четы, качество: полное отсутствие собственного мнения и слепое исполнение любых желаний царского двора.

Три последующих года после смерти Столыпина были благоприятными годами в экономическом развитии страны. Если общий сбор зерновых в 1908—1912 гг. в среднем составлял 45.555 млн пудов, то в 1912 г. он достиг 55.805 млн пудов, а в 1913 г. – 56.370 млн пудов. Экспорт зерновых составил в 1912 г. 548,4 млн пудов, в 1913 – 647,8 млн пудов. Расходы из казны по оказанию агрономической помощи и распространению сельскохозяйственного образования резко возрастают: в 1908 г. они составили 5702 тыс. руб., а в 1913 г. уже – 29.055 тыс. руб.

В результате революционных событий 1905 г. отечественная промышленность, попавшая в 1900 г. в полосу мирового финансового кризиса, выходила из экономической депрессии дольше и в некоторых отношениях более острее, чем в развитых европейских странах. Это наглядно отразила статистика акционерного учредительства. В 1908 г. в России было зарегистрировано 123 компании, в 1909 г. – 130, в 1910 г. – 206, в 1911 г. – 277, в 1912 г. – 361, в 1913 г. – 374. Вначале 1914 г. в стране работало около 3 тыс. акционерных компаний с общим капиталом 4538 млн руб. Таких темпов акционерного учредительства в то время не знала ни одна страна в мире.

Курсы дивидендных бумаг отечественных компаний при свободной котировке неизменно показывали рост. В этот предвоенный период возникает прослойка держателей негарантированных правительством ценных бумаг. Появляется новая социальная группа – мелкий акционер. Многие фирмы, улавливая изменения, начинают выпускать на рынок продаж вместо традиционных 250-рублевых акции сравнительно невысокого номинала в 100, 75, 50, 25 и 10 рублей.

Увеличивается стоимость промышленных фондов России. Если в 1908 г. стоимость промышленных сооружений оценивалась в 1610 млн руб., стоимость оборудования в 1283 млн руб., сырья и товаров – 1737 млн руб., то в 1913 г. стоимость сооружений оценивалась в 2185 млн руб., оборудования – 1785 млн руб., товаров – 2558 млн руб.

В 1913 г. доходы страны превышали расходы почти на 400 млн руб. Если расходная часть бюджета в 1900 г. составляла 1459,3 млн руб., то в 1913 году – 3094,2 млн руб. Самыми крупными статьями расхода являлись военные нужды, составляющие до 28% (в 1913 г. военные расходы Германии, Англии и Франции составляли, соответственно, 27,35 и 27 процентов государственных средств).

Расходы Главного управления землеустройства и земледелия (ведавшего реализацией столыпинской земельной программы) в 1911 г. по сравнению с 1900 г. увеличился на 338%, а доля расходов по Министерству народного просвещения в бюджете поднялось с 2,1% в 1900 г. до 14,6 в 1913 г.

Россия уверено превращалась в аграрно-индустриальную страну. В 1913 г. в структуре народного дохода на долю сельского хозяйства приходилось чуть более 50%, все остальное падало на долю промышленности, транспорта, торговли.

Однако при всех достижениях народного хозяйства интеллигенция в той или иной степени смотрела на сам факт существования в России монархии как отягощающий народ в собственном развитии. Служить отечеству были готовы все, но служить царю, этому символу вечному противостояния народа, тем более с омерзительной историей «святого» распутства, у последнего императора убежденных монархистов оставалось все меньше и меньше.

В начале ХХ в. в ходе борьбы за сферы влияния, источники сырья, рынки сбыта, обеспечения собственной безопасности и, наоборот, мирового господства отношения между ведущими европейскими державами достигли своего обострения. Недавно возникшая объединенная Германия все сильнее и явственней влияла на экономическую и политическую ситуацию в Европе, что вызывало неудовольствие и в Лондоне и в Париже. Еще в 1879—1882 гг. тройственный союз объединил Германию, Австро-Венгрию и Италию против Франции и России. В свою очередь в 1891—1893 гг. Франция и Россия подписали между собой союзный договор. Англия до поры не вступала ни в какие блоки, но нарастающие англо-германские противоречия заставили ее пересмотреть свои позиции, оставаться в состоянии «блестящего одиночества» Великобритании становилось все труднее. Мощное наращивание вооружений Германией, в том числе и создание сильного военно-морского флота, делало старое географическое ее преимущество (островной удаленности) призрачным. В 1904 г. преодолев разногласия Англия заключает соглашение с Францией. Это открывало возможность сблизить позиции между Лондоном и Санкт-Петербургом.

В 1906 г. по дипломатическим каналам начал развиваться диалог между Англией и Россией, а 18 августа 1907 г. подписали договор. Англия отказывалась от прав на Тибет (формально находившийся в составе Китая, но фактически состоявший в подчинении англичан, обе страны признали в этом районе суверенитет Китая). Россия отказывалась от притязаний на Афганистан (державы обязались уважать неприкосновенность и независимость этой страны). Были решены разногласия по Персии (северная часть признавалась сферой интересов России, восточная – Великобритании, центральная часть оставалась нейтральной зоной. Одновременно обе страны брали на себя обязательства гарантировать целостность и неприкосновенность Персии). К концу 1907 г. обозначилась коалиция, включающая Францию, Россию и Англию, получившая название «Тройственного союза» («Антанта»). В 1908 г. Россию с официальным визитом посетил английский король Эдуард VII, сын покойной королевы Виктории. Это был первый за всю историю визит английского монарха в Россию, второй визит состоялся лишь в 1994 г., когда Россию посетила королева Елизавета II. Поездка Эдуарда VII долго обсуждалась в Великобритании и реакция на нее была неоднозначной. По мнению великобританцев, Россия находилась «во власти деспотии» и «Его Величеству» не следовало демонстрировать свои симпатии. В конце концов, была изобретена форма визита родственных связей (Мария Фёдоровна приходилась сестрой английской королевы Александры, супруге Эдуарда VII, Александра Фёдоровна была внучкой королевы Виктории, сам Николай II приходился племянником королю Эдуарду VII и двоюродным братом королю Георгу V). Встреча состоялась в Ревеле, на рейде ревельского порта. На землю король и королева так и не ступили, все переговоры происходили на королевской и на царских яхтах.

Заключая соглашения с Францией и Англией, Россия прилагала усилия не стать врагом Германии. Николай II имел постоянную переписку с кайзером Вильгельмом II, личное знакомство с которым состоялось еще тогда, когда русский трон занимал Александр III, а кайзером Германии был Вильгельм I, дед Вильгельма II. Вильгельм II, еще до того, как стать королем Пруссии и императором Германии, пользовался незавидной репутацией среди родственников, которые считали его бездушным сумасбродным и солдафоном, человеком, способным на низость; когда в 1918 г. в Германии свершится революция и кайзер сбежит в Голландию, то на его родине появятся слухи, что он «был психически больным человеком». Несмотря на разницу в возрасте (Николай II был на 9 лет моложе) и разительную несхожесть характеров, все же чем-то они друг другу привлекали, между ними установились доверительные отношения. Здесь интересно проследить взаимосвязь витавшего в воздухе народного мнения: если Вильгельма II немцы считали психически больным человеком, то Николая II русские – умственно неполноценным. Это характеристика представителей своего народа есть не что иное, как отображающая характеристика двух народов самих себя, в чем-то ненормально схожих между собой.

По восшествию на престол Николая II, Германский император стал играть роль «старшего брата». Обращаясь в письмах друг к другу «друг Вилли» и «дорогой Ники», они использовали любой повод для личной встречи, на которых кайзер всегда давал советы, делал оценки, предлагал решения. Его навязчиво-назидательная манера общения раздражала, и Александра Фёдоровна с юности питала неприязнь к своему кузену.

Отстаивая необходимость тесных, дружественных отношений между Германией и Россией Вильгельм II считал, что Россия должна была уничтожить союз с Францией, отказаться от сближения с Англией и обратить свое внимание на Восток, в Азию, откуда Европе как бы угрожала «желтая опасность». Балканскую тему Германский император старался не развивать в переговорах и переписке с царем, зная, что она для России является чрезвычайно острой и больной. В 1905 г. Вильгельму II показалось, что разрушения франко-русского союза близко к достижению. В июне во время свидания в финских шхерах (небольшие, преимущественно скалистые острова) кайзер и царь подписали Бьёркский договор (от названия острова «Бьёрке»). В это время после поражения в русско-японской войне Николай II находился в подавленном состоянии. Внутри страны социальные волнения множились, во внешней политики ситуация также была неблагоприятная. Заключив в 1904 г. соглашение с Англией, Франция не оказала никакой помощи России.

Николаю II нужна была поддержка, которую и предложил Вильгельм II. Когда же с текстом соглашения ознакомились министр иностранных дел В. Н. Ламздорф, а затем премьер С. Ю. Витте, они убедили царя отказаться от договора, т.к. он явно противоречил интересам Франции. В ноябре 1905 г. царь направил Вильгельму II письмо, в котором вносил существенное изменение по 1-ому пункту договора (обязательно прийти на помощь союзнику в случае его войны), т.е. неприменении его в случае войны между Германией и Францией. Германская интрига потерпела неудачу. До Первой мировой войны разговоры о возможности русско-германского союза не стихали, но конкретных попыток заключения предпринято не было.

В 1908 г. Босния и Герцеговина могли выйти из Османского владычества и отойти к Сербии по средству революционного хаоса в Турции, но этому воспрепятствовала Австро-Венгрия. Обессиленная, не находившая нигде поддержки Турция в переговорах с Австро-Венгрией за солидную денежную компенсацию признала состоявшуюся аннексию. Россия после неудачной войны 1905 г. и последующими революционными событиями было не до проблем Балкан, выказав лишь ноты протеста.

Осенью 1912 г. разразился новый кризис на Балканах. К тому времени Турция еще сохраняла владения на Европейском континенте над Албанией, южной частью Болгарии (Фракия), и северными районами Греции (Эпир), Македонией. В октябре 1912 г. Болгария, Греция, Черногория и Сербия, видя ослабление Османской империи и скорую ее гибель, выставили против нее 600 тыс. армию, нанеся ей ряд поражений. Уже в ноябре остатки турецкой армии укрепились в 40 км от Стамбула. Турция запросила мира у бывших балканских вассалов и обратилась с воззванием к европейским странам, которые начали выказывать признаки беспокойства. Россию не устраивало, что Болгария, правящие круги которой были настроены антирусски, завладеют Стамбулом и станут хозяевами черноморских проливов, в жестких формах потребовала от Софии остановить наступление. Австрию и Черногорию не прельщал вариант усиления Сербии и австрийские войска начали концентрироваться на границе. В декабре 1912 г. воюющие стороны заключили перемирие. В Лондоне открылась конференция послов ведущих стран по выработке условий мира. Но в июне 1913 г. на Балканах вспыхнул новый конфликт. Победители в Первой балканской войне не смогли договориться о приемлемым для всех разделе «турецкого наследства». На этот раз была создана коалиция против Болгарии, объединившая Сербию, Грецию, Черногорию, их исторического врага Турцию, а также и Румынию. Они потребовали от прогерманского правительства Болгарии и царя Фердинанда I Кобургского территориальных уступок. В Берлине и в Вене ни о каких уступках и слышать не хотели. Заручившись поддержкой Германии и Австрии 30 июня 1913 г. Болгария на претензии ответила нападением на сербские и греческие позиции. В стороне от военного конфликта не остались другие балканские страны, отчего 29 июля Болгария капитулировала. В Бухаресте был заключен мир, по которому Болгария теряла свои значительные территории.

Несмотря на то, что война за «турецкое наследство» не переросла в общеевропейский конфликт, напряжение на международной арене не проходило. Достигнутое равновесие на Балканах было лишь временной передышкой, так как результат двух войн не устраивал ни самих непосредственных участников, ни их покровителей в Вене, Берлине, Лондоне и Санкт-Петербурге. Наступивший мир был временным, и это понимали все.

В этом конфликте России удалось избежать прямой вовлеченности в балканские дела, выступая лишь в роли уступчивой дипломатии. Александра Фёдоровна прекрасно понимала, что на Балканах Россия встретится с упорством Австрии и Германии, а вслед за настроениями царицы и «Небеса» настаивали на худом мире.

В мае 1913 г. Николай II прибыл в Берлин на свадьбу дочери кайзера принцессы Виктории-Луизы, выходившей замуж за герцога Брауншвейгского. Царь имел переговоры с Вильгельмом II, сказал ему, что Россия готова отказаться от своих претензий на черноморские проливы, сохранив их за Турцией, если Германия удержит Австрию от политики захватов на Балканах. Вильгельм II не дал вразумительного ответа на его предложение, очевидно уверенный в собственных силах и в собственную политику в Европе, – появившееся модное среди интеллигенции и верхов общества мировоззрение эволюционизма вкупе с евгеникой, опираясь на передовую немецкую философию, культуру, экономическую индустриализацию, только и подводила к мысли, что они, немцы, самая передовая, лучшая, часть мира, а соединенные вместе – это супернация, готовая идти к своей цели до конца. Так, к началу 1914 года обозначились контуры двух военно-политических осей: «Берлин – Вена» и «Лондон – Париж – Санкт-Петербург».

Начальник германского генерального штаба генерал Х. К. Мольтке в феврале 1914 года, писал: «Боевая готовность России со времени русско-японской войны сделала совершенно исключительные успехи и находится ныне на никогда еще не достигавшей высоте»76. И в самом деле, к 1914 году Россия в целом находилась в благоприятно устойчивом положении. Экономически страна делала потрясающие успехи, в международной обстановке ее поддерживали такие ведущие державы, как Франция и Великобритания. Армия ее была самой многочисленной в Европе и вооружалась последними техническими новинками. Николай II чувствовал себя вполне уверенно.

Непосредственным поводом к началу войны стали Сараевские события. 28 июня 1914 г. Австро-Венгрия проводила в Боснии и Герцеговине военные маневры. На это представление прибыл наследник Австро-Венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой. В тот же день они оба были убиты в г. Сараево членом националистической организации «Млада Босна», студентом Гаврило Принцип. Убийство эрцгерцога предвещало новым взрывом «балканского котла». «Ну, теперь мы сведем счеты с Сербией!»77 – сказал министр иностранных дел Австро-Венгрии Л. Бертхольд.

Ситуация с покушением на убийство выглядела очень странной. Власти Сербии, получив сведения через агентуру, предупреждала Вену о готовившемся покушении, но австрийские спецслужбы ничего не сделали для его предотвращения. Мало того, по сведениям очевидцев сараевский визит был организован без соблюдения элементарных мер предосторожности. Кортеж перемещался по городу в открытом автомобиле, подробный его маршрут следования был опубликован в местных газетах. Все это не могло не быть на руку заговорщикам, хотя само покушение произошло в случайном месте.

Николай II был возмущен покушением на эрцгерцога, разделял негодование Вены и Берлина (переходящее в радость от появившегося формального повода), но считал, что правительство Сербии не виновато и что Австрия не может использовать эту ситуацию для дальнейших репрессий против нее. Однако почти трехнедельная работа русского Министерства иностранных дел и собственная переписка императора с Германским кайзером не привели к общему компромиссу. Текст ультиматума Сербии был утвержден в Вене еще 6 июля. Однако вручить его решили только 10 июля, после отъезда из Санкт-Петербурга французского президента Р. Пуанкаре, пребывшего в России с официальным визитом на 3 дня, чтобы ни дать возможности Франции и России сразу договориться о совместных действиях. Через час после отбытия Р. Пуанкаре на родину, австро-венгерский посланник в Белграде вручил сербскому правительству ультиматум: закрыть антиавстрийские организации, организовать расследование инцидента 28 июня (Западная Европа жила новым календарем), удалить из армии офицеров (предлогом послужило их участие в антиавстрийской пропаганде), допустить в Сербию австрийских чиновников для расследования обстоятельств убийства эрцгерцога, пропустить на свою территорию австрийские войска. Сербия тотчас обратилась за советом к России как к своей союзнице. Россия советовала частично принять условия ультиматума. Допустить растерзания дружественной страны это значит терять престиж России в мире. На это не мог пойти Николай II еще и по причине того, что эту кощунственную уступку не поймет по большей части в своей массе аппозиционная российская общественность. Сербия приняла все пункты ультиматума, кроме последнего. Это послужило поводом и 15 июля 1914 г. Австрия объявила войну Сербии.

Еще 12 июля Совет министров под председательством Николая II ввел в действие «Положение о подготовительном к войне периоде». Вечером того же дня членам комитета Генштаба было сообщено о решении царя «поддержать Сербию, хотя бы для этого пришлось объявить мобилизацию и начать военные действия, но не ранее перехода австрийскими войсками сербской границы»78. До 15 июля между кабинетами держав шли лихорадочные дипломатические переговоры, которые ничего уже не могли изменить. Франция готовилась к войне одновременно с Россией. Германия и Австро-Венгрия начали подготовку на две недели раньше. Англия привела свой военно-морской флот в состоянии боевой готовности.

16 июля в ответ на бомбардировку Белграда Россия объявила общую мобилизацию. В это время из Сибири от раненного и теперь лечившегося в Тобольске, Распутина приходит телеграмма с грозным предостережением в случае начала войны. Эта телеграмма подействовала на Николая II и приказ о мобилизации был отменен вечером того же дня. Среди министров и в Генеральном штабе началась паника. Царь никого не принимал. Наконец, двоюродный «Грозный» дядя, великий князь Николай Николаевич (внук Николая I), добился аудиенции. Он убедил царя в том, чего тот сам так давно хотел – исправить критическое положение популярности монархии волевым решением, сделать величайший подарок начавшемуся четвертому столетию его династии и всей России. То, что Турция в большой войне выступит против России, было абсолютно ясно. Поэтому предполагалось отобрать у турок столицу древней Византии – Константинополь, завладеть контролем над проливами, сделать Чёрное море внутренним русским. Из всего этого следовало, что на развалинах поверженной мусульманской империи Россия должна была стать объединителем всего православного мира. 17 июля Николая II принял министра иностранных дел С. Д. Сазонова и подтвердил согласие на общую мобилизацию. Узнав об этом, Германия в ультимативной форме 19 июля потребовала от России «отмены нашей мобилизации и ждет ответа через 12 часов»79. По истечению срока ультиматума, вечером того же дня, Германия объявила войну России. Ночью пришла телеграмма «…от императора Вильгельма: он еще раз (уже сам, объявив нам войну) взывал к миролюбию Государя, прося о прекращении военных действий. Ответа ему не последовало»80, описал события, со слов Николая II, вел кн. Константин Константинович. Во главе армии был поставлен хорошо известный в войсках и пользующийся авторитетом в среде офицерства Николай Николаевич. В 1895—1905 гг. он состоял генерал инспектором кавалерии, 1905—1908 гг. возглавлял Совет обороны, а затем стал командующим войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа.

Объявив 19 июля войну России, на следующий день Германия оккупировала Люксембург и 21 июля объявила войну Франции. 22 июля германская армия начала крупномасштабные военные действия, вторглась в Бельгию, нейтралитет которой германский канцлер Бетман-Гольвег назвал «клочком бумаги». В этот же день Великобритания объявила войну Германии, вслед за тем войну рейху объявили английские доминионы: Австралия, Новая Зеландия, Канада, Южно-Африканский союз. Спустя два дня в России было объявлено о том, что отныне она находится в состоянии войны с Австро-Венгрией. 11 августа на стороне Антанты в войну вступила Япония. Началась Первая мировая война между двумя коалиционными державами: Центральными – Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария и Антантой – Россия, Франция, Великобритания, Сербия, Япония, Италия, США, позднее Румыния и др.; всего 34 государства. 18 августа столица России Санкт-Петербург сменил свое название на Петроград, вместе с тем было потеряно основное смысловое и духовное его содержание.

