Читать книгу Сказка Сердца / Часть 1: Город Осколков - - Страница 6

На раскинувшемся во всю стену гобелене в кабинете Начальника Отдела особых поручений его Верховного Преосвященства была история, которую вряд ли можно было прочесть в околокультистской литературе или в библиотеках орденов. Это была всем известная «История девы Годриции, впервые испытавшей страх», но она имела некие отклонения от канонического образа и в глазах Инквизиционного отдела могла бы выглядеть настолько странно, что обычного человека, несомненно, довела бы до костра. Но никак не Альберта Септа. Служитель Септ любил такие памятники эпохи. Это всегда напоминало ему, как легко впасть в ересь при виде искусно исполненного «доказательства», а ведь для многих людей и не требуется ничего больше, чем красота. По их мнению, в красоте сокрыта истина и поэтому она не может лгать.

На гобелене Годриция гуляла по горам вокруг Живой долины. В канонической истории она становилась свидетельницей камнепада, докатившегося с вершины до самого Сердца и нанёсшего ему первую «рану». После этого женщина испытала «священный испуг», давший начало строительству «стены», а за ним и рождению Города. На гобелене же Годриция просто опирается на большой валун, грозящий скатиться в долину, а затем неуклюже пытается на него залезть, что и стало причиной камнепада, нанёсшего «рану». Такая маленькая деталь – и такая философская пропасть пробежала по умам людей, имевшим несчастье столкнуться с ней.

Альберт хранил много таких артефактов, изъятых у того или иного любителя альтернативной истории. И не то чтобы он был рьяным сторонником официальной точки зрения, которой придерживался Культ. Он был достаточно умён, чтобы понимать, что истину не найти ни в сочинениях Последнего Поэта, ни в библиотеке Культа, ни даже на этом гобелене, подаренном ему самим Верховным в знак наивысшего доверия с, как он выражался, ироническим подтекстом.

Поэтому Септ предпочитал делать свою работу и не думать о политике. Альберт верил в тех, кто был у власти, ведь если они к ней пришли, значит, на то были причины и качества их характера, позволившие им этого добиться. Ему нравились загадки. И все эти предметы ереси были маленькими загадками, оставленными им для своих посетителей, впадавших сначала в лёгкое, а затем в глубочайшее недоумение хотя бы от пресса для бумаг, где с особым изяществом были изображены первые аэросани – их несли на себе несколько закованных в цепи парящих осьминогов.

Так и его нынешняя посетительница, личная служанка герцогини Амун, сидела, уставившись на гобелен в полном замешательстве.

– Так, Дагма. Давайте повторим ещё раз, – протяжно начал Альберт. – С самого начала.

С этими словами Септ отвернулся от окна и посмотрел на девушку. В его доверительной улыбке угадывалось что-то змеиное. Она смотрела на него немигающим взглядом и монотонным голосом принялась повторять свою уже много раз пересказанную историю:

– Я же уже говорила вам, любезный господин, я проснулась в 4 утра, как того требует наше расписание, и после утреннего туалета начала уборку в столовой герцогини. Я была приставлена к ней в этот день. Затем мы с младшим поваром спустились в погреб, откуда достали копчёный сажень, крупы, вафлян, сыры, настойку бодавочника, мяту и тир. С помощью дежурных студентов мы перенесли припасы на служебный этаж, а оттуда на кухню. Затем я вспомнила, что забыла зелень, и мне пришлось ещё раз спуститься в погреб, где меня по ошибке заперли. Я сидела там до обеда, пока старшая повариха не начала беспокоиться, что нет заготовок на первые блюда, поэтому дежурная по столовой спустилась в погреб и отперла меня. До ужина меня в качестве наказания отправили мыть полы в умывальнях студентов на Факультете противодействия вредному здоровью. Но к ужину понадобились руки на кухне, и меня вновь отправили на уборку столовой. Я протирала очень неприятные ножки стола, выполненные в виде людей с головами птиц, как бы держащих стол на своих плечах, когда раздался громкий хлопок и в северном окне столовой вылетело стекло, а соседние окна распахнулись. Сверху повалил едкий сверкающий фиолетовый дым, а я убежала и спряталась в кладовке рядом с лестницей, ведущей в покои герцогини. Мне было так страшно, что какое-то время я боялась выходить из неё. Но затем я услышала голос герцогини и вышла. Та отнеслась ко мне очень хорошо, успокоила и велела идти в свои покои и не выходить оттуда. Я так и сделала.

