Читать книгу Конец заблуждениям - - Страница 3

Глава вторая

Оглавление

Дункан

Вена, июнь 1996 года


Вена сияла: великолепная и элегантная. Именно такой Джина описывала ее после своей первой поездки. То время, когда-то казавшееся далеким прошлым, в последние недели стало удивительно близким. Осознание, что Джина серьезно пострадала от травмы и все события могли быть стерты навсегда, шокировало, однако внезапно она стала похожа на женщину, которой была год назад. Он все пытался представить себя на месте Джины – просыпающимся в чужой стране, не имея ни малейшего понятия, как он туда попал, и рядом лишь одно знакомое лицо, на которое можно рассчитывать.

Теперь же Джина наслаждалась возможностью поиграть в гида.

Сидя в такси рядом со своим мужем, восторженно глядя в окно, она указывала на здания, которые без труда узнавала.

– Это Музей истории искусств, – без умолку комментировала она, – а вот и дворец Хофбург! А вон там Государственная опера! – Джина указала на замысловатое здание вдалеке, подсвеченное ярким золотом, напоминающее огромную филигранную драгоценность.

Дункан заставил себя улыбнуться, чтобы не выдать тревоги: если она вспомнила Вену, что еще она может вспомнить?

Они приближались к реке Дунай; сияющий город отражался в воде, и Дункан сделал над собой усилие, чтобы попытаться расслабиться. В машине играло радио, и он сосредоточился на музыке. Конечно, знакомясь с городом, где жили Штраус, Шуберт и множество других величайших композиторов мира – Бетховен, Гайдн, Моцарт, он предпочел бы слушать классику, но таксисту явно нравилась американская поп-музыка. Заиграла Don’t Speak, и Дункан принялся подпевать, ожидая, подхватит ли Джина. Этот хит звучал в Штатах всю весну, и все же жена его не узнавала. Дункан наблюдал за ней, надеясь увидеть, как с ее губ неосознанно слетят слова песни. Ее молчание успокоило его. Он выдохнул и с облегчением отвернулся к окну. Нет, она ничего не вспомнила. Никаких сомнений.

Машина пересекла мост и направилась вверх по Пратерштрассе в сторону их отеля. Дункан с Джиной решили поселиться недалеко от железнодорожного вокзала, в районе, где находился Пратер, знаменитый венский парк развлечений. Номер в этой части города стоил в три раза дешевле, чем в центре, и оба согласились, что деньги, сэкономленные на отеле, можно потратить на что-нибудь еще. Дункан задумался, сожалеет ли Джина о том, что пришлось отказаться от очарования ее любимых районов. Главная площадь Пратерштерн была на удивление простой, всего несколько деревьев и неуклюжие колонны. Улицы – темны и пустынны, а позади неторопливо двигалась канатная дорога. Дункан надеялся, что Джина не будет разочарована.

Их отель на Вальхерштрассе оказался еще более унылым, чем предполагал Дункан. Старомодный вестибюль с зеленым ковром, который казался покрытым плесенью, и люстрой, в которой отсутствовало несколько деталей. Мужчина за стойкой был одет в костюм, галстук-бабочку, имел редеющие волосы, зачесанные набок, и настолько красные губы, что казалось, будто они накрашены.

– Willkommen[8]. Леви, верно?

– Верно.

Они с Джиной поставили свои сумки на пол, и Дункан подошел к стойке регистрации.

– Комната готова. Мне только нужны ваши документы.

Мужчина взял паспорта Джины и Дункана и отвлекся на некоторое время, переписывая данные в свой гроссбух, затем принялся изучать фото.

– Мы можем забрать наши документы? – Дункан протянул руку.

– Конечно, мистер Леви, – улыбнулся мужчина. – Ваша фамилия – она еврейская, не так ли?

Дункан одновременно встревожился и испытал облегчение – только лишь? Так любопытство этого человека вызвано еврейской фамилией? Дункан заколебался, не зная, как к этому отнестись, но клерк поспешил его успокоить:

– Я очень люблю евреев!

