Читать книгу Студенты - - Страница 3

С Леной я познакомился на дискотеке в канун нового 1982 года. В последнюю субботу декабря. Не знаю, кому пришла в голову идея провести дискотеку в институте – в фойе только что построенного корпуса «В», но хуже места для скачек (тогдашний молодежный сленг), просто не придумаешь. Институт и дискотека. Обхохочешься. Тем не менее, студенческого народа набилось на эту дискотеку куда больше, чем ходило на занятия, и не только потому, что танцы по-прежнему гораздо веселей учебы. Просто нас туда почти загнали. Деканат через старост групп объявил, что явка на дискотеку для первокурсников обязательна. Ничего реклама, да? Сразу после такой рекламы студент начинает думать, как бы отползти в сторону. Он же знает, что ничего из того, что является обязательным, хорошим никогда не бывает. Явка на дискотеку обязательна! Субботник, одним словом… Кому может понравиться мероприятие, будь оно хоть трижды дискотекой, на которое ты должен явиться обязательно? На котором тебя пересчитают и грозно рявкнут: «Иди, веселись, а мы тут постоим, на тебя полюбуемся». Потом, где-то за месяц до праздничной дискотеки, всем первокурсникам вручили пригласительные билеты. Почти клеймо на лоб. Для студента пригласительные билеты тоже обладают отпугивающим свойством, обычно их нам раздавали на те мероприятия, куда народ приходилось сгонять дубинками. Ну как пригласительные билеты?.. Клочки бумаги с напечатанным на пишущей машинке текстом. Кроме билетов, в рекламной кампании использовались и другие способы привлечения студенческой популяции, вроде красочных объявлений, которые висели на каждом этаже института, о том, что 26 декабря 1981 года в 19:00 Дед Мороз ждет студентов на Новогодний бал. Будут призы и подарки…

Кстати, с подарками надули. Призы давали, это верно, но для этого как минимум нужно было попрыгать в мешке, принять участие в какой-нибудь дурацкой викторине или на худой конец рассказать стишок. Да и призы то… Институтский бюджет разорили не сильно. Лучшим призом из тех, что я застал, была копеечная коробка с фломастерами. Но неважно – призы, надо признать, все-таки вручали. А подарки нет, хотя, может, я не все значения этого термина знаю и что-то такое было. В общем, никто не взревел от восторга, узнав, что дискотека состоится в институте. Последнее место на Земле, где ей бы быть, но спасибо, хоть в фойе, а не в деканате. Ну не та эта арена, институт, где можно расслабиться, размякнуть и оттянуться по полной, а не скакать в напряженном состоянии в готовности немедленно рассказать второй закон Ньютона применительно к большим скоростям. И кто их там знает, может, по дискотеке будет бродить сам декан, не исключено, что даже под маской Деда Мороза, и разглядывать, как мы тут колобродим. А потом, глядишь, и выдаст кое-кому почти такие же пригласительные билеты, только в военкомат… С другой стороны, жить и всего на свете бояться тоже как-то не очень…

Тем более, что дискотека – это все-таки не семинар по физике, не понравится – откочуем в другое место. В общем, я пошел. Многие из ребят, которых я знал, тоже. Дискотека, грохотавшая в огромном фойе, кишела студентами, когда мы – я с Витькой, Андреем Германсоном и Андреем Мирновым – втиснулись в скачущую толпу. Там я с ней и познакомился. Чаще всего с девчонками мы знакомились как раз на дискотеках, хотя и не только там. Подклеить подругу можно было и в кинотеатре, и в столовой, и у кого-нибудь в гостях. Когда мы с Витькой выходили прошвырнуться вдоль проспекта Фридриха Энгельса, бывало, прилипали к девчонкам и на улице. Конечно, многое зависело и от девчонок, некоторые прилипаться не желали и на дружеское предложение провести вечерок вместе не велись. Пройдет такая пара снежных королев с задранными выше лба носами мимо нас с Витькой и глазом не моргнет, хоть ты колесом крутись перед ними. Мы с Витькой благодаря опыту, который сын ошибок трудных, на таких фройляйн старались не заморачиваться. Времени жалко было. Растормошить можно было любых королев (почти любых), но если они изо льда, то растают не сразу, а только если наши горячие сердца будут долго стучать рядом. Ключевое слово здесь – долго. Это в то время, когда мимо нас дрейфуют задорные улыбчивые красотки, всем своим видом убеждая нас, что пчелки полетели не на тот мед…

…Звали ее Лена и училась она, как и я, на первом курсе нашего института. Только на ТЭФе, теплоэнергетическом факультете. Поскольку этот факультет готовил специалистов по воде и девчонок училось там больше, чем ребят, то некоторые называли этот факультет русалочьим. Я слыхал и другое название, попроще – водяные. Она пригласила меня на белый танец, который, словно по заказу, объявили сразу, как только мы влились в коллектив. Не успел я молвить что-нибудь галантное, вроде «с удовольствием» или «к вашим услугам», как она уже разместила свою левую руку на моем плече. Грохот дискотеки не позволял слышать все то, что мы орали друг другу в уши, поэтому я не сразу разобрал, что зовут ее Лена, и пару раз назвал ее Ирой. Она не расстроилась, потому что все равно не расслышала. Потом я узнал, что свое имя ей не нравится, и она подумывает переименоваться. Я ответил, что мое меня устраивает и из вежливости спросил, на каком имени она думает остановиться. Лена сказала, что еще не решила точно, но ей по душе что-нибудь французское.

– Как тебе имя Сюзанна? – спросила она.

Я ответил, что имя в порядке.

– А Лилиан? – Тоже неплохо, – одобрил я, – но все зависит от отчества. – Причем тут отчество?

– Ну, если ты будешь зваться, например, Лилиан Дормидонтовна, народ будет смеяться. У тебя какое отчество?

– Васильевна.

– Тогда тебе лучше стать Марфой. «Марфа Васильевна я», будешь говорить. Она прыснула. Мне она понравилась тем, что была веселой и со светлыми волосами. Однако тратить на Лену всю дискотеку я не собирался, тут было полно красивых девчонок. Даже странно как-то. По институту ходишь-бродишь и за целый день ни одной не то что красивой, просто симпатичной девчонки не запеленгуешь. Взгляд не на кого уронить. Но сегодня (как они это делают?) куда ни глянешь – одни милые лица. Правда, я обнаружил, что в число этих красоток на дискотеке входит и девушка по имени Света, с которой я встречался некоторое время назад, и настроения эта новость мне не прибавила. Черт ее принес на эту дискотеку, мало, что ли, развлечений в городе перед Новым годом? Тем более, училась она не в нашем энергетическом, а в текстильном институте. Я не сразу опознал ее, но, когда в толпе споткнулся о чей-то враждебный взгляд и через некоторое время осознал, что это Светкин, появились даже мысли о более раннем, чем планировал, уходе. Нахмурившись, я посмотрел на Витьку, раздумывая, как уговорить его свалить отсюда в более «приличное» место, а то мы со Светкой расстались не вполне дружелюбно и я опасался, что ей придет в голову продолжить выяснение отношений. Потом решил, что, если начну бегать от всех девчонок, с которыми встречался, тогда лучше вообще не высовывать носа из общаги. Ну а рассмотрев, что Светка крепко держит за руку парня, по виду увальня и недотепу, совсем успокоился. Понял, что ей не до меня… Когда в очередной раз заиграла музыка под медленный танец, я размышлял, что лучше, пригласить вон ту симпатяшку в сиреневом комбинезоне или выйти с ребятами на улицу – подышать. Вдруг чувствую, что меня кто-то дергает за рукав. Я повернул голову и увидел, что за рукав держится эта самая Лена.

