Читать книгу Надежда все исправит - - Страница 4

Конец сентября. Золотая осень резко закончилась, и мое пребывание в Булкине стало еще более удручающим. Квартира, которую для меня сняла Гела, за неделю так и не преобразилась, ведь в этом захудалом городишке вряд ли отыщется сервис, способный из унылого помещения с обоями в мелкий горошек создать интерьеры Метрополя.

За окном унылая темнота и мерзкий накрапывающий дождик. Еще слишком рано, чтобы идти в школу, хотя я уже полностью готова к тому, чтобы пережить этот кошмар. Легкий дневной макияж, длинные золотистые волосы, собранные в низкий хвост, черная юбка-карандаш и укороченный жакет добавляли мне уверенности в собственном профессионализме.

Всю неделю я прослушивала курсы психологов о том, как вести себя с подростками, и, окончательно устав от всего этого, приняла важную для себя мысль.

Да, я не преподаватель, так что я не должна заниматься детьми. Эти пятнадцатилетние девочки явно уже сами разобрались со своим воспитанием, и наставник в моем лице им не нужен. Я пришла в школу только для того, чтобы доказать жениху, что достойна быть рядом с ним в тех условиях, которыми он располагает. В самых шикарных условиях. И я вытерплю год в периферийном Булкине, чтобы переродившимся фениксом вернуться в роскошный особняк Антона и под марш Мендельсона, сыгранный живым оркестром, выйти замуж за мужчину своей мечты.

А девочки…Девочкам от меня нужно одно – чтобы я не напрягала их глупым уроком труда.

***

Свернув зонтик-трость и хорошенько стряхнув с него дождевые капли, я потянулась к ручке входной двери, но меня опередила крепкая мужская ладонь. Я перевела взгляд от руки в ярко-желтой толстовке выше и встретилась взглядами с сияющим физруком.

– Доброе утро, Надежда Валенкина, – бодро поприветствовал он, и я закатила глаза.

– Надин. Меня зовут Надин, – сквозь зубы пробормотала я и кивнула на все еще закрытую дверь, – Может, вы все-таки дадите мне войти?

– Я думал, мы перешли на «ты», – Николай подмигнул мне, открывая дверь.

Покачав головой, я вошла в школу. Не оборачиваясь на назойливого физрука, пошла по коридору, звонко отстукивая каблуками по плитке. Уверена, этот парнишка стоит, как вкопанный, провожая меня взглядом. Не доводилось же ему где-то в Булкине видеть отработанную модельную походку на высоких каблуках.

Я уверенно шла вперед, покачивая бедрами, как вдруг грязная швабра перегородила мне путь, едва не сбив с ног. Я перевела широко распахнутые глаза на причину сорванного дефиле. В стороне, вытянув перед собой деревянную швабру, стояла невысокая бабуля с косматыми бровями.

– Куда без второй обуви?! – прогремела она неприятным голосом.

– Я учитель! – вспыхнула я, поправляя слегка задравшуюся юбку.

– Да хоть президент! – пробурчала бабка, шваброй отгоняя меня обратно ко входу.

Я развернулась и, фыркнув, покинула коридор, не обращая внимания на бабульку, которая принялась усердно натирать и без того чистый пол.

В холле я столкнулась с Николаем, который смотрел на меня, с трудом сдерживая смех. В его руках был обыкновенный пакет из местного супермаркета. Гадко хихикнув себе под нос, парень присел на голубую скамеечку и достал из пакета чистые кроссовки.

Я снова глянула на уборщицу, гадая, как же мне добраться до лестницы в обход этого Мойдодыра. Николай закончил переодевать обувь и вытянулся во весь рост рядом со мной, и я даже удивилась, что, постоянно вращаясь среди профессиональных моделей, я все еще отмечаю про себя рост окружающих меня мужчин. Должно быть, Николай Николаевич хорош в баскетболе. Или волейболе. Или в любом другом виде спорта, ведь, помимо высокого роста, он обладал в целом довольно крепко сложенным телом.

– Уже закончила осматривать меня? – усмехнулся он, и я, мгновенно покраснев, одернула себя.

– Просто пыталась понять, где ты откопал это вопиюще желтое худи? – сыронизировала я, отводя от парня глаза.

– О, так мы снова на «ты», – его довольный голос прозвучал прямо над моим ухом, – Виталину Марковну не обойти, не надейся.

