Читать книгу Посох Мерлина - - Страница 2

У Фосети Вермора – наследника древнего богатого рода, в котором все мужчины уже которое поколение работали в самой верхушке Парламента – не было настоящего детства. Не потому, что отец его вечно отсутствовал и почти никогда не проводил время с сыном, а мать была слишком занята своими хобби и порой словно забывала, что одиннадцать лет назад родила мальчика. И не потому, что ещё с младенчества в него вдалбливали правила этикета и учили непонятным вещам, которые пригодятся ему, когда он займёт своё место в Парламенте. У Фосети не было детства потому, что он был избалован, как бы странно это ни было, учитывая строгие правила его семьи. Он всегда получал, что хотел. Родители почти не уделяли сыну должного внимания и постоянно заменяли его самыми дорогими игрушками и аттракционами. Они быстро подавили детскую наивность Фосети и любовь к миру своим безразличием и холодностью. Уже к четырем годам мальчик перестал интересоваться некогда обожаемыми звездами, разноцветными жуками и играми с шумными мальчишками в песочнице. А тот факт, что он был волшебником, только усугублял ситуацию.

Но в то же время его нельзя было отнести к категории злобных людей или обладателей завышенного самомнения. Его просто не научили проявлять заботу и заинтересованность, не показали, что надо делать, когда ты чего-то страшишься. Няни и учителя относились к Фосети, как к фарфоровой игрушке: боялись лишний раз дотронуться до него и почти никогда не говорили ласковых слов, которых так сильно ему не хватало. Сам мальчик отчаянно нуждался во внимании – единственной недоступной для него вещи, – и часто ввязывался в драки с метисами, – детьми, у которых один из родителей не был волшебником – колотя их так остервенело, словно те являлись чумой. А ещё чаще он дрался с теми, кто вообще не был магом или родился в немагической семье, ведь до чёртиков страшился, что они высосут из него всю магию.

Но вот отец Фосети всегда брал, что хотел, и никогда не боялся. Да и чего может испугаться человек, который богат и влиятелен? Даже если бы действующая власть резко поменялась, старший Вермор манипуляциями и шантажом вырвал бы себе свои привилегии обратно, не потеряв при этом ни одного зуба и нервной клетки. Фосети восхищался этим, буквально боготворил такие качества и жутко злился на себя за то, что в нужный момент он не запугал одного назойливого мальчишку, который был ещё и на год младше, и сам не вышел сухим из воды. Наверное, этот мальчик был единственным человеком, которого юный Вермор возненавидел всеми фибрами своей души. Лишь из-за него одного Фосети упустил свой шанс стать таким, как Вермор-старший.

Худощавый ребёнок с чёрными волосами быстро пересёк коридор с гордо поднятой головой. Его лазурные глаза неотрывно глядели на дверь впереди, а мозг пытался угадать, какой окажется встреча с отцом. Достигнув кабинета, он остановился и медленно вздохнул, плотно сжав губы, прежде чем поднять руку и постучать в дверь. К удивлению Фосети, отец сам встретил его на пороге и учтиво пропустил в комнату. На Вермора-младшего никогда не кричали и не поднимали руку, ведь ребёнок был достаточно послушным, не протестовал против учёбы и светских мероприятий. Он уже давно уяснил для себя, что он не убежит от участи стать новым членом волшебного Парламента, и не витал в облаках. Но отчего-то мальчик каждый раз, придя в отцовский кабинет, оценивал, насколько мягким окажется ковёр перед массивным тёмным столом, если Фосети внезапно ударят и он упадёт. Ведь он несколько раз видел, как его знакомых били. Вермор-старший, казалось, не замечал этого, ведь когда мальчик заходил к нему в кабинет, он первую минуту упорно игнорировал сына, читая какие-то толстые книги или подписывая непонятные договоры, и лишь спустя какое-то время поднимал на своего наследника зелёно-карие глаза и сухо начинал диалог.

Лорд Эзель Вермор по обыкновению не заметил направленного на ковёр задумчивого взгляда сына и равнодушно обошел Фосети, чтобы подойти к столу. Он сел на мягкий стул с высокой спинкой, – один из тех, в которых обычно сидели его гости во время обсуждения политических дел – закинул ногу на ногу и жестом предложил сыну последовать его примеру.

– Рад видеть тебя, Фосети, – начал диалог Эзель. – Как прошёл день рождения?

– Здравствуй, отец, – кивнул мальчик с грустным видом. – Вы с maman сделали мне замечательный подарок, спасибо. Жаль, что ты был занят и не смог присутствовать.

– Да, досадно, что так вышло, – безразлично ответил мужчина. – Но ты уже взрослый и сам понимаешь, что дела в палате лордов не решат себя сами. Тем не менее, я слышал, что ты получил послание из Гринчвилда.

– Да, отец. Maman даже отводила меня в тот лес, чтобы найти со́лтор, – еле сдерживая радостный возглас, сказал Фосети. Он уже привык скрывать свои эмоции без особых усилий, но приглашение из атенеума было одним из самых радостных событий в его жизни, так что он едва успел одёрнуть себя.

– Надо же? Я бы хотел увидеть твой проводник.

Юный Вермор снял с шеи ожерелье – на серебряной цепочке висели два небольших кристалла, а между ними виднелся посеребрённый деревянный солтор, в котором и заключалась магическая сила – и передал его отцу. Эзель молча взял его, проводя большим пальцем по граням проводника магии своего сына. Увесистое ожерелье сверкнуло в свете комнаты и уже в следующий момент оказалось на шее волшебника, словно это было его собственное. Лорд хмыкнул и без единого слова призвал к себе какую-то папку, а потом взмахнул рукой ещё раз. В воздухе вспыхнули синие линии света, которые тянулись из его ладони и солтора, они переплетались и путались между собой буквально считанные мгновения, а затем разом потухли, и над ковром осталось парить лишь небольшое пальто под стать Фосети. Эзель удовлетворённо ухмыльнулся, вставая со стула, и кинул верхнюю одежду в руки сына.

