Читать книгу Клятва - - Страница 9

Глава XVIII. Ветер

Оглавление

1

Егерь удивился: да, он давно уже знаком с такими тварями как лешие, но никогда не думал, что в такую мразь может обратиться мертвый.

Как бороться с этим нечтом кавказец точно знал, а потому стрелял в него, стараясь прицелиться в голову и сердце. Тварь оказалась довольно юркой, а потому несколько секунд успешно уворачивалась от пуль, неминуемо приближаясь к кавказцу. Громогласные выстрелы колыхнули округу, пробудив спящую природу. Калаш безустанно рокотал, но не успевал за движениями твари. Пусть несколько пуль и порвали Чесноку плоть на ногах, но оказались почти что бесполезными. Сгорбившись, этот уродец бежал почти на четвереньках, отвратительно взвывая то ли человеческим, то ли волчьим воплем. Обойма почти вышла и перевозчик уже приготовился выхватить нож, как вдруг везение ублюдка кончилось: несколько последних пуль врезались твари в голову, отчего она резко завалилась на спину. Корчась в конвульсиях это подобие человека старалось встать, тянулось своими мерзкими гнилыми лапами к Егерю. Тот выпустил очередной рожок прямо в морду выродку. Лицо твари превратилось в фарш: кроваво-зеленые ошметки плоти и мозгового вещества расплылись по морде, а ртом существо ещё глотало воздух. Через пару минут леший перестал дергаться и, наконец, застыл.

– Сукин сын, – перевозчик сплюнул на монстра.

Егерь попытался набрать побольше воздуха, как вдруг поморщился: едкий, несущий гнилью и выделениями запах наполнил округу.

«Вот такого дерьма я давно не нюхал», – подумал Егерь, сдерживая рвоту

Еще с десять минут он стоял в смятении, поглядывая на нечто, что раньше было человеком и, не спуская с твари прицела. В конце концов, перевозчик всё же уверился в том, что мутант издох, а потому, пусть и недоверчиво, но, торопясь, пошел обратно.

Тут же его встретил дежурный, что лениво ошивался по периметру, пока не услышал странные звуки.

– О, господи, помилуй! – его удивление быстро перебил запах, отчего дежурный тут же схватился за рот. Рвоты не сдержал.

– Сообщи всем, – сухо бросил кавказец, – а то мало ли…

Он резко изменился в лице.

– Даня…

2

Громко хлопнув дверью, кавказец ворвался в мед блок. Тут же пошёл в кабинет врача.

Соловьев не спал: он уселся за рабочий стол, что тепло освещал допотопный светильник и что-то усердно писал, нелепо держа старенькую треснувшую ручку в левой руке.

Кавказец впился в врача железной хваткой.

– Егерь, ты что делаешь? – с лица Соловьева не сползало недоумение.

– Как пацан? Живой?

Соловьев поправил очки.

– Относительно, но… – Соловьёв закашлялся. – Да, живой.

Кавказец еще раз потормошил сутоловатое и хлипкое тело Дока, словно пытаясь вывести его из полусна.

– Его нужно проверить. Сейчас.

– Откуда ты…

– Живо.

Соловьев еще раз недоверчиво посмотрел на Егеря.

Сложив два и два в голове, врач не без труда сбросил с себя его руки и медленно, немного пошатываясь зашагал в операционную, прихватив с собой трость.

Егерь успел взглянуть на бумаги, разбросанные на столе.

На старой, порядком постаревшей бумаге кривыми загогулинами было написано о странных мутациях больного: оставшийся глаз обрел темный, янтарный оттенок, но не потерял зрительную функцию, ногти странным образом стали бешеными темпами расти, уплотнив структуру и теперь больше напоминали когти. Также перевозчик с трудом разобрал, что у парня появились самые настоящие, нечеловеческие клыки. Дальше он не дочитал – всё нужно было увидеть самому.

3

Заскрипела дверь.

Доктор ничерта не понимая, подошёл к Дане.

Больной все также безвольно лежал, безразлично взирая на отсыревший потолок. Нет, он не спал, не был в коме, скорее просто пребывал в бессознательном состоянии, гоняя бесконечный поток мыслей, образов и воспоминаний. Лицо его и правда приобрело изменения: как и было указано в заметках Соловьева, из полуоткрытого рта, выглянули небольшие, но бритвенно острые клыки, глаз действительно, будто бы блестел блеклым, потухшим янтарем.

