Читать книгу В Багдаде все спокойно - - Страница 3

Было это в Баку в середине «лихих девяностых».

Я тогда работал в одном из институтов системы Академии наук Азербайджана (не будем уточнять, в каком именно, чтобы не быть несправедливыми к другим институтам, в которых могла произойти точно такая же история…). Учреждению, о котором идет речь, принадлежал сад площадью в восемь гектаров. И в дневное, и в ночное время территорию стерегли два охранника, один в вестибюле здания, другой – у ворот в сад. Прежде эту функцию исполняли полицейские, но потом они стали дирекции не по карману и от них избавились. А это означало, что впредь все заботы об охране Института и прилегающей территории ложились на плечи сотрудников. Так оно и вышло. Комендант ежедневно назначал двоих, один из которых должен был караулить вестибюль, другой – ворота. Первого выбирали из сотрудников более пожилого возраста, второго – из сотрудников помоложе и покрепче, ибо ворота соприкасались с внешним миром, а до вестибюля еще надо было добраться через полсада.

Но времена и впрямь были лихие. Забор, ограждающий институтскую территорию, был чисто символической преградой, в сад мог пролезть любой желающий – как ночью, так и днем. Шпана преодолевала так называемый «забор» и пробовала на прочность старые, висячие замки на дверях складов (там давно уже не хранилось ничего ценнее лопат, грабель и тачек, но шпана об этом не знала, ей все казалось, что «в лабазах каменных полно алмазов пламенных»).

Как-то раз один несовершеннолетний воришка пробрался, выломав окно, в лабораторию, в которой я работал; лаборатория стояла на отшибе, дело было рано утром, в предрассветные часы; чертенок прихватил с собой все, что сумел найти впотьмах, – лабораторные весы (на кой ляд они ему?) и десятиметровый шнур-удлинитель. Правда, он бросил все это, улепетывая от пожилого охранника, который услышал звук разбиваемого стекла.

Другой случай был посерьезнее. Здоровенный и наглый детина перелез через «забор» с глухой стороны, вторгся в здание Института (в здание!) в ту ночь, когда вестибюль охранял 75-летний худосочный Мамед-киши; детина, не особенно и скрываясь, выломал дверь одной из лабораторий на первом этаже и уволок на себе холодильник… А что же доблестный охранник? А он в данной ситуации поступил как настоящий восточный киши, то есть мужчина: заперся в своей каморке и не выходил оттуда до самого рассвета, вернее до самого начала рабочего дня… Почему не позвонил в полицию, спрашиваете? Ну, сотовый Мамеду-киши и не снился, а городской телефон в вестибюле давно отключили за неуплату…

Скандал разразился неописуемый. Комендант сказал, что эта капля «переполнила чашку его нетерпения», и отныне в охрану назначались исключительно молодые парни и зрелые мужики; им предписывалось в паре обходить территорию Института каждые два часа…

Несколько раз мне (зрелому мужику) выпадало дежурить с Маратом (молодым парнем). И мы вдвоем аккуратно совершали ночные обходы – как и положено, каждые два часа. И не только в силу личной добросовестности, а еще и потому, что комендант время от времени проверял, как мы несем службу.

Мы с Маратом отлично понимали, что в ходе патрулирования можем столкнуться и с обкуренными подростками, и с отмороженными взрослыми, и даже с уголовниками. Вверенные нам восемь гектаров сплошь поросли деревьями и кустарником и по ночам освещались весьма скупо (одна тусклая лампочка у складов и другая точно такая же над вестибюлем, все остальное тонуло во мраке). В кустах мог затаиться целый взвод злоумышленников, готовых наброситься на нас, бредущих по узенькой тропинке. Откуда им знать, что часовой есть лицо неприкосновенное?..

Нет, без оружия нам было никак.

Тут, пожалуй, придется сделать небольшое отступление.

В лихие девяностые я не ходил по улицам без самодельного холодного оружия, и были на то серьезные основания.

Так-то по натуре я человек законопослушный, богобоязненный. Но жизнь изменили круто, у меня не спросивши, поставили перед фактом, так что… Нет, не нож. Конечно, нож, обычный, складной, в магазине купленный, был бы самым простым, удобным вариантом. Но попадись с ним ментам – и будешь потом в отделении долго и нудно качать права про допустимую законом длину лезвия и клятвенно уверять невыспавшегося лейтенанта, что ножом пользуешься исключительно для приготовления чобан-салаты[1]…

Кастет или свинчатка отпадали по той же причине, за них можно было и под статью угодить или вырваться из объятий закона основательно ощипанным, а мне решительно не годилось ни то, ни другое, ибо с деньгами у меня в ту пору было совсем худо, а дома ждали старенький дядя-пенсионер да больная мама, за которой надо было ухаживать. Хотя тогда на улице нередко можно было встретить хмельных и небритых субъектов в помятом камуфляже и с самыми настоящими автоматами Калашникова, в первую очередь менты придрались бы именно ко мне, законопослушному и богобоязненному, это уж как водится.

