Читать книгу Немачо. Записки Гарика Острова - - Страница 2

Когда-то у меня был приятель, именно приятель, не друг. Просто так сложились наши жизни и так их линии пролегали во времени и пространстве, что мы много лет, хотя и с большими перерывами находились в пределах доступности и оставались хорошими знакомыми, с которыми нам всегда было интересно встречаться. Началось все со студенческих лет, когда мы оказались в одном вузе, на одном большом по численности студентов факультете и, более того, в одной группе. Распределение мы получили в одно предприятие, продолжали взаимодействие в соседних отделах и жили в одном городе. Работа и карьерные продвижения все дальше отделяли нас друг от друга, но привычка поддерживать периодически общении сохранялась еще долго. Потом нас разбросало по разным городам, но, разлучаясь на большие временные отрезки в пространстве, нас тянуло друг к другу, и мы находили способы для редких, но периодических встреч и общений.

С возрастом у приятеля появилась привычка, хотя сначала я не придавал этому значения, рассказывать о своих жизненных приключениях. И всегда его тянуло к тем сторонам жизни, делиться которыми было не принято.

Он не производил впечатление человека-неудачника. Все по жизни у него было вполне благополучно: семья, дети, внуки. Но себя он все равно считал неудачником, при этом главной причиной своих неудач он считал провалы в отношениях с женщинами. Ведь не сексуальный маньяк, не падкий до каждой юбки, вполне уравновешенный и сдержанный в эмоциях человек, а вот избавиться от чувства зависти к людям, успешным в отношениях с женщинами, так и не сумел. И он испытывая чувство душевной неудовлетворенности, которое компенсировал подробным изложением своих всевозможных встреч с женщинами, которых у него за всю жизнь, как и у многих, были десятки, если не сотни самых разных, в самых разнообразных ситуациях, многие из которых по его скорбному замечанию могли бы закончиться красивым сексуальным контактом, но так им и не закончились. Я, вспоминая все эти его полу-жалобные рассказы, подумал о парадоксе, который нам покоя не дает в эти предзакатные дни. Вполне благополучная жизнь, нормальные отношения с женой, в том числе и сексуальные, которые вполне достаточны для удовлетворения естественных потребностей, и при этом горечь об упущенных возможностях.

Мне представляется, что у этого феномена есть две причины, обусловленные нашим продвинутым в информационном отношении временем, которое благодаря компьютерам и Интернету, обеспечило нас таким объемом информации, что в наших головах, не привычных работать с таким обилием разноплановых сведений, происходит легкий шизофренический сдвиг, или как стало принято говорить: когнитивный диссонанс. Ну представьте себе, и приятель не раз со мной этим делился, что он встречает в Интернете, в разнообразных его сетях подборку о самых успешных обворожителях женщин, о современных донжуанах, казановах и прочих обольстителей, и невольно начинает сравнивать их «подвиги» со своим куда менее успешным опытом общения с женщинами. При этом он понимает, что эти чемпионы, обладавшие за свою жизнь тысячами женщин, были просто чудовищами, для которых женщины очередное блюдо, товар для удовлетворения прихотей своей неудержимой плоти. Взять хотя бы кубинского лидера Фиделя Кастро, которому каждый день были необходимы две женщины на обед и на ужин, если верить интернету. Ему не нужна женщина-человек, ее имя, ее желание, ее чувства, ее жизнь, ему не нужно ухаживать за ними, добиваться их. Его помощники, угождая хозяину и используя склонность слабого пола обожать кумиров, не особо затруднялись с выбором, так как добровольно желающих попасть на такой «обед» и предстать в виде очередного блюда, было бесчисленное множество. Ну пусть это у диктатора, который по своей роли уже сверхчеловек, но такими предстают и многие деятели искусства: певцы, художники, артисты, литераторы, – а также спортсмены, ученые, политики. Это выворачивало душу моего приятеля, и он невольно начинал себя исследовать, после чего испытывал горечь унижения за свое неумение правильно распорядиться теми ситуациями, которые случались в его жизни, которых было не тысячи, но десятки точно.

И еще одно обстоятельство заставило его вспоминать и переосмысливать все свои неудачи в интимном общении с женщинами. Это ставшие доступными в последние годы порно-сайты с несметным количеством разнообразных сексуальных сцен, всевозможных поз, от которых бледнеют все камасутры мира. В них часто женщины по замыслу режиссеров и сценаристов таких сюжетов предстают желающими, жаждущими, чтобы их брали, изощренно насиловали, а они при этом покорно и сладострастно воспринимали эти действия. Приятель не мог смириться с этим и всегда возмущался. На его памяти и в его историях ни одна из его дам сама ничего не предлагала и уж, тем более, не домогалась его. И в этом он видел фальшь этих сайтов и даже считал их дешевкой.

