Читать книгу Рыжая обложка - - Страница 2

Никитос доканчивал третью бутылку «Жигулей», рассеянно пялясь в треснутый экран «Сяоми» на сисястых телочек. Настроение было заметно ниже дырки деревенского сортира.

По плечу уверенно хлопнула тяжелая ладонь.

Мобилка едва не выпала из рук, Никитос дернул плечом, по-волчьи поднял переднюю губу. «Какой черт берега попутал? Ушатаю нахуй!»

Он сурово зыркнул вбок и сразу зацепил взгляд незнакомого, лыбящегося во всю пасть мужика. Мужик подмигнул Никитосу, и тот прочухал, что в первый раз глаза конкретно дали непоняток – теперь перед ним стоял родной, старший братуха Темыч. Самый, сука, четкий, душевный и понятливый человечище в этом беспредельно поехавшем всеми кукушками мире.

Темыч выглядел бодрячком и просто красавчиком. Сразу и не скажешь, что полгода назад он скопытился от передоза в вонючем подвале на радость крысам, которые два дня усердно наяривали вусмерть обдолбанную герычем человечинку, прежде чем Темыча нашли.

– Как сам, братан?! – загоготал Темыч, и Никитос пустил слезу от радости, насрав на то, что о нем могут подумать какие-нибудь левые персонажи. Передоз, похороны, недельные поминки – с вывернутой наизнанку душой, заблеванной одеждой, драками и двумя сломанными ребрами – все оказалось хреновым сном. Темыч был жив, и Никитос знал, что это реально зашибенный подгон неважно от кого. Главное – Темыч здесь.

– Без тебя пиздец как хуево было, – кивнул он. – А ты точно живой?

– Говно вопрос, чувак! Попозжа с тобой бухнем, и ты вкуришь, что мертвяки так не могут. А сейчас есть суровая тема, но в одного поднимать – конкретно тугая засада… Впишешься?

Никитос с готовностью кивнул:

− Да без бэ, родной! Какая тема-то?

Душу переполняли ништяки, и он был готов раскачать любую движуху – полететь на бутылке «Жигулей» в космос, трахнуть в пасть акулу, лечь вместо Темыча в могилу.

– С бывшей моей спросить надо, – Темыч чиркнул оттопыренным большим пальцем по горлу. – Ведет себя как мразота, ебется со всякими чмырдосами, про меня хуйню всякую рассказывает. Прикинь, какой пиздец лютый.

Никитос помрачнел.

– За такое и захуярить не впадлу. На крайняк – отпиздить до упора.

– Тогда двинули?

Темыч улыбался, пытливо заглядывая в душу, и Никитос знал, что задинамить его – это как навалить полные штаны поноса при тех самых сисястых телочках, а потом лихорадочно слизывать говно языком, пытаясь навести чистоту. За родную кровь он был готов на что угодно и против кого угодно. Темыч, братуха…

Поэтому он улыбнулся в ответ и встал рядом с Темычем.

– Двинули!

Спустя пять минут они подошли к нужной двери. Темыч встал сбоку, а Никитос спрятал за спину руку с «розочкой», сделанной из пивной бутылки. Темыч это одобрил: «К бабам надо ходить с флорой!».

Дверной глазок потемнел, и после короткой паузы раздался недовольный голос Людки – бывшей Темыча.

– Чего тебе?

– Я это… должок притараканил, – нашелся Никитос. – Косарик. Я хоть и синий тогда был, но помню, как ты меня реально выручила. И сверху мальца накинул, за уважуху.

Никитос не сомневался, что Людка откроет. Она и за рубль одноглазому последний глаз высосет, что уж про халявный косарь с довеском говорить…

– Ой, а я все жду-жду, когда отдашь… – затараторила Людка, и Никитос услышал, как она открывает замок. – А я тебе разве не два давала?

Дверь открылась. Никитос шагнул вперед и ткнул как штепселем в розетку «розочкой» Людке в губы, чтобы она заглохла; с силой провернул кисть. Стекло скрежетнуло о зубы, превратив мягкую пухлую плоть в кровавую рванину, и раскурочило верхнюю десну.

