Читать книгу Толпа - - Страница 5

На часах 00:23, и Элизабет никак не может заснуть. Как обычно, она перепробовала все способы, о которых читала: за час до сна убрала телефон и ноутбук, надушила подушку лавандой, составила список дел на завтра, чтобы не держать их в голове, – но сна ни в одном глазу, и она лежит, уставившись в темноту.

Конец года в школе – это всегда кошмар. Элизабет приходится самой посещать все спортивные мероприятия и спектакли, потому что днем Джек на работе. А еще нужно организовать день рождения Клемми, который приходится на следующий день после окончания школьного года. В такое время жизнь Элизабет похожа на бесконечный список дел, который она пополняет, даже когда пытается уснуть.

Джек ритмично похрапывает рядом, и Элизабет все время кажется, что он хвастается, как ему приятно спать и как хорошо ни о чем не думать. Она понимает, что он ни в чем не виноват, и она должна быть довольна, что хотя бы один из них не будет с утра весь на нервах; но почему хотя бы изредка это не может быть она? Тяжело вздохнув, она выбирается из кровати. Похоже, эту битву она проиграла. Дверь закрывается за ней с резким щелчком, но это не важно. Джека ничто не разбудит.

* * *

Спустившись вниз, Элизабет заваривает ромашковый чай и усаживается за старый дубовый кухонный стол, сдвигая миски и ложки в сторону: перед сном она всегда накрывает стол к завтраку. Ночью кухня выглядит лучше: не так заметны царапины на мебели и налет вокруг раковины. Джек говорит, что нет смысла делать ремонт, пока дети маленькие, но Макс уже почти подросток, а плинтусы, несмотря на все усилия Элизабет, все еще украшены его младенческими каракулями. Все дело в деньгах: если не считать волонтерства, Элизабет не работала с рождения Клемми, а Джек уже четыре года не получал прибавки к зарплате. Они смогли купить дом только благодаря деньгам, которые Элизабет унаследовала семь лет назад, когда ее отец скоропостижно скончался от аневризмы.

Нужно еще раз поговорить с Джеком, и на этот раз он не должен уйти от разговора, бормоча что-то о долгосрочных последствиях финансового кризиса. Иногда, когда не удается заснуть, Элизабет представляет себе, сколько она зарабатывала бы, если бы осталась на работе, а Джек сидел с детьми. Раньше она работала адвокатом, представляла интересы медиакомпаний. Вполне возможно, что сейчас она была бы уже старшим партнером и получала в месяц приятную шестизначную сумму.

Но она не хочет возвращаться: за семь лет, прошедших с ее ухода, сфера медиа сильно изменилась; кроме того, она была несчастлива, когда вышла на работу после рождения Чарли. Каждый день ездить в Лондон и обратно, постоянно отпрашиваться пораньше, бесконечно извиняться за то, что у ребенка заболел живот или к ним не смогла прийти няня… Она выматывалась на работе и выматывалась дома. Она чувствовала, что не справляется ни как мать, ни как специалист, – у многих так, она это знала, но Элизабет просто не могла позволить себе не справляться. Это противоречило ее внутреннему кодексу. Если говорить начистоту, это и стало одной из причин, почему они завели третьего ребенка. Клемми стала причиной – самой лучшей причиной, – чтобы остаться дома. Оставить работу ради троих детей было уже не так стыдно; Элизабет приняла решение считать это проявлением благородства и заботы о семье с ее стороны. Когда Клемми было несколько недель, у нее начались судороги, и это лишний раз подтвердило, что Элизабет нужна дома. Пока Клемми не исполнилось три года, трудно было оставить ее даже с Джеком, даже на несколько минут. Элизабет была уверена, что, стоит ей отвернуться, как глаза дочери закатятся, а маленькое кукольное тельце начнет неестественно трястись. Кожа резко покраснеет, а изо рта пойдет пена, как во время химической реакции. Элизабет жалеет, что у нее мало счастливых воспоминаний о первых месяцах жизни Клемми. Она помнит лишь страх, давящий, удушливый страх за себя и за малышку.