– Приглашаешь? – задорно спросила она.

– Приглашаю, – нехотя согласился я и проводил взглядом Витьку, который устремился к сиреневой симпатяшке, как магнитик к холодильнику. Мы потоптались с Леной этот медляк, потом я отвел ее к месту с видом на елку, где, по моему мнению, ей должно было понравиться, и пошел на улицу. На улице было довольно тепло для декабря, около нуля, и я немного походил взад-вперед, здороваясь со знакомыми ребятами. Замерзнув, вернулся в фойе и подошел к Витьке, который что-то нежно кудахтал стоявшей рядом девушке в сиреневом комбинезоне. Мне он не обрадовался.

– Привет, – сказал я сиреневой.

– Привет, – удивленно ответила девушка.

– Я босс этого приставалы, так что, если он будет плохо себя вести, скажешь мне.

Она округлила глаза. Потом наморщила узкий лобик, вроде как задумалась, хотя, судя по кукольному личику, задумываться – это не ее. Витьке такие девчонки снились по ночам.

– Тебя тут один колобок искал, – мстительно сказал Витька.

– Какой колобок?

– Вот такой ширины, вот такой вышины, – пояснил Витька, показывая габариты руками. Сиреневая захихикала.

– Кстати, вон он, – кивнул куда-то мне за спину Витька.

Я обернулся, никакого колобка не увидел, зато увидел, что ко мне приближается та самая девушка, которую я вроде бы надежно пристроил у елки. Это она, что ли, колобок? Я оглядел ее повнимательней. Ну, небольшого росточка, да. Ну, слегка склонна к полноте, к старости, годам к тридцати, располнеет, да мне-то что? Сейчас она еще очень даже ничего. Это Витька любитель тощих, как из супового набора, девчонок. А полных и маленьких он не переносит, скорей всего, боится на них наступить. Сам-то он 188 в сантиметрах, если ростомер не врет.

– Давай потанцуем? – предложил колобок.

– Давай, Ира – вздохнул я.

– Марфа Васильевна я, – укоризненно ответила она. Витька с сиреневой дружно засмеялись. Я тоже. А колобок хохотал больше всех. Так мы с ней и познакомились. Постепенно я запомнил, что ее зовут Лена, запомнил даже фамилию. Тогда была Капитонова. Жила она в городе, недалеко от института, в местечке, которое называлось Рабочий поселок. С родителями и бабушкой, маминой мамой, все как полагается в сбалансированной семье. Обычно на ее приглашения зайти к ней в гости я отвечал отказом, но однажды зашел. Был голоден и рассчитывал, что Лена меня накормит чем-нибудь домашним. Борщом с фасолью на первое и жареной картошкой с грибами на второе. С третьим я решил не гадать и правильно сделал. Лена меня не только не накормила, но и познакомила с родителями и бабушкой. Бабушка еще ничего, поскольку я ее видел только мельком, а родители мне не понравились. Впрочем, как и я им. Отец Лены, бравый прапорщик, сидел дома почему-то в форме, а мама, такой же колобок, как и дочь, сразу же стала допытываться, давно ли мы знакомы. Я посидел там полчаса и удрал несолоно хлебавши. А вот Лена в нашей общаге бывала частенько. «Проходила мимо и зашла», – говорила она. Садилась на мою кровать и рассказывала нам о Франции. Она бредила этой страной, мечтала выйти замуж за француза и уехать в Париж. А в Париже гулять по Монмартру и площади Пигаль. Андрей Германсон охотно беседовал с ней на тарабарском языке, который называл французским (он его в школе изучал, но сам признавался, что, кроме слов «Au revoir», ничего оттуда не вынес), о творчестве Стендаля и Золя, французских писателях XIX века. Каким-то образом Лена его понимала, тем более что в спорных моментах они переходили на русский. Из их бесед я запомнил только, что «Пармская обитель» кишмя кишит романтикой, а концовка скомкана. Андрей Мирнов в то время был увлечен медсестрой из ВУЗовской поликлиники, что на улице Громобоя, и другими девушками временно не интересовался. Он хмуро кивал Лене, когда она приходила, и больше не обращал на нее внимания. Она даже жаловалась мне, что при встрече с ней в институте он не здоровается. Я ей сказал, чтобы она не расстраивалась, примерно через месяц Андрей поправится и будет здороваться. Характером Лена обладала жизнерадостным и импульсивным, в выражениях не стеснялась. Не кисейная барышня, одним словом. Да и не попадались мне в нашем институте кисейные. В общем, со знакомством с Леной мы разобрались, теперь расскажу, что было дальше.

В то время, в декабре 1981-го и в начале января 1982-го, мы с Мирновым и Германсоном не учились, а в составе студенческого строительного отряда трудились на строительстве Тепличного совхоза, что в местечке Ново-Талицы. Да, было и такое, что стройотряд работал не только в летнее, каникулярное, время, но и зимой. Тепличный совхоз был стройкой союзного значения и должен был снабжать население города свежими овощами. Честно говоря, я не заметил, чтобы после ввода в строй «Тепличного» в магазинах овощей стало больше, чем обычно, но я и не эксперт по таким вопросам. Может, и стало… Когда стали набирать студентов в стройотряд, вся пятая комната нашего общежития оказалась в нем. Сначала в отряд вступили оба Андрея, а потом, чтобы не скучать одному в комнате, и я. Не самое умное решение в моей жизни, все-таки задача студента – сначала учиться, а уж потом что-то строить. Работали мы полный рабочий день, с 8-ми утра до 5-ти вечера с часовым перерывом на обед. Наша бригада в какой-то мастерской резала стеклорезом стекла и перетаскивала их к каркасу теплиц. Крепить стекла на теплицах нам не доверяли и правильно делали, мы даже при переноске на пятьдесят метров стекла побили немало. Но, что интересно, никто из нас при этом серьезно не порезался. Однако было два эпизода, когда отсутствие такого рода травм можно было объяснить только чудом. Сначала наш студентработяга Павел Коротков из ЭЭФа (электро-энергетический факультет), переносил уже обрезанное по размерам стекло от стола стекольщика к стопке, откуда мы уже их несли в теплицы, и опрокинул всю стопку на себя. Когда его вытащили из-под миллиона осколков, выяснилось, что у него не было ни одного пореза. А потом плохо закрепленное на теплице стекло свалилось под ноги проходившему человеку – и также без последствий. Странно, что этим человеком в обоих случаях был Паша Коротков.

– Паша, ты заговоренный, что ли? – спросил его кто-то.

– Практически да, – ответил Паша и показал нам какую-то старинную пуговицу. – Меня мой талисман бережет.

– Лучше бы он тебя подальше от стекла держал, чем каждый раз из-под осколков вытаскивал… – проворчал командир нашего стройотряда.

