Читать книгу Черноводье - - Страница 2

Ночь выдалась прохладной, и ступать босыми ногами по земляному полу амбара было зябко. Темные стены перед глазами плясали, словно во время землетрясения, а в голове звучала разудалая мелодия, наигранная на свирели, топот ног, разгоряченное уханье.

На самом деле, на флейте никто давно уже не играл, а вся деревня погрузилась в пьяный, беспокойный сон. Мне бы тоже не мешало выспаться: прошлую-то ночь я провел на ногах, выслеживая гигантского илового жупела. Вот только сейчас очень хотелось пить: не привык я еще к местной браге. Если бы не подкрученное сопротивление ядам, наверное, слег бы от алкогольного отравления. Нелепая смерть для охотника за нежитью.

Прошедший вечер и ночь запечатлелись в моей голове ворохом ярких картинок.

Вот староста богатого прибрежного села, которому я привез уродливую рогатую голову жупела, обнимает меня, как родного сына, и требует немедленно расстелить прямо на берегу скатерку и выкатить из погреба бочку грушницы. Его радость понятна: эта тварь сожрала уже трех рыбаков вместе с лодками, и из-за нее вся деревня сидела на берегу в пору, когда самый лов.

Вот я подношу к губам большую щербатую глиняную кружку, чувствую исходящий от ее содержимого запах подгнивших груш и сивухи и отчетливо говорю себе, что надерусь сегодня в кашу, и гори оно все синим пламенем.

Вот, уже изрядно захмелевший, я отплясываю, делая неуклюжие коленца, под простенькую мелодию, в которой мне отчего-то все время слышится «Ведьмаку заплатите чеканной монетой». Староста при этом отчаянно прихлопывает, едва не валясь со скамьи на пол

Вот пышная старостина дочка, раскрасневшаяся от выпитого и от танцев, говорит, что мама ей советовала держаться от егерей подальше, а то они, дескать, все грубияны и так и норовят сорвать нежный цветок девичьей невинности. Я же, в свою очередь, заплетающимся языком уверяю ее в том, что долг егеря – защищать простой народ, и в моих руках ее нежный цветок будет в полной безопасности.

Вот я, с отяжелевшей, словно котел, головой бреду вслед за дочкой, пообещавшей показать чудесную лошадь своего батюшки, но оказываюсь отчего-то не на конюшне, а в амбаре, где тут же, позабыв о долге егеря, принимаюсь яростно срывать пресловутый цветок, который, впрочем, оказывается сорван еще до меня.

И вот, наконец, после всех этих безобразий, усталый, с больной головой, я склоняюсь над бочкой, опускаю в нее лицо и жадно пью пахнущую деревом и ржавчиной дождевую воду, чувствуя, что ничего вкуснее не пил в своей жизни никогда.

Я поднял от бочки голову и прислушался. Меня смутил какой-то звук, не очень уместный сейчас. И даже не один звук, а целой сочетание: храп лошади, едва слышные голоса и что-то еще, какой-то тонкий, давно не слышанный звон.

Помотав головой, я попытался сконцентрироваться. Голова все еще гудела, не желая работать, как следует.

Вот уже два года я жил двойной жизнью. Одна из ее сторон была известна всем моим новым знакомым. В ней я был Матеусом из Кирхайма, странствующим охотником на нежить, слегка угрюмым и отчужденным, но не более чем это свойственно чернолесским егерям, которые, как известно, всегда держатся наособицу. Но была у медали моей жизни и вторая сторона, на которой было начертано: Руман из Брукмера, убийца, смутьян, государственный преступник. Триста крон за мертвого и шестьсот – за живого.

Эта сторона моего бытия заставляла меня нигде подолгу не задерживаться, хотя однажды в Мордлине мне предлагали стать штатным егерем на очень соблазнительных условиях. По этой же причине я редко общался с теми, кто знал меня раньше: к Максу на север так и не подался, в Кернадал тоже не наведался ни разу. Однажды только послал с оказией письмо Сергею, но ответа на него не ждал, так как писать мне, собственно, было некуда.

Была еще, правда, у меня и третья жизнь, в которой я был Ромой, студентом журфака и видеоблогером, но о ней я предпочитал по возможности не вспоминать. Лишь иногда мне снилось, что я записываю новый ролик или гуляю с девушкой в Ботаническом саду. Просыпаться после этого в пропахшей потом и овчинами хижине было тяжело и противно, словно падать в смердящее гнилью болото. И вот что интересно, проснувшись, я никогда не мог вспомнить хорошенько, кого же видел во сне: Алину или Киру?..