И тем не менее.

Я с детства люблю (и умею) работать по дереву, поэтому мое оборонительное оружие было сплошь деревянным. Говоря проще, я мастерил себе дубинки. Сначала – так называемую «ирландскую» дубинку: она по форме похожа на грушу и прикрепляется к руке ременной петлей, надеваемой на запястье. И все бы хорошо, но такую «грушу» не сунешь в карман или в рукав, да и спрятанная за пазуху она выпирает, как непарная молочная железа… Тогда я сделал короткую, сантиметров в сорок, и толщиной с баклажан дубинку, высверлил с одного конца отверстие и залил туда свинец. Получилось довольно опасное оружие, способное, в случае чего, сломать кому-нибудь руку или ногу. Я носил ее во внутреннем кармане куртки. Часто думал: что сказать ментам, коли они найдут у меня при обыске это изделие?.. А не украсить ли ее импровизированной резьбой и не заявить ли, что это деталь татарского национального костюма (ваш покорный слуга – наполовину татарин), равно как кинжал, например, является деталью национального костюма горцев? Или еще: я подумывал выточить из дерева пату, короткую и плоскую дубинку новозеландских маори, и при возможном шмоне выдать ее за ракетку от настольного тенниса…

Вот вы смеетесь, а зря. Могло и прокатить. Я хорошо помню случай, имевший место в Баку начала 80-х, когда стремительно вошло в моду, а потом столь же стремительно было запрещено карате. Ну, ребята все равно занимались подпольно и необходимое снаряжение изготавливали кустарным способом. Вот как-то раз менты остановили паренька, поздно вечером идущего с такой подпольной тренировки. У него с собой были самодельные нунчаки – два увесистых бруска, соединенных цепочкой. На вопрос, что это такое, паренек, не моргнув глазом, ответил: гири от старинных часов-ходиков с кукушкой, он несет их любимой бабушке вместо испортившихся… Стражи правопорядка по незнанию поверили и отпустили находчивого вьюношу с миром.

…но потом я решил все же не рисковать излишне, и смастерил явару – японский кастет, изображение которого подсмотрел в одной из многочисленных книжек про ниндзя и их оснащение; такие книжки на плохой бумаге и с аляповатыми картинками во множестве выпускались тогда кооперативными издательствами и раскупались молодежью и подростками. И вскоре вместо увесистой дубинки я беззаботно носил в кармане деревянный заостренный с обоих концов колышек, которым можно было нанести нападающему ощутимые уязвления. Я не поленился украсить деревяшку затейливой резьбой – в случае чего сказал бы, что это самодельная детская игрушка в форме рыбки, для племяша выточил, какое еще там оружие, йолдаш, то есть товарищ, начальник?!

(Вы вправе спросить, приходилось ли мне пускать в ход все эти штуковины против реальных противников? Наскакивали ли на меня из подворотен или в темных переулках темные личности с воплем: «Позвольте отнять у вас часы и кошелек!». И не давал ли я им по локтевым суставам, по ключицам или по почкам обработанными деревяшками тоже с воплем: «Позвольте вам не позволить!». А позвольте и вы мне не отвечать на этот вопрос. Что было, то было, дело прошлое…)

Так вот, когда нам с Маратом выпало обходить ночным дозором территорию Института, я взглянул на вещи с иной, противоположной стороны. Это в кино Джон Рэмбо орудует громадным зазубренным тесаком; настоящие боевые ножи коммандос не столь велики, не столь устрашающи и не столь блескучи, зато куда более удобны и функциональны. Так и здесь: в жизни я носил с собой оружие малозаметное, но высокоэффективное; при обходе же, рассудил я, нам нужно совсем другое оружие – не такое, может быть, эффективное, зато обладающее грозным видом.

(Макуауитль, ацтекский деревянный меч, усаженный по краям осколками обсидиана, «вулканического стекла» [которое можно было заменить обычным битым стеклом], я отмёл сразу же: это, ребята, серьезная штука, способная раскромсать человеческую плоть, и за ее изготовление и применение можно было и «присесть». Кроме того, с первого взгляда не каждый может понять, что это – оружие, а мне надо было, чтобы понимали, и чтобы именно с первого взгляда.)

И я поступил проще. Нашел два увесистых сука, ободрал с них кору и смастерил две… не дубинки даже, и не столь популярные бейсбольные биты, а две ужасные на вид палицы – такие, наверное, были в ходу у пещерных людей или у каннибалов Полинезии. Длиной почти в полтора метра и толщиной с человеческую ногу. Для пущего устрашения я вбил в ударные концы обеих палиц по нескольку здоровенных гвоздей и полюбовался на дело рук своих. «Мамонтовой»! Да, нужно быть клиническим идиотом, чтобы попереть на обладателя такой дубины!

