Читать книгу Аллочка и строптивый Дед Мороз - - Страница 1

– Ох, Аллочка, – с непонятным сожалением в голосе протянул Гриша Степанов – дизайнер, к которому я неровно дышу последние пару лет.

– Что не так? – уточнила я, затаив надежду на то, что разговор с коллегой наконец переходит в более интимное русло.

Рабочий день уже закончился, и большинство сотрудников офиса разбежались по домам, оставив после себя пустые чашки на столах. Я уходила позже всех. Просто потому что мне нравилось находиться в офисе, когда в нем никого не было. Это просторное помещение с кирпичными стенами и черными перегородками было своеобразным местом силы для девушки вроде меня.

Которую дома не ждет ничего, кроме недочитанного любовного романа да ужина, разогретого в микроволновке. Мне всегда хотелось задержаться на работе подольше, чтобы в одиночестве разложить на своей стойке канцелярию и прикрепить к пробковой доске новую аффирмацию, которую мои коллеги прочтут, когда утром вернутся в офис.

«Аллочка, ты душа этой компании» – такие слова я слышала гораздо чаще, чем дежурные пожелания доброго утра. Что уж греха таить, даже курьеры, доставляющие посылки и документы, расплывались в улыбке при виде стойки офис-менеджера.

Моя чудная полукруглая стойка из массива дерева была расположена на самом входе, так что именно на меня возлагалась ответственность за первое впечатление. Я с порога заряжала настроением коллег, давала первый и самый свежий отчет руководству, радушно встречала гостей и курьеров.

Я Алла Забелина – не только душа офиса, но и его официальное лицо.

Хотелось бы мне и звучать официально, но все, будто сговорившись на тайном собрании, именуют меня фамильярно – Аллочка. И никак иначе.

Но вернемся в реальность.

Гриша молчал, блуждая взглядом по деревянным балкам на потолке. Он часто засиживался у моей стойки, таскал мне сладости из кафетерия и помогал менять бутылки в кулерах по всему офису. Я видела его взлохмаченные светлые волосы так часто, что, когда его вдруг не оказывалось рядом, невольно начинала прыгать глазами по макушкам сотрудников в поисках заветных вихров.

Я искренне верила, что наши долгие задушевные разговоры ведут прямиком к чему-то более серьезному. К тому, в чем я нуждалась последние лет шесть с тех пор, как в двадцать три года рассталась с однокурсником, который бросил меня со словами «Я устал жить с такой тихоней». Будто создавать вокруг себя праздник каждую минуту – это нечто жизненно необходимое.

И вот сейчас я смотрела на Гришу с затаенным предвкушением тех самых слов.

Ох, Аллочка. Как жаль, что мы не вместе.

Ох, Аллочка. Я так давно в тебя влюблен.

Ох, Аллочка. Сходим вместе поужинать?

Ох, Аллочка…

Как много всего может быть заложено в это напевное вознесение женского имени. Если бы мужчины только знали, как у нас замирает сердце, когда они произносят наше имя с особой интонацией, какую больше нигде не услышать, ведь только здесь и сейчас, между нашими сердцами устанавливается прочная связь из тысячи проводков. Стоит лишь закончить эту мысль неким романтическим посылом, который запустит ток по проводкам, и между нами засияет неоновая вывеска «Здесь живет любовь».

Но Гриша решил не играться с электричеством.

– Аллочка, ты только не обижайся, – предупредил парень, крепко сжимая в руках кружку, – Я просто постоянно удивляюсь. Ты такая красивая и милая, но…

Дизайнер запнулся, а я смотрела на него, хлопая глазами, как рыба в аквариуме.

– Но такая скучная, – с небрежно улыбкой на губах закончил он, и я ощутила, как кровь отливает от лица. С щек сполз кокетливый румянец, уступая место пятнистой бледноте.