Но сейчас к моему мозгу отчаянно взывала, требуя сосредоточиться, именно та, вторая сторона моей личности, где я был преступником в бегах. Что-то она такое учуяла своим нюхом загнанной в угол крысы. Точнее – услышала.

Я вздрогнул. Это был звон кольчуги.

Осторожно, стараясь не привлечь ненужного внимания, я сделал несколько едва слышных шагов и выглянул из дверей амбара, держась слегка дрожащими руками за холодный чуть подгнивший косяк. За окном уже брезжил туманный рассвет. Возле плетня стояли трое всадников в металлических нагрудниках и шлемах-морионах. За их спинами стелились на лошадиные крупы белые плащи, похожие на не слишком чистые простыни.

Я невольно прикусил губу. Весь хмель словно выдуло из меня холодным ветром. Пальцы сжали дверной косяк, вырвав из него с хрустом тонкую щепку. Орден василиска! И так далеко от орденских земель!

Одной из задач Ордена была поимка государственных преступников, обретающихся на землях Брукмера и окрестностей. И разумеется, Руман из Брукмера занимал почетное место в их списке. Вот только местоположение означенного Румана едва ли могло быть кому-то в Ордене известно. Да и от брукмерских земель здесь было далековато.

Рыцари ордена могут так далеко забраться в двух случаях: либо едут с посольством в Кирхайм, либо прибыли со спецоперацией. Если первое, то они, вероятно, остановились спросить дорогу – и скоро двинутся дальше. Если же второе – то дело плохо. Очень плохо.

На груди одного из гостей, высокорослого и жилистого, с чеканным орлиным профилем, сверкнул серебряный медальон полноправного орденского брата. Спутники его, мои ровесники, были, видимо, послушниками.

Перекинувшись несколькими словами со старостой, сизым от выпитого и едва держащимся дрожащими руками за плетень, они соскочили с коней и тяжелой походкой доспешных воинов направились прямо в мою сторону. Я невольно отступил в тень, стараясь не показать своего присутствия. Сердце застучало набатом.

Так, спокойно. Их всего трое. Они идут без опаски. Видимо, из разговора с едва ворочающим языком старостой они уяснили, что я сейчас валяюсь пьяный и никакого сопротивления оказать не смогу. Лошадей оставили привязанными к плетню. У меня есть преимущество – нужно только его не растерять.

Вдохновленный этой мыслью, я в несколько шагов преодолел расстояние до противоположных дверей амбара. Одежду забирать не стал – не до нее сейчас, наживем новую. А вот мешок с пожитками и крикет, на мое счастье, остались прямо здесь, в углу. Будь они в доме у старосты, пришлось бы с ними проститься, а к оружию я уже очень привык. Этот небольшой топорик, в рукоятке которого пряталось пистолетное дуло, я отхватил по случаю в Брукмере в самом начале своих скитаний, и ни разу об этом не пожалел. Отличная штука, жаль было бы потерять.

Десяток-другой торопливых шагов босыми ногами по мокрому от росы двору – и я уже на конюшне, где меня ждет отдохнувший – не в пример мне – Джип, то и дело легонько бодающий массивными рогами перегородку.

– Привет, дружище! Соскучился? Ничего, сейчас весело будет, – прошептал я, и баран в ответ издал дружелюбное блеяние, по счастью, не слишком громко.

В голове у меня заработал невидимый таймер, отсчитывая секунды. С каждым шагом, который мои преследователи делали по направлению к амбару, секунд этих у меня оставалось все меньше. Тик-так, тик-так.

Так, этот ремешок сюда, этот продеть вот здесь. Тик-так, тик-так. Вот они подходят к дверям. Вот осторожно крадутся к сеновалу, обнажив мечи. У кого-то из них, должно быть, и пистоль найдется. Еще несколько секунд, и они поймут, что никого, кроме утомленной полуголой девицы, в амбаре нет. К этому времени мне нужно успеть оседлать Джипа. Я успею – не впервой.

На секунду меня остановила мысль: а может быть, ну его? Убегать, прятаться, спасать свою жизнь – чего ради? Я чужой в этом мире, и всегда буду чужим. Может быть, будет лучше, если меня повесят возле Карнарских ворот Брукмера, да и дело с концом?

