Читать книгу Пустое воскресенье. Иронический детектив - - Страница 2

Ночь пахла яблоками и поздними хризантемами. Так бывает только в конце сентября, когда с яблони падает антоновка и, попадая на куст хризантем, задевает их желтые головки, и тогда ночь пахнет щемящей тоской и нежностью.

Сна не было ни в одном глазу. Проворочавшись часа два на постели, я встала и вышла на улицу. Стою на крылечке и нюхаю запах осени. Городок спит, накинув на себя одеяло тумана, даже собак не слышно. А что хотеть-то? Ночь, завтра всем на работу, а у меня первый день отпуска, осеннего отпуска.

Да, забыла представиться, зовут меня Нина – Нина Павловна Разумовская – дама предпенсионного возраста, что очень обидно! Но возраст есть возраст, никуда не денешься, и «девушкой» меня величают уже только семидесятилетние «молодые» люди. Дети выросли, разлетелись, семейная жизнь после смерти мужа как-то больше не заладилась. И вот стою я в два часа ночи на крыльце собственного дома в маленьком приграничном городке и вдыхаю аромат поздних хризантем. Кстати, это мои самые любимые цветы и в моем саду им отведена лучшая клумба, о которой я забочусь не покладая рук. По дороге вдоль забора проехала машина и на повороте за соседним домом приостановилась, хлопнув дверцей. Кого-то тоже черти по ночи носят, не одна я полуночница. Постояв еще минут десять, я решила пойти выпить чаю с малиной и все же попытаться уснуть. И тут из-за забора высунулась голова моей соседки Зинки, если бы я в тот момент знала к каким последствиям приведет ее ночное появление по ту сторону забора, я бы сделала вид что не вижу её и не слышу, переступила бы через порог, закрыла бы дверь на все запоры, налила бы кружку крепкого чая и отключила бы телефон… но это если бы я знала. Зинка махала мне рукой и пыталась что-то сказать, но слова не получались, а раздавалось какое-то попискивание, будто мышь придавили. И я, как последняя дура, рванула к ней через клумбу с хризантемами. Зинка была белее полотна и все, что могла выдавить из себя было слово «там». Я испугалась до крайности, поскольку у Зины есть пятнадцатилетний сын Митя, которого она родила довольно поздно, уже после тридцати лет, растит она его одна и боится за него до умопомрачения. Вот я и подумала, что Митька в этот раз влип куда-то конкретно, водится за ним этот грешок: постоянно попадать во всякие истории, передалось, наверное, по наследству от его бестолкового родителя, и хоть пыталась Зина выбить из него эту дурь, но получалась это не очень, вообще, честно сказать, совсем не получалось, и был Митька своеобразным магнитом, который притягивал все неприятности в округе, что бы где не произошло Митька всегда был в этом замешан или прямо или косвенно, или просто мимо проходил! Зная это, я быстренько побежала по тропинке к Зинкиным воротам, та уже стояла на улице и показывала мне на что-то рукой через дорогу. Эти тайные знаки меня наконец-то достали и я зашипела на неё, почему-то испугавшись кричать во весь голос: «Что с Митькой, что ты руками мне тут машешь как припадочная?» И тут ее прорвало: «Да не с Митькой, не с Митькой. Они человека выкинули в канаву, мертвый, наверное, взяли и выкинули». Зинку потряхивало и она все тыкала рукой в канаву через дорогу. Я решительно двинулась к канаве, но соседка вцепилась в меня мертвой хваткой: «Ниночка, не ходи. Он мертвый, как куль падал, скажут, что мы его убили». Это меня остановило, и я застряла посреди дороги, не зная, идти дальше или вернуться, и тут из канавы раздался стон. Мы обе подпрыгнули от неожиданности и я рванула через дорогу. В канаве кто-то был, но разглядеть что-либо было невозможно, надо было спускаться, я перекрестилась и поползла вниз. Мужчина лежал ничком вниз головой и коротко постанывал, подняв глаза, я увидела, что Зинка уже спустилась в канаву с другой стороны и тоже разглядывает нашу находку. Смотри- не смотри, но надо было что-то делать. Кряхтя и охая мы попробовали перевернуть дядьку, весу в нем было килограммов сто, не меньше, проклиная Зинку, я сопела и тянула его за руки, а Зинка подталкивала сбоку. Наконец-то нам удалось перевернуть его так, что ноги были внизу, а голова лежала почти на краю канавы. И в это время раздался звук подъезжающей машины. Зинка осела на дно канавы и прохрипела: «Вернулись, решили его добить, и нас за компанию». Мы распластались в грязи на дне канавы, я мысленно прощалась с жизнью, грязь хлюпала, лезла в рот, Зинка рядом что-то бормотала, вроде как молилась, я же от страха забыла все молитвы и только приговаривала: «Боженька, Боженька». Машина прошла мимо, просто проехала и не думала останавливаться, мы отвалились на бруствер канавы и начали хихикать, потом глянули друг на другу и уже откровенно начали ржать, показывали друг на друга пальцем и ухахатывались. Вдруг рядом раздался стон, истерика прекратилась моментально, мы сразу вспомнили за каким чёртом мы в этой канаве болтаемся и что ничего еще не закончилось, а, в принципе, ничего даже еще и не начиналось.