Карие глаза Людки полезли на лоб, она утробно сказала «ы-ы-ы!» и попятилась, вскидывая руки к лицу. Никитос оскалился, шагнул за ней. Подошва его кроссовка от души въехала Людке ниже начинающих отвисать «мячиков» с выпирающими даже через халатик сосками. Ее согнуло и отбросило к стенке.

– Красавелла, братан! – оценил Темыч старания Никитоса. – Разгон заебись, теперь главное – по тискам не бить! Газуй, блядь!

Он закрыл дверь, а Никитос сгреб Людку за растрепанное каре и потянул вверх, заставляя встать. Людка выпучила глаза и прерывисто, тоненько выла, кровь текла на короткий шелковый халатик, выставлявший напоказ аппетитные загорелые ляжки – ничуть не хуже, чем у шалав в Интернете. Никитос невольно сглотнул слюну, чувствуя, как начинает твердеть член.

Темыч словно прочитал его мысли.

– Братан, успеешь! Хуярь суку, радуй сердце! Ебальник ей под хохлому распиши, наведи красотищу!

Никитос улыбнулся так, что Людкино лицо стало неузнаваемым от ужаса. Он не знал, что такое «хохлома», но чуйка сигналила – это типа сделанной ломом хохмы, что-то мощное, злое и ржачное. Лома у Никитоса не было, и он саданул «розочкой» Людке в ухо. Та заверещала, брызгая кровавыми слюнями.

– Хули ты вякаешь! – возмутился Темыч. – Привыкла, что только хуем тыкают? Отвыкай, блядища!

Никитос отпустил волосы и схватил Людку за горло, прижал к стене. Верещание превратилось в хрип. Никитос «розочкой» вспорол кожу на лбу Людки, вторым движением содрал длинный узкий лоскут, а потом начал резать лицо – скупыми, прицельными взмахами. За спиной одобрительно покрикивал Темыч, и это придавало Никитосу сил и вдохновения.

Десяток тычков и взмахов превратили лицо Людки в заковыристый иероглиф, на который не пожалели красных чернил. От курносого носа остался белеющий хрящом огрызок, на месте левой щеки была дырка с рваными краями, кусок кожи с бровью шторкой закрыл правый глаз.

После очередного удара Людка обмякла и сползла на пол. Никитос бросил «розочку», схватил Людку за руки, потащил в комнату.

– Ништяк отхуярил! – заржал Темыч. – Теперь можно и отодрать!

– Да она пиздец теперь страшная, – пробурчал Никитос. – Прям хоть пакет надевай…

Он отпустил Людкины руки, и она мешком упала на пол, звучно ударившись головой. Грудь еле заметно двигалась: значит, живая.

Темыч хлопнул Никитоса по плечу.

– Пакет – это хуйня. Сейчас конкретно все порешаем: пять сек, братан.

Он ушел на кухню и быстро вернулся с большим ножом. Протянул его Никитосу.

– Отъебашь ей голову и впердоливай, пока тепленькая.

Никитос замешкался. В голове смутно забрезжило сомнение в том, что все сделанное им с Людкой – правильно и необходимо.

– Чувак, какие-то непонятки? – Темыч внимательно посмотрел ему в глаза, улыбнулся, и сомнение улетело к чертовой матери. Член встал столбом, сладко заныл от желания присунуть Людке не меньше, чем до сердца. Рука Никитоса сама взяла нож, приставила лезвие к горлу Людки. Вторая ладонь плотно прижала голову к полу.

Раз! – Никитос с силой провел ножом по горлу Людки, и с обеих сторон клинка хлынула кровь. Нож был наточен круто, резал как меч-кладенец – холодец, и Никитос заулыбался во весь рот: когда дело делается четко – это ж приятно, как ни крути!

