Читать книгу Солянка - - Страница 2

Великой памяти потомков —

Пишу для них свои стихи,

Чтобы запомнили надолго

Фашизма страшные грехи.

Чтобы потомки не забыли

Концлагеря и смерть людей,

Чтоб люди впредь не допустили

Такое множество смертей…

Пишу о тех, кого казнили,

Хотя вины за ними нет.

Они как мы, они любили,

Благословляли белый свет.

Пишу о тех, кто под конвоем

Попал к убийцам в жернова.

Пишу о тех, кто с диким воем

Покинул землю… навсегда…

А я стою… на улице, политой кровью.

Когда-то врата ада были тут.

Пишу стихи с душевной болью.

Надеюсь, что меня поймут.

Я этот реквием по тысячам убитых

Пишу, чтобы потомки помнили те дни,

Которые вовеки не забыть нам,

И в память мёртвым загораются огни.

В Европе создана система лагерей,

И цель её – уничтожение классов.

В них происходит умерщвление людей,

Которых называют серой массой…

И всяк, кто не похож на идеал,

Лицом не вышел или цветом кожи,

Сюда (чтоб встретить смерть) попал…

На прочих узников похожий.

В них суждено найти последний дом

Военнопленным и простому люду.

Не знает слова «жалость» здесь никто,

Живые смертники повсюду.

И в тех местах, где правит бал фашизм,

На оккупированных ими землях людных,

Не знают больше слова «героизм»,

Страдая от событий сильно лютых.

И очень жаль, что много таких мест,

Где человеческая жизнь ничто не стоит.

Пройдут года, и здесь поставят крест,

А после монумент построят.

Ну а пока тут истребляют люд

И зверски мучают, забыв про веру.

Здесь разрушают кем-то созданный уют

И выпустили злобную химеру.

Оставь надежду всяк сюда входящий,

Иного больше нет у вас пути.

Здесь ужас, душу леденящий,

И каждый знает, что ждёт впереди.

Врата тюрьмы и есть ворота ада,

За этими стенами жизни нет.

Там запах смерти, запах смрада.

Любого гостя ожидает смерть.

Сюда привозят много заключённых —

Кого за что, но всех для одного.

И вскоре, в робу облачённых,

Их уничтожат… всех до одного.

Здесь постоянно новые «цуганги»

Надеются не вылететь в трубу.

Сперва для каждого определяют ранги,

Все сразу узнают свою судьбу.

На робе заключённых ставят метку,

И цвет её становится судьбой.

Здесь за тебя подбросили монетку

С единым вариантом – на убой!

А дальше всех расселят по баракам,

В которых ожидают смертный час.

И кто-то молится во мраке:

«О Боже, только не сейчас…»

И вскоре пленников направят в «баню»,

Где каждого убьёт ужасный газ…

Увы, но люди там не выживают

И души в небо улетают каждый раз.

Газ убивает всех с особой злостью,

Как будто бы смакует свой удел.

А рядом смерть… таинственная гостья

В свои объятья примет души мёртвых тел.

Вся процедура длится четверть часа,

Чтобы свершилось всё наверняка.

Так происходит уничтожение класса,

Чтоб неугодные почили навсегда.

Там умирают люди в жутких муках,

И всё вокруг усыпано телами.

Оттуда не услышишь даже звука

(Его замаскируют голосами).

Есть во дворе прекрасная поляна,

Гусиный гогот слышится на ней.

Но это небольшая часть обмана,

Чтобы не слышали страдания людей.

А узник, задыхаясь, молит Бога,

Чтобы скорее наступил конец.

Ведь не придёт к нему подмога.

Он понимает, что уже мертвец.

И после умерщвления – крематорий,

Сгорят в печах останки бренных тел.

Надежды нет на мораторий

За множество хороших, добрых дел.

Куда девать большие горы трупов?

От них уже исходит смрадный дух.

Предать земле? Конечно, это глупо!

В печах огонь заветный не потух…

Ужасный лагерь все тела покинут,

Использовав единственную дверь.

И в топку надзиратели подкинут

Ещё убитых и замученных людей.

И так весь день почти без остановки

В печах на пол укладывают плоть.

В аду так черти жарят всех на сковородке

И знают, как усталость побороть.

А дым из труб осядет в чьих-то лёгких

И сократит остатки страшных дней.

Он быстро добивает самых стойких,

Он людям делает значительно больней.

И на поля тот пепел высыпают,

Как будто в удобрение превратился прах.

На тех полях растения сажают,

Пред урожаем не испытывая страх.

Все вещи узников отправят на «канаду»,

Где разберут их в один миг.

Ведь надзиратель ждёт свою награду.

