Читать книгу Никто и Ничтожество - - Страница 5

– Синим слонам?! – переспросила Тан резко, и случайно больно потянула меня за волосы, которые расчёсывала. – Ты отдала свой вещий сон синим слонам?! Как обидно. Ничего нового, мы ведь и так о них всё знаем!

– Потому и говорю, что рассказывать мне тебе нечего. Давай лучше ты. Что снилось? Признавайся.

Тан остановилась и опустила расчёску вниз. Мне пришлось обернуться, чтобы убедиться, что это не потому, что она закончила меня причёсывать. Печаль в её глазах и радостное предвкушение в её взгляде пытались донести до меня её чувства. Мы с ней всегда полагались на себя, на друг друга и на разговоры, что могут решить любые наши проблемы, если мы найдём правильные слова, чтобы описать свои чувства.

– Мне снился Юг, – Тан посмотрела на меня долго и внимательно. – Я была на берегу моря, Рэйви гоняла в воздухе чаек, а по горячему песку за птицами бегали два мальчика, два очень красивых мальчика. Одному было около девяти лет, а второй был чуть младше. Но оба они были невероятно красивыми, вряд ли я смогу описать их словами. Кажется, я была их мамой, а отца их с нами не было. Но я по нему и не скучала.

– И что дальше?

– Ничего.

– Это точно вещая кровать? – я поджала губы. – Какие-то наши сны обычные, не думаешь?

Тан покачала головой.

– Нет. Возможно, это и не самый увлекательный сон, который может присниться, но я чувствую в нём невероятную энергию. Пока что, наверное, у меня недостаточно опыта, чтобы правильно его трактовать. Но одно я знаю точно: мне суждено жить на Юге. Прежде я всего лишь думала об этом, но теперь это горит во мне настоящим огнём. Каждая моя частичка рвётся на Юг…

– И ты хочешь учиться в южной «мгле»…

Я знала, как тяжело будет произнести Тан это вслух, поэтому решила сказать это сама. Всего в нашей стране есть два места, где можно получить лицензию волшебника – северная «мгла» и южная «мгла». И хотя называются они одинаково, расшифровываются по-разному. И в расшифровке скрыта причина, по которой желание Тан – проблема для нас двоих. На Юге находится Магическая Государственная Лицензированная Академия, а на Севере – Магическая Государственная Льготная Академия. Юг для богатеньких ребят, готовых отдавать за учёбу тысячи и тысячи фурпий. Ну а Север для тех, кто готов учиться бесплатно, соглашаясь на десятки условий, предоставляющих льготы на бесплатное обучение. Одно из таких условий – обязательное наличие фамильяра.

– Папа точно согласится, чтобы я там училась, – сказала Тан, глядя на меня так грустно, словно просила прощение взглядом. – Вся моя душа теперь рвётся на Юг. Ты лучше всех знаешь, как не на месте я чувствую себя в нашем северном холоде и темноте. На Юге я расцвету.

– Ты чего? Словно отчитываешься передо мной. Я буду счастлива, если ты окажешься на своём месте.

– Но я оставлю тебя одну!

– Нет. Ты никогда не оставишь меня одну, потому что мы…

– СЛП, – закончила она за меня предложение.

СЛП – это Самые Лучшие Подруги. Тайное общество, которое мы придумали ещё в детстве, и которое во всём мире включает лишь двоих человек. Потому что дружить – самое сложное на свете искусство. Я бы сказала, что дружба и магия – родственные явления. И то и другое парадоксально и удивительно, возможно, и то и другое кажется чем-то нереальным, но стоит только впустить это в себя, начать дышать этим, как столкнёшься с чем-то, что гораздо больше всего, что подвластно человеку.

Нас постиг кризис в тот год, когда наши души разучились говорить на одном языке, и, сидя в тайном месте (на чердаке моего дома), мы с Тан говорили о перерыве. Оставаться вместе было незачем, казалось, годы взаимопонимания и химии между нами прошли, а впереди лежала пустынная равнина, способная предложить нам лишь жажду по былым временам. Такое бывает, когда находишь кого-то, кто действительно тебе предназначен. Но этот вывод пришёл к нам лишь в конце того дня.

– И что же, – спросила тогда я, – мы так и будем полагаться на детскую сказку о Вселенной, что свела нас вместе? Закроем глаза на то, что наши имена самые популярные в мире и нет ничего волшебного в том, что мы обе Тантанарет? Сделаем вид, что это не обычная случайность, что мы родились в одном городе и пошли учиться в одну школу? Неужели мы будем и дальше притворяться, что нам предначертано звёздами быть лучшими друзьями? Теперь, когда мы выросли, когда мало просто играть в одни игры, что мы будем делать теперь?

– Говорить, – ответила Тан. – Теперь, нам остаётся лишь всё обсудить. Прежде чем мы разойдёмся.

«Тогда давай никогда не замолкать. Даже если в конце это будут лишь крики гнева и стоны боли», – подумала я. И промолчала.

– Знаешь, а мне кажется, что всё это имеет смысл! – Тан решительно глянула на меня, но решительность эта нерешительно просила о поддержке. – Только представь, что Вселенная даёт нам всё, чтобы мы были счастливыми. И всё, что мы хотим. А мы хотим всегда оставаться друзьями, я знаю, что ты тоже скучаешь по прошлым беззаботным дням.

– Кажется, я понимаю, куда ты клонишь, – перебила её я. – Сейчас ты скажешь, что наши лучшие друзья не просто так рождаются нашими соседями, а наши возлюбленные не просто так оказываются однажды нашими одноклассниками, коллегами или знакомыми знакомых. Вселенная следит за тем, чтобы родственные души родились рядом и обязательно пересеклись.

– Именно!

– Но ведь это стирает смысл всех наших действий. Всё-таки должна ведь быть у нас причина, чтобы срываться с места, искать, бороться. Как легко и скучно было бы жить, если бы всё шло в наши руки само.