В начале января мы закончили временную трудовую деятельность и вернулись за парты. Заплатили нам рублей по 60, пояснив, что главное для нас не деньги, а участие. Как у спортсменов-олимпийцев…

…Поскольку сессия уже показалась из-за горизонта, а я за месяц прилично подотстал от одногруппников, пришлось учебой заняться всерьез. Ну как всерьез… Не днем и ночью, как кот ученый, конечно… Но набеги в пивной бар «Славянский» пришлось сократить. Посещение кинотеатров с болью в душе свел до минимума, ходил только на гиперкрутые фильмы, вроде «Кто есть кто» с Бельмондо или американский фильм «Бездна». Городские дискоскачки тоже в этот период обходились без меня. Витька как-то один справлялся. Чертежи и лабораторные работы никто для меня не отменил, хотя деканат, надо признать, для нашего стройбата ввел на этот семестр мораторий на отчисление по неуспеваемости. Низкий поклон им, конечно, за это, только программу обучения все равно пришлось выполнять. Уже не помню как, но выполнил. Мало того, и сессию я сдал без завалов в плановые сроки. Даже изловчился получить «хорошо» по материаловедению и обработке конструкционных материалов. Сдача сессии в заданных временных рамках позволила мне поехать на каникулы к родителям в далекий от Иванова Казахстан. Там за десять дней я выспался, как пожарный на дежурстве, и отъелся так, что еле влез в одежду, в которой приехал. Дома на книжной полке я обнаружил небольшой красивый камень золотисто-коричневого цвета.

– Что за камешек? – спросил я отца.

– Тигровый глаз, – ответил он. – Хороший камень. Пишут, что помогает при гипертонии, сердечно-сосудистых проблемах.

– А где ты его откопал?

– В универмаге.

– Дорого?

– Не знаю, у матери спроси, она платила.

– Рубль, – крикнула из другой комнаты мама.

«Дорого», – подумал я. Два комплексных обеда в институтской столовой. С другой стороны, раз дорого, значит, вещь стоящая. Дело в том, что я после случаев с Павлом Коротковым подумывал тоже завести себе что-нибудь вроде амулета или талисмана и ходить с ним на наиболее кусачие занятия или на экзамены. В то время многие ребята подсели на такие талисманы, в обязанности которых входило отпугивание неприятностей и привлечение удач. Поэтому отправился в универмаг в надежде купить себе тигровый глаз и назначить его личным талисманом.

– Да что вы все на тигровые глаза набросились? – удивилась продавщица на мой вопрос, почему я не вижу на витрине искомый камешек. – Кончились они. Расхватали, как горячие пирожки.

Огорченный, я вернулся домой и рассказал отцу про ситуацию с тигровыми глазами в торговой сети. И про то, что хотел иметь этот камень в качестве талисмана.

– Только тигровый глаз и никакой другой? – спросил отец.

– Я ему почему-то доверяю, – пояснил я, поглядывая на камешек на книжной полке.

– Так возьми наш, – предложил отец, – мы другой купим.

На это я и рассчитывал и тут же переместил тигровый глаз в карман брюк. Вернувшись с каникул в родную общагу, я показал ребятам, обоим Андреям и Витьке, свой талисман и заявил им, что теперь фарт и я неразделимы и неразличимы. Ребята с интересом повертели в руках мой талисман, а Андрюха Мирнов пробормотал:

– Поглядим, сказал слепой.

Случай проверить талисман в действии мне выпал очень скоро, недели через две после возобновления занятий в институте. Мы с Витькой решили, что лекция по истории КПСС в этот день лишняя, и бодро вышагивали в обратном от лекционной аудитории направлении, в сторону пивной точки на рынке. Мы, конечно, не могли знать, что этот предмет через десять лет станет неактуальным, а тогда он раздражал нас обилием дат, по которым большевики устраивали свои дела, проводили съезды и конференции, уходили в подполье и возвращались из него. Лекции по истории КПСС читала нам Виолетта Николаевна Иванова, крупная суровая дама, с громким низким голосом и своеобразным чувством юмора. На лекциях она размахивала руками, как дирижер симфонического оркестра, жестикулировала и всю лекцию была в движении. Рассказывая про ушедшую в подполье партию большевиков, она для иллюстрации сильно топала ногами по полу. Мы подпрыгивали от этих ударов и сочувствовали большевикам. Ребята звали ее Вендетта Николаевна, за глаза, ясное дело, но она это знала и, говорят, ей это имя нравилось больше паспортного. У Вендетты Николаевны было одно ценное качество – она никогда не проверяла явку на лекции, что и дало нам с Витькой возможность заменить лекцию на пиво. В общем, идем мы с ним довольные жизнью и буквально в паре шагов от института нос к носу сталкиваемся с Марком Романовичем Шингаревым, заместителем декана по младшим курсам. Ни свернуть, ни нырнуть под какую-нибудь лавку возможности у нас не было, тем более что он сразу же уставился на нас своими семафорами.

– Так, – сказал он, когда мы остановились около него, – студенты первого курса 12-й группы Семенов и Мырсиков. Куда путь держим? По моим ощущениям, у вас сейчас идет лекция, нет?

Я посмотрел на Витьку, Витька на меня. Как выкрутиться, в голову ни мне, ни ему ничего не приходило. Вдруг я вспомнил про талисман и сунул руку в карман. Сейчас потрогаю тигрушу, и Марк, улыбнувшись (он часто улыбался) скажет: «Да ну ее, эту лекцию, пошли пивка хлобыстнем!» Я уже приготовился и сам улыбаться, но улыбка так и не сформировалась, потому что карман был пуст. И я вспомнил, что сегодня камешек остался лежать в моей прикроватной тумбочке в общаге. День не предполагал каких-либо опасностей, и я решил, мол, пусть талисман отдохнет.

– Не придумали, что соврать? – спросил Марк. – Тогда думайте, а завтра в 9:00 придете с вашей версией ко мне в деканат. Идите. Нет, не в бар «Славянский», который вы не успели залегендировать под библиотеку, а на лекцию…

Мы развернулись на 180 градусов и пошли на лекцию по истории КПСС. Вендетта была очень удивлена, увидев нас на входе в аудиторию, но ничего не сказала, только кивнула, мол, располагайтесь. Мы сели на первый ряд, на тот случай, если Марк решит удостовериться, что мы действительно находимся на лекции. И даже пытались записывать некоторые даты, прозвучавшие в лекции. Марк, конечно, не пришел…

Утром после первой пары мы с Витькой стояли у входа в наш деканат и отшлифовывали в окончательной редакции наш вариант причины, по которым мы попали на Марка, а не на лекцию.

– Значит, так, давай еще раз, последний, – сказал я. – Я шел за фотографией в фотоателье, а ты за молоком в продуктовый.

– А почему нельзя фотографию забрать после занятий? – сымитировал Марка Витька.

– Потому что фотоателье закрывается в три.

– А почему нельзя молоко купить после занятий? – тем же голосом спросил Витька.

– Потому что молоко после трех уже разбирают.

– А на занятия, значит, наплевать, да?

– Нет, сразу же после получения фотографии и покупки пакета молока мы собирались галопом вернуться на лекцию.