Но ответом на эту мысль был приступ ярости, заставивший меня сжать кулаки и едва не разорвать прочную подпругу. Нет уж! Хрен вам! Заперли меня в этом провонявшем луком и кровью Средневековье, превратили в какого-то говночиста с ружьем наперевес, так я назло вам не опущу руки! И найду – видит Бог, найду! – отсюда выход и покажу вам, где иловые жупелы зимуют!

Подобные приступы буйного гнева случались со мной нередко – обычно после них наступали периоды апатии, когда я лежал по неделе на каком-нибудь постоялом дворе, выбираясь из комнаты только для того, чтобы надуться дешевым пивом.

Мне ужасно хотелось опуститься, спиться, забыть, кто я такой, что я наделал, превратиться в обыкновенного здешнего жителя – только с голубым огненным лезвием, вылетающим из запястья. Это казалось ужасно соблазнительным: жить без сосущего чувства вины, вот только я не знал, реально ли этого достигнуть, не убив по дороге печень.

Сейчас, однако, было не до депрессии: со стороны амбара уже доносились возбужденные крики и топот подкованных сапог. Секунды, которые отсчитывал мой воображаемый таймер, подошли к концу: нужно было делать ноги немедленно.

Я вывел барана во двор и одним прыжком взобрался на его спину. К тому моменту, когда из-за сарая выскочил один из орденских послушников, я уже был в седле и мог безбоязненно продемонстрировать ему неприличный жест, после чего перемахнул через плетень и понесся во весь опор. Вдогонку мне раздался выстрел, и пуля чиркнула в листве где-то далеко у меня за спиной.

Прохладный ветерок раздувал волосы и выгонял из меня остатки хмеля, а вместе с ними – мрачные мысли. Мне даже захотелось спеть что-нибудь веселенькое. К полудню я уже буду в Мордлине, там сяду на паром и поплыву на другой берег Кира – только меня и видели орденские. Что ни говори – дело обернулось куда лучше, чем могло бы. Застань они меня и в самом деле спящим…

Однако, как они меня нашли? Не так уж много людей знает, где скрывается один из главных государственных преступников, Руман из Брукмера. Ладно, этот вопрос мы еще разъясним. И со старостой тоже поквитаться бы заодно. Я ему, значит, рискуя жизнью, добывал из-под коряги жупела, а он вот так запросто сдает меня Ордену. Не он ли и навел на меня? Узнал откуда-то, специально заманил в свою деревню, напоил, девку подложил… Узнаю, все узнаю, дай только срок.

Джип несся вперед во всю прыть, деревня уже скрылась за поворотом, а звуков погони не было слышно. Я приподнялся над холкой барана и подставил лицо поднимающемуся из-за сосновых верхушек солнцу. Да! Я их сделал! Их-ха!

Кажется, последнюю реплику я выкрикнул вслух, легонько хлестнув Джипа. Прикосновение первых солнечных лучей было теплым и нежным, хотелось закрыть глаза и подставить им лицо. Верный признак того, что день будет хорошим.

Дорога в этом месте круто сворачивала вправо. Я завернул за поворот и в следующую секунду едва не вылетел из седла: пришлось поднять барана на дыбы, отчего он жалобно вскрикнул, замолотив передними копытами в воздухе.

Рогатки, перегородившие дорогу. Дула мушкетов, упершиеся прямо в меня. Треск тлеющих фитилей. Десяток алебард, вытянувших хищные лезвия в мою сторону. Приехали.

– Оружие на землю! – скомандовал стальной голос откуда-то из-за частокола алебард. – Одно движение – и мы даем залп.

Секунда ушла у меня на то, чтобы оценить шансы. Шансы были паршивее некуда. Как бы ни была крута защитная матрица, дарованная мне Луцианом, ни раствориться в воздухе, ни ловить руками пули она не позволяла. Я поморщился, как от зубной боли, и бросил крикет на землю, после чего осторожно, держа руки на виду, слез со спины барана.

– Похоже, здесь наши с тобой дороги расходятся, дружище, – сказал я своему странному скакуну, пока несколько орденских кнехтов с обнаженными мечами медленно, с опаской приближались ко мне.

Солнце все еще освещало теплыми лучами мое лицо, но теперь их прикосновение показалось мне издевательским. Краски вокруг словно померкли, насыщенная зелень вокруг посерела, словно я оказался в Чернолесье. Подошедший первым кнехт упер лезвие меча мне в горло, а второй рукой схватил поводья Джипа, испуганного и вот-вот норовившего рвануться вперед.

– На колени! – скомандовал все тот же голос, обладатель которого не спешил показаться из-за рогаток. – Руки за голову!

Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Господи, как глупо все вышло!