Читать книгу Реквием по ушедшему лету - - Страница 6

Утро все же прошло отвратительно. В телефоне – пару сообщений от него, выражающих, на удивление, искреннее беспокойство, почему же она ему не ответила. Еще бы, очень хотелось!

Но насколько бы ужасный поступок он ни совершил, Ханна понимала, что она сейчас не готова отпустить этого человека из своей жизнь, просто позволить ему уйти, как бы больно ей ни было. Она ценила его, ценила то, что он с ней рядом. А может быть, ей просто не хватало заботы и внимания, которые он ей давал и которые она так давно не чувствовала в свою сторону… Ей казалось это, безусловно, унижением, но она не могла ничего с собой поделать.

За такой короткий промежуток времени он почему-то стал он дорог ей…

– «Я не знаю, ты видимо считаешь это нормальным – уезжать куда-то в ночь и бросать меня одну, в то время как я еще и не совсем трезвая. Но для меня это абсолютно не нормально, мне очень неприятен был твой поступок. Я, конечно, понимаю, что ты очень общительный, и тебе постоянно хочется поболтать и с тем, и с другим, и я искренне очень рада, что вам наконец удалось увидеться с Катей, но все же это не должно быть так… Это, безусловно, твой выбор, что ж, пусть будет так». – написала она и погасила экран телефона. Сердце бешено билось внутри.

– «Я очень виноват, признаю. Не стоило мне вас бросать. Просто правда такой момент, что за два месяца впервые увиделись». – через секунду ответил он. – «Ханна, ну пожалуйста, простите меня».

– «Надеюсь, что вы замечательно провели время». – иронично подметила она. – «Я просто боюсь, что это далеко не последний такой момент».

– «Такого больше не будет, обещаю. Мы просто поболтали и посмотрели фильм» – и его словам она почему-то поверила. – «Видишь ли», – продолжил он. – «тебе же на меня все равно в плане симпатии, а Кате я, возможно, нравлюсь. Вот и такой шанс подвернулся. Просто пойми меня, хоть я и виноват перед вами, мисс. Я что-то так боялся, как вы доедете, все же хорошо?» – и в его словах она почувствовала небезразличие и искренность, и внутри что-то вдруг вздрогнуло.

– «Я такого не говорила». – мгновенно ответила она на сообщение о симпатии, на секунду осознав, что она говорит сущую правду. Может быть, дело и вправду в том, что он ей небезразличен…

– «Как же я могу вам нравиться, я же полный придурок».

– «Придурок, но тусоваться с тобой прикольно» – ответила она. Ей точно нужно было время, чтобы разобраться с тем, что она сейчас чувствует.

– «Тогда придется нам тусоваться с вами, моя мисс, пить у вас чай и смотреть кино. А больше мне ничего и не нужно, если вы будете рядом».

– «Что ж, значит и вправду придется». – прижав телефон к груди, она упала на кровать.

И с тех пор он сильно изменился. В лучшую сторону.

***

– «Могу пригнать сегодня к вам вечерком, мисс. Что думаете?»

– «Ну пригоняй». – и вечером он уже был у нее.

Этим самым вечером, когда они сидели вместе во дворе, Ханне многое удалось узнать о нем. Было приятно, что человек этот оказался способным открыться ей и поведать о своей жизни, своем детстве. Этот разговор засел ей глубоко в голову, и впоследствии благодаря нему на многие мучащие ее вопросы нашлись хоть какие-то ответы. Ханна была этому рада, хоть она и понимала, что он не сможет рассказать ей все о себе никогда.

Тим казался ей очень открытым человеком с сотнями и сотнями знакомых по всему городу, которых он то и дело встречал, когда они были вместе, но в то же время он был замкнутым и нелюдимым и радовался любой возможности остаться наедине с собой и своими мыслями. Она это принимала, но все же порой эти две стороны явно не могли в нем мирно ужиться, и одна время от времени душила другую.

Вечер был тихий и безлюдный. Фонари уже с несколько часов горели, погружая весь двор в полусонное состояние. Где-то вдалеке еще мелькали люди, спешащие домой к любимым людям или терпкому одиночеству, доносился скрип шин об асфальт и редкий лай бродячих собак. Ханна и Тим сидели в обнимку, разглядывая что-то на стенах дома напротив.

