Читать книгу Тайна Волчьего Утёса. Илина Дебьену - - Страница 2

Глинистая тропинка вилась между выступающих там и тут из земли валунов и корней могучих деревьев, петляя среди раскосых шершавых стволов старых тополей, берёз и ольхи, и медленно стекала вниз по склону. Цепляясь за полуобнаженные ветви, покрытые желтеющей листвой, по тропинке скользила молодая девушка. Её волосы цвета обожжённой меди мерцали в лучах заходящего солнца. Дойдя до огромного, в три обхвата, тополя, рядом с которым тропинка резко поворачивала налево, девушка на минуту замерла и глубоко вздохнула. Обняв руками теплое дерево, она прижалась к нему щекой и слегка наклонилась вперед, оглядывая открывшуюся перед ней падь.

До самого горизонта тянулись высокие и приземистые, скалистые и пологие горы. Покрывавший их лес уже накинул нарядную осеннюю шаль, расшитую нитями всех цветов оранжево-золотистой палитры: от лимонно-желтого до алого и охры. Внизу, у подножия гор, там, где сталкивались волны пологих холмов, разбросаны были несколько десятков покосившихся от времени, темных домиков с высокими черепичными и соломенными крышами. Огромные поля растеклись вокруг деревни, словно проплешины на голове спящего великана – прародителя остроконечных гор, вершины которых сверкали вдали снеговыми шапками. Приглядевшись, можно было различить тонкие полосы оград и заборов, прорезавшие жухло-зеленые травяные просторы и изредка прятавшиеся в куцых перелесках.

Влажный и прохладный осенний вечер медленно опускался на живописную долину, а тусклые лучи заходящего солнца уже не давали достаточно тепла. Подул холодный ветер, и срываемые им с родных веток желтые листья ещё долго кружились в воздухе, неторопливо падая вниз. Нужно было торопиться, чтобы успеть до того, как ворота деревни запрут на ночь.

Подобрав подол длинной иссиня-черной юбки, девушка юркнула вниз по тропинке. Мягкие кожаные опинчи, сотню раз перелатаные её бабушкой, с едва слышным шорохом скользили по мягкой почве, оставляя за собой неглубокие длинные полосы.

Путница спустилась к подножию горы и обернулась назад, будто прощаясь с лесом. Поглядев с минуту на жухлую траву под желто-оранжевым сводом деревьев, выглядывавшую из-под густого слоя опавшей листвы, да беспомощно висящие в воздухе подсохшие корни, которые выступали над осыпавшимся песчано-глинистым склоном, она поправила на плече тяжелую дорожную сумку, сорвалась с места и побежала в сторону покосившихся домиков. Всё тело саднило и дыхание быстро сбилось от порывистого ветра, но желание поскорее вырваться из сумеречных объятий леса и снова оказаться среди людей, подгоняло путницу вперёд.

Прячась в тени деревьев, которые собрались среди полей в маленькие золотистые островки, девушка дошла до самой деревни, боком перемахнула через невысокий плетень, тихо скрипнувший под её рукой, и тут же, присев на колени, замерла и прислушалась. Впереди показалось неясное движение. Девушка напряженно прищурилась.

Возникшая неизвестно откуда огромная пушистая собака мчалась навстречу путнице, ломая хрупкие ветви низкорослого кустарника, который заполнял нижний ярус небольшого лесного заростка, обступавшего деревню тесным кругом. Девушка хотела было вскочить и броситься прочь, чтобы огромное животное не сбило её с ног, но собака уже взмыла в прыжке. Длинная беловато-кремовая шерсть, скатавшаяся в грязные комки на брюхе, болталась из стороны в сторону при каждом движении пса.

Огромное животное повалило девушку на землю, придавив к мокрой траве своими тяжёлыми лапами. Теплый, влажный и шершавый язык радостно касался испачканной в дорожной пыли и грязи коже лица. От теплой, густой собачьей шерсти пахло затхлостью, сырой землей и свежим мясом.

– Томаш, фу! Перестань катать меня в грязи! – воскликнула девушка, пытаясь высвободиться из собачьих объятий.

Пёс отступил на несколько шагов назад, пританцовывая на месте и виляя коротеньким обрубком пушистого хвоста. Девушка поднялась с земли, отряхнула шерстяную юбку и затянула потуже узел теплой шали, накинутой на плечи и перекрещенной концами на талии. Присев, путница раскрыла висевшую на плече тряпичную сумку и достала небольшой кусочек хлеба, оставшийся с дороги.

