Читать книгу Записки провинциального гитариста. В хронологической последовательности от первого лица - - Страница 3

В сентябре 78-го, в начале второго курса пришел в отпуск из армии Серёга Россов. Естественно встретились, сидели большой компанией у него на Коммунистов в беседке заросшего сада, весело и проникновенно пели, играли с жаром и азартом на акустиках, и как то всё было вдохновенно, на экспрессивной волне. Естественно подогревались портвешком, осенний холодок вечером уже окутывал сад. И в какой то момент я мимолётно поймал на себе его пристальный взгляд с прищуром, совершенно трезвый, я это запомнил. А через день – другой он уехал дослуживать.

Прошел примерно месяц или более, был конец октября. Какой то тягомотный дождливый вечер, в квартире раздаётся звонок, открываю дверь и застываю в столбняке. Передо мной стоят Виктор Тюрин, Владимир Станиловский, Виктор Кобзев. ВИА Темп почти в полном составе, во главе с руководителем, музыканты известные всему городу.

– Морозов?

– да

– Анатолий?

– да

– Приходи на репетицию, в УПК…

Сказать, что я был шокирован, это ничего не сказать. Я просто не знал, что говорить. Что то мычал невразумительно, типа может вы ошиблись, что особо и играть то не умею и тд. Россов, гад, мог бы и предупредить. Нет, говорили на полном серьёзе, конкретно день и час.

В назначенный день и час я не пришёл. Думал, может передумают и возьмут кого то более подготовленного. Гитаристы в городе были всегда, и гитаристы крепкие. Игорь Кудашов например, из ещё одной классной команды Калейдоскоп, при МАИ. Или Серёга Барышников, вроде в приборке тогда играл, Толик Андронов после XX Века временно был не у дел. Все эти музыканты на тот момент очень серьёзно опережали меня и имели игровой опыт. Я просто не понимал, зачем я понадобился Темпу, и что мне там делать. Нет, я совсем не боялся своего фиаско на первых репах и отставки, больше как то беспокоился, что они потеряют время.

Не пришёл, но благо что жил в минуте ходьбы от УПК, ко мне был послан Станиловский, который просто молча кивнул, дескать с вещами на выход. Отпираться было бессмысленно и уже некорректно. Дальше я руководствовался соображениями не подвести бы людей. И да, внутри начали шевелиться амбиции. Не каждого приглашают в группу из топовых в городе.

Когда мы вошли в зал, на сцене стоял какой то аппарат, и кроме Тюрина был замечен ещё Евгений Кислов. Так, думаю, значит его кандидатуру тоже рассматривают. Что ж, вполне логично и правильно, высококлассный, стильный вокалист, опытный, практически лидер Калейдоскопа, с гитарой в руках, владеющий ей уж никак не хуже меня, может и лучше. Нормально пообщались, показал как работает блочок исказитель, который непосредственно стыковался на гнезде его Этерны, у меня инструмента вообще не было, в УПК, на их новой базе тоже Этерна была потасканная, даже две. Евгений подошел к микрофону и под гитару спел что то стандартное, или Only You, или The Shadow Of Your Smile, на мой взгляд безупречно и фирменно, никакого вроде разговора по существу дела не было, да, классная музыка, вечная и тд, ещё через какое то время он собрался и ушёл, мне было непонятно, придёт ли ещё, нет ли, я мало что понимал.

Потом мне дали гитару, и вроде бы начали вспоминать Паганини, что ещё с Россовым в училище делали. Как то так состоялось первое знакомство. На следующих репетициях начали работать над танцевальным репертуаром, к новогодним вечерам.