Вручив одну палицу Марату, я заставил его поцеловать ее, как воины целуют вверенное им оружие. И мы отправились в ночной дозор.

Очень скоро выяснилось, что наши с напарником взгляды на стратегию и тактику поставленной перед нами боевой задачи сильно разнятся. Марат, как молодой и азартный, предлагал двигаться бесшумно и застать возможных воришек врасплох. Я, как старший и бывалый, предлагал, наоборот, производить при передвижении как можно больше шума, чтобы воришки услышали нас еще издали и смылись. Я вовсе не собирался хватать проклятых расхитителей соц… простите, теперь уже капиталистической собственности. Для хватания существует полиция. Кроме того, если воришек окажется больше и они намнут нам бока, никто из начальства не оплатит нам ни лечение, ни, в случае чего, похороны. Есть и другая опасность, сказал я. Если в пылу схватки мы тюкнем кого-нибудь из нарушителей слишком сильно, то сами превратимся из героев в преступников, ибо мы не менты, и не военные, и даже не дружинники, а штатские лица, полуофициально несущие охрану объекта, и в случае превышения степени необходимой обороны будем иметь тот еще геморрой…

Все это я высказал Марату. Он поворчал, но, подумав, согласился.

И мы с ним долго еще, когда попадали в одну смену, каждые два часа обходили территорию в темноте, по узенькой тропке, с дубинами на плече, нарочно хрустя попавшими под ноги сухими ветками и дуэтом горланя всевозможные песни. Что мы с ним только не горланили! От детских песен из советских мультиков до современной попсы и шансона… Помню, как нас с Маратом заклинило на популярной некогда «блатной» бакинской песенке под названием «Мадам Попугай», и мы исполняли ее несколько вечеров кряду, не без удовольствия выводя куплеты («Добрый вечер барышникам, здесь будем играть, из окошка деньги будем вам бросать. Попугай играет, попугай поет, попугай для счастья вам билет дает…»), и с особым подъемом – припев: «Даш-дюши, даш-дюши, мадам Попугай, даш-дюши, даш-дюши, один билет дай!». А как-то раз я вдруг неожиданно для себя не запел, а начал громко декламировать стихи, почему-то (вот никак не могу объяснить, почему!) Ярослава Смелякова: «Вечерело. Пахло огурцами. Светлый пар до неба поднимался, как дымок от новой папиросы, как твои забытые глаза!..»

Может, мне это и показалось, но несколько раз я издали видел какие-то смутные тени, шарахавшиеся в кусты… Во всяком случае, во время наших с Маратом дежурств никаких происшествий не случалось. Видимо, приближение шумных сторожей действительно отпугивало шпану, и она убиралась подобру-поздорову.

Сослуживцы, прознав про все это, окрестили нас с Маратом «Том и Джерри». Мы не обижались. В то время Том и Джерри были, что называется, в тренде.

(Не скрою: временами на меня накатывали тоска и горечь от того, что я, человек с высшим образованием, совсем недавно строивший радужные научные планы и целеустремленно идущий к осуществлению своей мечты, ходивший по всему Каспийскому морю на научно-исследовательском судне, которое нынче намертво встало на прикол из-за отсутствия финансирования, волей обстоятельств оказался выбит из седла и вынужден днями изучать мхи и лишайники, а ночами служить банальным сторожем и ходить дозором с громадной дикарской дубиной по саду чуть ли не в центре мегаполиса, который в ту пору, честно говоря, мало чем отличался от диких джунглей… Я клял времена, обстоятельства, долбаных политиков всех мастей и разных стран и как-то раз от злости чуть было не ввинтил в свой «мамонтовой» ромбовидный университетский значок; но я всегда быстро овладевал собой, подбадривающе улыбался напарнику и выходил вместе с ним в очередной патруль. Времена не выбирают – в них живут и умирают, даш-дюши, даш-дюши, мадам Попугай…)

Чем все кончилось? А пришла весна, ночи стали короче и чуточку светлей, и мы с Маратом расслабились до такой степени, что выходили в дозор поодиночке и по очереди. И тогда я смастерил для нас обоих банальную колотушку.

Знаете, как выглядит колотушка, этот непременный атрибут всех ночных сторожей со времен царя Гороха? Это деревяшка, отдаленно напоминающая разделочную доску, но поуже. С одного конца у нее ручка, с другого – деревянный шарик на недлинной бечевке. Держа доску перед собой, плавно встряхиваешь ее, и шарик мерно стучит то по одной стороне доски, то по другой. И я обходил дозором институтский сад, и помахивал колотушкой, и извлекал из нее стук, и вдобавок еще тянул противным, скрипучим голосом: «Спи-и-ите, жители Багдада, в Багдаде все-е-е спокойно!», подражая ночному сторожу из старого фильма про Аладдина и волшебную лампу…

А потом территорию Института опоясали крепким высоким забором.

Баку. 14 августа 2023

Вот так. А теперь – начнем, пожалуй.