Собака облизнулась и, наклонив огромную косматую голову вперед, несмело приблизилась. Хозяйка протянула псу подношение и запустила пальцы в густую шерсть на собачьем загривке.

Серые крошки хлеба, осыпавшиеся на землю, тут же размокали, сливаясь с травой.

Путница поднялась и, кликнув собаку, побежала через перелесок, защищая лицо руками от хлестких ударов ветвей. Пес, раскрыв пасть и высунув язык, с которого капала слюна, следовал за хозяйкой с глухим хриплым лаем, неуклюже ломая сухие ветки.

На огромном поле, расположенном слева от деревни показалось стадо овец. Девушка на секунду замерла, вглядываясь. Вот, наконец, она смогла различить фигуру пастуха – седовласого старика, закутанного в серую бурку, из-под которой выглядывала разорванная на воротнике некогда ярко-алая рубаха.

– Здравствуй, Милош! – громко крикнула девушка, помахав рукой из стороны в сторону высоко над головой. – Загоняешь стадо? Припозднился ты сегодня!

Старик некоторое время рассеянно озирался, пытаясь отыскать глазами кричавшего, потом, наконец, заприметил девушку, стоявшую рядом с дорогой через перелесок.

– Здравствуй, Илина! Вернулась из города? То-то думаю, куда Томаш сорвался, – прокричал старик слегка дрожащим, но все ещё густым и приятным низким голосом. – Белянка от стада отбилась, битый час в шиповнике ее ловил.

Но девушка уже не слышала его. С силой навалившись на тяжелую створку, она распахнула деревянные ворота, отделявшие сбившиеся в кучу домики от окружающих полей. За высоким частоколом, ютились крепкие бревенчатые дома, соединенные с дворами, хлевами и банями в один большой бесформенный замок. Девушка скользнула в одну из узких улочек, проложенную в просвете между заборами. Здесь даже в солнечные дни царил полумрак и хлюпала под ногами влажная грязь: высокие острые крыши не пропускали свет в крохотные закоулки.

Оставив несколько домов позади, девушка свернула направо и через несколько минут оказалась у забора старенького домика, стоящего в конце улицы особняком. Проведя рукой по родной калитке, она вздохнула. В этот раз ей странно было снова оказаться здесь и она долго стояла у ворот, не решаясь войти.

Наконец, подозвав собаку, девушка просунула руку в узкую щель рядом с калиткой. Щелкнула задвижка. Открыв дверь, Илина подождала, пока пес ступит на знакомую узкую тропинку, ведущую в дом, и добежит до своей конуры под крыльцом, потом закрыла дверь, накинув тяжелый железный крючок на петлю калитки, и прошла следом за собакой.

Томаш, наполовину высунувшись из конуры, места в которой не хватало для его огромного тела, зажал своими мощными лапами грязную мозговую кость и с видимым удовольствием пытался раскусить её, чтобы добраться наконец до лакомого костного мозга. Поднявшись по скрипучим ступенькам, девушка несколько раз ударила кулаком в дверь и, ожидая, пока её впустят в дом, оглянулась. По небольшому огороду вальяжно разгуливали две худощавые козочки, а на невысоком плетне рядом с сараем обсушивалась овечья шкура, снятая, очевидно, только утром. Жирные мухи роем взлетали от черных кровяных капель, стекавших по серым доскам, когда привлеченная запахом свежанины ворона хлопала своими сизыми крыльями слишком близко.

Девушка удивленно подняла брови, глядя на шкуру.

– Илина? – вдруг раздалось от входной двери. – Батюшки, вернулась! Поди сюда.

От знакомого голоса девушка вздрогнула и отшатнулась было в сторону, но появившаяся из дома невысокая старушка уже притянула Илину к себе и вжалась подбородком в её плечо.

– Бабушка, здравствуйте, – проговорила Илина, глубоко вдыхая знакомый пряный запах полыни, чабреца и ещё каких-то трав, всегда сопровождавший её бабку, и на глазах ее на мгновение навернулись слёзы.

– Ну, проходи в дом уже. Поди покушай да отдохни, – сказала старушка, пропуская внучку в дом. – Быстро ты в этот раз.

– А где Талэйта? – спросила Илина, кинув дорожную сумку на большой сундук у входа и стягивая грязную обутку.

– Убежала на вечорки, – сказала бабушка. – А может опять со своим Виеру, поди уследи за ней, пока тебя нет. Попортит он нам девку, помяни мое слово!

