Читать книгу Четыре – число смерти - - Страница 4

У Космоса, великой трансцендентной силы, нет ни желаний, ни намерений, ни даже фантазий. Космос не может следовать пути, не может выбирать между правильными и неправильными мыслями. Не может выбирать между достойным и недостойным. Не может совершить ничего, что можно было бы назвать словом “поступок”. Так почему, оставаясь таким безынициативным и пустым, Космос не сравнивается с боровом в крестьянском хлеву, а называется великим и трансцендентным?

Чжень понятия не имел, кому принадлежали эти слова. Они просто пришли к нему в голову, между ударами раскрытой ладонью, так буднично и легко, будто Чжень всю свою короткую жизнь размышлял о Космосе. Углубляться в собственные размышления юноша не смел. Это бы противоречило правильному пути, и отвлекало бы его от настоящего, насущного и верного. От ударов раскрытой ладонью. Только когда дерево под его пальцами заскрипело и начало заваливаться, Чжень позволил себе задать вопрос.

«Насколько же я сошёл с правильного пути, если трачу время на такие размышления?»

А потом Чжень перескочил к другой стороне дерева, чтобы удержать падающий ствол и аккуратно направив, положить его на землю. Это было очень долгое утро и деревьев в лесу ещё было очень много. Рядом с юношей уже лежал десяток поваленных стволов, но и этого было мало. Чтобы остановить Саранчу нужно куда больше, а помощи от местных ученик монаха не ждал. На нём была печать Даоса, и каждому, кто обладал хотя бы каплей праведности, она была видна.

Юноша оглядел образовавшуюся вырубку, еще раз пересчитал поваленные стволы. Нет даже полутора дюжин, а ему нужно целых три. Неизвестно, когда Саранча пожрёт рыбацкую деревеньку на севере, но она точно это сделает. Рано или поздно, неотвратимо и без суеты. Отряд армии командира Цысиня не задержит уже так далеко зашедшую Саранчу. Солдаты встретят уже не голодных монстров, а организованных и жестоких воинов, превосходящих при этом любого человека в ловкости и силе. Цысиню придётся уповать только на мастерство. Чтобы познать его, Саранче понадобится сожрать ещё несколько сотен деревень или несколько десятков городов. К счастью, на севере просто не наберётся столько людей.

– Вот он, – вдруг услышал монах за своей спиной. В двух дюжинах бу, но достаточно громко. Подкравшиеся не пытались скрываться, они были уверены в себе. Чжень не услышал их потому, что отвлёкся от внешнего мира, погрузившись в безрадостные размышления.

– Ну конечно, – вздохнул монах, коря себя за безалаберность. Он не стал разворачиваться к врагу лицом, лишь повернул в пол оборота корпус, отводя рукой выпущенную стрелу, а потом прыгнул вверх. Он зацепился руками за ствол ещё не сваленного им дерева, и ловко пополз выше. Шестеро мужчин, оставшиеся на земле, продолжали натягивать тетивы луков и стрелять в юношу, надеясь задеть чудовище. Чудовище, что отметили печатью дружбу так ненавидимые Великим Учителем, колдуны.

Чжень запрыгнул выше, почти касаясь пятками хвойной кроны дерева, а затем бросился в сторону, перескакивая с одного дерева на другое. Он не хотел драться с местными крестьянами, чьей вины в происходящем и вовсе не было. Печать Даоса была символом его, Чженя, честности и добродетели. Пусть и с точки зрения одних лишь даосского колдуна, которому юноша и его учитель, толстяк Ши-Даоань, сперва перешли дорогу, а потом спасли жизнь. Крестьяне же, следовавшие по пути Наставника, делали это из самых праведных побуждений.

Юноша бежал по верхушкам сосен, надеясь не сколько скрыться от преследователей, сколько привести их к своему логову. Запретная сопка, которую местные жители считали проклятой – и не зря – была единственным местом, откуда можно было разглядеть пожранные Саранчой северные деревни. Все остальное скрывал густой лес, гуще которого, выросшему на севере, за длинной стеной, Чженю видеть не доводилось никогда.

Но крестьяне слишком хорошо знали эти места. Они почти сразу же сообразили, куда ведёт их юноша и бросили погоню спустя пару лю. Чжень остался один, посреди крон, едва касаясь ветвей ступнями. Он легко балансировал на тонких ветках, дышал спокойно и уверенно, глядел на удаляющиеся маленькие бурые точки. Вернуться к собственноручно созданной вырубке юноша уже не мог. Там его, скорее всего, уже ждали бы напуганные крестьяне. Поляна, где Чжень ломал деревья, была идеальной для того, чтобы спустить стволы по сопке вниз. Склон сопки был покатым и очень каменистым, Чжень провел там не один час, внимательно рассматривая тяжёлые неровные, крупные валуны. Стволы деревьев, если их столкнуть, создадут каменную лавину. Тогда брёвна и камни бы запрудили реку ровно так, чтобы та затопила хотя бы часть надвигающейся армии Саранчи и дала юноше – и южанам – ещё немного времени. Ломать деревья здесь или ещё восточнее, на Запретной сопке, значит отказаться от всех плодов утреннего труда. Возвращаться назад, значит лишний раз рисковать. Убедить крестьян в чём-то силой слова Чжень и не надеялся. Он был совсем один, решения проблемы не было, но это его не пугало. Чжень видел свой страх, чувствовал кожей отчаяние и непонимание, знал их, как старых товарищей. Он был вежлив с ними и спокоен. Балансируя на тонкой ветви, Чжень оторвал от неё одну ногу, заложил за колено другой. Вытянул одну руку к востоку, а другую к небу. Закрыл глаза. Очистил уставший разум, бережно сбросил с себя давно знакомые, но не нужные сейчас эмоции и страхи.