– Почему сразу не сказали?

– Вас увидели, растерялись.

– Ладно, лоботрясы, чтоб в последний раз!

Таков был наш сценарий беседы с Марком в деканате. Ну а кроме сценария, в моей ладони лежал талисман. Я погладил его прохладную грань и посмотрел на Витьку.

– Если кто нас и спасет, то он, тигровый глаз, – задушевно сказал я.

– Как бы нам тигровую задницу не показали, – кисло сказал Витька и открыл дверь в деканат. Мы скромно зашли в комнату, где сидели две миловидные девушки, Светлана и Татьяна. Одна из них была секретарем, другая делопроизводителем. Они без интереса посмотрели на нас и продолжили копаться в своих бумагах. Девушки негромко переговаривались между собой, не обращая на нас внимания, рассчитывая, видимо, что мы сами объявим цель визита. Пришлось так и сделать.

– Нас Марк Романович на девять вызвал, – признался я.

– А сейчас сколько? – куда-то мимо нас спросила Светлана.– Девять пятнадцать.

– Закончилась пара, мы и пришли, – сухо пояснил Витька.

– Марк Романович у декана, ждите, – еще суше сказала младшая из них, Татьяна.

Мы не стали спорить. Присели на два стула, стоявшие у стены, и стали ждать. Минут через пять из кабинета декана вышел Марк и бросил на нас взгляд голодной росомахи. Я сразу же забыл, кто из нас с Витькой за фотографией, а кто за хлебом…

– Пришли? Хорошо. Сейчас идите во двор, там между корпусами А и Б стоит мебельный фургон. В нем стоит письменный стол. Перенесете стол сюда, в кабинет декана, и упаси вас Бог что-нибудь там поцарапать. Тот стол, что стоит в кабинете декана сейчас, отнесете завхозу. Где найти завхоза, знаете?

– Знаем, – немедленно ответил я, хотя и понятия не имел ни о каком завхозе.

– Тогда действуйте-злодействуйте.

Когда мы с Витькой возвращались в учебную аудиторию, я снова достал из кармана тигровый глаз.

– Храни меня, мой талисман, – продекламировал я.

– Храни меня во дни гоненья, – продолжил Витька, – во дни чего-то там… не помню.

– Я тоже, – сказал я…

…Как-то в середине семестра Андрей Германсон сказал:

– Возьми тигровый глаз с собой на дежурство, проверим его в сложных условиях.

Надо пояснить про дежурство. Дело в том, что мы записались в оперативный отряд факультета, который обеспечивал порядок на факультетских и общеинститутских мероприятиях. Ну там пропускной режим, недопущение конфликтов среди студентов и тому подобные дела. Надо ли говорить, что наше участие с красными повязками на рукавах на этих мероприятиях всегда вносило лишнюю сумятицу. В ближайшую субботу наш оперотряд подрядился на дежурство на дискотеку в КИП – комбинат искусственной подошвы, что на улице Поляковой. Каким боком наша институтская дружина касалась КИПа, мы так и не узнали, зато были наслышаны, что дискотека там жуткая, постоянные драки, даже милиция лишний раз старалась туда нос не совать. Еще на подходе к Дому культуры этой подошвы я обратил внимание на странную вонь, источник которой был невидим, но, чем ближе мы подходили к ДК, тем сильнее пахло. От входной двери несло так, будто ее только привезли с помойки, где она пролежала пару лет. – Крыс они тут травят, что ли? – предположил Германсон. Или мы что-то не так поняли, или остальной народ оказался умней нас, но из всего оперотряда численностью 24 человека на дискотеку пришло трое, я и два Андрея. Не пришел даже командир отряда Круглов Саша. В опорном пункте милиции, в который, судя по аромату, народ сносил дохлых кошек, мы разделись и надели повязки на рукава. Еще когда снимали куртки, обратили внимание, что никого из отряда не видно.

– А ты адрес не перепутал? – спросил Германсон у Мирнова.

– Тут в городе один КИП.

– А где тогда наши?

Дежурный милиционер, пожилой старший лейтенант, посмотрев на нас, покачал головой и сказал:

– Может, посидите здесь, посмотрите телевизор?

Мы отказались и пошли выполнять свой долг, который ждал нас на втором этаже Дома культуры КИП. Культуру, может, там и можно было бы найти, но только не в дискотечные дни. Когда мы, три богатыря, зашли в битком забитый зал, толпа с огненнокрасными от водки лицами угрюмо уставилась на нас. Мы на них. Я залез в карман брюк и потрогал тигровый глаз. Если талисман и в самом деле талисман, самое время ему это доказать. Только мы вступили на эту арену, как с правой стороны, если от двери, прилетел дикий крик. Даже не знаю, что должно произойти, чтобы так кричать. Может, увидеть поезд, мчащийся прямо на тебя, может, палец дубовой дверью прищемить. Мы посмотрели друг на друга и пошли в сторону воплей. Возле стены, вдоль которой стояли стулья, качалась вдрабадан пьяная девица и зверским криком подбадривала своего дружка. Дружок растекся возле стульев и никак не хотел собраться в кучу. Вернее, не мог, хотеть-то он хотел. Дергался, извивался, но, к огорчению своей подружки, на ножки не вставал.

– В следующий раз, если я сюда попаду, приду таким же, – сказал Мирнов. Под косыми взглядами мы обошли танцпол и остановились возле двух девиц, вцепившихся друг дружке в волосы. Мешать мы им не собирались, упаси Бог, просто посмотрели женский рестлинг с первого ряда. Битва, правда, оказалась просто разогревом перед другим, более статусным боем. Два крепких с виду парня подошли к сцепившимся подружкам и, хоть и с трудом, но растащили их, хотя мне казалось, что для этого потребуются два трактора. Освободив подружек, парни принялись месить друг друга с таким энтузиазмом, что дискотеку пришлось приостановить. Это для начала. А потом мы увидели, что такие схватки у них поставлены на поток и бойцы только ждут своей очереди. И перестали обращать на них внимание. Несколько раз выяснить, кто тут самый широкий, предлагали и нам, но как-то обошлось. Нет, мы точно были не робкого десятка. Бывало, дрались и поодиночке, и командой. Андрей Германсон, помню, вообще был опытный поединщик. Мы часто выставляли его на бой с чужаками, особенно нерусскими, и Андрей обычно выходил победителем. Так что нельзя сказать, что мы дрожали как осиновые листки, но два часа провести в таком напряжении – удовольствие среднее. Ребятки хотя бы подкреплялись водкой…

– Талисман работает, ребята, – объявил я, когда после дежурства мы вернулись в общагу живые и невредимые. Ребята спорить не стали.

Рассказал об этом испытании Лене, когда она появилась в общаге. Лена внимательно выслушала, тщательно осмотрела камень и пожала плечами:

– Тигровый глаз – просто красивый камешек, даже его лечебные свойства ничем не подтверждены, – заявила она. – Выдумал себе талисман…

– Такой вот я выдумщик, – я отобрал у нее свой талисман и спрятал его в карман.