Война началась исходя из двух факторов, с одной стороны, из-за неприемлемых условий со стороны Германии по отношению к России отказаться от балканского покровительства, с другой, Россия принимала вызов как возможный реванш за прежние поражения в военной политики. Все шло своим обычным чередом – гибнущая династия империи должна была пойти на большую авантюру для своего спасения. В свою очередь Германский кайзер, с мировыми амбициями, искал славы, а огромная страна с мощной индустрией были даны ему как козырная карта в руки – будь смелей и действуй! – говорил ему внутренний голос и было лишь преломленным отражением витавших настроений атмосферы немецкого общества – мы, германцы, создали европейскую цивилизацию, мы – передовая часть всего мира, и теперь в соединении кто может угрожать нам, нашей культуре, цивилизованности?

Между 5 и 8 сентября великий князь Николай Михайлович в своем дневнике сделал интересную запись: «Очевидно, выбор Николая Николаевича верховным главнокомандующим признается уже неудачным, а самому взять бразды сложного управления армиями признается еще несвоевременным. Вот когда побьют, да мы отступим, тогда можно будет попробовать! Едва-ли я очень далек от истины. Поживем – увидим»81. Таким образом, Николай II уже изначально делал ставку на то, чтобы лично самому быть победителем в войне и объединителем православного мира. Борьба с кайзером принимала оборот личной династической борьбы Николая II с внутренней оппозицией.

Первая мировая война стала нести характер войны технического прогресса противоположных блоков и применения химического оружия (запрещенное Конвенцией ООН в 1993 г. и вступившее в силу в 1997 г.)

Общая численность боевых частей в августе 1914 г. составляла: в России около 2500 млн, во Франции – 2689 млн, в Англии – 567 тыс., в Германии – 2147 млн, в Австро-Венгрии – 1412 млн. На вооружении стран Антанты находились около 14 тыс. артиллерийских орудий, 412 самолетов, а у центральных держав – 14 тыс. орудий и 232 самолета.

В отличие от немецкой стороны генерал от кавалерии А. А. Брусилов так охарактеризовал состояние русской армии накануне Первой мировой войны: «В общем, нужно признаться, что по сравнению с нашими врагами мы технически были значительно отсталыми, и, конечно, недостаток технических средств мог восполняться только лишним проливанием крови, что, как будет видно, имело свои весьма дурные последствия¹… Мы выступили с удовлетворительно обученной армией. Корпус офицеров страдал многими недостатками… и к началу войны мы не могли похвастаться действительно отборным начальствующим составом²»82.

С первых дней войны печать заговорила о единстве нации перед лицом врага. «Сейчас нет в России ни правых, ни левых, ни правительства, ни общества, а есть единый русский народ»83 – писал орган московских деловых кругов «Утро России», выражавших общее настроение. «Не только в Петрограде, но и всюду по России настроение великолепное, общий подъем духа, уверенность в победе; война с немцами популярна, и это – одна из причин таких восторженных чувств не только общества, но и народных масс. Надолго ли хватит такое настроение, это другой вопрос»84 – записал в своем дневнике вел. кн. Николай Михайлович.

Однако патриотический дул был не абсолютен. «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей Восточной Европе) штукой…»85 – считал лидер большевистской партии В. И. Ленин. «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск», Ленин выдвинул лозунг превращения «империалистической войны в гражданскую войну»86. Но подобное заявление мало кто слушал.

Свою лепту в борьбе с врагом решили внести и члены царской семьи. Императрица Александра Фёдоровна организовала особый эвакуационный пункт, куда входило 85 лазаретов для раненных воинов в Царском Селе, Павловске, Саблине и других местах. Многие из лазаретов были сооружены на собственные средства императрицы. Ее старшие дочери возглавляли комитет помощи солдатским семьям (Ольга) и беженский комитет (Татьяна). Пройдя курс обучения и сдав экзамены, императрица с дочерями поступили рядовыми хирургическими сестрами в лазарет при Дворцовом госпитале, перевязывать и ухаживать за больными и раненными. Кроме того это отражало их стремление сблизиться с простым народом, которого, однако больше интересовало откуда у императрицы средства на постройку этих лазаретов.

Вернувшись в конце августа в Петроград, Распутин обнаружил, что фактически угодил в опалу из-за своих антивоенных настроений. Сам Николай II уже жил светом будущей свободы. Добившись высочайшей аудиенции, Распутин пытался еще раз убедить царя в необходимости прекратить войну: «Я никогда ни до, ни после не видела отца таким, – вспоминает присутствовавшая при этом разговоре дочь Распутина, Матрена. / – Отец умолял Николая поверить, что не ищет собственной корысти, возражая против бесполезной войны. Более того, именно из-за этих взглядов отца недоброжелатели легко настраивали царя против него. Но не это заботит. В войне гибнут русские люди, и когда она закончится, даже победа обернется поражением. Госпиталя переполняются раненными и больными; озлобленные, искалеченные, они наводнят деревни, города. Их недовольство нечем будет удовлетворить…»87 Когда Распутин закончил, Николай II с явным нетерпением в голосе произнес: «Есть время слушать и время что-то делать. Нам представилась великая возможность спасти империю и доброе имя Романовых. Ты верно служишь нам, мы это знаем. Но чего же еще ты от нас хочешь? Стать царем?»88 Такое обращение ошеломило Распутина. Последняя фраза Николая II к Распутину звучала так: «Я вынужден просить тебя не осуждать публично мои начинания»89. Его отлучили от двора и лишили автомобиля. Это было душевной катастрофой, Распутин вновь вступил в период «темной ночи души», непробудного пьянства.

Доводы Распутина о трагичности развязывания войны основывались не на пустом месте. Внутреннее состояние России в это время напоминало пороховую бочку. Ни в одной стране Европы не было столь резкого контраста между беззаботной жизнью аристократии и бесцветным существованием огромных масс простого народа, что вызывало социальную напряженность. Рабочие были настроены против предпринимателей, крестьяне – против помещиков и новых сельских богачей. Интеллигенция поддерживала любое оппозиционное движение, стремясь к демократизации общественного устройства по европейскому образцу. Большие волнения уже были в 1912 г., когда произошел расстрел рабочих на Ленских золотых приисках. В 1913 г. Романовы с блеском отмечали свое трехсотлетие, а в это время около 700 тыс. рабочих приняли участие в забастовках. К июню 1914 г. число бастующих возросло до полутора миллиона человек. Наиболее дальновидные российские политики – С. Витте, Н. Дурново и др. предупреждали царя, что при таком социальном напряжении в обществе надвигающаяся новая война, притом столь масштабного характера, может обернуться для России катастрофой. Но Николай II верил в свою мессианскую звезду, был убежден, что победа должна была поднять патриотический дух в народе и коренным образом изменить ситуацию отношения к монарху и династии в целом.

Главное действие боевых операций разворачивались на двух фронтах – Западном, в Бельгии и Франции, и Восточном, против России. Восточный фронт, в свою очередь, был разделен на Северо-Западный, от Восточной Пруссии до Буга, и Юго-Западный, от русско-австрийской границы до Пруста. Германия понимала трудность ведения войны на два фронта, поэтому предполагала быстро справиться с Францией на западе, после чего перекинуть войска на восток против России. Однако активные действия русских войск с первых дней войны сорвали планы германского генерального штаба. Наступления русских войск в Восточной Пруссии вынудило Германию снять часть войск с Западного фронта. В августе-сентябре Россия нанесла поражение австро-венгерским войскам в Галиции90.

«Николай упивался народной любовью, не понимая, что не его личная популярность, а военная лихорадка покончила с внутриполитическими неурядицами. Он был совершенно убежден в правильности своей позиции. / Насколько я помню, то был единственный период, когда царь по-настоящему холодно относился к отцу. / Николай даже был горд, что проявляет, наконец, решительность. / …Николай был опьянен даже не столько победами на фронте, сколько самим собой в образе воителя, исполненного силы»91 – из воспоминаний Матрены.

После поражения австрийцев к ним на помощь подошли германские силы, которые совместными действиями оттеснили русскую армию. Вскоре становилось ясно, что первоначальное предположение о скором окончании войны останется лишь мечтами. В конце 1914 -начале 1915 г. русские войска нанесли поражение турецким войскам в Закавказье. В конце весны начале лета силы Центральных держав, ведя стратегическую оборону на Западном фронте, вынудили русские войска оставить Галицию, Польшу, часть Прибалтики, нанесли поражение Сербии. Это случилось по причине отсутствия в русских войсках тяжелой артиллерии и несвоевременного обеспечения боеприпасами. Ставка Главнокомандующего в августе была перенесена из Баранович в Могилев. События лета 1915 г. походили на военную катастрофу92. Общественные деятели всех политических направлений требовали назвать конкретного виновного. Им стал военный министр В. А. Сухомлинов, занимавший пост с 1909 г. и неоднократно заверявший общественность и царя, что русская армия готова к любым испытаниям. Министр был отрешен от должности 13 июня 1915 г., и по его делу началось следствие. В середине июня царь провел в Ставке серию совещаний с генералитетом и министрами, пришел к заключению, что необходимо обновить высшую администрацию. В отставку были уволены несколько министров, настроенных против Распутина и Горемыкина: министр юстиции И. Г. Щеглов, министр внутренних дел Н. А. Маклаков и обер-прокурор Синода В. К. Саблер.

Русскую зарисовку этого времени сделал американский социалист* журналист Д. Рид, побывавший в Петрограде и Москве в 1915 г., в очерке «Лицо России». «Русские, мне кажется, не так патриотичны, как другие народы. Царское правительство – бюрократия – не внушает массам доверия, оно как бы другая нация, сидящая на шее русского народа. Как общее правило, они не знают, как выглядит их флаг, а если и знают, то он не символизирует для них Россию. И русский национальный гимн, это – гимн, полумистическая большая песнь, но никто не чувствует необходимости встать и снять шапку, когда его исполняют. Что касается населения, то в нем нет империалистических чувств, они не хотят сделать Россию большой страной путем захвата и, пожалуй, не замечают существования остального мира за пределами своей родины. Поэтому-то русские и дерутся так плохо при захвате неприятельской страны» – намекает автор на 1905 г. – «Но раз только неприятель появляется на русской земле, они хорошо дерутся, защищаясь¹». У проживающих в Петрограде «совершенно нет определенного времени для пробуждения и сна или для обеда, и нет там раз навсегда установленного способа убивать или любить. Большинством людей романы Достоевского читаются как хроника сумасшедшего дома, но это, мне кажется, потому, что русские не стеснены теми традициями и условностями, которые управляют общественным поведением остального мира²». Другими словами, русские не стеснены никакими нравственными нормами, имея привязанность ко всему нравственно падшему. «А в Петрограде мы знали некоторых людей, которые принимали гостей от одиннадцати часов вечера и до рассвета. Затем они ложились спать и не вставали до вечера. За три года они не видели солнечного света, кроме летних белых ночей. Много интересных типов прошло перед нами. Среди них старик-еврей, на несколько лет купивший у полиции право жительства, который поведал нам, что написал историю русской политической мысли в пяти томах. Четыре тома были отпечатаны, но все они регулярно конфисковались после выхода, теперь он выпускает пятый. Он всегда грамотно рассуждал на политические темы, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть в окно – не прислушивается ли какой-нибудь полицейский, так как он был уже однажды в тюрьме за произнесенное слово «социализм». Перед тем, как начинать говорить, он отводил нас обычно в угол и шепотом условливался, что, когда он будет произносить «маргаритка», это будет означать «социализм», а когда будет говорить «мак», это значит «революция». И тогда он проступал, меряя большими шагами комнату и выкрикивая всякие разрушительная теории. / …Помню, как на перроне станции, где останавливался наш поезд, я увидел арестованных. Они толпились на путях: два или три молодых «мужика» с тупыми лицами и остриженными волосами, полуслепой с горбинкой старик, похожий на еврея, и несколько женщин, одна почти девочка, с ребенком на руках. Вокруг них кольцо полицейских с обнаженными шашками.

– Куда их гонят? – спросил я кондуктора.

– В Сибирь, – прошептал он.

– За что?

– Не задавайте вопросов, – нервно отозвался он. – Если вы задаете в России такие вопросы – с вами случиться то же самое.

В Петрограде было несколько нелепых военных распоряжений. Если вы говорите по-немецки по телефону, вы облагаетесь штрафом в три тысячи рублей, а если кто-нибудь замечал, как вы разговариваете по-немецки на улице, то наказанием была Сибирь. / …Однако, несмотря на это, факт остается фактом – любой немец с деньгами мог жить, сколько ему угодно, в Петрограде или в Москве и проявлять свой патриотизм, как ему вздумается³. / …В России есть четыре вида тайной полиции, и главная задача ее заключается в наблюдении за регулярной полицией и в том, чтобы шпионить друг за другом, кроме того есть еще дворники, исполняющие обязанности консьержа, которые все состоят на правительственной секретной службе. Во времена, подобные, например, нынешнем, достаточно простого подозрения, чтобы попасть под военный суд и быть сосланным в Сибирь, если только вы не пользуетесь влиянием⁴. / …Из России невозможно выехать без «заграничной визы»… но, несмотря на это, за тридцатипятирублевую взятку мы достали заграничные визы и сели в поезд, шедший к румынской границе⁵. /

…В нашем отеле в Петрограде жила коренастая, здоровая, похожая на эскимоску женщина с жесткими волосами, подрезанными как лохматая грива шотландского пони. Звали ее княгиня N. Перед вечером она обычно приходила в чайную комнату, выбирала по своему вкусу мужчину и помахивала своим огромным дверным ключом, просто и откровенно приглашала его к себе. Русских это не коробило, но отель был полон американскими коммерсантами и их женами, и они обратились к управляющему по поводу этого неприличия. Управляющий приказал княгине выехать из отеля. Она отказалась. И вот, в истинно русском духе, однажды, когда ее не было дома, он взял и вытащил из ее комнаты постель и остальные ее вещи. Вернувшись в гостиницу, она несколько часов бегала из конца в конец по коридору, обзывая его всевозможными именами, которые только можно придумать. Затем она ушла. Через пятнадцать минут подкатил на автомобиле чиновник тайной полиции, обрушился на управляющего и довел до его сведения, что если он еще хоть один раз побеспокоит эту женщину, то попадет в Сибирь. Княгиня оказалась агентом охранки…⁶»93

К середине 1915 г. «старец» вновь имел прежнее влияние в царской семье. Этому способствовало тяжелое положение на фронтах и чудесное излечение Распутиным приближенной к семье фрейлины Александры Фёдоровны А. А. Вырубовой, попавшей в железнодорожную катастрофу. Впрочем, отношение Александры Фёдоровны к нему никогда не менялось, некоторым колебаниям настроения подвергся один раз лишь Николай II.

Когда императора упрекали в том, что его дружба с Распутиным гибельна для династии, царь немедленно возражал: «Вот, посмотрите… Когда у меня забота, сомнение, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели»94. В этих условиях любое направление против «старца» приобретал обратный процесс: «Вот сказала Мама: „Чем боле тебя ругают, тем ты мне дороже…“ – „А почему такое?“ – спрашиваю у Ей… „А потому, – говорит, – што я понимаю, што все худое ты оставляешь там, чтобы ко мне притти очищенным… И я тебя жалею за те муки, што ты от людей принимаешь для меня… и еще ты мне оттого дороже!..“»95

Распутин и Александра Фёдоровна все яснее предчувствовали неминуемость надвигающейся катастрофы, притом в любом случае – победит ли Россия или потерпит поражение, неизбежно кровавое судорожное продолжение, означающее конец существующего режима: общественность была абсолютно убеждена в том, что все несчастья войны – «по вине правительства», а все фронтовые удачи – «вопреки» ему. Единственно, что могло в этой ситуации предотвратить трагический финал династии, так только сепаратный мир, не являющийся по своей сути «ни победой, ни поражением». В «Дневнике Распутина» содержится пересказ его обращения к царице: «…самый страшный враг – война. Потому, ежели все по-хорошему будет, все на своем месте, то никакой чужой, охотник в тот лес не заберется, а так двери открыты! Открыты двери! Вот. Теперь, как же уберечь гнездо? А вот как? Говорит Папа: «Не хочу позорного мира, будем воевать до победы!» А победа там тр… Он, как бык, в одну сторону: «Воевать до победы», а Вильгельм с другой. / Взять бы их, да спустить. Хоть глотку друг дружке перегрызите: не жаль! А то вишь! Воевать до победы! / А победу пущай достают солдаты. А кресты и награды енералам. Ловко! Добро, солдат еще не очухался. А очухается, – тогда што? а посему… Шепни ему, што ждать «победы» – значит терять все. Сгорит и лба не перекрестит…«»96

Когда династия в лице Александры Фёдоровны и Распутина искала сомнительные выходы из сложившейся ситуации, в обществе все отчетливее проявлялась патриотическая истерика, принимавшая форму национального психоза. «Анализ этого периода времени приводит к выводу, что массовый психоз проявился во внедрении убеждения о необходимости сломать и уничтожить нечто, тяготившее людей и не дававшее им жить»97 – из сочинений В. Н. Воейкова.

Смена министров не успокоила общественных деятелей. Теперь они выступали за создание ответственного перед Думой министерства. В августе несколько думских и около думских групп объединились в «Прогрессивный блок», центром которого стала партия кадетов. Объединение выступало за скорейшее проведение в стране либеральных реформ, главное требованием стало создание «кабинета общественного доверия».

Пораженческая ситуация страны привела к волне недовольства. Критическая оценка и суждения о положении дел сделались общепринятыми. Эти разговоры подогревали не только собственные военные неудачи и усугубившиеся экономические трудности: нехватка сырья и энергии, свертывание производства в ряде отраслей, инфляция, расстройство транспорта, но и слухи «о предателях, окопавшихся наверху».

Зловещая тень «распутного старца» теперь стояла во главе «засилья темных сил», как бы стремившихся к поражению России, сразу стала главной мишенью всех оппозиционеров. На этот раз его уличили не только в любовной связи с царицей и ее дочерями, но также в назначении непопулярных министров, в контактах с якобы германофильски настроенными банкирами и даже в совместном с Александрой Фёдоровной шпионаже в пользу кайзера.

В конце лета 1915 г. докладную записку на имя царя о проделках Распутина представил товарищ министра внутренних дел В. Ф. Джунковский. Слух о пьяном дебоше, устроенным Распутиным в марте 1915 г. в подмосковном ресторане «Яр» разошелся по всей стране. Александра Фёдоровна убедила царя в том, что факты, приводимые В. Ф. Джунковским, либо сфабрикованы, либо намерено искажены. «В виду установленных фактов, царь, царица и г-жа Вырубова пришли сообща к заключению, что адские силы расставили их святому другу страшную ловушку и что „божий человек“ не отделался бы так дешево без божьей помощи»98. После ознакомления с запиской царь написал Министру внутренних дел: «Настаиваю на немедленном отчислении генерала Джунковского»99. Отставка последовала 15 августа.

Николай II ни о каком сепаратном мире слышать не хотел и наоборот считал, что подошел удобный момент, когда следовало взять в свои руки знамя борьбы с яростными силами оппозиции. 23 августа 1915 г. был опубликован приказ по армии и фронту, в котором говорилось: «Сего числа я принял на СЕБЯ предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий…»100 Николай II возглавил армию, надеясь закончить ее победоносно и предпосылки к этому были, не хватало оперативности, слаженности действий и четкого снабжения войск всем необходимым. И напрасны были предупреждения здравомыслящих людей о том, что все последующие поражения и потери русской армии теперь еще в большей степени будут возложены на голову императора, что нельзя осуществлять контроль над страной, находясь за сотни верст от столицы и центральных правительственных учреждений, ибо это чревато полным развалом государственного управления, Николай II верил в свою миссию личной победой восстановить престиж династии, ее духовную составляющую.

Такому поступку способствовали и настроения Александры Фёдоровны. Она всерьез беспокоилась, что волевой Николай Николаевич забирает в свои руки все больше и больше власти, установив постоянные контакты с лидерами думских фракций, что он даже стал влиять на отставку и назначение министров.