Разговоры сегодня об ушедшем, быть может, о наболевшем.

– В подростковом возрасте я сделал много чего, о чем сейчас жалею. Мне очень трудно сейчас с этим жить, и часто прошлое болезненно напоминает о себе. – начал он.

– Что, например?

– Отец ушел из семьи, когда я был еще совсем маленьким. Года четыре мне тогда было или даже меньше – уже не помню. У меня осталась только мама, а потом появился этот засранец отчим. Как сейчас помню, как он над ней издевался… и свои кулаки на его челюсти. – он провел ногтями по костяшкам, слегка вдавив их в кожу. – Поэтому с тех пор я редко бывал дома, а порой и вообще не бывал. Помню, было и такое, что приходилось спать на чердаке, лишь бы не видеть его противного лица.

– А с мамой у тебя какие отношения были?

– В том то и дело, что она была моим единственным родным человеком, но я этого тогда вообще не понимал. Я очень часто ее расстраивал, и мне было на это абсолютно все равно. Я ночевал у друзей, с которыми мы постоянно упарывались чем-нибудь. Была даже история, как один чувак у нас чуть в квартире не умер от передозировки. Мы тогда были в такой растерянности, что у одного из моих друзей случилась паническая атака, и он лежал, согнувшись на полу, повторяя одну и ту же фразу и матерясь через каждое слово, потому что он сам еще был под веществами. Мы там все под ними были, но мне лучше всех удалось сохранить рассудок. Я вышел тогда в подъезд, закурил, начал думать, оценивать.

– Господи, какой ужас… – Ханна была поражена этой историей и тем, сколько всего выпало на долю этого парня, ведь сейчас он казался ей абсолютно адекватным человеком.

– Да, но по итогу тот чувак очнулся, захлебываясь в собственной рвоте. Ему свело ноги и все тело, и мы все вместе приводили его в состояние. Нам было лет по 15-16, и тогда мы впервые чуть не столкнулись с человеческой смертью… Это было так страшно.

– Понимаю, какой это ужас. Нет, вернее не понимаю и даже представить не могу. – она даже не могла найти слов, чтобы что-то сказать ему в ответ. Просто сидела и слушала, пытаясь все это представить.

– Да, тогда с препаратами было все очень просто, их было легко достать, что мы и делали. Да мы и сами что-то варили, помнится мне. Все это продавали в аптеках.

– А я и не знала, что в моем городе может быть такое. Мне до этого никто ничего подобного и не рассказывал – я думала у нас тихо.

– Далеко нет. Тут много подводных камней, о которых мало кто знает, тем не менее, о них не стоит забывать. Сейчас, конечно, все намного спокойнее.

– И хорошо, что так.

– Да. – Тим достал сигарету. – И таких историй у нас было сколько! Лучше даже не вспоминать. Я бы хотел, чтобы этого всего со мной никогда не было. Это меняет сознание, ты становишься другим человеком и уже не можешь размышлять, как прежде. Это сложно объяснить, но просто это всегда будет с тобой, ты никогда этого не забудешь. Поэтому лучше никогда в жизни ничего не пробовать.

– То есть, тебя это сильно изменило?

– Еще как. После таких тусовок словно бошку сносит, и тебе хочется все больше и больше. Я начал ругаться с мамой еще чаще и драться с отчимом. А потом меня как-то попросили последить за собакой на даче. Мне было 19. За день до этого я сильно с ней поссорился и не ночевал дома. Я ее ненавидел. Так вот, в тот вечер у нее случился инфаркт, и я не успел с ней попрощаться. Я не успел извиниться перед ней и сказать, что я был ужасным сыном. Я так сильно ее обидел, Ханна, и мне кажется, она никогда меня не простит. А ведь это был последний человек, который должен был быть мне самым родным, самым близким. И то, как я поступал, было просто омерзительным.