Девушка глубоко вздохнула и вновь уставилась на гобелен.

– Так, хорошо, что было дальше? – с нескрываемой скукой произнёс Сверло, опираясь на холодный каменный подоконник и скрестив руки на груди.

Девушка зацепила пальцами подол и принялась его мять, опустив глаза с гобелена на собственные руки.

– Дальше я не выдержала и пошла посмотреть. Но в Университет меня не пустила охрана, и я смогла выйти только во внутренний двор, откуда увидела толпу возле часовой башни и поспешила туда.

Дагма тяжело вздохнула, подняла глаза на стол, но затем вновь опустила их и принялась скрести ногтем по засохшей капле масла.

– Там, на стене, я обнаружила своего дальнего родственника, мистера Вульфи, занимавшегося починкой часов. Он был в совершеннейшем смятении…

– Во сколько это было? – резко вставил Сверло.

– Ох, любезный господин, как же я могу знать, где-то после ужина, второе солнце шло к закату. Часы-то не работают, откуда ж мне знать?

– Хорошо, продолжайте, – недовольно произнёс Септ.

– Мистер Вульфи очень переживал, что потерял свою куклу и что без неё его жизнь кончена и работа встала. Я так распереживалась, что решилась просить герцогиню помочь ему. Тем более он ведь нам часы чинил, в конце-то концов.

– Скажите, а у скольких людей в замке есть ключи от башни университетского музея? – сменил тему Альберт.

Сбитая с толку девушка не сразу сообразила, что отвечать, разжала руки и вновь принялась мять подол:

– Герцогиня была так мила… Не знаю, любезный господин. Наверное, у старшего техника и у ключницы? Да. Наверное, только у них. У обоих есть полная связка.

– Хорошо, продолжайте, – Септ отвернулся к окну.

– Герцогиня была так мила… – продолжила девушка.

– А вы часто её о чём-то просите? – снова спросил Альберт, не отворачиваясь от окна.

Девушка запнулась и вновь уставилась на гобелен, затем на стол, затем повернулась к стене и, напоровшись взглядом на непристойное изображение императора Исмариосиса, вновь вернулась к подолу и рукам.

– Нет, – тихо произнесла она.

– А почему? – удивился Септ.

– Ну, это не принято.

– Почему же тогда вы пошли просить в этот раз? – ещё больше удивился Альберт.

– Потому что мне стало его, мистера Вульфи, жалко, – выдавила из себя Дагма.

– Где была герцогиня в тот момент, когда вы пошли просить её? – продолжил Начальник Отдела особых поручений.

Но девушка его не слушала.

– Герцогиня очень добра. Она всегда помогает тем, кто в беде, – всхлипнув, проговорила служанка, – когда-то и меня она вытащила из дома Трокийя. Я думала, что сойду там с ума среди этих оборотней.

– Мой вопрос был не о характере вашей госпожи, – раздражённо отрезал Септ, – а о том, где она была, когда ты…

– Она как раз вышла во внутренний двор, встречать прибывшего начальника полиции, – перебила его девушка с облегчением.

– Та-а-ак, – протянул Сверло.

– Герцогиня была так мила… – девушка в испуге остановилась, ожидая вопроса, но потом продолжила, – что тут же попросила начальника полиции освободить куклу мистера Вульфи.