– Скучная? – ровным тоном переспросила я, будто всего лишь уточняла цифры, указанные в смете за очередной заказ канцтоваров.

Гриша тут же подобрался и зашевелился в сторону выхода. Буквально из ниоткуда на его плече возникла сумка с ноутбуком, а на голове пестрая шапка с мохнатым помпоном.

– Не обижайся, ладно? Я не имел ввиду что-то плохое, – парень потряс головой, обматывая вокруг шеи шарф, а я поймала себя на мысли, что, вероятно, я и правда скучная, раз не пользуюсь возможностью использовать этот шарф, чтобы задушить неосторожного в выражениях коллегу.

Я промолчала, и тогда Гриша обезоруживающе улыбнулся, склонившись над моей стойкой.

– Аллочка, не дуйся, – он посмотрел на меня щенячьими карими глазами, и я пожала плечами, делая вид, будто все хорошо, – Вот и ладненько! Ты прелесть!

Гриша послал мне на прощание воздушный поцелуй и скрылся за дверью, оставив меня в одиночестве и растерянности.

Конечно, на его фоне я была не просто скучной, а прям-таки заросшей пылью. Гришин профиль в соцсетях пестрил картинками то с одного события, то с другого. Сноуборд в отпуске, гончарный круг на выходных, мастер-классы игры на укулеле, барабанах и неведомой мне ерунде, напоминающей колодезный люк. Гриша жил яркую жизнь, а чем могла похвастаться я?

Я любила работу и много времени проводила в офисе, так что у коллег могло сложиться впечатление, что у меня нет ни увлечений, ни личной жизни. И это, в общем-то, было правдой. Меня не тянуло бросаться от одного дела к другому в поисках глубинного предназначения. Я просто жила. Ходила на работу, а по вечерам ела вчерашний ужин под звуки радио. Прибиралась, делала легкий комплекс упражнений для осанки, принимала душ и надевала свежевыглаженную пижаму с красными сердечками.

Я жила свою скучную жизнь.

И как я могла всерьез подумать, что у нас с Гришей что-то получится? Но мне так этого хотелось. Может, мне даже понравилось бы таскаться с ним по концертам никому не известных музыкантов и собирать штукатурку, осыпавшуюся с исторического здания, чтобы впоследствии сделать из нее модное панно с эпоксидной смолой. Я могла бы вписаться в его ритм жизни. Могла бы.

Ведь так?

– Ну конечно, ты все еще здесь, – над ухом раздался низкий голос, и я, вздрогнув, вынырнула из раздумий, – Тебе что, негде жить?

Подняла глаза и увидела человека, которого меньше всего хотела бы сейчас лицезреть. Гордеев. Неприятнейший тип. Вечно сует свой нос в дела абсолютного каждого сотрудника. Так и носится по офису, бурча под нос: «Твою мать…твою мать…».

Эти отформатировали поля в документе не по тому макету, эти вывели на рекламный баннер текст с дефисом вместо тире, эти наняли экспедитора, который плохо знает русский, а уборщица и вовсе моет пол поперек паркетных досок, тем самым загоняя мусор в щели. И, кстати, если бы рабочие при укладке паркета, четко следовали технологиям, щелей бы не было. Как жаль, что сам Гордеев не бросит должность второго заместителя гендиректора ради того, чтобы консультировать ремонтников по укладке напольных покрытий.

Мне от Гордеева тоже знатно перепадало.

«Аллочка, опять заказала молоко не той жирности. Я же просил заменить позицию.»

«Аллочка, убери искусственные цветы со стойки, мы не на кладбище.»

«Аллочка, хватит так улыбаться, ты снижаешь КПД сотрудников.»

Апогеем раздраженности Гордеева значилось его коронное:

– Аллочка, твою мать!