– В этом вся суть! Наша задача лишь в одном: не проебать.

– Кто бы мог подумать, что это окажется настоящим испытанием.

Мы замолкли. И километры недопонимания, тонны различий, столетия сомнений наполнили комнату между нами. И сердце моё страдало, всё внутри словно забыло, как дышать, и тьма поселилась в лёгких. Ничего не ощущалось больше правильным. И в таком состоянии оставалось лишь пройти километры недопонимания, растолкать тонны различий, пережить столетия сомнений – пройти в другой конец комнаты и обнять Тан.

– Я не потеряю тебя.

– Я тебя тоже.

И мы расплакались. Это было наше «я люблю тебя», но настоящие ведьмы не произносят такие слова вслух. Да и они, эти три слова, не справлялись с тем, чтобы выразить наши чувства. В конце концов, любовь есть и явление, и чувство. Но дружба – всегда только явление, потому что оно вызвано чувством любви, настоящей любви, что бы она ни значила. И всё же с того момента мне стало жаль, что для дружбы так мало подходящих слов. Например, фраза «я вдружился в тебя» могла бы очень облегчить человеческое общение, на мой взгляд. А это лишь первое, что приходит в голову…

– Мы всё-таки такие хорошие подруги! – сказала я тогда Тан, выпуская её из объятий. – Я никого не знаю, кто решил бы этот вопрос лишь разговором.

– Это потому что мы понимаем чувства друг друга. И всегда желаем друг другу счастья.

– Да. Кажется, этого достаточно. Пытаться познать друг друга достаточно.

Я и по сей день думаю, что наши дороги так и не разошлись, лишь потому что мы пытались разобраться во всём до последнего. Мы пытались найти друг друга, даже когда оказались в лабиринте чувств, полном таких чудовищ, как обида, жажда мести, злость и чувство вины. В мире, где никто никого не знает, где никто не знает даже себя самого, любить значит пытаться познать. Это касается и любви к себе тоже.

– Мы должны это как-то отметить! Оставить этот день в истории, пускай пока что она только наша.

– Может быть, даже лучше, если она будет лишь наша, – возразила я. – Только ты и я. Как тайное общество. Сегодняшний день станет праздником нашего примирения, праздником в честь нашей дружбы. Ведь мы самые лучшие подруги.

– СЛП! – вскочила радостно Тан. – Название, которое сможем расшифровать только мы. Но сегодня слишком поздно, чтобы устраивать пышное торжество…

– Значит, сегодня оно будет не очень пышным, но очень торжественным.

В первый День СЛП мы не дарили друг другу дорогих подарков, вроде борокса – камня мудрости, что находят в головах опасных змей или жаб и продают на магических рынках самых опасных районов города. Мы не готовили особых блюд в тот день и не строили грандиозных планов. В тот день, день, когда Вселенная убедилась, что мы с ответственностью и благодарностью относимся к её самым ценным дарам, мы с Тан сидели в комнате, уставленной ритуальными свечами, и смотрели друг другу в глаза. Мы пытались сглазить друг друга, потому что знали, что магия, как и дружба, у нас в крови, поэтому мы всё сможем, даже если пока и не обучались этому в академии.

Почему лучшие друзья могут пытаться сглазить друг друга? О, всё просто! Мы обе обладаем глазами уникального цвета – цвета пепла роз. А пепел розы, если вам по каким-то причинам это неизвестно, используют для инверсии заклинаний и обрядов. Стоит добавить пепел розы в проклятье, и оно станет благословеньем. И в тот день мы с Тан хотели одарить друг друга счастливым будущем. С того дня, даже если случалось подводить друг друга, поступать эгоистично или по глупости жестоко, мы всегда искренне желали друг другу счастья. И, задев, возвращались с бинтами и йодом, словами сожаления и, главное, выученным уроком о том, как поступать не стоит.

И потому, спустя годы, сидя в домике лесника, я крепко-крепко обняла Тан, говоря: «Как будто какое-то расстояние помешает нам быть СЛП! Юг не другая планета, а будь это другой планетой, я бы построила космический корабль!»

И вопрос переезда Тан в далёкий-далёкий Юг был закрыт. А вот вопрос о моём фамильяре оставался открытым.

– Я буду посылать к тебе Рэйви с вестями, чтобы общение по телефону не уничтожило всю магию. Представляешь, она подписала фамильров контракт своим же пером! Хорошо, что я у неё лишь одна, иначе она была бы как общипанная курица.

– Фамильяров контракт! – вскрикнула я, а потом прижала рот.

– Что такое? – спросила Тан и сразу же продолжила говорить о себе: – Кстати, я собираюсь вплести это перо в волосы, думаешь, будет хорошо смотреться? Рэйви мне подарила это перо на память. А вообще я нашла в снегу брошь с чёрным красивым камнем, и Рэйви сидела на дереве рядом с этой брошью. Ещё один подарок. Она очень дружелюбная и щедрая птица.

Я вспомнила о Ди и лишь хмыкнула саркастично. Я совершенно забыла оформить с ней фамильяров контракт. Конечно, это всего лишь формальности, но настоящая ведьма всегда серьёзно относится к документации. Правда, в то время я могла лишь мечтать о том, чтобы быть настоящей ведьмой, поэтому, когда Нонм и Тан с Рэйви готовили на кухне завтрак, а я пряталась от незнакомого лесника в комнате с Ди, ей не составило труда оставить меня без контракта.

– Договор, который ничем не закреплён, – это самый прочный договор, – подозрительно мурлыча, сказала Ди, забравшись ко мне на кровать.

Правда, после этого Ди дотронулась лапкой до оранжевого глаза, словно почувствовав боль. И в этот момент она выглядела так, словно отреклась от только что сказанных слов.

– Что такое?

– Ничего. Просто почувствовала, как сильно ты хотела этот договор. Но, поверь, он нам ни к чему. Мы всегда успеем его подписать.

– Я не знала, что так можно.