– Я думаю, тебе будет интересно заранее увидеть Гринчвилд.

– Ты хочешь сказать, что покажешь мне его прямо сейчас?

– Да.

– Но до начала нового учебного года ещё шесть месяцев.

– Я не хочу, чтобы ты ходил там с раскрытым ртом, Фосети. Я знаю твою натуру, в нужные моменты ты не умеешь держать лицо, достойное лорда. Идём же.

Мужчины семьи Верморов в верхней одежде перешли из кабинета Эзеля в соседнюю комнату. В ней не было ничего кроме неглубокого, чуть ниже колена, бассейна длиной метра в два, от которого шёл голубовато-белый свет. Воду затянула какая-то плёночка, похожая на ещё не затвердевший лёд. В воздухе витала сильнейшая магия, от которой у Фосети сперло дыхание, а по спине побежали мурашки. Волшебство в комнате было настолько сильным, что он даже не почувствовал, насколько холодным был воздух в помещении. Кованая лестница со вставками из битого зеркала, на которую ступил лорд, не снимая ни обуви, ни одежды, была приставлена к тонкому бортику странного бассейна. Эзель развернулся лицом к сыну, раскинул руки в стороны и без единой эмоции упал в воду. Лёд под мужчиной потрескался, волны холодной воды с шумом накатили на бортики, голубовато-белое свечение дрогнуло и зарябило на стенах комнаты. Но уже через несколько мгновений всё стало точно таким же, каким было до появления Верморов. Лишь Эзеля не было рядом со взволнованным сыном.

Фосети быстро поборол лихорадочное возбуждение и уже совершенно спокойным наступил на верхнюю ступень лестницы и точно так же, как и отец, рухнул в воду. Хрупкие куски льда опять поломались под человеческим телом… и как только мальчика накрыла вода, сошлись вновь.

Что-то вытолкнуло юного Вермора из воды с такой силой, что сердце у него пропустило удар. Он обнаружил себя в таком же бассейне в комнате, очень похожей на ту, что была у него дома, но большего размера. Фосети встал на бортик, озираясь по сторонам и стряхивая с совершенно сухой одежды капли-бусинки. На лицо Эзеля, который осматривал внешний вид сына, падал свет, отражённый от воды, невольно подчёркивая излишне острые черты лица мужчины и тёмные синяки под его глазами, которые старший Вермор пытался скрыть даже от домочадцев.

– Поправь воротник, – сказал он требовательным тоном. – И добро пожаловать в Гринчвилд.

– И где мы именно? – на удивление восторженно спросил Фосети. Его отец улыбнулся краем губ, чтобы сын этого не заметил, а потом сдержанно ответил:

– Это рядом с твоей будущей гостиной. Ретт, Виктор или Тревельян составят тебе компанию.

– Тебя… ты будешь занят, верно?

– Да, есть некоторые дела, которые я хочу решить с директрисой. Сейчас тебе надо спуститься по лестнице и повернуть направо. Ты сразу поймёшь, где именно находится гостиная. Но через час будь на главной лестнице, и не заставляй меня ждать. Быть может, я успею показать тебе места, где проводил своё детство.

С этими словами Эзель исчез за поворотом, как всегда оставив Фосети одного.

***

В залитом светом полной луны доме раздавался громкий мальчишеский смех, а с кухни приятно веяло яблочным пирогом. Рядом с высоким поджарым русоволосым Скоттом Картером бегала и смеялась его копия, но с единственным явным отличием: волнистыми тёмно-русыми волосами.

– Брендон, сынок, не мешай мне готовить, пожалуйста.

– Я не мешаю, а тренируюсь, – скривил губы мальчик, пряча за спиной бумажный самолётик. – Меня же зачислят в атенеум1, правда? Мне так не нравится моя школа. Там сплошная математика и вся эта нудная и странная литература, а я очень хочу колдовать.

– Если ты будешь расстраивать меня, никто тебя туда не зачислит, – серьёзным тоном сказал мистер Картер, но в уголках его губ затаилась улыбка. – И, между прочим, там тоже есть математика, литература и другие страшные предметы.

– О, папа, – закатил карие глаза мальчик. – Мне уже давно исполнилось двенадцать. Ты меня не обманешь. Ведь я давно знаю, что ты никак не повлияешь на моё зачисление. А ещё там, помимо математики и других страшных предметов, есть наука амддиффина2 и много-много разных многих друзей.

– Я и не собираюсь тебя обманывать, просто предупреждаю, что если ты не пойдёшь спать, то не получишь приглашение в Гринчвилд.

– Почему нельзя отправить письмо о зачислении в атенеум, как это делают во всём мире – с помощью воронов? – возмущённо сказал мальчик, плюхаясь на стул. – Может быть, у меня бессонница! И как они тогда доставят послание?

– Сновидения – это настоящее волшебство, Брендон. Именно в эти моменты твоя душа отправляется в другие миры, которые полны странностей и приключений. Только столкнувшись с магией сна, ты…

– Ты уже много раз говорил об этом, пап, – протаскивая через горловину пижамы свою лохматую голову, перебил отца Брендон.

– Да, просто… – поникнув головой, ответил Скотт, отрезая небольшой кусочек свежеиспечённого пирога, – твоя мама говорила так, когда ты был совсем маленьким. Ты постоянно спрашивал о сновидениях.

– Я скучаю по ней, – на выдохе признался мальчишка, глядя на спину отца. Он не хотел говорить с ним о маме, ведь знал, что отцу и так было тяжело вспоминать о ней.

Брендон почти не помнил её. Он не помнил маминого голоса, но ему всегда казалось, что она отлично пела, красиво растягивая гласные. Он совсем забыл, каким был мамин смех, но в память мальчика врезался навсегда её запах: сладкий аромат малины вперемешку с тягучим ореховым запахом масляных красок. Иногда он приходил в кабинет своего папы и с ногами забирался на широкий подоконник, заляпанный яркими капельками краски. Брендон, сколько себя помнил, ощущал едва уловимый аромат малины на том месте, где любила сидеть его мама.