Нет, это выражение не всегда было направлено конкретно на меня, но чаще всего, собрав по всему офису кучу мелких раздражителей, Гордеев останавливался напротив моей стойки и, широко раскинув руки, восклицал: «Аллочка, твою мать!», будто тем самым то ли делился со мной своей болью, то ли делал меня виноватой в том балагане, который происходит у меня под носом.

Но я всего лишь офис-менеджер и не могу глобально влиять на качество работы коллег. Зато я создаю атмосферу в офисе.

Правда, Гордееву это не всегда нравится. Прошлой осенью совершенно случайно я раскрыла его маленькую слабость. Дело было так:

Никита Дмитриевич (да-да, у Гордеева и имя было) полдня крутился от стола к столу, не решаясь приблизиться к моей стойке. Когда ему все же надоел тот факт, что я остаюсь вдали от общего разноса, он подошел и неприятно скривил физиономию, которая, кстати, была вполне симпатичной, и оттого его характер казался еще хуже.

– Чем так гадко пахнет? – возмутился заместитель, и я, равнодушно пожав плечами, кивнула на ароматическую свечку с аккуратной надписью «пряная тыква». – Твою мать, убери эту гадость.

Ну конечно, я ее не убрала. А на следующий день (разумеется, непреднамеренно!) у меня появился бальзам для губ с ароматом тыквы. Еще через неделю практически на каждом столе стоял свой оберег от Гордеева: кексы, арома-саше, благовония, духи, чай с добавками и бог весть какая еще ерунда. Весь офис превратился в огромную кошмарную тыкву. Такую приторно-сладкую, что сами сотрудники то и дело срывались на судорожный кашель, но, клянусь, оно того стоило. Заместитель директора сидел в своем кабинете и кидал гневные сообщения на электронную почту.

Возможно, мы так и работали бы, как в большой тыкве, если бы сам генеральный директор – Геннадий Петрович – не сделал нам замечание. Офис почистили от источников приставучего аромата, хорошенько проветрили, и все вернулось на круги своя. Гордеев снова стал радовать нас своим хмурым видом и коронным «Аллочка, твою мать!».

Правда, я все равно каждый понедельник приносила в офис большой тыквенный пирог, чтобы хоть раз в неделю устроить коллегам праздничный выходной от пристального внимания Никиты Дмитриевича.

Так что, если я здесь самая скучная, то этот фрукт – самый неприятный.

Этот мужчина выводил меня из себя ровно столько, сколько я работаю в офисе. Он нагло пользовался тем, что я не успевала на ходу придумывать достойные ответы на его остроумные подколы. К моменту, когда я наконец находила нужное словцо, чтобы дать отпор на остроту двухнедельной давности, Гордеев успевал закидать меня десятью новыми.

– Что за оттенок помады? – криво ухмыляясь, спросил он во вторник, когда на моих губах красовалась новенькая красная помада – Рога дьявола?

А в мой день рождения летом, когда все разошлись после короткого чаепития, я нашла на мониторе компьютера стикер с фразой: «Пусть жизнь будет такой же яркой, как какашки единорога». Кто, если не Гордеев, мог оставить для меня такое милое посланьице?

И таких случаев за годы работы бок о бок накопилось немало. Стоит ли объяснять, как сильно я ненавижу человека, нависшего надо мной в ожидании ответа на вопрос.

– Так ты правда тут спишь? – повторил мужчина, поправляя галстук длинными пальцами. Можно подумать, ему было важно услышать от меня какой-то ответ. Конечно, так он понял бы, что я слопала очередную наживку его остроумного подкола.

– Никита Дмитриевич, идите домой, уже поздно, – сухо ответила я, собирая в сумку телефон, наушники и толстый от записей ежедневник.

К сожалению, он не послушался и продолжил сверлить меня пристальным серым взглядом.

– Боже, ну что опять? – я сложила руки на сумке и устало глянула на него.

В любой другой день я постаралась бы нагрубить. Да, неумело и по-детски, но все же я попыталась бы показать короткие безобидные коготки. Сегодня у меня не было ни капли ресурса на сопротивление, ведь все мои мысли были заняты словами Гриши.