Распутин, в свою очередь, также играл на сокровенных струнах ее души. Он сумел убедить ее в том, что если великий князь и дальше останется на своем посту, то это принесет непоправимый вред самодержавию и приведет к потере трона: царем станет не Алексей, а Николай III Николаевич. На самом деле Распутин видя, что дядя царя приобретает все больше и больше поддержки, испугался великого князя относящегося к нему отрицательно и постарался побыстрее от него избавиться.

Думское большинство и большая часть членов кабинета расценило увольнение антираспутинского Николая Николаевича как симптомом «шпионской» распутинской партии. В «военную звезду» невезучего императора никто не верил. Но произведенные им кадровые перемены воспринимались обществом не как исчерпывающий компромисс между властью и обществом, но как сигнал к общей смене внутриполитического курса, к прогерманизму, т.е. сепаратному миру.

Николай II возглавил верховное командование, а двоюродного дядю отправил подальше, он сменил на посту Наместника на Кавказе престарелого графа И. И. Воронцова-Дашкова. На Кавказе Николай Николаевич попытался поставить под свой контроль Кавказскую армию, но все равно руководство ею осталось в руках генерала Ю. Юденича, а на великого князя возложена была, в основном, руководство тылом и администрацией.

Уинстон Черчилль, занимавший в годы Первой мировой войны посты морского министра и министра военного снабжения, позже запишет: «Мало эпизодов Великой Войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 г. Это был последний славный вклад Царя и русского народа в дело победы… К лету 1916 г. Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в 1915 г. пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле – организовать, вооружить, снабдить – 60 армейских корпусов, вместо тех 35, с которыми она начала войну»101.

С сентября 1915 г. русская армия уже больше не отступала, а в 1916 г. на театре военный действий произошел коренной перелом событий в пользу Антанты. Такой ситуации способствовало многократное увеличение снабжения войск отечественным вооружением, а кроме того, правительство осуществляло большие закупки различных видов вооружений за границей, начавшие регулярно поступать в Россию со второй половины 1915 г.

После тяжелых боев в октябре 1915 г. фронт остановился на линии Рига – Двинск – Поставы – Сморгонь – Барановичи – Пинск – Дубно. От России были отторгнуты Польша, часть Прибалтики, Западной Белоруссии и Украины.

В 1916 г. Германия направила свой основной удар против Франции, но после провала попытки германских войск прорвать оборону союзников в районе Вердена (Франция) стратегическая инициатива перешла к Антанте. Кроме того, тяжелое поражение, нанесенное австро-германским войскам в мае – июле 1916 г. в Галиции, армией генерала А. Брусилова, предопределило развал главного союзника Германии – Австро-Венгрии. 27 августа 1916 г. под влиянием успехов Антанты в войну на ее сторону вступила Румыния, однако ее войска действовали неудачно и в конце 1916 г. были разгромлены. На Кавказском театре военных действий инициатива продолжала сохраняться за русской армией, занявшей в 1916 г. Эрзурум и Трапезунд. Стратегическая инициатива перешла в руки Антанты, Германия оказалась в безвыходном положении, понимая, что теперь помочь ей может только чудо.

Для дальнейшего повествования следует вернуться на некоторое время назад и более подробно рассмотреть внутреннюю платформу всех внешних проявлений в русской среде.

Чувствуя давнее падение популярности монархизма в России, как среди чиновничества, боярства, так и простого люда, в высших кругах появилась идея о простом мужике, готовый жизнью пострадать за свое государя и, конечно, минуя тягостное посредничество между ними, в действительности всегда корыстную русскую служебную лестницу, получить напрямую нужную информацию и даже советы по управлению государством Романовской династии, для успокоения общества и укрепления своего авторитета. Этот взгляд поддерживали все политические круги как оппозиционные, так и лояльные. Единственное, что семья постаралась добавить от себя в эту идею, так это свое религиозное мировоззрение, дух необыкновенности, мистицизма, пронизывающий тогда в России весь народ.

«Все наши „властители дум“, столь часто ссорившиеся друг с другом и отрицавшие порой друг друга – Толстой, Достоевский, Тургенев, – все направления русской философской мысли сходились на этой идее: только простой народ, нищий, голодный, неграмотный и забитый, владеет некой сокровенной истинной. Только там, во тьме нищих изб, остался истинный дух Христа, сохраненный постоянным страданием. Только у него, у простого народа, и следует учиться христианской жизни»102 – подмечает идею того времени Э. С. Радзинский.

Знакомясь с историями жизни православных святых старцев, которые были исполнены множеством необыкновенностей, чудес, царская семья хотела отыскать подобную личность, на которой лежала бы «рука Божья», мудрого старца, могущего поддержать их семью, больного сына-царевича, их правление. Но повстречавшись со многими религиозными и мистическими людьми оставались пока в неопределенном выборе, не устраивающие скучностью рассуждений и несбыточностью их предсказаний. Так через близких к семье Черногорских принцесс во дворе появились: Дмитрий Ознобишин-Митя, ходивший целый год босиком, в монашеской рясе и длинными волосами, имеющий дар ясновидения; «Матрена-босоножка» – одетая в рубище босая женщина; оккультист француз месье Филипп; прославленный епископ, мистик, аскет, отшельник Феофан, который затем привел во дворец Г. Распутина; суровый Иоанн Кронштадтский, имеющий дар исцеления.

Встреча с Григорием Распутиным сразу оставила на царской чете яркое впечатление Божественного человека, посланного им свыше в трудную минуту. Этой встрече уже предшествовала другая семейная привязанность к чудотворцу месье Филиппа из Парижа, который, прикрываясь Святым Писанием, использовал всю мощь своих гипнотических чар, умело снимал постоянную тревогу Александры Фёдоровны и, наконец-то при нем произошло рождение долгожданного мальчика. Уехав в Париж, где вскоре умер, он обещал вернуться. Встреча с Г. Распутиным, вероятно, и была истолкована семьей как возвращение Филиппа к ним в ином облике.

«Пили чай с Милицей и Станом. Познакомились с человеком Божьим – Григорием из Тобольской губернии…»103 – записал 1 ноября 1905 г. Николай II в своем дневнике.

Григорий Ефимович Распутин (1872—1916) – человек своего народа, впитавший в себя все стороны русского духовного мировоззрения. На момент знакомства с царской семьей был молодым человеком 36 лет, скрывающий за образовавшимися морщинами и большой бородой свой настоящий возраст. В некотором умении языческого заговора и гипноза, за чудесами и в погоне за издавна модным в России религиозным явлением старчества и юродства, православным подвижничеством, представлялся святым прозорливцем, старцем-подвижником, был уроженцем Покровской слободы Тюменского уезда Тобольской губернии, семьи крестьянина, в то время за не редкостью пьющего главы семейства.

Никоновская реформа ничего существенного в религиозной мысли русского сознания не породила, но, благодаря открытому расколу церкви, с последующими гонениями, показала народу, в общем-то, несостоятельность, неоднозначность церковного учения, пример возможности иного отношения, взгляда на утверждающее властью церковный порядок. Фактически не грамотный народ и так плохо разбирающийся в религиозных догматах, стал смело выдумывать свои религиозные сказки-небылицы, все более смешивая и подменяя христианство языческими культами и влиянию совсем иных религий, что было в глубинке страны явленно без достаточного сильного противодействия церкви, лишь репрессивными методами со стороны власти, заставлявшие нововерующих уходить в подполье, создавая и цементируя там, с внешней атрибутикой христианства, фактически новые религии, на базе своего духовного невежества.

Именно в среде такой местности и родился Г. Распутин. Имея религиозные переживания и тягу к таинственности, он стал духовным странником, вследствие чего общался со всеми религиозными мировоззрениями российской глубинки. С. Л. Фирсов отмечает: «Вероятно предположить, что в течение многолетних странствий, посещая монастыри и скиты, Григорий Распутин общался не только с традиционно православными, но и с различными религиозными вольнодумцами, в том числе и с христоверами»104. Следует отметить, что тогда такие религиозные течения, как скопцы, духоборы, молокане, бегуны и др., образовавшиеся в XVIII—XIX вв., со временем теряли мощь и постепенно сходили на нет, хлысты же оставались наиболее устойчивой массовой организацией. Соратник Ленина Бонч-Бруевич писал о хлыстах: «Хлыстовская тайная народная организация, охватившая огромные массы деревень и хуторов юга и средней части России, распространяется все сильней и сильней. / Эта секта наиболее воинственная по своим воззрениям, наиболее сплоченная и организованная…»105

Смысл учения хлыстов, как ранее повествовалось, что все старые учения ложь и, чтобы спастись, нужно новое откровение от Духа Святого, с которым они входили в контакт при помощи различных физиологических и психических упражнений. Так, в их новом откровении Святого Духа Христос постоянно перевоплощается, наподобие восточных религий. Общая мораль хлыстов подразумевает, что каждый мужчина может быть Христом, каждая женщина – Богородицей. Нужно только смочь достигнуть этого состояния святости путем отречения от мирских желаний, т.е. путем аскетизма. Само по себе и православная церковь проповедует нечто то же самое, как смирение, кротость и отречение от мирских страстей. Высшая духовная ступень в православии является некое мистическое состояние, как целительство, прозорливость, юродство, позволявшее себе преступление любых нравственных граней, как бы для отречения, для высмеивания людских пороков, представляющееся духовным подвижничеством. Эти люди уже при жизни в народе имеют ранг неофициальных святых и пользуются уважением общества. Поэтому, как ни странно, официальная церковь и различные секты, как, например, та же Хлысты, внутренне очень похожи друг на друга.

В мистической России сектальное проявление вольнодумства закономерно пошло в сторону усиления мистического воздействия. На этом фоне интересно, что множество сект и учений объединяет одна мысль, идея, которая фундаментом лежит в православии – это необходимость для спасения личной святости, добытая путем собственных ограничений, вплоть до истязания тела. Между ними разница лишь в оценке уровня самодостижения. Если церковь подходит к человеку умеренно, понимая невозможность требовать максимума, то секта утверждает, что любой может всего добиться. Если в церкви максимум – это святость, то в секте святость сопоставима с Христом. Если в церкви мысленно обращаются за помощью к святому, то в секте – к наиболее приближенному к «Небесам» учителю. Если в церкви доктрина аскетизма ограничивается разумными рамками для простого обывателя, то в секте максимум поощряется. Таким образом, видно, что любая секта является продолжением, т.е. пиковой точкой в отношении внутреннего смысла православной церкви (и, конечно, старообрядчества), где через подвижничество любой человек может достигнуть всего сам без помощи Бога, когда в православии это только внегласно подразумевается в почитании святых, юродивых и институтом монашества, причем, где сектантский максимум (юродство) порой не то, что отрицается, а даже приветствуется…

Первое проявление необычности Распутина относится к периоду раннего детства, когда он являлся деревенским ветеринаром – чудотворцем и лечил «внушением» заболевшую скотину. «И понял я, что во мне сила большая. Что в силе той – я не властен. Укрыть ее я не смог…»106 – повествует Г. Распутин. Когда Григорий стал подрастать, в нем довольно сильно проявились отрицательные черты его характера. Односельчанин описывает его как «буйного, наглого, с разгульной натурой», который «дрался не только с посторонними, но и с родителями»107. Вместе с тем мысль о Боге не покидала Распутина. Однажды, его застали на месте кражи, и один односельчанин сильно ударил его подвернувшимся колом, после чего «сделался он каким-то странным и глуповатым»108. Это состояние Распутин впоследствии назовет «радостью смирения, радостью страдания поношения», а «поношение – душе радость»109 – скажет он через много лет одной из своих знакомой. После сильного избиения Григорий меняется, становиться кротким, женится, появляются дети, начинает ходить по святым местам. Однажды, во сне ему явился св. Симеон Верхотурский, который дал духовное поручение: «Григорий! Иди, странствуй и спасай людей»110. Через некоторое время произошла еще одна история: «Как-то, – рассказывает Распутин, – заночевал в комнате, где была икона Божьей Матери… посреди ночи проснулся и вижу, что она плачет: „Григорий, я плачу о грехах людских. Иди, странствуй и очищай людей от грехов“»111. Так Г. Распутин становиться новой личностью, посланником свыше, для очищения и спасения людей в облике одной из сторон юродства-странничества. Р. Месси пишет, что русская история помнит целые армии нищих странников: «Испокон веков по русским просторам, от села к селу, от монастыря к монастырю бродили толпы нищих паломников, которые питались подаянием крестьян и монахов. Среди них были юродивые, летом и зимой, надев вериги, ходившие босиком. Одни проповедовали, о других шла слава, как об исцелителях. Если церковным властям становилось известно, что они проповедуют еретические учения, таких проповедников сажали в тюрьмы. Подчас, из-за их бедности и готовности к самопожертвованию, верующие относились к старцам с большим благоговением, чем к местным священнослужителям»112.

Г. Распутин с детства обладал плохой памятью, трудно сосредотачивался на чем-либо, вел себя суетливо, перескакивал с темы на тему. Однажды, уж, будучи в Санкт-Петербурге, епископ Гермоген завел речь о возможной подготовке его к рукоположению. Г. Распутин передает: «Я ему тогда же сказал, что об этом мне не надо и мечтать… Священнику надо много учиться… Много сосредоточенно думать… А я не могу… У меня мысли, что птицы небесные, скачут, и я часто не могу совладать с ними…»113 В то же время современников поражало, что Распутин мог апеллировать Священным Писанием, а так же свободно толковать Библию и, как передает С. П. Белецкий, занимавший пост директора департамента полиции, «любил вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики»114.

В обществе Г. Распутин выступал как своеобразный пророк. В 1893 г. когда произошло его «духовное просветление», он вдруг перестал говорить обыденным языком и начал «изрекать» (конечно, потому что это было таинственно и сверхмодно). Обыкновенно это были фразы из Писания, не связанные друг с другом, в которые вкраплялись собственные мысли. Его близкая знакомая Е. Джанумова повествует, что Распутин «разговаривал, перескакивая с одной темы на другую… Какой-нибудь эпизод из жизни, потом духовное изречение, не имеющее никакого отношения к предыдущему, и вдруг вопросы к кому-нибудь из присутствующих… Потом неожиданно уставится и скажет: „Знаю, о чем ты думаешь, милой“»115 В. Шаховской передает: «Ни одной фразой он никогда не произносил ясной и понятной. Всегда отсутствовали либо подлежащее, либо сказуемое, либо и то и другое. Поэтому точно передать его речь абсолютно невозможно, а записанная дословно она не может быть понята»116. Но Распутин сам поясняет подмеченную им народную сторону вожделения от недопонимания, «…человеку – чем непонятнее – тем дороже»117, – это похоже на что-то мистическое. Недоброжелатель Распутина публицист М. О. Меньшиков пишет: «Это натурфилософ со дна народного, человек почти безграмотный в Писании, наслышанный, напетый церковностью, как пластинка граммофона, да сверх того с природным экстазом мысли. Некоторые его изречения меня удивили оригинальностью и даже глубиной. Так говорили древние оракулы или пифии в мистическом бреду: что-то вещее развертывалось из загадочных слов, что-то нелепо-мудрое»118.

Его философия жизни отражает взгляды обычного человека в России, неотъемлемой частью которой является и желание императора. Английский посол в России Джордж Бьюкенен определил: «Его основным принципом жизни было себялюбие»119. Зинаида Гиппиус так выразила его поведенческую формулу: «Чтобы жить мне привольно, ну и, конечно, в почете; чтобы никто мне не мог препятствовать, а чтобы я, что захочу, то и делаю. А другие пусть грызут локти, на меня глядя»120.

Манера Распутина обманчива, он прекрасно чувствовал каждую ситуацию, и в зависимости от конъюнктуры, играл самые разнообразные роли. Оказавшись, например, в приличном обществе он: «Держал себя во время ужина сдержанно и с большим достоинством. Много пил, но на этот раз вино не действовало на него, и говорил, как будто взвешивая каждое слово»121 – передает Е. Джанумова. С великосветской публикой, особенно с женской ее половиной, Распутин, как передает Ф. Юсупов, «держал себя независимо и развязно», имел «свободное обращение и фамильярный тон»122.

О способности Распутина по разному представляется каждому человеку свидетельствуют такие факты различного его описания, подмеченные Радзинским: «высокий» – «невысокий», «по-крестьянски опрятный» – «грязный и неряшливый», «худой» – «коренастый с широкими плечами», имел «гнилые зубы и зловонное дыхание» – и наоборот «зубы были у него безукоризненные и все до одного целые, а дыхание совершенно свежее», «в глазах светилась хитрость да сметливость крепкого мужичка» – «я тщательно искал того особого загадочного блеска, которые многие приписывают его глазам», «у него грязные руки, ногти с трауром», «во врем еды остатки пищи очень часто застревали в его бороде» – «он был довольно чистоплотным и часто купался»123. Сестра Николая II великая княжна Ольга отметила: «…Этот человек кажется нам хамелеоном, слова и поступки которого изменялись в зависимости от нужд людей, с которыми он сталкивался, его окружением и, наконец, его собственным настроением»124. В. А. Жуковская так описывает его «диковинную особенность мгновенно изменяться, как колдун в старой были»: «…Сейчас сидел простой, неграмотный мужичок, грубоватый, почесывающийся, и язык у него шевелится мешкотно и слова ползут неповоротливо, как плохо связанные воза, и вдруг превращается он в вдохновенного пророка – носителя ему одному понятной тайны… но опять новый скачок перевертыша, и с диким звериным сладострастием скрипят белые зубы, из-за тяжелой завесы морщин бесстыдно кивает какой-то хищный, безудержный, как молодой зверь… В последний раз ударил оземь невидимый оборотень, и на месте распоясанного охальника сидит серый сибирский странник, тридцать лет ищущий Бога по земле…»125

Нетрудно понять, что царский пророк-хамелеон это церковь-оборотень. Именно русская православная церковь с внешней атрибутикой Бога, призванная служить Богу, за свою историю сделала все, чтобы именно Бог и был забыт в этом народе, приучив поклоняться и восхвалять кого и чего угодно, кроме самого Творца: юродивых, старцев, святые мощи, спасающие иконы, аскетство и т. д. И появившийся во дворце Г. Распутин в первый же день, как истинно православный, подарит царской чете иконку Симеона Верхотурского. «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон будто как забытье, так и проводил все время с 15 лет до 38 лет. Вот что там более меня толкнуло на новую жизнь. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели. Киевские сродники исцелили и Симеон Праведный Верхотурский дал силы познать дух истины и уврачевал болезнь безсонницы»126 – благоговейно напишет Распутин. Семья приняла подарок, и до последних дней своей жизни имели ее возле себя как священный оберег. Но если церковь хамелеон, то, соответственно, и весь русский народ, православный, такой же хамелеон.

Хамелеонство русского народа хорошо описано у В. И. Немировича-Данченко «Соловки»: «Были тут и странники. Это народ – строгий, серьёзный, неподвижный, с устоем… Серую из грубаго крестьянскаго сукна ряску охватывает широкий ременный пояс. В руках – посох, ноги – босы, а из под ряски иногда выглядывает власяница. Только крупные, алые губы дышат чем-то иным, не аскетическою замкнутостию, порвавшей все свои связи с миром жизни, а чувственным, жадным, неудержимым стремлением к этому самому миру, к этому самому блудному и пьяному житию. Но пусть только этот гражданин леса и проселочной дороги заметит на себе посторонний взгляд: в один миг погаснут глаза, на лице разом отпечатлеется стереотипная, иконописная сухость и строгость, губы как-то подберутся внутрь и богатырская грудь станет впалой, и голова словно войдет в плечи, и цепкие, крупныя руки благочестиво сложатся в крестное знамение»127.