Джина сжала руку Дункана, и они направились к лифту, в то время как портье занялся их багажом. Как только дверь лифта закрылась, Джина приподнялась на цыпочки, ее глаза расширились от наигранного удивления.

– Представляешь, он очень любит евреев!

– Точно, мы – его любимое блюдо после шницеля.

Она перестала смеяться и серьезно посмотрела на мужа.

– Тебе здесь некомфортно?

– Вовсе нет. – И тем не менее он все время был на взводе.

Его беспокойство было двояким и лишь усугублялось чувством вины за то, что его мать будет страдать, узнав, где он находится. Самая дальняя поездка, на которую его мать когда-либо соглашалась, – во Флориду, навестить двоюродного брата в Майами-Бич. Она ни разу не возвращалась на родину в Эльзас – провинцию Франции, граничащую с Германией, вечный предмет споров. На время немецкой оккупации его мама осталась на попечении католической семьи, в то время как ее родители спасались бегством через Альпы. Его родственники, пережившие войну, отправились в США. Миссис Леви всегда плохо отзывалась о Европе. Подрастая, Дункан питался исключительно американской кухней, и когда единственными языками, которые предлагались к изучению в его школе, оказывались немецкий и французский, его мать неделями отчитывала директора. От европейской музыки она отказаться не смогла, но сделала все возможное, чтобы забыть континент, который навсегда остался для нее опасным и коварным, независимо от того, сколько времени прошло после событий, сформировавших ее восприятие. Став старше, Дункан пытался избегать «европейских» тем, дабы лишний раз не столкнуться с ее негативом, но, находясь здесь, в родной стране Гитлера, он не мог не чувствовать, что стыд, который он с детства носил в себе, усиливается.

Естественно, он никогда не сможет рассказать маме подробности этой поездки.

По ее мнению, он находился в Лондоне – эта часть того, что он сказал Джине, была правдой, хотя он не передал остаток истории, которую поведал матери: якобы он искал возможность для развития своей карьеры через бывшего соседа по комнате в колледже – Блейка. Такие выдумки были не в новинку. Дункан все свое детство рассказывал родителям то, что они хотели услышать. Его отец, мягкий и сговорчивый, мог смириться с правдой, но на него давила необходимость скрывать ее от жены, для которой правда оказывалась невыносимой. Так что с раннего возраста Дункан научился утаивать все, что могло огорчить тех, кого он любил. Он считал, что лжец, который просто замалчивает и недоговаривает, чтобы угодить другим, – по крайней мере добрый лжец.

– Я очень рад, что мы здесь, – сказал он, когда они с Джиной шли по темному коридору отеля. – Раз уж я связал свою жизнь с музыкой, то не имею права пропустить Вену. К тому же тебе здесь нравится, а я хочу быть частью всего, что ты любишь.

Он остановился, чтобы поцеловать ее, как раз в тот момент, когда позади них появился портье с их багажом.

– Ой, прошу прощения, – извинился он, опуская глаза.

– Она тоже любит евреев, – проговорил Дункан, и Джине пришлось сдерживать смех, пока клерк открывал дверь. Затем тот вручил им ключи и ушел.

* * *

В их комнате было тускло и пахло плесенью: темные абажуры приглушали скудный свет, а стены были оклеены неравномерно выцветшими текстурными обоями. Несмотря на усталость и позднее время суток, Джине и Дункану не хотелось оставаться в номере. Они поспешили через вестибюль к выходу, чтобы немного осмотреть город. Рядом с вокзалом расположилось несколько кафе, но они выглядели убого, поэтому супруги пошли в другую сторону и остановились в ресторане на углу, где заказали гуляш, штрудель и графин вина. Джина была навеселе больше, чем Дункан, когда они вернулись в номер, и к тому времени, как он почистил зубы, она уже спала, свернувшись калачиком в постели.

Воспользовавшись этой возможностью уединиться, он спустился в вестибюль и попросил портье указать ему дорогу до ближайшего телефона-автомата.

– Вы можете воспользоваться нашим телефоном, сэр.

– Мне не помешало бы немного свежего воздуха, – объяснил Дункан.