Людка выгнулась, судорожно царапнула пальцами ковер и тут же обмякла. Никитос быстро добрался до шейных позвонков, перехватил голову за волосы, оттянул назад и начал бить лезвием по кости. Кровь заливала ковер, ручка ножа норовила выскользнуть из кулака, но Никитос на останавливался.

Он ударил в очередной раз, и голова осталась у него в руке.

– Нормалек, братан! – хлопнул в ладоши Темыч. – С мозгами у нее все равно напряг был, а так еще и пиздеть не будет.

Никитос кивнул, откинул голову Людки в угол, и начал торопливо стаскивать с нее трусы. Член разве что не вибрировал, требуя разрядки. Никитос перевернул Людку на живот, вжикнул молнией ширинки, макнул ладонь в кровь – вместо смазки.

Навалился на труп, с наслаждением и до упора вошел в теплое, начал трахать, постанывая от кайфа.

Темыч куда-то пропал, но Никитосу было глубоко фиолетово. Безголовая Людка чуть дергалась в такт толчкам, и настроение Никитоса взлетало выше небоскреба.

***

Баба Зина подошла к дому и досадливо поджала сухие тонкие губы.

Клятый «Мерседес» бритоголового супостата опять стоял перед самым подъездом, разве что не упираясь в дверь.

«Да чтоб тебе его спалили к лешему! – в сердцах пожелала баба Зина. – Ирод ты лысый, ни капелюшечки уважения к людям!»

Для своих семидесяти семи баба Зина была крепкой, картошку на шести сотках лопатила сама и ведра с ней тягала не из последних сил. Но бритоголовый мордастый сосед втрое младше ее выглядел тем, с кем ей бодаться совсем не хотелось. С такого станется и квартиру поджечь, и огород какой-нибудь гадостью опрыскать…

– Это же безобразие! – рявкнули за спиной бабы Зины. – Да за такое однозначно за яйца и в обезьянник! Без разговоров! Мы подобные выкрутасы терпеть не собираемся и не будем!

Баба Зина оглянулась. Сзади стоял незнакомый темноглазый мужчина и пристально смотрел на нее. Баба Зина удивленно моргнула, а потом широко открыла глаза и рот: да какой же это незнакомый! Это же Владимир Вольфович Жириновский, собственной персоной!

Жириновского баба Зина безмерно уважала. Солидный, образованный, правду рубит – не стесняется никого, пусть и выражений порой совсем не выбирает. Крепко жалела баба Зина, когда он умер. А теперь вон оно как выходит – и не умер вовсе! Выходит – притворился, чтобы всех удивить: а удивлять он мастак еще тот, в этом баба Зина никогда не сомневалась.

– Как есть безобразие! – поддакнула она. – Молодой, наглый, бросает где хочет. Может, вы его приструните?

Жириновский сжал кулак, гневно сверкнул глазами.

– Однозначно приструним! Вместе пойдем! Ваше поколение – надежда и опора во всем! Кто, если не мы? Да, да, именно мы!

Баба Зина тоже сжала кулаки, расправила плечи. Слова Жириновского попали в душу, как зерна во вспаханный чернозем. И в самом деле – чего бояться? Грубияна, которые ей во внуки годится? Умора, да и только.

– Пойдем! – отрубила баба Зина. – Хвост ему накрутим, чтобы знал!

– Мне нравится ваш настрой! – загремел Жириновский. – Но с пустыми руками не вариант! У вас есть что-нибудь подходящее?

– Тяпка есть дома! – назвала баба Зина первое, что пришло на ум. А что? Тяпкой сорняки выпалывают, а бритоголовый – самый что ни на есть вредный сорняк, для него тяпка – наилучший инструмент.

Жириновский даже просиял. Видимо, выбор бабы Зины угодил ему со всех сторон.

– Тяпка – это замечательно! Очень может быть, что до гражданской сознательности в конце концов дотяпаемся! Как считаете – дотяпаемся? Я полагаю – однозначно дотяпаемся! Давайте быстренько домой, и за дело, нечего его откладывать!