Правильно отметил С. Л. Фирсов, что Г. Распутин во время своих странствий по монастырям и скитам имел общение со всеми религиозными течениями того времени, лишь вызывает вопрос поставленное автором ударение в этой фразе, сомнение насколько сама православная церковь отличается от вольнодумных христоверов. Общавшись и с вольнодумцами, и с монахами Распутин увидел странный парадокс – религиозная мораль в достижении высших форм святости хлыстов и юродивых, являющихся в православии негласным примером в борьбе с искушениями и имеющие мораль, что для спасения полезен как аскетизм, для умерщвления плоти, так и грех, чтобы, начиная от малых доз, как физкультурник на тренажере, через борьбу с ним и победу, человек смог обрести стойкость-силу, и, в конечном итоге, аскетизм-святость, попутно каясь в нем и, следовательно, очищаясь от него и приобретая, таким образом, еще большую святость – один в один, – причем, масштабность этого действия также закономерно увеличивает святость. (На хлыстовскую идею о перевоплощении Христа, не так сильно уделяли внимание, т.к. границы этой идеи размывались самой православной церковью, в окумировании ее святых и юродивых, общехристианским положением, что на любом человеке может пребывать Христов Дух). Но юродивые спокойно ходят по улицам столицы, а хлысты «в уголочки позагнаны»128. Предусмотрительный и единоличный Г. Распутин в хлысты не пошел, он стал православным подвижником – христоподобным, приложив к этому все усилия, и потому выбрав, соотнося с православным же положением достижения высшей святости, монашеско-юродивый путь своего «освящения». Задатки необычайности у него уже были. В свое время вел странническую жизнь, молился, знакомился с методами целительства, уже в Санкт-Петербурге написал о себе «Житие опытного странника» наподобие русских святых, поменял фамилию на Распутин-Новых, а в 1914 г. для развития имеющихся необычайностей брал уроки гипноза у Г. Д. Папнадато. Для ограничения и истязания своей плоти Г. Распутин выбрал весьма своеобразный, но совершенно православный способ – самый тяжелый в аскетизме, по мысли Распутина – грехом.

Мистическое бытие природы эволюционизма русского православия породило в нем несвязные вещи, не то, что духовное, но даже просто моральное уродство. Православное священство не могло себе представить спасение без аскетизма, что иначе говоря, мучение. Соответственно, уже будучи идеологически настроены к положению приобретения спасения посредству преодоления греха, т.е. грех был необходим для спасения, церковники легко переняли идею медицинской прививки, когда зараза преднамеренно вводится в тело человека, для вырабатывания иммунитета. Поэтому монашеская доктрина самоистязания для приобретения стойкости, а, вследствие этого, умерщвления грехов и приобретения святости, легло фундаментом в служение Распутина. Но дальше, к способу самоистязания и достижения высшей святости Распутин подошел способом наивысшего приближения к Богу в православии – негласным монашеством, монашеством высшего пилотажа, которое есть юродство, – истязать свое тело он стал ничем иным как самим грехом, чтобы от греха же и очиститься, и потому, используя одно из самых больших искушений среди русского народа как пьянство и блуд, промонашескоюродивый Распутин выбрал способ своего духовного очищения вмещением в свое тело грех пьянства и блуда, что, вместе с тем, очень удачно совпадало с его внутренними потребностями к пьянству и похоти.

На рубеже XIX—XX вв. в Ярославле вышли 4 тома документов, озаглавленные «Обычное право. Материалы для библиографии обычного права». Их составил юрист и этнограф Е. И. Якушкин. В этих томах собраны выдержки из провинциальной периодики за несколько десятилетий, приводятся факты национальных обычаев. В частности, это относится к множеству свидетельств полной распущенности сексуальных отношений по всей России, об эпизодах «свального греха», о подчеркнутой и демонстративно афишируемой свободе добрачных сексуальных отношений у казацкой молодежи, о деревенской проституции в Калужской губернии, о «гостеприимном гетеризме», когда хозяин уступает гостю на ночь жену для любовных утех, о спокойном отношении крестьян-переселенцев в Томской губернии к нарушению целомудрия: «Несмотря на ближайшее кровное родство, любовные связи брата с сестрой, отца с дочерью и т. п. считаются дозволительными и называются просто „птичьим грехом“ по уподоблению птицам, вышедшим из одного гнезда»129, и т. п. К этому следует еще добавить развитый гомосексуализм в России. «По свидетельствам, достойным полной веры, нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на гнусный, противуестественный грех»130– писал С. Соловьев о допетровской Руси. Гомосексуализм обличала православная церковь, и это стало еще одной причиной непринятия ею брадобрития. Специалист по древнерусской литературе Н. К. Гудзий пишет: «Мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI в. Тогдашние церковные деятели, особенно митрополит Даниил, энергично боролись в своих проповедях с этим новшеством, по мотивам главным образом нравственного характера: бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеловства»131. Но борясь с гомосексуализмом, православная церковь сама была подвержена этому греху и особенно в монастырях, где это наоборот считалось высшей формой борьбы с этим явлением. В «Стоглаве» (1551) искоренению порока посвящена специальная глава «О содомском грехе», предписывающая добиваться от виновных покаяния и исправления, а «которые неисправляются, ни каются, а вы бы их от всякие святыни отлучали, и в церковь входу не давали, и приносу от них не приимали»132, – и люди шли к исправлению через разврат и покаяние в нем… На рубеже XIX—XX вв. гомосексуализм в России формально подвергался законодательному преследованию, но судебная практика не выглядела столь жестокой. Российские гомосексуалисты по большей части из-за общественной морали находились в ранге «гнусных», «грязных» и «отвратительных» и оттого вынуждены были группироваться в различные «кружки проходимцев и аферистов»133 – по терминологии П. Н. Милюкова. В исключительных случаях эти объединения принимали легальные формы, как, например, с гвардией Преображенского полка и его шефом, символом гомосексуальной традиции, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II. (Примечательно современное отношение христианского мира к идее свободы, прекрасным примером чему может служить отношение российских либералов к известному композитору П. И. Чайковскому. Бог, даруя человеку гениальность, терпит его порок, что усматривается гармонией за истину вещей, ее фундаментальное «единство противоположностей», и потому для либералов, ратующих за гармонию бытия, порок-свобода является гениальностью, а гениальность – пороком-свободой… – критикуя «совок» они мозгами полностью сами находятся в «совке», осуждая сегодняшнюю власть России, они тянут ровно туда же).

Нетрудно увидеть, что сексуальная распущенность в России являлась отражением духовной распущенности и в первую очередь ветвью старины, доминантной в государстве православной церкви, было отражением благоговения перед православным юродством, где умопомешательство означало максимально приблизиться к святости. В юродстве аскетизм и грех слились, аскетизм для святости стал состоянием разврата и блуда, – истязанием себя грехом для приобретения стойкости к греху, по системе саморазвития, самодостижения состояния высшего озарения. Поэтому получилась парадоксальная ситуация. Погрязая в пьянстве и разврате, Распутин тем самым, по православной же доктрине, становился более святым. Другими словами, Распутин, как монах, наглядно продемонстрировал монашескую природу аскетизма и юродства.

Грех был необходим для Распутина для того, чтобы в нем каяться. Он хорошо усвоил монашескую философскую аксиому – «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься»134, что успешно затем перешло в народную среду. Призывая на себя Божественную благодать, он был уверен, что убивает в себе этим несущий грех, производит очищение души и святость. С другой стороны, отражением модного европейского течения, что человек это обычное животное, взгляд, сочетавшийся с православной подноготной целостности мира, у Распутина, как у представителя российской церкви, греха нет, все безгрешно, неофициально ставя в пример мир животных. Понятие же Божественной Любви у Распутина сравнялось с плотской – «всякий христианин должен ласкать женщин», ибо «ласка – христианское чувство»135.

Существует мнение исследователей, что повышенная сексуальность Распутина является преувеличением, поскольку основная часть женщин ему нужна была для того, чтобы, так сказать, утончаться духом – убить в себе Адама – т.е. выработать в себе стойкость к греху, способом принятия в себя грех в маленькой дозе, т.е. по принципу медицинской прививки, впрочем, в духовном аспекте состояние величины имеет весьма размытые границы. Потребность видеть, трогать, целовать и обсуждать – вот суть и содержание «огромной» сексуальности Г. Распутина. Вместе с тем, по мнению Г. Распутина, именно сексуальным образом лучше всего проповедовать идею спасения, «исправления» от греха, т.к. основной человеческий грех гордость и похоть, как он считал, присущая по большей части женщинам. Использование же сексуального «исправления», по его мнению, гордость принижала, вырабатывала стойкость к похоти, а грех смывался последующим раскаянием. Распутин считал, что после того, как женщины укрепятся в духе, они должны были привести к духовному росту и своих мужей. «Русский мужичок, хоча и в бедности и убожестве, а все ж – побубнить любит. Мужик умишко свое завсегда щекочет. Мы – духом бунтари. Яму мало сходить в церковь – лбом пол морочить. Яму особого Бога дай… и то он, Бог-то, туманный и заковыристый… Тело – оно ему милее. А через кого мужик Бога ищет? – всего больше через бабу. Потому в бабе – дух живее. Шуму она больше делает. А без шуму – ни Бога, ни почести не сделать! А уже пошуметь бабы всегда могут. Только свистни, она враз откликнется. За собой – деревню поведет. И вера в ней мягкая… Ветром носится… Как я до этой мысли дошел, – так и стал действовать через женщин»136 – повествует Г. Распутин о том, как у него появилась идея женского сексуального проповедования – «исцеления». «Исцелял» Распутин, как правило, молодых женщин, впрочем, наряду с женщинами он охотно «исцелял» и мужчин, к которым испытывал сексуальный интерес.

В общем и целом, все стороны морали и поступков Г. Распутина были один в один со всеми принципами православной церкви. Разница между людьми осуждавших его и почитавших находилась в незнании мирских людей глубинных положений монашества, а потому и непонимания, что он являл себя миру в образе высшего подвижничества. Поэтому для одних он был гонимый святой, для других – развратный пьяница и блудник.

Распутин пришел на готовую почву. В то время немногие аристократические дома не имели своего какого-нибудь юродивого-святого. Мистицизм всецело захватил высшее общество. «Распутин, раньше всего, не представляет собою исключительного явления в том „обществе с ограниченной ответственностью“, какое сгруппировалось вокруг трона. Именно такими, распутинскими, были традиции царствования за два последние десятилетия: юродивые, монахи, гипнотизеры, предсказатели, кликуши, оккультисты, спириты, странники… Беспрерывной чередой сменяют друг друга в интимной жизни Николая II люди такого типа. Чем грубее, чем примитивнее и истеричнее тoт или иной пр0рицатель, тем больше доверия проявляют к нему пресыщенные жизнью верхи»137 – по воспоминаниям И. М. Василевского. Поистине, в России в этот период наглядно проявилась вся ее духовная составляющая, что можно выразить как – царство приведений, уместно добавить – православное, т.е. то, чем она по существу являлась на протяжении всего своего существования. А. Н. Боханов, в свою очередь, подчеркивает «одну существенную сторону столичного высшего общества – удивительную эротическую истерию, царившую в нем в начале ХХ века, надрывный культ плотской чувственности, вакханальный экстаз, охвативший в первую очередь дам столичного света. Разнузданную похоть прикрывали разговорами о поисках простоты, искренности и истинности. Эта атмосфера сексуального надлома очень способствовала росту известности, а затем и ажиотажу вокруг личности Григория Распутина»138. Еще будучи в Сибири в Тобольской губернии слух о нем уже появился в Санкт-Петербурге. «В религиозных кружках студенческой молодежи, группировавшихся вокруг истиннаго аскета, тогдашняго инспектора академии – архимандрита Феофана, разсуждения о новоявленном пророке велись на разные лады»139 – указывает монах Илиодор.

P.S.: Бог делает переносы – царский духовник, дерзающий к духовной чистоте православия, со значением фамилии распутство, которая есть распутица – грязь, это отражение состояния всего общества. Распутством является духовная основа русского мира.

Укреплению позиции Распутина в столице способствовала сама православная церковь, посчитавшая его истинно православным. По свидетельству М. В. Родзянко, «состоялось тайное соглашение высших церковных иерархов в том смысле, что на болезненно настроенную душу молодой императрицы должна разумно влиять православная церковь, стоя на страже и охране православия¹… / Епископ Феофан, конечно, думал, что богобоязненный старец, каким он представлял себе Распутина, именно этой ясной простатой вернее ответит на запросы государыни и легче, чем кто другой, рассеет сгустившийся в душе ее тяжелый мистический туман²»140, а кроме того, будет проложен путь и к сердцу Николая II. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что именно православная церковь, ее дух, в лице этого «богобоязненного старца», влияла на императрицу. Оказавшись на верху, Распутин до времени устраивал всех. Это свидетельствует А. Н. Боханов: «Распутин оказался в фокусе общественной борьбы, стал инструментом политических и фракционных интриг, удобным поводом общественной саморекламы, публичного самоутверждения»141. В конце концов, православная церковь осознала пагубность Распутина и постаралась от него отмежеваться. В 1909 г. его вызвали на третейский суд с участием церковных авторитетов, с твердым намерением отправить «старца» в монастырь. Но Распутин сумел оправдаться. В 1911 г. против него выступил Синод. Епископ Гермоген (двенадцать лет назад отчисливший из духовной семинарии некоего Иосифа Джугашвили) пытался изгнать дьявола из Григория и у себя на подворье в присутствии иеромонаха Илиодора «обличал» его, несколько раз ударив крестом, между ними завязалась даже потасовка.

Упрочение позиций Распутина в царской семье произошло довольно быстро. Однако вскоре черногорские принцессы воочию убедились, что он самостоятельная личность, занявший их нишу во дворце, после чего принцессы решили избавиться от «старца». Обвинение не трудно было составить, его женские похождения наталкивали на мысль о схожестве с хлыстовскими оргиями. Вскоре на Распутина было заведено «Хлыстовское дело». Конкретных фактов причастности его к хлыстам обнаружено так и не было. На этот счет сам Г. Распутин говорил: «Вот говорят, что я хлыст. Какой же я хлыст. Упаси, Господи. В церковь хожу, признаю все догматы, молюсь… Какой же я хлыст. Клевещут, милый, на меня»142. Обвинения в хлыстовстве Распутина теперь выступали и среди церковников. Распутин, несмотря ни на что, считал себя истинно православным, а в адрес самих церковных иерархов он отзывался следующим образом: «Ежели церковь хозяйничать почнет, то, окромя блядей да воров, никому и доступа не будет»143. А Распутин знал церковь изнутри очень неплохо.

Распутин умел показать себя в образе святого старца-подвижника, сказать то, что от него хотят услышать, и в купе с имеющимися у него необычайными способностями все это действовало привораживающее на натуру Александры Фёдоровны и, отчасти, Николая II. Они стали его называть, как и первого своего друга, «Наш друг» и полагаться на его советы. После того, как Распутин продемонстрировал, что может лечить наследника, останавливать кровотечение, он стал для царской семьи еще дороже. Сам Распутин открывает завесу тайны лечения наследника: «Дело в том, что такие, у которых так кровь бьет, очень они люди нервные, тревожные, и, штобы кровь унять, надо их успокоить. А это я умел. Однако надо еще лекарство, и это он (лекарь П. А. Бадмаев – авт.) мне дал. Это такие маленькие подушечки (в пятак величиной), а на их белый крест вылит. И ежели сильно кровоточит, на больное место положь – и все тут. Средство это верное, только яго клади с оглядкой, от яго большая слабость. / Этим он меня снабдил, ну а я Маме дал. Научил, как класть. А в подушечке – так я ей пояснил, моя молитва вшита. Вот. / А главное, всегда говорил я Маме: „Помни, все с верой и моим именем“ Вот»144.

Нахождение Г. Распутина в царской семье не следует относить по большей части необходимости лечения царевича. Сам «старец» общался с Алексеем, особенно в последние годы своей жизни, довольно редко. Воспитатель царских детей П. Жильяр пишет: «Распутин… заходил к Алексею Николаевичу лишь в очень редких случаях… С 1-го января 1914 года до дня своей смерти, в декабре 1916 года, Распутин был у Алексея Николаевича всего три раза»145. По воспоминаниям Т. Мельника, доктор Е. С. Боткин, прислуживавший у Николая II более десяти лет «в детских и спальне Их Величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя, как самый обыкновенный монах или священник»146. Г. Распутин был необходим семье не столько как целитель-чудотворец, но, в первую очередь, как духовный пастырь, оберегающий царскую чету от «кадровой порчи», вражеских козней и стихийных бед. У мистически настроенной Александры Фёдоровны на столе всегда лежала книга о святых и юродивых России. Распутин же представлялся им именно такой личностью.

Таким образом, Распутин собою подвел тысячелетний итог, продемонстрировал собирательный образ внутреннего мира русской православной церкви, всего народа с его псевдохристианством, язычеством и мистицизмом. Наконец, итогом антибожественного, изначально целостного представления на мир, этого религиозного воззрения русского образа, в лице Распутина, закономерно явился К. Маркс, рассчитавший точно и дозу и вид необходимой прививки для перебарывания в себе темных сил и получения исторического иммунитета святости эволюционной лестницы целого народа, портрет которого висел у него в комнате…

Отправившись в Ставку, Николай II официально оставил руководство страной на престарелого Горемыкины. Что-либо по-настоящему решать он был не в состоянии. Но на то и была ставка, он принадлежал к сторонникам Распутина и потому устраивал царскую семью. Став Главнокомандующим Николай II был уверен в надлежащем тыле и невозможности каких-либо резких выпадов против его семьи. Фактически все управление страной переходило в руки Александры Фёдоровны, Распутин был ее духовным наставником, Горемыкин – практическим исполнителем решений «кабинета» Александры Фёдоровны и Распутина. Вместе с тем, приступить к осуществлению какого-либо замысла «кабинета» Горемыкин мог только после ознакомления и утверждения сего замысла самого царя. Царь же утверждал все, что считала необходимым его жена, а Александра Фёдоровна, в свою очередь, строила свою политику назначений на руководящие посты из того, чтобы новый человек подходил Г. Распутину, не был его противником. Таким образом, с позиции царя страной руководила Александра Фёдоровна, с позиции народа Распутин. Много раз Николай II не выполнял советы Г. Распутина, но не было такого, что бы он игнорировал «предсказания» Распутина, исходящие от своей жены. Царь прекрасно понимал, что в большинстве случаев это были не распутинские, а логически здравые (с ее точки зрения) поручения самой Александры Фёдоровны, подкрепленные «волею Небес».

Когда ситуация на фронтах стабилизировалась, а затем перешла на сторону Антанты, Александра Фёдоровна и Распутин выступили за войну до полной победы. В 1916 г. германское правительство обратилось к державам Антанты с предложением о мире. Николай II ответил, что «время это [мирных переговоров – А.А.] еще не наступило. Враг еще не изгнан из захваченных областей. Достижение Россией созданных войною задач – обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши их всех трех ея ныне разрозненных областей – еще не обеспечено»147. Английский посол Д. У. Бьюкенен в мемуарах писал: «Единственный пункт, в котором мы можем рассчитывать на его твердость, – это война, – и это тем в большей степени, что сама императрица, которая в действительности правит Россией, держится здравых взглядов на этот вопрос»148. Из показаний Манасевича: «Распутин… говорил: «Если бы я был здесь, войны бы не было бы, я бы не допустил войны, потому что нельзя проливать кровь, когда мы не готовы, но раз уж началась война, надо вести ее до конца…»149 Фактически став премьер-министром Александра Фёдоровна принялась за работу с невероятной энергией. Теперь чуть ли не каждый день она забрасывает мужа письмами с возможными вариантами отставок и назначений лиц ряда высших должностей. Все это для того, чтобы Распутин чувствовал себя спокойно, а вместе с тем и семья была бы уверена в стабильности и покровительстве небес. Зависимость императрицы от Распутина еще больше усилилось. Как повествует Бьюкенен, осенью 1916 г. «ее Величество, к несчастью, находилась под впечатлением, что ее миссия – спасти Россию. Она твердо верила и в принципе, как показали дальнейшие события, она не совсем ошибалась, что самодержавие – единственный строй способный сохранить целость Империи. Она знала, что Государь слаб, а потому проповедывала стойкость. Она постоянно твердила ему, что он обязан быть самодержцем не только на словах, но и на деле. В своем стремлении помочь ему и несколько облегчить бремя его двойной роли – Императора и Верховного Главнокомандующего, она приняла деятельное участие в управлении страной и защищая политику «напролом», искренне была убеждена, что защищает интересы России. Она так была проникнута мыслью, что нельзя допустить никакого ослабления самодержавия, что противилась всяким уступкам и побуждала Государя руководствоваться при выборе министров их политическими взглядами больше, чем их уменьем управлять. / Более слабый всегда подчиняется более сильному, и Государь подпал под ее влияние. Но в своем жестоком заблуждении Государыня руководствовалась самыми благими намерениями – любовью к мужу и любовью к своей новой родине. Нельзя однако сказать того же про ничтожную кучку беспринципных и себялюбивых авантюристов, которые в свою очередь влияли на Ее Величество, пользуясь ею как бессознательным орудием для достижения своих корыстных целей и для удовлетворения собственных честолюбивых замыслов. Когда она давала советы Государю, взоры ее были обращены на Распутина, а так как здоровье ее было подорвано чрезмерным напряжением во время войны, боязнью за сына и непосильной работой в госпитале, она заболела неврастенией и еще более подпала под его пагубное влияние»150.