Илина вздохнула и прошла через длинные сени и коридор к лестнице.

– Я переоденусь и потом спущусь, хорошо? – спросила девушка неверным голосом. – Вся в пыли с дороги.

– Добро, – кивнула старушка, – переодевайся, а я пока похлебку поставлю.

Проходя мимо старушки, вставшей у косяка кухонной двери, девушка сунула руку за пазуху, вытащила оттуда небольшой тряпичный кошель и протянула его бабушке. Старушка взвесила его на ладони и едва заметно улыбнулась.

Илина взобралась наверх по крутой скрипучей лестнице и юркнула в низкую дверь направо.

Стянув с себя грязную одежду, девушка бросила её на скамью под окном и встала напротив старого шкафа, глядя на него так, будто видела впервые. Коснувшись пальцами шершавого дерева, она отметила приятное чувство, которое испытывала каждый раз по возвращении домой – здесь всё было настолько родным и знакомым, что не нужно было даже зажигать света, чтобы ориентироваться в пространстве небольшой комнатки на чердаке.

Переодевшись, Илина спустилась на кухню и присела на скамье у стены – её любимое место, где после обеда можно было слегка вздремнуть, наклонившись в угол, под монотонные рассказы бабушки о делах по хозяйству.

– Вы закололи барашка? – несмело спросила Илина, когда бабушка поставила перед ней на стол глиняную плошку, от которой вверх поднимался тугой пар с плотным мясным запахом.

– Пришлось, – вздохнула старушка.

– Но ведь мы хотели в ноябре… – задумчиво проговорила Илина.

– Хотели. Да он больше всё равно не нагуляет.

В повисшей паузе Илина взяла со стола деревянную ложку и поводила ей в пустом бульоне, отыскав несколько кусков моркови и кислой капусты.

– Вот хлеб возьми, – сказала бабушка, доставая четвертинку хлеба из-под полотенца.

– Я не хочу, спасибо, – Илина выловила ложкой кусочки капусты и принялась пить похлебку через край плошки.

– Денег больше, чем я до этого считала, – сказала бабушка, взглянув на Илину.

– Я обходила гору другой дорогой, – сказала Илина, оторвавшись от плошки и взглянув на старушку исподлобья, – наткнулась там на ягодник. Клюквы была тьма, я полные карманы набрала, да в сумку набила, сколько места было, потом продала в порту. Там ягоды и дичь среди пришлых хорошо уходят.

– И славно.

– Завтра пройдусь ещё до Мирчи и Михэице, я им кое-чего обещала из города принести. Глядишь, какую подачку подкинут, – сказала Илина, допивая похлебку.

Старушка скривилась на слове «подачка», но смолчала.

– Раз уж ты хочешь пройтись по деревне, может, заглянешь сегодня к доамне Виеру? Ей наша егоза вязала шерстяные чулочки – знаешь же, у неё колени совсем плохи стали – да так и не отнесла.

– Может, в другой раз? – поморщившись, спросила Илина, ведь идти к Виеру, особенно сразу по возвращении в деревню, ей очень не хотелось.

– Денег больше, чем положено, не бери.

– Хорошо, не буду.

Бабушка сидела за столом напротив Илины и задумчиво теребила подол своего расшитого фартука, как будто хотела ещё что-то сказать, но мялась и не знала, какие слова для этого выбрать.

– Помнишь домнула Попеску? – сказала она, наконец.

– Старик, который был у нас проездом той зимой? Он, кажется, какую-то мастерскую в городе держит, – вяло начала припоминать Илина. – Такой высокий, с брюшком и проплешиной? Помню.

– Да, ещё у него четыре лошади и коров небольшое стадо, – сказала бабушка. – Состоятельный человек, если не сказать зажиточный.

– И что же он? – без интереса спросила Илина.

– На днях проезжал проезжал, заглянул вчера к нам. Хочет свататься за нашу маленькую Тали. Верно я сказала, он на неё в тот раз глаз положил, – сказала старушка. – Сказал, если согласие дадим, свадьбу к ноябрю справит и заберет её к себе в Варьясу-Мара. Что думаешь?

– Но он же её в три раза старше, если не больше… – с расширившимися глазами проговорила Илина и тяжело сглотнула.

– Тут дело не в возрасте, – ответила бабушка. – Повзрослеешь поймешь. В браке не всегда главное красота и молодость. Иногда и другое важно. Талэйта за домнулом Попеску будет сытая, обутая, при деньгах и с крышей над головой.