…Шла обычная студенческая жизнь. Мы посещали лекции – не те, которые нам нравились (нам никакие не нравились), а на которых препод проверял явку. Удирали с них при первой возможности, ходили на семинары, с которых не очень-то удерешь. С удовольствием заходили только на спорткафедру, там можно было поиграть в настольный теннис. Мы с Андреем Германсоном числились в лыжной группе, о чем я узнал уже ближе к концу первого курса. Мы с ним ни разу там не были, поскольку играли в шахматы за институт и считали себя важными птицами, потому что шахматистов было сравнительно мало. Сравнительно с легкоатлетами, которыми институт кишел. Кроме них, институт славился женской баскетбольной командой, которая одно время даже играла в общесоюзной лиге. А шахматами институт не славился, и мы тихо возились в своей песочнице, выигрывали первенство среди ВУЗов города, но дальше города не высовывались, поэтому общественность о нас даже не знала. Наш институтский шахматный коуч и по совместительству главный лыжник Николай Александрович Гущин никаких сборов с нами не проводил, никогда за нас преподов не просил. «Завалили экзамен? Ну, что ж, учите лучше», – было его кредо по отношению к нам. Думаю, он был прав… Да, кстати о лыжах. В одно прекрасное мартовское утро Гущин, увидав нас с Германсоном у теннисного стола, попросил нас, когда устанем, зайти к нему. Устать мы не успели, нужно было топать на пару, но все равно зашли. Николай Александрович потер свой сизый нос и грустно сказал:

– Все ребята, кончилась ваша лафа.

Мы вопросительно уставились на него. У нас, оказывается, была какая-то лафа.

– Я увольняюсь, – пояснил наш тренер, – ухожу в строительный. Вас с собой не зову. Поэтому теперь лучше ходите на занятия по физвоспитанию, – он печально усмехнулся, а мы, конечно, расстроились.

В этом смысле, да, с его уходом мы опять как простые студенты должны включать в свое расписание занятия по физо. Раньше, когда все шли на спорткафедру бегать, прыгать и сваливаться с брусьев, я искал себе партнера по теннису, а если не находил, просто гулял. Это если после физо еще были другие занятия, а если их не было, просто уходил.

– А шахматы кто будет курировать? – спросил я.

– Колесников, завкафедрой, – подумав, ответил Николай Александрович. – На него не рассчитывайте. Шахматы тут вымрут, как трицератопсы. Он на них смотрит, как папуасы на ночной горшок. Слона называет офицером, а ладью турой.

Почти так и было. О том, что нам с кем-то надо было играть, бывало, узнавали на следующий день после несостоявшегося матча. А освободить студента от занятий, чтобы он смог вдумчиво подготовиться к шахматной партии, – об этом и речи не было. Но это бы еще ничего. Хуже, что пришлось теперь ходить на занятия по физвоспитанию и, что совсем плохо, пришлось ходить на лыжах. А с лыжами я никогда не дружил. Просто пробежать ногами – пробегу не хуже других, но если на лыжах – приползу последним. На следующий день после старта. Особенно запомнился мне эпизод с зачетом по лыжному спорту. Или это был не зачет, а что-то вроде контрольного занятия. Надо было пробежать вокруг озера, что было (и есть) в местечке Курьяново, это пара остановок от института. Трасса там была длиной что-то около трех километров. Побежали все сразу, и парни, и девчонки, понемногу вытягиваясь в одну линию на лыжне. Бежали все кучно, только вокруг меня никого не было, потому что вокруг меня была вьюга. Это я так энергично, как байдарочник на горной речке, работал палками. Если я начинал махать ими медленнее, начинал катиться назад. Я мог бы махать палками еще сильнее, но тогда в радиусе пяти метров поднимался такой буран, что я терял из виду лыжню. В общем, дистанцию я прошел предпоследним, когда группа уже собиралась уходить, посчитав, что я улизнул с трассы. Отдышавшись, я гордо сообщил преподу, что я не есть последний, что позади меня кто-то крался. Препод сначала не поверил, но, пересчитав группу, согласился подождать еще. Последним, копируя поступь шагающего экскаватора, финишировал Бахтыбек Умаров, который увидел столько снега только здесь, в Иванове. Нет, в Киргизии, откуда он приехал учиться, рассказывал Бах (Витька немного сократил его имя, и оно зазвучало), снег тоже бывает, особенно в горах, но лыжи в домашний обиход все-таки не входят…

…Следующий эпизод с участием моего талисмана был уже с летнюю сессию. Дело в том, что оба Андрея, Германсон и Мирнов, были страстными преферансистами. Вернее, Андрей Германсон был просто преферансистом, не страстным. А вот Андрей Мирнов – тот да, тот был фанат преферанса. Мог играть и день и ночь без перерыва на сон и обед. Но, кроме фанатизма, Андрей обладал еще и талантом. Ведь известно, что преферанс, хоть и является карточной игрой на деньги, но отличается от игры в дурака тем, что результат в большей степени зависит от умения, а не везения. У Мирнова было все – и везение, и умение. Он вообще был очень умным парнем. Ярче всего это проявлялось в учебе. Не сказать, чтобы он сильно корпел над учебниками или задерживался в учебных аудиториях дольше других ребят, но на занятиях и, что еще важнее, на экзаменах всегда мог найти решение в тех ситуациях, когда нужно было заставить работать не только мозги, но и подключать интуицию. Голова у него была светлая, что для успеха в преферансе условие абсолютно необходимое. И все бы ничего: играете в преферанс, ну и играйте на здоровье. Но преферанс – это игра на деньги… Хотя, говорят, играют и на интерес, но вяло…

А в те времена любая игра, где звенела монета или шуршали банкноты, государством всячески преследовалась. Но любителей преферанса это не останавливало, тем более что выигрыши-проигрыши наших студентов-преферансистов исчислялись всего лишь рублями, реже десятками рублей. Это не тысячные ставки, которые, как мы слышали, делали профессиональные игроки, поэтому особой охоты за преферансистами у нас не было. Кроме одного случая. Обычно ребята, страдающие преферансом, собирались в чьей-то комнате общаги вечером и расписывали пулю, или как там у них называется партия, всю ночь до утра. Чаще всего по пятницам, если не планировали в субботу осчастливливать институт своим посещением, или по субботам, чтобы отоспаться в воскресенье утром, когда в общаге еще была относительная тишина. Играли и в другие дни, если преферансный зуд становился нестерпимым, правда, это было, скорее, исключение. Но иногда, когда обстановка позволяла, слет четверки преферансистов происходил у кого-то на квартире из числа ребят, живших в городе. Этот вариант был для студентов, конечно, предпочтительней. По квартире не шлялись дежурные преподаватели, деканат и общажный студсовет и не заглядывали им в карты. Можно было перекусить чем-нибудь домашним и запить свежим чаем или кофе. Можно было даже разговаривать своим голосом, а не хриплым шепотом. Время от времени Андрей Мирнов проводил свои ночи на одной из таких квартир. Германсон преферанс хоть и уважал, но за пределами общаги, кажется, не выступал. И вот в одну из ночных посиделок пулю расписывали в квартире студента нашего института по фамилии Борисов, и Андрею Мирнову повезло ощипать хлебосольного хозяина квартиры рублей на 50. Приличные, надо сказать, деньги в то время. У нас вахтерши в общаге получали по 60 рублей в месяц, да и не только вахтерши. Но, с другой стороны, если ты проигрываешь такие деньги, значит, они у тебя есть. Как бы то ни было, Андрюха за вечер разбогател на полста рублей и в гармонии с собой и всем белым светом вернулся в общагу. Остальные преферансисты тоже разбежались, только бедолаге хозяину пойти было некуда. И не на что. От этого, или по какой другой причине ему стало грустно, и он решил поделиться своим горем с папой. А папа у нас был не просто папа, а партийный чиновник областного уровня. И даже был знаком с ректором института. Утерев горькие слезы сынули, папа снимает трубку телефона и звонит ректору. Мол, распустил ты брат-ректор своих студентов до крайности. И живут они у тебя не на стипендию, а на нетрудовые доходы, полученные в азартных играх. Того и гляди скоро против советской власти пойдут. Запиши фамилию – Мирнов. Ректор встрепенулся и приказал по фамилии Мирнов подобрать факультет, в котором он обретается. Быстро вычислили, что преступник учится на ПТЭФ. Декан нашего факультета тоже встрепенулся, прилетел к ректору, и стали они думать, как Андрея извести. Вряд ли долго думали, потому что ежу понятно, что от студента проще всего избавиться, завалив его на сессии. Только вот от сессии остался один небольшой кусочек в виде последнего экзамена. У Мирнова это была инженерная графика.