– О, дорогуша, никто уже давно не смотрит на бумаги. То, что я рядом, будет лучшим твоим документом.

– Ладно, – я пожала плечами. – Знаешь, а сегодня ты кажешься гораздо приятнее.

– Ты тоже. На морозе во тьме нелегко было быть милыми. Как насчёт выбраться из твоего убежища и познакомиться с Нонмом?

– Я не из тех, кто любит новые знакомства, Дифестемида…

Шерсть на загривке кошки встала дыбом, а ушки задрожали. Сквозь острые зубки она произнесла:

– Не называй меня так.

– Прости, – спохватилась я. – Но твоё имя такое красивое!

– Красота мало значит для меня.

– Оно больше, чем красивое. Это имя словно титулует тебя, поверь, я разбираюсь в таких вещах.

– Если хочешь, я могу рассказать, почему это имя мне не нравится.

И в тот момент я допустила ошибку, которая, в свою очередь, породила много других маленьких ошибок, которые падали, словно домино, в сторону конца мира. Вместо того чтобы поинтересоваться историей Ди, я отозвалась вошедшей в комнату Тан.

– Мы накрыли стол! Родители приедут за нами только через час, а дорога долгая, так что нам лучше позавтракать.

– Ладно-ладно, мы идём! Ди, что ты ешь?

– Посмотрим сразу, что мне предложат.

Страшно подумать, что всей этой истории могло бы не быть, если бы я в тот момент обратила внимание на недовольство, зародившиеся в разноцветных глазах моего фамильяра. Но я его не заметила.

В кухне, обитой деревом, было просторно и уютно, как и во всём доме. Нонм сидел за столом и подавал засахаренную вишню Рэйви. Птица сразу же вспорхнула на высокий холодильник, завидев сердитый взгляд Ди. Кажется, все обратили на него внимание, кроме меня. Мне и не приходило в голову, что для неё действительно важно было рассказать о своём королевском имени. Я ведь ещё не знала о том, что Ди окажется немногословной, склонной быть слушателем, а не рассказчиком. Я не знала, как ценна была каждая история, рассказанная ей, лишь потому что мои собственные истории рассказывались без труда.

– Доброе утро, Нонм, – неловко сказала я, присаживаясь за стол.

Вчера вечером лесник казался мне куда более суровым и далёким, вчера вечером он ещё был человеком, который спас мне жизнь. Но уже сегодня всё это словно утратило значение и потускнело. Это был обычный лесник, каких тысячи в тысяче других национальных парках.

– Я рад, что ты встретила хмурую ворчливую кошку, а не кого-нибудь из опасных существ, – сказал он столь добродушно, что Ди даже не обратила внимания на его нелестное описание её характера.

– А велик был шанс встретить кого-то опасного? – спросила я, принимаясь за ещё дымящуюся яичницу с беконом.

– Не больше, чем встретить опасного человека. Между прочим, вы больше меня живёте среди опасных существ. Вампиры, зомби, призраки, инопланетяне – всё это списано с обычных людей.

– Да? – хмыкнула я, расправляясь с яичницей. – Ну, к вашему сведению, я ещё не встречала вампиров, зомби, инопланетян или призраков.

Нонм улыбнулся так, словно прожил гораздо больше жизней, чем одну, словно объяснял слепому котенку истины зрячего человека. И когда мы с Ди переглянулись в этот момент, я поняла, что ей тоже это не понравилось.

– Всё ты видела, – продолжая улыбаться, сказал Нонм, – только вот ничего не поняла. Не видела зомби? Не видела, как люди преследует других, выедая им мозг, потому что их собственный повреждён? Или вампиров, которые забирают энергию каждого, к кому подойдут, и становятся лишь сильнее и счастливее от этого? Или инопланетян, которые чувствуют себя в нашем мире чужими и всматриваются в звёздное небо, надеясь хотя бы там разглядеть свой дом? Или призраков, которые давно умерли, но продолжают бродить по свету?

Я прекрасно поняла, что именно он хотел сказать, но почему-то насупилась и даже как-то обижено ответила:

– Нет, ничего такого я не видела.

– Тогда это первый раз, когда ты завтракаешь за одним столом с призраком. Приятного аппетита.

– О боги!!!

Тан подскочила с места и в испуге посмотрела на меня, не понимая, почему я так спокойна. В этот момент мы с Нонмом и фамильярами громко рассмеялись, а Тан покрылась красными пятнами, как бывало с ней при сильном смущении.

– Нельзя так шутить! – заявила она Нонму, возвращаясь за стол. – Я вот ужасно боюсь приведений. Так страшно было бы встретить что-то, в чём не осталось жизни. Это было бы так холодно и затхло, просто кошмар!

– Значит, тебе должно быть затхло и холодно. Потому что жизни во мне не осталась.

– Это неправда, – нахмурилась я. – Вы встали утром, значит, ещё есть что-то, ради чего Вы готовы вставать. Ничего страшного, если Вы сами не знаете, что это.

– Нет, я встал утром, потому что я всегда просыпаюсь… – он замолчал надолго, а потом неожиданно грустно произнёс: – Она тоже всегда просыпалась. Но я не ожидал застать тот момент, когда она проснётся после своей смерти. Моя бедная Антика теперь одна из безликих этого леса.

Возможно, это было моей ошибкой. Возможно, эта ошибка всегда будет идти за мной по пятам. Но я в очередной раз заметила чью-то боль слишком поздно. И вот, глядя в выцветшие глаза, слезящиеся болью, я поняла, что увела всех в комнате в разговор, избежав которого, мы бы беззаботно болтали о пустяковых, но неплохих вещах.