Ханна сидела и молчала, глядя в одну точку. Небо над головой затянулось свинцовыми тучами, и подул холодный ветер. Ей вдруг стало невыносимо плохо от его слов, а в глазах застыли слезы. Ей было очень жаль этого парня…

– Эй, ты чего? Все же хорошо, ну? – он приобнял ее за плечи и приблизил к себе, поцеловав в макушку. – Это я все к тому, что мы должны ценить близких, пока они с нами рядом. Потом будет уже поздно, ведь ты никогда не знаешь, что может случиться завтра: они могут по-прежнему быть с нами, но а вдруг случится так, что в один день их больше не будет, и тогда ты будешь так сильно сожалеть о том, что когда-то причинял им боль своими действиями и словами, а время уже нельзя вернуть назад. Оно проходит, а то, что после него остается, не пройдет никогда. Внутри всегда будет рана, которая хоть и затянется, но полностью не заживет. – сигарета тлела слишком быстро, а его руки слегка тряслись от озноба внутри. Ему было тяжело об этом рассказывать. – После этого случая у меня внутри словно камень. Я не мог себя простить, мне было просто противно. Тогда началась еще вся эта возня с наследством и эти родственники, как стервятники, налетели, желая отобрать себе хоть какой-нибудь кусочек, и вся ответственность легла на мои плечи, а мне было так плохо, что я готов был отдать им все, лишь бы меня уже оставили в покое. Я так хотел побыть один, а впереди ждали только бесконечные ссоры и конфликты, которым, казалось, не было конца и края. А потом я все же остался один, на этот раз совсем один. Я стал жить с дядей и тетей, я помогал им в доме, они помогали мне. Это все, кто у меня есть.

– Ты до сих пор чувствуешь это одиночество внутри себя? – где-то вдалеке сверкнула молния, озарив темное небо.

– Еще какое. У меня никого нет.

– А как же твои друзья?

– Это все пустое. Они есть, но природа человека такая, что каждый живет ради своей собственной выгоды, я это знаю. Поэтому никто не захочет сам тебе помогать, ему обязательно что-нибудь за это нужно.

– Неужели все люди в твоем окружении такие? Может быть, ты просто не встречал по-настоящему хороших людей?

– Да, они все такие. Я вижу их насквозь, и никому никогда не будет до тебя дела. Мы живем ради себя, так уж получается, и ничего с этим не сделать. Я их не виню: только им решать, как они хотят жить, и, наверное, это в какой-то мере даже правильно. Этакий здоровый эгоизм, но я так не могу. Поэтому у меня и нет друзей, нет любимых людей. Меня люди интересуют только в плане дел и работы, поэтому с ними и приходится общаться. Была бы возможность, я остался бы один.

Ханна понимала, что перед ней человек, глубоко травмированный в душе. Было грустно смотреть на то, как он по-прежнему пытается улыбаться, хотя внутри у него полная разруха, и, кажется, что никто не способен зализать его раны. И грустно, что у такого, на первый взгляд, жизнерадостного человека есть эта боль, с которой он уже много-много лет не может справиться. Теперь она знала причины его порой странного поведения и перепадов настроения. Он все еще один.

– Давай больше не будем об этом, хорошо?

– Хорошо. – а на небе занялся настоящий гром, и по земле начали постукивать маленькие капли летнего дождя, как будто сбрасывая всю эту тяжесть, что накопилась за день, постепенно усиливаясь.

Тим раскачивал ее на качелях: ей было весело, несмотря на непростой разговор, в котором он поведал ей о своем детстве и юности. Он наконец-то был рядом, и даже вчерашняя ситуация начала все же забываться.

Впрочем, время было уже около часа ночи, и дождь начал поливать со всей силы. Ханна смеялась: волосы уже совсем промокли, но ее это ничуть не заботило. Она закрыла глаза, слушая только свое дыхание и удары капель об асфальт вокруг нее. Ветер обжигал щеки, отчего на них ощущалось легкое покалывание, заставляющее почувствовать себя в реальности. Перед ней – лишь темнота, полное отсутствие каких-либо мыслей, душащих проблем, потеря контроля над собой и своим телом: уж если кто ее и держал, так это был только он. Под ладонями – холод железных цепей, их текстура, ощущаемая каждой клеточкой тела, и дождь, целующий ее в оголенную шею, заставляющий вздрагивать и морщиться, но не от прохлады – от захвативших ее таких простых эмоций.