Я вылезла из канавы, ухватила мужика за руки и стала тянуть на себя, Зинка толкала его с низу, он молчал и, казалось, что мы тянем бездыханное тело, от этого становилось еще страшнее. Поднять мы его не могли, поэтому тащили через дорогу волоком. Втащив мужика в Зинкин двор, мы рухнули на землю, лежали по разным сторонам от мужика и натужно дышали, как две загнанные лошади, и в этот момент открылась калитка и вошел Митька, увидев нас он остолбенел, завис в каком-то оцепенении, а потом ринулся к матери, он тащил ее за руку, пытаясь поднять, по-собачьи поскуливая, я только потом поняла, что он думал, что нас всех убили, а сейчас я смотрела и думала, что он оторвет Зинке руку. И в это время опять застонал мужик. Митька дернулся и рухнул на крыльцо, я попыталась принять сидячее положение, что мне удалось с большим трудом. Картина, я вам скажу, была маслом! Ухоженный Зинкин двор с цветочками, посередине которого ничком валяется мужик метра под два ростом, рядом две перемазанные с ног до головы бабы, пардон, женщины и зареванный пацан на крыльце, все это освещалось тусклой лампочкой, придавая картине еще большую нереальность. Зинка зашевелилась и тоже начала принимать сидячее положение, Митя кинулся к матери, пытаясь ей помочь, подтянул её к крыльцу, но поднять на него не смог, просто прислонил. Так мы и сидели минут десять, молча и не глядя друг на друга. Первым ожил Митька: «Тётя Нина, а что тут вообще происходит-то? Это кто? Вы с мамкой откуда такие красивые? Я думал, вы мертвые! Вы что совсем охренели!» Я сделала усилие и разлепила губы: «Митя, не ори! Все вопросы к дорогой маменьке». Зина уселась поудобней и начала опять рассказывать, как она ждала Митьку – этого паршивца, который шляется по ночам незнамо где, как стояла у калитки, выглядывая сына, как подошла машина и кого-то выкинули в канаву на повороте, как побежала ко мне, как мы тащили мужика из канавы. Меня в этом рассказе заинтересовал только один момент: видели ли эту красотку из машины или нет? А то ведь, правда, приедут и за нами. Никто не видел – я под сиренью стояла, да они и не глядели – выкинули его и поехали дальше. Как будто то мусор какой то в канаву выкинули, а не человека! Зинкины губы опять задрожали, но зареветь я ей не дала, больно ткнув соседку локтем в бок, я прекратила рождение на свет «ниагарского» водопада, Зинка ойкнула и плакать не стала, боясь ещё раз прочувствовать мой локоть у себя в боку. Митька ошалело слушал рассказ матери, потом повернулся ко мне и, тяжело вздохнув, сказал: «И эта женщина еще говорит, что способность попадать в дурацкие истории я перенял от отца. Сомневаюсь я однако». Зинка хихикнула и шлёпнула сына по макушке, он помог ей встать, потом протянул руку мне. Мы стояли втроем над лежащим мужиком, он не подавал никаких признаков жизни, я нагнулась и потрогала его: на шее билась жилка, причем, билась довольно уверенно, мужик был жив, но без сознания. Мы опять ухватились за него и потащили в дом. Втроем тащить было гораздо легче. Через несколько минут мы уже пристроили его в аккуратненькой Зинкиной кухоньке на угловой диванчик. Диванчик обиженно скрипнул, приняв на себя тяжесть весьма колоритной фигуры. Дядечка, скажу я вам, был весьма импозантный: очень крупный, довольно упитанный, на вид ему было лет пятьдесят, хотя с уверенностью судить об этом было сложно, так как весь с головы до ног он был вымазан грязью из нашей любезной канавы. Наш с Зинкой видок тоже оставлял желать лучшего. Я пошла к умывальнику и кое-как оттерла руки и лицо, грязь на одежде начала подсыхать и откалывалась на ходу, но на это уже никто не обращал внимания, как говорится, грязь, что больше сантиметра, отвалится сама! Пока Зина пыталась привести себя в мало-мальски божеский вид, я набрала теплой воды в большую миску, капнула туда шампунь, взяла губку и стала смывать грязь с лица нашего залетного гостя. На лице крови не было, только корка грязи, которая с трудом, но оттиралась. Мужчина был бледен до синевы. Крутящийся рядом Митька вдруг выдал нам мысль, которая до сих пор не приходила в наши буйные головушки, а Митя спросил: «Тетя Нина, а вдруг он у нас умрет? Скажут еще, что это мы его убили». Зинка села на табуретку и тихонечко заплакала и плакать я ей мешать не стала, как бы самой не присоединится и не сыграть уже оркестром, ведь мысль-то была вполне здравая! Настолько здравая, что думать об этом не хотелось! Но не выбрасывать же его обратно в канаву! И я, собрав всю силу воли, сказала: «Не умрет». Сказала так, чтобы они в это поверили, хотя сама уверенна не была даже на десять процентов, какая уж тут уверенность, когда вот он лежит на диванчике с лицом цвета хорошо отбеленного полотна и не подает ни каких признаков жизни