– Что? – не поняла я, снова переводя взгляд на голубые глаза физрука.

– Виталина Марковна, – он кивнул на бабку, ворчащую в намытом коридоре, – Тебе придется переодеть обувь.

– У меня нет второй обуви, – нахмурилась я, не желая мириться с устарелыми правилами.

– Могу дать бахилы, – весело предложил Николай Николаевич, и мне, поверженной и униженной, пришлось собрать в кулак все свое негодование и направить его на улыбающегося физрука.

– Ты серьезно?! Надевать бахилы на ботильоны Касадей? – я грубовато усмехнулась, – Никогда!

Бесцеремонно ухватившись за локоть физрука, я приподняла одну ногу и расстегнула молнию на любимой обуви. Сняв и отставив один ботинок, я проделала то же самое со вторым. Без обуви я стала еще ниже, и только восхищенный взгляд Николая прибавлял мне хоть какого-то внутреннего роста.

– С этой обувью поступают только так! – высокомерно произнесла я и, прихватив пару Касадей, демонстративно взмахнула волосами, собранными в хвост, и уверенной походкой прошлась по еще влажному полу в коридоре.

Уверена, Мойдодырша просто не нашла слов, чтобы как-то задеть меня, и только потому ничего не сказала. Я же, шлепая по лестнице влажными ступнями в тонких колготках, вдруг ощутила внутри какую-то неведомую силу от того, как эффектно смогла преодолеть очередное препятствие на пути к замужеству.

Девочки из моего класса уже собрались у запертого кабинета и, заприметив меня с парой обуви в руках, стали весело шушукаться. Молча я прошла мимо этой стайки и отперла кабинет.

– На Марковну напоролись, да? – усмехнувшись, спросила коротко стриженная брюнетка с густо подведенными глазами.

– Не ваше дело, – резко парировала я, пресекая фамильярность в отношении меня как учителя. Девчонка закатила глаза и плюхнулась за парту.

Не обращая внимания на девочек, ожидающих от меня начала урока, я аккуратно встряхнула ботильоны в коридоре и, пройдя в класс, села на скрипнувший стул, чтобы вернуть обувь на подмерзающие ноги.

– Мы будем что-то шить? – спросила одна из учениц, и я нехотя подняла на класс глаза.

– Что-нибудь, – согласилась я, – Весной мы должны предоставить директору ваши труды.

– Чтобы она видела, что вы не в потолок плевали? – снова сыронизировала брюнетка, но я решила проигнорировать ее колкость.

Мельком оглядев пятерых девочек, я раскрыла классный журнал, который передала мне миловидная ученицы с двумя длинными русыми косичками.

– Проведем перекличку, – предупредила я и, пальцем скользя по шероховатой бумаге, стала называть имена: Арефьева Вера?

– Это я, – та самая девчушка с косичками подняла руку вверх, и я сделала отметку о ее присутствии.

– Гаврилова Мария?

– Я тут, – абсолютно неприметная девочка в черном жилете, кривой крой которого так и притягивал мой взгляд.

– Журавлева Елена?

– That’s me! – с ужасным русским акцентом заявила девочка в обтягивающем коротком сарафане в клетку. Я бы дала этой ученице лет двадцать из-за вульгарного образа, но, если всмотреться в ее распахнутые голубые глазки, то можно заметить, какой же она еще ребенок.

– That’s fine, young lady, – ответила я так, как говорят сами британцы, и девчонка, надув губы, отвернулась. – Вернемся к списку. Константинова Маргарита?

– Я, – коротко отозвалась рыженькая с задней парты.

– Так, кто у нас остался? – протянула я, выискивая в списке еще одну женскую фамилию.

– Шнайдер, – подсказала черненькая, – Любовь Шнайдер.

Я поставила галочку рядом с ее именем и подняла глаза на класс.

– Ну и чем хотите заняться? – спросила я, скрестив руки на груди. Вряд ли хоть у одной ученицы есть пожелания относительно того, из какой ткани шить фартук.

– Может, повяжем крючком? – спросила Вера с косичками. Она мило улыбалась, словно поддерживая меня в мой первый рабочий день. Будто мне нужна была поддержка!

– Засунь себе этот крючок, знаешь куда! – пригрозила Леночка в коротком сарафане.