Вообще это был очень непростой для группы период. А если ещё точнее, то абсолютно кризисный. Тюрин оказался у разбитого корыта. В результате административных и межличностных трений, подковёрных ходов произошла рокировка. Ансамбль Вячеслава Тряскова из УПК ( сейчас ДК Ритм) перешёл в Темп, а ансамбль Темп Виктора Тюрина перебазировался в УПК. Причём если с Трясковым перешёл весь его состав без изменений и потерь, то музыкантам Темпа, работавшим в ОКБ Темп, было поставлено условие, если уходите в культурно – массовый сектор другого предприятия, то и из ОКБ Темп увольняетесь. Главный конструктор Мирошников не мог допустить чтобы его люди, по его словам, приносили славу другому предприятию. Станиловский ушёл на АПЗ, видя там перспективы для инженера – исследователя, не допуская разговора с собой в подобном тоне, и не желая прекращать интересную творческую работу с Тюриным. Михаил Нечаев, гитарист с которым они начинали ещё в школе, не захотел менять работу, остался и соответственно закончил музыкальную карьеру. Потеря Нечаева была очень серьёзной, уход из состава инструменталиста, работавшего много лет, равносилен утрате одного из четырёх угловых столбов фундамента. Если учесть, что на тот момент в армии были клавишник Россов и барабанщик Сергей Курин, оставаясь из инструменталистов с одним басистом в материале, что конечно само по себе существенно облегчает ситуацию, то это всё равно как ни крути было равносильно созданию новой группы. В качестве клавишника был приглашён студент музучилища пианист Андрей Котляр, вероятно с прицелом на интерпретации классики, что становилось фишкой группы, уже звучали 16-й каприс Паганини и Турецкое рондо Моцарта. Барабанщиком был приглашён Сергей Лисин, засветившийся ранее в Калейдоскопе. Хотя до Лисина, на вторую мою репу единственный раз приходил только пришедший из армии Валера “Бича” Бочкарёв, поскольку его место в 8-м Дне было занято Михаилом Пыхтиным. Но даже мне было понятно, что с ним продолжения не будет, так как слишком сильным там было влияние 8-го Дня, и музыкальное и по жизни.

Значит вот таким составом начали реанимацию коллектива, у которого и названия теперь не было, поскольку Темпом уже называться было противоестественно: Виктор Тюрин – саксофон, кларнет, Виктор Кобзев – вокал, Андрей Котляр – клавиши, Анатолий Морозов – гитара, Владимир Станиловский – бас-гитара, Сергей Лисин – барабаны.

Приступили к работе по двум направлениям. Концертные программные композиции, типа творческое лицо коллектива и танцевально – халтурно – свадебный репертуар, часа на три. Лично для меня главными задачами стали поиск звука и обретение исполнительской свободы. Пресловутая Eterna de Lux. И Regent 300H. До сих пор снятся. Ну не было там звука. Было понятно еще из первого опыта, что для определенной этакой стратоподобной остроты, необходима атака, струну нужно высекать, движением сходным с чирканием спички о коробок. Плюс к этому у меня сложилось так, что медиатор стал располагать под определённым углом и чтоб вместе с медиатором струны касались ногти указательного и среднего пальцев. Это придавало остроты штриху. Думаю у каждого свои прихваты. Но у меня это осталось до сих пор, несмотря на то, что давно играю на стратокастерах, и нужды в этом нет. Примочек никаких не было, соло от ритма отличалось поворотом ручки громкости на гитаре, что конечно неправильно применительно к синглам. Про свободу в игре нечего было и говорить, её не было очень долго. По настоящему какой то более менее уверенной формы я достиг к уходу в армию, в 82-м.

Запомнилось первое выступление. Танцевальный новогодний вечер в Техническом училище #16, рядом с Легмашем. Погрузили аппарат в автобус. На клавишах должен был играть Тюрин, поскольку видимо Котляр был ещё молодой для таких мероприятий. Только отъехали от базы, у стадиона на Кирова Тюрин восклицает: орган забыли!.

Сейчас я ума не приложу, почему было не вернуться за органом, десять минут времени, но не вернулись. То есть на первом своем выходе я, и без того абсолютно сырой и необкатанный, вынужден был играть без второго аккомпанирующего инструмента, не считая баса, по сути в трио. Сакс солирующий в аккомпанементе не участвует. Это и при нормальных обстоятельствах непростой формат. Чувствовал я себя очень погано. В полной растерянности, словно в прострации. Станил свирепо шевелил усами, сверкал глазами, и сквозь зубы скрежетал: играй, давай, ещё, нет, ми, молчи, играй, давай.. и тд и тп. Кобзев тоже удивлённо оборачивался на меня, с недоумением в глазах. Думал конца не будет никогда. Полнейшее погружение. Как в кипяток. Сейчас вполне допускаю, что возможно Тюрин намеренно не вернулся за клавишами, чтобы с первого раза окунуть новичка в экстремальную ситуацию, выгребай как хочешь, дабы все последующие уже казались легкой прогулкой.