– То есть Начальник полиции знал про куклу мистера Вульфи? – удивился Септ.

– Да, так и было, любезный господин, он уже знал про куклу, пойманную к тому времени полицией вместе с преступниками.

– Их было несколько? – вновь удивился Сверло.

– О, господин, я не помню. Я была так рада, что куклу можно вернуть, что побежала обрадовать мистера Вульфи, – она подняла на служителя свои большие тёмные глаза, но тут же опустила их и стала смотреть на руки.

– Кем он приходится вам? – уточнил Альберт.

– Я плохо в этом разбираюсь, любезный Господин. Кажется, он брат свояка моей тётушки.

– То есть он вам даже не родственник? – хмыкнул Септ.

– Не по крови, но в нашей семье все родные, – залепетала она.

– Хорошо, – задумчиво произнёс Сверло, повернув к окну свой орлиный профиль.

Девушка подняла на него взгляд, полный надежды:

– Я могу идти?

Альберт промолчал, а затем подошёл к девушке и, приблизив к ней лицо, процедил сквозь зубы:

– Ведь ты же врёшь. Нет у тебя никакого свояка тётки-брата-сестры. Вся эта история – выдумка, чтобы выгородить твою госпожу. Ты знаешь, что я могу с тобой сделать?

Служанка закрыла ладонями лицо и разрыдалась:

– Не знаю!

У Септа свело челюсть от напряжения и несколько секунд он массировал рукой щёку. Затем, сдвинув рукой пресс для бумаг, опёрся на стол и произнёс:

– Ты проведёшь за решёткой остаток своей жизни. Или отправлю на рудник. А может быть, на Соляное озеро, вместе со всей твоей выдуманной семьёй.

Девушка разрыдалась пуще прежнего и высморкалась в подол.

– Ну-ну. Не стоит так эмоционально. Тебя же учили быть хорошей девочкой. Вот и будь ею. Расскажи мне, как было дело, и я ничего не скажу твоей Госпоже, – произнёс он заговорщически.

Но служанка не унималась и рыдала пуще прежнего. Взглянув на белое небо, Септ поднял со стола колокольчик в виде ритуального пожирателя молитв и позвонил два раза.

– А пока посидишь, подумаешь, – произнёс он, и в дверях тут же появился младший служитель в балахоне.

– В карцер, – холодно отрезал Сверло.

– К-к-к-карцер? – всхлипнула девушка.

Но младший служитель уже схватил её подмышки и выволок из кабинета начальника.

– Такие правила, – улыбнулся ей вслед Глава Отдела особых поручений и сел за стол.

Доклад. Одна мысль о нём заставила его неприятно поморщиться. Несколько дней назад исчез сначала помощник мастера зельеварений, а затем и сам мастер пропал, прихватив из дома все ценности. Второе удивительным не было, понятно, что этот пройдоха и бездарь ничего не мог без своего подмастерья, но необходимость выяснять, что случилось с помощником, отвлекала Септа. Голова его болела от одной мысли, что надо искать очередную песчинку в пустыне. Однако мастер обслуживал самого Верховного главу Культа, и Альберт не мог позволить себе забыть об этом деле.

Поборов приступ головной боли, Септ тяжело вздохнул и вновь позвонил в колокольчик. Появился другой младший служитель, и Альберт сухо произнёс:

– Веди этого, магистра Астолопа, или как его там.

Служитель кивнул и исчез в дверях. Сверло достал выписку из личного дела магистра Астолока и фыркнул, когда добрался до конца. В этот момент дверь открылась и на пороге показалась испуганная фигура старшего техника, уже сутки находившегося в камере.

– О, вот и вы, мой друг! – рассмеялся Сверло. – Как, однако, вовремя. Проходите, проходите.

Он встал из-за стола и направился к побелевшему Астолоку.