– Бабушка, но она же не стельная корова, чтобы её за толстый кошелёк на тёплый двор отдавать?.. – ошарашено воскликнула Илина. – Когда надо ему ответ дать?

– На той неделе обратно проезжать будет.

– Если вы спрашиваете у меня, что я думаю, то я свою сестру продавать толстому старику не захочу ни за какие деньги, – отрезала Илина.

– Но это в конце концов не нам решать, – сказала старушка раздраженно.

– Я поговорю с Талэйтой, – сказала Илина, вставая из-за стола.

– Погоди, сядь, – сказала бабушка, указав взглядом на скамью. – Я больше о другом тревожусь. Каждый знает, что в семье счастья не будет, если выдать младшую дочь вперед старшей. Талэйта смышленая, быстро смекнет что к чему и противиться добру не будет. А ты что? Присмотрела кого?

– Нет.

– Так и до самой смерти в девках можно остаться.

– Стало быть, останусь, – сверкнула глазами Илина и вновь поднялась из-за стола. – Где чулки? Пойду к доамне Богне, пока совсем не стемнело.

– В летней избе на столе лежат.

Илина прошла в летнюю избу, взяла со стола белые колючие чулки и вернулась на кухню.

– Нам денег, которые я принесла, недели на три точно хватит, а то и на месяц. Может, отложим все эти свадьбы? Я, если что, сама к домнулу Попеску в Варьясу-Мара с ответом схожу, – с надеждой спросила Илина. – Если по этой осени не успеем, сыграем по следующей.

– Ступай к Виеру, пока не стемнело.

Илина прошла через коридор в сени, отыскала на сундуке бабушкин овечий жилет, натянула его поверх платья, сунула ноги в не успевшие просохнуть опинчи и вышла на улицу.

– Лишнего не бери! – крикнула ей вдогонку из окна бабушка.

– Не буду, – отозвалась Илина.

Томаш, радостно тявкнув, бросил свою кость и выбрался из конуры, чтобы последовать за хозяйкой. Илина прикрыла за собой калитку и отправилась по узким улицам на окраину деревни под хлюпающие звуки откуда-то из темноты под ногами. Не таким ей виделось это возвращение домой.

Огромный каменный дом семьи Виеру располагался на окраине деревни, почти на отшибе. То ли чтобы отделить себя от царящей вокруг разрухи и нищеты, то ли хвастовства ради они разбили вокруг дома соответствующих размеров яблоневый сад. Плоды этого сада они почти никогда не собирали, зато деревенская шпана с удовольствием обдирала краснобокие яблоки с августа по самый конец сентября и звучно хрустела за каждым углом. Широким жестом благой воли семья Виеру не препятствовала этому разбою.

Вдоволь побродив по узким грязным улицам, с которых несло кислятиной и навозом, Илина, наконец, выбралась к калитке сада Виеру. Оглянувшись по сторонам, девушка медленно потянула на себя дверь так, чтобы та не издала своего обычного визгливого предсмертного вопля ржавых петель. Калитка безмолвствовала, за что Илина молчаливо поблагодарила её: больше всего девушке не хотелось сейчас встречаться с кем-то из семейства Виеру, кроме доамны Богны, которая сама по себе была человеком весьма неприятным, а в присутствии других родственников её неприятность возрастала кратно числу наблюдающих глаз.

Вдруг Томаш завилял хвостом и с громким лаем бросился в узкую щель между забором и открывающейся дверью. Калитка громко скрипнула, заставив Илину выругаться. Пройдя в сад и притворив за собой, девушка вгляделась в начинающие сгущаться сумерки, пытаясь рассмотреть, куда так заторопился её пес.

Справа от калитки находился большой сарай, использовавшийся жителями для хранения сена. К нему-то и потрусил бочком Томаш, повиливая обрубком хвоста. Продолжая вглядываться в тени деревьев, Илина заметила, как от темного пятна сарая отделилась высокая, крепкая фигура и направилась в её сторону.