Отогнав от себя нахлынувшие воспоминания, Брендон встал со стула и бойким голосом известил, что направляется спать, ведь не хотел заставлять отца чувствовать себя ещё хуже своим грустным настроением.

– Погоди, дружок, – мягко остановил сына Скотт и поставил на стол тарелку с куском пирога. – Попробуй и скажи, насколько вкусно. Если я опять испортил тесто, то с утра пораньше нужно будет сбегать в лавку миссис Кейкс за тортом для тебя.

– О, пап, не волнуйся, у тебя всё получилось отлично, – пережёвывая чёрствую корку пирога, ответил Брендон.

Сонно зевнув, он взял тарелку с остатками куска, чтобы отнести к себе в комнату. Уже дойдя до лестницы и стоя на скрипящей ступеньке, мальчик оглянулся через плечо и спросил:

– Как ты думаешь, меня пригласят учиться туда?

– Конечно, – улыбнулся Скотт. – Правда, они точно пожалеют об этом, как только ты влипнешь в очередную неприятность.

– Я люблю тебя, пап, – ухмыльнулся мальчишка. Он знал от бабушки, что его папа видел себя в своём сыне, так что если верить рассказам о его учебных годах, то Гринчвилд ждёт новая порция озорства в ближайшем будущем.

– Я тебя тоже. Сладких снов, Брендон.

Поднявшись в свою комнату, мальчик уселся на кровати, напряжённо вглядываясь в окно. Он понимал, что наверняка получит заветное письмо и отправится в окутанный тайной, историей и романтикой атенеум со странным названием Гринчвилд, но всё равно волновался, что не окажется таким же сильным волшебником, как его папа, и поедет в какой-нибудь Лурид или любой другой атенеум для бездарей.

Строительство Гринчвилда завершилось сразу же после смерти Мерлина его пятью учениками, в честь которых назвали адраны{?}[С валлиского переводится как классы], но фундамент великий волшебник и советник короля Артура заложил сам, оставив в нём, если верить преданиям, легендарный клинок Экскалибур.

В стране и за её пределами было достаточно много сильных атенеумов, из которых в конечном итоге выходили неплохие волшебники. Многие академии были способны потягаться с Гринчвилдом по уровню качества обучения, но ведь нигде больше нельзя было встретить столько пищи для пытливых умов, старающихся найти доказательства легендам о Мерлине. Конечно, в Гринчвилд можно было перевестись из любого другого атенеума, если у тебя хорошие оценки, но детям было бы очень тяжело там учиться. Лишь потому, что они не были предназначены именно для него.

Предназначение не являлось мифом или красивой легендой, ведь члены волшебного Парламента не просто так распределяли детей по учебным заведениям. В тот день, когда ребёнок проявлял первые признаки магических способностей, его родители отправлялись в Парламент, – или же члены Парламента приходили к хабиталам с удивительной информацией о скрытом мире – заполняли документы о том, когда и как проявилась магия, приносили каплю крови своего чада, чтобы было возможно отследить вспышки его волшебства, и на основе этих данных детей и отправляли в разные атенеумы. Раз в год ребята проходили соответствующие их потенциалу тесты, показывая, способны ли они задействовать все свои способности в колдовстве или им нужно обучение попроще. И спустя двенадцать лет после рождения в двенадцатый лунный августовский день будущие школьники получали письма о зачислении в подходящие именно им учебные заведения.

Нельзя сказать, что Брендона заботило, будет ли он считаться сильным магом или наоборот. Ведь больше всего он боялся, что не окажется в тех местах, где провели свою юность его отец, дядя и друзья. Боялся, что никогда не удостоится вдыхать просоленный морем воздух и смотреть, как башни замка освещают лучи солнца. А как же его многочисленные приятели? Почти все дети-волшебники, которых он знал, учились в Гринчвилде, и мальчику не хотелось быть вдалеке от своей компании. Ну и, в конце концов, его воображение не переставало рисовать, как именно он найдёт Экскалибур.

Так он и уснул, держа в руках тарелку с куском пирога, погружённый в свои мечты и переживания.

Но не успел он погрузиться в крепкий сон, как кто-то тронул его за плечо. Брендон уже хотел проворчать, что не выспался, как громовой голос заставил его подскочить на кровати. Прямо в центре комнаты, задевая ветвистыми оленьими рогами потолок, стоял Дагда – верховный бог и первый волшебник на континенте – и внимательно всматривался жёлтыми глазами в лицо Картера.

– Вставай, Брендон, – повторил он и протянул широкую ладонь мальчику, – твоя судьба ждёт тебя.

Мальчик не знал, что заставило его подчиниться, но всё же с опаской вложил свою руку в руку гиганта, а уже в следующее мгновение оказался в странной пещере. С её потолка падали разноцветные капли, которые превращались в драгоценные камни, как только ударялись об пол. Горы жемчуга, изумрудов, рубинов, сапфиров и бриллиантов почти что полностью закрывали собой стены, хотя даже стены в этой пещере оказались необычными. Сотни рисунков разных эпох и разных народов, волшебного и неволшебного миров сливались между собой, будто в калейдоскопе. Яркий приятный свет не оставлял теней даже за грудами камней магического места и незаметно успокаивал.

Брендон так восхитился этим зрелищем, что даже его страх перед Дагдой отступил. Картер дёрнул бога за тунику, выбивающуюся из-под золотых доспехов великого воина.

– Где это мы? – поинтересовался мальчик с искрящимися от восторга глазами.

– Как думаешь, кто я такой? – улыбнулся бог и подтолкнул мальчика к выходу из пещеры.

– Дагда, кто же ещё?