Клерк бросил неодобрительный взгляд в его сторону.

– На вокзале есть телефоны. Но предупреждаю вас: в такое время вы можете наткнуться на кого угодно.

– Кто угодно так кто угодно, – сказал Дункан и, помахав рукой, вышел на улицу.

Железнодорожный вокзал был хорошо освещен, но в этот час по большей части пуст. Несколько бездомных лежали на одеялах в одном углу, а с другой стороны, куда подъезжали автобусы, громко переговаривались трое пьяных бритоголовых молодых людей. Сцена едва ли отличалась от тех, с которыми Дункан сталкивался в своем квартале в Ист-Виллидж. В первый год совместной жизни с Джиной его чуть не застрелили у входа в подъезд, однако нападавшего напугала крыса, неожиданно пробежавшая по его ноге. Воспоминание об этой, теперь уже далекой жизни заставило Дункана поежиться.

Наконец он нашел работающий таксофон и порылся в бумажнике в поисках номера Answering Service[9], который обнаружил в Цюрихе (до того, как мобильные телефоны стали обычным явлением, это было одной из немногих возможностей оставаться на связи). Дункан решил, что данная услуга намного безопаснее, чем сообщения на компьютере, которые кто-то другой может случайно прочесть. Он набрал номер, и вскоре женский голос сообщил ему, что у него шесть новых сообщений.

– Вы хотите их прослушать?

Дункан не был уверен, что хочет. Он не слишком надеялся на хорошие новости. Тем не менее он полагал, что ему лучше узнать все что можно о том бардаке, что копился в его отсутствие.

– Да, пожалуйста, буду признателен.

– Хорошо. Мисс Смит из «Картер Пропертиз» напомнила, что вы задолжали по арендной плате. И еще был звонок из вашего банка.

– Я запустил счета, так как путешествовал, – начал он и остановился. Это незнакомый человек, он не обязан ничего объяснять. – Спасибо, что еще?

– Эстер Леви тоже оставила сообщение и желает знать, почему она не может связаться с вами в Лондоне. Она утверждает, что дозвонилась до вашего друга Блейка, но он сказал, что вы уехали. А потом пришло сообщение от Блейка Флурноя, в котором спрашивалось, почему ваша мать думает, будто вы с ним в Лондоне.

В последовавшей тишине Дункан задался вопросом, ждет ли женщина на другом конце провода его ответа, заинтересовала ли ее эта история, стало ли ей любопытно, как кусочки соединятся вместе?

– Еще какие-нибудь звонки?

– Да, сэр. Сообщение от Фрэнка Рейнхольда, в котором говорится, что ему нужно поговорить со своей дочерью, и если вы с ней, пожалуйста, позвоните ему.

Отец Джины. Это сообщение обеспокоило Дункана больше всего. Любой родитель, чей ребенок находился вне зоны доступа, был бы на взводе, а отец Джины периодически беспокоился сверх необходимого. По этой причине он никогда не одобрял ее отношения с Дунканом и со временем испытывал к нему все большее недоверие. Ему, должно быть, не терпится перекинуться парой слов с Джиной, которой он обычно звонил несколько раз в неделю. Дункан должен найти какой-то способ объяснить ее молчание и заверить его, что с ней все в порядке.

– Сэр? – Женщина на линии прервала его мысли. – У вас есть еще одно сообщение.

– А-а… да, давайте.

– От Грэма Бонафэра. Он просил передать вам, что…

– Достаточно. – Дункан прервал оператора. Он внезапно почувствовал, что больше не в силах этого вынести.

– Вы не хотите, чтобы я прочитала сообщение? – Голос женщины стал серьезнее; она казалась обеспокоенной. – Мне кажется, вам стоит это услышать.

– Нет, не стоит. Я все понял, – пробормотал он, чувствуя, что совершил ошибку, посвятив незнакомого человека в свои дела. – Думаю, мне больше не потребуются ваши услуги.

– Какие-то проблемы, сэр?