Еще до сих пор нет-нет да всплывает у меня вопрос, почему он остановился именно на моей кандидатуре, при наличии выбора из более подготовленных и опытных гитаристов, только руку протяни. И вот подумал я уже по прошествии многих лет, что возможно предпочёл Виктор Иванович взять чистый лист. Он намерен был играть вдолгую. Готовый взрослый музыкант, со своими амбициями, сегодня здесь, завтра не здесь, опять ищи, опять репетируй, сколачивай состав. Подготовленный с нуля человек оставался в команде надолго, и был свой по взглядам и убеждениям, тогда было так. Эти взгляды и убеждения, заложенные в меня Виктором Тюриным, и Владиком Ворониным, были приняты мной как отче наш, и остались во мне на всю жизнь.

Что касается аранжировки классических вещей, в основном функция гитары сводилась к аккордовому сопровождению, постепенно слепили Паганини и Моцарта и приступили к Концерту Фа минор Баха. Также к Весне 79 решено было готовить Stairway To Heaven из Led Zeppelin. Эту вещь Владимир Станиловский вынашивал давно, и практически вся гитарная партия кроме соло была им изучена и разобрана, как и вокал, бас само собой. Соло не помню чтоб вызвало какие то особые трудности, постепенно по фразам снял с магнитофона, естественно помогал усатый нянь (именно Владимир кстати показал мне, как берутся рок-н-ролльные унисонные дабл-стопы посредством бенда) и долго наигрывал, накатывал. Больше волновало то, что у меня не получалось использовать то, что я снимал, в своих импровизациях. Помню Олег Антошин говорил, что если он снял какую то фразу например из Хендрикса, то точно знает, где и как её можно будет потом использовать. У меня так не получалось. Образования и эрудиции не хватало. Я может быть и понимал где какой то ход или приём можно сыграть, но на практике применить долго не получалось.

На каждой танцевальной халтуре, и даже на свадьбах Тюрин играл обязательно пару инструментальных вещей на блюзовый квадрат, где тема игралась на саксе. Одна из них, которая запомнилась это Tenor Madness Сонни Роллинза. Когда очередь доходила до моих двух корусов, все заготовки куда то испарялись, и игралась какая то неинтересная невразумительная дежурная каша, пурга, лишь бы заполнить эти 24 такта.

На этой волне возникла мысль поизучать блюз, это я тоже отлично помню. Прихожу к Владику Воронину: – есть какой нибудь блюз на гитаре?, – вот – говорит – E.C. Was Here. Концертник Клэптона 75-го года. – О!, давай!. Начал слушать. Не зашло. Видимо ещё не был я готов к этому. Хотя при разборе отдельно по фразам я понимал, что сами по себе ходы мне знакомы, они хрестоматийны, как классика. Я то хотел пополнить лексический запас, набрать новых фраз, но тут, помню, было легкое разочарование, хотя и вместе с долей некоторого тщеславия, дескать я уже это знаю. Тогда я не понимал, что смыслом блюзового повествования является компоновка, выстраивание фраз, как лексических морфем в языке, в единый экспрессивный речевой поток. И главное здесь даже не знание фраз, это само собой, но важнее правильный эмоциональный настрой. Это начнёт приходить позже, а тогда блюз был отложен, и взгляд устремился к более понятным Deep Purple, Grand Funk, Pink Floyd, Carlos Santana, Whitesnake наконец, если угодно.

Помню как увлечённо делали втроём, со Станиловским и Лисиным, несколько вещей Grand Funk. Тюрин тогда летом уехал с семьёй на море, мы чуть ли не каждый день приходили в пустой ДК и колбасили с таким удовольствием и азартом Stop Looking Back, Trying To Get Away. Тогда же втроём подписались отыграть свадьбу, вроде это было в столовой на Нижегородской, даже сейчас мне представляется это очень непростой и рискованной затеей, но помню что отыграли очень лихо, и были довольны и горды собой. Мастерство и уверенность росли, с другой стороны поражает, каковы были массовые музыкальные потребности в обществе, в сравнении с теперешними. Народ вкушал рок за милую душу. И еще непонятно как Владимир тогда всё это отпел в одиночку. Или Кобзев тоже был, сейчас уже не вспомнить.