Элизабет включает ноутбук, открывает сайт «Би-би-си спорт» и забивает в строку поиска название теннисного лагеря Чарли, чтобы внести оплату (еще одна вещь, которую она забыла добавить в список дел), и тут ее внимание привлекает новостной заголовок. На фото – маленькая девочка с широкой улыбкой и пухлыми щечками. У Элизабет сжимается сердце, когда она читает то, что написано над фотографией: «Смерть Марты не должна быть напрасной».

Она знает, что не должна этого делать, но не может не щелкнуть по ссылке, чтобы прочитать всю статью. Ее написал отец Марты, Марк Кленси, и она о том, как его дочь умерла от менингита за несколько недель до запланированной прививки КПК. У Марты немного поднялась температура, мать уложила ее в постель и дала парацетамол. Девочка проспала тринадцать часов. А потом проснулась и начала кричать. Ей ампутировали все конечности, но этого оказалось недостаточно, чтобы ее спасти.

Элизабет зажимает рот рукой, потом начинает грызть ноготь указательного пальца, не прекращая читать. «Ее красная курточка до сих пор висит на вешалке у двери. Не думаю, что когда-нибудь смогу убрать ее оттуда».

Под статьей ссылка на еще один текст, который Элизабет не нужно читать, – таких в последнее время очень много, и все они почти об одном и том же: процент вакцинированных опускается ниже порога, необходимого для формирования коллективного иммунитета, повышается риск для пожилых людей и людей с ослабленным иммунитетом, обсуждается вопрос о том, чтобы сделать прививки в школе обязательными.

Элизабет вглядывается в фотографию Марты. У нее такие же ямочки на щеках, как и у Клемми. Сердце сжимается, пальцы стиснуты в кулак. Перед тем как Клемми пошла в детский сад, Элизабет поговорила с каждой няней и с каждым воспитателем и попросила удостовериться, что остальные дети привиты, поскольку Клемми нельзя вакцинировать из-за приступов. Большинство отнеслись с пониманием, однако некоторые отказались обсуждать это, а кто-то повел себя враждебно, словно Элизабет оскорбила их своей просьбой – как если бы спросила, сколько денег на их банковских счетах. Элизабет знала, что в Фарли уровень вакцинации особенно низкий, и когда Клемми пошла в «Неттлстоун», она встретилась с директором, мистером Патерсоном. Он четко дал понять, что не может никого принуждать, однако разослал всем родителям электронное письмо с просьбой «подумать о будущем и всерьез рассмотреть вопрос» о вакцинации своих детей. Это одна из причин, по которой Элизабет так много времени уделяет всему, что связано со школой и местным обществом: если ее семью будут знать и, возможно, любить, то уж наверняка люди примут правильное решение?

У Клемми не было приступов уже несколько лет, она бегает быстрее и может постоять за себя лучше, чем любой другой почти семилетний ребенок, – во многом благодаря Максу и Чарли. Она энергичная счастливая девочка, и Элизабет расслабилась, как будто ее дочь уже достигла некой неизвестной цели и теперь в полной безопасности. Но статья о Марте напоминает Элизабет, что Клемми вовсе не в безопасности. Она и не будет в безопасности, пока Элизабет этого не добьется. И в тусклом свете раннего утра она начинает новое письмо:

Всем привет!

Мы очень рады пригласить вас 18 июня отметить первый день летних каникул и день рождения Клемми, ей исполнится семь лет. План такой: дети объедаются сладостями и весь день скачут в надувном замке, а родители пьют вино и присоединяются к ним.

Она приписывает в конце «пока кому-нибудь не станет плохо» и тут же удаляет: выглядит не очень.

Как вы знаете, когда Клемми была маленькой, у нее часто случались судороги, и она сильно болела. Поэтому ей нельзя делать прививки, и мы должны быть суперосторожными, особенно когда в новостях рассказывают такие страшные вещи. Я прошу вас, как родителей лучших друзей Клемми, подтвердить, что ваш ребенок был своевременно привит. Если вы решили не прививаться, мы уважаем ваш выбор, но, к сожалению, считаем, что вам лучше не приходить на праздник, и будет здорово, если впоследствии мы ограничим наши близкие контакты.

С нетерпением ждем вашего ответа!