«Давай-ка, Митя, лучше его разденем, посмотрим где у него рана, а то мамка-то твоя совсем рассиропилась, помощи от нее пока никакой». Мы осторожно сняли с мужчины пиджак. Я не могу назвать себя знатоком вещей от «кутюр» – какой «кутюр» мы видели в своем захолустье -, но то, что костюм был не из дешевых, понятно было даже на ощупь. На рубашке ни спереди, ни сзади следов крови не было. Мне сразу полегчало, значит, смертельного все-таки ничего нет. Рана оказалась на затылке, причем, довольна приличная. Кто-то приложился к этому бритому затылку от всей души или со всей дури. Но кровь, слава Богу, если и была, то совсем немного, и рана уже подсохла, а то я очень боюсь чужой крови, прямо до обморочного состояния.

Мы с Митькой полили на рану перекисью водорода и промокнули тампоном, что делать дальше мы категорически не знали. Я еще тот медик, а Митька и подавно. Но тут ожила Зинка, она ринулась в другую комнату, поковырялась там в каком-то ящике, принесла ватку, вонявшую аммиаком и сунула мужику под нос, тот попытался отвернуться и открыл глаза. Зинка сказала: «Вот так-то лучше». Потом сама понюхала ватку, громко чихнула и выкинула «ароматный» комочек в ведро. Мужик смотрел на нас бессмысленным взглядом, потом его глаза сфокусировались на Митьке и он произнес фразу, которая очень озадачила нашу компанию. Незнакомец сказал, привожу здесь дословно: «Воскресение пусто», и опять отплыл в страну грёз.