Егерь, что бесшумно подошел к солдату, оторопел. Странно было видеть перевозчика в таком расположении духа: на сухом лице забили эмоции – глаза нервно бегали, пытаясь хоть за что-то зацепиться, а дышал он рывками – сбито.

Когда перевозчик посмотрел на руки, то еще больше убедился в правдивости отчета: ногти больше не были человеческими – они, словно срослись с пальцами и теперь были неразрывными их частями. На конце каждого был острый, как у волков, крючок.

– Твою мать, – Егеря не на шутку трясло, – вот же дерьмо…

Тут Даня медленно, словно скованный стальными цепями, повернулся. Теперь Егерь различил и несколько больших шрамов, оставленных волками. Один тянулся прямо до чёрной пиратской повязки, что похоронила глаз.

– Ублюдок, – Даня пристально смотрел на перевозчика. – тварь…

Соловьев обернулся, с недоумением глядя на кавказца. Тот же, в свою очередь, сам ничего не понимал.

– Сдохни, – голос раненого был сдавлен, – Урод… Тварь! Тварь! – тело его задрожало, лицо покраснело, будто, закипая от ярости. Даня сжал кулаки, а на лице скользнула страшная улыбка.

Через секунду пацан едва не схватил Егеря за горло, совершив молниеносный, совсем не свойственный больному человеку, рывок.

Егерь вовремя среагировал, отправив недобойца в долгий нокаут.

– Вот же сучонок, – буркнул кавказец и посмотрел на Соловьева взглядом, полным отчаяния.

Док не двигался. Только рефлекторно вцепился в свою тросточку.

И снова тишина. Но на сей раз её оборвал звук затвора.

– Ты что задумал?!

Прогремел выстрел.

– Идиот! Ты уже с катушек съехал?! – кричал доктор, не отпуская руку кавказца. Он вовремя направил её вверх, а потому роковой выстрел обошел Даню стороной.

– Ты что творишь?!

Егерь опустил пистолет. Медленно.

– Похоже, кранты парнишке, – заключил перевозчик, – ты посмотри в кого он превращается.

Соловьёв выматерился.

– Пошли отсюда, – Доктор тщетно пытался оттащить перевозчика, вцепившись в него одной рукой. К счастью, тот недолго сопротивлялся и через пару минут они оказались в коридоре. Егерь спокойно присел на кривую, проржавевшую скамейку. Закурил.

– Ты совсем рехнулся, да? – врач не мог успокоиться. – То ты его спасаешь, а теперь прикончить вздумал? Может это ты сбрендил? А?

– Может и так, – холодно ответил Егерь. – но ты ведь знаешь что с ним будет. Ты ведь видел их.

Доктор взялся за голову, протирая свои уставшие глаза.

– Твое безрассудство меня доведет…

– Его придется убить.

– Может и придётся, – согласился Соловьев, прижавшись к стене. – Но… Он взбесился, только когда увидел тебя.

Кавказец щелкнул пальцами.

– Думаешь это из-за меня?

– Вполне возможно, – Док ненадолго умолк. – А с чего ты вообще сюда припёрся.

Егерь вздохнул:

– Я проходил за воротами. Вдруг услышал какие-то странные вздохи. А это, мать его, леший. И, самое паршивое, совсем зелёный.

– Зелёный?

– Это был Чеснок – парень из нашего почившего отряда, – наконец ответил Егерь. – Но… Я сам осматривал тела всех парней, они все были мертвы. Все, понимаешь?

Глаза врача нервно бегали из стороны в сторону, а на лице проступили капли горячего пота.

– Выходит, Даня мог подхватить корь… – протянул врач. – И хуже того – он может обратиться в тварь. Но…

– Что «но»? – выпалил кавказец. – Оставим всё так, бросим гнить?

– Дело не в том. Видишь ли, с того дня прошла неделя, Чеснок уже, пусть даже с тяжелыми ранениями смог доковылять до пункта, окончательно став лешим, но Даня до сего момента чувствовал себя относительно нормально. Я вёл небольшие отчеты: да, он кричал как резанный, тело подверглось значительным изменениям, но он не проявлял признаков агрессии. Только сейчас и только когда заметил тебя.

Врач прислонился к окну, от которого струился холодный, серебряный лунный свет. Он поймал на себе несколько хмурых взглядов перевозчика, который от услышанного на время замолк. Пока установилась небольшая пауза, разрядившая обстановку, Соловьев достал из внутреннего кармана тонкую сигарету «Marlboro» – диковинка в этих краях.

