Читать книгу Восход заплутавшего солнца - - Страница 6

Они свиделись вновь два года спустя. Проснувшись раньше привычного от криков и спустившись, Бодуэн обнаружил лежащего поперек ложа отца и топчущихся вокруг слуг. И ее. Склонившуюся над покойником, ничуть не изменившуюся со времени предыдущей встречи, такую же прекрасную и несущую покой. Не покой был ему нужен, но живой отец. Пусть и сильно сдавший, будто их совместное путешествие в пустыню иссушило его. Первое, ставшее и последним. Необходимое каждому из них.

Им обоим требовалась передышка. То, что, хоть на время, оградит от лекарей, врачевателей и шарлатанов, заполнивших дворец.

Бодуэн боялся их, этих странных людей, перед которыми ему всякий раз приходилось стоять голышом, ощущая прикосновение их холодных, словно мертвецких, пальцев к своей коже. Он вздрагивал, морщился, но, понуждаемый взглядом отца, делал все от себя требуемое. Под конец таких ощупываний он и сам, казалось, начинал замерзать, будто и не лекари приходили к ним, а гули, что высасывают кровь. Но заметнее сказывались их посещения на состоянии отца. Он истончался, затухал, как затухает пламя в лампе, в которой заканчивается масло. Каждый из них словно бы уносил с собой в уплату лечения сына частичку его жизненной силы. Настанет день, когда пламя отца погаснет навсегда.

Лекари давно слились для Бодуэна в нескончаемую безликую вереницу, к которой он испытывал неприязнь. Первые два или даже три запомнились ему, ведь тогда он еще питал надежду.

Старик со слезящимися покрасневшими глазами, постоянно взывающий к прощению за его дерзость.

Под непрекращающиеся бормотания усталый Бодуэн задремал и не заметил его ухода.

Второй оказался полной противоположностью. Уверенный в себе, богато разодетый, этакий «я не смогу помочь, а значит и никто не поможет». От платы, разумеется, он не отказался.

Третий был из местных. Смуглый лицом, фигурой более похожей на высохшее дерево, он бросал на наследника неприязненные взгляды, хранил молчание и поджимал губы… Чем может помочь лекарь, так относящийся к своему пациенту? А Бодуэн заинтересованно рассматривал намотанную множеством рядов ткань на его голове, ожидая наткнуться взглядом на спрятанные под ней ослиные уши. Или предания говорили о копытах?

Отец платил всем. Монетой и, каждый раз, казалось частью себя. Не получивший ответов от лекарей здесь, он отправлялся искать их в других местах. Все чаще Бодуэн оставался на попечении одного лишь Гийома, в то время, когда отец разыскивал средство, что излечит его. Безрезультатно, раз за разом. А в том, кто возвращался к нему, оставалось все меньше от того человека, что был ранее. Из тех ярких цветных воспоминаний, где все было иначе. Где отец еще умел улыбаться… Почему он видит что–то неправильное в этом непрекращающемся жертвоприношении, но не отец?

Бодуэн очень повзрослел за прошедшие месяцы. Минует осень и будет уже два года… всего два года? Ничто так не взрослит, как знание о скорой неминуемой смерти. Он пробовал разговорить отца, поведать тому о тщетности поисков, но получил резкую отповедь.

Пустыня. Он и сейчас помнил ее. Раскинувшуюся от края и до края, безводную, смертельно опасную. Вечное безжалостное чудовище, что заняло бы достойное место где–то между Сциллой и Харибдой. Настолько могущественное, что позволяет себе не участвовать напрямую в умерщвлении своей жертвы, а долго безмолвно наблюдает за ее мучениями. Крайне редко она пробуждается, чтобы самой вступить в схватку, ведь достойные соперники так малы числом. Но в такие дни… Проводники их маленького быстроходного каравана рассказывали о страшных песчаных бурях, таких неистовых, что песок срывает плоть с костей. Сейчас пустыня спала. Насытилась ли она перед сном, либо они с отцом просто не представляли для нее интереса? Отец и сын, впервые за долгое время оставшиеся наедине друг с другом.

Всю дорогу, несколько недель пути, отец был весел. Он даже отдаленно стал напоминать того, прежнего себя. На ночных стоянках при свете костра он рассказывал сыну волшебные истории о колдунах и джиннах, и сказочных принцах, что живут в прекрасных дворцах… а Бодуэн, даже видя фальшь и неискренность его веселья, принимал условия игры. Неважно, что гложет каждого из них. Они сейчас вдвоем, только это и имеет значение. И пусть путешествие длится как можно дольше.

Он слушал о летучем коне и юном принце, мечтавшем о крыльях. Вызнавшем о том, как летать, но не возвратиться вновь на землю. Бодуэн уже слышал ее от отца и ранее история заканчивалась плохо – подобно Икару принц погибал. Сейчас же он спасался, побеждая недругов, по–сказочному злых, но недальновидных, а во дворце ждала его принцесса.