Молодой мужчина, лет двадцати пяти, широким движением перекинул снятую ярко-алую рубаху через плечо и присел, чтобы потрепать за ухом подбежавшего к нему пса. В чертах его лица не было ничего примечательного, но всё же многие считали, что он хорош собой: его мягкие русые волосы спадали прядями на высокий лоб, прикрывая притаившуюся над бровями удивленную морщинку, серые глаза, очерченные ярко-зеленой каймой, светились какой-то особой, непередаваемой внимательностью. На широких, загорелых от постоянной работы под солнцем, плечах и мощной шее играли крепкие мускулы. Одно только было в нем странно и диковинно: когда-то давно назло своим старикам он обещался брить бороду, покуда его воля в его руках, а как перейдёт она к кому другому, так и прекратит это шутовство. Вот уже много лет светил он по деревне своим голым, как колено, подбородком, а доамна Богна почти отчаялась найти женские руки, которые смогут управиться с её ненаглядным сыном.

– Томаш! Ты один или с хозяйкой? – раздался приятный бархатистый голос. – Сейчас угощу тебя, старый плут.

Мужчина залез в карман штанов и вытащил оттуда завернутый в промасленную бумагу кусок сала, который тут же исчез в собачьей пасти.

Илина сокрушенно вздохнула, сорвала крупное яблоко с ближайшего дерева и сделала несколько шагов навстречу продолжавшему трепать пса по холке мужчине.

– Здравствуй, Илина, – сказал мужчина, широко улыбаясь и поднимая глаза на подошедшую девушку.

Илина откусила кусок яблока и заговорила с набитым ртом.

– Здравствуй, Шандор. Талэйта не с тобой?

– Как видишь, – пожал плечами мужчина. – В старом сарае обвалился потолок, отец решил строить новый, чем мы и занимались почти с самого твоего ухода. А ты давно вернулась? Как дела в городе?

– Идут себе, – пожала плечами Илина, продолжая сосредоточенно жевать. – Я к твоей матери передать чулки от Талэйты.

– Ясно, – ответил Шандор, выпрямляясь во весь рост напротив Илины. – Маменька, вероятно, откушали свою вечернюю свиную рульку и собираются спать.

– Что ж, пойду отвлеку, стало быть, – сказала Илина, разворачиваясь на пятках в сторону дома.

– Погоди, – остановил её Шандор, понизив голос, – дело у меня к тебе есть, поговорить хотел. С глазу на глаз. Может завтра на поле?

– Какие у тебя ко мне дела могут быть? – удивленно спросила Илина, смерив его взглядом с ног до головы, и кусок яблока встал у неё посередь горла. – Говори сейчас, раз уж я пришла.

– На свежую голову надо, – замялся Шандор, многозначительно взглянув Илине в глаза, и тут же отвёл взгляд.

– Ладно, так и быть, – бросила девушка, спеша скорее уйти прочь по тропинке. Шандор с Томашем остались стоять на месте.

– Тебя, может, проводить потом? – крикнул вслед Шандор.

– Томаш проводит, – не оборачиваясь, ответила Илина и поднялась на крыльцо дома.

Прошла целая минута, прежде чем входная дверь отворилась и на пороге появилась низкого роста худощавая девушка с белыми волосами, убранными под тонкий красный платок.

– Здравствуй, Анка. Хозяйка дома? – спросила Илина, выбросив огрызок яблока в заросли шиповника.

– Хо…

– Анка! Кто там припёрся на ночь глядя? – раздался голос из темных глубин дома.

Несмотря на то, что Виеру были одной из самых, если не самой, зажиточной семьей в деревне, они решительно экономили на всем, на чём только можно было экономить: начиная с масла для дверных петель и заканчивая свечами. Их скупость доходила до того, что вместо покупки свечного воска почти задарма у Михэице, державшего пасеку, они отправляли Шандора бортничать в лес, как делалось в стародавние времена. Всё сбереженное доамна Богна видно складывала в большой ларь, чтобы глядеть на него и чахнуть.

Илина заглянула в мрак дома поверх Анкиного плеча и увидела грузную приземистую фигуру доамны Богны, медленно выплывающую в длинный коридор, очевидно, из гостевой комнаты. Лицо женщины было подсвечено тусклыми бликами лучинки, которую она держала у груди. Тени, залегавшие глубоко под глазами, и седые кудри, выбивавшиеся из-под ночного чепца, придавали её лицу какое-то жуткое выражение, вызывавшее в Илине ещё больше неприязни, чем возникало обычно.

– Здравствуйте, доамна Богна! – придав голосу тон вежливости, произнесла Илина. – Талэйта закончила ваши чулочки, велели передать.

– А, Илина, – женщина выдавила подобие снисходительной улыбки. – Анка, принеси кошель.

