Читать книгу Боевые операции в Северной Африке и на Западном фронте в Европе. 1940–1944 - - Страница 5

10 мая 1940 года Гитлер начал давно ожидаемое вторжение на Запад[2]. Оно увенчалось молниеносной победой, которая изменила ход истории и повлекла за собой далекоидущие последствия для будущего всех народов.

Решающее действие в этой потрясшей мир драме началось 13-го числа, когда танковый корпус Гудериана форсировал Маас у Седана, а танковая дивизия Роммеля – у Динана. Вскоре узкие прорывы превратились в огромную брешь. Текущие через нее немецкие танки за неделю дошли до побережья Ла-Манша, отрезав союзные армии в Бельгии. Эта катастрофа привела к падению Франции и блокаде Британии. Хотя Британии за своей водной преградой удалось выстоять, избавление пришло только после того, как затяжная война превратилась в мировую. Цена этого краха середины мая 1940 года была огромной и остается безмерной.

После катастрофы крах обычно рассматривали как неизбежный, а нападение Гитлера – как неотразимое. Однако видимость сильно отличалась от реальности – как выяснилось из раскрытой после войны информации.

Вместо предполагавшегося подавляющего численного превосходства, немецкие армии не смогли собрать столько сил, сколько противники. Наступление было начато с участием 136 дивизий, а противостояли ему 156 равных по силе французских, британских, бельгийских и голландских. Только в самолетах у немцев имелось большое превосходство, как в количестве, так и в качестве. Танков у них было меньше, чем на другой стороне – всего 2800 против свыше 4000. Также в среднем их танки уступали в бронировании и вооружении, хотя и немного превосходили в скорости. Главное преимущество немцев, помимо авиации, заключалось в скорости обращения с танками и превосходной тактике, которую они разработали. Их танковые командиры переняли и с решающим эффектом применили на практике новые теории, родившиеся в Британии, но непонятые командованием британской и французской армий.

Из 136 немецких дивизий только 100 были бронетанковыми, но эта небольшая часть, задействованная в качестве авангарда, фактически решила исход кампании еще до того, как в бой вступила масса германской армии.

Блестящие результаты этих танковых ударов заслоняли их малые масштабы, а также узость участка, на котором они добились успеха. Этого успеха можно было бы легко не допустить, если бы не паралич и слишком частое падение морального духа командиров и войск союзников перед лицом темпа и тактики наступления, к которым они не были подготовлены обучением. Как бы то ни было, успех вторжения зависел от ряда маловероятных шансов – и готовности таких динамичных лидеров, как Гудериан и Роммель, максимально подобными шансами воспользоваться.

Первоначальный план наступления на Западе был аналогичен плану Шлиффена до 1914 года, с основным упором на правый фланг, где группа армий «Б» Бока должна была наступать через равнину Фландрии. Но в начале 1940 года план был изменен – Манштейн предложил совершить более смелый, а значит, более неожиданный бросок через холмистые и лесистые Арденны бельгийской провинции Люксембург. Теперь центр тяжести переместился на стоявшую перед этим сектором группу армий «А» Рундштедта. Ей придали семь из десяти немецких танковых дивизий и большую часть пехотных дивизий.

Основное наступление на Маас возглавила танковая группа Клейста, находившаяся в авангарде 12-й армии Листа. У нее было два авангарда, сильнейший формировал корпус Гудериана (из трех танковых дивизий), который нанес решающий удар у Седана, а корпус Рейнгардта (из двух танковых дивизий) справа от него стремился переправиться у Монтерме. Правее, действуя под командованием 4-й армии Клюге, танковый корпус Гота прорывался через северные Арденны для прикрытия фланга Клейста и с целью форсировать Маас между Живе и Намюром. Этот второстепенный удар имел два авангарда меньшего масштаба, сформированные 5-й и 7-й танковыми дивизиями соответственно.

7-й дивизией командовал Роммель. Это была одна из четырех «легких» дивизий, только зимой преобразованных в танковые. В ее составе был только один танковый полк вместо обычных двух, хотя этому полку было придано три батальона вместо двух, в общей сложности 218 танков. Более половины из них чешского производства[3].

Изменили план с учетом уроков польской кампании. Там Роммель, сам ярый пехотинец, осознал возможности танковой армии. Только 15 февраля он принял командование 7-й дивизией в Годесберге на Рейне, но он изучил новую тактику и с необычайной быстротой к ней приспособился. Он и в пехоте всегда был динамичным, действуя так, как если бы она была мобильным войском, и был в восторге от куда больших возможностей мобильности, открывающихся на новом командном поприще.

В первый день наступление не встретило сопротивления. Масса бельгийской армии была сосредоточена для защиты равнины Фландрии, где расположены главные города, а холмистые и лесистые районы бельгийской провинции Люксембург за Маасом обороняли арденнские егеря, чья роль сводилась к тому, чтобы просто как можно дольше продержаться до подхода французов, прикрыв этот широкий фланговый подход к их собственной границе. Таков был расчет, на котором основывался бельгийский план.

1. Наступление от Рейна на Шербур

Однако в основе плана французов лежала более наступательная концепция. 1-я и 7-я армии, составлявшие основную часть французских механизированных дивизий, вместе с британским экспедиционным корпусом продвинулись далеко вперед на равнину Фландрии. Тем временем 9-я армия, составлявшая шарнир этого маневра, совершила более короткое фланговое наступление через бельгийскую границу, чтобы выстроиться вдоль Мааса от Мезьера до Намюра. Она состояла из семи пехотных дивизий (только одна моторизованная) и двух кавалерийских дивизий, причем последние представляли собой конные войска с механизированными частями. Кавалерия была переброшена через Маас в ночь на 10 мая, а на следующий день продвинулась вглубь Арденн, где встретила быстро наступавшие танковые дивизии, которые уже прорвали основную тамошнюю бельгийскую оборону.

Накануне нападения, в последние напряженные часы подготовки, Роммель написал это краткое письмо жене, а затем продолжил повествование:

9 мая 1940 года

Дорогая Лу!

Мы наконец собрались. Будем надеяться, что не зря. Все новости в ближайшие несколько дней ты узнаешь из газет. Не беспокойся. Все будет хорошо.

На приданном моей дивизии участке противник в течение последних месяцев готовил всевозможные заграждения. Все дороги и лесные тропы намертво забаррикадированы, а на главных дорогах взорваны глубокие воронки. Но большинство дорожных заграждений бельгийцы не обороняли, и поэтому лишь в нескольких местах моя дивизия на какое-то время задержалась.

Многие заграждения можно было объехать по полям или по второстепенным дорогам. В другом месте все войска быстро приступили к устранению препятствий, и вскоре дорога была расчищена.

При первом столкновении с французскими механизированными силами быстрое открытие с нашей стороны огня привело к поспешному отступлению французов. Я снова и снова удостоверялся, что в боевом столкновении победа достается той стороне, которая первой подавляет противника огнем. Тот, кто затаился и ждет развития событий, обычно оказывается в проигрыше. Мотоциклисты во главе колонны должны держать свои пулеметы наготове и открывать огонь, едва услышат выстрел противника. Это применимо даже тогда, когда точное расположение противника неизвестно, и в этом случае огнем надо просто накрывать удерживаемую противником территорию. Соблюдение этого правила, по моему опыту, существенно снижает собственные потери. В корне неверно просто останавливаться и искать укрытие, не открывая огня, или ждать, пока не подтянутся и не вступят в бой дополнительные силы.

Опыт этих первых боев показал, что, особенно в танковых атаках, немедленное открытие огня по району предположительного сосредоточения противника, вместо ожидания, пока не подобьют несколько наших танков, обычно решает исход дела. Даже неприцельный огонь из пулеметов и 20-миллиметровых противотанковых пушек по лесу, где расположились противотанковые орудия противника, настолько эффективен, что в большинстве случаев противник совершенно не в состоянии вступить в бой или сдает позиции. В боях с танками противника – которые чаще всего бронированы лучше наших – быстрое открытие огня оказалось правильным и очень эффективным.