Все новые истории рассказывал отец и сын завороженно внимал его голосу. Прислушивались и сопровождавшие рыцари, расположившиеся поодаль у другого костра. Затихали погонщики и даже их подопечные. Тишину пустыни ничто не нарушало. Она и сама поддалась очарованию отцовских историй – Бодуэн чувствовал ее размеренное дыхание, а временами, когда рассказы становились особенно напряженными, пески ощутимо вздрагивали. И когда он засыпал, то видел, как наяву, хитрого морехода, привязавшегося веревкой к ноге огромной птицы и представлял себя на его месте. И отца, ухватившегося за ногу другую. А птица несет их… Несет далеко–далеко.

Жаль, что такое случается лишь в сказках. Когда они, наконец, добрались до цели странствования, он принял приморскую Джедду с ее портовыми постройками и рыбацкими лачугами за волшебный город. Это наваждение преследовало его несколько дней, пока дома в его глазах не стали просто домами, а лачуги – лачугами. И в эти дни Бодуэн также был счастлив.

Джедда, маленький порт, чуть крупнее десятков подобных на побережье, ютившихся на узкой полоске ничьей земли – море и пустыня словно не решались занять ее.

Вездесущие морские птицы и важные откормленные портовые медно–рыжие коты, похожие манерами на завсегдатаев рынка, шумно торговались за невостребованную рыбу. Задорно начав с рассветом, коты, становившиеся медлительнее час от часа, плавящиеся от солнца, убирались в свои тенистые укрытия. Сытые и ленивые, они не дрались за еду, лишь выказывали птицам свое недовольство. Поднимаясь на заре, отец и сын наблюдали картину их противостояния.

– Нет ничего в жизни важнее рассвета и великое упущение проигнорировать его хоть раз. Ведь может статься, что, поддавшись лености, ты пропустишь и свой последний… – и отец, болтая босыми ступнями, продолжал наблюдать за сварой.

Затихали медно–рыжие коты, останавливалась работа на причалах, замирала повседневная жизнь Джедды, куда раз в год приходил Золотой флот, доставлявший из дальних стран пряности, благовония и чудодейственные снадобья, что готовились волшебником, сопровождавшим его. Так говорили люди. Тянулись дни ожидания. Городок оживился еще до появления на горизонте парусов – пришли вести из близлежащих поселений.

– Тяжело идут, безветрие… два дня, может даже три… – и с каждым днем Джедда оживала все больше. Встречи с родными и друзьями, расставание с которыми было столь долгим, торговые сделки, наем вьючных животных – с какими только целями не тянулся сюда люд. Особняком кучковались портовые грузчики, поглядывая на прибывающих с легким презрением. Наступало их время. Неделя или даже чуть больше, когда от заинтересованности в работе зависит быстрота и качество разгрузки. Мелкие торговцы крутились вокруг их главного в стремлении ускорить процесс, но тот лишь кривил усатую физиономию и над причалами разносилось его гортанное «хех!»

Оживилось и море – прибыли долгожданные корабли. Похожие на больших морских птиц, севших на воду, окруженные множеством собратьев меньших размеров, они отдыхали после дальнего пути. А меньшие суетились вокруг, вздымались их крылья–весла и с каждым взмахом вся стая медленно приближалась к порту.

– Нет, конечно, он не волшебник, – засмеялся доставивший их на борт долговязый араб. Он весьма сносно знал несколько языков, пусть и говор его казался странным, а часть слов и вовсе невозможно было разобрать. – Как и все мы здесь. Однако, способен творить чудеса.

Бодуэн почти не слушал. Золотой флот разочаровал его – он не был золотым! Ожидание рисовало встречу с сверкающими судами, отражающими от бортов солнечные лучи, изукрашенными драгоценными камнями, где меж людей важно прохаживаются диковинные птицы… ничего этого не было. Не было ни птиц, ни полунагих мускулистых, с умасленной кожей моряков, что взлетают в пару движений на мачту и всматриваются вдаль из под приставленной, как козырек, ладони, а на пальцах блестят золотые кольца с огромными камнями… Три больших темных корабля, удлиненных, хищных, когда–то выкрашенных желтым с начищенными блестящими накладками в носовой части. А моряки… худощавые, изможденные долгим плаванием. Кожа их была болезненно тусклой и глядели они лишь в сторону берега.

Впрочем, птицы тоже были. Охряные, едва различимые на потемневших от времени бортах. Одна из них, двухголовая, украшала то судно, на которое они поднялись. Она обнимала его, словно защищая гнездо от разорителей, а головы с раскрытыми в яростном крике клювами увенчивали ободки корон. Бодуэн опознал в ней анка, птицу, осеняющую королей.

Это и есть Золотой флот?