– Ты что, куришь? – удивился Егерь.

– Видимо, что так…

«Черт теперь поймет, что делать….» – думал кавказец, рассматривая старенький пистолет АПС, иссеченный царапинами и сколами – пистолет прошел через многое.

Молчание продлилось еще минут десять и, правды сказать, всем немного полегчало.

– Сделаем так, – перевозчик наконец поднялся со скамьи, вплотную приблизившись к Соловьеву, – Понаблюдаешь за ним ещё немного. Будет беситься – убью, нет – заберу, ясно?

– Ясно… – вздохнул врач.

Егерь поставил оружие на предохранитель, после убрал в кобуру.

Хлопнул дверью и вскоре скрылся. Вдали, за косыми крышами пункта, змеей извиваясь, вспыхнула молния, рассыпавшись кучей белых лезвий. Затем, Раскатился гром и окна страшно задрожали, грозясь вот-вот лопнуть.

Доктор впился глазами в дверную ручку, пытаясь усмотреть на ней каждый скол, каждую царапинку. Сигаретный дым тихо расходился по узкому коридору.

Он стоял так, пока, наконец, огонь не добрался до фильтра.

Едва доктор не перешагнул порог своей комнаты, как вновь услышал крик. А потом ещё. И ещё.

4

Следующие несколько долгих дней в больнице стали для пациента последними – Даня, на удивление, почти вылечился: ужасные раны на руке идеально затянулись, тело почти не болело, с лица словно стерли почти все ссадины и царапины, оставив только один шрам, в три полосы – он тянулся почти от самых уголков губ и до поблекшего глаза. Но, как известно, шрамы украшают мужчину. Сам же глаз уже утратил всякую способность видеть, а потому был скрыт за повязкой. Теперь, Даня напоминал больше незадачливого пирата, нежели солдата. Но в оставшемся глазу горела животная ярость. За все те мгновения, когда он приходил в сознание, он проклинал Егеря в случившемся. Все полу бредовые кошмары, что преследовали Даню, были пропитаны недавними событиями. Одна, всего одна мысль не давала новобранцу спокойствия: как Егерь это допустил? Единственным желанием юноши было вскрыть глотку этому самонадеянному ублюдку, что допустил смерть всего отряда, Артёма..

– Ублюдок, – прошипел солдат, когда пришел в себя. Его не смутило, что рядом стоял Соловьев.

– Это ты мне, Данил?

– А? Нет. Не вам…

Ему предстояло многое осмыслить.

Спустя несколько часов он впервые поднялся и, на удивление престарелого врача, довольно быстро вернулся в жизнь. Впервые за столько мучительных дней ему удалось нормально поесть. Пусть это и был самый паршивый, наполовину опустошенный сухпаёк, парень не возражал, хотя, кажется, жрать захотелось ещё больше.

Доедая банку тушенки, он все еще с недоумением поглядывал то на врача, то на себя. Было что-то во всем что-то подозрительное, иллюзорное и ускользающее из-под пальцев. Будто он так и не вышел из своих кошмаров. Сердце стучало, руки нервно дергались, не позволяя удержать мясо в ложке. Юнец то и дело ощупывал повязку, не веря, что действительно утратил половину зрения. Несколько раз даже пытался приподнять черную повязку, но, поймав на себе суровый взгляд врача, прекратил попытки. Наконец, закончив трапезу, обратился к Соловьеву:

– Это же всё… правда? – голос дрожал, выжившвший то и дело нервно глотал воздух.

– Да, все правда. Повезло, что мы тебя вытащили, – мрачно ответил доктор, перебирая в руках старенькие, запыленные временем очки.

– Мы? – спросил Даня, но тут же одернулся.

«Все передохли из-за него… Даже дядя… А он считал этого мудака своим другом… – нахмурился юнец, но ничего не сказал. – Нужно идти в казармы, там все переварю.»

– В общем, спасибо вам за все… Мне надо идти.

– Стоять, – старичок крепко вцепился в плечо мальчишке. – Ты уж прости, но пока тебе никуда нельзя.

– Это ещё почему?

– А потому, – врач вздохнул, постепенно разжимая пальцы, – что ты подцепил болячку. Очень скверную болячку.

– Что…

– Не перебивай старших. – спокойно, но с предельной серьезностью ответил врач. – Вирус, хворь, порчу, называй как хочешь. По-хорошему, ты сейчас должен лежать со своими товарищами глубоко под землей. Но, божьим чудом или дьявольским промыслом, ты выжил, заплатив всего лишь глазом.