С любовью и благодарностью,

Джек и Элизабет

Обычно они «Элизабет и Джек», но в этом случае ей кажется, что «Джек и Элизабет» звучит лучше. Она пересылает письмо Джеку, вместе со ссылкой на статью о Марте и коротким комментарием:

Дорогой, прочитай, пожалуйста, эту статью. Она мне напомнила, что мы слишком расслабились насчет прививок. Что скажешь о моем письме ниже? Я хотела бы разослать его как можно скорее.

Целую.

Когда она щелкает «отправить», кулак у нее в груди разжимается: Клемми уже чуть больше защищена. Элизабет допивает чай, оплачивает взнос за лагерь Чарли, а затем открывает новую вкладку и начинает просматривать карту скоростных ограничений в жилых кварталах. За окном утро разливает по небу нежно-голубую краску. Все пятна вчерашнего дня смыты, и их стремительно уносит отступающая ночь.

К семи утра Элизабет еще не успевает понять, насколько паршиво она себя чувствует. По будням Джек выходит из дома в 6:30, чтобы успеть на лондонский поезд в 6:45, так что все утренние хлопоты ложатся на нее. Согласно расписанию дежурств, кто-то из детей убирает после завтрака, Элизабет еще с вечера проверяет, все ли они собрали к школе, и пишет себе еще один список, чтобы ничего не забыть. Она постоянно в погоне за будущим – будущим, полным грязной обуви и забитых посудомоечных машин. Но как бы она ни старалась, что-то все время идет не так. Этим утром Макс не может найти свой велосипедный шлем, Чарли на пятнадцать минут дольше положенного нежится в постели, а Клемми безуспешно пытается выбрать заколку. Для Элизабет нарушения распорядка – словно палец, который непрестанно тычет в больное место. Она воспринимает все это как свою вину, свою неспособность быть матерью, быть человеком. Она так и слышит, как укоризненно цокает языком ее собственная мать. Элизабет не сможет нормально вздохнуть, пока все они вовремя не выйдут из дома – сытые, чистые и готовые к новому дню. И под ее контролем так всегда было, есть и будет.

Макс учится в средней школе и сам ездит туда на велосипеде. Чарли идет на несколько шагов впереди Элизабет и Клемми, которая едет на розовом самокате. Это лучшая часть утра. Элизабет шагает по извилистым улочкам Фарли, прихлебывает кофе из термокружки и любуется своими детьми – опрятными и собранными. Она справилась с еще одним утром. Наконец-то она может спокойно вздохнуть.

– Элизабет! Подождите нас!

Брай кричит от калитки дома номер девять – дома семьи Коли, который возвышается за ней, внушительно раскинув окна по обе стороны от входной двери, самый большой на Сейнтс-роуд. В этом месяце Альба пару раз в неделю ходит по утрам в подготовительную группу при «Неттлстоуне», чтобы в сентябре ей было проще адаптироваться к начальной школе. Элизабет нравится ходить вместе с ними при условии, что Брай нормально собирается, но тут она с первого взгляда понимает: сегодня явно не тот случай. В одной руке Брай несет Альбу, босую, лохматую и ужасно милую, тост и огромного розового фламинго, а в другой – свою сумочку и хозяйственную сумку из джута.

– Чарли, Клемми, подождите минутку, пожалуйста, – зовет Элизабет детей и пересекает дорогу в обратном направлении.

Брай еще только выходит из калитки, потому что забыла закрыть входную дверь. Элизабет кажется поразительным (и, честно говоря, немного несправедливым), что у Брай и Эша столько денег, – Брай сказала ей по секрету, что Эш продал свою компанию почти за два миллиона фунтов, – но они до сих пор одеваются как студенты. Понятно, что Джек немногим лучше, но у него-то двух миллионов нет.

На Брай темно-синий хлопчатобумажный комбинезон, который она надевает каждое утро (Элизабет надо будет улучить момент и попросить ее избавиться от него). Из одного кармана торчит пара розовых колготок в полоску, а из другого – расческа; и то и другое, хочется верить, для Альбы, которая сейчас уткнулась матери в грудь. Элизабет старается не смотреть. Несколько месяцев назад у них был пьяный и довольно жесткий разговор о женщинах, которые долго кормят грудью. Элизабет считает, что грудное вскармливание пора сворачивать, когда ребенок начинает ходить, но Брай заявила, что Элизабет просто ослеплена патриархальной идеологией.