– Я лишь выгляжу, как он. Знаешь, давным-давно, когда только появлялись первые атенеумы, двадцать четыре Верховных мага прибыли в одно таинственное место. Последние двенадцать дней июля колдовали одни двенадцать волшебников, первые двенадцать дней августа – другие. Общими усилиями они смогли воскресить дух великого Дагды, хоть в каждом народе он и звался по-разному… Ты же знаешь, что его убили во время битвы добра и зла? Люди часто называют и трактуют это событие иначе – так, как это понимают они в силу своей веры. Но бог на то и бог, чтобы помогать каждому человеку, а поэтому он разделился на тысячи душ, подобных мне. В двенадцатый лунный день августа мы появляемся во снах волшебников, чтобы указать их путь. Посмотри туда, что ты видишь?

Брендон усилием воли заставил себя оторваться от лица духа Дагды и посмотреть туда, куда он показывал. На горизонте виднелись высокие башни старого замка, стоящего на утёсе, который он бы ни с чем не перепутал.

– Гринчвилд! – воскликнул Брендон и наткнулся на внимательный взгляд Дагды. – Я еду в Гринчвилд!

– Берегись Барр, Брендон – с изменившимся голосом сказал дух, растворяясь в воздухе. – Палач несёт погибель, палач несёт войну.

***

Золотистые лучи солнца, пробившиеся сквозь неплотно задёрнутую шторку, скользили по умиротворённому лицу мальчика. Брендон зажмурился из-за яркого света и резко открыл глаза. И как только он это сделал, утренний свет забрал с собой все предостережения Дагды, оставив лишь радость и некий трепет перед будущим.

Брендон не мог поверить, что этот сон не был просто сном, а посланием из Гринчвилда, о котором мечтал с тех пор, как познакомился с математическими уравнениями в своей скучной школе. Лишь когда он заметил на шее метку Дагды, поверх которой виднелась витиеватая буква «Г», он окончательно убедился в произошедшем.

Дом был погружён в сладостную тишину ровно до тех пор, пока мальчик не рассмотрел метку Гринчвилда и не начал ликующе подпрыгивать на кровати. Его отец же, работавший всё это время в дальней комнате дома и внезапно появившийся на пороге детской, смотрел с улыбкой на счастливого сына.

– Брендон, если ты не прекратишь прыгать, то вместо прогулки будешь вытирать пыль, – стараясь звучать как можно серьёзнее, произнес Скотт, когда понял, что мальчишеские радостные крики прекратятся ещё нескоро.

– Но папа! – воскликнул младший Картер, тряся руками и всё ещё стоя на кровати. – Я поступил! Поступил!

– Неужели ты сомневался в этом?

– Только если совсем чуть-чуть, – отозвался мальчик, усаживаясь по-турецки в кровати.

– Ну, в любом случае, теперь ты ученик. Только вот чем ты собираешься колдовать?

– Разве мы не пойдём в тот самый волшебный лес? – с надежной в голосе поинтересовался Брендон. Он так много мечтал о том, как найдет под сенью огромного дерева прямую, как стрела, ветку старого бука, которая вызовет приятную колкую дрожь. Как вечером он принесёт её домой, придаст ей ту форму, которую захочет, а потом повесит на золотую цепочку, которую носит с рождения. – Ведь все волшебники находят там свои солторы! Я так хотел пойти туда на день рождения, но ты заставил меня ждать Серебряной луны!

– Конечно, ты можешь пойти искать свой солтор там, но, кажется, у тебя уже есть свой проводник.

Брендон закусил губу, подумав, что его папа наверняка заметил, как он стаскивал его ожерелье, чтобы попрактиковаться в волшебстве или просто подурачиться. Прикинув в голове, что в такой замечательный день его ругать не будут, он был уже готов выпалить целую тираду о том, что он ничего не сломал, а даже если и сломал, то всё починил, да и вообще, за детьми надо лучше приглядывать…

– Я думал, ты сам его найдешь, – прерывая мысли мальчика, сказал Скотт, скосившись на изголовье кровати своего сына.

Брендон посмотрел в ту же сторону и уставился во все глаза на кулон в виде профиля лернейской гидры{?}[Чудовище из греческих мифов, которое представляет из себя монстра с телом змеи и девятью головами дракона] тёмно-коричневого цвета.

– Это мамин, – объяснил мужчина, изучая лицо сына. – Она всегда хотела подарить его тебе. Конечно, если какой-нибудь другой проводник не подойдет тебе лучше.

Прошептав что-то вроде «нет-нет, мне этот нравится», он потянулся к солтору, затаив дыхание. Как только мальчик сжал кулон в своей руке, по всему телу разлилось приятное тёплое чувство, которое бывает после долгой прогулки на морозе, когда ты залезаешь под большое одеяло.

Брендон с удивлением уставился на кулон в своих дрожащих руках, даже не моргая, пока голос отца не вернул его обратно. Зажав проводник, мальчик сорвался с места и бросился в объятия Скотта.

В выборе солторов определённо было что-то интимное. У каждого волшебника был «свой» проводник, который звал его к себе даже если был уже найден кем-то другим – у этих волшебных предметов не было определенных хозяев, они воззывали к себе сразу нескольких человек, которые подходили им по магическому потенциалу. Конечно, и умение колдовать не становилось лучше или хуже от этого, и проводились даже научные исследования на эту тему. Но ощущения были совершенно другими. Примерно такие, когда тебе дают на обед не суп, а мороженое с орешками и драже. Поэтому воровство солторов было совершенно неудивительным явлением.

Когда Брендон высвободился из объятий и принялся разглядывать кулон, Скотт молча улыбался, прислонившись к дверному косяку. Он был уверен с самого рождения мальчика, что того определят в Гринчвилд, ведь кто тогда может учиться там, если его сын, его смышлёный и одарённый мальчик, не будет достоин этого?