Илина передала доамне Виеру сверток, который та тут же развернула и принялась внимательно изучать и тискать пальцами.

– Хорошо сделано, на совесть твоя сестра работает, – она немного помолчала и зачем-то продолжила, – я раньше тоже хорошо вязала, да в последние годы пальцы совсем болезнью скрючило. Даже деньги считать не могу.

Из темноты возникла Анка и подала доамне Богне увесистую тканевую мошну. Женщина вытащила оттуда несколько монет, подслеповато щуря глаза, и отдала их Илине. Не глядя, девушка сунула их в карман бабушкиного жилета.

– Доброй ночи, – сказала Илина на прощание и, не дожидаясь ответа хозяйки, поспешила прочь по тропинке через яблоневый сад.

– Ишь, даже не пересчитала, а я ведь ей с лишком дала, – раздалось за спиной Илины недовольное шипение. – Могла бы лишку-то и вернуть.

Услышав эти слова, сказанные Анке, но во всеуслышание, Илина не подала виду и громко окликнула Томаша, который продолжал виться вокруг Шандора. Закрывая калитку, девушка протянула руку над изгородью и сорвала ещё одно яблоко – от Виеру не убудет.

Медные грошики позванивали в кармане, пока Илина шла между избами. Вдруг, не дойдя до дома буквально несколько дворов, Илина резко свернула в сторону и нырнула в узкую щель между жилым домом и хлевом двора семьи Монтеану.

Монтеану не держали собак, потому что красть у них было нечего – по двору бродили всегда только две-три тощих старых курицы, еле передвигавших ножками-палочками по жирной глинистой почве. Когда всех трех кур съедали, Петре Монтеану отправлялся на заработок в город на недельку- другую, потом приносил оттуда новых таких же тощих и облезлых кур. Его жена, Надья, конечно, догадывалась, что в городе драгоценный супруг зарабатывает больше, чем на трех кур, но спускает всё на таверны или даже на распутных девок, но ничего ему не говорила. Человеком он был надежным, раз за разом возвращался домой с заветными тремя курами и помогал ей по хозяйству, когда она кричала на него с порога. К тому же Петре был хорошим охотником: именно на выделке и продаже шкур они зарабатывали на своё скромное существование.

У Монтеану была ещё дочка – Дана – тонкая нервная девица лет шестнадцати-семнадцати от роду. Талэйта, бывшая с ней примерно одного возраста, часто ходила к Монтеану на вечорки, да и Дана часто бывала дома у семьи Дебьену. Настолько часто, насколько редко доамна Крина Дебьену разрешала внучкам звать гостей, которые, как водится, обычно сметают со стола всё, что поставлено.

Надья Монтеану любила Талэйту, видя в ней крепкую, жизнерадостную девушку, у которой были все шансы на разумную степенную жизнь, не оскорблявшую местные нравы, и потому всячески поощряла её общение со своей дочерью. Илину же она считала пропащей шалопутной девкой из-за того, что та постоянно ходила в город и набиралась тамошних замашек, липших к ней, как репей к распущенным волосам. Но истинной причиной Надьиной ненависти было то, что раз по прошлой осени, охотясь на куропаток, Илина обнаружила Петре спящим с бутылью цуйки рядом с охотничьей зимовкой на северном склоне горы Жербан и болтнула об этом кому-то в деревне. Деревенские охотники обычно не забредали на Жербан, разве что в надежде добыть лося, но Илина многое делала не как деревенские охотники: не сидела на одном месте весь день, уходила охотиться на неделю, а то и больше, не брала с собой цуйку, а главное – ходила на Жербан за куропатками. У подножия северного склона в низине лежали обширные ягодники, на которых и кормились жирные белые птицы. За одну ходку Илина приносила по пять-шесть, а то и семь куропаток, которых потом доамна Крина с Талэйтой ощипывали на заднем дворе добрую половину дня. Илина в это время, на правах добытчика, следила за процессом и мастерила для охоты новые стрелы.

Охотиться Илину научил на свою дырявую седую голову Милош Радулесцу – старый пастух Милош, с которым девчонка проводила в полях добрую часть дня, помогая приглядывать за отарой овец. Он же рассказал ей всякие премудрости о берестяных оберегах, наговорах, таволжаном посохе и болотных духах. В дань уважения к старику, Илина до сих пор носила на поясе его деревянные побрякушки, которые были заговорены особым способом на принесение удачи в охоте и отведение прочь чёрных лесных вылв.