      Небо было пугающе жёлтым, но Чжень никогда не учился у мудрецов и ученых и не мог разгадать это знамение. Он открыл глаза, зная, что прошлая затея не удалась, но можно действовать размеренно и не спеша, словно тихая речка, и прийти к новому решению. Чжень заспешил к месту вырубки. Он не опускался на землю, но и не прыгал по ветвям. Он был осторожен и тих, скользя по кронам, почти не прибегая к знакомым от учителя техникам прыжка. Ни делал ничего, чего не смог бы сделать тренированный циркач или просто хорошо сложенный деревенский смельчак. Упасть, зацепиться, подтянуться на руках, влезть повыше, пройти по ветке, осторожно перескочить, упасть, зацепиться, подтянуться. Увы, это требовало куда больше времени, чем обычный прыжок жабы, которому научил Чженя Ши-Даоань.

      Когда юноше все же добрался до места вырубки, солнце уже стояло высоко в небе. На поляне его ждало четверо крепких, молодых мужчин, вооруженных луками, дубинами, да ножами. День был знойным и душным, и мужчины временами вытирали со лба пот подолами коротких льняных рубашек. Наплечные двубортные халаты – «и» – были сброшены на землю. Мужчины тихо переговаривались между собой, и Чженю пришлось подобраться на опасно близкое расстояние, чтобы услышать их разговор. Юноша бесшумно спрыгнула с одной ветви на другую, обхватил её руками и ногами, а затем застыл в хвое. Чжень не двигался, дышал так тихо и ровно, что сердце его едва билось, а разум оставался пустым и холодным. Чжень был занят лишь одним делом, и потому делал его хорошо. Чжень слушал.

– На проклятом месте, – сплюнул на землю один из мужчин. – Ночью только вернётся, раз нечисть.

– Даосы света не боятся, – покачал головой другой. – Сам же видел, брат Иинг!

– Но в деревню он только на закате придёт, – ответил ему первый.

– Он с вечера здесь! – снова возразил второй. – Захотел бы прийти в деревню, пришёл бы! Ублюдок хочет реку перегородить!

Чжень прикрыл глаза, снова открыл. Ему не понравилось то, как легко и быстро раскрыли его замысел. В сочетании с тем, что местные понятия не имели о приближении Саранчи, это могло быть расценено как жестокая и дерзкая диверсия против северных деревень. В то, что от севера Саранча мало что оставила, они вряд ли поверят.

– Затопит всё, – уже тише произнёс второй.

– На кой только, – ещё тише ответил Иинг. Третий мужчина по-прежнему молчал. Чжень понимал, что мирной и спокойной беседы ждать не приходится, но другие идеи к нему в голову не приходили. Нельзя защитить людей втайне, нельзя оберегать их и держать в неведении. Рано или поздно, им придется столкнуться с чудовищами из степей. Чжень бесшумно спрыгнул с дерева. Третий охотник тут же схватился за лук и подскочил. Юноша успел бы прыгнуть к нему и ногой отбросить оружие в сторону, но это ему было не нужно. Он спокойно стоял, глядя охотнику в глаза. Зазвенела тетива, а через мгновение, стрела словно сама легла Чженю в руку. Юноша бережно положил её на траву.

– С севера приближаются степные чудовища, – спокойно заявил ученик монаха. – Затопив тот берег, я ненадолго их задержу.

– Даос! – первый охотник тоже уже схватился за лук. Второй успел только развернуться к юноше. Чжень головой мотнул. Не было смысла тратить слова на пустые оправдания. Не важно, считают его местные даосом или нет. Нужно концентрировать внимание на чем-то одном, и тогда ты не сойдешь с правильного пути.

– Вы ничего не теряете, если позволите мне закончить вырубку, – продолжил юноша. – Я не прошу вас мне помочь, хотя если вы пошлёте мне хотя бы пол дюжины мужчин, я покину ваши края ещё до заката.

– Чтобы ты заморочил им головы своим даоским колдовством? – не унимался Иинг.

– Я справлюсь и один. Только не отвлекайте меня, пожалуйста, и дайте закончить.

Разумеется, ему не дали даже закончить предложение. Иинг выпустил стрелу, и одновременно с ним, третий охотник спустил тетиву. Чжень уклонился от одной стрелы, вторую отбил в сторону ногой. Он мог бы поймать и две сразу, но ему хотелось оставить руки свободными на случай, если оставшийся охотник возьмется за дубину.

– Я не даос, – устало ответил Чжень. Он не хотел пускаться в разъяснения, это только сбило бы местных с толку и отвлекло от мысли о Саранче. Выхода, впрочем, не было. – Но я спас жизнь даосу и так получил печать.

– Почему мы должны тебе верить? – спросил Иинг, в то время как два его товарища уже клали на лук новую стрелу. Дубина, которой немного опасался Чжень, все ещё лежала у ног третьего охотника.

– Потому что монах не лжёт, это отягощает карму, – сказал юноша, а затем буднично поймал обе стрелы и бросил их на землю. Охотник с дубиной не успел бы бросить лук и схватиться за другое оружие, так что сейчас Чжень был спокоен. В ветвях запела неизвестная юноше птица. Охотники молчали.