Ты такая скучная, Аллочка.

Милая, но скучная.

– Ничего, – серые глаза прищурились, с интересом изучая мое лицо. На мгновение мне показалось, что в них мелькнуло удивление.

– Тогда идите домой, Никита Дмитриевич, – отмахнулась я, поправляя и без того идеально собранные рыжеватые волосы.

Мужчина кивнул и, усмехнувшись, плотно сжал губы. Вероятно, хотел бросить в меня очень смешную, на его взгляд, колкость, но сжалился над скучной Аллочкой и сдержался. Ничего не сказав, он вышел из офиса, придержав дверь, чтобы та не хлопнула.

Оказавшись в одиночестве, я вздохнула и прикрыла лицо руками. Мне почти тридцать, а моя личная жизнь настолько личная, что в ней нет никого, кроме меня. На Гришу были возложены самые трепетные ожидания. Я ждала, что под Новый год, когда романтика вокруг так и зашкаливает, он перейдет от флирта к активным действиям. А вышло…

Поверить не могу! Неужели я действительно настолько неинтересная, что парни избегают со мной общаться?

Я глянула в небольшое зеркальце, стоящее справа от монитора моего компьютера. В отражении на меня смотрела симпатичная молодая девушка с легкой россыпью веснушек на бледных щеках, с потухшими от печали карими глазами, с волосами, которые в тени казались просто светлыми, а на солнце искрились рыжими переливами, с губами, блестящими от глянцевой розовой помады.

Такая хорошенькая и такая скучная.

Вспыхнув от обиды, я толкнула сумку, из которой выпал мой ежедневник. Он раскрылся на пустой странице, в самом низу которой было отпечатано одно короткое, но такое значимое слово – Борись.

Что это, если не знак? Да, в этом блокноте мотивационные фразы на каждой странице, но именно сейчас мне выпало слово «Борись», а это значит только одно.

Я не должна сдаваться.

Не медля ни минуты, я схватила телефон и открыла профиль Гриши в интернете, чтобы посмотреть, чем он занимается прямо сейчас. К счастью, он вел свои соцсети с завидной регулярностью, так что, просмотрев последние публикации, я снова погрузилась в задумчивость.

Гриша с друзьями уже мчал куда-то за город, где, по его словам, они будут заниматься роупджампингом. Мне даже пришлось пошарить в браузере, чтобы узнать, что роупджампинг – это прыжки с высоты на специальной веревке. Меня замутило об одной только мысли, что я могла бы сейчас трястись с ним на заднем сиденье уазика.

И в то же время я хотела быть рядом, ведь он так заразно улыбался в камеру и увлеченно рассказывал о предстоящем приключении, что мне действительно стало немного грустно от того, что у меня такая спокойная жизнь.

Я закрыла профиль Гриши, отправив ему смеющийся смайлик, и перешла на свою страницу, заполненную однотипными фотографиями. Вот я принесла печенье в офис, вот красивым почерком вносила в ежедневник планы на неделю, вот сменила заставку на рабочем компьютере, вот мы украшаем офис к Новому году.

На первый взгляд даже непонятно, мой это профиль или корпоративная страница нашей компании. Кажется, я действительно проводила слишком много времени в офисе. Но мне нравится моя работа!

В глубокой задумчивости я собралась и, попрощавшись с охранником, вышла на улицу. Декабрь выдался не особо холодным, но даже минус два градуса с морозным ветерком хорошо ощущались в юбке по колено, так что, быстро перебирая ногами, я двинулась в сторону метро.

Проходя по мосту над скованным льдом каналом, я вдруг остановилась, пораженная внезапно пришедшей идеей. А что, если мне удивить Гришу? Показать, что я тоже способна на безумство.