20 января 1916 г. Председателем Совета министров вместо И. Л. Горемыкина был назначен шестидесятивосьмилетний Б. В. Штюрмер «старикашка на веревочке» – так определил его сам «старец». (Именно из-за назначения председателем Штюрмера Хвостов решил расквитаться с Распутиным, т.к. ранее предполагалось занятие этой должности А. Н. Хвостовым). Династия старательно меняла «шило на мыло», и это видели все. Несмотря на то, что на фронтах положение стабилизировалось, внутри страны ситуация ухудшилась из-за нехватки товаров первой необходимости и общего стремления к полному изменению политического мироустройства страны, ликвидации болота под названием царизм.

В свою очередь семья наглядно демонстрировала духовную состоятельную поддержку свыше – умение правильно расставить все по своим местам, найти нужный ориентир действий. Вместо того чтобы на высшие должности назначать ответственных, знающих дело людей, семья подбирала удобных для себя приспешников и, мало того, от непрекращающихся интригах в верхах смена должностных лиц стала происходить чрезвычайно быстро. Все делалось, как казалось, для самого главного – охрана имиджа семьи, в общем и целом, чем обычно и занималась вся Романовская династия. Распутин, Горемыкин последние ее представители в нарицательном смысле, Штюрмер поставил точку в явном и психологическом предательстве своего народа, а добивавшийся победы в войне царь, прежде всего, искал славы себе, для чего не жалел многих человеческих жизней, бессмысленно оставленных на полях сражений.

«Царь Николай II царствовал, был Верховным главнокомандующим, но государством не правил, армией не командовал, быть Самодержцем не умел. Он был бесполезен, безволен и полностью погружен в себя. Он держался за трон, но удержать его не мог и стал пешкой в руках своей истеричной жены. Она правила государством, а ею правил Григорий Ефимович Распутин. Распутин внушал, Царица приказывала, Царь слушался»151 – по выражению Н. Врангеля, отца будущего белого генерала П. Врангеля. Отправленный в отставку в августе 1916 г. министр иностранных дел С. Д. Сазонов резюмировал: «Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина»152.

Пусть они не совсем правы в видении положения вещей, но факт остается неизменным – влияние мистических сил в управление страной, как и всегда, было сильным, с разницей лишь, что теперь это влияние было очевидным. С августа 1915 г. по декабрь 1916 г. ни один министр не был назначен на свою должность без согласия на то Распутина (за исключения министра внутренних дел А. Н. Хвостова).

P.S.: Бог демонстрирует наглядностью, только надо уметь увидеть. В символическом переносе в лице больного цасаревича гемофилией женской болезнью, матриархальностью, была больна страна, которую, в свою очередь, стремились излечить той же матриархальностью в образе распутинщины, – страна ввергалась в глубокий матриархат, закостенелый монастырь, излечивания аскетическим путем, когда болезнь-порок побеждается болезнью-пороком: небольшая прививка – противостояние-аскетизм, где собственная сила перебарывает в себе заразу – иммунитет-просвятление. То есть, с одной стороны, Распутин явил собой образ спасителя, с другой, предстал болезнью-пороком, при посредстве которого страна должна была приобрести силу иммунитета. Другими словами, в замкнутом пространстве порок есть спасение, спасение есть порок.

7 июля 1916 г. Министром внутренних дел был назначен А. Н. Хвостов. Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а затем госсекретарь С. Е. Крыжановский характеризовал нового министра: «Это был человек неглупый, талантливый и ловкий, но какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам и вдобавок совершенно аморальный, способный ради личных выгод и целей на какие угодно поступки»153. В бытность свою губернатором Хвостов получил прозвище Соловей-разбойник. Посвист этого одиннадцатипудового «соловья», раздававшийся в Вологодской и Нижегородской губерниях с 1906 по 1912 гг. был так громок и выразителен, что уже тогда его имя стало нарицательным как символ крайней одиозности и низкопробности. Став депутатом 4-й Думы он возглавил фракцию крайне правых, своей конечной целью планировал пост председателя Совета министров. Уже позже в 1916 г., после отставки с поста министра внутренних дел Хвостов в связи с неудавшейся попыткой убрать Распутина говорил про себя: «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы все равно, что рюмку водки выпить, что арестовать Распутина и выслать его на родину»154. Еще более красочно он рекомендовал себя А. Спиридоновичу: «Я ведь человек без сдерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить». Даже прошедший огонь и воду генерал был потрясен: «Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги»155. Что же касается деловых качеств «веселого толстяка», то тот же Спиридонович указывает, что «Хвостов был невежда и в политике, и в полиции»156.

Департамент полиции возглавил С. Л. Белецкий, уволенный в свое время В. Ф. Джунковским и готовый на все ради возвращения в должность, «примерный муж», а за пределами семьи – устроитель «афинских вечеров». Знавший близко Белецкого по совместной службе Харламов писал о нем как о человеке, который «всегда и со всеми до приторности любезен и вряд ли с кем-либо и когда-либо правдив». Любезность, уступчивость, ловкость были основными его чертами, всегда в хлопотах и постоянной суете. «Доступность и простота в обращении были его любимыми коньками». Свои письма подписывал неизменно «Ваш покорнейший», а иногда и «усерднейший слуга». Белецкий был человеком «несомненно хороших способностей и еще больше трудолюбия». Но эти качества, как «и свою недюжинную энергию», он «к сожалению», направлял не на интересы дела, «сколько на устройство своего служебного благополучия, а так же и на создание себе популярности, причем как в том, так и в другом направлении преуспел немало». Способностей к государственной деятельности у него, однако, не было. По мнению Харламова, Белецкий был «совсем… ничтожным в государственном смысле человеком»157.

В компанию высших полицейских чинов входил некий князь М. М. Андроников, нигде не служивший и не имеющий никакого состояния, но, тем не менее, живущий на самую широкую ногу, был вхож в самые высокие «сферы» вплоть до Царского Села. Министры, сановники, придворные стремились быть с ним в дружбе. И этому нисколько не мешало исключительно скандальная репутация князя, о которой все высокопоставленные знакомые были отлично осведомлены. Все знали, что Андроников – величайший интриган и опасный сплетник с порочной личной жизнью (свою спальню князь разделил на 2 половины: в первой была молельня, во второй он предавался утехам с молодыми людьми – офицерами и штатскими). Сам себя Андроников называл «адъютантом Господа Бога», «человеком в полном смысле», «гражданином, желающим как можно больше принести пользы своему отечеству»158. Проведя с царицей аудиенцию, он привел ее в восторг. После старика Горемыкина в премьеры ненадолго был поставлен старик Б. Штюрмер. Коллеги-министры презирали его за бесчестность, неумение руководить и даже председательствовать.

Назначение Штюрмера «было ошеломляющим, видимо, для всех и лично для меня событием» – показывал министр земледелия А. Н. Наумов. «Он представлял из себя какой-то ходячий церемониал: ни один мускул не движется… Говоришь ему что-нибудь – и будто видишь перед собой какой-то футляр»159. В своих воспоминаниях Наумов пишет: 19 января 1916 г. «откуда-то из присутственных недр Мариинскаго Дворца, до нас докатился невероятный слух о назначении на место Горемыкина… Штюрмера. Мы были так ошеломлены подобной, показавшимся нам совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нея, как от какого-то страшнаго кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущеннаго досужими озорниками „дикого“ слуха»160. Когда же на другой день появился указ о назначении, «ужас и отчаянье завладели всем моим существом – ужас за царский престол и отчаяние за предстоящее мне сотрудничество с лицом, которому я при встрече неохотно подавал руку. / Должен сознаться, что при этом назначении у меня впервые возник настоящий жуткий страх за целостность российского престола и за спокойствие страны»161. В качестве председателя «Штюрмер производил впечатление напыщенного манекена, не способнаго ни на что реагировать»162. Как уверял Волконский, он был настоящим рамоликом (слабоумным), ничего не удерживавшим в голове. Кроме этого, его немецкая фамилия только раздражала общество.

В августе 1916 г. на секретаря В. Штюрмера И. Ф. Манасевича-Мануйлова поступила жалоба, в которой говорилось, что он шантажирует банк, требуя 25 тыс. рублей. Манасевич был пойман с поличным. Арест вызвал шок у царицы, Распутина и Штюрмера. Ценою увольнения двух министров юстиции, не согласившимися освободить арестованного, Манасевич был освобожден (только после убийства Распутина он вновь предстал перед судом и понес наказание). После этого случая «старец» понял, что ему нужна «своя юстиция». Однако претендент в министры юстиции сенатор Добровольский оказался таким низкопробным субъектом, что даже Распутин запротестовал, заявив, что такая «юстиция» неприемлема. Последним крупным «вкладом» Г. Распутина в очередную реконструкцию Совета министров было назначение министром внутренних дел А. Д. Протопопова, человека, помешанного на спиритических сеансах и лишенных всяких моральных устоев. Баловень судьбы и любимец оппозиции, во время службы в конногвардейском полку прославился участием в самых постыдных оргиях, кутежах пустил на ветер большое состояние. Ни впавший в маразм Горемыкин, ни Штюрмер, ни будущие премьеры, никто не вызвал у депутатов такой ненависти, как вчерашний их коллега и только потому, что «Протопопов сделал вольт от прогрессивного политического деятеля в этот лагерь, и не по убеждениям своим, а из соображений политической карьеры и внешнего благополучия, сделал не только вольт, но совершил его таким нечистым путем, через темных посредников, через Бадмаева, Распутина, Вырубову и т.д.»163 – из показаний А. И. Гучкова. Родной брат писал про него в своем дневнике: «Мелкий, дрянненький человек… Целыми днями таскается по высокопоставленным лицам»164.

Н. П. Харламов, встречавшийся с Протопоповым по служебным делам и на завтраках генерала Богдановича, хозяина одного из самых реакционных салонов, отмечал у него «отличительной чертой была чрезвычайная любезность… доходившая иногда до приторности… Очень суетлив как в движениях, так и в своих разговорах». Словоохотливость Протопопова была так велика, что «разговор с ним редко носил характер диалога». Подчас он высказывал не глупые мысли, «но в общем все, что он говорил, было весьма сумбурно и производило общее впечатление… какого-то недержания речи… Особенно охотно Протопопов говорил на политические темы, причем с необычайной легкостью разрешал самые сложные государственные вопросы»165. Протопопов быстро сделался главным объектом борьбы между Думой и «общественностью» с одной стороны, двором вместе с Распутиным – с другой. Даже для Совета министров Протопопов стал совершенно неприемлемым. Более того, от него отвернулся даже Совет объединенного дворянства. Симбирское дворянство решило исключить его (предводителя дворянства) из своих рядов. В Ставке говорили: «У Протопопова всё есть: великолепное общественное положение, незапятнанная репутация, огромное богатство – более 300 тысяч годового дохода, недостает одного – виселицы, – захотел ее добиться»166.

После смерти Распутина позиции Протопопова еще больше окрепли, по сути, он занял место прежнего фаворита. Во время своего ареста в разгар февральских событий 1917 г. он не нашел ничего лучшего, как заявить, что умышленно скверно выполнял свои должностные обязанности, чтобы скорее вызвать революцию.

Известно, что у Протопопова в последние предреволюционные месяцы наблюдалась болезненная эйфория, обусловленная третичным сифилисом, поражающим внутренние органы и нервную систему. Это психическое заболевание полностью притупляет чувство реальной опасности. Поэтому нетрудно понять, что успех февральской революции обусловлен в первую очередь общим развратным состоянием общества, и особенно чиновничества и интеллигенции.

Находившись на посту Министра внутренних дел А. Н. Хвостов не пожелал исполнить настоятельные просьбы императрицы по прекращению дела и освобождения военного министра В. А. Сухомлинского, арестованного главным виновником плохого снабжения русской армии, и поймал с поличным взяточника и шантажиста Манасевича, входившего в распутинский кружок. После всего этого 16 сентября Хвостов был уволен. С падением Хвостова поторопились избавиться и от подозрительного Белецкого, решив было отправить его генерал-губернатором в провинцию. Но Белецкий выступил в свою защиту на страницах газет, повествуя все подробности интриг министра и свою непричастность к делу. «Сенсация была полная, так как публике преподносился весь скандал с организацией предполагавшегося убийства, как занятный бульварный роман… Толпа ликовала»167.

Общее недовольство проводимой политикой и войной обозначились обличительными речами в Государственной думе. Вот некоторые из них. С. И. Шидловский от группы прогрессивных националистов, 1 ноября 1916 г. в Думе: «Недоверие к власти смелось чувством близким к негодованию. Население не верит, чтобы могло быть неясным правительству то, что ясно для него самого. Население ищет объяснений таких действий, которыя, создавая внутренния затруднения, служат в пользу врага (голоса слева: верно), и, не находя их, готово верить самым чудовищным слухам. Такое состояние умов уже само по себе представляет чрезвычайную опасность. В столь остро ныне стоящем продовольственном вопросе правительственная власть проявила обычныя свои свойства – величайшую непредусмотрительность, непонимание вызванных войной коренных изменений в порядке снабжения населения предметами первой необходимости, отсутствия единства в деятельности различных органов государственной власти, доходящее до открытой борьбы между ними, и стремление действовать не в единении с общественными и профессиональными организациями, а прямо и нередко предвзято против них… Печать взята в тиски. Цензура давно перестала быть военной и занимается охраной несуществующаго престижа власти (голоса слева: браво), и под этим предлогом изъемлет из обсуждения важнейшие вопросы»168.

А. Ф. Керенский от Саратовской губернии, 4 ноября 1916 г. в Думе: «Господа. Мы говорим сегодня о цензуре, которая действует под флагом военной цензуры. А вот в Москве военной цензурой был объявлен следующий циркуляр: „Воспрещается писать о старце Распутине, о старце, о старцах вообще“. О старце, о старцах вообще – это что означает, гг.?! О каких старцах военныя власти запрещают во время войны говорить стране? Какие такие старцы и что за Григорий Распутин, котораго охраняет военная цензура, т.е. цензура, которая должна защищать страну от враждебных ей течений, скрывать то, чего не должен знать враг в интересах безопасности армии? Значит, есть такой старец, о котором страна не должна знать потому, что если страна узнает, то будет возмущение и негодование ….»169

Керенский, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Я, гг., считаю своим долгом крикнуть стране, что … …. нам не дают говорить при этом новом кабинете, наши речи не появляются в печати, нам остается только одно, сказать, что мы молчим потому, что нам затыкают горло, потому что над страной издеваются … ….. и не хотят дать народу прав…»170

В. М. Пуришкевич от Курской губернии, 19 ноября 1916 г. в Думе: «Что сейчас, гг., составляет главный бич русской общественной и государственной жизни? Четыре положения: безсмысленная цензура того, что цензуровать не должно – это первое; ложь и паралич власти – второе; опасные симптомы торжества германофильских течений среди органов правительственной власти – третье, и в связи с этим полная неизвестность за завтрашний день – правительственныя новеллы, которыя создаются и пекутся изо дня в день»171.

Император и правительство мало обращало внимание на выпады в их адрес недовольных членов Государственной думы. Между тем, одолевший А. Н. Хвостова Распутин стал еще активнее слать бесконечные записки министрам, банкирам, различным влиятельным лицам, влиять на назначения, повышения, помилования, отсрочки, освобождения, субсидии и даже вмешиваться в политику.

Русское общество само негласно, как своего рода пример веры и православия, поставило Распутина своим повелителем, и ошеломилось дикой картины православной святости (…но в закостенении мозгов так и оставшееся не отождествленным с первоисточником этой «святости»). Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а позже член Государственного совета В. Гурко имел убеждение: «Не подлежит сомнению, что если бы та среда, из которой черпались высшие должностные лица, не выделила такого множества людей, готовых ради карьеры на любую подлость, вплоть до искательства у пьяного безграмотного мужичонки покровительства, Распутин никогда бы не приобрел такого значения, которого, увы, он достиг»172. Председатель IV Думы М. Родзянка утверждал: «Если бы высшие слои русского общества дружно сплотились и верховная власть встретила серьезное, упорное сопротивление ненормальному положению вещей, если бы верховная власть увидела ясно, что мнение о Распутине одинаковое у всех, что ей не на кого опираться, – то от Распутина и его клики не осталось бы и следа»173. Но трагедия русского общества была именно в том, что все оно было пропитано мирскими пороками – лицемерием, карьеризмом, сребролюбием, похотями тела, превозношением и т.д., все то, что всегда достаточно сильно существовало в России, но лишь теперь взболтанными думцами оказалось перед лицом всех очевидным.

Варьируя между интересами царской четы и Думой, а также внутриминистерские интриги, привели к тому, что смена должностных лиц закружилась в водовороте интересов. «Министерская чехарда» привела к тому, что за год, с осени 1915 г. по осень 1916 г., сменилось пять министров внутренних дел: Щербаков, А. Хвостов, Макаров, Хвостов-старший, Протопопов. Три военных министра: Поливанов, Шуваев, Беляев. Четыре министра земледелия: Кривошеин, Наумов, Б. Бобринский, Риттих. Как следствие, в стране появилась властная разруха, когда никто ни за что не отвечает, и каждый старается свалить ответственность на другого. И вот царица и Распутин уже предчувствуют надвигающуюся грозную опасность – победоносная война не спасает положение. Жертв слишком много, а в результате опять прежнее «наплевательское» отношение к простому мужику и во всем для всех будет повинна именно царская семья и лично Николай II. Только срочное прекращение войны может несколько смягчить положение неудовольствия масс.

«Идет война, нашего брата, солдата, не жалеют, убивают нас тысячами, а кругом во всем беспорядок, благодаря неумению и нерадению министров и генералов, которые над нами распоряжаются и которых ставит царь»174 – писал Председатель Государственной думы М Родзянка. Уже летом 1916 г. произошла встреча в Швейцарии Протопопова с неким Вартбургом, сотрудником германского посольства. Речь шла о возможности заключения сепаратного мира. Слухи о настроениях царицы сразу просочились в общество, после чего имидж Александры Фёдоровны стал еще стремительнее падать. В Распутине же «все видели… пагубнаго советника при Дворе, на него возлагали ответственность за все бедствия, от которых страдала страна. Его обвиняли во всех пороках и всяческих излишествах, из него делали чудовищное и отвратительное, почти сказочное существо, способное на все низости и мерзости. Для многих он был порождением дьявола, Антихристом, пришествие котораго должно было положить начало самым страшным бедствиям»175, – но таковым он и был, отражением истинно православного лица своего народа. «Страна ждала своего избавления и страстно желала, чтобы кто нибудь освободил ее от человека, котораго она считала злым гением России»176, – страна жила стремлением избавления самой от себя. А распространенные среди населения столицы наркотики, кокаин и морфий, особенно германский кокаин, который она поставляла в большом количестве, и особенно среди интеллигенции и матросов, – зависимого одурманивания, отражением мистического одурманивания страны, – приближали желанное для всех время «просветления разума», «освобождения», «эйфории нирваны» – наркотической, физической и духовной свободы, или внедрение в действие еще более сильного наркотика – абсолютного мистицизма, все более возвеличивающихся идей марксизма. Для уверенного действия наркотика немцы распространяли среди населения панические настроения. «Немцы льстили себя мыслью, что он [Трепов] лишь предвестник серьезной смуты, и удвоили усилия, сея повсюду недоверия и стараясь окончательно опорочить Двор в газах народа¹… Я не думаю, чтобы Распутин был, в полном смысле слова, агентом на содержании у Германии, но он был, конечно, страшным орудием в руках немецкой главной квартиры. Последняя была весьма заинтересована в сохранении жизни столь ценнаго пособника и окружила его шпионами, которые в тоже время были его телохранителями. Немцы нашли в нем замечательное действительное средство, чтобы опорочить Двор, и они широко его использовали²»177.

