Читать книгу Исторические миниатюры. Как отвага, скука и любовь сформировали мир - - Страница 4

Когда поэт Марк Валерий Марциал впервые оказался в Риме, ему на тот момент уже исполнилось двадцать пять лет, у него было мало денег и не слишком много знакомых, но он надеялся, а может, даже и был уверен, что в центре мира обязательно найдет то, что его родная Испания не смогла ему дать: славу и богатство. И если многие другие люди, прибывавшие в Рим в поисках того же, терпели неудачу, то Марциал, пусть отчасти, но добился успеха. Именно в том, что его волновало меньше всего.

Марциал прибыл из города Бильбилис, что располагался, с одной стороны, неподалеку от Колонии Цезараугуста[11], а с другой – в пяти днях езды (если быстро гнать лошадей) от столицы провинции – Тарракона[12]. Давайте же представим себе этого недавно прибывшего, гордившегося «происхождением от кельтиберов» и хваставшегося своей «непослушной испанской гривой», в его первый день в мегаполисе. Напуганный до смерти, подавленный, беспомощный. Возможно, он испугался толпы, шума, запаха, царившего на улицах безумства. Эта картина, безусловно, потрясала. Каким бы ни был его первый день в Риме, нетрудно догадаться, что после ничего хорошего не случилось, иначе информации о Марциале было бы гораздо больше. Нам известно лишь то, что в течение последующих двадцати лет, после 64 года, года его прибытия, он безуспешно пытался быть адвокатом, писать рекламные тексты и прославлять императорскую семью. Кроме того, он написал несколько стихов, о которых спустя годы предпочитал не вспоминать, и снимал комнатушку на третьем этаже здания на улице Пераль – комната была настоящей дырой, с одним-единственным окном. Окном, которое, к тому же, едва закрывалось. Тем не менее, учитывая, что Марциал завел много друзей и не умер с голоду, можно предположить, что дела у него шли не так уж и плохо.

Эти два десятилетия богемного выживания, восхваления сильных мира сего, прошения милостыни и погружения в изматывающую столичную суету вылились в увидевший свет в 86 году сборник эпиграмм (небольшие стихотворения, колкие, остроумные, сатирические, впитавшие в себя римский юмор). Это была первая из двенадцати книг, благодаря которым Марциал вошел в историю. На страницах этих книг мы можем прогуляться по улицам Рима и посетить его форумы, театры, рынки, публичные дома, таверны, библиотеки, храмы, дворцы, мраморные портики и грязные углы, кварталы с лачугами и общественными банями, небольшие книжные магазины и большие виллы; его стихи рассказывают истории о трактирщиках-мошенниках, продающих грязную воду словно вино, о бесполезных врачах, которые не лечат от болезней, а провоцируют их, о профессиональных пьяницах, живущих от одной пирушки до другой, о людях в поисках наследства, соблазняющих умирающих бездетных стариков, о модниках, купцах, попрошайках, женщинах и мужчинах, господах и слугах, плебеях и патрициях, новых и старых богачах, привлекательной молодежи и лысых в париках, а также о великих лицемерах, как Невол, о котором Марциал пишет так: «Член заболел у раба, ты за задницу держишься, Невол – нужно ль оракулом быть, чтобы понять, что к чему?» А еще поэт жалуется, жалуется не переставая. На пекарей, которые не дают спать по ночам, на школьных учителей, которые не дают спать днем, на кузнецов, глашатаев, торговцев, разносчиков, из-за которых ни на минуту нельзя сомкнуть глаз. На друга-нахлебника, который просит дать почитать книги, но не покупает их. На знакомую, у которой отвратительная привычка целовать свою собаку в морду. На это окно, которое едва закрывается. На этот ужасно суетливый Рим, раскинувшийся у изножья его кровати, жестокий город, в котором «дорого голодать» и в котором можно только чудом выживать, город, в котором он начинает сожалеть о том, что его родители, «идиоты», отправили его учиться грамоте, а не чему-то более практичному. Самый неистовый город на свете, вулкан из миллиона душ, который вынуждает его воскликнуть: «Розы бери, развались, пей вино, умащайся ты нардом!»[13] Уникальное место в мире, подарившее ему славу, но не богатство. Место, в котором он всегда чувствовал себя не в своей тарелке.