Правда многие из этих видеороликов несут в себе некоторый поучительный урок. Их участники придают большое значение подготовке к сексуальным актам, показывают образцы вспомогательных действий – прелюдий, предполагают физическую чистоту партнеров и бережно-любовного отношения к своим интимным местам: удаление лишних волос, фигурные стрижки, татуировки, применение смазок и ароматов. Приятель считал, что, зная это в молодости и получив такие уроки сексуального общения, он доставлял бы своим партнершам и получал бы сам большего наслаждения. Именно итоги таких осмыслений своих неудач и вызывали в моем приятеле потоки детских, юношеских и уже взрослых воспоминаний обо всех случайно возникающих и сознательно готовящихся контактов, которые часто ничем не заканчивались, именно вследствие его, как он считал, сексуальной необразованности. И хотя у него были даже очень удачные связи, и он со временем сам до многих техник дошел своим изобретательным умом, он все-таки излишне комплексовал. У меня не было задачи его переубеждать. Я был терпеливым слушателем его воспоминаний, которыми он за многие годы нашего общения доверительно делился, и многие, по забывчивости, воспроизводил неоднократно, так это у него болело. Я просто предложил ему все это изложить на бумаге и таким образом избавиться от этих воспоминаний, становящихся для него уже наваждением. Он посомневался в своих литературных способностях и не был уверен, что сможет деликатно все изложить, но обещал попробовать. Видимо он все-таки решил последовать моему совету, так как при последующих встречах к таким воспоминаниям уже не возвращался, и я даже сумел позабыть многое из того, о чем он рассказывал.

Мне пришлось уехать в другую страну, но мы были в постоянной переписке по электронной почте и обменивались аккаунтами в социальных сетях. Приятель как-то написал, что заболел, у него обнаружилось онкологическое заболевание, причем уже запущенное, так что химиотерапия и лазерные процедуры не оставляют надежд на выздоровление. Врачи, понимая беспомощность своих ресурсов, советуют ему попытаться найти помощь за границей. И он собирается уехать в Германию, где жил племянник, сын его сестры, который и пригласил его, обещая помощь в лечении. Там ему сделали операцию, после которой сказали, что болезнь сильно запущена, операция позволит ему прожить какое-то время, но, к сожалению, не более нескольких месяцев. Понимая безысходность своего положения, он неожиданно обратился ко мне с просьбой, не могу ли я посмотреть его вымученные записи. Я засомневался, зачем это мне, мне было достаточно его бесконечных рассказов, пока мы были рядом, но помня, что желание умирающего – закон, я согласился принять их и посмотреть, не понимая, что я могу с ними сделать. И он прислал мне эти записи всех своих приключений и переживаний.

Я без особого интереса прочитал их, отметив, что многие сюжеты его воспоминаний оказались мне неизвестны, о многих я успел забыть. Изложено все было коряво и невыразительно, намного слабее его экспрессивных рассказов с горячим осуждением себя за упущения и яркой эмоциональностью при успехах, правда, это усиливалось тем, что о своих горестях-радостях он говорил открытым текстом. Вскоре я получил известие о кончине приятеля. Поехать в Германию я возможности не имел, и, скорбя о его смерти, вспомнил о его записях и решился их пересмотреть еще раз.

И тут со мной произошла удивительная метаморфоза. Перечитывая его записи и вспоминая его бесконечные рассказы, а также подобные рассказы, слышанные за мою долгую жизнь от многих других людей и преодолев в себе условную стыдливость, я заметил, как они отзываются во мне и сливаются в жизнеописание обобщенного неудачника, как будто и сам я в отдельные периоды переживал подобное. И стал вырисовываться целостный образ такого завистника чужих успехов на интимном фронте и аналитика собственных неудач. И я сел за их обработку, ловя себя на мысли, что сам далеко не писатель, но кое какой писательский опыт у меня есть. Но мне стало неловко писать от себя, ведь это не мои, пусть и понятные мне переживания, но и не только уже ушедшего приятеля и других охотников клубнички. Очень многое в них я перекроил и добавил всяких попутных обобщений и отступлений и рассуждений, каких не было у меня и к каким я не склонен по своему характеру. Нужен был нейтральный рассказчик. Так появился Гарик Остров, своеобразный мистификатор, типа графа Калиостро, проникающий в тайны внутреннего мира плотских страдальцев и открывающий в своем повествовании завесу неудобного, но реально бытующего. И я ему уступил свое место, и право быть моим приятелем, приславшим мне свои записи. Себе я оставил роль стороннего наблюдателя в виде условного автора, которому пришлось все это обнародовать, и высказать читателю свои беглые представления и впечатления о рассказчике этих записок Гарике Острове.