– Пожалуйста, дайте мне закончить вырубку.

Никто не ответил. Что-то зашелестело в хвое. Один из охотников дернулся, пустил стрелу, но та лишь застряла в кроне дерева. Белка поскакала по стволу выше. Чжень не шевелился.

– Он нас взглядом хочет себе подчинить, – уверенно кивнул Иинг, глядя юноше то ли на грудь, то ли на шею. Чжень позволил себе едва заметную улыбку.

– Я могу продолжать вырубку и при вас, если пообещаете не стрелять одновременно, – спокойно сказал он. – Тогда мне не придется ломать ваши луки. Монах не имеет права портить чужой труд.

– Нет, вы слышали? – спросил у своих товарищей Иинг, но ему никто не ответил. Чжень повернулся к ближайшему дереву, сделал глубокий вдох, провел короткую «дорожку» лу – часть полноценного упражнения таолу. Чжень расставил ноги, вытянул руки перед собой, а потом словно волна, перекатил свой вес с одной точки, на другую. Руки его при этом оставались вытянутыми, и юноша снова почувствовал нарастающее в ладони ци. Выдохнув, Чжень ударил раскрытой ладонью по стволу сосны. Кора посыпалась под его костяшками, но одного удара ученику монаха никогда не хватало. Был бы здесь Ши-Даоань, он бы срубил весь лес за одно утро. В очередной раз, зазвенела тетива, и в очередной раз Чжень поймал стрелу и осторожно положил её в траву.

– Благодарю, – вежливо поклонился он охотникам. Иинг ничего не понял, третий охотник, молчавший все это время, криво усмехнулся.

Чжень снова ударил по сосне, и снова заставил ци бежать по телу, вместе с кровью, концентрируясь в ладони. Охотники о чем-то болтали, очень тихо, но не так, чтобы Чжень не смог их услышать. Юноша просто следовал правильному пути и не хватался за несколько дел сразу. Звон тетивы и свист ветра услышит его тело и без участия самого Чженя. Ученик монаха должен был срубить дерево. На шестой или восьмой удар, Чжень не пытался считать, ствол заскрипел. Юноша ударил снова, а потом привычно перебежал вокруг дерева, чтобы поймать его, как делал это уже несколько раз до этого.

– Монах, – внезапно заговорил третий охотник. Чжень повернулся к нему, поклонился, в знак того, что внимательно слушает собеседника. – Ты бы нас всех убил, если бы хотел?

– Нет, – ответил юноша. – Мне нельзя убивать живых существ, но к сожалению, это не всегда возможно. Я бы просто сломал ваше оружие. Если бы вы не были охотниками, я мог бы сломать вам несколько костей.

– А то, что мы охотники тебе чем помешает? – не понял третий. Чжень не разрешил себе улыбаться, хотя точно знал, что Ши-Даоань расплылся бы в улыбке, отвечая на такой вопрос.

– Охотник может умереть от голода, если сломать ему не те кости, – юноша осмотрел всех троих. – Вы позволите мне вернуться к работе?

– Ты сам видел северных чудищ? – не унимался третий. Словно молчание, которым он одаривал юношу до этого, было деревянной пробкой. Но вот она вылетела, и из бочки нескончаемым потоком полились вопросы.

– И сражался с ними.

– На что они похожи?

– Поначалу на огромных жуков, – Чжень теперь смотрел точно в глаза третьему. Испытание вопросами юношу не пугало, но он чувствовал, что охотник проверяет его. – Но чем больше они жрут людей, тем больше похожи на нас.

Иинг и его брат переглянулись. От Чженя не укрылся страх, промелькнувший на лицах охотников, хоть парень и не пытался их разглядывать. Чжень надеялся, что когда-нибудь сможет стать по-настоящему отстранённым и сосредоточенным на деле, но до сих пор научиться такому простому делу. Не замечать реакции окружающих и самому не реагировать на их эмоции.

– Монах не врёт, – устало бросил третий охотник. – Пойдёмте, надо привести ему помощь.

Второй охотник кивнул. Иинг ещё раз перевёл взгляд на Чженя, потом на третьего и также поспешил за ним. Очень скоро, вся группа скрылась из поля зрения юноши. Ученик монаха вздохнул, поблагодарил духов за помощь и вновь вернулся к вырубке леса. Он вытянул руки перед собой, встал в прежнюю стойку, почувствовал течение ци, а следом за них, услышал, как хлопают над его головой кожистые крылья. Чжень поднял голову, но Саранча уже пролетела над ним. Чудовища летели в сторону охотников. Четверо отвратительных, согнутых, шестилапых тварей, крылья у которых Чжень видел впервые в жизни. На долю мгновения, юноша захотел выругаться, прямо как в таких случаях делал его отец, но быстро подавил это стремление. Он лишь вздохнул, закончил лу, перенёс ци в ноги и прыгнул.

Одно из чудовищ развернулось прямо в воздухе, забило крыльями и выстрелило. Чжень приземлился на вершину сосны, тут же оттолкнулся от неё – не столько носком, сколько сконцентрированном в нём ци. Стрелу юношу отбил в сторону ребром ладони. Остальная Саранча тоже начала разворачиваться, с пугающим и отвратительным изяществом. На Чженя смотрели низко посаженные морды. Множество круглых, острозубых ртов были расположены там, где у людей расположены щёки и шея. В центре морды, два гигантских жвала, беспрерывно щёлкающие и голодные. Маленький рот между ними всё время выделял густую, белёсую слюну. Только сейчас Чжень понял, что у этой Саранчи нет уже привычных ему четырёх нижних конечностей, вместо них, две пары кожистых крыльев. В том, что можно назвать руками, чудовища сжимали уродливые арбалеты, сделанные из отрезанных человеческих пальцев и обглоданных костей.