День Серебряной луны Брендон вместе со своим отцом провёл в Петси. Этот город считался уникальным, ведь в нём не было ни жилых районов, ни исторической части, ни парков или хотя бы аллей. Петси был единственным в стране городом-рынком, который по площади мог помериться с Копенгагеном и состоял только из беспорядочно разбросанных торговых рядов, высоких зданий с крупными известными магазинами, целых улиц небольших уютных лавок, шумных пабов и огромных толп людей, которые сновали из одного района города в другой и днём и ночью. А ещё Петси был известен тем, что у него не было точного месторасположения, но его выходы вели ко всем атенеумам и исголам{?}[Высшее учебное заведение, сравнимое с нашими университетами] в стране.

Некоторые улицы были выложены из старого камня, на котором плясали солнечные зайчики, отражённые от больших разноцветных окон верхних этажей, из-за чего создавалось впечатление, что дороги были покрыты мозаикой. Другие казались какими-то мистическими из-за гибких стеблей плюща, обволакивающих каменные стены домов с тёмными дверьми. Третьи представляли собой целые вереницы крытых прилавков, на которых виднелись и одежда, и игрушки, и ящики с зеленью и фруктами, а у каждого такого прилавка летала или стояла небольшая доска с зазывающими речами. На вторых этажах подобных торговых рядов часто сидели разновозрастные волшебники, неспешно обедающие простенькими блюдами из местных кафе. А в самых удалённых частях Петси можно было натолкнуться на двери, повисшие в воздухе, за которыми, казалось, ничего не было. Но стоило хотя бы приоткрыть их, как яркий свет бил по глазам, будто пытался скрыть от чужих взглядов многоэтажные библиотеки, захламлённые всем подряд магазинчики с нелегальным товаром или ещё что-нибудь в этом роде.

Для Брендона всё это было не в новинку, но каждый раз он чувствовал прилив воодушевления и лёгкости, словно никогда здесь не был, шагая по непохожим друг на друга улицам. Он любил заходить в самые причудливые магазины и рассматривать вещи, лежащие на прилавке.

Разумеется, детям, к великому сожалению мальчика, не разрешали брать дорогостоящие магические вещи, манящие своим блеском золотые кольца или зачарованные подвески, которые в представлении Брендона выглядели как гроздья калины, укрытые снегом, но в одном из его любимых магазинов, «В лавке горного эльфа», которым почему-то управлял толстенький гном, посетителям разрешалось тестировать товар, чему многие дети и даже некоторые взрослые были несказанно рады. Можно было пересчитать по пальцам те дни, когда Скотт уводил своего сына оттуда полностью чистым. Как бы мистер Картер не ругался на мальчика, никакие преграды и запреты не могли перебороть его огромное мальчишеское любопытство к товарам мистера О’Махоуни.

Бережно сжимая время от времени цепь с кулоном, Брендон понёсся в огромный магазин, раскинувшийся на половину Нью-Билд-Стрит, где продавались учебники, тетради и другая канцелярия. Подобную любовь к карандашам и красивым тетрадкам он перенял у своих родителей. Поэтому он с интересом ходил между полок, пестрящих разноцветными обложками, иногда брал какие-нибудь книжки и пролистывал их, разглядывая картинки.

Он воображал, как через год-два или пять лет он будет открывать эти самые книжки, чтобы пересказать их содержимое. Для Брендона учёба не была любимым занятием, но ему не давала покоя мысль, что он может купить учебники прямо сейчас и будет знать всё на несколько лет раньше, чем его будущие одноадранцы, ведь это те самые учебники, по которым учились все. В том числе и его родители.

Помимо учебников детям приходилось покупать даже некоторое дополнительное оборудование самостоятельно, но к великой радости мальчика, котлы для варки эликсиров должны были раздать им на первом уроке, поэтому ему не пришлось лишний раз лицезреть их. Он просто ненавидел скрупулёзную работу, когда важно высчитывать всё, вплоть до миллиграмма. Ему больше нравилось действовать, защищаться и нападать. Брендон уже пробовал колдовать втайне от всех папиным солтором, и ему очень понравилось размахивать руками, а не отмерять количество капель яда чёрной мамбы для очередного эликсира. Кому вообще может такое нравиться, если магия позволяла вызвать летом снег и поиграть в снежки, бегая лишь в одной футболке?

Рассматривая учебник по зоологии, он врезался в какую-то девочку, углубившуюся в книгу для внеклассного чтения. Глухо зашипев, Брендон поднял на незнакомку глаза. Она была одета в необычную для магов одежду – в джинсовый комбинезон. У неё были светлые волнистые волосы, забавные веснушки на щеках и небесно-голубые глаза – умные, но с азартным огоньком. Девочка забавно ойкнула и приветливо улыбнулась, заметив изучающий взгляд мальчика, а потом протянула ему для приветствия руку, обклеенную пёстрыми пластырями.

– Я – Кэролайн Мэри Дан, – официально представилась она, не переставая улыбаться. – Как тебя зовут?

– Я – Брендон, Брендон Картер. Ты, видимо, хабитал?

– Что я? Впервые слышу это слово.

– Ну, – мальчик взъерошил себе волосы, – это значит, что твои родители не волшебники.

– Ах, да, они обычные… Как ты сказал? Хэби… кто?

– Хабиталы, через «а». Раз ты не из магического мира, то, наверное, ничего не знаешь о Гринчвилде и других атенеумах? – спросил он, горя желанием блеснуть знаниями. – Кстати, где ты будешь учиться?

– В Гринчвилде. И да, к сожалению! Я была отличницей в своей школе, но успела прочитать только пару книг о волшебстве и совершенно не представляю, что меня ждёт, – деловито, но несколько расстроенно произнесла девочка. – Но это всё равно так интересно – целый новый мир!

– И в этих книгах не было такого слова как «хабиталы»?

– Ну, там их называли «не волшебники», – опустив глаза в пол, растерянно проговорила Кэролайн. – В любом случае, я знаю кое-что про суматошников. Например, что они…

– Да, – задумчиво прервал её мальчик, глядя на девочку из-под полуприкрытых век, – придётся за тобой присматривать и помогать с простейшими вещами. Зачем тебе знать, кто такие суматошники, если ты без понятия, чем знаменит Гринчвилд?