– Надо идти, Ханна, а то мы совсем тут промокнем. – засмеялся парень, останавливая качели и помогая ей с них слезть.

– Ну и пускай! Неужели ты замерз? – рассмеялась она в ответ, заглянув ему в глаза, которые на фоне темно-синего неба были похожими на звезды.

– Я боюсь, что ты простудишься. – взяв ее за руку, Тим пошел в сторону подъезда.

– Давай только прогуляемся вокруг дома и зайдем. Мне сейчас так хорошо! – сказала она, когда разразился настоящий ливень, и потащила его в другую сторону.

– Ох уж эта Ханна! – закатил он глаза. Их руки, покрытые каплями, продрогли на ветру, и было бы гораздо целесообразнее убрать их в карманы, но они по-прежнему были сцеплены, а пальцы переплетены. Теперь они бежали, ногами увязываясь в лужи, создающие непрерывные всплески, отчего все кеды были уже мокрыми. Тим по-доброму злился на нее за то, что она не позволила ему слишком быстро зайти домой, а в ней вдруг возникло непреодолимое желание его обнять: она хотела, чтобы он тоже это чувствовал, чтобы дождь так же обжигал его руки, причиняя приятную боль. И тогда она уткнулась головой в его плечо, а его ладони сцепились на ее талии. Кончиками пальцев она чувствовала, как дрожит от холода его шея.

Тим провел рукой по ее влажным волосам, ставшим совсем темными от воды, и улыбнулся. В небе сверкнула еще одна молния, до смерти ее напугавшая, и Ханна подскочила от неожиданности, тут же начав смеяться. В этот момент он притянул ее за голову, она почувствовала, как его раскаленные губы коснулись ее холодных губ: сначала еле ощутимо и нежно, затем – напористо и даже грубо, но ей это нравилось еще больше.

Они целовались, а дождь, каким бы настойчивым и сильным ни был, уже не имел для них никакого значения. Для них больше вообще ничего не имело значения в ту темную летнюю ночь…

***

На экране какой-то фильм, названия сейчас, если честно, уже не вспомню, так давно это было. А за окном вновь глубокая ночь. Он откинулся на подушку, она в своих шортиках лежит на его плече, робко обхватывая рукой за торс и аккуратно проводя руками по ребрам. Под подушечками пальцев его тело еле ощутимо содрогалось, и ей это почему-то дико нравилось.

– Пойдем покурим? – предложил парень, решив сделать перерыв.

– Пошли.

Они вышли на балкон, а ливень и не думал прекращаться. Вспышки молний с некоторой периодичностью озаряли их лица – ее серые глаза, подчеркнутые черными тенями, отчего они казались еще более выразительными, и его – слегка холодные, опасные, но зародившие внутри него что-то. Что именно – Ханне только предстояло понять.

Тим отодвинул сетку, и она оказалась спиной к открытому окну и лицом прямо к нему. Они стояли так близко. Пепел с сигареты сыпался на улицу, а может быть, прямо на подоконник: этого они не разбирали, ведь слишком были увлечены друг другом. Тим вдруг резко подошел вплотную, одной рукой обхватив ее за талию, а другой сильно сжал ее тонкую шею, и она громко выдохнула, прогнувшись в оконном проеме. В затылок ударил ветер, играющий с ее растрепанными волосами, и Ханна вдруг ощутила странную невесомость, которую она прежде не чувствовала. Он касался губами ее шеи, слегка покусывая ее, затем спускался ниже к ключицам, отчего она начинала терять контроль над собой. Тим поднес к ее губам сигарету и позволил ей затянуться: теперь ей было тяжело удержать себя на ногах.

– Ты вся дрожишь. – шепнул он ей, приблизившись к ее уху.

– Из-за тебя… – трепещущим голосом сказала девушка.

– Из-за меня? – услышав это, Тим вплотную притянул ее к себе, сжав за ребра, отчего она ощутила острую боль, такую сладкую боль. Она обхватила его шею руками, царапая ее ногтями и оставляя на ней красный следы, и он снова ее поцеловал. Сильно, нежно, дерзко…

Эта ночь была похожа на сон.

На сон, который никогда не должен был прекращаться…