Тут, будто вступившись за недотрогу, усмехнулась Люба:

– Туда же, куда тебе стоит засунуть свой язык?

Лена Журавлева вспыхнула и, направив на обидчицу яростный взгляд, процедила сквозь зубы:

– А давай расскажем, куда тебе засовывает свою свистульку Андрейка?

Скривив лицо, брюнетка вскочила с места и бросилась на Лену, которая, надо признать, перегнула палку с оскорблениями. Девочки повалились на пол, вцепившись в волосы друг друга. Остальные даже не шелохнулись, не желая ввязываться.

– Забейте, они всегда так, – на мой шокированный взгляд ответила Маша в кривом жилете.

– А ну прекратите! – закричала я, но в запале взаимной ненависти девочки не обратили на меня никакого внимания.

– Ноги раздвинула ты, а виновата я! —пищала Лена, прижатая к полу щекой.

Люба, оседлавшая Журавлеву сверху, сильнее надавила на ее голову, от чего та только пискнула.

– Еще раз услышу от тебе что-то, падла…, – пригрозила она, и я больше не смогла это слушать.

Крепко ухватив девчонку за локти, я стащила ее с острой на язык Лены. Та приподнялась и отползла зализывать раны у дальней парты.

– Мне плевать на то, как вы живете свою жизнь! – четко и громко проговорила я, – Но устраивать потасовки в моем кабинете я не позволю! За пределами школы творите, что хотите – я и пальцем не пошевелю, чтобы вмешаться!

Тогда я еще не знала, насколько сильно ошибалась, говоря эти слова.

Девочки успокоились и, не глядя друг на друга, расселись по местам. Я же ощущала, как внутри бьется комок нервов, истерикой рвущийся наружу. В последнее время я живу в постоянном стрессе: работа над коллекцией, которой я никак не могу придать изюминку, пошатнувшиеся отношения с Антоном, гадина Гела Микаэловна, ссылка в Булкин, а теперь еще и класс бунтарок, переживающих самый расцвет своего пубертата.

Я не хочу иметь с этим ничего общего! Не хочу позволять чужим проблемам влиять на мое внутреннее равновесие. Только где-то внутри еще жива память о временах, когда я сама была подростком и проходила через непростые испытания. В эту память хочется вцепиться ногтями и выдрать ее прочь из груди.

Нужно научиться отворачиваться от этих девочек. Закрывать глаза. Пропускать их проблемы мимо себя. Чтобы ни одна из них не напоминала мне саму себя.

– Скоро вернусь, – сухо кинула я, выбегая из класса с сумочкой в руках.

Оставаться там, в атмосфере детской обиды и взаимных упреков, я больше не могла. Мне срочно нужно было заземлиться. И единственный человек, который одним своим голосом возвращает в мой мир гармонию, – это Антон.

– Пожалуйста, Антон, возьми трубку, – взмолилась я, крепко прижимая телефон к уху.

В коридоре было тихо, и только где-то на другом конце из приоткрытого кабинета слышались разговоры детей и учителя. Я могла бы позавидовать тому, как идиллически складывается их беседа, но меня абсолютно не интересовало установление дружеского контакта с классом. Один урок в неделю был для меня лишь черной отметкой в недельном планнере, и я ждала, когда наконец вычеркну все дни, которые должна провести в этом кошмарном кабинете с ржавыми машинками и дерущимися девочками.

– Надин? – в телефоне раздался голос Антона, и я, облегченно выдохнув, улыбнулась.

– Антон! Я так соскучилась! Почему ты не звонил?

– Прости, моя девочка. Пойми, у меня сейчас горячая пора на работе, – я покачала головой, прекрасно зная, что горячая пора на работе у Антона никогда не кончается.

– Я просто хотела услышать твой голос, – жалобно протянула я, – Тут так тоскливо, ты не представляешь! Нет хорошего кофе, нет магазинов, нет ресторанов, нет нормального асфальта. Я сбила себе все ноги за одну неделю! Скучаю по Маттео, представляешь? С ним мои ноги катались на машине.

Я могла бы жаловаться и жаловаться, но Антон как-то резковато осадил меня:

– Успокойся! – его жесткий тон тут же смахнул с моего лица улыбку, – Ты отправилась в Булкин именно для того, чтобы стать ближе к людям. Чтобы научиться ценить нечто большее, чем деньги и все то, что они дают.