11 мая 1940 года

Дорогая Лу!

Сегодня я в первый раз отдышался, и у меня есть минутка тебе написать. Пока все замечательно. Я намного опережаю соседей. От приказов и криков я окончательно охрип. Спал всего три часа и ел на ходу. В остальном я в полном порядке. Пожалуйста, удовольствуйся этим, я слишком устал для большего.

2. Прорыв на Маасе

После отступления 1-й и 4-й французских кавалерийских дивизий передовые части Роммеля во второй половине дня 12 мая вышли на берег Мааса. Его целью было переправиться, если возможно, на плечах французов и захватить плацдарм на западном берегу. Но мосты в Динане и У были взорваны французами как раз в тот момент, когда передовые танки начали переправу, и потому Роммелю пришлось предпринять штурм и форсировать реку на резиновых лодках. Эта атака началась рано утром следующего дня и стоила тяжелых потерь, прежде чем увенчалась успехом. Роммель пишет:

13 мая около 04:00 я выехал в Динан вместе с капитаном Шреплером. Вся дивизионная артиллерия уже заняла позиции согласно приказу, а ее передовые наблюдатели стояли на переправах. В Динане я обнаружил всего несколько человек из 7-го стрелкового полка. В город падали снаряды французской артиллерии, расположенной к западу от Мааса, а на спускавшихся к реке улицах стояло несколько подбитых танков. Из долины Мааса доносился шум боя.

Незаметно спуститься на моей командирской машине по крутому склону к Маасу не было никакой надежды, и мы со Шреплером пошли на дно долины через лес пешком. 6-й стрелковый полк собирался форсировать реку на резиновых лодках, но едва держался под артиллерийским и чрезвычайно неприятным стрелковым огнем французских войск, расположившихся среди скал на западном берегу.

Когда я пришел, ситуация была не слишком приятной. Французы фланговым огнем уничтожали наши лодки одну за другой, и в конце концов переправа встала. Вражеская пехота так хорошо замаскировалась, что ее невозможно было обнаружить даже после долгого поиска в бинокль. Снова и снова они направляли свой огонь в район, где находились я и мои товарищи – командиры стрелковой бригады и саперного батальона. Дымовая завеса в долине Мааса не позволила бы причинить большой вред этой пехоте. Но у нас не было дымовой установки. Поэтому я приказал поджечь несколько домов в долине, чтобы затруднить противнику видимость.

С каждой минутой вражеский огонь становился все неприятнее. Сверху по реке к нам плыла поврежденная резиновая лодка, за которую цеплялся тяжелораненый, кричавший и звавший на помощь – бедняга тонул. Но помочь ему было некому, слишком силен был вражеский огонь.

Тем временем 7-м мотоциклетным батальоном была взята деревня Гранж [в 19 километрах к западу от У (и Мааса) и в 5 километрах к северо-западу от Динана] на западном берегу, но берег реки с должной тщательностью зачищен не был. Поэтому я отдал приказ зачистить от врага скалы на западном берегу.

Вместе с капитаном Шреплером я на танке T-IV поехал по дороге на юг в долину Мааса посмотреть, как идут дела в 7-м стрелковом полку. По пути мы несколько раз попали под обстрел с западного берега, и Шреплера несколькими осколками ранило в руку. Одиночные французские пехотинцы сдались при нашем приближении.

К тому времени, как мы прибыли, 7-му стрелковому полку уже удалось переправить на западный берег роту, но огонь противника настолько усилился, что плавсредства разорвало на куски и переправу пришлось остановить. В доме рядом с разрушенным мостом оказывали медицинскую помощь большому количеству раненых. Как и на северной переправе, мешающего переправе противника видно не было. Поскольку без мощной артиллерийской и танковой поддержки для борьбы с вражескими огневыми точками никакой надежды переправить людей в этом месте не было, я поехал обратно в штаб дивизии, где встретился с командующим армией генерал-полковником фон Клюге и командующим корпусом генералом Готом.

Обсудив ситуацию с майором Хайдкемпером и приняв необходимые меры, я поехал обратно вдоль Мааса в Леффе [деревня на окраине Динана], чтобы организовать переправу там. Я уже отдал приказ нескольким танкам T-III и T-IV и артиллерийской батарее находиться в моем распоряжении на переправе. Мы на время оставили машину связи примерно в 450 метрах к востоку от реки и пошли пешком через заброшенные фермы к Маасу. На улице в Леффе мы нашли брошенные нашими солдатами резиновые лодки, все в большей или меньшей степени поврежденные вражеским огнем. В конце концов, попав по пути под бомбежку нашими самолетами, мы подошли к реке.

У плотины Леффе мы бросили быстрый взгляд на пешеходный мост, который противник перегородил стальной пластиной с шипами. Стрельба в долине Мааса прекратилась, мы свернули вправо и, миновав несколько домов, вышли к самой переправе. Переправа полностью остановилась, офицеры были сильно потрясены понесенными их людьми потерями. На противоположном берегу мы увидели несколько человек из уже переправившейся роты, среди них было много раненых.

Офицеры сообщили, что никто не осмелился выйти из укрытия, потому что противник сразу открывал огонь по всем, кого замечал.

Несколько наших танков и тяжелых орудий стояли на насыпи к востоку от домов, но, по-видимому, уже расстреляли почти весь боекомплект. Тем не менее вскоре прибыли танки, которым я приказал подъехать к переправе, а за ними две полевые гаубицы из дивизиона Граземана[4].

Теперь были обстреляны все огневые точки на западном берегу, которые могли удерживать вражеские стрелки, и вскоре прицельный огонь всех орудий обрушился в скалы и дома. Лейтенант Ханке[5] несколькими выстрелами поразил дот на аппарели моста. Танки с повернутыми влево башнями медленно двигались на север на дистанции 45 метров вдоль долины Мааса, внимательно следя за склонами противоположного берега.

Под прикрытием этого огня медленно возобновилась лодочная переправа и была запущена канатная переправа с использованием нескольких больших понтонов. Взад и вперед сновали резиновые лодки, доставляя с западного берега раненых. Один солдат, выпавший по пути из лодки, схватился за паромный канат, и его утянуло под воду. Его спас рядовой Хайденрайх, нырнувший и вытащивший его на берег.

Я принял личное командование батальоном 7-го стрелкового полка и какое-то время сам руководил переправой.

С лейтенантом Мостом я на одной из первых лодок форсировал Маас и сразу же присоединился к роте, переправившейся с раннего утра. С командного пункта роты мы видели, что роты Энкефорта и Лихтера быстро шли вперед.

Потом я по глубокому оврагу пошел на север к роте Энкефорта. Когда мы пришли, раздался крик: «Впереди танки противника!» Противотанковых средств у роты не было, и потому я приказал как можно скорее открыть огонь по танкам из стрелкового оружия, после чего мы увидели, как танки отступили в лощину примерно в девятистах метрах к северо-западу от Леффе. Множество отставших французов прошли через кусты и медленно сложили оружие.

Другие донесения показывают, что вмешательство Роммеля было еще значимее и решительнее, чем пишет он сам. Немецкие войска были сильно потрясены интенсивностью огня оборонявшихся, когда он прибыл на место переправы и организовал новую атаку, командование которой взял на себя. К счастью для него, французская 11-я пехотная дивизия, которой была поручена оборона Динана, только что заняла позицию после продолжительного пешего марша, и ей не хватало противотанковых орудий, а 1-я кавалерийская дивизия так и не оправилась от тяжелых потерь, нанесенных прорывом немецких танков в Арденнах. Таким образом, смелая атака смогла взломать оборону, как только удалось захватить достаточно обширный для маневрирования плацдарм на западном берегу.