Я в те времена вообще к микрофону не подходил даже близко. Хотя в компании под гитару пел всегда, этакий застольно – приблатнённый, табуированный тогда репертуар, исполняемый сейчас в Кремле. И даже без гитары. Коронный номер был, когда за фортепиано садился Вова Трифонов, я вставал рядом в позу, куртуазно облокотясь на пианино, и давал “Камнем грусть лежит на мне”, или “Увяли розы. (Сын судомойки и чеканщика)”. Очевидно в этих обстоятельствах как таковые голосовые данные отходят на второй план, уступая убедительной подаче и куражу. Но стоило мне было подойти к микрофону, сразу слышалось что никакого голоса нет совсем, было что-то невнятное, абсолютно безтембровое, плоское, что вообще не должно звучать. Запою я в микрофон как вокалист лишь лет через 15.

Ещё этапной своей работой считаю Shine On Your Crazy Diamond. Это уже Россов и Курин пришли из армии. Да, перед этим у нас на какое время на клавишах отметился Серёга Мазнов. Так вот эта была гитарная работа с не очень большим количеством нот в единицу времени, но при этом с неимоверно насыщенным смысловым и эмоциональным содержанием. Вещь требующая очень серьёзного настроя, немалой работы над звуком, в том числе и без атаки, умения придать содержания длинным нотам и умения заставить слушателя слушать воздух. Особенно в начальной части, где просто необходимо вкладываться всем существом в каждую ноту. Кстати в связи с этим вспоминается тема, которая демонстрирует абсурдность некоторых гитарных представлений тех времён, противоположных правильному пониманию гитарного звука. Ездили в Киров для участия в шоу программе, типа мини фестиваль с участием нескольких местных ансамблей. Взял в руки инструмент одного тамошнего гитариста, и прямо таки не захотелось выпускать из рук, настолько удобно и легко было играть. Очень тонкие струны, и очень плоские низкие лады. Спрашиваю что за струны, говорит это стальная проволока для кордовых авиамоделей, в домах пионеров раньше были, проволока толщиной 0,17 мм, то есть если сейчас я играю на калибре первой струны 0.010 дюйма, или 0.25 мм, у него было 0.17 мм, это 0.06 дюйма, таких тонких струн не бывает. Приехали домой, Тюрин с завода приносит проволоку 0.17 целый моток, вот на ней я играл и был очень рад, что этот куний волос так тянется, что там при этом было со звуком, вроде даже и не коробило. И приходили коллеги, спрашивали, дивились, всем отрезал сколько просили. А всё потому, что настрадались все с толстенными грифами и струнами в сантиметре от ладов. Да, и лады сейчас ставлю jumbo, самые толстые и высокие. И считаю что 90 процентов отдачи звука заложено в ладах. Их материале, размерах и правильной форме, никак не плоской, а наоборот. Такими тёмными были и несведущими, непродвинутыми. Уже молчу про все эти заблуждения, мифы и бредни по поводу фирмовости гитар, и об этом, дойдет время, поговорим.

Из обработок классики были ещё Полёт шмеля Римского-Корсакова и пьеса Мурада Кажлаева Протест. Полёт шмеля делали не на скорость, а на вкусноту, в хорошем темпе, но это самоцелью не ставили. Тему поделили между кларнетом и гитарой, и в процессе работы я окончательно понял, что не являюсь виртуозом. Сыграл, но много было на легатных сдёргиваниях, не всегда чисто, гороха не было. Тюрин это понимал, но вслух не говорил, а наоборот похваливал, а кроме него никто недочётов не видел. Истинно говорят деревенские строители – умный не скажет, дурак не поймёт, как раз про этот случай. Протест Кажлаева сделали в джаз – роковом ключе, на хорошем груве, со сменой размеров и в целом очень добротной работой ритм – секции.