– Сейчас моё сердце зарёбрилось, но прежде боль была невыносимой. Я не справлялся ещё в дни, когда Антика была жива. Чем холоднее она становилась, тем горячее становились мои слёзы. Она была моими крыльями, я любил жизнь, делал много и мечтал сделать ещё больше. Но я не знал. Не знал, каким тяжёлым бременем становятся крылья, утратившие способность летать. И с тех пор, как меня придавило этим грузом, я призрак, что живёт болью. Боль, что со мной много лет, – он замолчал, зажмурив глаза так, словно кто-то сжал его сердце стальной рукой с острыми когтями, – за все эти годы я так и не нашёл слов, чтобы описать эту боль. За все эти годы боль стала частью меня. И теперь я больше не нахожу слов, чтобы описать самого себя. Я призрак того, кем был рядом с моей Антикой.

Я словно стояла перед подбитым машиной животным: хочется унести с дороги, но каждое прикосновение станет причиной страданий. Только вот стоять в нерешительности всегда хуже.

– Почему она умерла? – спросила я вслух вопрос, о котором думал каждый в комнате, кроме Нонма.

– Она не умерла, – покачал головой лесник. – Я ведь сказал, что мы с ней из тех, кто всегда просыпается. Она проснулась и ушла. Но без лица. Лес полон безликих, эту хворь невозможно остановить, но я хотел лишь услышать «люблю» до того, как её лицо исчезнет. Одно её «люблю» было ценой всей моей жизни. Видимо, дешёвая цена, а дешёвые вещи она никогда не любила. Но, может быть, – он проглотил ком в горле и продолжил: – может быть, она не знала, как дорого стоит это её слово. В любом случае, она потеряла лицо, так и не сказав мне этого напоследок. И теперь я уже который год пытаюсь понять, почему она этого не сделала. Ведь мы знали, что она уйдёт в лес, во тьму. Но почему-то она лишила себя последнего человеческого… Самого человеческого жеста, который только есть.

– Как она заболела? – спросила я, чувствуя, что мне следовало бы молчать.

– Это моя вина, что всё закончилось так. Мне следовало бы заметить, что она изменилась, но я думал, что это, хоть и странно, но всё-таки не то, из-за чего стоит переживать. Так всегда кажется, когда до момента трагедии всё было сказочно хорошо. А так всё и было. А потом её доброе любящее лицо стало пропадать, появились злые слова и холодные взгляды. Хоть я и не стал безликим вместе с ней, но после этого моё лицо навсегда потерялось тоже. Я исчез. Каждый безразличный взгляд и злое слово пробивали во мне дыру. Сначала дыра была в области сердца, потом я стал похож на решето, а потом ничего не осталось. Удивительно, что даже сейчас, когда я никто, всё ещё бывают моменты, когда я чувствую себя простреленным насквозь, навылет, а ведь здесь даже не осталось во что стрелять. Такое бывает, когда я встречаю Антику в лесу, бродящую в темноте, ищущую лица, которые она могла бы похитить.

Раздался глухой стук в дверь, и все мы вздрогнули. Нонм встал, резко отвернувшись от нас, и я была уверена, что он сделал это не столько потому, что был хозяином дома, вынужденным открыть дверь, а потому что стремился скрыть от нас свои слёзы. Но Антика была слишком холодна, а потому слёзы о ней были слишком горячими. И температура в комнате резко подскочила сразу на несколько градусов. Из-за одной слезинки. Страшно подумать, как кипело и жгло Нонма изнутри.

Как я и ожидала, за дверью оказались родители Тан. Они благодарили Нонма за гостеприимность, пока мы с Тан суматошно одевались, толкаясь в тесной прихожей. Прощание вышло скомканным, но, уходя, я обернулась, чтобы ещё раз посмотреть в залитые болью глаза лесника. Я не могла давать обещаний, которые мне было не под силу исполнить, я была всего лишь подростком, который не умел по-настоящему колдовать. Но всё же я обернулась, чтобы заглянуть в обожжённые горем глаза и сказать своим взглядом, что я найду способ, как всё исправить или буду пытаться его найти, пока не получится. По какой-то причине (возможно, это была интуиция или пробуждающаяся магия во мне) я всей душой прониклась спасшим меня лесником, он словно был моим братом, отцом или верным другом, кем-то, ради помощи кому я готова была бы душу продать. Если, конечно, её можно было бы продавать дважды.

В машине Тан весело говорила с родителями, рассказывала им про свою Рэйви и меня с Ди. Я же всю дорогу смотрела в окно, мои синие слоны трубили, всё ещё надеясь услышать ответ от синих слонов Нонма. И тогда по моей щеке скатилась слеза – не такая горячая, как слёзы Нонма, не имеющая конкретной причины, не ядовитая, а всего лишь солёная, может быть, немного горькая человеческая слеза. Такие слёзы остаются обычно незамеченными. Но с появлением Ди в моей жизни, всё перестало быть обычным. Она не заметила слезу, я успела убрать её со щеки, но стоило мне зашевелиться, как Ди повернулась.

– Что-то случилось?

– Давай я расскажу тебе о синих слонах, хочешь?

И тогда Ди сделала то, чего можно было от неё ожидать. Она сказала так: «Ты не хотела слушать о моём титуле, так что не рассказывай мне о своих слонах. Мне не интересно». Признаюсь, это ранило. От фамильяра ждут чего-то другого, но у нас всё-таки не было контракта, так что мы могли вести себя так, как нам хотелось. И в тот момент мне хотелось рассыпаться на части, я расплакалась без слёз. И я всё ещё не понимаю, каким образом Ди узнала, что мне стало больно, если ни раны, ни слёз её глаза не увидели.

– Ч-что ты делаешь? – прошептала я, когда она забралась ко мне на колени и перевернулась животом кверху.

– Какая ты глупенькая, – хмыкнула Ди. – Давай, почеши животик.

– Зачем? – спросила я, уже опустив руку в чёрный подшерсток.

– Сейчас поймёшь… Три, два, один.

– Аааа, – тихо и блаженно протянула я. – Вот оно, оказывается, как ощущается. У меня просто никогда прежде не было кошки. Я и не знала, как это приятно. Я всё правильно делаю? Тебе тоже хорошо?