Теперь мы с Мостом снова спустились к Маасу, и меня переправили обратно на другой берег, откуда я в сопровождении танка на машине связи поехал на север к переправе 6-го стрелкового полка. Тем временем здесь переправа на резиновых лодках возобновилась и шла полным ходом. Командир противотанкового дивизиона полковник Микль сказал мне, что у него на западном берегу уже двадцать противотанковых орудий. Рота саперного батальона усердно занималась сборкой 8-тонных понтонов, но я их остановил и приказал строить 16-тонные. Я стремился как можно быстрее переправить часть танкового полка. Как только первый понтон был готов, я переправил свою восьмиколесную машину связи. Тем временем противник начал мощную атаку, и был слышен его танковый огонь, приближающийся к берегу Мааса. Вокруг переправы падали вражеские тяжелые снаряды.

По прибытии в штаб бригады на западном берегу я обнаружил, что ситуация сложилась явно нездоровая. Командир 7-го мотоциклетного батальона ранен, его адъютант убит, а мощная контратака французов сильно потрепала наши войска в Гранже. Возникла опасность прорыва вражеских танков в саму долину Мааса.

Оставив свою машину связи на западном берегу, я снова переправился через реку и отдал приказ о ночной переправе сначала танковой роты, а затем и танкового полка. Однако переправлять танки ночью через реку стометровой ширины – дело небыстрое, и к утру на западном берегу оказалось всего 15 танков – тревожно малое количество.

На рассвете [14 мая] мы услышали, что полковник фон Бисмарк продолжил атаку, чтобы подойти к Оне [в 5 километрах к западу от Динана], где он теперь вступил в бой с превосходящими силами противника. Вскоре после этого пришла радиограмма о том, что его полк окружен, и поэтому я решил со всеми имеющимися танками немедленно отправиться ему на помощь.

Около 09:00 25-й танковый полк под командованием полковника Ротенбурга двинулся вдоль долины Мааса с 30 танками, которые к тому времени переправили на западный берег, и, не встречая сопротивления, проник в лощину в 450 метрах северо-восточнее Оне. Выяснилось, что фон Бисмарк на самом деле передал по рации «подошел», а не «окружен»[6] и что теперь он собирался послать штурмовую роту в обход Оне с севера, чтобы захватить западный выезд из деревни. Этот ход, как показали учения, проведенные ранее в Годесберге, имел огромное значение для следующих этапов операции. Соответственно, для этой цели под командование фон Бисмарка передали пять танков – не для проведения танковой атаки в обычном смысле, а для обеспечения мобильного прикрытия атаки пехоты на дефиле к западу от Оне. Я лично намеревался дислоцировать танковый полк в лесу метрах в девятистах севернее Оне, а потом подвести все остальные части к этому месту, откуда их в зависимости от развития ситуации можно было бы задействовать в северном, северо-западном или западном направлении.

Я приказал Ротенбургу с обеих сторон обойти лес в этом районе сосредоточения войск, а сам сел в танк T-III, который должен был следовать сразу за ним.

Теперь Ротенбург через лощину слева выехал с пятью танками, которые должны были прикрывать пехоту, выдвинув эти танки вперед на 130 метров. Огня противника не было слышно. За ними следовали от 20 до 30 танков. Когда командир пяти танков достиг стрелковой роты на южной опушке леса Оне, полковник Ротенбург двинулся со своими передовыми танками вдоль опушки леса на запад. Мы только что подошли к юго-западному углу леса и уже пересекали невысокие зеленые насаждения, откуда видели слева спереди под нами пять прикрывающих пехоту танков, как вдруг мы попали под обстрел тяжелой артиллерии и противотанковых орудий с западной стороны. Вокруг нас рвались снаряды, и мой танк получил одно за другим два попадания, первое в верхнюю кромку башни, второе в перископ.

Водитель быстро газанул и въехал прямо в ближайшие кусты. Однако он прошел всего несколько метров, и танк соскользнул с крутого склона на западной опушке леса и в конце концов остановился, накренившись на бок, в таком положении, что противник, чьи орудия находились на позиции примерно в 450 метрах на опушке соседнего леса, не мог его не заметить. Небольшим осколком снаряда, попавшим в перископ, меня ранило в правую щеку. Рана была несерьезная, хотя и сильно кровоточила.

Я попытался развернуть башню, чтобы навести нашу 37-миллиметровую пушку на противника в лесу напротив, но из-за сильного наклона танка башня не двигалась.

Теперь французская батарея открыла по нашему лесу беглый огонь, и мы в любой момент могли ожидать, что их огонь будет направлен на наш танк, бывший у них как на ладони. Поэтому я решил выбираться из него как можно быстрее, вместе с экипажем. В этот момент младший командир сопровождавших пехоту танков сообщил, что тяжело ранен: «Господин генерал, мне отстрелили левую руку». Прямо перед нами ехал танк Ротенбурга с вырывающимся сзади пламенем. Адъютант танкового полка тоже оставил свой танк. Я сначала подумал, что командирский танк загорелся от попадания в бензобак, и очень опасался за безопасность полковника Ротенбурга. Однако это оказались всего лишь загоревшиеся дымовые шашки, дым от которых теперь сослужил нам хорошую службу. Тем временем лейтенант Мост загнал мою бронемашину связи в лес, где она получила попадание в двигатель и теперь стояла неподвижно. Экипаж не пострадал.

Я отдал приказ танкам двигаться через лес в общем восточном направлении, что, конечно, не могли сделать бронемашины, находившиеся в моем распоряжении. Командирский танк Ротенбурга медленно продирался сквозь деревья, в основном высокие и хорошо сросшиеся. Лишь поставленная этим танком непреднамеренная дымовая завеса больше не позволила противнику подбить наши машины. Если бы во время наступления танки обстреляли предположительно удерживаемый противником лес огнем из пулеметов и 37-миллиметровых артиллерийских орудий, французы, скорее всего, немедленно бросили свои орудия, стоявшие на открытых позициях у опушки леса, и наши потери почти наверняка были бы меньше. Вечерняя атака, предпринятая 25-м танковым полком, увенчалась успехом, и мы смогли занять район сосредоточения.

Твердое боевое управление к западу от Мааса и гибкость при изменении обстановки были возможны только благодаря тому факту, что командир дивизии со своим отрядом связи оставался в движении и мог отдавать приказы командирам полков прямо на переднем крае. Одна лишь беспроводная связь – из-за необходимости шифрования – потребовала бы слишком много времени, чтобы сначала передать донесения о ситуации в дивизию, а потом дивизии отдать приказы. Поддерживалась непрерывная радиосвязь с оперативным отделом штаба дивизии, который оставался в тылу, а каждое утро и каждый день между командиром дивизии и командиром оперативного отдела штаба происходил подробный обмен мнениями. Этот метод командования оказался чрезвычайно эффективным.

Своим наступлением в тот день Роммель создал брешь, имевшую важные последствия, в частности, по влиянию на сознание генерала Корапа, командующего 9-й французской армией.

13-го числа форсировали Маас, Роммель был первым, во второй половине дня передовые части танкового корпуса Рейнгардта переправились у Монтерме, а Гудериана – у Седана. Но Рейнгардт захватил лишь узкий плацдарм и отчаянно бился за его сохранение. До утра 15 мая им удалось построить мост, по которому могли переправиться его танки, а выход из Монтерме проходил через крутое ущелье, которое было легко заблокировать. Войска Гудериана действовали успешнее, но только одна из трех его дивизий захватила достаточно обширный плацдарм, а на рассвете 14-го был построен только один мост. Мост удалось сохранить, хотя он неоднократно подвергался налетам авиации союзников. В этот второй, решающий день войска Гудериана не получили практически никакой поддержки люфтваффе, однако его зенитчики открыли такой смертоносный огонь, что сбили около 10 французских и британских самолетов и эффективно распылили бомбардировщики. К полудню все три дивизии Гудериана переправились через реку. Сдерживая контратаки с юга, он повернул на запад, к стыку 2-й и 9-й французских армий, которые начали рассыпаться под его ожесточенным и искусно управляемым давлением.