– Мой дорогой Шмис, ну что же вы застыли в дверях! – он взял магистра под руку и повёл к креслу для посетителей, но сесть не дал, а провёл к своему личному креслу и усадил, чтобы старшему технику открылась висящая на противоположной стене картина современного мастера «Грешники на пороге наказания» – трое мужчин, увлечённых игрой в «ом-ни-ма».

– Устраивайтесь поудобнее, мой милый Астолок. Надеюсь, головная боль обошла тебя сегодня стороной. Ох уж этот Лунный день! Я, знаешь ли, очень подвержен, – заворковал Септ и встал позади кресла, давая магистру время, чтобы изучить пространство кабинета.

– Как твоя должность? Напомни мне, пожалуйста, – произнёс он задумчиво, положив руки на спинку.

– С-с-старший техник, В-в-ваше Сиятельство, – Астолок заёрзал в кресле.

– Ну-ну, какое я тебе там сиятельство. Называй меня просто Альберт, – улыбнулся Септ, разглядывая пролетающих мимо окна птиц. – Скажи мне, дорогой старший техник, в чём заключаются твои обязанности?

– Я-я-я слежу за техническим состоянием за-за-замка, В-ваше… то есть Альберт, – с трудом подбирая слова, ответил магистр.

– Так вот скажи мне, любезный Шмис, почему внутренняя связь на экстренном посту охраны не работала и служителям пришлось бежать до Дворца Его Величества пешком, прежде чем они доложили мне о случившемся в башне? – всё так же елейно спросил Септ.

– Я…е…о-о-о… – губы Астолока задрожали, а руки вцепились в рукоятки кресла.

– Ты знаешь, кто я? – тихо спросил служитель.

– В-в-в-вы-ы-ы н-н-н-н-а-а-а-а.

– Молчать! – гаркнул Септ, схватил старшего техника за шкирку и бросил на пол.

Трясясь своим полным и неуклюжим телом, Астолок повалился рядом со столом и запричитал что-то неразборчивое.

– Ты идиот. Ты пойдёшь у меня под трибунал. Почему двери в башню музея были открыты? Ты их открыл? Кому?! – кричал служитель, расхаживая по кабинету.

– В-в-великому Мастеру! – рыдал магистр.

– Какому? – допытывался Септ.

– П-п-перлеглозу. Трокий-йя, – прохныкал Астолок, закрывая лицо руками, будто боясь, что сейчас будут бить.

– Зачем? Отвечай! – словно исполняя его просьбу, Септ пнул старшего техника так, что тело бедолаги заходило ходуном.

– Он, он х-о-д-д-д-дил см-м-м-мотреть какие-то книги в биб-б-б-б-б-б, – магистр запнулся и никак не мог справиться с собой.

– Ну давай же, студень! – рокотал служитель.

– Библиотеке. В библиотеке музея, Ваше Сиятельство.

Астолок сжался на полу в позе эмбриона. Септ вздохнул, присел рядом, обнял его и стал гладить его сальную, в залысинах голову.

– Ну-ну, ну что же ты. Успокойся. Всё. Всё хорошо. Во сколько это было?

Заикаясь и давясь слезами, магистр выдавил:

– П-п-п-после обеда, н-н-н-незадолго до п-п-первого заката. Ч-ч-ч-часы на б-б-башне н-е-н-не р-работают, мне т-т-трудно сказать точнее.

Альберт поднял его с пола и вновь усадил в своё кресло.

– Вот так, вот так, тихо, тихо, – произнёс он, вытирая ему платком слёзы. – А этот – Вульфи – кто он?

– Маг-г-гистр В-Вульфи? – уточнил совершенно потерявшийся Астолок.

– Да-да, он, – участливо кивнул служитель.

– Он младший техник и ч-ч-чинит ч-ч-часы на б-б-башнях. Он п-п-пришёл вместе с Великим М-М-Мастером. Я проводил его до б-б-башни с ч-ч-часами, а-а потом заходил показать одну ф-ф-фотографию, – всхлипывая и сморкаясь, закончил магистр.