– Это ещё кто за кем присматривать будет! – выпятила вперёд грудь она.

– Ну и зачем тебе нужно было так много учиться в той школе? Играть в войнушку же намного интереснее… Ну, или могла бы найти более подробные книги о нашем мире.

– Я знаю. Представить страшно, что они будут учить меня всякой умной всячине, а я даже не буду знать о простейших вещах… Но моя магия проснулась только полгода назад, родители так растерялись, что совсем забыли о рекомендациях тех людей из волшебного Парламента.

– Тогда тебе следует знать лишь несколько вещей, чтобы чувствовать себя свободно в Гринчвилде… – сказал Брендон, облокачиваясь о стеллаж.

И тут рядом с новоиспечёнными знакомыми прошёл симпатичный мальчик примерно на год старше их. Кэролайн успела разглядеть его яркие глаза цвета морской волны, аккуратную линию рта и острые скулы. Его чёрные волосы цвета воронова крыла были аккуратно и красиво уложены, но несколько прядей небрежно спадали на лоб. Он прошёл мимо них быстрым шагом с такой великолепной осанкой, что ему позавидовали бы даже балерины, и удалился в другой конец магазина.

Брендон заметил, как девочка проводила взглядом незнакомца, и с пренебрежением сказал:

– Лучше не разговаривать с ним. Его отец работает в верхушке волшебного Парламента, а поэтому его сыну многое сходит с рук. Помимо всего, он чистокровный и сильный волшебник и будет унижать тех, кто не знает каких-то тонкостей о нашем мире или не справляется с простейшими заклинаниями. Его отец – очень уважаемый маг, и в их семье не было ни одного человека со смешанной кровью. Поэтому он жесток с такими, как ты. Подножки – это меньшая пакость, которой он тебя удостоит. Во всяком случае, именно так он себя вёл в прошлый раз.

– Разве это плохо, что кровь смешанная?

– Нет, кровь волшебников сильнее крови обычных людей, и ребёнок всё равно будет магом, если, конечно, не перебарщивать с хабиталами в родословной. Но его семья прямо сходит с ума, если обыкновенный человек приблизится к ним.

– Ты знаком с ними? – прищурила глаза Кэролайн.

– Разумеется. Он – Фосети Вермор, мой дальний родственник, – усмехнулся мальчик. – Я собираюсь использовать это в атенеуме.

– И как же ты собираешься использовать это?

– Я знаю несколько его секретов.

– Не думаю, что это разумная идея, – протянула его подруга.

– О-о-о, Кэролайн, не будь занудой. Уверен, это будет весело! Проучить плохишей – всегда хорошее дело.

– Надеюсь, что меня не переведут в мою прошлую школу, если я не смогу тебя остановить… Ох, меня зовёт мама. Увидимся в атенеуме!

– Классная какая, – сказал Брендон сам себе, кладя на полку учебник. – Надеюсь, она будет в моём адране.

Мальчик вышел на знакомую улицу и прислонился к стене. Он так всегда делал, когда терял отца из-за новых знакомств. Судя по тому, сколько он завёл друзей на Нью-Билд-Стрит, добрая половина атенеума должна знать его. Но если не забывать про излишнюю гиперактивность, так или иначе его будут знать все.

Брендон стоял, играя маленьким красным мячиком, который всегда носил в кармане, и вскользь посматривал на прохожих. Одни спешили куда-то и не замечали остальных. Глядели строго вперёд, словно ракеты. Те, кто был из хабитальских семей, наоборот, рассматривали всё и всех вокруг. Многие волшебники носили хабитальскую одежду, а поэтому только восторженные взгляды помогали понять, кто не был колдуном. Большинство магов, особенно чистокровных, являлись преданными поклонниками брючных костюмов, однотонных платьев и изящных блуз, а такие как Картеры отдавали предпочтение джинсам и футболкам.

Как ни странно, мистер Вермор, отец Фосети, одевался только в костюмы, хотя и презирал всё, напоминающее ему об обычных людях. Но надо признать, что его семья, как и большинство привилегированных волшебников, выбирала одежду как нельзя умело.

Когда Скотт Картер нашёл у стены своего сына, красиво подкидывающего мячик, он сразу начал выведывать о его новой подруге как можно больше информации, ведя его в магазин одежды. Он любил слушать забавные обороты речи, которые применял Брендон, да и не таил, что гордился его коммуникабельностью. Как любой обычный отец, он не помнил и половины знакомых Брендона, но тем не менее всегда был не против поддержать разговор о новоиспечённых друзьях сына.

***

После получасового перекуса в тесном кафе рядом с магазинчиком, где Скотт издавал свои книги, Картеры направились в другой конец города, чтобы купить торт в лучшем кондитерском магазине Петси. В самом «Мелисе» они пробыли немало времени не потому, что торт было трудно выбрать, а потому что Брендон не мог устоять без движения и минуты и всё выспрашивал хоть какой-нибудь секретный рецепт. Пока консультанты отвечали на вопросы Брендона, Скотт с некой гордостью в глазах смотрел на своё чадо. Хоть по словам его отца этот неугомонный мальчик являлся точной копией своего папы в детстве, мужчина всё равно замечал в сыне черты своей жены. Он видел в нём её несколько заострённый подбородок, тонкие длинные пальцы и аккуратные стопы. А ещё Брендон так же сильно любил сладкую спелую малину.

До трагической смерти Кассандры Скотт никогда не обращал внимания на эти малозаметные сходства. Сейчас же, смотря на Брендона, он вспоминал, как сам так крутился перед витринами двадцать четыре года назад, когда встретил пару озорных васильковых глаз. Это была она – его подруга и его жена. Ещё девочкой она вскружила ему голову одной своей улыбкой, а потом исчезла на несколько лет в закрытой итальянской академии, встретившись с ним опять лишь в исголе.