Не зря же он профессию постиг.

Ведь заключённым здесь не пригодятся

Их кольца, серьги и нательный крест.

Не должен больше узник прикасаться

К вещам, в которых пущен под арест.

Очки, пенсне, предметы гигиены,

Ботинки, щётки, чашки, костыли…

Всё лишнее, когда вы на пути к геенне

На яркий свет идёте, словно мотыльки.

Для надзирателя всё серебро и злато,

Что узник смог на воле накопить

(Или в наследство им получено когда-то),

Теперь обязано Германии служить.

И потому с убитых тел снимают

Всё, что не пригодится им в раю.

Им даже зубы золотые вырывают,

Чтобы безбедно обеспечить жизнь свою.

Представьте только: тысяча убитых,

У каждого во рту заветный зуб.

Не в каждых кладах, на века зарытых,

Найдёте золота хотя бы жалкий пуд.

Здесь есть ещё одна большая группа —

Они работают и не щадят себя.

Доводят их до состояния трупа,

Накормят после смены (в конце дня).

Все, кто работает, становятся скелетом.

Их называют словом «музельман».

Они способны жить ещё при этом,

Но это лишь, увы, самообман.

Их обязали тягостным трудом

Вину загладить пред великой расой.

Что с узниками произойдёт потом?

Они становятся обычной серой массой.

Настанет день, они уже не смогут

Подняться утром и пойти пахать.

И в тот же день их в «бане» уничтожат —

Они же здесь не чтобы отдыхать.

Им не положен выходной и отдых,

Они должны работать целый день.

Поэтому средь них так много скорбных,

Ведь может быть фатальной чья-то лень.

И эти узники построят крематорий,

В котором позже вылетят в трубу.

Взамен доставят новых осуждённых,

Которых будут приучать к труду.

А чем же кормят в этих лагерях,

Чтоб узники могли весь день работать?

Быть может, каждый на исходе дня

Еды получит сколько сможет слопать?

На завтрак наливают чашку чая,

Хотя заварки в этом пойле почти нет.

Он выпивается почти не замечая,

Что этот чай лежал на складе много лет.

А к чаю подаётся миска каши —

Крупа с водой без вкуса и тепла.

Но даже ей порадуются люди наши:

Она немножечко энергии дала.

А на обед похлёбка из крапивы

(И повезло, если добавят рыбий жир).

Тут сытость не придёт, но вроде живы.

От голода и белый свет не мил.

На ужин овощи, которые подгнили.

Из них сготовят много горьких блюд.

И эти овощи, увы, не сохранили

Полезных свойств, чтоб подкрепился люд.

И рыбью чешую, глаза и кости

Добавить могут в каждую еду.

Наверно, это делают от злости,

А узники живут словно в бреду.

Ну а теперь условия для жизни,

Ведь должен узник где-то ночевать,

Набраться сил и поразмыслить…

Своим законным местом называть.

Всех узников заселят в большой дом,

Который называется бараком.

Трёхъярусные нары в доме том,

Построенные, кстати, с большим браком.

На нары стелется подстилка из соломы,

Под голову – разорванный бушлат.

Ну вот и всё, условия готовы.

Нестрашно, что клопы кругом кишат.

Длина барака больше сотни метров,

Для обогрева только маленькая печь.

Согреться как? На это нет ответов.

Наверное, к соседу нужно ближе лечь.

Здесь неизвестно слово «гигиена»,

И стар и млад страдает от цинги,

А от еды бывает диарея,

И надзиратели – проклятые враги.

Живите, а точнее, выживайте.

Нужду справляйте где-то далеко.

И своей очереди в «баню» ожидайте,

Хотя, признаться, это нелегко.

Ещё один закон тут каждый знает:

Нельзя болеть, здесь лечат навсегда.

Кто заболел, того направят в «баню»,

А дальше ждёт его та страшная судьба.

Здесь есть врачебный кабинет,

В нём помощь оказать не могут.

Ведь сострадания здесь нет

И никогда вам не помогут.

В больничном блоке есть врачи,

Они нужны здесь для иного.

Они садисты, душегубы, палачи…

От рук их погибает очень много.

Ведь узники – хороший материал

Для медицинских опытов столь важных.

Здесь в кабинетах убивают наповал

И не боятся муки страшной.

И опыты, что ставят над людьми,

Нужны для фронта, для победы!

Чтоб эффективнее воевать могли,

Чтоб не тревожили их беды.

И узники, не выдержавши мук,

Умрут мучительно от страшной боли.

И прекратится сердца стук

Людей, что умерли вне воли.

Есть дом, стоит он возле въезда.