– Всё хорошо, только слов поменьше.

Синие слоны перестали трубить и склонили передние колени, готовясь ко сну, бой гонга вдали, время от времени доносящийся ко мне в течение дня, тоже затих. Если бы можно было прочувствовать, как заживает рана, это бы ощущалось, как кошка, запрыгнувшая к вам на колени, мурлычущая кошка, которой не нужны никакие слова, чтобы утешить и исцелить.

– Чем вы там занимаетесь? – мама Тан, сидящая на переднем сидении, обернулась к нам, а потом понимающе протянула: – Ааа, кошки. И всё же это удивительно! Мы с отцом спорили, и я делала ставки на песца и скворца.

– Скворца? – Рэйви стала распушать пёрышки. – А вороны вас не устраивают? Я недостаточно хороша для вашей семьи?

– Рэйви, – Тан провела пальцем по голове птицы. – Я знаю тебя всего день, а уже люблю. Ты лучше всяких песцов.

– Но я говорила о скворце. Ах, значит, песец всё ещё в твоей голове, всё ясно!

– Рэйви, смотри какая у меня блестящая пуговка!

– Пуууугоооовкааа, – если тьма всецело черных глаз птицы могла расшириться, то она, безусловно, расширилась.

– С чего бы мне искать скворца? – спросила я маму Тан, продолжая чесать животик Ди.

– О, дорогая, чёрная кошка слишком консервативна для тебя. Мы ждали чего-то более необычного.

– А песец разве не необычный?

– Песец подходит страсти нашей Тан к красоте и роскоши. А скворец так обычен, что в нём появляется нечто особенное.

– Просто смирись, что мы оба были далеко от победы, дорогая, – вмешался папа Тан. – О, девочки, смотрите! Он тут с утра лежит.

Мы с Тан посмотрели в окно, за которым промелькнул перевёрнутый грузовик.

– Наверное, очень устал, вот и прилёг отдохнуть, – пошутила я.

– Думаешь? – отозвался папа Тан. – А я уже испугался, что издох.

Все рассмеялись, а потом продолжили разговор о фамильярах, а я опустила взгляд вниз, на колени, на изящное и утончённое тело, гладкую шёрстку и два круглых разноцветных глаза. Они напомнили мне о других глазах, жутких и страшных. И я удивилась тому, что нашлась одна общая черта между Ди и Смертью: они оба казались чем-то нереальным даже в мире, полном волшебства и нереальных вещей. Если вы когда-нибудь всматривались в глаза кошки или Смерти, то должны понимать, о чём я пытаюсь сказать. Вот я, например, встретилась со Смертью гораздо раньше, чем встретила кошку, так что меня удивило, какими невероятными оказались кошачьи глаза, они были словно глазами самой Жизни для меня.

Нас с Ди высадили перед моим домом, когда только-только начало смеркаться. Я неловко замерла, а потом тихо спросила:

– Я возьму тебя на ручки?

– Ч-что?

– Можно мне взять тебя на руки? Я слышала, что котиков иногда так носят. Понимаешь, перед домом лежат терновые ветви, чтобы не подпускать зло, а ты можешь поранить свои нежные подушечки, ведь у тебя нет обуви, как у людей.

– Я этого не выдержу! Ты всегда такая многословная?! Просто возьми меня уже, и пойдём!

– Ох…

Я прижала Ди к груди, и ветки терновника захрустели под моими ногами. Я ожидала услышать вопросы о том, какое такое зло ожидает моя семья, но Дифестемида ничего не стала спрашивать. И чтобы наверняка не спросила, я завела разговор о доме:

– Он довольно просторный, мой дом, но беспорядочный и недостроенный. Мы в семье все довольно ветряные, хотя каждый из нас вкладывает в это слово разный смысл. Это я говорю к тому, что тебе может оказаться сложно влиться. Зато я могу обещать, что тебя сразу же полюбят.

– Меня не волнует, что я могу кому-то не понравиться, меня больше волнует ваша протекающая крыша.

– О, не переживай! С твоим приходом крыша появится.

И стоило нам подняться на крыльцо, как куда ближе, чем звук гонга, что я слышала время от времени на протяжении дня, раздался стук – громкий удар над нашими головами. Сидящая на крыше тонкая фигура, которой был мой папа, поднялась на ноги и помахала нам, крикнув:

– Я ведь обещал, что к вашему приезду успею! Привет, кошка! Я починил крышу как раз к твоему приезду! Как было бы забавно, если бы с твоим отъездом её бы снесло!

– Не будет никакого отъезда! Ты что! Зачем нам дом без крыши! Ди с нами так никогда не поступит, она не оставит нас мокнуть под дождём!

– Хорошо-хорошо, я просто так это сказал. Ди, у нас есть будка во дворе, если хочешь отдельное жильё!

– Ты такой ветряный! – крикнула я папе, и мы оба рассмеялись.

– Чудики, – прошептала Ди, когда я опустила её на пол в прихожей.

Я только сняла одежду, а Ди принюхалась к новой обстановке, как в комнату влетела мама. В её глазах я прочла стремление заставить Ди чувствовать себя членом семьи как можно скорее. Но как-то я не ожидала, что от этого я стану чувствовать себя членом семьи меньше.

– О, какая красавица! Что за глазки, что за лапки! Иди сюда, я тебя обниму! Я купила тебе пять разных кормов, чтобы точно нашлось то, что ты любишь. А, может, ты хочешь сметанки? Наколдовать тебе солнечных зайчиков? Я слышала, кошки любят на них охотиться! Ты любишь? – она на секунду перевела взгляд на меня и подарила мне всего одно предложение: – Тан, привет, нужно в магазин за кофе и молочком для кошечки сходить, сходишь, пока не сняла обувь?

– Нет, нет! – Ди подбежала ко мне и потёрлась о ногу, говоря это мягко и слегка взволновано. – Давайте мы побудем ещё вместе с Тан… я нервничаю. Тан, отнесёшь меня в нашу комнату?