Баба Зина перечить не стала. Жириновский кругом прав, гражданская сознательность к соседу просто так не придет: все сами, сами…

Они заскочили к бабе Зине домой, Жириновскому еще глянулись садовые ножницы: их тоже прихватили.

– Звоните! – нетерпеливо велел Жириновский, когда они подошли к квартире соседа. – Если что, скажете, что ему коммунисты на капот насрали и размазали. А монархисты обещали в бензобак нассать!

– Однозначно! – кивнула баба Зина. Жириновский засмеялся и показал ей большой палец.

Баба Зина позвонила. Никто не открыл.

– Звоните постоянно!

Баба Зина вдавила кнопку звонка, в квартире зазвучало непрерывное «ж-ж-ж-ж-ж». Спустя минуту за дверью раздался раздраженный крик:

– Да иду, иду!

Дверь распахнулась. Баба Зина увидела мокрого соседа, придерживавшего на бедрах голубое банное полотенце. На полу прихожей виднелись отпечатки влажных ног.

«В душе полоскался, сорняк, корешок мыл, – сообразила она. – Вот и не открыл сразу».

Морда соседа стала багровой и злой.

– Вы охуели, что ли? Блядь, да я…

– Блядь, однозначно! – перебил его Жириновский. – Тяпку к бою!

Баба Зина решительно взмахнула тяпкой – двусторонней, с зубцами, как следует заточенной и сделанной любимым зятем специально для ее руки. Удар пришелся соседу в переносицу, он сразу растерял всю воинственность, тоненько взвыл, как-то по-детски перекосив рот и съежившись. На оранжево-изумрудном узорчатом кафеле голубой дугой легло упавшее полотенце. Член у соседа был маленький и безволосый.

«Мандавошек, что ли, выводит?»

Жалкий вид соседа придал бабе Зине сил.

«Не нравится прополка? На еще!»

– Тяпайте его! – Жириновский словно читал ее мысли. – Однозначно на пользу идет!

Поддержка воодушевила, и баба Зина бросилась в бой. Перевернула тяпку зубцами вперед и с чувством жахнула соседа по темени. В последний момент он качнул головой, зубцы скользнули по черепу, рассекли кожу за ухом и неглубоко воткнулись в плечо. Баба Зина дернула тяпку к себе и сосед снова взвыл от боли, засеменил назад.

– Сколько можно драндулет свой у подъезда раскорячивать! Совсем обнаглел, сопляк! Сорняк!

Тяпка снова замелькала в воздухе. Сосед неуклюже махал руками, пытаясь защититься, но в бабу Зину словно вселился великий и грозный боец, тяпка стала продолжением ее кулака, безошибочно попадая в цель.

На руках соседа множились истекающие красным зарубки. Острые уголки тяпки рассекали кожу, зубцы легко дырявили жирок и рвали мышцы, перестали слушаться перебитые мизинец и безымянный на левой руке. Несколько раз лезвие стесало шматки плоти возле локтей, обнажив кость. Кровь часто капала на кафель, добавляя ему хаотичной пестроты. Меткие удары перерубили сухожилия на запястьях. Запах крови приводил бабу Зину в восторг: ей казалось, что аромат справедливости должен быть именно таким.

Сосед визгливо матерился, верещал и охал, отступая вглубь квартиры. Улучив момент, баба Зина всадила зубцы ему в рот, продырявив щеку с языком. И метко пнула между ног, заставив соседа согнуться и упасть на пол.

– Отличный удар! – оценил Жириновский. – Кстати, как насчет подлить горяченького?

Он улизнул на кухню и быстро вернулся с густо исходящим паром электрочайником. Вручил его бабе Зине, ткнул пальцем в съежившегося соседа.

– Считаю, вялый он какой-то. Однозначно надо взбодрить!

– Взбодрим!

Баба Зина наклонила чайник и плеснула кипятка на живот соседу, пытающемся непослушными пальцами выдернуть тяпку изо рта. Сосед завыл, засучил ногами и баба Зина плеснула еще, побольше – в пах.

