Читать книгу Где-то у вечности на берегу. Стихи и проза - - Страница 75

Кандальник. к истории фотографии

К. Савинкин в музее Ф.М.Достоевского в Омске

– Дядюшка, а тебе кандалы идут, – сказал мой великовозрастный племянник, покидая вместе со мной Литературный музей имени Ф.М.Достоевского. Зарекаться от сумы и тюрьмы на Руси не советуют. Я промолчал.

В одноэтажном кирпичном доме, построенном в 1799 году для комендантов Омского каторжного острога всего в нескольких десятков метров от одной из самых протяжённых рек Земли, мы оказались спустя полтораста с лишком лет после пребывания в нём Ф.М.Достоевского. И тоже по случайному стечению обстоятельств в июле, который, особенно в случае засухи, давал повод в ХIХ веке едва ли не любой город Российской империи, кроме, разве, столиц, назвать пыльным, «гадким городишкой» (из письма Ф. М. Д. брату Михаилу)

Последним хозяином дома был Алексей Фёдорович де Граве (1793—1864), вовсе не французский подданный, о чём будто бы кричит его фамилия, а уроженец Тобольска, участвовавший в войне 1812 года против Наполеона в звании прапорщика. С 1822 служил в Омске. В Тобольске первых годов жизни де Граве губернаторствовал с 1787 по 1796 Александр Васильевич Алябьев, между прочим, отец пианиста, композитора, дирижёра, автора почти двухсот романсов Александра Александровича Алябьева. Обессмертившего его имя «Соловья» на стихи Антона Дельвига, он написал находясь в тюрьме по обвинению в убийстве некоего карточного шулера у себя дома во время игры. На самом деле оказалось, что тот умер несколько дней спустя вовсе не от удара, а совсем по другой причине от какого-то недуга. С Алябьева обвинения сняли.

Одно время Омск принадлежал к Тобольской губернии. Но уже давно сам Тобольск является частью Тюменской.

В звании генерал-майора на должности коменданта Омской крепости Алексей Фёдорович де Граве был с 1841 до упразднения крепости в 1864 году. В том же году и скончался. Фёдор Михайлович Достоевский побывал в доме де Граве, о котором отзывался, как об очень порядочном человеке, пытавшемся облегчить судьбу каторжан – его и Дурова. Оба за участие в кружке Буташевича-Петрашевского и чтение «Письма Белинского к Гоголю» в ответ на его"Выбранные места из переписки с друзьями» приговорены к смертной казни через повешение и помилованы в последний момент уже на эшафоте. Смертная казнь заменена ссылкой в Сибирь.

Отбыв ссылку, Достоевский, после нескольких лет солдатчины, заехал, возвращаясь в Санкт-Петербург из Семипалатинска, поблагодарить де Граве. Его приняли, как равного.

Де Граве пытался освободить Фёдора Михайловича в годы отбывания каторги от ношения ножных кандалов, но сумел добиться лишь облегчения работ и возможности в госпитале иногда отлеживаться вне общества убийц, грабителей и насильников. Впрочем, и тут их можно было встретить. Здесь уже известный к тому времени автор «Бедных людей» мог работать, делая черновые наброски своих новых произведений, в том числе и «Записок из Мёртвого дома»

Здесь вопреки всему созревал гений отнюдь не одной русской литературы – мировой.

И вот мы вдвоём с племянником Николаем медленно передвигаемся от экспоната к экспонату, а за нами, единственными посетителями, следует смотрительница, чей дремотный покой нарушили два чудика, отдавшие предпочтение музею, когда умные люди в двух шагах от него на пляже, плещутся в Иртыше, загорают. Пожилая опрятная женщина, как многие музейные труженицы, охотно отвечала на наши вопросы и добровольно исполняла роль экскурсовода. Прежде, чем попасть в зал, посвящённый Фёдору Михайловичу, мы увидели много книг, прижизненные издания, и тьму прелюбопытных вещей, личных вещей- свидетелей времени жизни поэтов и писателей так или иначе связанных с Омском и литературой. Среди них Радищев, Гр. Мачтет, Феоктист Березовский, Павел Васильев, Я.М.Озолин, Всеволод Иванов, П. Л. Драверт, Леонид Мартынов, С.П.Залыгин, Р. И. Рождественский, Георгий Вяткин, Антон Сорокин, Ядринцев Ник. Мих. и др., перечислять не стану всех, не вспомню. Уже позади сундучок Петра Павловича Ершова, автора «Конька-горбунка» и история его приобретения музеем, и первое издание его знаменитой сказки, и отзыв Пушкина. Ершов, кстати, как и де Граве, как и Алябьев, родился в Тобольске. И множество других, слабее врезавшихся в память вещей, остаются позади. Вот удивительные работы Анатолия Коненко, омского микроминиатюриста, на рисовом зёрнышке и вишнёвой косточке изваявшего барельеф Ф. М. Д. и. др. деятелей культуры, это он, наш земляк повторил достижение легендарного Левши, созданного воображением Н.С.Лескова, он, Анатолий Коненко подковал блоху, сотворил сотни удивительных вещиц, что украшают многие музеи мира. Среди созданных им диковин самая маленькая книга – 0,644х0,660 мм – с текстом гимна России и золотым гербом.

И вот мы сталкиваемся с тем, ради кого сюда пришли… книги, вещи, комната- убранство и интерьер в стиле ХIХ века. Для меня побывать там, где жил великий человек всегда нечто особенное – трудноописуемое состояние ума и души. Где-то здесь бывший каторжанин, кандальник-колодник Достоевский ходил, сидел, разговаривал, общался со своим благодетелем комендантом генерал -майором. Это что за макет? Острог, господа. Многие строения на его территории сохранились до наших дней. Территория и здания понемногу реставрируются…

Деревянное здание госпиталя, арестантская палата, сохранилась до настоящего времени. Оно находилось за пределами острога, но и тут жизнь каторжан омрачалась видами из окна на плац, где наказывали провинившихся розгами и шпицрутенами.