– Меня зовут Тантанарет, и это относится ко всем здесь! Не так уж и сложно запомнить. И да, Ди, я отнесу тебя, иди сюда.

Я сказала это, откровенно сговорчески подмигнув, так что мама закатила глаза.

– Ты такая ветряная!

– Потому что твоя дочь!

Мы с ней рассмеялись, а я почувствовала, как Ди прижалась ко мне, прошептав: «Чудики, они все здесь такие чудики». Стоило мне войти в комнату, как Ди тут же спрыгнула с рук и, потянувшись, сказала:

– Ах, не воспринимай всерьёз слова о том, что я хочу провести с тобой больше времени. Просто я хочу провести его меньше с твоими родителями. И, если что, я хотела бы иметь отдельный дом, так что, если будка не воняет собакой, она моя.

– Хорошо, – кивнула я, присев на кровать, и, словно не услышав её слова, сказала. – Мы можем спать вместе.

– Мы знакомы два дня, дорогая. То, что я прилегла к тебе на колени, ещё ничего не значит.

– Да? А вот я уже привыкла и для меня это много значит!

И, не спрашивая, я усадила Ди на колени и стала чесать ей шейку. Она какое-то время пыталась отвернуться, но потом замурлыкала. Я и не заметила, как она уснула, поэтому пришлось ещё долго сидеть, решая, куда бы её уложить. В конце концов, я уложила её на кровать, а сама решила спать на диване в гостиной. Последние дни были насыщенными, странными и даже пугающими, поэтому уснуть было легко. И даже звуки гонга, долетающие издалека, казались мне колыбельной.

Я проснулась гораздо раньше Ди. Когда я заглянула в комнату, она спала, залитая утреннем светом, там, где я её положила, и я замерла в дверях, боясь потревожить её покой, ведь она была той, кто подарил покой мне. Удивительно! Как можно было прожить жизнь, не зная волшебного свойства кошек, успокаивать нервы. Ди подарила мне покой, когда он мне был нужен, и я знала, что она подарит его ещё ни один раз, поэтому мне захотелось подарить ей что-нибудь в ответ. Для начала спокойный сон.

– Мам, пап! – крикнула я в коридоре. – Кто-нибудь дома?

Дома никого не было. Так сказала бы я раньше. Но теперь дома была Ди. Побродив по дому, одновременно завтракая, умываясь и одеваясь, я с сумкой для покупок вышла на улицу собранной и настроенной на хороший день. Терновые ветки весело хрустели у меня под ногами, а я двигалась к дороге, ведущей в магазин. Из дома вело всего две дороги: одна в центр города, а другая вглубь леса. Наш городок был одним из затерянных в лесу городков, и в какой бы части города ты не находился, всегда и везде воздух оставался чистым, а чувство, что можно бросить всё и сбежать в лес, став городской легендой и отрастив оленьи рога, давал силы продолжать двигаться вперёд.

Честно говоря, я не собиралась дарить Ди что-то материальное. Но весёлый хруст терновых веток всё ещё звучал в моей голове, а вместе с ним и мысли о том, что Ди не сможет ходить по этим ветка, не поранив подушечек лапок. Из-за терновника мне приходилось часто менять обувь, и обычно я покупала одни и те же ботинки, из-за чего казалось, что моей обуви уже 10 лет, но я за ней очень хорошо слежу. И вот в очередной раз я оказалась перед выставленными на продажу чёрными ботинками на шнуровке, но впервые я подумала о том, что хочу выбрать что-то новое. Это было странно, очень странно, но розовые сапожки словно притянули к себе мою руку, иначе я объяснить этот выбор не могу. Ведьмы придерживаются одного цвета, я же носила черный и белый, но у меня появилось желание добавить что-то ещё. Очень рискованно, между прочим, для кого-то, кто хотел стать образцовой ведьмой.

Я их взяла. Не потому что прислушалась к тайному зову души, а потому что напротив, в детском отделе, стояли крошечные розовые сапожки. Идеальные сапожки для нежных лапок Ди. Правда, для неё пришлось покупать две пары, сами понимаете, кошки.

В момент, когда я вошла с подарком в комнату, Ди сидела в её центре, рассматривая свои лапки. Они сеяли. И по всей комнате были оставлены сияющие золотым светом отпечатки лапок.

– Как красиво, – прошептала я, забыв о подарке.

– Как страшно! Что со мной? – Ди смотрела на меня испугано. – Я ночью каким-то образом успела спастись от зомби, про которых рассказывал Нонм. Где они? Они ведь напали на весь город! Как ты спаслась?

– Зомби? Что? – я опешила.

– Ну, ты тоже там была! Но тебя укусили, мне пришлось идти одной. А ещё там была моя бабуля. Она почему-то скакала на лошади… А лошадь шла на задних ногах… Всё было так странно, я будто чужую жизнь прожила.

И лишь после этого я поняла. Я присела на колени перед Ди, понимающе наклонила голову и мягко спросила:

– Ты никогда прежде не видела снов?

– Ох… Но я думала, что это будет не настолько реально, видеть эти ваши сны. И, если честно, мне было так страшно тебе говорить об этом, ты ведь могла решить, что я сошла с ума.

– О, Ди, никогда не бойся мне что-то сказать, я всегда буду слушать и стараться понять. Сны? Иногда они настолько реальны, что просыпаешься и плачешь или смеёшься от счастья. Знаешь, это очень похоже на подарок, будто нам подарили возможность прожить, увидеть и прочувствовать больше, чем мы можем, – и тогда я вспомнила. – Подарок! Ди, это тебе!

– Что там?

– Открой, ну же! Это сюрприз! Но ладно, я скажу, сейчас будет страшный спойлер: тебе понравится! Что? Разве не забавно? Ты ведь думала, что я скажу, что там внутри, а я…

– Прекрати, Тантанарет. Лучше открой, у меня ведь лапки, я не могу развязать бант.