Голос Антона немного смягчился под конец осуждающей речи, и я с трудом убедила себя не впадать в депрессию.

– Я не представляю, как тут работать, – осторожно произнесла я, не столько жалуясь, сколько выражая непонимание, – В Москве я творила в своей современной мастерской. А здесь…Швейные машинки, которыми еще прабабушки моих учениц шили.

Антон на том конце помолчал немного, будто взвешивая аргументы, и наконец ответил:

– Хорошо. Напиши Геле, какое оборудование и в каком количестве тебе нужно. Я выделю на это средства, – в моем мужчине снова звучал уверенный предприниматель, которому куда проще общаться цифрами, нежели чувствами. Может, это мне в нем и нравилось.

Над моим ухом протрезвонил неприятный звонок, и я, быстро попрощавшись, скинула вызов. Из кабинета, ничего не говоря, вышли девочки. Вера кивнула мне в знак прощания, Люба кинула в мою сторону взгляд, полный презрения, остальные и вовсе – проигнорировали мое присутствие.

Я вернулась в класс и, устало потерев виски, подхватила классный журнал и понесла его в учительскую, расположенную неподалеку от кабинета директора. По-быстрому избавлюсь от этой книженции и вернусь в свое угрюмое жилище. В планах посмотреть третий сезон «Отчаянных домохозяек» и вдоволь пожалеть себя.

К моему великому разочарованию в учительской был ажиотаж, так что остаться незамеченной мне не получилось.

– Ооо, та самая новенькая трудовиха! – прогремела крупная женщина с жиденьким хвостиком на затылке. – Как вас величать-то?

– Меня? – суховато осведомилась я, стараясь не обращать внимания на взгляды присутствующих.

– Надежда Львовна, – ответил за меня знакомый голос.

Я заглянула за стеллаж с папками и увидела, как там, оперевшись на стену и листая классный журнал, стоит Николай Николаевич в темно-зеленых спортивных брюках и шалфейной футболке, выгодно облегающей его торс.

– Благодарю, – сквозь зубы процедила я, – Без вас, Николай Николаевич, я свое имя не вспомнила бы.

– Так, Надюха, значит? – снова прогремела дородная женщина, и я перевела на нее уничижительный взгляд.

– Надин. Можете звать меня Надин, – поправила я, но ей было все равно.

Женщина вскочила из-за стола, на котором стоял ее недопитый чай и вазочка с конфетами. Больно сжав мои плечи, она силой усадила меня на свое место и буквально пропела над моим ухом:

– День учителя скоро!

Надо признать, в пении ее голос звучал на удивление приятно, чего не скажешь о речи. Громкий, басоватый голос, будто поставленный так нарочно, чтобы подчеркнуть тяжесть и весомость ее фигуры.

– Я, кстати, Анжела Викторовна – веду русский и литературу. Можно просто Анжела, – представилась она, натянув на лицо наигранную строгость.

Я кивнула просто из вежливости и перевела глаза на остальных учителей в комнате. Анжела Викторовна взяла на себя честь представить и их.

– Это у нас Ольга Александровна – англичанка, – она указала на скромную худенькую учительницу, пишущую что-то в лиловом блокноте.

– Добро пожаловать в нашу школу, – та мило улыбнулась, на мгновение оторвавшись от своего занятия.

– А это, – продолжала Анжела, неприлично тыча пальцем в высокую широкоплечую женщину, облаченную в черное платье с неуместным жабо на груди, – историчка Анна Григорьевна.

Историчка смерила меня недружелюбным взглядом и едва заметно дернув губами, покрытыми дико-красной помадой, отвернулась к окну. Я тихо усмехнулась, выражая взаимность.

– Василий Михалыч только что был, но вышел, —Анжела Викторовна недовольно сморщила нос, а я равнодушно пожала плечами.

– Ничего страшного, мы знакомы.

– Вот этот красавчик, —Анжела указала на Николая, скривившего лицо от лестной характеристики коллеги, – Это наш физрук – Николай Николаевич Муромцев.

– Да, этого красавчика, как вы говорите, я тоже уже знаю, – я поспешила откреститься от этого разговора, потому что выдерживать на себе изучающий взгляд Николая почему-то стало неловко.

– А где Берта Андреевна? – спросила Ольга, подняв хмурое лицо от блокнота.