Двоюродный брат великий князь Николай Михайлович записал впоследствии в своем дневнике: «При императоре Александре Третьем был кружок – замкнутый, из немногочисленных доверенных лиц… После 23 лет Николаева царствования он не оставил ни одного друга – ни среди родных, ни в высшем обществе»178, разве что кроме ненавидимого всеми «Нашего Друга». Даже мать была против сына. Из показаний А. А. Вырубовой: «Враждебно к Государю и Государыне относилась и вдовствующая императрица Мария Федоровна… Они… настолько редко виделись друг с другом, что за 12 лет моего пребывания около Александры Федоровны я, может быть, только раза два видела Марию Федоровну»179. «Николашку» – как теперь звали в деревнях царя, который еще недавно для крестьян был грозным «батюшкой» – на тысячах рисунках изображали мелким рогоносцем, обманутым бесстыжей женой и распутным мужиком. Характерной приметой времени стали и скверные анекдоты о царской семье и их любимце.

1 ноября 1916 г. в Ставку прибыл великий князь Николай Михайлович. После длинного разговора он вручил царю письмо.

«Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся, благодаря злостному, сплошному обману окружающей ее среды. Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст, – есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то, по крайней мере, огради себя от постоянных, систематических вмешательств этих нашептываний через любимую тобой супругу.

Если твои убеждения не действуют, – а я уверен, что ты уже неоднократно боролся с этим влиянием, – постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой. Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но, как только являются другие влияния, ты начинаешь колебаться, и последующие твои решения уже не те. Если бы тебе удалось устранить это постоянное вторгательство во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобою доверие громадного большинства твоих подданных. Все последующее быстро наладилось бы само собой. Ты найдешь людей, которые, при изменившихся условиях, согласятся работать под твоим личным руководством.

Когда время настанет, – оно уже не за горами, – ты сам с высоты престола можешь даровать желанную ответственность министров перед тобой и законодательными учреждениями. Это сделается просто, само собой, без напора извне и не так, как совершился достопамятный акт 17-го октября 1905 года.

Я долго колебался открывать всю истину, но после того, как твоя матушка и твои обе сестры меня убедили это сделать, я решился.

Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше, – накануне эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет, – в этом ты уже убедился и ее величество тоже, – а только ради надежды и упования спасти тебя, твой престол и нашу дорогую родину от самых тяжких и непоправимых последствий»180.

Письмо Николая Михайловича стало «последним фамильным предупреждением». В ближайшие дни со стороны великих князей и лиц, пользующихся доверием императора, последовал целый поток устных и письменных обращений к Николаю с призывом удалить распутинщину. 10 ноября вместо «распутинца» Б. В. Штюрмера царь назначил премьер-министром Л. Ф. Трепова, выходца из семьи правых бюрократов, пользовавшегося в тот момент «нейтральной» репутацией. По мнению Николая II на этом весь компромисс должен был завершиться. Но оппозиционный натиск не ослаб, а продолжал нагнетаться. 19 ноября страж самодержавия депутат В. М. Пуришкевич произнес обличительную речь. Обращаясь к министрам он сказал: «Если вы верноподданные, если слава России, ея мощь, будущее, тесно и неразрывно связано с величием и блеском Царского Имени, вам дороги, ступайте туда в Царскую Ставку, киньтесь в ноги Государю и просите Царя позволить раскрыть глаза на ужасную действительность, просите избавить Россию от Распутина и рапутинцев больших и малых, … … … … (Рукоплескания слева и в центре)…

Да не будут вершителями исторических судеб России люди, выпестованные на немецкие деньги, предающие Россию и нашедшие себе приют, начиная от митрополичьих покоев, в разнаго рода других, низших учреждениях… … … … … … … … ….. (В центре, слева и справа: рукоплескания и голоса: браво). Да исчезнет с нашего государственнаго горизонта в ужасные переживаемые нами дни, в дни, требующие величайшей правительственной осмотрительности и правительственнаго такта, и Андронников, и Варнава, и Мардарий, и Манасевич, и все те господа, которые составляют двор русской жизни. Верьте мне, гг., я знаю, что вы думаете так же, как и я, я это чувствую (голоса справа и в центре: верно, рукоплескания в центре, справа и слева), что моими словами говорит здесь вся Россия без различия партий, без различия направлений, верноподданная, желающая счастья Царю, церкви своей и своему народу, Россия безкорыстная в дни скорби, как всегда, не способная говорить холопским языком, но честно несущая к подножию Трона слова горькой и неприкрашенной правды, во имя Царя и народа, Россия Пожарскаго и Якова Долгорукова, Россия Кузьмы Минина и Ивана Сусанина, Россия, стоящая на страже своих великодержавных задач и не способная мириться, зная духовную мощь своего народа, с картиной государственной разрухи, учиняемой взлетевшими к верхам власти продажными единицами из среды своего правящего класса. (Голоса слева и в центре: верно). В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева. (Голоса слева и в центре: верно)…»181

В этот день Пуришкевич записал в своем дневнике: «В течение двух с половиной лет войны я был политическим мертвецом: я молчал, и в дни случайных наездов в Петроград, посещая Государственную Думу, сидел на заседаниях ея простым зрителем, человеком без всякой политической окраски. Я полагал, как и полагаю сейчас, что все домашние распри должны быть забыты во время войны, что все партийные оттенки должны быть затушеваны в интересах того великаго общего дела, котораго требует от всех своих граждан, по призыву Царя, многострадальная Россия; и только сегодня, да, только сегодня, я позволил себе нарушить мой обет молчания и нарушил его не для политической борьбы, не для сведения счетов с партиями других убеждений, а только для того, чтобы дать возможность докатиться к подножию трона тем думам русских народных масс и той горечи и обиды великаго русскаго фронта, которыя накопляются и растут с каждым днем на всем протяжении России, не видящей исхода из положения в которое ее поставили царские министры, обратившиеся в марионеток, нити от которых прочно забрали в руки Григорий Распутин и Императрица Александра Федоровна, этот злой гений России и Царя, оставшаяся немкой на русской престоле и чуждая стране и народу… Тяжело записывать эти строки, но дневник не терпит лжи…»182

Выступление Пуришкевича для всех стало громовым ударом. В тот же вечер Распутин послал телеграмму в Ставку: «Пуришкевич ругался дерзко, но не больно. Мой покой остался не нарушен». И далее успокаивающе к семье: «Бог укрепит все. Ваша победа и ваш корабль. Никто не имеет власти на него сесть»183.

Послал телеграмму Распутин и дворцовому коменданту Воейкову: «Ставка Петрограда 23/ XI. Вручить старшему. Срочно. Генералу Воейкову. Вот, дорогой, без привычки даже каша и та не сладка, а не только Пуришкевич с бранными устами. Теперь таких ос расплодилось миллионы. Так вот и поверь, как касается души, а надо быть сплоченными друзьями. Хоть маленький кружок, да единомышленники, а их много, да разбросаны силы. Не возьмет в них злоба, а в нас дух правды. Посмотри на Аннушкино184 лицо: для тебя она лучшее успокоение. – Григорий Новых»185.

Увидев, что даже резкий семейный разговор в попытке удалить «старца» и жену от влияния на государственные дела так ни к чему и не привел, у Николая Михайловича окончательно утвердилась мысль необходимости физической расправы над Распутиным. В стране атмосфера все более накалялась. В 1915 г. остановилось 573 промышленных предприятия, в 1916 г. – 74 металлургических завода. Экономика страны уже не могла содержать многомиллионную армию, в которую было мобилизовано 11% сельского населения и свыше 0,5 млн кадровых рабочих. Положение усугубляли и огромные потери русской армии на фронтах186.

Однако, следует также отметить, что общая ситуация не была уже столь катастрофична, страна не была переведена на военные рельсы. Правительство изыскивало возможности, чтобы важнейшие отрасли народного хозяйства не пришли в упадок. Так, за два с половиной года войны было завершено строительство 12 тыс. км железнодорожных линий. Если до начала войны подавляющая часть грузо- и пассажиропотоков шла по железным дорогам и через порты западного и южного направлений, то теперь, в связи с тем, что военные действия парализовали традиционные коммуникации страны с внешним миром, главными портами стали Архангельск и Владивосток.

Для надежности эксплуатации колея линии Вологда – Архангельск расширена, а в 1916 г. закончена Амурская железная дорога, теперь вся транссибирская магистраль пролегала по территории России. В 1916 г. 4 октября был заложен город Романов-на-Мурмане (с 1917 г. Мурманск), имеющий незамерзающий порт на берегу Кольского залива, а в марте 1915 г. началось строительство железной дороги, ведущей к этому северному порту, движение по которой открылось уже в декабре 1916 г. Несмотря на нехватку рабочих рук, некоторые отрасли народного хозяйства демонстрировали производственный рост. Добыча угля, например, в 1916 г. составила 2092 млн пудов (в 1914 г. – 1946), а нефти – 602 млн пудов (1914 г. – 550).

Страна бурлила политическими забастовками и стачками. Слухи о возможности заключения сепаратного мира с врагом, который практически был побежден, и что это стремление исходит от жены царя и ее любимца, только больше подорвали ненависть к Александре Фёдоровне и Распутину. Великий князь Николай Михайлович пишет, что один из влиятельнейших людей в верхах и богатейшей фамилией в России, князь Ф. Ф. Юсупов пришел к мысли о необходимости физического устранения Распутина после того, как возобновил знакомство с ним осенью 1916 г. и ему стали известны такие факты: «Распутин все больше влюблялся в Юсупова и откровенно высказывал ему свои невероятные планы на будущее. К концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией!! Это вызвало у Юсупова желание, а вскоре и твердое решение покончить с ним во что бы то ни стало»187.

27 декабря лидер партии кадетов В. Маклаков в Москве на квартире своего соратника по партии Коновалова выступил с речью, записанною агентом охранки, в которой он отразил царившую в стране атмосферу презрения общества к царской семье и все, что ее окружает: «У нас все время говорят о назревающей или, вернее, уже совершенно созревшей революции, но внешних признаков ее пока нет. Это может казаться загадочным, а правым оптимистам внушает даже уверенность, что никакой революции и не будет. Но бесспорно то, что сейчас в умах и душах русского народа происходит самая ужасная революция, какая когда- либо имела место в истории. Это не революция, это – катастрофа: рушится целое вековое миросозерцание, вера народа в Царя, в правду Его власти, в ее идею как Божественного установления. И эту катастрофическую революцию в самых сокровенных глубинах душ творят не какие-нибудь злонамеренные революционеры, а сама обезумевшая, влекомая каким-то роком власть. Десятилетия напряженнейшей революционной работы не могли бы сделать того, что сделали последние месяцы, последние недели роковых ошибок власти. Верховная власть сама обрекла себя на существование в абсолютной пустоте, она лишила себя последних своих точек опоры, она [от] толкнула массу близких ей людей, еще недавно искренно ей преданных. Сейчас это уже не мощная историческая сила, а подточенный мышами, внутри высохший, пустой ствол дуба, который держится только силой инерции, до первого страшного толчка. В 1905 г. вопрос шел только об упразднении самодержавия, но престиж династии все еще стоял прочно и довольно высоко. Сейчас рухнуло именно это – престиж, идея, вековое народное миросозерцание, столько же государственное, сколько и религиозное. Династия ставит на карту самое свое существование. Не разрушительными силами извне, а ужасною разрушительною работою изнутри она сокращает срок возможного, естественного своего существования на доброе столетие¹. / …Безумная власть пришла бы в величайший ужас, если бы она знала, услыхала, каким языком и что говорит деревня. Бог весть, какими путями, но ей немедленно стало известно все то, что знает в Петрограде каждая кухарка и дворник. И ужасное зерно истины деревня стала облекать в невероятные одежды легенды. И получается поистине кошмар. Интеллигенция, силясь понять явление, в ужасе перед развалом, все-таки не теряет до конца великодушия и говорит о болезни, о патологии, о психозе; деревня решает проще: она знает в оценке происходящего одно ужасное слово:?измена, предательство русского народа германцам». Вот где ужас, грозящий революциею. Это будет не политическая революция, которая могла бы протекать планомерно, а революция гнева и мести темных низов, которая не может не быть стихийной, судорожной, хаотичной²…»188 – это будет месть всем русским царям, всей династии Романовых, это будет народная месть православию и самому себе за вечную отверженность ими Бога.

Осознавая надвигающуюся угрозу Распутин написал завещание, которое отдал Александре Фёдоровне, а та митрополиту Питириму. В завещании содержалось предчувствие своей скорой кончины и последующая судьба царской династии.

«Дух Григория Ефимовича Распутина Новых из села Покровскаго.

Я пишу и оставляю это письмо в Петербурге. Я предчувствую, что еще до перваго января я уйду из жизни. Я хочу Русскому Народу, папе, русской маме, детям и русской земле наказать, что им предпринять. Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на твоем троне и царствуй. И ты, русский царь, не безпокойся о своих детях. Они еще сотни лет будут править Россией. Если же меня убьют бояре и дворяне, и они прольют мою кровь, то их руки останутся замаранными моей кровью, и двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья возстанут против братьев и будут убивать друг друга, и в течение двадцати пяти лет не будет в стране дворянства.

Русской земли царь, когда ты услышишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из твоей семьи, т.е. детей и родных не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ. Я ухожу и чувствую в себе Божеское указание сказать русскому царю, как он должен жить после моего исчезновения. Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я им заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде. Григорий»189.

Несмотря на загадочность завещания Распутина приоткрыть его внутреннюю основу поможет использование принципа, в котором пребывал сам автор (и императорская семья), а именно мистицизм, и его характер энергетического поглощения систем для большей устойчивости. В завещании Распутин говорит, если против власти выступят, в лице его убийства наемные убийцы, крестьяне или его братья, ничего страшного не произойдет, власть с легкостью переживет несогласие низов; если же против власти выступят дворяне, историческая опора власти, смута будет большая, 25 лет, только после этого наступит успокоение страны с возвращением прошлого режима. Но если сама власть раздвоится в себе, царская семья распадется, произойдет полное крушение всей системы. Иначе говоря, власть в России является оккупантом своего народа, и все взаимоотношения в стране измеряются только с позиции силы и холодного расчета, т.е. являются проявлением подавления системы личностного начала. Отсюда и положение устойчивости этой крепости зла, зависящее в большей степени от целенаправленности, ее ослабление от внутренних раздоров и смут, а затем и разрушение от сил, которые она ранее крепко держала в повиновении. (Хотя, многие видят в последних словах Распутина всего лишь банальное желание усиленной защиты от любых выпадов в его сторону, касающееся всех чинов и лиц, вхожих в царскую семью).

Слухи о готовящимся покушении на Распутина уже ходили в верхах общества, в частности, лидер кадетской партии и Прогрессивного блока П. Н. Милюков знал это от соратника по партии В. А. Маклакова: «Я говорил, что воздух наполнен электричеством и что неизвестно, куда падет удар. Я знал, куда он падет. За несколько дней перед тем В. А. Маклаков мне рассказал, что готовится покушение на Распутина, о чем его осведомил Пуришкевич»190. О заговоре знал и сам Распутин, но у него на этот момент как будто притупилось чутье.

В ночь на 17 декабря, под предлогом интимной встречи «исцеления» с князем Ф. Ф. Юсуповым, Распутина привезли в Юсуповский дворец на р. Мойке, где и произошло его убийство. (Версия встречи Распутина с женой Ф. Ф. Юсупова Ириной, племянницей царя, была выдвинута впоследствии Ф. Ф. Юсуповым с целью сохранения за ним морального лица). В этом действии приняли участие депутат Государственной думы вождь монархистов В. М. Пуришкевич, князь Ф. Ф. Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович, поручик Преображенского полка С. М. Сухотин, шофером был доктор С. С. Лазаверт. Для создания фона шумной компании в деле участвовали женщины – Прима Большого театра Вера Коралли, а так же Марианна Дерфелден. Кроме этого к заговору примкнул офицер британской разведки Освальд Рейнер – английская сторона приложила все усилия, чтобы убрать влиятельное лицо в императорской семье, выступающее за сепаратный мир с Германией. Ф. Ф. Юсупов, Дмитрий Павлович, С. М. Сухотин и составивший план заговора Николай Михайлович пошли на крайнюю меру в спасении страны и династии, поскольку не видели иного пути решения вопроса. P.S.: Все это означает, что система, некогда грозная, теперь лишь хватается за соломинку. – Нет Бога Спасающего

Вся загвоздка тормознутости русской истории была вовсе не в Распутине. Распутин, как таковой, стал лишь наглядным примером фундаментальных основ мировоззрений русского народа, который в свою очередь был примерной составной частью ложного мировоззрения всего человечества (под вывесками различных религий и философий, конечно, кроме иудаизма и христианства). Поэтому Богу не нужна была жертва человека неграмотного, наивного, блуждающего в своих представлениях в кромешных потемках. Поэтому осуществление заговора с самого начала не заладилось. Юсупов вначале предложил «святому» вина и пирожных. Распутин, не догадываясь, что в угощении был подсыпан яд, съел пару пирожных и запил вином. Цианистый калий на Распутина не подействовал. Как выяснилось позже, доктор Визовет, участвовавший в покушении, не посмел нарушить клятву Гиппократа и вместо яда положил безвредный порошок. Юсупов пришел в растерянность и при первом удобном случае улизнул от Распутина и сообщил обо всем происшедшем остальным заговорщикам, которые пришли в смятение от его новостей. В итоге выход из ситуации нашелся, и Пуришкевич предложил Юсупову докончить начатое и убить «старца» из браунинга Дмитрия Павловича. Юсупов вернулся к Распутину, который что-то заподозрив, начал было собираться уйти, но Феликс удержал его, показав зеркальный шкаф. В этот момент Юсупов выстрелил и попал Распутину в бок живота. Распутин упал. Толпа заговорщиков ворвалась в комнату, осмотрев рану, они пришли к выводу, что «старец» мертв, после чего заперли комнату и поднялись наверх праздновать победу и обсуждать план ликвидации трупа. Через небольшое время Феликс решил вернуться, он спустился вниз, открыл дверь и стал ощупывать пульс тела, его не было. (Существуют сведения, что Юсупов спускался в комнату убийства, чтобы дать возможность О. Рейнер сфотографировать мертвого Распутина). Вдруг лицо «старца» дернулось, Распутин вскочил с пеной у рта и схватил убийцу за горло со словами: «Феликс, Феликс, все скажу царице!»191 Испытав огромный шок и ужас, Юсупов вырвался, побежал наверх, за ним на четвереньках, рыча от ненависти, полз Распутин. Пуришкевич, стоявший наверху, услышал крик Феликса: «Пуришкевич, стреляйте, стреляйте, он жив! он убегает!»192 Пуришкевич выбежал из комнаты, бросился во двор, где неподалеку от ворот дворца увидел «старца». Выстрелил два раза и промахнулся. «Стрелок, более чем приличный, – вспоминает Пуришкевич, – практиковавшийся в тире на Семеновском плацу безпрестанно и попадавший в небольшие мишени, я оказался сегодня неспособным уложить человека в 20 шагах»193. Пуришкевич дальше описывает: «Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтобы заставить себя сосредоточиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину»194. Распутин остановился, Пуришкевич выстрелил еще раз. Распутин упал на снег. «Я подбежал к нему, – вспоминает далее Пуришкевич, – и изо всей силы ударил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе; но продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами»195. После подбежал Юсупов и в истерике начал бить его килограммовой резиновой гирей. Когда Распутин перестал подавать признаки жизни и недвижимо лежал на снегу, заговорщики завернули его в штору, обмотали веревкой и засунули в машину. Есть предположение, что после некоторого времени Распутин опять стал подавать признаки жизни, тогда О. Рейнер произвел выстрел в упор в лоб. После всего тело отвезли подальше от места происшествия и бросили с Большого Петровского моста в реку, при этом один ботинок соскочил с ноги Распутина и остался на льду, по нему позже полиция быстро нашла тело.