Я воровато огляделась. Людей практически не было, разве что посетители книжного магазина через дорогу да покупатели супермаркета там же. Нужно сделать все быстро. Никто ничего не заметит. Но все нужно рассчитать.

Я свесилась через ограду моста, вглядываясь в темноту. Лед, должно быть, толстый. По Неве уже вовсю расхаживают люди, а, значит, в канале и подавно все застыло. Прямо под мостом была навалена куча снега – в начале недели были аномальные снегопады, так что подушка безопасности мне обеспечена.

Не теряя времени, пока запал творить безумные вещи не рассосался, я установила телефон на парапет и включила камеру, чтобы заснять мой фееричный прыжок. К счастью, мост не такой высокий, иначе я не решилась бы. Но на видео будет казаться, будто я лечу в пропасть – такая смелая и совершенно не скучная!

Еще раз оглянувшись, я смахнула перчатками снег с парапета и, игнорируя кричащее в ужасе сердце, перелезла через ограду. Сапоги неприятно соскальзывали с моста, но я никак не могла отпустить перила и прыгнуть. Борись, Аллочка! Борись! Страха нет. Есть только ты – решительная, сильная, открытая сумасшествию.

– Твою мать! – мужской рык раздался над самым моим ухом как раз тогда, когда я поверила в себя и оторвалась от металлической ограды моста.

Опора ушла из-под ног, и я уже готовилась нырнуть в снежную кашу, но резкий рывок дернул меня назад. Грудь больно уперлась в крепкую хватку мужских рук. Не успела я ни удивиться, ни возмутиться, как меня одним махом вернули на мост и затрясли как тряпичную куклу так, что я зажмурилась, чтобы не потерять сознание от головокружения.

– Ты больная?! – заревел знакомый голос.

Несмело открыв глаза, я увидела взбешенного Гордеева. Он все еще крепко сжимал мои плечи, пронизывая меня насквозь холодным серым взглядом. Черные волосы слегка колыхались на ветру, а брови максимально сдвинулись к остро очерченному носу, что говорило об одном – обладатель этого красивого лица в ярости и, возможно, сам сейчас перекинет меня через ограду вниз.

– Что ты, мать твою, делаешь?! – переспросил Гордеев, тряхнув меня еще пару раз, словно надеясь выбить из меня дурь.

– Совершаю безумство! – жалобно вскрикнула я, вырываясь из хватки нежданного спасителя.

Тот схватился за голову в своей привычной манере и отошел в сторону, широкими шагами меряя мост. Распахнутое шерстяное пальто то и дело вздымалось на ветру, и Гордеев, психуя, одергивал его обратно.

Облизнув тонкие губы, он резко выдохнул и снова подошел ко мне, трясущейся то ли от порыва ветра, то ли от несброшенной порции адреналина.

– Безумство?! – буквально прошипел он, с трудом удерживая в себе поток ярости, – Твою мать! Тебе что, пятнадцать?!

– Почти тридцать, – пискнула я, кутаясь в ворот дубленки.

– Тридцать! Безумство, если у тебя нет тонометра в этом возрасте, а не сигать с моста! – Гордеев снова перешел на крик, и я в ответ лишь пробурчала еле слышно:

– У меня есть тонометр.

И вообще все эти шуточки о надвигающемся тридцатилетии здорово портили мне настроение.

Мужчина шумно выдохнул, издав то ли рык, то ли неразборчивое гневное бурчание. Еще раз глянув на меня, он ненадолго задержался взглядом на моих ногах в колготках.

– Твою мать, Аллочка, – многозначительно протянул он и, схватив меня за руку, потащил в сторону так, что я едва успела схватить свой телефон, установленный на парапете.

– Куда вы меня ведете? – нерешительно протянула я, послушно шагая за нелюбимым коллегой.

– В машину. Ты дрожишь. – коротко ответил он, даже не оборачиваясь на меня.