Там трудятся и не щадят себя

Из разных стран красивые невесты,

Чтоб узник получил то, что нельзя.

Там девушки из разных стран Европы

Работают всем телом и душой.

Сюда ведут порочной жизни тропы,

Хотя известно: это грех большой.

Попасть в бордель – большое наказание

(Хоть надзиратель не считает так).

Поход сюда – твоих трудов признание:

Сперва работаешь, затем вступаешь в акт.

В бордели не приходит надзиратель

(Для них свои, элитные дома).

В глазок он смотрит, словно наблюдатель,

И говорит, когда заканчивать пора.

Сгореть в печи или сходить в бордель —

На это нужно ровно четверть часа.

Свою любовь тебе отдаст модель,

Но у неё таких клиентов масса.

И узников усталых и голодных

Ведут сюда, как будто на убой.

Ведь им сказали: «Это отдых», —

На самом деле это новый бой.

А девушки, что блещут красотой,

Получат здесь особенную метку —

Их сразу же отправят на покой

И выдадут волшебную таблетку.

Осмотрит тут же их хороший врач

И выдаст направление на лечение.

От них не слышен грустный плач:

Их чудо ждёт, их ждёт спасение.

Поселят их в шикарных номерах

И выдадут приличную одежду.

Здесь их не будет мучить страх

(Им подарили скудную надежду).

За это им придётся ублажать

Усталых узников несчастных.

А чтобы не пришлось детей рожать,

Лишат их органов «опасных».

А если вдруг придёт недуг

И заболеет дама эта,

Её в печи у бань сожгут.

Она разменная монета.

И даже тут есть норматив:

За каждый час – четыре акта.

Здесь вечно слышен негатив,

И нету к узникам простого такта.

В какой-то миг несчастный узник

Захочет сам решить свою судьбу.

Поймёт, что смерть – его союзник,

И прекратит свою мольбу.

Здесь муки страшные, здесь голод,

Здесь часто видишь чью-то смерть,

В бараке постоянно холод,

И ты мечтаешь умереть.

А по периметру «колючка»,

По ней бежит злосчастный ток,

И если ты ее коснёшься,

Случится жизни страшный рок.

Но не выдерживают нервы,

Надоедает ждать судьбу

И хочется её коснуться

(Скорее вылететь в трубу).

Дойти туда ты не сумеешь:

Охрана видит всё вокруг.

Засомневаться не успеешь…

Бац! Пуля снайпера – твой друг.

И все пути ведут на небо,

На самый страшный Божий суд.

И, вставши на одно колено,

Тебя родные помянут.

Но есть и тот, кто думает о воле,

Надеется, что совершит побег.

Не покорился он тяжёлой доле,

И хочет он продлить свой долгий век.

Но как уйти? Ты окружён забором,

А сверху «егоза» и ток бежит.

Местами он дополнен косогором,

Чтоб узник помнил: не убежит.

Но шансы всё же есть. Приехал поезд,

Привёз провизию, одежду и людей

(Которых скоро в бане упокоят),

И множество других вещей.

А вещи узников, лежащие в «канаде»,

Которые никто не уволок,

Чтобы фашисты были не в накладе,

Отправят поездом в центральный уголок.

Всё погрузить лишь узникам доверят,

И, спрятавшись под множеством белья,

Один из них свою судьбу проверит.

За это не грозит ему статья.

Его, найдя, наказывать не станут,

Ведь за его грехи отправят в «баню» тех,

Кто по его вине навеки канет,

Которые искупят чей-то грех.

А может, массовый побег

Удастся как-то подготовить?

Ведь хочет выжить человек,

На воле жизнь свою устроить.

Недолог век, попав в концлагерь,

Ты вроде жив, но ты мертвец.

Но коль работает весь лагерь,

Работы видится конец.

Прорыть подкоп один не в силах,

Здесь нужен труд толпы людей.

Остынет кровь однажды в жилах…

Работу выполни скорей.

Сожгут одних – придут другие.

За пару лет пророют ход.

На волю вырвутся лихие,

В себя поверивший народ.

Недалеко уйти успеют:

Собаки тут же возьмут след

И никого не пожалеют.

Прощения им не будет, нет!

Здесь это каждый понимает:

Умрёшь быстрей, коль ты беглец.

Сожгут в печах, когда поймают,

Сопротивлению конец!

Великой памяти потомков —

Пишу для них свои стихи,

Чтобы запомнили надолго

Фашизма страшные грехи.

О страшных днях я вам напомнил,

Когда повсюду веял страх

(Собою души он заполнил)

И люди превращались в прах.

Прошли года, но надо помнить

Людей, которых больше нет.