Новый «болт» – на само деле просто смазанный едкой белёсой слюной обломок кости – полетел в сторону юноши, но Чжень с лёгкостью отбросил в сторону и его. Он снова приземлился на вершину сосны, но уже на расстоянии всего одного прыжка от Саранчи. Чудовища сами облегчали ему задачу, зависнув на месте. С треском выпрямилась тетива из вытянутого сухожилия, одновременно с ней ещё три или четыре. Чжень, балансируя на одной ноге, не без труда, но отбил все пущенные в него болты. Жаба ждала подходящего момента. Саранча начала рассредоточиваться, облетая вокруг, поднимаясь и опускаясь в воздухе так, чтобы случайно не перестрелять друг друга. Чудовища продолжали пускать болты, когда одновременно, когда один за одним, когда в разнобой, пытаясь нащупать ритм, в который ученик монаха не смог бы попасть. Но Чжень отбивал стрелы, пусть на его лбу уже и выступил пот. Жаба ждала. Чжень дышал тихо и размеренно, не позволяя себе ни лишних мыслей, ни лишних движений. Когда Саранча почти окружила его, он привычным движением сконцентрировал ци в носке и оттолкнувшись от верхушки дерева полетел спиной вперёд. Саранча, что как раз пыталась зайти ему в тыл, успела сообразить, что происходит и даже вскинуть свой арбалет, но Чжень был быстрее. Он опустил пятку на покрытый хитином череп чудовища, безо всякого труда проламывая хрупкие кости. Окружившая его Саранча запищала, пронзительный визг заставил множество птиц вспорхнуть с ветвей и устремиться высоко в небо. Птицам не удалось отвлечь ни чудовищ, ни ученика монаха. Саранча выстрелила разом, но уже в тот момент, когда Чжень отталкивался ногой от медленно заваливающегося в воздухе трупа их товарища. Юноша полетел вперёд, отбросил в сторону один болт, а остальные просвистели за его спиной. Чжень встретил Саранчу выставленным перед собой коленом, вонзая его в грудную клетку твари. Метр или два инерция тащила задыхающееся чудовище вперёд, пока Чжень вновь не оттолкнулся ногами от тела и не бросился к следующему противнику.

Стоит сказать, что Саранча отнюдь не была глупой или бестолковой. Пронзительный визг сменился громким, выразительным свистом и треском, щелканьем жвал и чавканьем круглых ртов. Саранча переговаривалась, понимал Чжень, искала способ поскорее и понадежнее покончить с ним. Она взмыла вверх, как по команде, оставшиеся два твари, и юноша приземлился на очередную вершину. Он не смог бы до них допрыгнуть, Саранча превратилась в мелкую бабочку, и эта бабочка дважды выстрелила из уродливого арбалета. Чжень отвел болты в стороны, но чудовища не собирались продолжать бой. Они с устрашающей скоростью полетели на север.

– Дух Атори, – тихо прошептал юноша, спрыгивая с сосны на мягкую, зелёную траву, в трёх десятках бу от себя. – Если это была разведка, дай мне сил закончить приготовления вовремя.

Чжень опустился на землю и несколько секунд просто стоял, закрыв глаза и стараясь унять бушующее в нём волнение. Он выставил руки перед собой, ладонями вниз, чуть согнул ноги, выдохнул воздух из лёгких, опуская руки и торс. Поднялся, разводя руки над головой и делая вдох. Дыхание было основой всего. Меньше минуты ушло на то, чтобы полностью унять сердце и вернуть разуму холод и ясность. Жабе было не до волнений. Она ждала. Саранча, которой Чжень сломал ребра и разорвал лёгкие и сердце её же хрупкими костями, пыталась подняться на ноги. Её раны стремительно исцелялись, и ученику монаха пришлось добить её точным ударом раскрытой ладонью в центр морды. Вытерев руку о рубаху, юноша вернулся к рубке деревьев.

Он успел срубить ладонью всего два дерева, когда на поляну вышла группа крестьян. Охотники были среди них, но местных теперь было больше двух десятков. Почти все, крепкие молодые мужчины, почти все с топорами, пилами и веревками. Охотник, что поверил Чженю, вышел вперёд.

– Я дрался с ними лет десять назад. Когда мы выезжали прорежать степи от кочевников, с моим господином, – охотник многозначительно кивнул и местные с уважением закивали в ответ. Чжень не разрешил себе улыбаться, но также легонько склонил голову. Охотник продолжил. – Не думал, что эти твари пройдут через длинную стену, но мы видели, как ты сражался с ними в воздухе.

– Это первые с крыльями, – честно признался Чжень. Охотник посмотрел в небо.

– Значит, будет больше. Они перелетят через реку.

– Мы затопим тех, кто несёт тяжелую поклажу, – ответил ученик монаха. – Вы послали за помощью?

– Люди господина Ляна уже спешат.

Чжень не слышал о полководцах или правителях с этим именем, но не стал задавать вопросов. Он здесь чужой.

– Благодарю вас, – сказал он. – Если бревна скатить с сопки, они упадут точно так, чтобы залило весь северный берег отсюда и до деревни Хундэ.

– А что тамошние? – спросил кто-то из местных. Чжень подавил в себе скорбь, попытавшуюся было вползти в сердце юноши и лишить его благостного пренебрежения.