Пропустив проезжающий мимо автомобиль, мы перемахнули через дорогу на красный свет светофора, и не успела я возмутиться тому, что из-за Гордеева мне приходится нарушать правила дорожного движения (а я не люблю нарушать правила!), как тот раскрыл передо мной дверь машины, припаркованной у книжного.

Когда виновник моего неудавшегося прыжка сел за руль, я смерила его взглядом, полным презрения.

– Не надо было, – буркнула я, даже не уточняя, что именно ему не надо было делать.

Гордеев потер переносицу и покачал головой.

– Надо было позволить тебе броситься с моста? – хмыкнул он.

– Я не собиралась бросаться, – оправдалась я, потирая замерзшие руки, – Там внизу был снег.

– Зачем так сложно? Пойдем! Я просто кину тебя в сугроб! – Гордеев снова вспыхнул и отвернулся от меня, будто смотреть на такую глупую овцу было невыносимо.

Я промолчала и, надув губы, тоже отвернулась к окну, за которым виднелся мост.

– Последние три дня была плюсовая температура. Под мостом полынья. Ты ушла бы под воду вместе со снегом, – процедил Гордеев, изо всех сил стараясь звучать спокойно.

Я молчала, вглядываясь в очертания моста. Что, если он прав? Я действительно чуть не совершила безумство, от которого могла бы встретить Новый год в больнице. И это в лучшем случае.

– Один человек сказал, что я скучная, – тихо призналась я.

– Степанов? – сухо осведомился Никита Дмитриевич, и я кивнула, повернувшись к нему. – Тебе так важна его оценка?

Наши глаза встретились, и даже в темноте я заметила, как во взгляде Гордеева мелькнул интерес.

– Он тебе нравится, – удивленно произнес мужчина, а я лишь отвела взгляд, – Аллочка…Твою мать. С моста из-за этого не бросаются.

– Я не бросалась, – напомнила я, – Я только хотела снять на камеру, как я совершаю безумство.

– Не безумство, а глупость, – фыркнул Гордеев, а я в ответ тяжело вздохнула.

В машине повисла гнетущая тишина. Гордеев смотрел в одну точку перед собой. Я же пробежалась взглядом по украшенной витрине книжного магазина, стараясь избегать смотреть на суровый профиль коллеги. Я отвела глаза и наткнулась на запечатанную в пленку книгу, неряшливо брошенную на приборную панель.

Неужели Гордеев после работы заехал в книжный и уже на выходе заметил непутевую Аллочку, висящую на перилах моста? Наверное, он выругался излюбленным «твою мать!» и, закинув книгу в машину, побежал спасать меня?

Улыбнувшись этой мысли, я осторожно подвинула книгу к себе, всматриваясь в обложку в духе научной фантастики. Я удивленно глянула на Гордеева. Вот уж не ожидала, что он читает нечто подобное. Мне казалось, что он предпочитает заумные книги о продуктивности, чтобы знать, как доставать коллег с большей эффективностью.

– Что? – спросил он в ответ на мой взгляд, – Я всегда покупаю книгу на выходные.

Так вот чем занимается по выходным человек, который держит в ежовых рукавицах весь офис. А я-то думала, он кормит ручных крокодилов, живущих в его ванной.

– Ничего, – я отодвинула книгу и потянулась к ручке двери, но Гордеев заблокировал выход.

– Я отвезу тебя, – вызвался он, – Где ты живешь?

– Это необязательно, – я затрясла головой, боясь представить, что мне придется добрых полчаса провести в замкнутом пространстве с Гордеевым.

– Просто скажи адрес, – мужчина неприязненно сморщился, и я, сдавшись, просто назвала улицу и дом.

Машина тронулась с места и выехала на Невский проспект. Я тут же отвернулась к окну, всматриваясь в красоту предновогоднего города. Все-таки хорошо, что я сейчас в теплой машине Гордеева, а не в скорой помощи с мокрыми фельдшерами, которым пришлось вытаскивать меня из промозглого канала.