– Хорошо, – Септ подошёл к окну. – А ты знаешь что-нибудь о его родстве с вашей служанкой из столовой, Дагмы?

– Н-н-н… – начал было Астолок, но дверь кабинета открылась без стука, и младший служитель вошёл, держа в руке конверт.

Септ посмотрел ему в глаза, надеясь найти в них объяснение такой дерзости. Но тот лишь вручил Начальнику Отдела особых поручений конверт и молча остался ждать. Альберт вскрыл конверт, пробежался глазами по короткому тексту, побелел, скомкал бумагу и бросил в камин под «Грешниками».

– Этого в карцер, – обратился он к младшему служителю. – И мой корабль срочно.

– Уже готов, – поклонился тот.

Септ коротко кивнул ему, бросил взгляд на Астолока, вжавшегося в кресло, открыл окно и вышел на балкон, служивший причалом, куда уже приближалась маленькая бригантина, гудя реактивными сердечными двигателями, завихрения от которых тут же разметали бумаги и пыль в кабинете, заглушив крик старшего техника.

– Как ты думаешь, Руч, отсюда видно, что у меня ружьё не заряжено? – с волнением спросил Блоп.

Ручи повернулся к другу и посмотрел на него таким уставшим и раздражённым взглядом, что Блоп тут же отвернулся и сделал шаг в сторону генератора, в чьей тени не так пекло. Был уже полдень, и от озера поднималась такая влага, что толстяку уже битый час хотелось сбросить с себя всю броню и одежду и просто нырнуть со стены вниз в воду, несмотря на возможный трибунал.

– Ты знаешь, если ты будешь продолжать стоять не по уставу, они точно заметят, что ты не зарядил ружьё, – ответил Ручи и улыбнулся, довольный своей шуткой.

Блоп сделал шаг к краю и заглянул вниз на зеленеющую поверхность искусственного озера.

– Как думаешь, Ручи, когда усиление закончится? – спросил он, прикидывая, сколько нужно времени, чтобы доплыть до лестницы, поднимавшейся к генератору.

– Когда ты перестанешь спрашивать, – буркнул в ответ высокий.

– От этой головной боли мне и спрашивать-то трудно, – промямлил толстяк.

Не зная, где найти себе место, он прислонился к стене генератора, гудевшего и вибрировавшего, отчего его металлическая кираса зазвенела, как бубенцы на шее прокажённого.

– О, бригантина! – воскликнул Блоп, щуря свои тёмно-синие и заплывшие гематомами от ударов Зары глаза.

И действительно, к центральной тюрьме опускался корабль, тормозя и разгоняя двигателями воду, что заставило платформы причала ходить ходуном. При спуске он открывал свои солнечные паруса, поэтому закрыл собой нелепую позу, в которой застыл гигантский механический робот, погрузивший свою руку в здание тюрьмы.

– Интересно, кто это? – задумчиво произнёс Блоп. – Может, начальник полиции?

– Нет, – сказал Ручи, приложив руку к глазам, – нет опознавательных знаков. Поэтому это может быть кто угодно.

– Вот бы нам летать на такой, Ручи, а? Здорово было бы! – развеселился своим мечтам толстяк.

– И что бы ты делал? Летал на нём на рынок? – вновь заулыбался своей шутке длинный стражник. – Блоп, твоя жизнь бессмысленна, зачем тебе корабль? Ты же его разобьёшь в первый же день.

– Не правда, не правда твоя, Ручи. Я буду беречь его и на рынок никакой летать не буду. А буду… Буду по праздникам им пользоваться, только на самые важные даты. Вот, – обиженно сказал Блоп и опёрся на дуло ружья подбородком.

Ручи повернулся и выбил ногой ружье, так что толстяк чуть не потерял равновесие и не упал со стены.

– Ну зачем ты так? – заныл Блоп. – Оно же не заряжено! Смотри!