Во дворе тянулась широкая кровавая полоса. Напротив Юсуповского дворца – полицейский участок. Городовой, привлеченный выстрелом, спешил узнать у князя, что же случилось. Чтобы объяснить кровь и выстрелы, Юсупов, на месте кровавых следов Распутина, убивает свою собаку и говорит полицейскому, что она набросилась на его гостей, и ее пришлось убить. Отсюда и выстрелы. Позднее, когда Феликса спросит доктор Е. С. Боткин, «бывают ли у него угрызения совести? Ведь вы всё-таки человека убили», он ответит: «Никогда. Я ведь собаку убил»196.

Не желая расставаться со своим Другом даже после его смерти, Александра Фёдоровна приказала похоронить тело Распутина в Царском Селе, в углу императорского парка. С приходом к власти Керенского труп был сожжен197.

Следователь по особо важным делам при Петроградском окружном суде В. А. Середа, ведавший следствием по данному делу, позже сказал великому князю Андрею Владимировичу, что «он много видел преступлений умных и глупых, но такого бестолкового поведения соучастников, как в данном деле, он не видел за всю свою практику». Понимая неординарность порученного дела, он как бы ставил себя на место совершивших преступление: «Ежели они решили выдумать легенду для отвода глаз, то ее следовало бы разработать детально и всем держаться того же, а не говорить все разное»198.

На убийство «святого старца» русский народ отреагировал со свойственным ему православным мироощущениям. В отчете полиции указывается о множестве людей, устремившихся к реке Малая Невка. Они набирали воду в свои ведра и фляги, где еще недавно плавал труп Распутина, по поверью желая с водой получить и его «святую» силу. P.S.: распутинско-марксистскую силу…

Духовный настрой русского народа, красной нитью в неизмененном виде проходившей через призму столетий, как нельзя лучше продемонстрировал в своих произведениях Н. В. Гоголь (1809—1852). В его мистифицированных сюжетах показано не только бесовское состояние общества, но и весь церковный мир духовного ужаса, церковной бесовщины в преклонение ею перед «святой» мистикой, напрочь отвергавшее любое осмысление бытия.

Александра Фёдоровна была вне себя от гнева, она требовала от Протопопова немедленного расстрела преступников, но тот «советовал дождаться возвращения из Ставки Николая»199. Закон гласил, что в случае группового дела все участники судятся той судебной инстанцией, в юрисдикции которой находится подельник, занимающий наиболее высокое положение. В данном случае наиболее высокое положение занимал великий князь Дмитрий Павлович. Особого суда для членов императорской фамилии в России предусмотрено не было: их участь, согласно существующей традиции, решал только царь. Дело об убийстве Распутина передали Николаю, тот, не желавший всему придавать огласку, похоронил его в бумагах своей личной канцелярии.

Император не хотел раскрывать того факта, что даже члены его семьи были настроены против царя. С. Л. Фирсов полагал: «Император искренне считал себя религиозно ответственным только перед Богом. Признать же Гр. Распутина еретиком или просто пойти навстречу общественному мнению, требовавшему удалить „старца“, значило по большому счету признать и в отсутствии религиозной интуиции и, следовательно, усомниться в собственных религиозных правах (как Помазанника Божия и Верховного Ктитора главенствующей конфессии). Для искренно верующего человека, каким был император Николай II, подобное признание было невозможно»200.

Спустя несколько дней после покушения, получив от царя предписание удалится в свое имение Грушевку, Николай Михайлович воскликнул пришедшему Шаховскому: «Меня ссылают в Грушевку. Александра Федоровна торжествуй. Но надолго ли стерва удержит власть?»201 23 декабря он записал в своем дневнике: «Не могу еще разобраться в психике молодых людей. Безусловно они невропаты, какне-то эстеты, и все, что они совершили, – хотя очистили воздух, но – полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было»202. Прибыв в свое имение Грушевку, великий князь выразил «сожаление, что они не докончили начатого истребления, и результаты – только отрицательные – уже налицо. Подождем»203.

Татьяна Мельник (урожденная Боткин) в воспоминаниях пишет, что дело было даже не в Распутине, что он непосредственно лишь оказался лакмусовой бумажкой общей тенденции отсталости царского правления: «Совершенно не хочу оправдывать Распутина; это был нечестный, хитрый и распущенный мужик, обладавший, несомненно, умением влиять на окружающих, а, главное, разыгрывать какую угодно роль… В публике постоянно говорили: „Почему же ей не скажут?“ Беда в том, что о Распутине говорили и говорили слишком много, и этими разговорами его создали. Таково было мнение моего отца и многих людей, близко знавших Царскую Семью. Мой отец говорил: „Если бы не было Распутина, то противники Царской Семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь“»204. Другими словами, отсталая система культивировала отсталость и тем становилась для всех наглядно отсталой, со стремлением избавления от этого анахронизма.

Н. А. Врангель позднее вспоминал: «В беседе о XVIII столетии, о частых дворцовых переворотах того времени один из близких к Царю высказал мнение, что эти перевороты были только неизбежным полезным коррективом абсолютизма. „Они менее вредны, чем революции“»205. Исторический характер рассуждения позволяет предположить, что оно принадлежит великому князю Николаю Михайловичу, профессионально занимавшемуся историей российского абсолютизма. Вместе с тем можно понять автора этих мыслей желанием изменить движение страны, подразумевая под этим движение к ее процветанию. Но в действительности не все хорошо, что говориться – хорошо. Например, на мнение о полезности дворцовых переворотов в России следует заметить совершенно обратное явление. Ни Елизавета, ни Екатерина II, ни Александр I не претерпели ни какой-либо корректировки своей безграничной власти, а вместе с тем лишь были пронизаны страхом, что с ними может произойти то же самое, и потому вели политику лелеяния класса дворян, охраны и увеличения их прав и привилегий, наоборот тормозившее развитие государства. Поэтому, что перевороты, что тянувшаяся заторможенность общества, все это является единым фактором его внутреннего состояния болезнености (с проявлениями в острые обострившиеся моменты этой болезни состоянием конвульсий и припадков), и поэтому в перевороте-лечении нуждается не одна составляющая общества, а все общество…

Но общество винило одного. Хотя, как замечает журналист Илья Василевский, «были бездарны все сановники и министры, и была бездарна вся история страны, и самая страна. И что же было делать, если при дворе был всего один талантливый человек, да и то Распутин, если по всей России нельзя было найти ни одного неворующеrо пристава, ни одного не ломающего ребер урядника! Если Россия – страна самого лучшего в мире балета, самой проникновенной в мире литературы – так и оставалась все же самой нищей, самой грязной, самой несчастной в Европе страной; и русский земледелец не умел обрабатывать землю, и русский рабочий не умел и не любил работать, и русский интеллигент был „чеховский и ноющий“. И, когда в Пастеровском институте, в Париже, для опытов нужны были насекомые, распространители тифа, – их неизменно выписывали именно из России»206.

За не людоедство тот же Василевский прозвал Николая II Епиходовым (из пьесы Чехова «Вишневый сад») – конторщиком, который «обижен на судьбу»: «Николай II это был Епиходов. „22 несчастья“ неустанно преследовали его. Это был Антон Горемыка на троне. / И возле этого Антона Горемыки – бок о бок, рядом с ним оказался вдобавок Григорий Распутин…»207

24 декабря 1916 г. супруга М. В. Родзянко написала письмо к З. Н. Юсуповой, в котором говорилось «Несмотря на весь окружающий нас мрак, я твердо верю, что мы выйдем победителями как в борьбе с внешними врагами, так и с внутренними. Не может святая Русь погибнуть от шайки сумасшедших и низких людей: слишком много пролито благородной крови во славу и честь России, чтобы дьявольская сила взяла вверх»208.

На верхах готовился переворот. В недрах консервативно-монархического движения обсуждался в частности, вариант с походом четырех гвардейских полков на Царское Село и последующий передачей престола Алексею при регентстве Николая Николаевича. Думские либералы, в свою очередь, предпочитали видеть в качестве регента брата царя Михаила Александровича.

Политический деятель, историк, социал-демократ* и большевик, М. Н. Покровский факт убийства Распутина разъяснял по-своему: «Убийство Распутина отнюдь не было „взрывом негодования“, как хотели его инсценировать Пуришкевич и К-о. Это был необходимый предварительный шаг к государственному перевороту, для непосредственного осуществления которого были предназначены ген. Крымов и его офицерская банда. Заговорщики прекрасно понимали, что убить Николая одного значило только понапрасну „грех на душу взять“. Пока оставалась в живых фурия Царскаго Села с вдохновляющим ее хитрым сибирским колдуном, самодержавие было еще более, чем боеспособно»209. Все социал-демократы* очень ревностно следили за всем тем, что могло было поспособствовать внутри династическому перевороту власти и изменению государственного курса. Приехавший с фронта генерал Крымов рассказал Родзянко и другим членам Думы о катастрофическом настроении армии и даже о желании переворота. После этого разговоры о готовящемся перевороте стали еще более настойчивыми. Многие при этом были совершенно убеждены, что переворот готовит именно Родзянко и что ему в этом помогают многие из гвардейских офицеров и английский посол Дж. Бьюкенен.

Феликс Юсупов довольно прозрачно говорил о намечающемся перевороте в своих мемуарах: «Участие великого князя Дмитрия Павловича в заговоре против Распутина, в силу целого ряда причин, я придавал большое значение, – далее его речь возвращается к ситуации в стране. – Я считал, что нужно быть готовым к самым печальным возможностям, к самым роковым событиям, но не терял надежды на то, что уничтожение Распутина спасет царскую семью, откроет глаза государя и он, пробудившись от страшного распутинского гипноза, поведет Россию к победе»210.

Ф. Юсупов чутко подметил ситуацию гипноза, слишком очевидно прослеживающуюся на царской семье. Но то лишь было отражением общей ситуации в стране, ситуации гипноза бога Севера.

Председатель IV Думы М. В. Родзянко так описал происходившие события: «Событие 17 декабря – убийство Распутина – можно с полным правом считать началом второй русской революции. Нет сомнений, что виновные в этом убийстве руководствовались патриотическими мотивами… Они считали своим священным долгом избавить императорскую семью и Россию от гипноза, во власти которого они пребывали. Результат, однако, оказался прямо противоположен их ожиданиям. Народ увидел, что борьба за интересы России может вестись только террористическими средствами, а легальные методы не достигают результата»211.

Несмотря на то, что от Распутина избавились, распутинщина, как своего рода гипноз на отверженность Бога, из страны никуда не исчезла, а вместе с ней не исчезла и та выстроенная система безответственности управления государством. Успешное положение на фронтах, достигаемые неисчисляемыми жертвами, к концу 1916 г. перевешивало новым экономическим кризисом внутри страны.

Российская армия на начало войны насчитывала 2 млн 749 тыс. человек (из них 38 тыс. офицеров) и все руководство страны было уверено в своей хорошей боевой способности и быстрой победы любой военной кампании. Но на деле все оказалось не так. Когда русская армия встретилась с немецкой, такой же по численности, она потерпела поражение. Сказался недостаток оружия, невысокая подготовка офицеров в командовании солдат, которые не могли справиться с элементарными машинами и огромные проблемы материально-технического обеспечения. Все военный запасы были заготовлены на трехмесячный срок. Но затянувшаяся война сделала сильный удар и по армии и по тылу. К лету 1916 г. на фронт было мобилизовано почти 3 млн человек – реквизировано 2,5 млн лошадей. В результате резко сократились посевные площади. Повсеместный транспортный кризис стал влиять на подвоз продовольствия в городе. Существенно дестабилизировалась финансовое состояние страны. Вследствие всего цена на все виды товаров резко возросли.

Состояние страны к зиме 1916—1917 гг. видно из показаний А. Д. Протопопова Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: «Финансы расстроены, товарообмен нарушен, производительность страны – на громадную убыль… Пути сообщения в полном расстройстве, что чрезвычайно осложнило экономическое и военное положение. Двоевластие (ставка и министерство) на железных дорогах привело к ужасающим беспорядкам (помнится, на сети фронта коэффициент вагонов на версту был 17, а внутри страны – 6). Зимою 1916 г., вследствие заноса, под снегом было 60.000 вагонов с топливом, продовольствием и фуражом. Наборы обезлюдили деревню, остановили землеобрабатывающую промышленность; ощутился громадный недостаток рабочей силы, пополнялось это пленными и наемным трудом персов и китайцев. Города голодали, торговля была задавлена, постоянно под страхом реквизиций… товара было мало, цены росли, развивалась продажа „из-под полы“, получалось „мародерство“… Армия устала, недостатки всего понижали ее дух… Упорядочить дело было некому… при общей розни среди исполнителей власти…»212

Председатель Думы М. Родзянко описывал ситуацию следующим образом: «С продовольствием стало совсем плохо. Города голодали, в деревнях сидели без сапог, и при этом все чувствовали, что в России всего вдоволь, но нельзя ничего достать из-за полного развала в тылу. Москва и Петроград сидели без мяса, а в это время в газетах писали, что в Сибири на станциях лежат битые туши и что весь этот запас в полмиллиона пудов сгниет при первой же оттепели. Все попытки земских организаций и отдельных лиц разбивались о преступное равнодушие или полное неумение что-либо сделать со стороны властей. Каждый министр и каждый начальник сваливали вину на кого-нибудь другого, и виновников нельзя было найти. Ничего, кроме временной остановки пассажирского движения, для улучшения продовольствия, правительство не могло придумать¹… С начала января приехал с фронта генерал Крымов и просил дать ему возможность неофициальным образом осветить членам Думы катастрофическое положение армии и ее настроения. У меня собрались многие из депутатов, членов городского Совета и членов Особого Совещания… Грустной и жалкой была его исповедь. Крымов говорил, что пока не прояснится и не очистится политический горизонт, пока правительство не примет другого курса, пока не будет другого правительства, которому бы там, в армии, поверили, – не может быть надежд на победу. Войне определенно мешают в тылу, и временные успехи сводятся к нулю. Закончил Крымов приблизительно такими словами:

– Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известия о перевороте²»213.

7 января Родзянко докладывал Николаю II: «Из моего второго рапорта вы, ваше величество, могли усмотреть, что я считаю положение в государстве более опасным и критическим, чем когда-либо. Настроение во всей стране такое, что можно ожидать самых серьезных потрясений. Партий уже нет, и вся Россия в один голос требует перемены правительства и назначения ответственного премьера, облеченного доверием народа. Надо при взаимном доверии с палатами и общественными учреждениями наладить работу для победы над врагом и для устройства тыла. К нашему позору, в дни войны у нас во всем разруха. Правительства нет, системы нет, согласованности между тылом и фронтом до сих пор тоже нет. Куда ни посмотришь – злоупотребления и непорядки. Постоянная смена министров вызывает сперва растерянность, а потом равнодушие у всех служащих сверху донизу. В народе сознают, что вы удалили из правительства всех лиц, пользовавшихся доверием Думы и общественных кругов, и заменили их недостойными и неспособными. Вспомните, ваше величество, Поливанова, Сазонова, графа Игнатьева, Самарина, Щербатова, Наумова, – всех, кто был преданными слугами вашими и России и кто отстранен без всякой причины и вины… Вспомните таких старых государственных деятелей, как Голубев и Куломзин. Их сменили только потому, что они не закрывали рта честным голосам в Г. Совете. Точно умышленно все делается во вред России и на пользу ее врагов. Поневоле порождаются чудовищные слухи о существовании измены и шпионства за спиной армии. Вокруг вас, государь, не осталось ни одного надежного и честного человека: все лучшие удалены или ушли, а остались только те, которые пользуются дурной славой. Ни для кого не секрет, что императрица помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры ездят к ней с докладом и что по ее желанию неугодные быстро летят со своих мест и заменяются людьми, совершенно неподготовленными. В стране растет негодование на императрицу и ненависть к ней… Ее считают сторонницей Германии, которую она охраняет. Об этом говорят даже среди простого народа…

– Дайте факты, – сказал государь, – нет фактов, подтверждающих ваши слова.

– Фактов нет, но все направление политики, которой так или иначе руководит ее величество, ведет к тому, что в народных умах складывается такое убеждение. Для спасения вашей семьи вам надо, ваше величество, найти способ отстранить императрицу от влияния на политические дела. Сердце русских людей терзается от предчувствия грозных событий, народ отворачивается от своего царя, потому что после стольких жертв и страданий, после всей пролитой крови народ видит, что ему готовятся новые испытания.

Переходя к вопросам фронта, я напомнил, что еще в пятнадцатом году умолял государя не брать на себя командование армией и что сейчас после новых неудач на румынском фронте всю ответственность возлагают на государя.

– Не заставляйте, ваше величество, – сказал я, – чтобы народ выбирал между вами и благом родины. До сих пор понятие царь и родина – были неразрывны, а в последнее время их начинают разделять…

Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:

– Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..

Минута была очень трудная. Преодолев себя, я ответил:

– Да, ваше величество, двадцать два года вы стояли на неправильном пути.

Несмотря на эти откровенные слова, которые не могли быть приятными, государь простился ласково и не выказал ни гнева, ни даже неудовольствия»214.

Несмотря на закон военного времени, по которому за участие в стачке рабочим грозило неминуемое увольнение и отправка на фронт в штрафбаты, в 1915 г. министерством внутренних дел зафиксировано 1034 стачки, в 1916 г. – 1410. В начале 1917 г. из-за перебоев с продовольствием рабочие вышли на демонстрацию. Солдаты, получившие приказ, стали переходить на сторону демонстрантов. Министр внутренних дел А. Д. Протопопов записал в своем дневнике: «23 февраля с утра, во время молебна, мне сказали, что забастовали рабочие на многих заводах, большими толпами ходят по улицам, и что командующий войсками по докладу градоначальника распорядился вызвать и казаков. На мой вопрос по телефону Балк215 мне сообщил, что все дело в том, что к газетным уткам, будто в городе нет муки, сегодня выпечка опоздала, не успели будто вовремя выдать муку пекарям; народ ринулся расхватывать хлеб на сухари и запас, и многим совсем хлеба не хватило. Это вызвало громадное волнение и забастовку, – spontee без сговора и подготовки… К вечеру движение стихло; мне даже сообщили из деп. пол., что есть надежда, что на завтра некоторые заводы встанут на работу. В общем день 23-го прошел не очень страшно: пострадали несколько полицейских чинов; стрельбы не было. На Литейном в жандармский разъезд кинута ручная граната; ранены 2 лошади и всадник. Казаки выехали с пиками и народ разгоняли вяло, – были случаи, когда толпа им кричала „ура“ и дружелюбно подавали уроненную пику или подправляли свалившуюся узду. Солдатские пикеты и отряды тоже разговаривали мирно с толпами, б. ч. [большей частью] молодежи и хулиганья, проходивших мимо их»216. К началу 1917 г. ситуация недоверия и омерзения к власти в сознании масс дошла до такого уровня, что случайный перебор с хлебом, на первый взгляд казавшийся не столь страшным происшествием, вызвало волнение с непредсказуемыми последствиями.

