Читать книгу Про злодея - - Страница 7

А потом он сдается нежности,

называет ее своей

и приводит на ложе брачное,

где сжигает в другом огне.

Что до косточек тонких, беленьких

всех, кто отдан ему был до,

они страшным напоминанием

устилают пещеры дно.

Но окупится, ох, окупится,

каждый крик, и слеза, и стон:

та, что сердце взяла драконее,

обратит прежний дом костром,

всех и каждого в нем ждет страшное,

и едва ль будет быстрой месть.

Сколько девушек было отдано

зверю страшному и не счесть,

и лишь чудом одна хозяйкою

вдруг случилась его душе:

стала трепетною возлюбленной

человеческая мишень —

ритуала часть, жест покорности,

просто цель для его огня.

Она ластится теплой кошкою,

не страшится его обнять,

и дракон верным псом на привязи

восседает у белых ног.

Жатва жертву найдет кровавую

среди тех, кто ее обрек:

так дракон обратится карою,

всяк предавший – пятном золы,

ночь, горящая в жарком пламени,

ярче станет любой зори.

Вы же поняли это загодя,

чуя в ней этот злой задор,

когда к зверю невеста первая

протянула свою ладонь,

не боясь ни огня, ни пасти, ни

гнева острых его клыков.

Сами видели, как чудовище

к ней, всему вопреки, влекло.

Так чего теперь горько плакаться,

что нарушился ваш обряд?

В темной ночи глаза драконие,

словно угли в костре, горят,

и стоит в серебре и золоте

дева возле его плеча.

Та, что прежде была лишь откупом,

теперь здесь его назначать.

Другие слагают победе песни,

а сам герой хмурый, молчит да пьет

и все вспоминает, каким красивым

был зверь в небесах, и его полет

навечно остался перед глазами.

В ушах – скрип жестоких широких крыл.

Он пьет, чтоб забыться. Не помогает.

Ресницы, как прежде, от слез мокры.

За эту победу обрел он славу,

осыпан был милостью короля.

Но, если опять тот попросит подвиг,

герой не отважится повторять.

И дело не в силе или отваге,

не в храбрости, ловкости удалой.

Он помнит, как нежно ложился ветер

под зверя чешуйчатое крыло,

как рев сотрясал, словно гром, долину,

как бил гибкий хвост по камням, дробя.

Каким было страшным и совершенным

жестокое чудо его огня.

Что он не герой, просто злую правду

никто не узнает, чтоб объявить.

О том, как по локоть засунув руки

в грудь зверя, испачкавшийся в крови,

стоял он, и кровь была теплой-теплой…

Бок зверя ходил ходуном, дрожа.

И бились в мозгу слова, что героям

пристало чудовищ уничтожать,

и нужно лишь сжать ком горячий в пальцах,

прочесть смерть по желтым глазам чужим.

И, с монстром покончив, понять внезапно,

что монстра убивший вдруг сам стал им.

Победил двух драконов, третьего не сумел.

Превратиться не смог ни разу, как предрекали:

мол, дракона срази, проклятье его регалий

перейдет на тебя, явился раз, глуп и смел.

Я специально сдирал доспехи и голым шел,

не боясь, без меча кидался, как волк, на зверя.

Я хотел победить, желая, не лицемерил,

только что-то не так, быть может, с моей душой,

раз проклятье меня обходит за разом раз

и драконья душа вселяться в меня не хочет.

Почему только я – единственный среди прочих

и меня обманул предания гнилой сказ?

Третья туша в крови сгнивает у моих ног,

желтый глаз смотрит пристально-мертво, и режут сталью

крыльев черных шипы, которые не достались.

Я стою и смеюсь: я смог, да, я снова смог,

но драконья судьба прошла стороной меня.

Победивший дракона остался, как был когда-то!..

Только правда стеклом драконьего жжется взгляда:

монстр уже был внутри, и его ни к чему вселять.

Обошел полмира, но на тебя

не хватило подвигов и дел ратных.

Ты ушел чудовище отыскать,

но вернулся сам им домой обратно.

Победил сильнейших, чтоб доказать,

что ты самый сильный из всех, но, право,

нет геройства в том, чтоб, сойдясь с другим,

не найти затем на себя управу.

Обмануть сумев всех и провести,

от себя ты правды, увы, не скроешь.

Сколько б монстров ни было на земле,

но страшнее нет, чем ты сам, чудовищ.