И он нажал на спусковой крючок. Ружьё с грохотом выстрелило, и звук эхом загулял по колодцу озера и в окрестных домах так, что, казалось, привлёк всеобщее внимание. Из-за бригантины показалось несколько фигур в робах Культа, один из них приложил к глазам небольшую подзорную трубу и посмотрел в сторону стражников. Блоп весь сжался и выпучил глаза, переминаясь с ноги на ногу, делая то одно, то другое нелепое движение рукой, пытаясь как-то объяснить случившееся всем лицам, направленным в этот момент в их сторону. Ручи стоял рядом с багровым лицом и медленно сжимал кулаки так, словно пытался выдавить из ушей пар от кипятка, гулявшего внутри тела.

Через несколько минут они уже стояли перед Сверлом, изучавшим в подзорную трубу прожекторы на голове робота и его открытый, словно от удивления, ковш, пока серые робы собирали улики и проводили опись повреждений. Начальник Отдела особых поручений Культа повернулся, словно только заметив доставленных стражников, одним движением сложил трубу, как у фокусника, тут же исчезнувшую из его рук, и, заулыбавшись своими тонкими губами, заговорил:

–Ну, идеально, идеально, я и не мог бы желать двух более бравых молодцов.

От этих слов Блоп даже выпрямился, зазвенев ремнём ружья о кирасу, и только раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, как Септ выкинул вверх палец:

– А, а, а, сейчас говорю только я.

Он подошёл ближе и посмотрел в глаза Ручи, немигающим взглядом смотревшего перед собой, а затем на синие круги Блопа и рассмеялся.

– Нет, ну право. Вас хоть в музей отправляй, – хохотал служитель и даже несколько раз хлопнул в ладоши. В них оказался кулон с маленьким сердечным осколком и торчащей из него пулей. Септ, улыбаясь, смотрел то на кулон, то на стражников.

– Я бы, конечно, мог казнить вас прямо здесь, или, к примеру, завтра на площади за покушение на убийство служителя… Но у меня есть для вас судьба поинтереснее.

Ручи сглотнул, а Блоп облегчённо вздохнул и улыбнулся.

– Мне поступают сообщения о странной активности в Квартале Туманов. А в частности, в районе ратуши, – задумчиво начал Септ, прохаживаясь вокруг стражников, – то сигнальные ракеты, то блеск двигателей. Своих людей мне туда посылать не с руки, а вот вы, бравые стражники, как мне кажется, подходите для этой работы в самый раз.

Септ остановился перед ними и продолжил:

– Либо вы выясните, что там происходит и вернётесь ко мне, либо не вернётесь совсем. Меня устроят оба варианта, – подытожил он, – всё ясно?

– Так точно, сэр! – прогремел Ручи, а Блоп что-то пробурчал себе под нос в тон его возгласа.

– Вот и славно, – улыбнулся Септ и щёлкнул по жетону толстяка, выбитому на кирасе. – Ваши номера я запомнил. И поверьте, память у меня отличная. Можете не докладывать вашему начальству. Если вернётесь, получите от меня официальную бумагу. А теперь – исчезнуть.

Ручи отсалютовал, схватил Блопа под руку и потащил к полицейской лодке. Столкнув в неё товарища, он сел у руля и включил механизм, потянувший цепь, а та, в свою очередь, лодку к широкой лестнице, поднимавшуюся по стене вверх.

– Ручи! О, луночки! Ручи, – весело захрипел Блоп. – Какая удача, дружище! Нам дали настоящее задание! Мы пригодились!

Ручи взглянул на него тем самым взглядом, полным презрения и капли сочувствия, выходившим у длинного стражника настолько мастерски, что в пору было выступать в Колизее:

– Ты идиот, Блоп. Воистину идиот.

– Но почему, почему, Ручи? Всё же вышло как нельзя лучше. Мы убираемся с этой жары, нас не казнят, какая-то большая шишка дала нам поручение – это же так здорово, дружище!