Итак, рассказ он ведет от первого лица, и он так удачно принял все на себя и вписался во все эти истории, что у меня порой возникало ощущение, как будто я вновь слышу рассказы и моего приятеля и других рассказчиков. Гарику удалось составить довольно внятное описание своих приключений, которые он все-таки сумел собрать и по мере сил и возможностей изложить и даже как-то структурировать. Он распределил все сюжеты по временным периодам от детства к юности, когда основной темой его воспоминаний было ощущения себя и своего пола, интерес к сверстницам, у которых оказывается все не так, и даже детскому уму очень рано становится ясно, что в этих различиях есть определенный, изначально заложенный смысл, попробовать понять который возникает неодолимое желание. Далее он описал встречи и ситуации, закончившиеся ничем и даже провалом из разных периодов своей взрослой жизни и в последнем разделе он описал с большими подробностями все свои более-менее успешные связи, можно сказать наброски будущих романов от студенческих лет до почти семидесятилетия. Многие рассказы, особенно когда он не достигал желаемого, Гарик, заканчивал фразой: «Да, не мачо я, совсем не мачо». Этого комплекса он, как и многие его прототипы, не преодолел и оставил его в названии книги.

Гарик никогда не отзывается плохо о своих визави, а в случаях неудач, их причины старается искать в себе, сохраняя к ним уважительное отношение и даже благодарность за отзывчивость и понимание. Он представляется читателю щедрым и ласковым, но не охочим к излишнему словопотоку. Ему присуще совестливое свойство: за словами соблазнительных обещаний обязательно наступит пора отвечать, и он следует принципу: если ты наговорил сегодня кучу любезностей и обещаний, то как ты сможешь от этого отказаться завтра. Он не забалтывает своих партнерш, а добивает их постепенно неброским естественным обаянием. Обаянием не красавца, но вполне симпатичного и умного человека, к которому у общающихся с ним женщин возникает взаимная симпатия и желание с ним познакомиться поближе, чтобы поддерживать отношения. Иногда ему удается перевести симпатию в поступки, напрямую ведущие к телесному сближению, чаще не очень успешному. И он, сожалея об упущенном и анализируя произошедшее, винит себя. А когда без словесных обещаний дело доходит до желаемого контакта, так это по взаимности и без обязательств.

Еще одной особенностью его откровений были не столько анатомические, сколько технологические подробности его сближений, копание в деталях одежды и касания интимных мест, которые ему видимо были важны не сами по себе, а именно последовательностью действий в достижении желаемого.

При чтении записок Гарика невольно возникает двойственное чувство. С одной стороны, считается, что писать об этом с такой откровенностью неудобно, хотя все этим занимаются, а с другой – ведь в этих записках ничего вызывающего, обидного и оскорбительного нет. Не было насилия, обмана, коварства. Была обычная даже привычная ситуация во взаимоотношениях, когда никто не говорил «нет», а возня и не слишком изящные притязания одного и скромные, но не категоричные, уклонения другой с намеком: как получится, то в итоге и складывалось так как складывалось. А если в ответ было: не сейчас, не надо, я не хочу, то все действия прекращались и партнеры расставались на дружеской ноте, если не на дружеской, то не враждебной и не оскорбительной. И потом, какая вражда и обида, когда все без насилия, и женщина не враг своей природе и он в подтверждение приводит цитату Губермана: «Я бы конечно не дала, но попросить то можно было». Вот вся возня и была такой просьбой, на которую не всегда отвечали. Политеса не было в этих примитивных действиях с определенным умыслом, который легко прочитывался каждой из сторон, когда одному точно хочется, а другой вроде бы тоже, но нельзя же с первого раза, надо поиграть в отношения. Но уж если не удается отвертеться или не получилось, то так уж вышло.

И еще одно обстоятельство я должен отметить в заключении. Гарик, рассказывая о своих горестях-радостях, избегает говорить открытым текстом, прибегает к эвфемизмам, уважая ранимые чувства читателей, чтобы избежать трудностей с публикациями.