Но до неё, как помнится, если говорить об арт – роке, делали из Emerson, Lake & Palmer композицию Living Sin. По инициативе Россова, на полную его ответственность, и конечно под впечатлением от исполнения этой композиции группой Время. Почти всю органную тематику дублировали гитарой, где то и сакс добавляли. В концертах на эту вещь приглашали Серёгу Таланова, как танцовщика, номер был очень зрелищный, экспрессивный. В Кирове Таланов свалился с температурой, лежал полуживой в гримёрке, и Россов глядя на него изрёк: – а этот глист будет под нас ломаться?.. Ломаться тогда означало танцевать, а не капризничать, было выражение “шейк ломать”. Там эту программу давали два дня, суббота и воскресение, в субботу два концерта.

Постепенно музыкальные пристрастия начинали смещаться в сторону джаз – рока. Опять же благодаря тому, что джаз – рока было много на горьковской сцене конца 70-х – начала 80-х. “Времяки” исполняли Чикаго, Аврору Жан Люка Понти, “Движенцы” Бенсона, ансамбль ГГУ Наши дни под руководством Рудольфа Вшивкова Стиви Уандера, в ансамбле Александра Шишкина блистал поющий в джазовой манере барабанщик Сергей Манукян из Грозного, наряду Горьковским Синатрой, напополам с Армстронгом – Александром Розмари. Джаз – рок становился всё более актуален. Нам с саксофоном сам бог велел двигаться в этом направлении, тем более для Виктора Ивановича это была почти родная стихия.

И опять таки информационный голод. В отличие от традиционного рока, популярного массово, в Арзамасе джаз – рока было днём с огнём не сыскать. Даже у Владика. Единственное что я раскопал в его залежах это Chuck Mangione, джазовый исполнитель на флюгельгорне, разновидность трубы. Из его альбома Feel So Good внимание привлекла пьеса Hide And Seek. Динамичный, полётный инструментал на минорый блюз в Fm. Впечатлила конечно в первую очередь работа ритм – секции. В основе что-то самба подобное, с ярким развитием в каждой импровизации, с филигранными басовыми штрихами, формирующими заводной грув, ну джаз как он есть. Понятно, что никто из нас, кроме Тюрина, играть это как джаз не был готов. Мы готовы были только снимать это донотно, но никак не играть свою импровизацию в этом же ладу. Я тогда и вообще не знал, что такое играть в ладу. Это сейчас я понимаю что там дорийский лад, потому что при минорной тонике субдоминанта мажорная, то есть можно играть просто при тональности Fm диатоническую мажорную гамму Eb, а тогда об этом вообще не думал, и не понимал зачем об этом думать, просто снимал ноту за нотой, фразу за фразой, ничего не анализируя, и не формируя из этого какой то свой багаж, хотя в итоге какая то малая толика снятого откладывалась где-то на подкорке.

И ещё постепенно, с появлением сложных партий, давал о себе знать вот какой аспект. Мне было очень некомфортно играть заученный, как бы авторский текст, особенно на ответственных выступлениях, типа конкурсах. Проклятый мандраж лишал меня воли, доходило до явной дрожи в коленях. С тех пор я ненавижу конкурсы, и заученные партии. Говорят этого не бывает, если выходишь на сцену с детства, и исполнительство вошло в твоё нутро с инстинктами, помимо сознания. Если начал поздно, то сознание, лишние мысли сильно мешают, тут или сильная воля, то есть играть на крепко стиснутых зубах, но без эмоций и радости, или добиваться свободы, играть сиюминутно, импровизационно и кайфовать.

Да, время шло, исполнительский опыт делал своё дело. Мало помалу обреталась уверенность, теперь на халтурах я чувствовал себя абсолютно комфортно, играл свободно, вариативно, уверенно, как хотел, само собой не мешая другим и не выпячиваясь. На Весне 82 играли Hide And Seek Чака Манджоне, New Kid In Town из Eagles, где я к тому же пел в бэках, а вторым вокалистом, наряду с Витей Кобзевым тогда был Серёга Клоков, и забойный рочешник Сантаны All I Ever Wanted Was To Be With You. На танцах в парке тем летом плюс к этому ещё играли несколько вещей из Whitesnake (попсовая реинкарнация Пёпл). Ну то есть разыгрался не на шутку .