Той ночью командующий 9-й французской армией принял роковое решение под двойным воздействием растущей угрозы Гудериана его правому флангу и прорыва Роммеля в центре его фронта – в невероятных донесениях разведки сообщалось, что через брешь прорвались тысячи танков. Был отдан приказ об оставлении Мааса и общем отходе 9-й армии к укрепрайону западнее.

На фронте Роммеля этот предполагаемый укрепрайон проходил вдоль железной дороги к востоку от Филиппвиля и в непосредственной близости от Мааса. На следующее утро, 4-го числа, Роммель проник в него раньше французов, и под его мощной угрозой отход быстро перерос в расползающийся повсеместно коллапс. Его новый удар также предотвратил запланированную контратаку на Динан со стороны 1-й французской бронетанковой дивизии и 4-й североафриканской дивизии, которые только что прибыли на фронт. Первая появилась на правом фланге Роммеля, но в этот решающий момент у него кончилось топливо, и в бой пошла лишь небольшая часть ее танков. Наступление Роммеля пронеслось мимо ее фронта, пока она стояла в укрепрайоне, и впоследствии многие из ее танков захватили, прежде чем те смогли уйти. Тем временем Североафриканская дивизия была дезорганизована натиском танков и потоком отступающих.

Хуже того, приказ Корапа об общем отходе разблокировал ущелье в Монтерме, где правое крыло 9-й армии до сих пор сдерживало танковый корпус Рейнгардта. Как только здесь начался отход, он быстро превратился в безнадежно запутанное отступление, и авангард Рейнгардта смог обойти правый фланг 9-й армии – в тыл войскам, противостоящим Гудериану,  – а затем продвинуться на много километров на запад по открытой местности. К тому же вечеру Гудериан преодолел последний стоявший перед ним укрепрайон и вырывался на оперативный простор. Теперь брешь на французском фронте была шириной сто километров.

Значение рассказа Роммеля об ударе 11 мая становится еще яснее, если рассматривать его на более широком фоне событий того решающего дня.

Мой план на 15 мая состоял в том, чтобы одним махом прорваться к нашей цели, во главе с 25-м танковым полком и при поддержке артиллерии и, если возможно, пикирующей бомбардировочной авиации. Танковую атаку должна была поддержать пехота, отчасти в пешем строю, частью на грузовиках. Существенным, на мой взгляд, было то, чтобы артиллерия прикрывала оба фланга атаки, поскольку соседние наши дивизии все еще находились далеко позади нас. Проложенный на карте маршрут 25-го танкового полка вел к окраинам Филиппвиля [в 30 километрах к западу от Динана] в обход всех деревень и к нашей цели – району у Серфонтена [в 13 километрах к западу от Филиппвиля]. Я намеревался выступить с 25-м танковым полком, чтобы в решающий момент направить атаку вперед и ввести артиллерию и пикирующие бомбардировщики. Для того чтобы упростить беспроводную связь – часто пересылаемые по ней очень важные сообщения приходили с опозданием из-за необходимости шифрования,  – я согласовал «направление удара» с начальником оперативного отдела штаба дивизии и артиллерией. Начальной точкой для этого направления была взята церковь Розе, а конечной точкой – церковь Фруашапель. Все офицеры отметили отрезок на своих картах. Теперь, если я хотел направить артиллерийский огонь, например, по Филиппвилю, я просто говорил по рации: «Тяжелая артиллерия немедленно стреляет залпом в одиннадцатый квадрат». Командующий артиллерией был в восторге от новой системы.

Около 09:00 я встретил майора люфтваффе, который сообщил, что в тот же день для моей дивизии могут быть выделены пикирующие бомбардировщики. Поскольку танковая колонна уже тронулась, я немедленно вызвал их, чтобы они вступили в бой перед атакой. Затем я перешел к танку Ротенбурга и дал указание моему мобильному полевому штабу[7] следить за танковой атакой, передвигаясь на броневике и машине связи от укрытия до укрытия.

После непродолжительного боя с вражескими танками у Флавьона танковый полк двинулся колонной через лес к Филиппвилю, обходя по пути многочисленные орудия и автомашины французской части, бойцы которой при приближении наших танков бросились в лес, скорее всего уже понеся большие потери от наших пикирующих бомбардировщиков. Огромные воронки заставили нас сделать несколько крюков через лес. Примерно в 3 милях к северо-западу от Филиппвиля произошла короткая перестрелка с французскими войсками, занимавшими холмы и леса к югу от Филиппвиля. Наши танки вели бой на ходу, повернув башни влево, и вскоре им удалось заставить врага замолчать. Время от времени мы подбивали вражеские противотанковые орудия, танки и бронемашины. Также огонь велся по лесу на наших флангах, когда мы проезжали мимо. Штаб и артиллерию скрупулезно информировали о ходе атаки короткими нешифрованными радиосообщениями, в результате чего артиллерийская завеса функционировала отлично. Вскоре цель дня была достигнута.

С одной из танковых рот Ротенбурга, переданной под мое командование, я поехал назад по следам наступления, чтобы установить контакт с пехотой в тылу. На возвышенности в 900 метрах к западу от Филиппвиля мы обнаружили два наших танка, вышедшие из строя из-за механической неисправности. Их экипажи принялись собирать пленных, и несколько человек, уже подошедших, стояли вокруг. Из кустов выходили сотни французских мотоциклистов и вместе со своими офицерами медленно складывали оружие. Другие попытались быстро уйти по дороге на юг.

Я ненадолго занялся пленными. Среди них было несколько офицеров, попросивших у меня, среди прочего, разрешения оставить им денщиков и забрать свои вещевые мешки из Филиппвиля, где они их оставили. В моих интересах было, чтобы гарнизон Филиппвиля сдался быстро и без боя, поэтому я удовлетворил требования.

Моя танковая рота поддержки пехоты двинулась в Нувиль [5 километра к югу от Филиппвиля] с целью отрезать путь отступления французов из Филиппвиля на юг. Прибыв с Мостом в роту, я обнаружил, что она ведет бой под Нувилем, причем бой движется на юг и грозит перерасти в погоню. У меня не было намерения продвигаться дальше на юг, и поэтому я приказал прекратить бой, а роте двигаться на восток от Нувиля. Примерно в 400 метрах к югу от Вокеди мы наткнулись на часть танковой роты Хюттемана, которая к нам присоединилась. На южной окраине Вокеди у нас был короткий бой со значительными силами французских танков, который вскоре решился в нашу пользу. Французы прекратили огонь, и наши одного за другим вытащили их из танков. К нам в руки попало около пятнадцати французских танков, некоторые из них были повреждены, другие совершенно целые. Поскольку оставить охрану было невозможно, неповрежденные танки мы взяли в свою колонну, да еще и с французскими водителями. Примерно через четверть часа мы достигли главной дороги Динан – Филиппвиль, где я встретил авангард бригады Рилле, под началом 8-го пулеметного батальона следивший за танковой атакой. Я взял в свой броневик нескольких офицеров, и вся колонна вслед за мной на большой скорости поехала по пыльной дороге через северную окраину Филиппвиля. [Роммель развернулся и снова направился на запад.]