– Инженерная графика? – уточнил ректор. – Прелестно! Вызовите ко мне Коновалова.

И сидят с деканом, радостно потирают руки. Теперь пару слов про Коновалова. Еще недавно этот самый Коновалов был доцентом кафедры конструирования и графики, парторгом той же кафедры и в целом был преуспевающим и перспективным членом профессорско-преподавательского состава института. Говорили, что и докторская диссертация у него уже лежит в столе, ждет сигнала. И тут все в одночасье переворачивается. Попадает Коновалов в вытрезвитель – было тогда такое учреждение для подобранных на улицах города пьяных граждан. Милиция подбирала и свозила туда. Там пьяницу принимала такая же милиция и размещала на ночлег в прохладном помещении казарменного типа. Утром будили и, приняв от постояльцев 5 рублей за услуги, отпускали. И все бы оно ничего, да вслед, по месту работы или учебы, пользователю услугами вытрезвителя шло письмо, уведомляющее руководство учреждения, предприятия или учебного заведения, что в их ряды затесался человек, сверх меры потребляющий алкоголь. Для принятия мер. И меры принимались, быстрые и жесткие. Помню двух или трех ребят, попавших в вытрезвитель, и это было их последнее приключение в качестве студентов. Так вот, попадает наш Коновалов в вытрезвитель. Как он туда попал, точно никто не знал. Говорили, что его забрали из ресторана, где он что-то там отмечал и по такому случаю набил кому-то морду. Эта версия слабо вяжется с реалиями. Ну, во-первых, сорокалетний Коновалов был довольно хилого сложения, его физические упражнения сводились к ходьбе по лестнице с первого этажа Б-корпуса на третий и обратно два раза в день, поэтому не очень верилось, что такой Тайсон мог кого-то побить. Если, конечно, в другом углу ринга не был боец еще более хлипкий. А во-вторых, менты в случае драки везли клиентов не в вытрезвитель, а в отдел. Так что битье морд в ресторане в качестве причины появления Коновалова в вытрезвителе можно исключить. Слышал я и другую версию, которая больше похожа на правду. После ресторана Коновалов вместо того, чтобы взять такси и спокойно приехать домой, пошел пешком. Решил освежиться. На холодке, а было это в начале апреля, его слегка развезло, что привлекло внимание проезжавшего экипажа машины патрульно-постовой службы. А эти ребята мимо прилично одетого человека даже с небольшими признаками опьянения (бомжа они бы даже не заметили) никогда не проезжали. Вот он и загремел туда. После этого карьера Коновалова поступательное движение приостановила. Уволить его не уволили, но парторгом человек, побывавший в вытрезвителе, быть не мог. Из доцентов кафедры его перевели в простые преподаватели и предупредили: один неверный шаг – чихнул не вовремя или, не дай Бог, возразил начальству – и все, ты свободен, как весенний ветер. Коновалову поставили задачу завалить Андрюху на последнем экзамене по инженерной графике, назначить ему пересдачу в последний официальный день сессии и завалить повторно. «Все понял?».

Коновалов щелкнул каблуками и сказал, что сделает.

– Только никому ни слова! – наверняка строго сказал ректор.

– Понимаю, – наверняка ответил Коновалов и в обстановке строжайшей секретности пошел готовить завал Мирнову. Они думали, что про это дело знают только они трое, ректор, декан и Коновалов. Наивные, как белки на фабрике меховых изделий. В ту минуту, когда Коновалов еще только получал инструкции от ректора, весь институт уже знал, что на Мирнова готовится охота. А к вечеру этого дня весь полумиллионный город уже обсуждал эту историю в деталях. Наша пятая комната тоже обсудила эту историю в деталях и решила, что, конечно, на экзамене завалить можно и нобелевского лауреата в той области, по которой принимается экзамен, но облегчать задачу Коновалову не будем и подготовим Мирнова, насколько возможно лучше. Чертил Андрей достаточно хорошо, поэтому больше натаскивали его по теории. Ну и перед уходом я вручил Андрею тигровый глаз. На экзамен пришел декан факультета Валерий Константинович Пыжов собственной персоной и сидел там, пока Мирнов отвечал свой билет. 13-я группа, в которой учился Андрей, открытым голосованием решила запустить его на экзамен первым, чтобы в аудитории было как можно больше свидетелей вероятной расправы. Будь он последним, как любят сдавать экзамен некоторые расчетливые студенты, шансов у него совсем бы не было. А так – общественность наблюдает все-таки… Андрей взял билет и заявил, обращаясь куда-то между преподом и деканом (поди знай, кто тут теперь главный), что готов отвечать без подготовки.

– А чертеж? – ядовито спросил Коновалов.

– Начерчу при вас, – ответил Мирнов.

Студенты, сидевшие в аудитории (зашла пятерка, а потом один вышел – другой зашел) отложили свои поделки и напрягли уши. Декан кивнул, и Андрей уселся на стул рядом с Коноваловым. Быстро начертил свой чертеж, без запинки отбарабанил теорию и скромно уставился на препода. Препод кисло улыбнулся и принялся заваливать Андрея дополнительными вопросами. И не просто вопросами, а загадками, ребусами и шарадами. Времени на подумать не давал, ответы Андрея прерывал и всячески старался его запутать. Но Андрей, умница, отвечал на все вопросы, даже на те, которые выходили за рамки курса. Полчаса Коновалов играл с Андреем в КВН, пока не выдохся. Двойку ставить было нельзя. Препод с тревогой посмотрел на декана, тот на препода. С минуту, говорят, длилась немая сцена, потом декан пожал плечами и сказал:

– Решать вам, но очевидно, что студент предмет знает.

– Удовлетворительно, – объявил Коновалов, обрадованный тем, что теперь невыполнение задачи ректора он сможет свалить на декана.