По воспоминаниям М. Родзянко Николай II уже почти согласился с идеей создания правительственного кабинета, ответственного не только перед царем, но и перед Государственной думой. 10 февраля 1917 г. накануне своего очередного отъезда на фронт он сообщил премьер-министру Н. Д. Голицину (с 27.12.1916 по 27.02.1917) о своем намерении провозгласить завтра в Думе свою волю о даровании России министерства, ответственного перед парламентом. Но уже вечером того же дня уклонился от неприятного для него решения, очевидно, как обычно, полагаясь на «Божественное Проведение» и отправился в действующую армию без встречи с депутатами Государственной думы. Но когда поезд еще только мчал императора в Ставку, в Петрограде взорвалась мирная очередь за хлебом, вскоре охватившая волнением всю столицу.

Из дневника Протопопова: «24 февраля. С утра мне сказали, что в городе неблагополучно. Большие толпы, разбито несколько магазинов, что командующий войскам и приказал стрелять. Вскоре я узнал, что многие городовые, пешие и конные, ранены и убиты; на Выборгской изувечен полк. Шалфеев. Была особо стрельба на Знаменской площади, но раненых и убитых, как мне сказали, немного…»217

Несмотря на ожидаемость прекращения выступлений 25 февраля министр внутренних дел записал: «С утра уже стало известно, что беспорядки принимают массовый характер; что части войск вместе с толпой производят сопротивление другим частям войск – жандармам и полиции. Разбита Выборгская тюрьма; разбит арсенал; вызвана артиллерия, пулеметы. По телефону говорить стало нельзя. Взят Финляндский вокзал, и разобраны рельсы. Громадная толпа народа на улицах, стрельба без порядка, пение революционных песен и разгромы лавок с вином и оружием. – Около 1 часа дня, в сюртуке, надев пальто не форменное, я пошел пешком к кн. Голицину, на Моховую»218.

26 февраля царским указом был объявлен перерыв в работе Думы, в этот день Председатель Думы М. В. Родзянко телеграфировал Николаю II: «Положение серьезное. В столице – анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. Растет общественное недовольство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всяческое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца»219. Демонстрация рабочих в Петрограде быстро переросла в мятеж, верные правительству войска разбежались или перешли на сторону восставших (Волынский полк).

27 февраля, когда восстание охватило весь город, когда началось восстание солдат в Петроградском гарнизоне, братание солдат с рабочими, стало ясно, что пути назад нет, возник Временный комитет Государственной думы во главе с ее председателем М. В. Родзянко. В состав комитета вошли представители всех партий, кроме крайне правых.

Царское Село, где жила императрица с больными корью детьми, было блокировано восставшими войсками: «Февральское восстание именует стихийным… В феврале никто заранее не намечал путей переворота; никто не голосовал по заводам и казармам вопроса о революции; никто сверху не призывал к восстанию. Накопившееся в течение годов возмущение прорвалось наружу, в значительной мере неожиданно для самой массы»220 – писал социал-демократ* Л. Д. Троцкий в истории русской революции.

Об отношении власть предержащих к простым людям в это время передают воспоминания монархиста В. В. Шульгина: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать… Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… под условием, чтобы императорский караул охранял нас… / Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала – у нас кружилась голова и немело сердце… / Бессилие смотрело не меня из-за белых колон Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса¹… / С первого же мгновенья этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность „великой“ русской революции. / Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было – у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное… / Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство… / Пулеметов – вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя… / Увы – этот зверь был… его величество русский народ… / То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась²»221.

Николай II находился в Ставке Главного командования в Могилеве, когда узнал о перевороте в Петрограде. Он хотел послать генерала Н. И. Иванова с батальоном георгиевских кавалеров, чтобы тот отправился сначала в Царское Село для освобождения его семьи, а затем в Петроград для восстановления порядка. Но воинский эшелон не мог пробиться к Петрограду и даже царский поезд был задержан на станции «Дно» (ж/д узел, ныне город Дно в Псковской области), по причине, что весь путь следования к Петрограду занят революционными войсками, повернут на Псков, где находился штаб Северного фронта с надежными войсками под командованием генерала Н. В. Рузского.

В Петрограде события разворачивались стремительно. Еще 25 февраля по инициативе меньшевиков было решено созвать Совет рабочих депутатов. Вечером делегаты стали пребывать в Таврический дворец, где 27 февраля, в хаосе свободы, за несколько часов до того, как Временный комитет Государственной думы решился взять власть в свои руки, был провозглашен Временный исполнительный комитет Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Большинство членов Совета составляли социалисты-эсеры* и меньшевики, ставшие сразу центром крайних требований и лозунгов (большевики не играли заметной роли). Председателем исполкома Совета был избран руководитель меньшевистской фракции Думы И. С. Чхеидзе, его заместителями – трудовик А. Ф. Керенский и меньшевик С. И. Скобелев, всего в исполком вошли 15 человек.

1 марта Петроградский совет рабочих депутатов, после создания в нем солдатской коалиции, превратился в Совет рабочих и солдатских депутатов. В этот же день Временный комитет и Петроградский совет по договоренности создали Временное правительство, главной которого стал известный земский деятель князь Г. Е. Львов, незапятнанный никакими настроениями в сторону царизма. В состав Временного правительства вошли такие давние недоброжелатели Николая II: П. Н. Милюков, А. И. Гучков, и откровенный враг трона и династии социалист* А. Ф. Керенский. (После образования Временного правительства Временный комитет действовал как представительный орган Государственной думы, ликвидирован 6 октября после ее официального роспуска). Но среди одиннадцати членов Временного правительства были и миллионеры, и крупные помещики, что с самого начала дало пищу для критики социалистической* прессы.

Фактически, поскольку все видные члены экстремистов-социалистов* были либо сосланы царской властью в ссылку, либо от преследования бежал за границу, и потому в стране находились по преимуществу только умеренные политики, то их лидеры и воспользовались февральскими событиями, провозглашая курс либерализма, который совпадал с меньшевистскими настроениями. Февральская революция не была либерально-меньшевистской изначально, но стала таковой по ее итогам.

Новой власти стали присягать воинские части и уже почти никто не сомневался, что со старым режимом покончено раз и навсегда. Пошли аресты прежних царевых слуг, и наиболее значимых помещали в министерском подвале Таврического дворца. К вечеру 1 марта здесь находились бывшие премьеры И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер, председатель Госсовета И. Г. Щегловитов, обер-прокурор В. К. Саблер.

Вечером 1 марта царский поезд подошел к станции Псков. После неудачной попытки добраться до Петрограда Николай II осознал критичность ситуации. В Пскове генерал Н. В. Рузской стал уговаривать царя во благо России и сына пойти на историческое решение, чтобы не возникла угроза гражданской междоусобицы с поражением в войне с Германией. Вспомнили и о судьбе блокированной в Царском Селе семье Николая II. 2 марта в 0 часов 20 минут Николай II послал телеграмму генералу Иванову, эшелон с войсками которого находился уже в Царском Селе: «Надеюсь прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать. Николай»222.

В половине четвертого часа ночи Рудской связался по телефону с Председателем Думы Родзянко. Разговор длился более двух часов. Затем разговор Рузского с Родзянко был передан в Ставку генералу М. В. Алексееву, который выразил мнение, что «выбора нет и отречение должно состояться». Из Ставки пошли телеграммы командующим фронтам, где говорилось, что для спасения России от анархии необходимо отречение императора в пользу сына, командующие призывались высказать свое мнение. К полудню 2 марта стали приходить ответы: от командующего Юго-Западным фронтом генерала А. А. Брусилова, Западного фронта генерала А. Е. Эверта, Кавказского фронта великого князя Николая Николаевича. Все призывали царя принести жертву на алтарь Отечества и отречься. Копии телеграмм ген. Алексеев отправил на имя императора в Псков, добавив от себя: «Всеподданнейше докладывая эти телеграммы вашему императорскому величеству, умоляю безотлагательно принять решение, которое господь бог внушит вам. Промедление грозит гибелью России. Пока армию удается спасти от проникновения болезни, охватившей Петроград, Москву, Кронштадт и другие города. Но ручаться за дальнейшее сохранение высшей дисциплины нельзя. Прикосновение же армии к делу внутренней политики будет знаменовать неизбежный конец войны, позор России, развал ее»223. Николай II записал в дневник обстоятельства его отречения в Пскове 2 марта: «Утром пришел Рузской и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется соц.-дем.* партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузской передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2¹/₂ ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!»224

Проект акта об отречении был составлен монархистом В. В. Шульгиным. Первоначально предполагалось, что царь отречется в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича. Исполком Петроградского совета в свой черед требовал изменение этой части манифеста, но Временное правительство поручило своим посланцам добиться отречение по старой формулировке.

Изначально император и сам планировал отречься в пользу сына, но, переговорив с лейб-хирургом С. Л. Фёдоровым, несколько лет лечившим Алексея, и высказавшим мнение, что предсказать будущее царевича невозможно, переменил мнение: «Разговор перешел, – вспоминает генерал-майор свиты Николая II Д. Н. Дубенский, – на вопросы общего положения России после того, как государь оставит царство. „Я буду благодарить Бога, если Россия без меня будет счастлива… Я останусь около своего сына и вместе с императрицей займусь его воспитанием, устраняясь от всякой политической жизни, но мне очень тяжело оставлять родину, Россию“»225.

Передача трона брату не отвечала букве закона, но, с другой стороны, когда составлялись эти нормы, никто не предусматривал возможность добровольного отказа самодержца от престола. Прибывшие около десяти часов вечера депутаты Гучков и Шульгин предложили царю манифест отречения в пользу сына. Когда стало известно желание Николая отречься в пользу брата Михаила, после недолгих раздумий и непродолжительного обмена мнениями, они согласились. В текст внесли поправки, переписали, и в 23 ч. 40 мин. 2 марта Николай II его подписал, поставив на акте отречения время 15 часов 15 минут, время, когда им было принято окончательное решение.

Исследователи русской революции приходят к заключению, что в основе февральских событий находилось не просто недовольство масс, а целенаправленные стремления четырех сторон, т.е. фактически революция стала итогом четырех заговоров: внутрикланового романовского, военного (генералитет), буржуазно-масонского и британского (английской буржуазии и политическим кругам Англии было невыгодно быстрое экономическое становление России). Агенты двух первых заговоров стремились к чисто дворцовому перевороту при сохранении монархии, двух вторых – к свержению монархии (самодержавия), но до поры не открывали карты, используя генералов в темную.

В складывающейся ситуации заговорщикам был нужен только повод. В середине февраля власти Петрограда решили ввести карточную систему, начались волнения. И вот здесь, как по заказу, в столице возникли перебои с хлебом. Железная дорога не работала, по чьему-то недомыслию часть питерских хлебопеков в феврале забрали на фронт. В довершение ко всему некие купцы Левинсон и Лесман вместо того, чтобы продавать муку петроградцам, нелегально и втридорога стали продавали ее в Финляндию. Поэтому февральский переворот стал результатом суммы фактором, как глупости, желания наживы, измены.

20 февраля администрация Путиловского завода заявляет локаут в ответ на требование рабочих об увеличении зарплаты. Предыстория такова: в декабре 1916 года по команде стран-союзников многие частные банки в России прекратили финансирование тех акционерных обществ, что владели промышленными предприятиями. По сути это был двойной удар – подрыв военно-экономической сферы союзника и курс на обострение классовых конфликтов между предпринимателями и рабочими.

Сразу же после объявления локаута словно ждавшие этого Чхеидзе и Керенский установили контакт с руководителями нелегальных организаций – с А. Г. Шляпниковым и К. К. Юренёвым – и договорились о проведении демонстрации 23-го февраля или 8 марта.

Сначала демонстрации были мирными, но 25-го февраля они стали перерастать во всеобщую стачку, бастовало уже 300 тысяч человек, однако власть не реагировала, и только 26-го С. С. Хабалов, командующий Петроградским военным округом, дал приказ стрелять. Было убито около 50 человек, следствием чего солдаты запасных полков, расквартированных в Петрограде, стали переходить на сторону демонстрантов.

Первым выступил Павловский полк, затем другие полки. В Волынском полку, когда солдаты восстали, офицер попытался их утихомирить. Произнеся речь, он развернулся к солдатам спиной, и тогда фельдфебель Тимофей Кирпичников из винтовки выстрелил ему в спину. Это сыграло переломным моментом в истории перехода армии на революционную сторону.

Кстати, показательно сложилась судьба этого Кирпичникова. Сначала он слыл героем, портреты его выставлялись в витринах магазинов и аптек. После октябрьского переворота про него забыли, но он сам напомнил о себе, явившись на Дон к генералу А. П. Кутепову, заявив, что он пришел бить большевиков и что он, мол, «тот самый» Тимофей Кирпичников. Генерал Е. Достовалов описывает эту встречу: «Вспоминаю характерный для настроения восставшего офицерства рассказ генерала Кутепова из первых времен существования Добровольческой армии, который он любил повторять и который всегда неизменно вызывал общее сочувствие слушающих. «Однажды, – рассказывал Кутепов, – ко мне в штаб явился молодой офицер, который весьма развязно сообщил мне, что приехал в Добровольческую армию сражаться с большевиками «за свободу народа», которую большевики попирают. Я спросил его, где он был до сих пор и что делал. Офицер сказал мне, что был одним из первых «борцов за свободу народа» и что в Петрограде он принимал деятельное участие в революции, выступив одним из первых против старого режима. Когда офицер хотел уйти, я приказал ему остаться и, вызвав дежурного офицера, послал за нарядом. Молодой офицер заволновался, побледнел и стал спрашивать, почему я его задерживаю. Сейчас увидите, сказал я, и когда наряд пришел, я приказал немедленно расстрелять этого «борца за свободу»»226. Так закончил свои дни участник уличных беспорядков в Петрограде 27 февраля 1917 г.

Когда ситуация в столице для прежней власти стала выходить из-под контроля в Полуциркульном зале Таврического дворца собрались депутаты, отказавшиеся подчиняться царскому указу о временной приостановке работы Думы. В ответ на царский запрет они сформировали Временный комитет Государственной думы, куда вошла часть депутатов IV Думы и часть депутатов других созывов Думы. Одновременно в том же Таврическом дворце, но уже в другом помещении группа из меньшевиков-думцев, большевиков и левых эсеров создала исполком Петроградского совета рабоче-крестьянских депутатов (Петросовет).

Таким образом, были созданы два органа управления революционной власти, и в обоих заседали масоны. Например, масон Н. В. Некрасов в 1939 году показал, что всем масонам был дан приказ немедленно встать в ряды защитников нового правительства, сперва Временного комитета Государственной думы, а затем Временного правительства. Масон Л. Д. Кондауров в 1930 году писал, что еще до революции масонский верховный совет поручил ложам составить список лиц, годных для новой администрации. В результате во всех организациях, участвовавших в создании временного правительства, оказались масоны, а в самом правительстве они составили его радикальное ядро.

Британцы откровенно радовались произошедшему в России. Ф. Л. Берти, посол Великобритании во Франции, после большевистского переворота, 8 декабря, записывает в дневнике: «Нет больше России! Она распалась, и исчез идол в виде императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на Востоке, т.-е. Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т.д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убираться к чорту и вариться в собственном соку»227.

Еще дальше пошел британский премьер-министр Ллойд Джордж. «В начале революции, – пишет в воспоминаниях Бьюкенен, – в Петербурге рассказывали, что Ллойд-Джордж, узнав о падении царизма, потирая руки сказал: „Одна из целей войны достигнута, преследуемая Англией уже достигнута“»228.

Впоследствии общественный деятель, мыслитель, И. Л. Солоневич указал, что в основе русской революции находились непонятные идеи далеко не первосортных людей: «Делала революцию вся второсортная русская интеллигенция последних ста лет. Именно второсортная. Ни Ф. Достоевский, ни Д. Менделеев, ни И. Павлов, никто из русских первого сорта – при всем их критическом отношении к отдельным частям русской жизни – революции не хотели и революции не делали. Революцию делали писатели второго сорта – вроде Горького, историки третьего сорта – вроде Милюкова, адвокаты четвертого сорта – вроде Керенского. Делала революцию почти безымянная масса гуманитарной профессуры, которая с сотен университетских и прочих кафедр вдалбливала русскому сознанию мысль о том, что с научной точки зрения революция неизбежна, революция желательна, революция спасительна. Подпольная деятельность революционных партий опиралась на этот массив почти безымянных профессоров. Жаль, что на Красной Площади, рядом с мавзолеем Ильича не стоит памятник „неизвестному профессору“. Без массовой поддержки этой профессуры – революция не имела бы никакой общественной опоры»229.

М. Палеолог указывает на неожиданность свершившейся революции для самих революционеров: «Русские социалисты 1917 года испытали такое же удивление, как и французские республиканцы 1848 года. На конференции, состоявшейся в Париже 12 марта 1920 года, г-н Керенский заявил, что 10 марта [26 февраля] 1917 года в его доме собрались его политические друзья и что они единодушно решили, что революция в России невозможна. Через два дня царизм был свергнут»230.

Об этом же свидетельствует и П. Жильяр: «Монархия была свергнута вовсе не поднявшимся иа глубины бурным валом, как об этом говорили; наоборот, ея крушение подняло такую страшную волну, которая поглотила Россию и едва не затопила соседния государства»231.

Манифест отречения Николая II в пользу великого князя Михаила Александровича Романова, гласил: «Ставка. Начальнику Штаба. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренния народныя волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победнаго конца. Жестокий враг напрягает последния силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшаго достижения победы и, в согласии с Государственной Думою, признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российскаго и сложить с СЕБЯ Верховную власть. Не желая разстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним, повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России. Николай. Г. Псков. 2 Марта 15 час. 1917 г. Скрепил: Министр Императорскаго Двора Фредерикс»232.

Не желая противопоставлять себя новой власти, одновременно с манифестом Николай подписал еще два документа: указы о назначении князя Г. Е. Львова председателем Совета министров и великого князя Николая Николаевича вновь Верховным главнокомандующим. На указах ставилось время – 2 часа. Таким образом, создавалась видимость законности и преемственности новой власти – Временного правительства, назначенного царем до его отречения.

3 марта вернувшись в столицу и прочитав Манифест отречения на вокзальной площади раздался крик: «Зачем новый царь? Долой самодержавие!» и возбужденная толпа поддержала этот призыв233. Отправив с надежным человеком текст отречения в Думу, Гучков и Шульгин отправились к брату царя. Сам великий князь Михаил жил за границей и лишь перед войной вернулся в Россию. В тот же день, 3 марта, состоялась совещание членов Временного комитета и Временного правительства с Михаилом Романовым в доме князя Путятина. За провозглашение Михаила императором высказались лишь П. Н. Милюков и прибывший позднее А. И. Гучков, доказывая, что «монархия – это ось, единственная ось страны»234, все остальные были против. Выслушав мнения, Михаил удалился с М. В. Родзянко и Г. Е. Львовым в соседнюю комнату. После получасовой беседы и размышлений Михаил подписал Манифест не принимать на себя верховную власть до решения Учредительного собрания:

«Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего передавшего Мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твердое решение в том случае воспринять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием чрез представителей своих в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразить волею народа. Михаил. 3/ III – 1917. Петроград»235.

Уже позже в своих сочинениях по поводу русской революции В. Н. Воейков откровенно напишет: «По забытой старой поговорке „Умных людей в России много, а разумных мало“, не отдавали себе наши соотечественники ясного отчета, в чем именно заключался внушаемый им ужас царского гнета и к чему должны привести Россию ломка и уничтожение всего существующего»236. На что так же откровенно следует признать, что энергия «уничтожения всего существующего» исходила в первую очередь от Бога, желавшего показать российскому народу его настоящее состояние под названием русское православие в купе со всей стариной и другими религиями коренных народностей. «Нет, ребята, все не так»237 – вскоре споет уже в «стране развитого социализма» В. С. Высоцкий, подводя тысячелетний итог всему российскому менталитету.