В пути я описал обстановку командирам и проинструктировал их по новым задачам. При той скорости, с которой мы ехали (в среднем около 60 километров в час), облако пыли позади нас было огромным. Недалеко от Сензея [в 6 километрах к западу от Филиппвиля] мы встретили отряд французских мотоциклистов при полном вооружении, двигавшихся в противоположном направлении, и подбирали их по мере прохождения колонны. Большинство из них были настолько потрясены, внезапно оказавшись в немецкой колонне, что загнали машины в кювет и были не в состоянии дать бой. Не медля, мы на большой скорости поехали к холмам западнее Серфонтена, где стоял Ротенбург с передовыми частями танкового полка. По прибытии колонна была максимально быстро и без промедлений развернута на окружающей местности. Оглянувшись на восток с вершины холма после наступления ночи, можно было увидеть бесконечные столбы пыли, поднимающиеся настолько далеко, насколько доставал взгляд,  – утешительные признаки того, что 7-я танковая дивизия начала продвижение на завоеванную территорию.

Тот факт, что во второй половине дня противнику удалось вклиниться между танковым полком и стрелковой бригадой, был связан исключительно с задержкой движения последней. Офицеры танковой дивизии должны научиться мыслить и действовать самостоятельно в рамках генерального плана и не ждать, пока они получат приказы. Все подразделения и время начала атаки были известны, и к этому моменту они должны были произвести сосредоточение.

На следующий день, 16 мая 1940 года, я получил приказ из корпуса остаться в штабе дивизии. Причина была мне неизвестна, примерно в 09:30 я наконец получил разрешение корпуса двигаться вперед к новому штабу. Вскоре после моего прибытия дивизия получила приказ прорываться у Сиври через линию Мажино и в ту ночь к холмам вокруг Авена.

Это была не собственно линия Мажино, заканчивавшаяся около Лонгюйона, а ее позднейшее продолжение в западном направлении, где укрепления были гораздо слабее. Однако в немецких сводках часто не проводят различия между первоначальной линией и ее продолжением.

Корпуса Гудериана и Рейнгардта нанесли удар и прорвались через продолжение линии Мажино вскоре после форсирования Мааса и уже устремились дальше в западном направлении. Но корпусу Гота, форсировавшему Маас севернее, на бельгийской территории, все же пришлось пробиваться через нее в своем продвижении на юго-запад. Сиври находится в 19 километрах к западу от Серфонтена, а Авен – в 19 километрах от Сиври.

Я как раз обсуждал план нашего наступления на линию Мажино с моим начальником оперативного отдела, когда вошел командующий армией генерал-полковник фон Клюге. Он был удивлен, что моя дивизия еще не двинулась. Я описал ему наш план. План состоял в том, чтобы сначала выйти на границу у Сиври, одновременно разведывательный батальон проводит разведку на широком фронте линии Мажино, а артиллерийские массы выдвигаются на позиции вокруг Сиври. Затем танковый полк под мощным артиллерийским прикрытием в боевом порядке подходит к линии укреплений французов. Наконец, стрелковая бригада под прикрытием танков берет французские укрепления и снимает дорожные заграждения. Только после этого можно совершить прорыв к Авену на бронетехнике и следующей прямо за ней массой дивизии. Генерал фон Клюге полностью одобрил наш план.

Вскоре передовой батальон стремительно подошел к деревне Сиври, которая была взята без боя. Артиллерия и зенитная артиллерия вышли на позиции и получили указание немедленно открыть огонь по определенным районам по ту сторону границы, чтобы посмотреть, ответит ли противник. Тем временем 251-й танковый полк прибыл в Сиври и получил приказ перейти границу и занять Клерфеи [в 5 километрах далее]. Ни одна батарея противника не ответила на огонь нашей артиллерии по их укрепрайону.

Ехал, как и накануне, в полковом командирском танке. Вскоре мы пересекли французскую границу, а затем танки колонной медленно покатили в сторону Клерфеи, до которого теперь оставалось всего пара километров или около того. Когда от разведывательного отряда пришло донесение о том, что дорога через Клерфеи заминирована, мы повернули на юг и двинулись боевым порядком через поля и живые изгороди, обходя деревню полукругом. Со стороны противника не раздавалось ни звука, хотя наша артиллерия с перерывами вела огонь вглубь его территории. Вскоре мы оказались среди фруктовых садов и высоких изгородей, что замедлило продвижение. Танк Ротенбурга был среди ведущих машин, а Ханке, мой адъютант, следовал за ним на T-IV. Его приказ состоял в том, чтобы быстро открыть огонь по моему знаку и, таким образом, действовать как ведущее орудие для остальных. В боях предыдущих дней было совершенно очевидно, что часто проходило слишком много времени, прежде чем экипажи танков открывали огонь по появляющимся на короткое время целям.

Внезапно метрах в ста перед собой мы увидели угловатые очертания французского укрепления. Рядом с ним стояло несколько французских солдат при полном вооружении, которые, едва заметив танки, сразу же показали, что сдаются. Мы только подумали, что сможем взять деревню без боя, как один из наших танков открыл огонь по противнику в другом месте, в результате чего вражеский гарнизон быстро скрылся в бетонном доте. Через несколько мгновений передовые танки попали под сильный противотанковый огонь слева, а пулеметный огонь французы открыли по всему участку. У нас были потери, два наших танка были подбиты. Когда огонь противника снова стих, разведка установила наличие очень глубокого противотанкового рва вплотную к вражескому укреплению, по которому до сих пор огонь не открывали. В тылу врага были еще оборонительные сооружения, а дорога от Клерфеи к Авену была заблокирована высокими стальными ежами (противотанковыми заграждениями).

Тем временем части 25-го танкового полка вступили в бой с противником западнее и в 1800 метрах южнее Клерфеи, по моему приказу артиллерия также открыла шквальный огонь и подожгла различные участки линии Мажино. Французская артиллерия начала обстреливать Клерфеи и Сиври. Вскоре прибыли мотоциклисты с саперным взводом 37-го танкового разведывательного батальона. Под прикрытием огня танков и артиллерии пехота и саперы продвинулись в зону укрепрайона. Саперный взвод начал подготовку к сносу стального ежа, преградившего дорогу нашему продвижению.

Тем временем штурмовой отряд саперов танковой роты взял бетонный дот. Бойцы подползли к амбразуре и бросили через бойницу трехкилограммовый подрывной заряд. Когда после неоднократных призывов сдаться сильный вражеский гарнизон так и не вышел, была предпринята новая атака. Затем один офицер и 35 солдат были взяты в плен, но вскоре после этого они одолели слабый штурмовой отряд и бежали под прикрытием французского пулеметного огня из другого дота.

Постепенно небо потемнело, и наступила ночь. В нескольких местах в Клерфеи и дальше на запад горели фермы. Я отдал приказ о немедленном проникновении в укрепленную полосу и прорыве, насколько это возможно, к Авену. Штаб и артиллерию быстро проинформировали по радио, и нам пришло время залезть в командирский танк и трогаться. Заняв место сразу за передовой танковой ротой, мы вскоре покатили через разрушенный блокпост навстречу противнику.

Пока саперы 37-го разведывательного батальона уничтожали стальные ежи, разгорелись более ожесточенные бои с противотанковыми орудиями и несколькими полевыми орудиями, расположенными возле группы домов в 900 метрах к западу от Клерфеи. Артиллерия прямой наводкой била по нашим танкам и пехоте, стоявшим у Клерфеи. В конце концов вражеские орудия были подавлены несколькими выстрелами T-IV.

Путь на запад был открыт. Взошла луна, и настоящей темноты нам пока ждать не приходилось. В плане я уже отдал приказ о прорыве, передовые танки и противотанковые орудия во время движения к Авену должны были вести беспокоящий огонь по дороге и ее обочинам, что, как я надеялся, помешает противнику заложить мины. Остальные части танкового полка должны были идти за ведущими танками и всегда быть готовыми открыть залповый огонь по любому флангу. Массе дивизии было приказано следовать за танковым полком на грузовиках.