– А плюс один бал за ответ без подготовки? – нахально спросил Андрей. Установилась такая тишина, что, пролетай тут моль, народ слышал бы хлопанье ее крыльев. Коновалов побагровел и вписал в Андрюхину зачетку «хорошо».

– Говорят, вы в преферанс хорошо играете, – сказал Коновалов, протягивая Андрею зачетку.

Андрей спрятал зачетку в карман кожаного пиджака, поправил галстук и пошел к двери.

– За это в вытрезвитель не попадают, – сказал он у двери и вышел. Аудитория и вся группа, прильнувшая чебурашьими ушами к двери с другой стороны, грохнула от смеха. Ухмыльнулся даже декан. А Коновалов вскочил и в ярости бросился за Андреем. Со скоростью болида он промчался по коридору и скрылся в дверях кафедры.

– Нормальный камешек, – сказал мне Мирнов, возвращая тигровый глаз. – Успокаивал, когда меня тянуло Коновалова – чтоб ему в следующей жизни быть футбольным мячом! – убить с особой жестокостью.

…Раз уж мы заговорили про экзамены. Стартовали они в конце мая в виде зачетной недели, а с началом июня началась собственно сессия. Шесть зачетов и четыре экзамена. Экзамены были по инженерной графике, иностранному языку, химии и физике. Школьные, если не считать графики. Я готовился и к зачетам, и тем более к экзаменам очень тщательно, не пропустил ни одного вопроса. Это я про шпаргалки. К каждому экзамену я изготавливал шифровки на узких листках бумаги, сложенных в гармошку. За три-пять дней переписывал туда весь курс лекций. Кроме немецкого языка. Этот предмет у нас вела Марина Сергеевна, очаровательное создание, которую вы обязательно выберете натурщицей, если надумаете писать картину «Девочка играет с котенком». Я имею ввиду девочку. Впрочем, и котенка, если с воображением у вас все в порядке, тоже. У нее были губки бантиком, огромные голубые доверчивые глаза, русая челка и злобный нрав, способный запугать крокодила. Так вот, она объявила (кстати, обманула), что мы можем на экзаменах пользоваться учебником и словарем. Ну а раз так, зачем тогда шпоры готовить? Кроме шпаргалок, на экзамены я приносил свой талисман. Он лежал в нагрудном кармане рубашки, вел себя тихо, не подсказывал, но почему-то я чувствовал себя уверенней, чем, например, на зимней сессии, когда камня со мной не было. И экзамены сдавал на порядок лучше. И инженерную графику, и физику, и даже Марину Сергеевну сдал на «хорошо» Оставалась только химия. Я немного расслабился. Последний экзамен – и здравствуйте, товарищи каникулы! Впрочем, нет, после экзаменов вся наша команда собиралась потрудиться в стройотряде «Авангард» на строительстве объектов сельхозназначения в Южском районе Ивановской области. А уж потом каникулы. Лена была в курсе моих экзаменационных оценок. Сама она училась не лучше, чем я, а в эту сессию даже хуже. Один экзамен она уже завалила, один сдала на «хорошо» и еще по одному вымучила тройку – вот и все ее достижения. У нее тоже оставался последний экзамен – по физике. Лена боялась его больше всего, зубрила день и ночь, и в этот период я видел ее редко. Я уже упоминал, что к моему тигровому глазу она относилась скептически. Или даже не скептически, а просто отрицала способность материальных вещей стимулировать удачу или защищать от чего-либо плохого. Я с ней никогда по этому вопросу не спорил, отчасти потому что было лень, отчасти из-за того, что и сам в душе сомневался, что маленький камешек смог заставить преподавателя Копеина поставить мне на экзамене по инженерной геометрии оценку «хорошо» вопреки его намерениям. Тем более, что Копеин за эту четверку истрепал целый моток моих нервов. Тигровый глаз мог бы позаботиться и о более спокойных способах получения хороших оценок, хотя нельзя требовать от талисманов все, что тебе хочется. Возможности у них тоже не беспредельны, а результат все-таки был. Вечером накануне своего (мой последний был через день) экзамена Лена ворвалась в нашу комнату. На моих часах «Slava» было около восьми. Мирнов уже сессию сдал и уехал в родное Мантурово, а мы с Андреем Германсоном валялись на своих кроватях и делали друг перед другом вид, что готовимся к экзамену. Я перелистывал тетрадь по химии, но мозг выталкивал любую информацию обратно, поэтому я больше размышлял, чем занять себя до отъезда в стройотряд. Сессия заканчивалась 25 июня, в пятницу, а стройотряд начинался 1 июля, в четверг через неделю. Целую неделю нужно было жить в осточертевшей общаге и чем-то себя развлекать. О чем думал Германсон, я не знал, но вздыхал он тоже невесело. – Дай мне свой талисман для полевых испытаний, – с порога заявила мне Лена.

– Каких полевых испытаний? – удивился я.

– Полевых, боевых, клинических – всех, каких хочешь.

– Я никаких не хочу, – сказал я, – талисман давно испытан, соответствует ГОСТу. Вчера Мирнов спасся от Коновалова и Пыжова, нашего декана…

– Слышала…

– С помощью моего талисмана, кстати. Хотя он был недоволен.

– Кто был недоволен, Мирнов?

– Талисман. Говорит, что не хочет по рукам ходить.

– Дай его мне, – потребовала Лена, – хочу его испытать на экзамене по физике.

– Не дам, – отрезал я.

– Жадина!

– Погодите, я выйду, – попросил Германсон, скатываясь с кровати на пол, – а то вы тут сейчас поубиваете друг друга, а мне скажут: не остановил, не предотвратил. Ну вас…

Андрей ушел, а я колко напомнил Лене:

– Кое-кто не верит в способность булыжников приносить своим хозяевам хорошие оценки на экзаменах.

– Не верила и не верю!

– Ну да, женская логика. Не верила и не верю, а талисман дай. Зачем тебе талисман, в который ты не веришь? Талисман тем и силен, что в него верить надо!

– Понимаешь, я очень боюсь завтрашнего экзамена по физике, – призналась Лена. – До дрожи. Умом понимаю, что мне помогут только знания, а не какие-то там амулеты или обереги, а душа у меня, видно, все-таки суеверная, просит подстраховать чем-нибудь волшебным.

– Может, как-нибудь с душой договоришься? Это ведь, кроме всего прочего, опасное дело, – понизив голос сказал я.

– Почему?

– Потому. Чужой талисман может помочь, а может все сделать наоборот. Так может навредить, что мама не горюй.

– Мирнову же, ты сам сказал, помог.

– Помог, – согласился я, – тут уж не угадаешь. Я ведь Мирнова предупредил, что талисман может переметнуться на сторону Коновалова, но у него ситуация, сама знаешь, какая была. Он решил рискнуть.

– Да? – Лена задумалась.

– Конечно. Это, Лена, дело скользкое. Кроме того…

– Что «кроме того»? – Лена с тревогой уставилась на меня.

– Да так, ничего особенного, – задумчиво ответил я. – Я тут на днях заходил в научку, взял там книжку про талисманы…

– Ну…

– Ты знаешь, христианская церковь сильно против них. Просто до отлучения от церкви. Магия, говорят, однако!

– А сам почему не боишься?

– Как «не боишься»?.. Боюсь. Узнают – буду ходить отлученный, как Лев Толстой.