– Съедены, – ответил ученик монаха. Местные молча принялись за работу. Чжень разрешил себе порадоваться столь удачному развитию событий, но сразу же вернулся к рубке деревьев. Он не мог себе позволить полностью сфокусироваться на ударах раскрытой ладонью, после налёта Саранчи. Внимание Чженя было рассредоточено между деревьями и небом, где могла бы появиться новая Саранча. Когда солнце начало закатываться, работы была уже закончена. Чжень и дюжина местных начали осторожно обрабатывать упавшие стволы – пилами, топорами, ладонями, они снимали самые крупные ветви, а потом оттаскивали их подальше, чтобы не мешали катить стволы с сопки. Солнце медленно и неспешно катилось к земле, местные собрались вокруг одного из поваленных деревьев.

– К мудрецу не обратились, – устало сказал кто-то в толпе. Чжень подошёл к деревенским, окинул их спокойным, уверенным взглядом.

– Я начал рубить деревья утром, и выдох сопровождал каждый мой удар, – объяснил он. – Вы можете, как вернётесь домой, отужинать пшеницей со сливой, чтобы полностью посвятить этот день священному элементу Дерева, но работа была проведена согласно канону.

Местные зашептались. Охотник, который и привел к Чженю деревенских, рассмеялся.

– Вот так монах! – он подошёл к Чженю и положил руки тому на плечи. – Меня зовут Бяо, я глаза и уши господина Ляна.

– Я не имел удовольствия слышать об этом человеке раньше, – вежливо произнёс Чжень, чуть склоняя голову в почтительном жесте. – Он местный ван или сяо-вэй?

      Чженю пришлось пройти по тонкому канату между ложью и вежливостью. Он точно знал, что никакого вана – то есть, князя, Ляна не существует. Ши-Даоань заставил его выучить имена и фамилии всех ванов, что служили династии Хань. Так что, если Лян и был кем-то значимым, то только сяо-веем, то есть, генералом. Однако, существовал ещё шанс, что господин Лян был просто местным разбойником. А разбойники очень любят, когда к ним обращаются “ван”. Охотник Бяо в ответ рассмеялся.

– Нет, монах! – мужчина закинул топор на плечо. – Господин Лян всего лишь отставной я-цзян, но он вернулся домой и собрал нас, и обучил нас, и помогает отбиваться от местных…

Бяо пожал плечами, задвигал челюстями так, словно подбирал правильные слова.

– Грабителей? – учтиво подсказал Чжень. Он понятия не имел, отягощает ли сейчас свою карму этим разговором. Правильная речь была необходима следующему Пути, но где заканчивалась учтивость, и начинался обман, юноша прямо сейчас определить не мог.

– Верно, верно, – рассмеялся Бяо. – Грабителей. Я уже послал гонца господину Ляню, так что будет кому встретить степных чудовищ.

– Много ли у вашего господина людей?

– Чуть меньше полутысячи, – ответил охотник. Местные, между тем, начали потихоньку расходиться. Большая часть стволов была уже готова к тому, чтобы спустить их с сопки и запрудить реку. – Должно хватить, чтобы отбиться, если правильно их организовать.

– Не думаю, – спокойно ответил Чжень. – Но вы можете попробовать. Всё равно ведь не согласитесь отступать дальше на юг.

      Бяо задумчиво кивнул. Кто из охотников закричал. Чжень, ещё до того, как услышал крик, словно бы кожей затылка почувствовал опасность. Он развернулся, перенося вес с пятки на носок и поднимая голову к небу. Дюжина крылатых чудовищ неслась над вершинами деревьев.

– Луки хватайте, – закричал Бяо, уже натягивая тетиву. Остальные охотники, кто брался за оружие, кто прятался за брёвнами. Чжень успел заметить, что дюжина костяных арбалетов направлена на него одного, а затем услышал тихие щелчки, почти одновременные, без малейшей паузы между ними. Он прыгнул вверх, но Саранча ждала этого. Три болта вонзились в землю, два в пень рядом с юношей, три просвистели слева от него. Ещё три он отбросил в сторону рукой, но один вонзился юноше в грудь. Паника и боль обожгли разум ученика монаха, страх словно таран ударил в дубовые ворота его разума. Благословенное состояние полного пренебрежения дрогнуло, задрожало, за этими воротами. Но Чжень уже привыкал. На его теле уже было больше шрамов от костяных снарядов и лезвий, покрытых едкой слизью, чем юноше было лет. Ученик монаха запрыгнул на сосну, взбежал по стволу вверху, направляя ци в ступни и цепляясь ими за кору. Охотники ответили множеством стрел. Несколько десятков вонзились в одно из чудовищ. Как безо всякой команды со стороны Бяо они так слаженно поразили одну цель, Чжень не понял, но он и не желал размышлять об этом. Состояние пренебрежения, чистый и пустой разум, не позволяли ему думать о таких вещах. Были только его ноги, отталкивающиеся от ствола дерева, и неумолимо приближающаяся Саранча, перезаряжающая костяной арбалет.