Теперь танки катились длинной колонной через мелкие укрепления к первым подожженным артиллерийским огнем домам. В лунном свете мы могли видеть бойцов 7-го мотоциклетного батальона, которые шли пешком рядом с нами. Время от времени стрелял вражеский пулемет или противотанковое орудие, но ни один из их выстрелов не прошелся рядом с нами. Наша артиллерия вела сильный беспокоящий огонь по деревням и дороге далеко впереди полка. Постепенно скорость увеличивалась. Вскоре мы на 500 – 1000–2000 – 3000 метров углубились в укрепрайон. Ревели моторы, лязгали и скрежетали гусеницы танков. В оглушительном шуме не было слышно, стрелял ли противник. Примерно в полутора километрах к юго-западу от Сольр-ле-Шато мы пересекли железную дорогу, а затем повернули на север, к главной дороге, до которой вскоре добрались. Потом двинулись по дороге и мимо первых домов.

Сон людей в домах грубо нарушил грохот наших танков, лязг и скрежет гусениц и моторов. Пехотинцы разбили биваки у дороги, военные машины стояли во дворах, а кое-где и на самой дороге. Французские гражданские и солдаты с искаженными ужасом лицами прятались во рвах, у живых изгородей и во всех лощинах вдоль дороги. Мы прошли мимо колонны беженцев, повозок, брошенных хозяевами, которые в панике бежали в поля. Мы с постоянной скоростью шли к своей цели. Время от времени быстрый взгляд на карту при тусклом свете и короткая радиограмма в штаб дивизии, чтобы сообщить о позиции и, таким образом, об успехе 25-го танкового полка. Время от времени я выглядывал из люка, чтобы убедиться, что сопротивления все еще нет и поддерживается контакт с тылом. Вокруг нас в холодном свете луны раскинулась равнина. Мы прошли линию Мажино! Это было трудно представить. Двадцать два года тому назад мы четыре с половиной долгих года стояли перед тем же противником и одерживали победу за победой и все-таки проиграли войну. И вот мы прорвали знаменитую линию Мажино и продвинулись вглубь вражеской территории. Это был не просто красивый сон. Это была реальность.

Внезапно на кургане примерно в 270 метрах справа от дороги полыхнула вспышка. В том, что это было, не могло быть никаких сомнений: хорошо замаскированное в бетонном доте вражеское орудие вело огонь по 25-му танковому полку с фланга. В других местах полыхнули новые вспышки. Разрывов снарядов видно не было. Быстро сообщив об опасности Ротенбургу – он стоял рядом со мной,  – я через него приказал полку увеличить скорость и прорвать эту вторую линию укреплений залпами справа и слева.

Огонь был открыт быстро, экипажи танков обучили, как вести огонь перед атакой. Боеприпасы у нас были в основном трассирующими, и полк прорвался через новую линию обороны, обрушивая огненный дождь далеко вглубь сельской местности по обеим сторонам. Вскоре мы без серьезных потерь миновали опасную зону. Но теперь было нелегко прекратить огонь, и мы проехали через деревни Сар-Потри и Бёньи, стреляя из пушек. Замешательство противника было полным. Военные машины, танки, артиллерия и телеги с беженцами, доверху набитые пожитками, блокировали часть дороги, и их приходилось бесцеремонно сталкивать в сторону. Повсюду на земле лежали французские солдаты, а фермы везде были под завязку забиты орудиями, танками и другой военной техникой. Продвижение к Авену замедлилось. Наконец нам удалось прекратить стрельбу. Мы подошли к Семузи. Везде одна и та же картина: войска и мирные жители опрометью бегут по обеим сторонам дороги. Вскоре дорога разветвилась: одна шла прямо к Мобёжу, до которого теперь оставалось всего около полутора километров, а другая спускалась вниз, в долину, к Авену. Дорога теперь была забита телегами и людьми, которые съезжали на обочину от танков, или нам самим приходилось спускать их на обочину. Чем ближе мы подходили к Авену, тем сильнее становился затор из машин, через который нам приходилось пробиваться. В самом Авене, незадолго перед этим обстрелянном нашей артиллерией, все население пришло в движение, зажатое между машинами и орудиями по обе стороны дороги перед нашей идущей вперед танковой колонной. Было очевидно, что в городе сильный французский гарнизон.

Я не стал останавливать колонну, а направился с передовым батальоном танков на возвышенность западнее Авена, где намеревался остановиться и собрать пленных и захваченное снаряжение. По пути на южной окраине Авена была выделена разведывательная группа из двух танков и отправлена по главной дороге на юг. Примерно в 500 метрах от города по дороге на Ландреси мы сделали привал, выстроили наши части для наступления и окружили находившиеся в непосредственной близости французские войска. И здесь придорожные подворья и сады были битком набиты солдатами и телегами беженцев. Все движение по дороге с запада остановилось и застопорилось. Вскоре в поле пришлось построить лагерь для военнопленных.

Тем временем позади нас в Авене началась стрельба – судя по звуку, из танковых орудий,  – и вскоре мы увидели поднимающееся пламя, вероятно от горящих танков или грузовиков. Связь с танковым батальоном позади нас и с 7-м мотоциклетным батальоном мы потеряли.

Пока это не вызывало у меня беспокойства, поскольку в хаосе бесхозных повозок с беженцами слишком легко образовывался затор. Главное – мы достигли цели. Однако противник в Авене – а там должен был находиться как минимум танковый батальон – хорошо воспользовался разрывом в танковом полку, и вскоре французские тяжелые танки перекрыли дорогу через город. 2-й батальон 25-го танкового полка сразу попытался сбить блокировавшего дорогу противника, но его попытка не удалась, было потеряно несколько танков. Бои в Авене становились все напряженнее. Между 2-м батальоном и нами установилась прерывистая радиосвязь. Бой в Авене продолжался примерно до 04:00 [14 мая]. Наконец Ханке, по моему приказу наступавший с запада против мощных танков противника, сумел с помощью T-IV нейтрализовать французские танки. Медленно рассветало, бой закончился, и связь со 2-м батальоном восстановилась.

Тем временем я неоднократно через штаб дивизии посылал в корпус радиограммы с вопросом, не продолжать ли нам, учитывая наш успешный прорыв линии Мажино, наступление через Самбру. Не получив ответа – радиосвязь отсутствовала,  – я решил продолжить атаку на рассвете с целью захватить переправу через Самбру у Ландреси и удерживать ее. Я отдал по радио приказ всем остальным подразделениям следовать за продвижением танкового полка к Ландреси [в 18 километрах западнее Авена].

Около 04:00 я с передовым батальоном танкового полка Ротенбурга двинулся в сторону Ландреси. Уже сосредоточивший рассеянные силы 7-й мотоциклетный батальон следовал сзади, и я был твердо уверен, что за ним и оставшиеся части дивизии снова примут участие в наступлении. Отказ радио оставил меня в неведении относительно точного положения полков, и мы передавали все приказы просто в никуда.

Поскольку за ночь никаких припасов не поступило, нам пришлось экономить боеприпасы и двинуться на запад сквозь занимающийся день с молчащими пушками. Вскоре мы стали встречать колонны беженцев и отряды французских войск, готовившихся к походу. Хаос орудий, танков и всевозможных боевых машин, неразрывно спутанных с запряженными лошадьми телегами беженцев, покрывал дорогу и обочины. Держа свои орудия молчащими и время от времени лавируя нашими машинами высокой проходимости вдоль дороги, нам удалось без больших трудностей миновать колонну. Французские войска были полностью застигнуты врасплох нашим внезапным появлением, сложили оружие и двинулись на восток рядом с нашей колонной. Нигде не предпринималось никаких попыток сопротивления. Любые вражеские танки, которые мы встретили на дороге, выводились из строя, когда мы проезжали мимо. Продвижение шло без остановки на запад. Сотни сотен французских войск со своими офицерами сдались по прибытии. В какой-то момент их пришлось вытащить из транспортных средств, ехавших рядом с нами.