– Спасибо, – тихо произнесла я, не оборачиваясь, но все-таки глядя на лицо Гордеева в отражении моего окна. На его тонких губах мелькнула едва заметная улыбка.

– Я могу тебе помочь, – вдруг произнес он, – Со Степановым.

– Как это? – удивилась я, поворачивая голову к коллеге.

– Мужчину можно заинтересовать более простыми способами, Аллочка, – со знанием дела произнес он, на светофоре кинув на меня хитрый взгляд. Красный свет светофора отразился в его серых глазах, и я поежилась от того, как угрожающе в тот момент выглядел Гордеев.

– Мне придется за это продать душу? – на выдохе произнесла я, с недоверием посматривая на мужчину.

– Нет, конечно, – фыркнул он, – Но ты тоже можешь мне помочь.

– Чем? – я нахмурилась, ожидая, какую цену он назовет, – Стучать на коллег я не буду!

– В начале месяца Забелин объявил об открытии филиала весной, – ответил Гордеев, – Руководитель будет выбираться между мной и первым замом – Самойловым. Помоги мне получить должность, а я сделаю так, что Степанов приползет к тебе на коленях.

Я рассмеялась вслух и, закатив глаза, отвернулась. Ну конечно! Что еще могла сделать Аллочка! Я ведь племянница генерального директора, и мы даже носим одну фамилию. Если Гордеев думает, что я приду к Геннадию Петровичу и скажу: «дядя Гена, повысь Никиту», то он сильно ошибается в силе моего слова.

Дядя из тех, кто не берет в расчет связи. Он взял меня к себе, когда я ушла с последней работы, и сразу предупредил, что я буду продвигаться по карьерной лестнице своими силами без надежд на семейные узы. Кто же знал, что мне так понравится быть простым офис-менеджером, что я не подумаю, куда-то двигаться.

– Это так не работает, – возразила я.

– Не нужно просить за меня, – Гордеев взъерошил влажные от снега волосы, и я невольно проследила за движением его руки.

– Тогда что я могу сделать? – я отвела взгляд, смутившись того, что на короткий миг засмотрелась на несносного Гордеева.

– Притворись, что мы дружим, и под этим предлогом введи меня в семью, – нагло попросил мужчина, а у меня от шока пропал дар речи, – Я знаю, вы всегда собираетесь на семейные посиделки.

Притвориться, что мы дружим?! Дружим?! С Гордеевым?!

– Никто никогда не поверит, что мы дружим, – я усмехнулась, наблюдая за тем, как губы Гордеева расплываются в самодовольной улыбке.

– Нам придется постараться, Аллочка. Говорят, иногда между людьми вспыхивает непреодолимое влечение. Что, если это наш случай? – загадочно предположил он.

– Ну уж нет! – я скрестила руки на груди, не желая соглашаться на предложенную аферу.

Тем временем машина Гордеева въехала в мой двор и остановилась у парадной.

– Что ты теряешь? – голос Никиты Дмитриевича неожиданно стал вкрадчивым, и я снова удивленно уставилась на мужчину, – Забелин объявит нового руководителя на корпоративе через две недели. И я тебе обещаю, что на этом самом корпоративе Степанов станет твоим со всеми его потрохами.

Мы снова сцепились взглядами. Гордеев напирал своей уверенностью, а я не могла отделаться от мысли, что заключаю сделку с дьяволом.

Действительно, что я теряю? Ведь, если все это правда, то от меня зависит судьба всего офиса. Если Гордеев будет назначен руководителем филиала, то мы его больше не увидим. Он соберет вещички и уедет доводить до белого каления совсем других людей, которых мне даже немного жаль.

– Аллочка? – серые глаза бросали мне вызов, и я, отбросив сомнения, дала ответ:

– Согласна.

Кажется, я только что подписалась на самое дикое безумство в своей жизни.