– Наверное, разжевывает очередную задачку раздолбаям из десятого «бэ», – хохотнула Анжела и, обращаясь ко мне, добавила: Берта Андреевна – у нас математичка. Есть еще усатый физик Анвар Махмутович и химик Кирилл Петрович. Они бегают курить на каждой перемене, их тут так просто не застанешь.

– Я как-нибудь переживу, – пробормотала я, собираясь с мыслями, чтобы подняться со стула Анжелы Викторовны и донести журнал до стеллажа, у которого стоял физрук, время от времени поглядывающий на меня с нескрываемым интересом.

– О чем мы говорили? – задумалась Анжела, вспоминая тему, которая обсуждалась в учительской до того, как тут появилась я.

– О том, почему у Олечки не складываются отношения с мужчинами, – холодно произнесла историчка. Ольга Александровна невольно хлюпнула носом, будто эта проблема действительно доставляла ей страдания.

– Ах да! – воскликнула Анжела и в своей нагловатой манере пояснила мне: Олечке тридцать пять, а она все еще не замужем и без деток.

Мне стало неловко и даже немного жаль англичанку из-за того, как бесцеремонно ее личная жизнь обсуждалась теми, кого совершенно не касалась. Только саму женщину, видимо, ничего не смущало.

– Не понимаю, почему он сбежал? – неожиданно громко заявила она, захлопнув блокнот. – Свидание шло прекрасно. Мы много говорили, пили чай, а потом Иннокентий просто ушел в уборную и не вернулся.

Олечка прикрыла лицо руками и тяжело вздохнула, оплакивая свою судьбу.

– Я же сказала, что нужно надеть красное, – тоном ментора заявила историчка, не отрываясь от окна, – Мужчины обожают красное. Это цвет страсти, Олечка. Наденьте красное платье с декольте, накрасьте губы – и к вам, как мотыльки, слетятся кавалеры.

Я искренне пыталась молчать, оставаясь в стороне от обсуждения неудачного свидания, но такая оценка красного цвета вывела меня из себя.

– Не соглашусь с вами, – смело возразила я, – Красный сильно переоценен. Он вульгарен и будто кричит о женской доступности. Не думаю, что Ольге нужно именно это.

Историчка перевела на меня удивленный взгляд, но уже через секунду снова вернула на лицо холодную маску.

– Николай Николаич, – вдруг позвала Анжела Викторовна, – Вот ты у нас мужчина в самом расцвете лет. Скажите нам, стоит Олечке надевать красное или нет?

Физрук тихо рассмеялся, закрывая журнал, который засмотрел уже, наверное, до дыр.

– Понимаете, в чем дело…, – начал он, обращаясь ко всем сразу, – Вы, женщины, придаете цвету слишком большое значение. Большинство мужчин даже не запомнит, было на вас красное платье или, скажем, синее.

– Так что же тогда надеть? – Ольга Александровна перевела на физрука усталый взгляд.

Парень пожал плечами и с присущей ему легкостью ответил:

– То, в чем ты сама себе нравишься. В чем твои глаза будут сиять. Мы, мужчины, немного дети и считываем вашу неуверенность, – ответил он, и все женщины в учительской замолчали в задумчивости. Было в его словах нечто поистине мудрое.

Заметив, какой эффект ему удалось произвести, Николай довольно улыбнулся и убрал свой журнал в нужную ячейку на стеллаже. Ничего не говоря, он подошел ко мне и взял со стола мой журнал, который я никак не могла донести до полки.

– Я могла бы и сама, – пробубнила я, глядя, как парень убирает тетрадь в ячейку.

– Я не кусаюсь, не надо меня бояться, – ответил физрук. Неужели он догадался, что я не хотела идти к стеллажу именно из-за него?

К счастью, никто из присутствующих не обратил внимания на наш короткий диалог. Не хватало только слухов о моем страхе перед физруком.

– Так, друзья! – снова громко заявила Анжела Викторовна, – Что делаем на день учителя? Может, шашлындос замутим?

– Вы точно учитель русского языка? – пробормотала я себе под нос уже на выходе из учительской.

Этот разговор меня совершенно не интересовал, ведь пятого октября, когда педагогический коллектив будет жарить «шашлындос» в честь дня учителя, я буду праздновать свой двадцать восьмой день рождения. Интересно, какой сюрприз мне устроит Антон?