Или, по крайней мере, так считалось. Правда заключается в том, что Марциалу надоело влачить жалкое существование, прозябать в бедности и зависеть от покровительства других. А еще ему надоели судебные разбирательства, зависть и сложности общественной жизни большого города. Он скучал по Испании и постоянно мечтал о том, как вернется в свой родной Бильбилис и вновь увидит снега Монкайо, воды Тахо и Халон. Он мечтал о том, как будет жить плодами земледелия, искать дрова и охотиться в близлежащем лесу, вести спокойную и простую жизнь и сможет наконец выспаться. Несмотря на то, что его книги читали не только по всему Риму, но и по всей империи, ему так и не удалось достичь того уровня престижа, с которым приходит и богатство. Для этого нужно было писать разную эпическую чушь, полную циклопов, минотавров и горгон. Чушь, которую он, сентиментальный лентяй и острослов, отказывался писать. «Здесь человека найдешь – им моя книжка сильна!»[14] – гордо провозглашал он, говоря о своих произведениях. В общем, он мог сколько угодно мечтать о возвращении, но ему было нечем оплатить это путешествие. В конце концов его друг, Плиний Младший, возможно, сжалившись над ним, одолжил ему денег. И спустя 34 года Марциал наконец вернулся в родной дом.

Теперь он оказался в своей тарелке. На первых порах он поселился в доме, подаренном ему поклонницей и подругой по имени Марцелла, и, казалось, наслаждался тем подобием идиллической жизни, которую сам себе придумал. Более того, в одной из своих эпиграмм, посвященных другу, поэту Ювеналу, Марциал смеется над страданиями, которые последний претерпевает в Риме, и сообщает, что сам, дескать, напротив, встает поздно, хорошо питается, не тратится на одежду и проводит время в кругу хороших простых людей: «Так и жить я хочу и так скончаться»[15], – заключает он. Однако через некоторое время что-то идет не так. Три года спустя, в своем, возможно, последнем написанном тексте, он сообщает одному из своих друзей о том, что ему осточертели поля, горы и леса и что он скучает по улицам, театрам, библиотекам и праздникам Рима. Он даже перестал сочинять стихи и пишет их лишь тогда, когда его обязывают. А что до хороших и простых людей, то Марциал может вытерпеть лишь Марцеллу. Соотечественники кажутся ему убогими и завистливыми, и рядом с ним в деревне живут негодяи, которые, как он пишет одному из друзей, и вовсе сделали его существование невыносимым. Кроме того, будто бы всего перечисленного было недостаточно, если ему не хотелось умереть с голоду, то даже в Испании приходилось просить милостыню и рано вставать: «Милый мой Рим, раз и здесь вставать засветло, лучше вернусь». Но он не вернулся.

В Риме он оставался испанцем, в Испании же пытался поступать как римлянин. И если не брать во внимание другие очевидные вещи, именно поэтому история Марциала представляет для нас такой интерес. Ведь она повествует о чем-то столь же человечном, как сам смех: о том, каково это – ощущать себя не в своей тарелке. Нет ни одного человека на земле, кто бы не испытывал это чувство хоть раз, и, к сожалению, есть даже те, кто с этим чувством проживает всю свою жизнь. Иногда оно рождается изнутри, иногда навязывается извне; иногда оно зависит от того, находимся мы в определенном месте или нет, а иногда – от общества, которое нас окружает. Порой нам кажется, что мы не на своем месте, а иногда бывают моменты, и их, наверное, гораздо больше, когда нам не позволяют оказаться на том месте, которое мы жаждем занять. Это чувство появляется снова и снова, сколько бы раз мы ни перемещались из одного места в другое, уподобляясь Марциалу. Возможно, его история и другие, которые идут в продолжении, смогут послужить нам уроком. Это истории о жизни людей, которые по разным причинам не смогли найти себе подходящего места в окружающем мире. В действительности в этом мире порой для них и вовсе не было никакого места.

Но напоследок нужно сказать, что спустя шесть лет после возвращения в Испанию, при неизвестных обстоятельствах, Марциал скончался. Новость о его смерти сильно огорчила Гая Плиния. В письме, в котором он сообщает их общему другу о кончине Марциала, он описывает умершего следующей фразой: «Был он человек талантливый»[16]. Также Плиний задается вопросом, останутся ли стихи Марциала в истории, так, как этого и хотел их автор. В таком случае, возможно, узнав, что две тысячи лет спустя мы продолжаем читать его эпиграммы, Марциал бы обрадовался. А может быть, и нет. Судя по тому, что мы о нем знаем, он бы, скорее всего, сказал, что посмертная слава – это, конечно, здорово, но он предпочитает деньги. И, если уж на то пошло, тихую, расположенную не на последнем этаже, квартирку. Со множеством окон. Или даже с одним, лишь бы оно плотно закрывалось.