После смерти родителей Илины Милош взялся приглядывать за ней, как за родной внучкой. Ему тогда было немногим больше пятидесяти лет, за год или два до того он схоронил свою жену и остался совсем один – детей у них не было, а родные братья-сестры разъехались кто в город, кто по соседним деревням. Илина не помнила своего родного деда – звали его Иоску Дебьену – и потому всегда удивлялась, что дед Милош живёт в отдельном от них доме. Уже позже, став достаточно большой для взрослых сплетен, Илина узнала, что Милош был когда-то давно влюблен в бабушку Крину, но потом почему-то женился на другой, а доамна Крина со злости вышла замуж за Иоску, которого все считали дурковатым, шалопутным парнем не от мира сего – в него-то, как считалось, и пошла Илина. Говорили ещё, будто он много читал, умел писать и даже учился где-то в городе, в общем, был человеком грамотным и страшным, не боялся мороек и иеле и не выходил из дома на калоян.

Талэйту старик Милош любил не так сильно, вероятно, потому что она слишком походила на доамну Крину лицом и характером и по праву считалась её кровинушкой и душой, а Милошу хотелось отхватить от этой семьи свою собственную кровинушку и душу и воспитать её так, как он воспитал бы своих родных внуков.

Тем временем Илина подошла к окошку дома Монтеану и, привстав на цыпочки, ухватилась за наличник и заглянула внутрь. В комнатах царила тьма, а значит, Талэйта была на вечорках у кого-то другого, а может быть, уже успела убежать домой, пока Илина ходила к Виеру.

Убедившись, что её никто не видит, Илина прошла по огороду до самого забора, нашла там старую березку и принялась считать брёвна. Участок Монтеану примыкал к самому частоколу, которым была обнесена деревня по кругу, и однажды, не успев вернуться до темноты, Илина шла вдоль частокола снаружи в надежде отыскать кого-нибудь, кто отопрёт ей ворота. Тогда она случайно обнаружила одно прогнившее бревно, за которым скрывался лаз в огород Монтеану. Судя по большому количеству следов в траве рядом с этим лазом, им пользовалась не только Илина, но кто были все те остальные люди девушка не знала, да и не хотела знать – главное не сталкиваться с ними, когда уходишь из деревни в сумерки.

Выбравшись на поле, Илина вздохнула свободнее. Каждый раз после визита к Виеру девушка чувствовала, будто на ней висит камнем дурной сглаз, хоть и не особо верила в это, а потому ей нужно было пройтись и проветриться прежде, чем отправиться домой, чтобы злые слова выдулись ветром на поле и сгинули в ночной темени.

Прячась в тени перелесков, Илина спустилась с холма в низину, где её уже нельзя было увидеть из деревни. Добравшись до плетня, которым были окружены загоны для овец, девушка ловко перепрыгнула через него и отправилась дальше – к лесу. Раскидистые столетние деревья безропотно приняли Илину под свое покровительство. Резные, будто бы кружева, тени, отбрасываемые листвой деревьев, танцевали на примятой, влажной лесной подстилке.

В долине становилось совсем темно, зато чуть выше, с горы, через которую Илина добиралась до города, были видны ещё последние лучи заходящего солнца. Девушка карабкалась вверх по крутому склону, хватаясь руками за траву, корни и ветки деревьев и скользя ногами по красновато-рыжей глине. Она помнила, что ещё лет десять назад, здесь была едва заметная дорожка, пусть размытая и испещренная трещинами, но все же дорожка. Из деревенских сюда никто не ходил, слишком трудно было взбираться по крутому склону, да и незачем – за невысокой скалой начинался пологий спуск, который вел к болотным топям, а дальше них начинались болезные еловые леса, в которых не было ничего любопытного. Ничего любопытного для деревенских, но не для Илины.

Однажды по осени, на дворе был уже ноябрь и скользкая глина начала покрываться тонкой ледовой коркой, Илина поднялась на гору и вдруг увидела с вершины будто бы черневшийся вдали шпиль церкви. Он был едва-едва заметен среди высоких еловых шапок и черных тополиных крон. Девушка долго вглядывалась вдаль, до ряби в глазах, и в конце концов решила отыскать непонятное здание, для чего нужно было миновать топь у подножия горы и подняться на соседний острый хребет. Поиски длились долго, потому что заинтересовавший Илину шпиль не был виден ниоткуда из леса, кроме той единственной точки рядом со старым тополем, где девушка заметила его впервые.