– Кто сказал, что вареные яйца полезны для здоровья? – назидательно изрек Жириновский. – Я сказал!

Глаза соседа вылезли из орбит так, что казалось, еще чуть-чуть – и они выскочат на пол. Жириновский восхищенно зааплодировал. Баба Зина засмеялась, наклонила чайник и щедро обдала кипятком лицо соседа, стараясь попасть в рот.

Сосед коротко булькнул горлом и потерял сознание.

«Какой нежный сорняк… – разочаровалась баба Зина. – Полить нельзя – сразу завял».

Жириновский задумчиво потер подбородок.

– Однозначно не хватает заключительного штриха!

Он протянул бабе Зине садовые ножницы, кивнул на член соседа.

– Полагаю, можно сразу под корень! С таким пипентием век коротать – только позориться!

Баба Зина взяла ножницы, пошире растолкала соседу ноги. Приставила ножницы к паху, с силой надавила вниз – чтобы захватить и откромсать побольше, а если получится – то все сразу. Из рассеченной кожи выступила кровь. Баба Зина вспомнила «Мерседес» возле подъезда, задорно улыбнулась.

«Любишь проход загораживать, полюби и без мудей хаживать!»

И решительно свела ручки ножниц.

***

– Дяденька, помогите пожалуйста!

Расслабленно идущий домой с халтуры Лихов обернулся. Сознание на миг будто бы раздвоилось: сначала он увидел высокого худощавого мужчину с жестким надменным лицом, поймал пронзительный, властный взгляд глубоко посаженных глаз. А потом на месте незнакомца очутилась девочка лет семи-восьми – худенькая и светловолосая, до одури похожая на его дочку – веснушчатую бойкую Дашку-кудряшку: и очень, очень испуганная.

Дашка была счастьем и путеводной звездой Лихова, особенно после того, как в прошлом году его бросила жена. С простым сантехником хрупкая душевная организация гениальной, пусть и непризнанной поэтессы не уживается, видите ли. И ребенок внимания требует, а временами еще и есть просит.

Лихов наклонился к девочке.

– Что случилось?

– Меня дяденьки пьяные трогали-и-и! – захныкала она. – За попу, а худой чуть трусики и платье не порвал! А толстый шею языком лизнул! Я еле убежала-а-а!

Перед глазами Лихова колыхнулся багровый туман. Воображение в темпе, детально и красочно изобразило паскудные рожи кучи ушлепков, с похотливым хихиканьем лапающих его Дашку.

– Где?!

– Та-а-ам…

Девочка ткнула пальчиком в сторону заброшенного двухэтажного профилактория – места сборища алкашей и прочих маргиналов, находившегося в паре сотен метров от дома Лихова.

Он коротко рыкнул и побежал к заброшке, придерживая увесистую и глухо звякающую сумку с инструментом.

Обкусанные ржавчиной ворота были нараспашку. Лихов миновал их, целью был темнеющий провал входа.

Заскочил внутрь. Редкие чешуйки штукатурки на стенах, битое пыльное стекло, грязь и рваный линолеум под ногами, куцые обрезки сантехнических труб из стен, въедливый запах сырости. Лихов спохватился, вытащил из сумки трубный ключ и пружинисто зашагал дальше.

Мужские, явно нетрезвые голоса звучали из второго дверного проема с левой стороны. Рассохшаяся дверь валялась поперек коридора, и Лихов свернул в комнату, на ходу замахиваясь ключом.

Возле деревянного ящика, накрытого куском фанеры, на обшарпанных стульях сидели два мужика. Украшающий фанерину натюрморт был незамысловатым – бутылка дешевой водки, свежий огурец, банка рыбных консервов, несколько ломтей хлеба и два пластиковых стаканчика. Еще одна, пустая бутылка валялась на полу.