Скотт улыбнулся своим воспоминаниям и потрепал мальчика по волосам. Он заметил, как тот с беспокойством на него посмотрел. Брендон давно знал, о чём думает его отец в такие минуты. Новоиспечённый первоадранец уже открыл было рот, чтобы сказать что-то, когда дверь в магазин громко отворилась, привлекая внимание Картеров. В магазин большими шагами влетел Джереми Батлер – самый лучший дядя в мире по мнению Брендона и самый шумный человек в семье по мнению Скотта.

– Ну, племянничек, – громко сказал он, сгребая радостного мальчика в охапку. – Уже стал совсем взрослым, а?! Скоро женить будем!

– Тебя бы кто женил, – протянул Скотт, по-дружески похлопывая Джереми по плечу. – А то совсем старый стал. Песок так и сыпется!

– Я молод и красив, – сощурил глаза дядя Джер. – Но вот с вами состариться можно, это уж точно. Брендон, поторопи папку, вас все как полчаса ждут, а праздновать надо же когда-нибудь начать! А то бабушка уже устала чай греть. Говори скорее, куда поедешь учиться.

Через пару минут из кондитерской выбежал молодой красивый мужчина с радостным мальчишкой на плечах, а за ними пружинным шагом вышел Скотт с тяжёлыми пакетами в руках, и они направились прямо к бледно-зелёному куполу, скрывающему город.

Рядом с домом Джереми в ухоженном дворике стоял большой стол, застеленный до самой земли скатертью молочного цвета, на котором располагались различные блюда. На самом деле, стола и в помине не было, поэтому точнее было бы сказать, что на парящей в воздухе скатерти стоял праздничный ужин. Вокруг стояли приглашённые гости и увлечённо разговаривали друг с другом, приветливо махая руками Брендону, который уже оказался в объятиях бабушки Элис и что-то оживлённо рассказывал ей.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда мальчик наконец уговорил отца остаться в доме дяди на выходные и выпросил разрешение поколдовать в качестве «разминки перед учёбой». Он торжественно взмахнул рукой, выпалив своё любимое заклинание, о котором Скотт до этого момента и не знал, и из ладони и солтора вырвались потоки света.

Аккуратно выложенная плитка начала на глазах надуваться. Вскоре каменная дорожка превратилась во вздутую резиновую поверхность, на которой можно было прыгать, как на батуте. Довольный своей работой, Брендон важно вздёрнул голову, но эта напускная серьёзность сразу же пропала, когда дядя Джер мощным рывком кинул племянника на бывшую каменную дорожку и следом сам запрыгнул на импровизированный батут. Вскоре почти все гости, кроме бабушки и дедушки, хохоча, бегали друг за другом по пружинящей поверхности.

Сейчас Брендон, прятавшийся за спиной Скотта от Джереми, который хотел брызнуть в него водой, выглядел как их общий сын. С одной стороны, так оно и было. Джереми появлялся на пороге дома Картеров чуть ли не каждые выходные, принося пакеты со сладостями или другими вкусными, но вредными закусками. Он брал мальчика в немагический мир, чтобы покататься с ним на роликах или сходить в кино. А потом Скотт ругался на своего сводного брата за то, что тот давал ребёнку мороженое перед обедом или показывал ужастики перед сном. Поэтому Брендон рос, впитывая в себя манеру поведения и отца, и дяди, отчего с ним часто могла совладать только бабушка. И трудно было сказать, на кого же был похож этот неугомонный мальчишка по характеру: на весёлого, несколько беспечного, но галантного похитителя женских сердец с безупречным умением держать себя на публике Джереми или на такого же не менее весёлого, но одновременно серьёзного и внимательного к мелочам Скотта, заставляющего Брендона застилать кровать каждое утро. Они были такими одинаковыми, но в то же время такими разными молодыми людьми.

Джереми Батлер был высок и строен, как и отец Брендона. У него были иссиня-чёрные волосы с длинной отросшей чёлкой, спадающей на бездонные карие глаза с вечным мальчишеским задором во взгляде. Он обладал соблазнительно небрежной манерностью в движениях, которая сводила с ума не одну даму.

Скотту Картеру приписывали умение быть нежным и заботливым и делали это небезосновательно. В детстве, правда, он был заводилой всех драк и состязаний, но с возрастом преобразился не только физически, но и духовно. Конечно, умения дурачиться и привносить в жизнь радость и любовь ко всяким, причём не всегда безопасным, переделкам объединяли двух братьев, перекрывая и манерность одного, и спокойность другого.

Во время учёбы отец и дядя Брендона иногда попадались на своих проделках, хотя многие их «фокусы» оставались безнаказанными благодаря прекрасному умению заметать следы. Конечно, им доставалось за такое по первое число, и мальчики с щенячьими глазами клятвенно обещали больше не нарушать правила, однако уже на следующее утро обсуждали новые идеи. Возможно, их исключили бы ещё на втором году обучения, не будь они такими одарёнными в волшебстве и умении скрывать бо́льшую часть улик, выдающих их.

Мать Скотта часто смеялась, делясь своими мыслями о том, как учителя воспримут Брендона, памятуя о шалостях её сыновей. Но в чём именно эти шалости заключались, она никогда не говорила – хотя бабушка Элис очень любила ностальгировать, она всегда отнекивалась от просьбы рассказать о временах, когда её дети были ещё младшеклассниками, под предлогом: «Нам не надо, чтобы ты выдал что-нибудь этакое». Зато дядя Джер в подобной просьбе ему никогда не отказывал, и Брендон часто ложился спать именно под рассказы о «чём-нибудь этаком», когда он, сидя у изголовья кровати, пускался в воспоминания о своём детстве.

Так было и этим вечером, когда мальчик лежал в кровати и слушал о весеннем бале в последний год обучения его самых любимых людей.