Особенно разозлился из-за этого внезапного беспорядка французский подполковник, которого мы догнали застрявшим на машине в безнадежной пробке. Я спросил у него звание и должность. Его глаза горели ненавистью и бессильной яростью, и он производил впечатление совершенно фанатичного типа. Поскольку при таком плотном движении на дороге была большая вероятность, что наша колонна время от времени будет распадаться, я, подумав, решил взять его с собой. Он был уже в сорока пяти метрах позади, когда его привели обратно к полковнику Ротенбургу, который жестом приказал ему сесть в свой танк. Но он наотрез отказался ехать с нами, поэтому, после троекратно сделанного ему предложения присоединиться, ничего не оставалось, как его расстрелять.

Мы проехали через деревню Маруаль [в 13 километрах к западу от Авена], где улица была настолько переполнена людьми, что людям было нелегко повиноваться приказам: «A droit!» [Направо]. Мы ехали с восходящим за спиной солнцем сквозь тонкий утренний туман на запад. Теперь дорога была забита войсками и беженцами за околицами деревень. Наши крики «A droit!» не возымели действия, и продвижение крайне замедлилось, танки ехали по полям вдоль дороги. Наконец мы пришли в Ландреси, город на реке Самбре, где опять на каждой улице и в каждом переулке было огромное скопление машин и французских войск, но сопротивления не было. Мы проехали мост через Самбру, по другую сторону которого обнаружили французские казармы, полные солдат. Когда танковая колонна с грохотом пронеслась мимо, Ханке въехал во двор и приказал французским офицерам выстроить солдат и маршировать в тюрьму.

Все еще полагая, что вся дивизия быстро приближается к Ландреси позади нас, я продолжил наступление на ЛеКато [в нескольких километрах к западу от Ландреси]. Мы проехали большой лес, который противник использовал как склад боеприпасов. На фоне восходящего солнца часовые не смогли нас опознать, пока мы не оказались прямо над ними. После этого они сдались. В деревне Помрёй французские войска тоже сложили оружие. Я продолжал наступление до холма восточнее Ле-Като, где мы наконец остановились. Было 6 часов 15 минут утра. Моей первой задачей было убедиться, что связь с тылом еще существует, после чего я хотел предпринять еще одну попытку связаться со штабом дивизии.

Дивизия Роммеля продвинулась почти на 80 километров с прошлого утра. То, как он ехал со своими танками ночью, было смелым поступком. В то время и позже большинство командиров считало, что даже при развитии победы продолжение танкового наступления в темноте слишком опасно.

Слева от Роммеля передовые части Рейнгардта и танковый корпус Гудериана шли с ним вровень. Рано утром дивизия левого фланга Гудериана подошла к Уазе у Рибемона, в нескольких километрах к югу от Ле-Като.

Это была широкая полоса, прорезанная узкими потоками, несшимися на запад, к морю, через тыл союзных войск в Бельгии. Все попытки их заблокировать оказались слишком запоздалыми, поскольку каждый раз, когда французское командование выбирало новую линию обороны, немецкие танки опрокидывали ее до того, как прибывали более медленные французские резервы, или до того, как они занимали позиции.

Нашей дивизии настало время оккупировать захваченную территорию и собрать огромное количество пленных – примерно две механизированные дивизии. Я постоянно информировал штаб дивизии о нашем продвижении, но все сообщения передавались вслепую с командирского танка танкового полка, и невозможно было сказать, принимали их или нет. Тем не менее я не очень обрадовался, когда вскоре после этого узнал, что лишь небольшая часть танкового полка и часть мотоциклетного батальона дошли до холма восточнее Ле-Като. Офицера немедленно отправили в тыл. Затем я попытался отъехать назад, чтобы установить контакт, но вскоре попал под огонь противотанковых орудий из Ле-Като и был вынужден вернуться.

3. Наступление Роммеля, 16–17 мая 1940 года

Нарисованная Роммелем карта, показывающая его продвижение за 24 часа до 7:30 утра 17 мая – по отношению к соседним дивизиям и танковой группе фон Клейста. Эта карта показывает необычайную глубину, дальновидность и дерзость его удара – от Серфонтена до Ле-Като

Тем временем Ротенбург с частью танкового батальона Зиккениуса вел бой с французскими танками и противотанковыми орудиями на холме Ле-Като, но вскоре уничтожил их. Я вернулся в танковый батальон, который тем временем сформировал круговую оборону, и ждал там до прибытия части мотоциклетного батальона под командованием капитана фон Хагена. Теперь я чувствовал, что положение перед Ле-Като в безопасности, и, все еще полагая, что остальная часть дивизии почти сомкнулась, приказал Ротенбургу удерживать свои позиции с помощью мотоциклетного батальона, который находился под командованием. Затем я отправился обратно на своей машине связи в сопровождении T-III, чтобы подтянуть и развернуть остальную часть дивизии. По пути мы наткнулись на несколько застрявших машин мотоциклетного батальона и танкового полка, чьи экипажи сказали нам, что в Ландреси следует проявлять осторожность, так как несколько наших машин были обстреляны там вражескими танками. Затем я на большой скорости поехал [на восток] в Ландреси, где танк T-III, который шел впереди, заблудился в городе. Когда мы наконец выехали на дорогу в Авен, то увидели стоявшую на дороге в сотне метров впереди немецкую машину, обстрелянную вражескими орудиями. Должно быть, где-то рядом находился французский танк или противотанковое орудие, но у нас не было времени на долгую болтовню и тому подобное! Когда мы проезжали мимо, раненые мотоциклисты отчаянно кричали нам, чтобы мы взяли их с собой. К сожалению, я не мог им помочь – слишком многое было поставлено на карту. Обе машины на максимальной скорости пересекли опасную зону и выехали на дорогу в Маруаль. Затем T-III сопровождения встал в результате механической неисправности.

Теперь машины стояли, куда ни глянь, повсюду и поперек дороги. Вдоль дороги толпились французские офицеры и солдаты рядом со своим оружием. Но они, видимо, еще не оправились от испуга перед немецкими танками, и поэтому мы, насколько это возможно, криками и знаками из едущей машины велели им двигаться. Немецких войск не было видно. Мы на максимальной скорости поехали через Маруаль. К востоку от деревни мы внезапно обнаружили остановившийся из-за механической неисправности T-IV, но его 75-миллиметровое орудие было в рабочем состоянии. Мы вздохнули с облегчением. В такой момент T-IV был надежной защитой.

Теперь французские войска стояли повсюду, по обеим сторонам дороги, большинство из них расположились возле своих машин. К сожалению, не было возможности отправить их на марш в качестве пленных, так как у нас не было людей для конвоя. Там, где нам удалось заставить их двигаться, они шли только до тех пор, пока с ними был наш броневик, а как только мы проезжали, исчезали в кустах.

Я отдал танку T-IV приказ удерживать высоту к востоку от деревни Маруаль и отправлять прибывающих с запада пленных на восток. Затем мы поехали дальше, но не успели проехать и нескольких сотен метров, как водитель сообщил, что ему нужно заправиться. К счастью, у него в машине еще оставалось несколько полных канистр бензина. Тем временем Ханке сообщил мне, что он получил донесение от экипажа T-IV, что деревня за ним снова оккупирована противником. На моей легкобронированной машине не могло быть и речи о сражении с французскими танками и противотанковыми орудиями, поэтому я поехал обратно к T-IV с идеей установить оттуда радиосвязь со всеми частями дивизии и организовать быстрое продвижение дивизии вглубь территории, которую мы захватили. К счастью, нигде поблизости не было слышно звуков сражения.

Едва я вернулся к T-IV, как на горизонте появилась мотострелковая рота, быстро двигавшаяся по дороге из Марбе [в 8 километрах к западу от Ландреси]. Теперь, надеясь, что вслед за этой ротой последуют другие части, я снова поехал в направлении Авена, но не нашел ничего.