– Ну, меня, чтобы отлучить от церкви, нужно сначала прилучить к ней, – весело сказала Лена. – Так что давай сюда свой талисман!

– Ты что, некрещеная? – спросил я.

– Нет.

– Ну, держи тогда, нехристь, – я достал из прикроватной тумбочки камень тигровый глаз и протянул ей, – после экзамена сразу верни.

– Ладно, – крикнула Лена, схватила мой талисман и убежала.

На следующий день я начал ждать ее часов с 12-ти. К этому времени Лена должна была бы отстреляться. В двенадцать ее не было, не было ее и в час. Я задумался. Экзамены у всех начинались одинаково, в 9 утра. Для того чтобы экзаменоваться, утро – самое время, не зря же говорят: утро вечера мудренее. Голова еще свежая, соображалка работает на максимальных оборотах. Так что к часу уже можно бы и сдать, даже если зашла не в первых рядах. Когда Лена не пришла и к двум часам, а в это время препод уже обычно сдает контрольные ведомости в деканат, я понял, что что-то пошло не так. Отбросив экзотические причины ее отсутствия, вроде «бежала, споткнулась, упала, закрытый перелом», я остановился на наиболее правдоподобной версии – завалила и не хочет никого видеть. Ну, ничего, отойдет и придет. Она же знает, что талисман мне нужен. А что ей талисман не помог, так я же предупреждал, что талисманы – дело тонкое. Если ты ему не понравился, сливай воду… Самому вечером тащиться за талисманом к ней домой меня совсем не манило, там ведь папа прапорщик в военной форме, которая у него вместо пижамы, там мама с анкетой-вопросником наготове, и проходить еще один тур общения с ними мне не хотелось. В этот день Лена так и не пришла. «Тяжело отходит», – подумал я, но успокоил себя тем, что уж утром-то она придет наверняка. К утру доктор время ее немного полечит, и она принесет мне мой талисман. А мне, чтобы я не переживал, сейчас пришлет телеграмму и с вахты продиктуют текст: «Подожди немножко, скоро буду. Капитошка».

Как там индейская народная изба называется, «фигвам»? Вот-вот. Утром, в 8:20 выходя из комнаты по направлению к площади Пушкина на остановку трамвая №2, я попробовал выбросить Лену из головы и сосредоточиться на предстоящем экзамене. Мешала злость. В таком состоянии я добрался до института, а в нем до аудитории, где должен проходить экзамен. Лена сидела на скамеечке напротив экзаменационной аудитории и с милой улыбкой поглядывала вокруг. Зараза! Я поздоровался с одногруппниками, пожал руку Витьке, который почему-то не опоздал на экзамен, и подошел к ней. Уселся рядом и протянул руку.

– Давай камень, – тихо сказал я.

Незачем привлекать внимание группы к взаимоотношению полов.

– Он и правда работает, – каким-то виноватым голосом сказала Лена, не делая при этом попыток что-нибудь достать из сумочки или кармана.

– Без тебя знаю, – злобно пробормотал я. – Камень давай.

– Я вчера пятерку получила.

– Рад за тебя, – без тени радости сказал я и пристально посмотрел на нее. – Ты меня сейчас убьешь, – убежденно сказала Лена, искоса поглядывая на меня.

– Не подсказывай мне готовых решений, – сурово ответил я. – Где камень, я тебя спрашиваю.

– Я его потеряла, – прошептала Лена и немного отодвинулась.

Что-то такое я предчувствовал. Что-то мне подсказывало, что свой талисман я назад не получу. Не знал только причину. Она могла «занять» его кому-нибудь из своих одногруппников, заваливших экзамены и нуждавшихся в поддержке талисмана. Могла показать его папе, и тот забрал его для продвижения по службе. Могла вообще подарить преподу, принимавшему у нее физику, за отличную оценку. В знак уважения. А она его всего лишь потеряла.

– Вчера не смогла к тебе зайти, бегала по магазинам, искала такой же камень. Ты бы и не заметил. Но такого же не нашла, нашла немножко другой, вот смотри…

Она достала из своей крохотной сумочки размером с кошелек коробочку и протянула мне. Я покосился на коробочку и разглядел в нем что-то ярко-желтое, совершенно не похожее на мой талисман.

– Как ты его потеряла? – хмуро спросил я. – И где?

– Не знаю. Если бы знала, пришла бы и подняла. На экзамене он был, после экзамена в столовой был. Я доставала его…

– Зачем?

– Просто полюбоваться.

– В столовой есть надо, а не на камни любоваться!

– Можно же и есть, и любоваться.

– Так, может, он там и лежит? Народ ходит, ест и любуется?

– Не лежит, я обшарила всю столовую, опросила поваров, никто ничего не находил.

– Понятно, – процедил я. Дверь в аудиторию отворилась, и химичка пригласила первых десять добровольцев. А у аудитории мялось человек 6–7, не больше. Остальные что-то не спешили закончить сессию. Я поднялся и пошел к открытой двери аудитории.

– Возьмешь этот талисман? – спросила Лена, все еще протягивая мне коробочку.

– Это не талисман, – отказался я.

– Постой, – попросила она.

– Ну, – я остановился и посмотрел на нее. – Что?

– Хочешь, твоим талисманом буду я? – спросила Лена.

– Ты?

– Да. Все говорят, что я приношу удачу.

– Ладно, лезь в карман, – я похлопал по карману рубашки.

– Нет, серьезно, – продолжала Лена. – Я буду сидеть на этой скамейке и талисманить отсюда. Я кивнул и зашел в аудиторию, закрыв за собой дверь. Через час вышел оттуда.

– Ну, что, пятерка? – подбежала ко мне Лена.

– Угу, почти.

– Четверка?

– Уже ближе.

– Неужели всего лишь тройка?

– Еще немного, и ты угадаешь.

– Завалил?! – испугалась Лена. – Со мной, живым талисманом?

Я обошел ее и молча двинулся к выходу. Она осталась на месте, видимо, чутьем поняв, что сейчас талисманам лучше держаться от меня подальше. Я шел и размышлял, как быть с талисманом, заводить ли новый или нет. Так и не решил тогда, потому что мысли перебрались на химию. Неприятно, конечно, завалить экзамен, но сильно я не переживал. «Ничего, – подумал я, – три дня на пересдачу у меня есть, пересдам. А то ж еще вчера я не знал, чем себя занять. Главное, чтобы живых талисманов поблизости не было…» Через три дня я пересдал этот экзамен. Химичка даже не дослушала мой билет, нервно черкнула в зачетке – «удовл.», и сессия для меня закончилась. Еще через пару дней я уехал с Витькой, Серегой Калакиным и Андреями Мирновым и Германсоном в небольшой поселок в десяти километрах от Южи строить животноводческий комплекс. С Леной мы больше не встречались. В общагу, во всяком случае, она ко мне не приходила. В институте, конечно, сталкивались и даже здоровались, но без приязни. И дело, конечно, не в потерянном талисмане… Больше никаких талисманов у меня не было – ни живых, ни каменных. Не доверяйте им, ребята, в самый нужный момент они подведут. Рассчитывайте только на себя. Ну, если только в лечебных целях…