– Никаких проблем, нет. Вы можете перенаправлять мои звонки обратно на мою линию. С этого момента я буду просто звонить на свой автоответчик. – Он вздохнул, затем, вспомнив о правилах приличия, добавил: – И спасибо вам. Я благодарен за помощь. Действительно благодарен.

Дункан повесил трубку и постоял мгновение, обдумывая, что ему делать дальше. Вдалеке смеялись пьяные мужчины. Дул прохладный ветер, а Дункан, выходя из отеля, не надел куртку. Все, чего он хотел, – это вернуться наверх, к Джине, оставить свои тревоги позади, но он знал, что должен разобраться хотя бы с некоторыми из этих сообщений, пока у него есть такая возможность. Поскольку в Лондоне было уже одиннадцать вечера, в то время как в Нью-Йорке только шесть, он решил сделать свой первый звонок Блейку.

Блейк Флурной был соседом Дункана по комнате в колледже с начала первого курса. Их случайно поселили вместе – конечно, Блейк не являлся тем типом, с которым Дункан предпочел бы жить бок о бок. У него был самодовольный вид, подчеркнутый рубашками поло и вечным загаром, и темно-русые волосы, небрежно торчащие надо лбом и зачесанные набок, в стиле, которого в то время менее элегантные мальчики пытались добиться с помощью мусса. Он производил впечатление флегматика, катался на скейте по кабинетам и устраивал в их комнате беспорядок. В его голосе присутствовала нарочитая мягкость, как будто ничто не стоило того, чтобы напрягать голосовые связки.

– Да?

Даже в одном коротком слове тон Блейка был безошибочно узнаваем. Его голос многие находили грубым, но услышавший его Дункан знал, что может говорить, не подбирая слова и не пытаясь быть вежливым. Он привык к такой форме общения, поскольку они с Блейком во время учебы в колледже стали друзьями и оставались ими, несмотря на то что Блейк переехал в Лондон.

– Привет, это я.

– Дункан, блин. Я пытался дозвониться до тебя. Где ты, черт подери, находишься?

– И тебе «черт подери».

– Вчера звонила твоя мама, ты в курсе? Хотя, видимо, в курсе, раз звонишь.

– Да, уже знаю… спасибо, что разобрался с ней.

Дункан не сомневался, что Блейк вежливо поговорил с его матерью. Во время учебы в колледже, по утрам, когда Дункан отсыпался, Блейк всегда был рядом, чтобы придумать историю для звонившей миссис Леви. Именно ложь Блейка укрепила доверие между двумя друзьями. До встречи с Блейком Дункан втайне, с чувством вины нес бремя своей лжи, но более гибкая совесть Блейка облегчила его страдания.

– И, думаю, ты также знаешь, – продолжил Блейк, – что она считает, будто ты здесь, со мной, ищешь работу?

Эту историю Дункан придумал в последнюю минуту. Поскольку он уже вынужденно лгал матери, то решил, что с таким же успехом может сказать ей что-то, что она хотела бы услышать: например, что он наконец решился на регулярную, хорошо оплачиваемую корпоративную работу.

– Прости, я должен был предупредить, что использую тебя как оправдание. Честно говоря, я и представить не мог, что ей придет в голову искать меня. Понятия не имею, почему она это делает.

– А я имею, – объявил Блейк и замолчал, ожидая, что Дункан спросит. В таких мелочах Блейк частенько пытался показать свое превосходство – особенность, на которую Дункан не обращал внимания, пока Джина с явным отвращением не указала на нее.

– Ты собираешься мне сказать или как?

– Какой-то парень позвонил ей и спросил о тебе. Соответственно, она занервничала.

При этих словах пульс Дункана подскочил. Он должен успокоить себя: конечно же существует несколько возможных объяснений. Ему не стоит думать о худшем.

– У парня есть имя?

– Она не называла. Но, похоже, ее беспокоит, что ты во что-то вляпался.

– Черт. Ладно.

Дункан думал о своей матери, о тревоге, которая мучила ее. Он почти мог слышать ее голос, голос из его детства, который встречал его у двери, если он хотя бы на десять минут опаздывал домой из школы: «Кто-то мог тебе навредить! Тебя могла сбить машина! Ты знаешь, через какие муки ты заставил меня пройти?»