***

На следующее утро Брендон, забравшись с ногами в кресло-качалку, которое находилось в углу террасы, рассматривал купленные учебники. Лишь в редкие минуты можно было наблюдать, как он спокойно сидит на одном месте, и Скотт был благодарен своей матери за то, что она приобщила этого непоседливого мальчика к чтению.

Брендон читал многое: не только приключенческие книги, но и разные справочники по предметам, которые он будет изучать в атенеуме, и несмотря на то, что отдавал предпочтение защитным заклинаниям, он также интересовался магической историей и артаиосом{?}[Школьный предмет, на котором волшебники учатся трансформировать и наколдовывать из ничего различные вещи]. И надо отдать должное: мальчик не просто пролистывал учебники, а был весьма подкован в этих предметах. Из-за стремления к чувству превосходства, ненароком подсмотренного у Джереми, Брендон отчётливо понимал это и был уверен, что первые полтора года по этим предметам у него стопроцентно будет «отлично».

Подперев спину маленькой подушечкой, он увлечённо читал о последнем сражении Мерлина с каким-то самым сильным злым волшебником, которого называли не иначе как Барр или дьявольский палач, чьё настоящее имя считалось утерянным. Смутное чувство беспокойства почему-то преследовало его, стоило прочесть о Барр, но тут же исчезло. Но ни беспокойство, ни чтение не мешало мальчику вполуха слушать разговоры взрослых – Скотта, Джереми и Оскара Миллера – старого друга братьев, который был на год старше них.

Отец мальчика, не избавившийся за всю свою жизнь от вредной, по мнению его матери, привычки класть ноги на другие стулья, пил свой любимый китайский чай и время от времени отвечал на вопросы. Дядя Джер, как часто бывало, пустился в рассуждения о политике, неизменно затрагивая семью Верморов и их причастность к происходящему, и рассказывал истории о своих любовных похождениях, предусмотрительно опуская некоторые подробности.

Джереми был серьёзно влюблён раза два, хоть и до сих пор отрицал это. Но в атенеуме, по словам Оскара, была только одна девушка, которая устояла перед чарами его обходительной улыбки. Это была Амелия Вуд, с которой Джереми виделся на днях, и, драматично закинув голову, он сознался своему другу в том, что рад, что она опять свободна.

– Я пригласил её на ужин, – сказал он. – Она довольно болезненно переживает расставание с этим выродком Эриком Вермором, – фамилию одного из самых родовитых волшебников мужчина будто бы выплюнул. – Не думал, что такая чистая девушка, как она, свяжется с этим мерзавцем.

– Во-первых, называй вещи своими именами, – улыбнулся Скотт. – Ведь пригласил ты её отнюдь не на ужин. Во-вторых, Эрик более сносный, чем половина их семейства. Возможно, что он даже самый адекватный из них.

– Не думаю, что мы должны обсуждать его самого и его семью, – вставил своё слово Оскар. – Наши пути давно разошлись, и мы не знаем, какие они сейчас. Может, они вообще никогда не были злодеями. Может, только нам так казалось из-за нашей детской впечатлительности.

– Ты, может, никогда и не встретишь их, но не мы. Помимо того, что мы со Скоттом в родстве с ними, сынок Эзеля – вроде бы его зовут Фосети – будет учиться с нашим шалопаем. Ты же знаешь, как они нас не переносят, – вскинув руки к небу, будто бы желая, чтобы бог засвидетельствовал это, сказал Джереми. – И я уверен, что мне всегда хватало беспристрастности, когда я судил о людях.

– Мне кажется, ты утрируешь. Они о нас даже не вспоминают в отличие от тебя, Джер. Кстати, – решил перевести тему Скотт, – слышал, наша директриса до сих пор на своём посту, но миссис Линг ушла год назад, а старик Мёрфи уже пять лет как покинул стены атенеума. А Клиффорд наконец дорвалась до поста директора.

– Ему надо было сделать это ещё двадцать два года назад, – усмехнулся Джереми. – Сколько ему тогда уже было? По виду лет семьдесят, если не больше, а с той козлиной бородкой, которую он отрастил в последний год, я думал, что он старее, чем сам Мерлин. Кто же будет у твоего сына вести амддиффин?

– Уже года два преподаёт какой-то мистер Эванс. Он зелёный совсем, ему не больше тридцати, но тем не менее, говорят, это лучший учитель амддиффина за всю историю Гринчвилда.

– О, надо было нашего Оскара туда послать. Уверен, он бы порвал этого мистера в два счёта!

– Ты вечно всё преувеличиваешь, Джер, – покачал головой Оскар. – Так, значит атенеум лишился такого замечательного учителя ботаники в лице миссис Линг… Очень жаль, на её уроках было так здорово…

– Спать, – с ухмылкой закончил за него Джереми.

– Может, ты и спал. Но я больше, чем уверен, что мы со Скотти бодрствовали.

– Ну, не знаю, Ос, – сладко потянувшись, сказал Скотт. – Не помню ни одного её урока, на котором я бы не вздремнул минуту-другую.

– Если Брендон будет получать плохие оценки, Скотт, – пригрозил Миллер пальцем под тихие смешки своих друзей, – то он в тебя.

– Мелкий, что читаешь? – внезапно с полной серьёзностью в голосе спросил Джереми, отставив от себя подальше чашку с китайским чаем.

– Битву Мерлина с Барром.

– Да, этот Барр чуть ли не на голову круче Мерлина, – задумчиво глядя в потолок, ответил его дядя.

– Я бы хотел посмотреть на эту битву хоть одним глазком, – с энтузиазмом в глазах сказал мальчик.

– Я бы тебе уши надрал, на битву хочет он посмотреть. Иди завтракай, чай уже остыл.

Брендон лениво отложил книгу и, усевшись на стуле поудобнее, принялся отхлёбывать чай, пытаясь смягчить сухую корочку пирога, который приготовил его отец, пока прямо перед его носом лежал вкуснейший кусок торта с шоколадным кремом миссис Кейкс.