– Какая-то? – удивился Ручи. – Ты хоть знаешь, кто это был?

– Эм. Нет, – хмыкнул Блоп.

– Ха. Ну, говорю же, идиот. Это Сверло! – закатил глаза длинный стражник, кивнув головой в сторону причала.

– Сверло? – спросил Блоп.

– Служитель Сверло Септ – Начальник, кажется, тайной полиции или секретного или какого-то там особого отдела службы Культа.

– Вот, Ручи, какая разница, ты и сам не знаешь толком, – засмеялся Блоп.

– Такая разница, что лучше бы он нас казнил, дубина, – разозлился Ручи и, тяжело дыша, стукнул прикладом о дно лодки. Блоп удивлённо наклонил голову к ногам Ручи:

– Ой, смотри, ты пробил трещину.

Длинный стражник резко отодвинул толстяка и увидел, что лодка действительно дала течь. Он оглянулся в сторону стены, до берега оставалось ещё прилично. Лодка быстро наполнялась и скоро начала проседать на цепи.

– Что будем делать, Руч? – тревожно спросил Блоп. Ручи заметался то в одну, то в другую сторону.

– Видимо, старые доски, дружище, – грустно надул губы толстяк и принялся снимать с себя кирасу, каску и наколенники.

– Что ты делаешь? – взревел длинный.

– Собираюсь плавать. Видишь, как здорово вышло, я как раз мечтал окунуться, – виновато улыбнулся Блоп, пожал плечами и продолжил разоблачаться.

Ручи зарычал что-то, потом топнул ногой, отчего течь стала только больше, а затем тоже принялся раздеваться.

– Мы сможем довести вещи в лодке и высушить на берегу, если ты не проломишь… – начал было Блоп, оставшись в одном нижнем белье. Но Ручи с таким усердием стучал по дну лодки, что доска отвалилась и та стала стремительно погружаться. Длинный стражник лишь успел снять с себя последний наколенник, как они остались на поверхности воды, а механизм потащил к берегу лишь торчащий нос лодки. Оба они оказались в воде, а броня и оружие исчезли в тёмной глади.

– Не говори ни слова, – процедил Ручи сквозь зубы и поплыл к берегу.

Но толстяк и не думал об этом, ему напекло затылок, и он с удовольствием окунулся с головой. Когда Блоп наконец выбрался на причал и, тяжело дыша, рухнул на горячую бетонную плиту, сверкающую сердечными пылинками, ручи уже сидел, обхватив ноги, и смотрел, как капли падают на раскалённую поверхность, оставляя тёмные кляксы. Под напором обеих светил они медленно, но неумолимо испарялись и исчезали. Затем толстяк поднял голову и посмотрел на причал, откуда доносились звуки лома, эхом разносившиеся по колодцу искусственного озера. Фигуры Септа не было видно.

– Фух, – фыркнул толстяк и улыбнулся, – давно я так не плавал! Уже думал и не доплыву. Ты как, Руч, нормально?

Он повернул голову к напарнику, но тот всё так же неподвижно сидел, похожий на статую.

– Луны мои. Ну сколько можно? Ты посмотри, солнце светит, совки поют, лунный день заканчивается…

Ручи не выдержал:

– Ты болван, абсолютный кретин Блоп. Тебя, наверное, родители при рождении так и назвали, наш сын станет остолопом, поэтому назовем его Блопом, чтобы лучше сочеталось! Ах да, как же я забыл, ещё очень хорошее сочетание Блоп-идиот или Блоп-тупой клоп. Блоп – глупый циклоп.

Блоп отвернулся и зажмурил глаза, вставив пальцы в уши.

– Я слышал у тебя две или три рифмы, – проговорил он, мотая головой.

Ручи ещё какое-то время ругался, но потом затих, и толстяк привстал, начав вытряхивать из ушей воду.