На звук шагов мужики повернулись одновременно. Один напомнил Лихову Весельчака У из «Тайны третьей планеты» – короткие ножки, шарообразный торс, лысая голова из плеч и заплывшие свинячьи черты лица. Второй мог без грима сниматься в роли Кощея – худой, высокий, с длинными руками, крючковатым носом и костистой физиономией мизантропа.

– Ты чо, бля… – Весельчак успел пьяновато вытаращиться и привстать, а потом трубный ключ с размаха раздробил ему скулу. Весельчак слетел со стула и грохнулся на карачки, выхаркнув кровь вперемешку с осколками зубов.

Кощей сжал мосластые кулаки и вскинул руки к лицу, но Лихов без раздумий обрушил ключ на его колено. Кощей заорал, показывая мелкие кариесные зубы и желтоватый язык, схлопотал ногой в живот и кубарем покатился со стула.

– Шема, блядь… – Весельчак сморщился и сплюнул вторую порцию зубов. – Ебнулшя, шо ли?

Лихов пнул его в то же место, куда ударил ключом. Голова Весельчака мотнулась в сторону, показав короткую пухлую шею со вздувшимися жилами, и он упал набок, зайдясь в жутком кашле.

Кощей уже вставал, и Лихов прыгнул к нему, шарахнул ключом по затылку, опять сбив с ног. Кощей обмяк. Лихов взял его кисть и накрыл ею пустую бутылку.

– Руки чешутся девочек трогать? На, мразь!

Он ударил ключом по тыльной стороне кисти, глухо разбилось стекло. Лихов остервенело бил по руке, глядя, как из-под ладони растекается кровавая клякса; как хрустит, крошась, стекло; как лопаются вены и выгибаются переломанные пальцы.

Потом остановился, лихорадочно скользнул взглядом по комнате. Душа требовала сделать с педофилами что-нибудь особенное.

Взгляд притянул угол с подсохшими колбасками кошачьего дерьма. Лихов сгреб его голой рукой, наклонился к Кощею.

– Сладенького захотелось? Жри это, мразь!

Кощей открыл мутные глаза и Лихов впечатал дерьмо ему в рожу, растер, немного впихнул между губ.

– Жуй, сука!

Новый удар ключа расплющил Кощею губы, и Лихов продолжил бить, бить, бить, не давая педофилу вытолкнуть изо рта дерьмо, фаршируя его остатками зубов.

Багровый туман снова спеленал сознание. Лихов раздробил Кощею нос, выбил глаза. Очередной удар провалился во что-то брызнувшее в лицо теплыми ошметками, и Лихов задержал руку на новом замахе. Смачно плюнул в месиво из кожи, плоти и костей на месте лица.

Встал. Повернулся к продолжающему кашлять Весельчаку, расстегнул ширинку.

– Попей, не кашляй.

Тугая желтая струя ударила Весельчаку в лицо, смешалась с кровью. Закончив мочиться, Лихов взял початую бутылку водки, вылил ее на Весельчака. Вытащил из кармана зажигалку, чиркнул колесиком.

Пламя занялось почти сразу. В дикий хрип горящего человека вплелся детский смех. Девочка стояла в дверном проеме и смеялась – весело, взахлеб.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

Лихов изумленно мотнул головой. Голос девочки стал ехидным, мужским. Лихов моргнул и оторопел. Реальность сбоила и двоилась – девочку сменял виденный недавно мужчина с жестким лицом, и спустя миг-другой – опять принимал облик девочки.

Девочка закончила смеяться, превратилась в Дашку-кудряшку и подмигнула Лихову.

– Вообще-то я пошутила. Не трогали они никого. Но заебись же шутка вышла? Ударная.

Сердце Лихова начало биться часто, неровно. В ноги ударила дурная слабость, и он грузно опустился на краешек стула.

– Кто ты?

– Я тот, кто влупит этому миру за щеку, – хохотнул мужской голос. – А потом он начнет клянчить добавки, блядь!

***

– Здравствуй, милая…

Вкрадчивый мужской голос за спиной заставил Евгению оцепенеть, любимый пеньюар показался сотканным из кристалликов льда.