И вдруг, увидев кандалы, забыв о всяком приличии, чего никак не мог ожидать от себя, обратился с просьбой к нашей милой старушке-смотрительнице примерить их – и она (тоже вдруг),вопреки музейным правилам, не возразила, а ещё и сфотографироваться дозволила. Примерить рубашку с бубновым тузом на спине, мне и в голову, слава Богу, не пришло, а и она есть в музее.

Мы направились к выходу – смотрительница, показалось мне, облегчённо вздохнула. Когда уже на территории двора нашему взору открылись просторы, наблюдаемые Достоевским много лет подряд изо дня в день, я оглянулся и увидел женщину, провожающую нас почему-то скорбным взглядом из приоткрытых дверей. Чувствую себя виноватым перед ней, но надеюсь, своей невинной заметкой спустя много лет никак не могу навредить ей – и она давно на заслуженном отдыхе и не досягаема для руководителей её ведомства, теперь не способного даже пожурить её за нарушение инструкции. Да и никто не знает ни времени описанного случая, ни имени. Надеюсь, публикация этой фотографии не навредит ни коим образом замечательной репутации музея и его бессменного со дня основания директора, человека творческого, В.С.Вайнермана, так много сделавшего для своего детища.

И вот и всё о происхождении фото, что вы видите, открывая мою страничку. Р.S.В 2020 году я вспомнил всё это и попросил племянника отыскать снимок, почти не надеясь.

Письмо о голоде, или Нечто об утраченном жанре

Нижеприведенные сведения извлёк я почти сто тридцать семь лет спустя после описываемых событий из Интернета, 21-го-22-го июля 2010 года. На запрос «Савинкины жители Патровки и Гавриловки 19 век» компьютер выдаёт: «Л.Н.Т. «Собрание малоизвестных…» – «Вот расчёты крестьянских семей села Гавриловка, начиная с края 1. Савинкины».

Невероятно! Звоню: делюсь радостью с дочкой. Лезу вглубь, ошарашенный необыкновенным фактом, подтверждающим семейные предания, и нахожу

«Письмо к издателям (О самарском голоде) 1873». «Вот расчёты крестьянских семей села Гавриловки, ближайшего ко мне… Итак, вот опись и расчёт каждого десятого двора села Гавриловки, начиная с края 1.Савинкины. Старик 65 лет и старуха, 2 сына, один женатый, две девочки. Итого едоков 7, работников 2. Скотины ничего: ни лошади, ни коровы, ни овцы. Лошади последние украдены, корова пала в падеже прошлого года, овцы проданы. Посеву было 4 десятины. Ничего не родилось, так что сеять нечем. Старого хлеба нет. Долга подушного за две трети… 30 руб.

За пособие прошлого года – 10?

Частного долгу за занятый хлеб..13

Итого… 53?

Дома старик и старуха, две девочки. Два сына и сноха у казаков, то есть в Земле Уральского войска, на жатве. В покос работали за прежний долг, так что денег ничего нет. В неделю выходит муки два пуда, следовательно в год 104 пуда. Цена муки по 80 коп. сер. за пуд, следовательно на год до нового урожая нужно 83руб. 20 коп. Сыновья могут выработать при самых счастливых условиях, рублей 50. Кроме того нужно одеться, купить соли, попу. – Чтожь вы будете делать? – И сами не знаем, как обдумать свои головы.

…Сие описание верно. Самарской еперхии, Бузулукского уезда, села Гавриловки священник Михаил Соловьёв. Сельский староста Степан Бурдин по безграмотству приложил должностную печать. Сельский писарь Ф. Афанасьев. Граф Лев Толстой 28-го июля Хутор на Тананыке».

Письмо опубликовано в газете «Московские ведомости» 17 августа 1873 года. Полностью письмо легко найти и прочесть в Интернете.

Лев Николаевич Толстой, похоронив двух братьев, стал бояться умереть от туберкулёза и перебрался в эти края на кумыс, купив несколько тысяч десятин земли. Кстати, в романе «Воскресение» Лев Николаевич Толстой описывает сход крестьян гавриловских, на котором нашему великому писателю пришлось побывать во вторник* 12 июня 1883 года. Самарские впечатления отразились и в других произведениях его – «Плоды просвещения», «Два старика». Один из стариков, думаю, недаром носит девичью фамилию прабабки моей – Бодров. Наверняка, такие деятельные крестьяне, как Бодровы, могли выдвинуть из своей среды подобного героя. А разве последующее переселение в неведомую Сибирь не требовало мужества и трудолюбия, и твёрдости характера.

Разногласия с двоюродным дядей (киевским) Н.И.Савинкиным устранены. Он считал: наши предки – выходцы из с. Гавриловка Бузулукского уезда Оренбургской губернии, что на границе с Самарской. Почему – не знаю. Мои родные дядя Пётр Андреевич, тётка Анна Андреевна и отец Иван Андреевич, двоюродная тётка Надежда Ивановна Черемисина (урождённая Савинкина) рассказывали о селе Гавриловка Бузулукского же уезда Самарской губернии и о последующем переселении деда моего, Андрея Петровича, в село Патровка, принадлежащего тоже Самарской губернии, Бузулукскому уезду, но располагавшегося на другом берегу речки Съезжей. Рассказывали и о многих людях, чьи фамилии у меня на слуху с детства: Самодуровы, Ларькины, Черемисины, Бодровы…