Как бы она отреагировала теперь? Он находился за океаном, в недосягаемости, а она получала тревожные телефонные звонки от незнакомцев, которые расспрашивали о нем. Дункан съежился.

– Чувак! – снова заговорил Блейк. – У тебя какие-то неприятности? Что-то с деньгами? Тебе одолжить?

– Это… не волнуйся. Мне просто нужно позвонить матери, успокоить ее.

– А где ты вообще? Как с тобой связаться?

– Я… э-э… переезжаю из отеля в отель.

– Какие отели? Где?

– На самом деле я сам пока не могу точно сказать.

– Блин, просто скажи мне, где ты, чувак! Город? Страна? Континент?

Он почувствовал внезапное желание сдаться, признаться во всем своему старому товарищу, но вмешался здравый смысл. Если что-то и омрачало их дружбу, так это отношение Блейка к Джине. Для циничного, прагматичного Блейка Джина являлась безумным, даже опасным романтиком. Мать Дункана разделяла эту позицию – именно Джина сбила ее сына с истинного пути, по ее вине он отказался от финансового успеха ради артистической карьеры, которая не сложилась, и теперь в какие бы неприятности ни попал Дункан, Блейк будет считать, что это вина его жены. Поэтому Дункан решил ни в чем не признаваться.

– Мне пора, Блейк. До скорого.

Прежде чем повесить трубку, он услышал, как раздраженный Блейк что-то кричит. Дункан на мгновение замер, склонив голову, готовясь к истерике матери, однако, собравшись с мыслями, набрал ее номер.

– Мам, – проговорил он небрежно.

– Дункан, слава богу! Ты жив!

– Конечно я жив.

У него было все то же чувство, которое он постоянно испытывал, когда набирал ей, – сожаление, что не позвонил раньше, и одновременно – что вообще позвонил. На заднем плане он слышал телевизор, шестичасовые местные новости, которые его родители смотрели каждый вечер и в которых, казалось, всегда перечислялись исключительно опасности, подстерегающие снаружи.

– Где ты? – требовательно спросила она. – Блейк сказал, что ты уехал из Лондона в Уэльс.

– Да, верно, небольшое путешествие. Побаловать себя.

– Это значит, что собеседование прошло хорошо?

– Трудно сказать; на самом деле нужно просто подождать.

Сквозь ее тревогу Дункан распознал нотку надежды. Он не был уверен, чувствовал ли себя лучше или хуже из-за этого, но предположил, что это хороший знак: что бы она ни услышала о нем, это не слишком огорчило ее.

– Слушай, Блейк упомянул, что тебе кто-то звонил и спрашивал обо мне.

– Верно. Твой друг. Он сказал, что ему нужно связаться с тобой. Сказал, что это важно.

– Он назвал свое имя?

– Грэм Бонафер.

Дункана охватило неприятное чувство, хотя он вряд ли мог назвать себя удивленным. Следовало ожидать, что Грэм обратится к любому, у кого есть связь с Дунканом. По крайней мере, как выяснилось, Грэм мало что рассказал его матери, тем самым проявив сдержанность. Пока. Но, возможно, за этим звонком стояла молчаливая угроза, способ дать понять, что Грэм всегда может связаться с его близкими и рассказать им все что заблагорассудится. И что делать Дункану, чтобы защитить свою мать? Ничего. Все, что было в его силах, – это подбодрить ее в данный момент, дать любые пустые обещания, в которых она нуждалась: да, он позвонит снова через несколько дней; да, он скоро улетит домой; да, он возлагает большие надежды на эту работу, чувствует, что удача вот-вот повернется к нему лицом.

– Я скоро позвоню тебе снова, мам. Не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне. Люблю тебя. Я в порядке, не сомневайся.

8

Добро пожаловать (нем.)

9

Служба секретарей-телефонисток, отвечающих на входящие звонки клиентам во время их отсутствия.

Конец заблуждениям

Подняться наверх