*****

Попутно, к этому времени я закончил институт, женился, всё на той же обладательнице изящного силуэта, родилась Настя, и стало быть замаячила передо глазами армия.

С армией дело было так. Поскольку до этого, по хитрому плану Тюрина, мы систематически выступали в воинской части на Советской, комсомольский секретарь части прапорщик Слава Несов однажды сказал: – Толя, мы тебя заберём к себе, нам нужно художественную самодеятельность поднимать. Дело решённое. Ну и хорошо, думаю, самодеятельность так самодеятельность, к тому же на соседней от дома улице. И успокоился. Однако не всё было так просто. Где то ближе к концу лета выясняется, с его же слов, что на Арзамас нет разнарядки, то есть походу арзамасских вообще в эту часть этой осенью брать не будут. С большой вероятностью. Процентов на девяносто. Ок, думаю, пойдём по запасному варианту. Запасной вариант это был практически профессиональный окружной ансамбль “Товарищ” при батальоне ВВ в Горьком, на проспекте Гагарина, почти напротив Оки. Сейчас это Приволжский округ Нацгвардии. В Товарище служили очень многие горьковские музыканты после музучилища и консы, из арзамасских первый туда попал Юра Тюльпанов, и дальше с его помощью туда попадали сначала Коля Лапин, уже потом Олег Антошин, Серёга Шейков и ещё многие, дорога была проторена.

Тут надо ещё сказать о том, что моя мама в то время была председателем медкомиссии на призыве в военкомате, для меня это означало лишь одно, что я должен идти в армию в первых рядах со знаменем в руках и с барабаном на шее. Дело моё, вроде как где-то залежавшееся, с её помощью нашли и положили поближе. Так вот поехали мы с Юзефом в Горький. Непосредственно проходим через КПП в клуб, естественно по предварительному звонку, там аппаратура, начальник ансамбля капитан, старшина ансамбля прапорщик, кто-то из музыкантов. Просят что то сыграть. Что то сыграл, не помню что, возможно квадрат из Манджоне, вроде понравилось, говорят надо брать. Решили так, что прапорщик поедет в Арзамас в военкомат, попробует получить моё дело и привезти его в Горький, если не получится, то перехватить в Дзержинске, что было уже не так обнадёживающе, но говорят, должны отдать документы, есть такая практика.

Уже примерно начало октября было. В состав вводили Олега Антошина, на паре последних халтур играли с ним в две гитары, на сцене он смотрел на меня снизу вверх как на абсолютного гуру. Приезжает прапорщик, старшина ансамбля, идёт в военкомат, по мои документы. Встречаемся после с ним у моих родителей дома, обедаем, он невесёлый. Документы не дали. Причину точно не знает, но подозревает, по отрывочным сведениям, что набирается арзамасская команда в какую то арзамасскую часть. Уехал, договорились, что как придёт повестка, сразу дать знать, будут отслеживать в Дзержинске.

Имея в виду поначалу этот вариант как запасной, я пересмотрел ситуацию и понял, что служба в ансамбле гораздо более предпочтительна для меня, поскольку это постоянная игровая практика в течение полутора лет, в партнёрстве с классными музыкантами, в Арзамасе даже мечтать о подобном не приходилось.

Тем временем приходит повестка, отправка 12 ноября. Я сообщаю об этом в ансамбль. И морально готовлюсь, то на проводах у одного однокурсника, то у другого. Так после очередных проводов, конкретно 28 октября, обнаруживаю себя часов в шесть пополудни в одной из комнат общежития по Жуковского, на полу, на одном матрасе с будущим проректором. В одежде. Дальше медленно перемещаюсь в УПК, типа на репетицию, где мне говорят, что меня разыскивает жена. Ну понятно, думаю, надо сдаваться. Тут в помещение влетает фурией сама ненаглядная, сверкая очами ещё более выразительно чем всегда: – Звонили из военкомата, велят срочно прийти, с повесткой! – с вещами?, спрашиваю, – нет, без вещей, – ладно хоть так. И пошли мы с суженой рука об руку сдаваться на низ, в военный комиссариат г. Арзамаса. Воспалённое сознание рисовало картинку, что сейчас возьмут у меня повестку, порвут, и гуляй, парень. Приходим, было примерно десять вечера, протягиваю дежурному повестку, он берёт ручку, аккуратно зачёркивает дату отправки 12 ноября и пишет 29 октября, то есть завтра, время исправляет на 16.00. Немая сцена. Занавес.