      Чудовище, пронзённое множеством стрел, упало прямо на поваленный ствол дерева и плохо обрезанный сук вонзился ему в спину. Сук выскочил из груди твари, орошая траву и хвою вокруг потоками едкой, бесцветной крови. Бяо сразу же подскочил к Саранче и размозжил её хрупкий череп дубиной. Два арбалетных болта вонзились ему в горло через мгновение после этого. Глаза и уши господина Ляна захрипели, кровь полилась из его рта. Чжень видел это, но сожаления не отравили его разум. Юноша уже взлетел в воздух и его пятка вонзилась в морду Саранчи. Захрустел хитин. Несколько стрел просвистели мимо, арбалетный болт воткнулся в спину убитого Чженем чудовища. Юноша использовал тело как щит, продолжая лететь вверх. И тогда он посмотрел на северный берег, и дубовые вороты пренебрежения распахнулись. Чжень испугался, и паника схватила его за горло стальными когтями.

      По северному берегу шла Саранча. Тысячи шестилапых чудовищ шли вперёд, и рядом с каждым понуро плёлся ещё живой человек. Рыбаки и крестьяне, охотники и солдаты Цысиня, шли вместе с ними, одним потоком. Над неисчислимым множеством Саранчи роились их крылатые братья. Перед собой чудовища гнали домашний скот, захваченный у крестьян. Когда стволы деревьев скатятся с сопки, вода унесёт с собой всех. И людей, и чудовищ, без разбору. Полтысячи воинов господина Ляна, даже если успеют подойти в течении часа, не смогут удержать сопку. Чжень опустился на макушку сосны тогда же, когда его сердце опустилось к желудку. Юноша часто дышал, и покой покинул его. Арбалетный болт вонзился ему в грудь, а Саранча вокруг ликующе затрещала.

Игра Жабы не может научить бессмертию. Ни одна игра не научит человека обманывать смерть. Но снаряды Саранчи были маленькими, а тетивы их луков и арбалетов были вытянутыми жилами их жертв. Болты застревали в костях, но убивала едкая слизь, которой чудовища смазывали свои снаряды. Слизь, к которой тело монаха уже привыкала. Волна боли окатила его с головы до ног, горечь на языке вернула его в жестокий, реальный мир. Юноша закрыл глаза, разводя руки перед собой. Ветер ласково коснулся его раскрытых ладоней. За деревом и ветром, всегда следовали пламя и жар, пять элементов сменяли друг другу непрерывно и ежесекундно, и пока крутилось вечное колесо, Чжень обретал покой. Вновь зазвенели тетивы из жил, но в этот раз отравленные болты были рассечены ладонями юноши и упали на землю.

Чжень мог только отдать местным охотникам приказ толкать брёвна, пока он сам будет сражаться с чудовищами в воздухе. Это был единственный возможный выход, потому что спасти людей, идущих с Саранчой, было невозможно. Чжень итак давно считал их съеденными, но сейчас, видя измученные, уставшие и голодные лица крестьян и солдат, он понял, как страшно ошибался. Саранча становилась всё хитрее и хитрее. И несмотря на то, что спустить стволы деревьев в реку было самым мудрым решением, оно противоречило правильному намерению. Чжень итак отяготил свою карму настолько, что и не надеялся выйти из круга перерождений после этой жизни. Чжень, итак прекрасно осознавал, что после смерти сам станет Саранчой. Чжень итак слишком далеко ушёл от любви ко всем живым существам. И всё же, он отягощал свою карму и откладывал своё перерождение для того, чтобы спасти крестьян, солдат, богатых купцов и лихих разбойников. Юноша поймал очередной болт, отбросил его в сторону и заскользил по верхушкам сосен и сосен. Саранча продолжала стрелять, когда Чжень закричал местным:

– Когда в реку упадёт отсечённая голова, толкайте брёвна!

Охотников упрашивать не пришлось. Они сразу же начали готовить тяжелые стволы деревьев к спуску с сопки. Чженю было уже все равно. Он закрыл глаза, не наслаждаясь и не пугаясь потокам ветра, бьющим его по лицу. Его ноги вошли в воду, подняли брызги, а затем ушли глубже, пока не коснулись дна. Сердце Чженя билось также размеренно и тихо, когда река приняла его полностью. Ученик монаха открыл глаза. Благостное состояние полного пренебрежения пришло к нему, стоило юноше вспомнить о Пути и сделать верный шаг. Чжень привыкал к темноте и медленно шёл по дну. Никаких звуков не было. Болты уныло вонзались в беспокойную реку, и медленно опускались на дно. Едкая слизь расплывалась белёсым пятном. Чжень осторожно оттолкнул в сторону старого рака, чтобы не наступить на него. Тьма не была беспросветной, но ориентироваться всё равно было тяжело. Юноша не обращал на это внимание. Он уже итак концентрировал своё внимание на двух вещах сразу – шагах и дыхании. На одно дело больше, чем нужно. Пройдя почти ли, Чжень понял свою ошибку. Но он не стал корить себя за неё, зачем хвататься за третье дело? Юноша остановился, выпустил из себя ещё немного воздуха, подивился медленно поднимающимся к Саранче пузырькам, и зашагал дальше. По одному делу за раз.

Когда над головой стало чуть светлее, а дно начало подниматься, Чжень снова закрыл глаза, чтобы срезать самые первые побеги волнения. Он не думал об успехе, не задерживал своё внимание на пустой надежде или на мыслях о победе. Юноша лишь следовал пути. Он оттолкнулся от дна, вылетел из реки и уже в воздухе нашёл себе жертву. Высокая, мускулистая особь, опирающаяся помимо четырёх мощных задних лап на украшенное золотыми павлинами гуань-дао. Чудовище легко взмахнуло тяжелым стальным лезвием, насаженным на длинное деревянное древко. Древко у основания также было украшено золотым павлином. Чжень не узнал гуань-дао, но понял, что столь богато украшенное оружие могло принадлежать лишь генералу Цысиню. Надо полагать, уже покойному.