Даня недоумевал.

– Так вышло, что все полегли и остался ты да Егерь, – продолжил Док. – Тебя забила лихорадка, а потому ему пришлось тащить тебя на себе, до самого пункта. Мало того, он ещё и обеспечил твоё лечение: притащил ворох лекарств, без которых бы ты… – врач провел пальцем по горлу. – А ты жив-здоров. Только вот болен.

Парень еще раз недоверчиво посмотрел на врача, вдохнул неприятный, больничный запах фенола. Поморщился.

В голове шуршали обрывки мыслей, эмоции сменялись одна на другую ежесекундно, а предметы вокруг да и сам Соловьев расплывались и снова обретали черты.

– Ты слишком быстро восстановился, – хмыкнул врач, – но эмоционально нестабилен. Упаси Бог если ты – переносчик. Тогда весь пункт превратится в это нечто, чем стал Чеснок.

– А что с ним?! – Даня вскочил с кровати. Но тут же остыл.

Пролетел ещё час, пока Соловьев объяснял Данилу происходящее. Казалось, что тот, будто потерял дар речи: он лишь молча сверлил глазом врача, отчего Соловьеву становилось не по себе.

Но ситуация и правда была хуже некуда: Рубахин, узнав о ситуации с оборотнем за воротами, приказал избавиться от парнишки. Это жёсткое решение было совершенно оправдано: держать зараженного неизвестной инфекцией солдата внутри пункта было слишком рискованно и опасно. Поэтому, Егерь последние несколько дней только и делал, что пытался отговорить Генерала.

– Я все понимаю, но это мой пацан. – сквозь зубы говорил кавказец.. – Не надо крови, он и так с того света вернулся божьим чудом вернулся.

– Егерь, – совершенно спокойным, лишенным любой эмоции голосом отвечал Рубахин. – он заражен хворью. Уже мог заразить нашего врача. Мог заразить тебя. Нельзя дать этой заразе ходу, иначе весь пункт загнется.

С очередной сигареты слетал пепел, постепенно рассыпаясь по пепельнице.

– К тому же, Егерь, ты сам его чуть не прикончил. Противоречишь сам себе.

– Тогда я выстрелил, потому что подумал, что парень обезумел. – парировал перевозчик, облокачиваясь на треснувшую по всем швам стену. – Но, как оказалось, ему удалось сохранить рассудок.

– Этого мы точно не знаем.

На секунду все затихло. Только ветер выл за окном, поднимая поблекшие медные листья то вверх, то опуская вниз, то лихо закручивая их кольцом, – он гнал их в бесконечную даль. Растеряв большую часть по пути, он снова и снова неряшливо собирал их, пытаясь куда-то унести, лишь бы не оставлять гнить здесь… Лишь бы унести отсюда.

Егерь дрогнул. Совсем незаметно. Внутри что-то щелкнуло: окончательно перемкнуло старую проводку.

Этот ветер. Было в нем что-то настолько знакомое, настолько близкое, что вдруг вернулось давно забытое чувство. Впервые, глаза перевозчика блеснули. Сверкнула искра.

А затем подступил и страх, заставивший руки старого ветерана невольно дрожать. Вернулись чувства. Но, проглотив эмоции, Егерь ответил:

– А что, если мы уйдем отсюда? Я заберу мальчишку с собой и больше не вернусь сюда.

Рубахин приподнял брови.

– Что же ты в него так вцепился… Впрочем, неважно. Если ты так решил пожертвовать своим положением, ради инвалида, то ступай. – Генерал встал из-за стола и подошел к Егерю. Последний раз он посмотрел перевозчику в глаза и впервые он там увидел… Жизнь. Впервые за столько лет в бледно-голубых глазах кавказца пылала искра надежды.

– Прощай, Егерь. – он крепко пожал кавказцу руку. – У вас два дня.

Воздух, пропитанный гарью, копотью, смолой да запахом угля неприятно щекотал нос. Кавказец шел, почти не вглядываясь в дорогу. Он словно оглох и ослеп.

Нахлынули воспоминания. Воспоминания, которые Егерь припрятал далеко в сознании, запрятал в сундук и крепко-накрепко запечатал. Но этот ветер… Ветер, вздымающий с земли листья, все изменил. Печати спали.

Старая, пыльная и морщинистая земля, впитала в себя скупую мужскую слезу. Багровел закат, сгущая алые краски над перевозчиком. Тихо шуршал ветер.

Клятва

Подняться наверх