Читать книгу На закате империи. Книга воспоминаний - В.Н. Дрейер - Страница 5

Не имея ни малейшего пристрастия к математическим наукам, я кончил корпус со средним баллом и поступил в Павловское пехотное училище.

Для кавалерийского училища и для дальнейшей службы в кавалерии нужны были кое-какие личные средства; отец-полковник ими не располагал.

Павловское училище, основанное императором Павлом, находилось на Петербургской стороне и считалось во всей России самым строгим по дисциплине и обучению строевой службе. Зато молодые офицеры, выпущенные из него в полки, сразу чувствовали под собой почву и без всякой подготовки со стороны старших переходили на роль учителей и начальников солдат.

Юнкера инженерного и двух артиллерийских училищ считали себя более привилегированными, ибо поступали туда кадеты с более высокими баллами, и потому на «павлонов» смотрели свысока и называли нас «м…звонами» и «пехота, не пыли».

Не прошло и недели с момента приезда в училище, как на плацу началась муштровка: маршировка гусиным шагом под барабан, отдание чести, ружейные приемы.

В дождь эти занятия проводились часами в ротных коридорах.

В ротах полагалось по два курсовых офицера и ротный командир в чине капитана. В 1-й роте – роте его величества, – куда попадали юнкера большого роста, носившие кличку «жеребцы», ротным командиром в мое время был Герцык по прозвищу Дрюк.

– Я вас, батенька мой, вздрючу, – можно было слышать постоянно, как только Герцык приходил в роту. И действительно, за малейший проступок, за неправильно повешенное полотенце, за шевеление в строю, за плохое отдание чести полагался карцер на сутки и больше.

Помню одного юнкера по фамилии Дубинский, который провел 90 дней под арестом в течение двухлетнего пребывания в училище.

Однако Герцык этот, несмотря на его строгость, пользовался уважением, был справедлив и, будучи сам подвержен культу Бахуса, старался не замечать, что юнкер, вернувшись в 12 часов ночи, пошатывался, рапортуя. За пьянство полагалось обычно переводить в третий разряд, а это было самое суровое наказание.

Многих училищных офицеров, особенно придирчивых, не любили и как только можно всячески изводили.

Особенно это практиковалось при выпуске в офицеры в Красносельском лагере, после того как государь поздравлял старший курс с производством в подпоручики. Нелюбимым офицерам тотчас же устраивали «бенефис», и они прямо с поля спасались бегством на вокзал и в Петербург.

Настоящей грозой училища в мое время был его начальник, генерал-лейтенант Дембовский, он же Дембач.

Его боялись все: юнкера, офицеры и даже старики-музыканты по прозвищу «пески». Неизменно грубый, он не стеснялся в выражениях. Посещая лазарет и обходя юнкеров, получивших венерические болезни, Дембач обращался к юнкеру и рычал: «Сколько раз я всех вас предупреждал…»

Сурова была дисциплина училища, но мы его все же любили. К офицерам, несмотря на их строгость, за редким исключением не питали никакой неприязни. Развлечений для юнкеров в стенах училища почти не устраивалось; спорт в те времена в России был не в моде, и только раз в год юнкерам давался бал с правом приглашать своих знакомых барышень.

По вечерам те, кто не зубрили, развлекались в шинельной комнате, играя в «блошки»; карт не было, и никто даже тайком в них не играл. Любители выпить пробирались в музыкальную комнату, вскладчину покупали водку и хлестали ее или отвратительный сараджевский коньяк[9]; закусывали кильками, вытаскивая их прямо пальцами.

Зимой по вечерам в роты приходил симпатичный, скромный старожил училища, ламповщик, зажигать керосиновые лампы – ни электричества, ни газа Павловское училище в те далекие времена еще не завело. Ламповщика тут же окружали и просили спеть что-нибудь.

– Николай Иванович, спойте, – говорил кто-нибудь из «подпоручиков», юнкер старшего курса. Младшие, «козероги», права вмешательства не имели.

– Господин подпоручик, – жалобно говорил Николай Иванович, – вы же видите, мне некогда. Я еще не был во второй роте.

– Пойте, ё!.. – кричал юнкер Ситников.

И бедного ламповщика тащили, ставили на скамейку, и он, годами привыкший к этому издевательству, по-видимому, не без удовольствия начинал:

После чего его отпускали с миром. Он шел в другие роты и там снова должен был повторять свою несложную программу. Так развлекались будущие, без пяти минут, офицеры.