– Не впечатлен? – с ним снова заговорил долговязый араб. – Я тоже расстроился, впервые увидев их. Прождать на берегу несколько недель в ожидании и увидеть это. – он располагал к себе и разочарованность, смешанная с подступившим недовольством, улетучились сами собой. Потом была прогулка по всем уголкам судна. То, что любят все мальчишки, невзирая на принадлежность к королевской семье или беднячеству.

О, теперь он был впечатлен! Как далеко до этого корабля тем кургузым посудинам, что он видел в порту Яффы. И сердце его, большой инструмент из металла, похожего на золото. Сложный, настолько, что даже Акиль, его провожатый, не мог рассказать о всех возможностях.

– Но одна небольшая деталь, работая неправильно, зашлет корабль совсем в ином направлении и тот погибнет. Ты спросишь, к чему такие сложности, если они могут навредить и можно, как и встарь, ориентироваться лишь по звездам? Упрощение – также путь к гибели, ведь случаются беззвездные ночи или другая напасть.

Золотой флот повидал этих напастей во множестве. Глаз подмечал следы старых ран, испещренные зажившими язвами лицо и грудь Акиля, цеплялся за сколы и борозды в палубе, будто огромный монстр грыз и царапал ее. Что за чудовища водятся в больших водах?

– Океан. Самый страшный из соперников. Стоит возгордиться и отнестись к нему без должного почтения и он проявит свою мощь. И тогда… никакие сокровища не смогут откупиться от его ярости.

Бодуэн задал последний вопрос – о капитане11.

– О, он стал им. Нашим королем. Вот его королевство, – долговязый араб простер руки, словно обнимая ими все три корабля. – иным он не грезил. Мир за пределами этого места не привлекает его внимания. Иногда я даже задаюсь вопросом – осознает ли он, что такой мир существует? Но в его глазах я вижу свет амбиций, что озаряет все вокруг. Каждый шаг, каждое решение – все это строительные камни его владений. Он не ищет признания других миров, он создал свой собственный, где правят только его желания и воля. И, предвосхищая твой следующий вопрос – нет. Кто–то довольствуется и тенью парусов.

Вернулся отец. Молча отправились они назад.

– Помни, не стоит полагаться только на звезды, будущий король! – донесся до него странный говор, к которому он уже успел привыкнуть.

После неудачи с лекарем Золотого флота отец зачах. Он замкнулся и проводил дни уединенно, а в те часы, когда покидал свои покои, становился неуравновешен и криклив. Речи же его, ранее достойные старых мыслителей, теперь были бессвязными. На крики сбегались слуги и уводили короля назад, Гийому же доставалась участь успокаивать наследника. Отец болен, он должен скоро поправиться… Несколько раз он заговаривал с Бодуэном. Такие же бессвязные речи, но иногда…

Отец винил себя. Так страшно винил! Он возлагал на себя ответственность за недуг сына, наследника, посчитав болезнь расплатой за предательство. Отец кричал, заговаривался и для Бодуэна осталось загадкой, какое предательство он имел в виду. Его уводили, снова появлялся удрученный Гийом. Пока не наступил тот страшный день.

– Прочь! Отойди от него! – кричал Бодуэн. Слезы выжигали глаза, заливали лицо, а в горле застрял огромный комок. Или это сердце, сорвавшееся со своего места, стремилось наружу? Он бился возле неподвижного тела, пытаясь отогнать гостью, а слуги недоуменно сторонились, опасаясь за его рассудок. Потерять в один день короля и наследника, пусть даже такого болезного, слишком большой удар для королевства. Почти смертельный, ведь тогда останется только Сибилла.

Впервые Бодуэн оказался совсем одиноким. Семьи, его семьи больше не было. Мария, вторая жена отца, не родившая детей и поэтому никому не нужная здесь, со всем своим двором вернулась в отчий дом12. Они не стали близки и он не ощутил никакой потери от ее отъезда. Бодуэн почти не запомнил ее, виделись они всего несколько раз. Невзрачная, фигура словно еще не сформировавшаяся, хотя Мария и была старше его лет на десять. Замкнутая и немногословная, видимо брак с отцом не принес ей счастья. Тот момент, когда она убыла на родину вместе со своими людьми, Бодуэн не застал. Просто во дворце в один день стало очень много свободных пространств. Все произошло тихо, быстро… только через несколько лет королю вскрылась подлинная картина. Раймонд в качестве регента при малолетнем наследнике и Гийом, занявший пост канцлера, оберегали его от новых потрясений. Но местная партия выиграла и сторонников Константинополя больше не осталось. Кто–то покинул святую землю добровольно, другим помогли уговорами. Временами уговоры заканчивались рукоприкладством и членовредительством. К счастью, до смертоубийств дело не дошло.

А Бодуэн… все происходящее во дворце мало заботило его. Лишь одно интересовало его сейчас. Успел ли увидеть отец свой последний рассвет до визита призрачной гостьи по имени Смерть.