В военкомате к 16.00 собралось человек пятнадцать призывников, из Арзамаса и Выездного. Никто ничего не знал, куда повезут. Нас посадили в кузов шишиги, покрытый тентом, машина сделала круг по городу и въехала в ворота в/ч 17845 на ул. Советской. За машиной, в коляске остановленного мотоцикла ехал Виктор Тюрин, он проследил весь путь машины, вернулся к провожавшей меня компании и сообщил, что я тут, в городе.

*****

Как я предполагал, так и вышло. За полтора года армии, играли ансамблем раза три – четыре. Слава Несов этой же осенью уехал на три года в командировку в Венгрию. Сразу стало ясно, что в этой части те, кто не владеют специальностью, радиосвязью, являются людьми второго сорта, какими бы талантами они не обладали. Я не захотел быть вторым сортом, и стал радистом. О чём не пожалел. Только один раз очень сильно пожалел.

Когда я был за забором на Советской, Группа Тюрина была отобрана для поездки во Францию. Какой то фестиваль по профсоюзной линии, вот типа заводской ансамбль играет интересную музыку. Половину состава, работающую на заводе, заменили, как невыездных зарубеж. Вместо Станиловского репетировал Стас Куриков, вместо Курина Миша Пыхтин. Специально ездили в Горький на прослушивание. Прослушивать и выносить вердикт приехал из Ленинграда Владимир Фейертаг, музыковед, специалист по джазу. Всё в целом понравилось, сделал кое-какие замечания, дал добро.

На последнем этапе поездка сорвалась, то ли горком партии, то ли КГБ не пропустили ансамбль дальше. Подробностей не знаю, и из группы никто не знает точно, что, кто, почему.

А в воинской части ансамбля по любому не могло быть, так как не было такой задачи, это была учебка спецрадиосвязи, разведка. Исполнительскую форму я конечно потерял. Но зато хоть морзянку освоил. В тот день, в мае 84-го, когда я демобилизовался, был призван в армию Олег Антошин, то есть идеальная рокировка, я на полтора года освободил место для него, теперь он мне его возвратил. В этот же день, ни раньше ни после, он поехал в ВИА Товарищ.

Были еще кое-какие изменения в составе, ушёл Витя Кобзев, вместо него вокалистом был Виктор Карташов, вокалисткой Элла Приходько. Начал мало помалу набирать форму. Времена менялись, вкусы тоже, Витя Карташов, студент музучилища по баяну, оказался поклонником Владимира Кузьмина, это была новая эстетика, реггей, новая волна. Вообще традиционный хард стремительно терял актуальность, среди музыкантов был в почёте фьюжн, фанк, джаз-рок. На этих стилях замешивалась и добротная попса, Барыкин, Саруханов, Рок-Ателье, прибалтийские группы, Радар, Модо, и из восточных республик тоже, Гюнеш, Арай, последняя потом трансформируется в А-Студио. По телевизору каждую пятницу шла программа Джазовая панорама с ведущим Юрием Саульским. Я старался не пропускать её, на отечественной джазовой сцене фаворитами были Арсенал Алексея Козлова, Аллегро Николая Левиновского, с начинающим Игорем Бутманом на саксе, Каданс Германа Лукьянова, трио Ганелин – Чекасин – Тарасов, и масса других замечательных инструменталистов и вокалистов, Валентина Пономарёва, Татевик Оганесян, Лариса Долина, Ирина Отиева. В 85-м мы с женой и дочерью были в Сочи на концерте Оркестра Олега Лундстрема, это было одно из сильнейших впечатлений.

Съездили на несколько фестивалей в Горький, тех старых групп не осталось, появились новые интересные, Ироникс, Кантабиле. Начал появляться Русский Рок, мне это не было близко, Рок для меня был один. Тем паче всё больше увлекала инструментальная музыка, безотносительно русская она или нерусская. Время шло.