Пятка Чженя встретилась с древком, по берегу разнёсся треск дерева. Затем юноша приземлился в мокрый песок и ноги его увязли по щиколотку. Саранча отбросила в сторону расколотое древко. Обломок гуань-дао в его лапе теперь больше походил на уродливый мясницкий тесак. Саранча легко могла управиться и с таким нелепым оружием. Теперь Чжень узнал и руки чудовища. Сильные, мускулистые, лишенные хитина, украшенные множеством шрамов. Это были руки человека, уже победившего однажды ученика монаха. Саранча забила в барабаны.

– Ты их лидер, – спокойно сказал Чжень, глядя в уже человеческие глаза самой большой Саранчи, всё ещё сжимающей обломок гуань-дао. – Я вызываю тебя на поединок.

– Мы просто пожрём тебя, – зарокотало чудовище, и вся неисчислимая орда защёлкала жвалами и застучала когтями, лезвиями и шипами о своё оружие. Барабаны били с такой силой и таким нестерпимым грохотом, что должны были разорвать небеса, и лишь по счастливой случайности, ещё этого не сделали.

– И ты разделишь мой мозг со своим войском? – спокойно, без намека на усмешку, ответил Чжень. – Или сразишься со мной один на один, как подобает генералу?

– Ты не генерал! – зарычала Саранча, и её голос был таким глубоким и звонким, что слышался отчётливо и громко, даже не смотря на поднятый войском гвалт.

– Моя голова даст тебе больше, чем плоть любого генерала, – сказал Чжень, перекатывая вес с одной ноги, на другую. Ему нужна была точка опоры для следующего удара. Саранча защелкала жвалами, видя этот манёвр, готовясь к новой атаке.

– Чего ты хочешь? – наконец ответило чудовище.

– Сражения. Один на один. И пока я дерусь с тобой, остальные твари не мешают людям уходить обратно на север.

– Мы там уже всё пожрали.

– Не важно. Я хочу, чтобы они были подальше от вас.

– Мои разведчики видели, – после короткой паузы продолжила Саранча. – Ты готовишь запруду. Ты хочешь утопить нас, когда скотина сбежит.

– Риск того стоит, сяо-вэй Саранча, – наконец разрешил себе улыбнуться Чжень. – Решай. Моего мозга на всех не хватит. Успеешь сожрать его до того, как накинутся твои младшие братья? Или меня случайно сразит кто-то недостойный?

Саранча молчала, только барабаны били и били, и солнце медленно закатывалось. Чудовища не любили ночной холод. Люди, приведенные ими, как живой щит, нерешительно озирались по сторонам. Кто-то с надеждой смотрел на Чженя, кто-то, смирившись со своей судьбой, глядел только себе под ноги. Слишком рано, на юге, среди заросших деревьями сопок, закричала ночная птица. Чжень никогда не был охотником, и поэтому понятия не имел, что именно это была за птица. Тяжелые тучи начали стягиваться над сопками. Шелест кожистых крыльев возвестил о возвращении разведчиков. Четыре уродливых твари, зависнув в воздухе, начали наперебой трещать и щёлкать жвалами. Многочисленные рты свистели, чавкали и шипели. Саранча, с обломком гуань-дао и руками победившего Чженя воина, кивнула. Совсем как человек.

– Мои разведчики донесли о вашем условном знаке, – довольно прорычало чудовище. – Когда моя голова коснётся воды, скот запрудит реку. Что помешает мне, отдать приказ крылатым братьям перебить их?

– Твои лучшие стрелки не смогут отыскать охотников в лесу, – спокойно ответил Чжень. – Чтобы перебить всех, тебе нужно прочесать лес. Спуститься на землю, большой группой, и искать. Сколько крылатых братьев у тебя есть?

– Твоя правда, – один из ртов Саранчи, расположенный слева от основной пасти со жвалами, скривился в уродливой пародии на человеческую усмешку. Так же страшно мог улыбаться разве что Ши-Даоань, учитель юного монаха. – Мозг вашего генерала был… поэтичным. Вдохновляющим. Я хочу ещё.

– Я лишь скромный ученик монаха, – учтиво поклонился Чжень. – И в моих мозгах нет ни ляна поэзии, но вы получите мудрость и наставления, и может быть, сможете пойти по праведному Пути.

– Только не говори, – Саранча улыбнулась уже всеми своими ртами. Хищно, изогнуто, страшно. – Что хочешь дать мне себя сожрать, чтобы и из меня сделать святошу!

– О нет, – Чжень ответил на множество улыбок одной, печальной и холодной. – Не беспокойтесь, я выброшу свою голову в воду, если вы её отрубите.

Саранча рассмеялась. Чжень приготовился. Тучи заволокли южные сопки и скрыли кроны высоких деревьев. Снова раздался крик ночной птицы.

– Так и быть, – отсмеявшись, проревела Саранча. – Беги, скот. Беги домой. Мои братья бросятся в погоню, когда монах будет мною пожран и отдаст мне свою мудрость.