– Прости, Элизабет, она только десять минут назад проснулась – если хотите, идите без нас.

На мгновение Элизабет испытывает соблазн продолжить утреннюю прогулку на свежем воздухе и привести детей в школу вовремя, но она знает, что не сделает этого.

Брай перехватывает Альбу поудобнее. Альба пищит.

– Давай, я подержу, – говорит Элизабет, пока Брай высвобождает руку из сумки и передает Альбу, которая растопыривает руки и ноги, как прыгающая с ветки на землю обезьянка, и вцепляется в крестную.

– Поздоловайся с Фледом, – Альба сует фламинго в лицо Элизабет.

Шерсть Фреда царапает Элизабет щеку, и она чувствует запах засохшей слюны, кислого молока и детского крема. Элизабет громко чмокает воздух перед клювом Фреда.

Брай начинает натягивать на Альбу колготки.

– Спасибо, Элизабет. Прости, Эш сегодня ушел рано, должен встретиться с сантехником по поводу чего-то там, и я совсем забыла про время, – Брай поднимает глаза на Элизабет. – Ну ладно, ладно, не надо на меня так смотреть! Я знаю, что Джек каждое утро уходит рано, но не все же могут быть супермамами.

Брай замолкает, потому что на Сейнтс-роуд, сигналя, выезжает большой фургон. Когда он подъезжает ближе, Элизабет видит за рулем немолодую, привлекательную и худощавую женщину, с голубым платком на шее. Она смеется – по-видимому, над удачной шуткой безумно красивого молодого темноволосого мужчины, который сидит рядом с ней, положив босые ноги на приборную панель. Женщина с грохотом проезжает мимо и машет им обеим рукой. Элизабет не знает почему, но этот жест кажется ей покровительственным. Фургон резко останавливается сразу после дома Элизабет.

– О, видимо, это новые жильцы из восьмого, – говорит Брай, оборачиваясь, чтобы проводить взглядом фургон.

– Восьмой – это кто? – спрашивает Альба.

– Это соседний дом, возле тети Элизабет, – отвечает Брай. Голос у нее тихий, будто она замечталась.

– Дядя, котолый там жил, улетел на небо, – торжественно произносит Альба.

Брай поворачивается к дочери, но та не спускает глаз с Элизабет. Вопрос серьезный и требует серьезного ответа.

– Да, Альб, все так и есть.

Господи, как Элизабет этого не хватает. Может, им завести четвертого? Она всегда может сделать вид, что это вышло случайно.

– Надо пойти поздороваться, – говорит Брай, натягивая колготки Альбе на попу, для чего Элизабет опускает ее на землю, все еще держа за руку.

– Брай, сейчас не получится – дети…

Брай смотрит на них: Чарли щекочет Клемми прутиком.

– Ну да, конечно, у них будут неприятности, если опоздают, ну да…

Но даже Элизабет ненадолго забывает о детях, когда двери фургона хлопают и женщина вприпрыжку бежит к дому, а затем, раскинув руки, разворачивается к своему красивому спутнику, словно дом – это старый добрый друг, которого она представляет своему… кому? Сыну? Племяннику, может быть? Он стоит, сунув большие пальцы в задние карманы джинсов, оглядывает унылый фасад и быстро что-то говорит, кажется, по-итальянски, а затем устремляется за ней внутрь.

Элизабет приподнимает бровь:

– Что ж, судя по всему, они не очень-то хотели поздороваться.

– Они же помахали, – вступается Брай в защиту тех, кого она даже не знает, и добавляет: – Ты ведь сможешь быть с ними милой, Элизабет?

Элизабет внезапно чувствует, как к лицу приливает кровь.

– Я всегда милая, – бросает она, чувствуя всплеск раздражения.

Ей хочется спросить, что вообще Брай подразумевает под милой, но Альба дергается и вырывает свою ручку.

– Пошли! – кричит она, сует многострадального Фреда под мышку и бежит через дорогу к Чарли и Клемми, а Элизабет и Брай кричат одновременно: «Дорога!», но Альба не обращает на них внимания, потому что ей четыре года и она еще не знает, что такое опасность.