Немного восточнее Марбе французская машина вышла из бокового поворота слева и пересекла дорогу прямо перед моим броневиком. На наши крики она остановилась, из нее вышел французский офицер и сдался. За автомобилем в огромном облаке пыли приближалась целая колонна грузовиков. Я быстро повернул колонну в сторону Авена. Ханке забрался на первый грузовик, а я некоторое время стоял на перекрестке, крича и подавая знаки французским солдатам, чтобы они сложили оружие – война для них закончилась. На некоторых грузовиках были пулеметы с расчетами для защиты от атак с воздуха. Сквозь пыль невозможно было разглядеть, какой длины была колонна, а поэтому, когда проехало с пятнадцать машин, я встал во главе колонны и поехал к Авену. У самого города нам пришлось делать крюк по полям, дорога была перекрыта горящими машинами.

Наконец мы подъехали к юго-западному въезду в Авен, где обнаружили часть батальона Париса [фамилия командира], стоявшую возле кладбища. Не останавливаясь, Ханке привел автоколонну на стоянку и там разоружил войска противника. Теперь мы обнаружили, что за нами было не менее сорока грузовиков, многие из которых везли солдат.

Штаб дивизии прибыл в Авен около 16:00, и теперь части одна за другой стали занимать территорию, которую мы захватили ночью и рано утром. В ходе этого наступления 2-й дивизион артиллерийского полка успешно предотвратил ввод в бой 48 французских танков к северу от Авена. Танки стояли строем вдоль дороги, некоторые с работающими двигателями. Несколько водителей были взяты в плен прямо в танках. Это спасло 25-й танковый полк от атаки этих танков в тыл.

Потери 7-й танковой дивизии при прорыве продолжения линии Мажино (16/17 мая) в официальной истории дивизии оцениваются как 55 убитых и 50 раненых, на участке дивизии взято в плен около 10 000 человек вместе с 100 танками, 50 бронеавтомобилями и 27 орудиями.

Донесение заканчивается: «У дивизии не было времени собрать большое количество пленных и снаряжения».

Задав дислокацию дивизии между Ле-Като и французской границей западнее Сиври, я полтора часа отдохнул. Вскоре после полуночи поступил приказ на следующий день, 18 мая, продолжить наступление в направлении Камбре. Около 07:00 утра следующего дня в штаб прибыл адъютант 25-го танкового полка и доложил, что в лесу Помрёй [на полпути между Ландреси и Ле-Като] закрепились мощные силы противника и ему удалось прорваться с запада на восток на броневике под покровом ночи. 25-й танковый полк, продолжавший удерживать позиции у Ле-Като, срочно нуждался в горючем и боеприпасах, и командир полка приказал доставить их ему как можно быстрее.

Около 08:00 я отправил оставшийся танковый батальон в марш на Ландреси и Ле-Като с приказом прорваться к полку и доставить туда боеприпасы и горючее. За ними должен был следовать 37-й бронетанковый разведывательный батальон. Позже я вместе с Мостом и Ханке догнал танковый батальон в лесу в полумиле от деревни Помрёй и застал его ведущим бой с перегородившими дорогу французскими танками. На дороге завязались ожесточенные бои, и возможности обойти позиции противника ни с одной из сторон не было. Наши орудия казались совершенно неэффективными против тяжелой брони французских танков.

Французские танки имели от 40 до 60 мм брони, тогда как даже у немецких средних танков толщина брони составляла всего 30 мм, а у легких и того меньше.

Мы некоторое время постояли, наблюдая за боем с близкого расстояния, пока я наконец не решил вести батальон на юг через лес на Орс [в 6,5 километра к юго-западу от Ландреси]. Мы снова столкнулись с французами на северной окраине Орса, и продвижение замедлилось, пока мы пробивались вперед. По неизвестной причине колонна боеприпасов и горючего танкового полка за батальоном не последовала. Был полдень, когда мы наконец достигли позиций Ротенбурга. Он доложил, что его отряд удержал позицию, отражая сильные танковые атаки противника, но теперь он не может двигаться дальше и срочно нуждается в бензине и боеприпасах. К сожалению, в тот момент у меня не было возможности ему помочь.

Теперь к лесу Помрёй отправили необходимые силы, чтобы открыть кратчайший путь на Ландреси. Тем временем французская тяжелая артиллерия начала обстреливать наши позиции круговой обороны. Их огонь был точным, и часть позиции пришлось освободить. Уверенный в том, что битва у леса Помрёй скоро решится в нашу пользу, я отдал приказ танковому полку наступать на Камбре. К 15:00 ситуация улучшилась настолько, чтобы начать наступление.

В этих отрывках повествования Роммеля обилие подробностей несколько заслоняет смысл, и поэтому их можно кратко обобщить. Колонна с боеприпасами и горючим, оставленная к юго-востоку от леса Помрёй, дошла до двух батальонов 25-го танкового полка, расположенных возле Ле-Като, только через час. К тому времени, когда эти танки заправили боеприпасами и горючим, тот танковый батальон, который привел Роммель, уже ушел далеко вперед по безумной дороге к Камбре.

Я отдал приказ усиленному батальону Париса как можно быстрее обезопасить дороги, ведущие из Камбре на северо-восток и север. Под предводительством нескольких танков и двух групп зенитных самоходных орудий батальон продвигался на широком фронте и на большую глубину прямо через поля на северо-запад, поднимая большое облако пыли. Танки и зенитные орудия периодически вели огонь по северной окраине Камбре. Противник в Камбре, не сумевший в пыли разглядеть, что большинство наших машин небронированные, видимо, подумал, что с севера на город наступает масштабная танковая колонна, и не оказал сопротивления.

Ничего не могло быть хуже того, как французское командование использовало свои бронетанковые силы: у него было 53 танковых батальона против 36 немецких. Но все немецкие батальоны были собраны в дивизии (которых было десять), а половина французов были подразделениями поддержки пехоты. Более того, даже их семь дивизий бронетанкового типа задействовались по частям.

До войны единственными французскими бронетанковыми соединениями были так называемые «легкие механизированные дивизии» (200 танков), трансформированные из кавалерии. Три из них французы использовали для наступления на Бельгию. В то время наличествовали также четыре «бронетанковые» дивизии (всего по 150 танков), которые были сформированы зимой. Эти четыре дивизии бросили по отдельности и одну за другой против семи немецких бронетанковых дивизий (в среднем по 260 танков в каждой), которые двинулись через Маас огромной уже сплоченной фалангой. 1-ю французскую бронетанковую дивизию направили в Динан, но у нее кончилось горючее, и она была захвачена в плен, как уже писалось. 3-ю – направили в Седан, но распылили на поддержку находившейся там пехоты, ее остатки были опрокинуты тремя дивизиями Гудериана. 4-я (под командованием де Голля), недавно сформированная и недоукомплектованная, вступила в бой с флангом Гудериана, когда тот двинулся к Уазе, но была отброшена. 2-ю дивизию растянули вдоль 40-километрового участка фронта вдоль Уазы, и две передовые дивизии Гудериана быстро прорвались сквозь эту тонкую сеть статичных мелких подразделений.

Три французские механизированные дивизии в Бельгии дислоцировались к северу от Камбре, и, хотя две из них были разбиты в бою с танковым корпусом Гёппнера на Фламандской равнине, они все еще представляли собой мощную силу. 8 августа им приказали нанести удар на юг, в сторону Камбре и Сен-Кантена, но этот приказ не был выполнен, поскольку значительную часть танков выделили в поддержку пехоте на различных участках.

Что же касается англичан, то у них во Франции было всего десять танковых частей, и все они были рассредоточены по пехотным дивизиям. Первая бронетанковая дивизия отправилась во Францию только после начала немецкого наступления.