– Спасибо, – искренне поблагодарил врага Чжень, выставив перед собой раскрытую ладонь. Саранча прыгнула сразу же, в то же мгновение, её мощные ноги оттолкнулись от мокрого песка, а лезвие гуань-дао рассекло воздух. Чженя в том месте уже не было, лишь облако тяжелого песка. Юноша не перескочил, а будто бы перетёк в сторону, и когда чудовище приземлилось в бу от него, резко выбросил вперёд уже согнутую в колене ногу. Чжень должен был ударить Саранчу голенью, прямо по задней лапе и направив в удар Ци, просто рассечь плоть и разрубить кости чудовища. Однако его голень встретилась лишь с острое лезвие гуань дао. Лезвие запело, юноша отскочил на несколько бу в сторону. По его ноге текла кровь. Он мог бы и вовсе остаться без ноги, но сперва с металлом встретилась посланная вперёд ци, а уже потом хрупкая плоть. Лишь это спасло Чженя.

– Неплохо, – зарычала Саранча. Крестьяне, солдаты, мародёры и рыбаки по-прежнему стояли вместе со своими похитителями, заворожено наблюдая за схваткой.

– Бегите! – закричал юноша крестьянам. – Они вас не тронут, пока я…

Саранча рубанула обломком гуань-дао, подбежав к юноше на своих четырёх ногах. Чжень отвел удар в сторону, смещаясь чуть назад.

– Пока я сражаюсь! – закричал он, уходя из-под лезвия и снова пытаясь достать противника выпадом ноги. Саранча съела слишком много опытных воинов и отскочила в сторону. Межу противниками теперь было не меньше трёх бу. Только после этого пленные жители северных деревень и солдаты армии Цысиня, начали медленно и нерешительно отходить. Чудовища не преследовали их, но щёлкали жвалами и рычали им вслед. Барабаны словно сами собой смолкли. Солнце коснулось речной глади.

– Мы можем дождаться рассвета, – предложил Чжень, уходя от нового выпада Саранчи. Юноша больше не атаковал, раззадорив противника, и теперь лишь уклонялся, и защищался, изучая чудовище и готовясь к одному точному удару. – Ночной холод замедлит вас и сделает дуэль менее честной.

– Благородство! – рассмеялась в ответ Саранча, и рассекаемый лезвием воздух смеялся вместе с ней. – Я знаю это чувство! Знаю его вкус!

Саранча радовалась, но прекращать сражение не собиралась. Раздался тихий свист, и одно из чудовищ, наблюдающих за схваткой, бросило своему лидеру копье. Человеческая рука твари с лёгкостью поймало новое оружие. Обломок гуань-дао, словно метательный дротик, полетел в Чженя. Юноша без труда отбросил лезвие в сторону, и в то же мгновение, его враг поймал новое оружие. Саранча, с копьём в одной руке и новым гуань-дао в другой, бросилась на Чженя. В этот раз, алебарда гуань-дао уже не была украшена золотом. Обычное, кавалерийское оружие. Лезвие запело, следом за ним воздух разрезал стальной наконечник копья. Чжень снова ушёл, смещаясь в сторону и назад. Он внимательно следил за движениями Саранчи, но не мог найти ни единого изъяна, ни единой прорехи в бесконечном полотне выпадов и взмахов.

Юноша не уставал, потому что игра Жабы не предполагала усталости. Жаба может сидеть на одном месте часами, ожидая подходящего момента, и лишь когда он настаёт, выбрасывает вперёд длинный язык. Чжень, несмотря на то, что всё время двигался и защищался, уходя от размашистых выпадов гуань-дао и точных уколов копья, тоже ждал. Спокойный и безмятежный, он тихо считал мгновения, видел, как не спеша скрывается солнце, и как последние выжившие из северных деревень и армии Цысиня скрылись в редком, северном лесу. Вода до него дойти не должна, понимал юноша. Солнце садилось, сражение с Саранчой затягивалось. Чжень перехватил копьё, опустил его к земле, но не успел запрыгнуть на него – лезвие гуань-дао почти в то же мгновение разрубило воздух перед его лицом. Отскочивший в сторону ученик монаха внимательно наблюдал за человеческими руками Саранчи. Они были так привычны к оружию, так ловко управлялись с гуань-дао и копьём, что юноша чувствовал – сражение затянется. И когда солнце сядет, засевшие по ту сторону реки охотники, уже не увидят слетевшей с плеч головы. Кому бы эта голова не принадлежала.

Чудовища снова бросилось на ученика монаха, но Чжень успел разгадать обманный манёвр – сначала выпад копьём, почти одновременно с ударом гуань-дао, но так, чтобы лезвие смогло продолжить своё движение и через мгновение настигнуть якобы увернувшуюся от двух ударов жертву. Он направил ци в мышцы ног, отпрыгнув сразу на четыре бу, но Саранчу, до этого сражавшуюся почти по-человечески, это лишь раззадорило. Четыре мощные лапы, на которых держалось тело твари, тоже напряглись, и чудовище прыгнуло следом. Юноша попытался встретить летящего к него противника ударом раскрытой ладонью, но Саранча была готова. Кровь брызнула на мокрый песок, отрубленная кисть упала под ноги Чженю. Боль не смогла подчинить себе разум ученика монаха, и юноша отвел копьё, нацеленное прямо ему в сердце, всё ещё брызжущей кровью культей. У Чженя даже не было времени закрыть глаза и направить Ци в рану, чтобы остановить кровотечение. Он терял силы, но продолжал уклоняться и уходить, кружить на месте и прыгать в стороны, тщетно выискивая момент для удара. Его не было. Человеческие руки были знакомы с оружием также хорошо, как Чжень был знаком с дыханием. Саранча снова выбросила вперёд копьё, и когда лезвие едва коснулось шеи юноши, ученик монаха понял, что начинает уставать.