Я выронила коробку из рук. Кажется, улыбка на моём лице засияла так же ярко, как следы от лапок Ди.

– Спасибо! Это лучший ответный подарок на свете!

– Что? Но я ведь ничего…

– Моё имя! Это звучит как счастье, как радость, как лучшие времена жизни!

– Для тебя это действительно так важно?

– Я – это моё имя. И я никогда не хотела бы быть кем-то, кроме Тантанарет.

– Я это запомню, – улыбнулась Ди, а потом положила лапку на коробку, – а что там?

– Это поможет тебе даже в двух проблемах, – ответила я, распаковывая подарочную коробку, в которую поместилось содержимое двух обувных коробок. – Во-первых, ты сможешь бегать в будку по терновым веточкам, а во вторых, никто не заметит, что ты оставляешь следы. Кстати, почему ты их оставляешь? Дай сюда лапку, сейчас смотри, вот так они обуваются, ты даже с лапками справишься. Так вот, я не слышала, чтобы у котиков такое бывало, я сейчас про светящиеся следы говорю.

– Я выросла в Котолонии. И я наблюдала за всем кошачьим сообществом, моя семья была одной из ведущих линий правительства. Но я никогда не видела ничего подобного. Думаешь, мне нужно к врачу?

– Тебе не больно?

– Нет.

– Тогда врач не нужен. Это как твои разноцветные глаза. Просто ты очень особенная кошечка.

– Пф.

– Да! Ты кошка в сапожках! Ты особенная!

– Я не особенная, а странная. Эти глаза, следы…

– Ох, ты ещё и спишь очень долго! Это тоже странно!

– А вот это уже совершенно обычно для кошек. Наша прямая обязанность – много спать. Ты не знала этого о котах?

– Нет, это невероятно!

– Кстати, возможно, поэтому мы редко видим яркие сны.

– Ди! Не интригуй так, рассказывай, рассказывай больше!

Ди смешно с непривычки подошла к зеркалу и посмотрела на своё отражение в полусапожках. Она довольно улыбнулась, и стала с удовольствием рассматривать своё отражение, пока слова, словно древняя сказка, лились из её чёрных, как и пасть, уст:

– Этот мир существует благодаря кошкам. Возможно, люди и могут позволить себе сделать из нас фамильяров или даже питомцев, но это лишь потому, что мы позволяем. Мы сним эту реальность, когда спим. Миллиарды кошек по всему миру засыпают, чтобы увидеть во сне каждую песчинку, каждую травинку, каждого муравья. Поэтому нам нужно так много спать, поэтому нельзя тревожить спящую кошку. Кто знает, вдруг она снит именно твою жизнь? Не стоит рисковать, если не хочешь, чтобы эта жизнь прервалась вместе со сном кошки. Не рискуй, никогда. И, о, дорогуша, это чудесные сапожки! Жаль, я не смогу умываться в них, но мы это переживём.

Часть о сапожках я уже не слышала, я присела на кровать, обхватив голову руками. Мысль о том, что моя жизнь – сон кошки, мне не понравилась. Почему-то у меня даже не получалось представить концепции хуже.

– Это всё правда? – спросила я тихо.

– Во всём есть своя правда, – Ди запрыгнула ко мне на кровать прямо в новых сапожках. – Мы, кошки, любим говорить таинственно. Или говорить лишь один раз. Или вовсе не говорить – этот вариант мой любимый.

Я легла на бок и посмотрела в разноцветные глаза Ди. От мысли, что мы вместе пройдём всю жизнь бок о бок, становилась странно тревожно и воодушевлённо.

– Ты переживаешь перед поступлением в академию?

– Нет, – Ди сонно прищурилась, – я всё равно просплю половину учёбы. Те, кто спят на занятиях, котики. Всё очень просто.

– А котики снят этот мир, и их нельзя тревожить, – улыбнулась я и перевернулась на спину. – Я не буду котиком, я буду Тантанарет, и к концу обучения обо мне будут знать все. Я обязательно стану первой в своём роде волшебницей, особенной волшебницей, а ты, – я почесала Ди за ушком, – очень сильно мне в этом поможешь. Вместо плохих снов постарайся увидеть меня сильной и могущественной. И тебя рядом со мной.

– Ты звучишь, как человек с мечтой.

– Да? Пожалуй, так оно и есть. А какая твоя жизненная позиция?

– Я как-то не думала об этом.

– Не думать? Гениально! Я обязательно это обдумаю.

– О, ты похоже из тех, кто не только много говорит, но и много думает о том, что сказать. Большая редкость.

– Да. Я хочу почувствовать, что всё правильно, – вздохнула я, пытаясь избавиться от тяжёлого тумана, живущего в сердце.

– А прямо сейчас что-то не так?

– Я много тревожусь и грущу из-за вещей, которые меня напрямую не касаются. Но, знаешь, эти дни, что мы знакомы, всё кажется правильным. Как будто нам для чего-то обязательно нужно было встретиться. Может быть, чтобы помочь друг другу. Я всегда приду на помощь, Ди.

– Мне не нужна помощь, – хмыкнула Ди, а потом резко смягчилась: – А какая она, эта твоя академия?

– Невероятной красоты место. Закрой глаза и представь заснеженный замок, но все деревья в разноцветной листве. Только вот это не листва, а зимние бабочки, когда они взлетают все вместе, вид красивее, чем северное сияние. А в холле академии находится фонтан, огромный фонтан, окружённый растениями, в нём плавают золотые рыбки. Говорят, в первый день обязательно нужно в него всмотреться, он может подсказать что-то важное.

– А откуда ты всё это знаешь? – сонно спросила Ди.

– Родители рассказывали, они там учились.

– Без обид, но я бы не стала сильно верить твоим родителям.

– Я знаю. Но всего через пару дней мы будем там. А Тан за тысячи километров от меня…

– Уверена, что в таком месте ты быстро найдёшь кого-то, кто тебе понравится.