В отличие от кадетских корпусов в военных училищах практиковалась репетиционная система обучения наукам, и вместо уроков преподаватели, почти все военные, в большинстве офицеры Генерального штаба, читали лекции. Учиться было нетрудно; менее способные помогали себе заранее заготовленными шпаргалками и, стоя у доски, вытаскивали их из рукава мундира.

Вспоминаю глуповатого юнкера Бетковского. Этот юноша на занятиях по артиллерии начертил, неправильно держа шпаргалку, лафет пушки вверх ногами, к общему восторгу юнкеров и ужасу профессора, генерала Потоцкого.

Главными предметами считались тактика, фортификация, военная история, топография, администрация, артиллерия, устав гарнизонной службы, причем уставам обучали вне классов курсовые офицеры. На втором месте стояли механика, химия, русский язык.

Старика-химика, полковника Богданова, производившего опыты с газами, часто приводили в бешенство, когда, отравив воздух каким-нибудь чесночным газом, он торопился уйти, а ему кричали: «Господин полковник, покажите еще какой-нибудь фокус!»

Как бы хорошо юнкер ни учился, однако, если он не был «тверд по фронту»: не имел воинской выправки, плохо отдавал честь, скверно делал ружейные приемы, неважно маршировал – он не мог рассчитывать получить повышение по службе, то есть быть произведенным на старшем курсе в портупей-юнкеры. Серьезные проступки карались переводом в третий разряд, что при выпуске лишало юнкера производства в подпоручики.

Летом 1896 года рота его величества была отправлена в Москву на коронацию его величества государя Николая II для участия в параде и для несения почетных караулов в Грановитой палате. В течение месяца мы жили в Александровском военном училище. И там на плацу нас начали ежедневно муштровать – «набивали ногу», добивались равнения и дружного ответа на приветствие царя. Для александровских юнкеров, глазевших из всех окон, наши репетиции были настоящим представлением в цирке: такая м… не была в традициях Александровского училища.

По окончании коронации перед отъездом из Москвы начальник училища решил повезти юнкеров в сопровождении офицеров роты и преподавателя военной истории капитана Генерального штаба Евгения Новицкого на Бородинское поле сражения.

Жара в те дни стояла тропическая. Выехав рано утром из Москвы, мы к полудню со станции Бородино входили строем в женский Тучков монастырь, расположенный возле развалин редута имени генерала Тучкова, героя Отечественной войны.

Встретила нас сама мать игуменья. Дембач, затем ротный командир Герцык, а за ним курсовой офицер Ципович подошли под благословение. Всех пригласили к трапезе в большую монастырскую столовую; прислуживали монашки, и юнкера оживились.

Но едва закончили завтрак и пропели молитву, как нас повели осматривать позиции знаменитого боя. Вначале все было интересно. Новицкий увлекательно рисовал картину сражения на различных участках Бородина, но по мере того, как жара становилась все невыносимее, интерес к лекции падал, юнкера стали постепенно отставать, и, когда рота дотащилась к вечеру до Шевардинского редута, любителей истории осталось меньше половины.

Дембач велел выстроить юнкеров и, увидев, что их ряды сильно поредели, пришел в негодование.

Отставшие юнкера между тем отлично проводили время в тени деревьев монастыря, окна келий которого, где жили монашки, выходили в сторону рва знаменитого редута. Молодые монахини, впервые увидевшие «жеребцов» царской роты, увлеклись и, хотя были ограждены железными решетками окон, повели самый отчаянный флирт. Началось с разговоров, продолжилось бросанием цветов, кончилось воздушными поцелуями.

Но появился грозный Дембач с уцелевшими на поле сражения бойцами, и тут началась буря. Всех отставших выстроили отдельно, и начальник училища обратился к ним с речью:

– Я не нахожу слов, такие-сякие, чтобы заклеймить ваш поступок. Здесь, где каждый шаг земли на пол-аршина напоен кровью русского солдата, вы ушли с поля битвы, чтобы возиться с бабами! До конца лагерного сбора вы все будете оставлены без отпуска, и ни один из юнкеров старшего курса не увидит портупей-юнкерских нашивок.

Через несколько дней рота его величества вернулась в Красносельский лагерь, и наказание любителям клубнички вошло в силу. Но подходило время производства в офицеры, и наказание не показалось тяжелым.