Читать книгу Легенды Крыма - - Страница 5

Отузская легенда

Али, красавец Али, тебя еще помнит наша деревня, и рассказ о тебе, передаваясь из уст в уста, дошел до дней, когда Яйла услышала гудок автомобиля и выше ее гор, сильнее птицы взвился бесстрашный человек.

Не знаю, перегнал бы ты их на своем скакуне, но ты мог скорее загнать любимого коня и погубить себя, чем поступиться славой первого джигита.

Быстрее ветра носил горный конь своего хозяина, и завидовала отузская молодежь, глядя, как гарцевал Али, сверкая блестящим набором, и как без промаха бил он любую птицу на лету.

Недаром считался Али первым стрелком на всю долину и никогда не возвращался домой с пустой сумой.

Трепетали дикие козы, когда на вершинах Эчкидага из-за неприступных скал появлялся Али с карабином на плече.

Только ни разу не тронула рука благородного охотника газели, которая кормила дитя. Ибо благородство Али касалось не только человека.

И вот как-то, когда в горах заблеяли молодые козочки, зашел Али в саклю Урмиэ.

Урмиэ, молодая вдова, уснащавшая себя пряным ткна[1] лишь для него одного, требовала за это, чтобы он беспрекословно исполнял все ее причуды. Она лукаво посмотрела на Али, как делала всегда, когда хотела попросить что-нибудь исключительное.

– Принеси мне завтра караджа.

– Нельзя. Не время бить коз. Только что начали кормить, ведь знаешь, – заметил Али, удивившись странной просьбе.

– А я хочу. Для меня мог бы сделать.

– Не могу.

– Ну так уходи. О чем разговаривать.

Пожал плечами Али, не ожидал этого, повернулся к двери.

– Глупая баба.

– К глупой зачем ходишь? Сеит-Мемет не говорит так. Не принесешь ты – принесет другой, а караджа будет. Как знаешь!

Вернулся Али домой, прилег и задумался. В лесу рокотал соловей, в виноградниках звенели цикады, по небу бегали одна к другой в гости яркие звезды.

Никто не спал, не мог заснуть и Али. Клял Урмиэ, знал, что дурной, неладный она человек, а тянуло к ней, тянуло, как пчелу на сладкий цветок.

– Не ты – принесет другой.

Неправда, никто не принесет раньше.

Али поднялся.

Начинало светать. Розовая заря ласкала землю первым поцелуем.

Али ушел в горы по знакомой ему прямой тропе.

Близко Эчкидаг. Уже вскарабкался ловкий охотник на одну из его вершин, у другой теперь много диких коз, караджа. Нужно пройти Хулах-Иернын – Ухо Земли. Так наши татары называют провал между двумя вершинами Эчкидага. Глубокий провал с откосной подземной пещерой, конца которой никто не знает. Говорят, доходит пещерная щель до самого сердца земли; будто хочет земля знать, что на ней делается: лучше ли живут люди, чем прежде, или по-прежнему вздорят, жадничают, убивают и себя, и других.

Подошел Али к провалу и увидел старого-старого старика с длинной белой бородой, такой длинной, что конец уходил в провал.

– Здравствуй, Али, – окликнул старик. – Что так рано коз стрелять пришел?

– Так нужно.

– Все равно не убьешь ничего.

Подошел ближе Али, исчез в провале старик.

– Ты кто будешь?

Не ответил, только оборвавшиеся камни в провале побежали; слушал-слушал Али и не мог услышать, где они остановились. Оглянулся на гору. Стоит стройная коза, на него смотрит, уши наставила.

Прицелился Али и вдруг видит, что у козы кто-то сидит и доит ее; какая-то женщина, будто знакомая. Точно покойная его сестра.

Опустил быстро карабин, протер глаза. Коза стоит на месте, никого подле нее нет.

Прицелился вновь, и опять у козы женщина. Оглянулась даже на Али. Побледнел Али. Узнал мать такой, какой помнил ее в детстве. Покачала на него головой мать. Опустил Али карабин.

– Аналэ, матушка родная!

Пронеслась по тропинке под скалой пыль. Стоит опять коза одна, не шевелится.

– Сплю я, что ли, – подумал Али и прицелился в третий раз.

– Коза одна, только в двух шагах от нее ягненок. Причудилось, значит, все, и навел Али карабин, чтобы вернее, без промаха, убить животное прямо в сердце.

Хотел нажать курок, как увидел, что коза кормит ребенка, дочку Урмиэ, которую любил и баловал Али, как свою дочь.

Задрожал Али, похолодел весь. Чуть не убил маленькую Урмиэ.

Обезумел от ужаса, упал на землю, долго ли лежал – не помнил потом.

С тех пор исчез из деревни Али. Подумали, что упал со скалы и убился.

Долго искали, не нашли. Тогда решили, что попал он в Хулах-Иернын и нечего искать больше.

Так прошло много лет.

Алиева Урмиэ стала дряхлой старухой, у маленькой Урмиэ родились дети и внуки; сошли в могилу сверстники джигита, и народившиеся поколения знали о нем только то, что дошло до них из уст отцов и где было столько же правды, сколько и народного домысла.

И вот раз вернулся в деревню хаджи Асан, столетний старик, долгое время остававшийся в священной Мекке. Много рассказал своим Асан, много чудесного, но чудеснее всего было, что Асан сам, своими глазами увидел и узнал Али.

В Стамбуле, в монастыре дервишей происходило торжественное служение. Были принцы, много франков и весь пашалык. Забило думбало, заиграли флейты, и закружились в экстазе священной пляски-молитвы святые монахи. Но бешенее всех кружился один старик. Как горный вихрь мелькал он в глазах восторженных зрителей, унося мысль их от земных помыслов, но силой всего своего существа отдававшийся страсти своего духа.

– Али! – воскликнул Асан, и, оглянувшись на него, остановившись на мгновение, дервиш снова бешеным порывом ушел в экстаз молитвы.

Пояснения

Легенду сообщил отузский татарин Абляким-Амит-оглы. Гора Эчки-даг, поднимающаяся на высоту 2100 футов, отделяет отузскую долину от козской. По склону Эчки-дага идет, на протяжении пяти верст, шоссе из Отуз к Судаку. Татары говорят, что у вершины горы действительно существует провал без дна, который они называют Ухом Земли (Хулах-Иернын). В лесу, которым покрыты склоны Эчки-дага, еще недавно охотники били диких коз (караджа). В моем детстве, в шестидесятых годах, дикая коза продавалась в изобилии на феодосийском рынке, а в тридцатых годах, по словам стариков, эта дичь ценилась не дороже 75 коп. за штуку. Ткна – красная краска, которой татарки, по обряду, покрывают волосы и пальцы рук и ног. Под именем франков турки разумеют вообще иностранцев. Пашалык – генералитет. Монашеский орден дервишей (нищих) особенно чтим крымскими татарами. Они считают дервишей святыми, имеющими власть изгонять недуг из больных. Во время молитвы, которая сопровождается вскрикиваниями – Бог все движет! (Гувз!), дервиши начинают вертеться, причем постепенно учащая темп движения, доходят до экстаза. В России служение дервишей происходит в одной только Бахчисарайской мечети. Думбало – огромный барабан, в который бьют с обеих сторон легким деревянным молотком сверху и тросточкой снизу.