– Уже.

– Да? – Ди даже приподняла голову.

– Кое-кто запал мне в душу, он очень интересный и необычный. Думаю, мы будем друзьями, когда начнётся учёба. Кажется, он любит весь мир, так что я уже полюбила его. Наверное, это всё потому что этот хороший мальчик напомнил мне мою собаку из детства.

– Фу, – Ди поморщилась, – мы с ним не поладим. Я предпочла бы человека похожего на человека, а не какого-то оборотня.

– Что? Я говорю не о человеке!

– О, – протянула кошка, – а я рискнула поверить, что ты успела положить на кого-то глаз.

– Это меня не интересует. Лучше расскажи, что необычного ты знаешь о волках? В Котолонии были волки?

– О, да. Много лет они досаждали кошкам, но сейчас всё забыто. Мне волки не нравятся, но я люблю их песни. Волки – лучшие балладники. И не о чём они не поют так хорошо, как о луне. Ты ведь замечала, как тянется «у» в слове «луна»? Или в «moon»? Волки придумали эти слова, когда выли на луну.

– Хм, интересно, поёт ли о луне мальчик, которого я знаю…

– Прекрати называть его мальчиком! Я думаю о человеческих мальчиках!

– Фуу!

– Фуууу!

Мы тогда рассмеялись. В ту ночь мы смеялись и разговаривали до рассвета. Ди рассказала о том, что их семья была одной из самых влиятельных в Котолонии, пока не обанкротилась из-за безрассудства её братьев, связавшихся с кошачьей мафией. У Ди было много сестёр, и у каждой сестры было сразу по несколько котят, поэтому после банкротства приходилось очень туго. Все разъехались в поисках спокойной жизни, но так они лишь потеряли друг друга. В Котолонии остался небольшой домик на вишнёвой ферме, где жила мама Ди и несколько её сестёр. Но у Ди не было никаких навыков для работы на ферме, она чувствовала себя лишним ртом в семье, поэтому решила уйти.

Чтобы быть фамильяром достаточно пройти курсы по общению с людьми (иногда их проходят даже сами люди), а фонд магического комитета, отвечающий за фамильяров, платит неплохие деньги за работу фамильяром. Так я узнала, что Ди не заинтересована в магии, но заинтересована в деньгах, чтобы посылать их семье на ферму. И я решила тем вечером, что когда придёт время выбирать магическое направление, я приму решение, опираясь на то, насколько много связей мне даст моя сфера. Нужные связи сулят большие деньги, а если Ди поможет мне стать могущественной волшебницей, то с моей стороны будет некрасиво оставить её жить на крохи из фонда магического комитета.

– Не спи в сапожках, – сказала я, снимая с себя свитер и бросая его на пол у кровати. – Пусть лапки дышат.

– Я вымажу кровать в блестящие следы.

– Ничего. Мне они нравятся.

– Будешь снимать штаны? – спросила Ди, бросая сапожки на пол к моему свитеру. – Так гораздо удобнее, разве нет?

– Обычно я сплю в штанах, но попробую. Теперь, когда мы вдвоём, я точно не замёрзну, так что, почему бы и не снять их.

– Тебе правда нравятся эти следы? Я действительно переживаю о них.

– Они невероятные. Уверена, однажды мы узнаем для чего они. А если нет, то мне достаточно того, что они, оставаясь повсюду, будут мне напоминать о тебе.

– У тебя слишком доверчивое сердце.

Ди положила лапку на ребра, туда, где сердце ближе всего находится к границе тела, а когда убрала, на коже остался сияющий след кошачьей лапки. Она словно прикоснулась к моему сердцу, и от этого касания оно засияло.

– Как татуировка, – сонно пробормотала я, – мне так нравится, мне теперь всё так нравится. Я давно не было настолько счастливой.

Кошкам все эти слова ни к чему, Ди и слова мне не сказала о том, как себя чувствует. Вместо этого оно громко-громко замурлыкала, и лучше ответа, чем этот, быть не могло.

Три следующих дня прошли как один час. День на прощание с Тан и слёзы в аэропорту. День на сборы сумок и трогательные посиделки с родителями. И день, проведённый в поезде, полном подростков и животных, которых мы с Ди сторонились.

Общежитие «мглы» оказалось полупустым. В моей комнате стояло две кровати, но въехала лишь я. Похоже, большинство студентов решили заехать в день посвящения. Весь вечер я раскладывала вещи по полкам и шкафам, думая о том, что начинается самый важный и ответственный этап моей жизни. Ди уснула очень рано, наверное, ей нужно было приснить много песчинок пляжа, на берегу которого находилась МГЛА, в которой собиралась учиться Тан. Пролежав с Ди в постели несколько часов без сна, я вышла на коридор, чтоб пройтись. Но дальше лестничной площадки пройтись не удалось.

Это встреча была такой же ожидаемой, насколько неожиданной. Дико сидел на подоконнике с чёрным толстым блокнотом и смотрел на луну, что отражалась в его глазах цвета лани. Вместо того, чтобы поздороваться, я бесшумно вернулась назад в свою комнату, надеясь, что он меня не заметил.

Меня волновали лишь две вещи до того, как появилась третья. Во-первых, почему Дико казался таким грустным и что именно он писал в чёрный блокнот. Во-вторых, ледяной лабиринт, который являлся самым главным и знаменитым развлечением в день посвящения. А третьей вещью, не дающей мне уснуть, стал звук гонга, звук, в котором я успела научиться слышать колыбельную своим мыслям.

Этот звук также стал и моим будильником, будильником, который я забыла поставить накануне вечером. Увидев время на экране мобильного телефона, меня бросило в дрожь.

– Ди, мы опаздываем! Мы опаздываем! – вскричала я, натягивая лежащие у кровати пижамные штаны и выбегая из комнаты, держа в одной руке растрепанную кошку, а в другой – куртку, снятую со спинки стула.