– Я надеюсь, ты рада меня видеть, дорогая? И нет – я тебе не мерещусь. Я зде-е-есь…

Евгения медленно повернулась.

Происходящее не могло быть реальностью, ведь мертвые не возвращаются, но Артем расслабленно сидел на диване, закинув ногу на ногу, целый и невредимый. Бывший муж, хороший гипнотизер, двуличный ублюдок и маньяк – жестоко убивший около полусотни человек просто потому, что ему это нравилось, при задержании получивший пулю в затылок – был в ее квартире; и Евгения не могла отделаться от ощущения, что хорошим встреча не кончится. Омерзительная в своей уверенности улыбочка Артема сулила именно это.

«Не смотри ему в глаза».

Мысль запоздала всего на миг. Артем поймал взгляд бывшей жены, и она поняла, что все ниточки ее тела и души – в его власти. Пока он еще не натянул их, но обязательно сделает это; потому и пришел.

– Я смотрю, ты не сильно по мне убивалась? Ай-яй… Ну, подумаешь, кровушки пролил, мясца порубил-порезал. У каждого свое хобби. Кто-то жуков на булавки прикалывает, кто-то гороскопы составляет, а я вот так вот развлекался… Тебя-то я пальцем не тронул, на руках носил, все у тебя было.

Он помолчал, качнул головой:

– Могла хотя бы на могилу не плевать, обидно же.

– Тебя же убили… – прошептала Евгения. Нервы сдали, и она ткнула в Артема пальцем. – Ты должен гореть в аду, нелюдь!

Артем рассмеялся – громко, беззаботно.

– Фу-у-у, какой нелепый пафос… Да был я там. Интере-е-есное местечко. Хочешь, свожу? Не-е-ет, я вижу, что именно ты хочешь знать… Как я выбрался, да?

Евгения помедлила, опасаясь подвоха, но все же кивнула. Артем подался вперед, улыбка стала бесконечно ликующей.

– Я. Загипнотизировал. Дьявола. Представляешь, милая? Он и отпустил. А теперь я могу подчинить себе кого угодно, любой у меня как на ладони, трижды уже проверил – полный восторг… Такие горизонты открылись, это просто отвал башки, однозначно. Для кто-то преисподняя – это финиш, а для меня – новый уровень.

– Нет… – Евгения мотнула головой. – Нет, ты врешь. Ты как-то выжил, сбежал… Я не верю.

Артем пожал плечами.

– Верь, не верь, а с дьяволом трахаться придется. Это его и мой бонус за возвращение… Кстати, он любит вставлять сзади.

В ноздри ударил запах серы, послышались тяжелые шаги. Евгению затрясло.

– Это твой гипноз, это не по-настоящему…

– Когда я тебе врал, любимая? – оскалился Артем. – Этой привычки не изменила даже смерть.

Евгения оглянулась. Дьявол стоял в метре от нее – ростом под потолок, уродливый, рогатый, багровокожий. Вздыбившийся член был длиной с полицейскую дубинку и толщиной с предплечье крупного мужчины. Оголенная головка курилась дымком.

– Ах, какой будет трах-трах… – мечтательно протянул Артем. – Ты же любишь пожестче, да? А теперь встаем раком, не стесняемся… Дьявол не любит ждать.

Сознанием и телом начала управлять чужая воля. Покорно снятые трусики остались на полу, Евгения задрала пеньюар к подбородку и встала на четвереньки.

За спиной жутко и довольно сопел дьявол.

– Мой властелин, я обещал вам новое удовольствие? Вот оно.

Артем сделал приглашающий жест, и Евгения ощутила на бедрах жесткие обжигающие лапы кошмарной бестии, запахло горелой плотью. Довольный рык дьявола предвещал один из кругов ада.

Ягодицы и промежность Евгении обдал жар, а в следующий миг дьявол вошел в нее: рывком, до упора.

Крик Евгении слился с хохотом и аплодисментами Артема.