Мы смотрели друг на друга и ничего не понимали: какое «воскресение», где пусто? Я взглянула на часы, было четыре часа утра. Выходило, что уже два часа мы прыгаем вокруг этого типа и так ничего еще и не поняли. Эх, где мой чай с малиной и теплая постелька… увы.

Ладно, потащили его в комнату на диван, пусть ляжет, может, там ему будет удобнее и он быстрее придет в себя. Мы сделали последнее усилие над собой и доволокли мужика до дивана, где Зина уже успела расстелить постель. Кое-как стащили с него брюки, носки и уложили в горизонтальное положение. Гражданский долг был выполнен, член общества спасен, но только я двинулась к дверям, проход к ним оказался загорожен не хилой Зинкиной фигурочкой. «Ты куда?» – спросила она грозно. «Бросаешь нас одних? А вдруг он бандит или за ним бандиты придут, что мы с Митькой вдвоем сделаем?» Это было даже не смешно, поскольку я не очень понимаю, а что мы сделаем втроем? Из меня Рэмбо, как из Зинки балерина! Я пыталась это объяснить дорогой соседке, но фокус не удался, она стояла намертво и оттащить от дверей её можно было только танком. Смиряясь со сложившимися обстоятельствами, я забрала с собой клевавшего носом Митяя и клятвенно пообещала вымыться, переодеться и вернуться. Митька хоть и спал на ходу, но вытянул из матери разрешение не ходить завтра в школу в связи с чрезвычайными обстоятельствами и мы благополучно отбыли. Пока я принимала душ и натягивала чистую одежду, Митя успел уже десять раз уснуть. Я закрыла дом, тяжело вздохнула и двинулась к Зине.

Я шла и кляла себя последними словами: « Ну, за каким лешим мне это надо? Я что спасатель или милиция? Я старая, больная женщина. И, вообще, я в отпуске, мне бы в санаторий или в дом отдыха, а не вылавливать по канавам каких-то непонятных субъектов с пробитыми затылками!» Воспитывать-то я себя воспитывала, но ноги упорно несли меня к Зинкиному дому.

И что же вам? Там меня ждала полная идиллия: незнакомец был приподнят и посажен, как младенец, в подушки, послушно открывал рот, а Зинка поила его из ложечки чаем с малиной! Вот гады! Я вернулась на кухню, налила себе чаю, положила туда две хороших ложки малинового варенья, взяла пару печенюшек и демонстративно уселась на стул напротив дивана. Зинка увидела меня только тогда, когда я стала прихлёбывать из чашки, так была занята, бедняга. Увидев меня Зинка, расплылась в улыбке: «Нина, его Петей зовут, только он как-то странно говорит: не Пётр, а Петер. А больше я ничего не понимаю, наверное, ему хорошо в голову-то прилетело. Ну ладно, хоть не помирает и то хорошо».

Это, конечно, хорошо, но какой он Петя и что делает в нашей канаве тоже очень хотелось бы знать. «Карманы, блин, почему я не проверила карманы?» – эта дельная мысль пришла мне только сейчас, я соскочила со стула и схватила вещи незнакомца, забыла даже про чай, но, увы, карманы пиджака и брюк были девственно чисты. Складывалось такое впечетление, что нашелся кто-то умный до меня и забрал всё, что можно было забрать. От обиды я хлопнула кулаком по столу. Зинкина рука дрогнула, чай пролился на рубашку Петра, прямо на карман, высветив там что-то темное. В кармане рубашки что-то лежало, пока эта парочка хлопала глазами, причем, я успела заметить, что хлопали они глазками в унисон, я протянула руку и вытащила то, что было в кармане.