И вот, к середине зимы, когда все топи покрылись толстым льдом, Илина, наконец, дошла до искомого места.

Огромное здание на голом скалистом выступе хмуро глядело на девушку, которая, борясь с внутренним трепетом и страхом перед этой величавой старой церковью, с любопытством разглядывала каждую деталь её внешнего убранства. Случайно замеченный однажды храм необъяснимо притягивал девушку к себе. И вот, спустя столько времени, закинув голову назад, Илина стояла у огромных входных ворот. Холодные каменные стены, потерявшие свой первоначальный лоск и блеск, оживали в воображении, и ей казалось, будто бы осыпавшаяся с них штукатурка каким-то волшебным образом возрождалась из праха, снова занимая свое законное место. Искусно созданные рельефы обрамляли стрельчатые оконные проемы, выполненные в виде немного углубленных ниш.

Огромные колонны, будто бы вжатые наполовину в стены, тянулись от самой земли до кровли. Тяжелая черепица крыши проломила в некоторых местах подгнившие деревянные стропила, и теперь храм глядел на звездное небо зияющими черными дырами. Но самой удивительной деталью здания были скульптуры, высеченные из камня в человеческий рост, которые изображали существ, походящих не то на людей, не то на птиц, не то на летучих мышей или даже драконов… Зацепившись мощными руками-лапами за карнизы крыши, чудовища замерли в разных позах, будто бы готовые в следующую секунду сорваться и взлететь в бездонное синее небо, пронестись с легким шуршанием крыльев над лесом. Эти каменные скульптуры зверей, имени которым Илина не знала, будоражили её воображение и заставляли содрогаться перед тайной и неизвестностью.

Сколько раз она приходила к старой церкви, сидела, прислонившись спиной к замшелым камням, сколько раз бралась за тяжелые кольца на входных воротах и хотела войти внутрь, но неясное тревожное чувство останавливало её на верхней каменной ступени.

И вот теперь, добравшись до старого тополя, Илина вновь взглянула на далёкий шпиль, чувствуя, как её влечёт далекая брошенная церковь. Здесь, на вершине горы, она любила просиживать часами, глядя на лежащую внизу деревню и яркие звезды высоко над головой, и раздумывать о разном. Всего только пару часов назад ей хотелось поскорее очутиться рядом с людьми, послушать их пустую болтовню, которая, казалось, принесла бы покой, но, увы, оказавшись дома, Илина почувствовала, что от одного вида деревни ей становится тошно. Изо всех сил своего сердца она пыталась полюбить это место, где родилась и выросла, но не могла: сердце противилось и влекло её вдаль.

Теперь же ей хотелось подумать о замужестве сестры и о том, что нужно было от неё Шандору.

Илина смутно догадывалась о цели его разговора и эта догадка, однажды возникнув, липкой жирной смолой застряла в мыслях и не хотела отставать.

В этом году на Драгобете, день свадьбы птиц, Шандор подарил ей букет из подснежников. Это было очень странно, тем более что девушка не пошла с остальной молодежью в лес собирать цветы и не бежала потом по старой традиции от леса к селу в надежде, что её кто-то догонит. Илина считала себя слишком взрослой для этих игр – в прошлом году ей минуло двадцать – и потому в тот день она пошла к Милошу, чтобы вместе с ним принести в жертву весне небольшую ондатру, а потом, отобедав, отправилась собирать снег фей вместе с бабкой Вадомой. Как раз на пути к далекому домику бабки Вадомы Илине и встретился Шандор. Он молча вручил букет, странно посмотрел на неё и отправился дальше по своим делам, так и не сказав ни слова.

Насобирав два ведра колдовского снега, Илина могла бы спросить у бабки Вадомы, что такое удумал Шандор, ведь бабка, считавшаяся лекаркой и колдуньей, знала всё обо всех, но решила забыть об этом случае, выбросив букет в овражек рядом с колдуньиным домом. Вернувшись в тот день домой, Илина узнала, что Талэйта тоже получила от Шандора в подарок один подснежник, но это скорее был знак дружеской привязанности, ведь они жили душа в душу последний десяток лет.

На Мэрцишор Илина видела, как Шандор привязал на старую яблоню рядом с их домом две ниточки – красную и белую.

После Папаруды, когда все отправились на праздничные гулянья, Илина согласилась пойти туда с Талэйтой, но осталась сидеть за столом, когда танцевали хору и играли в догонялки. Шандор, как обычно, танцевал фечореск и учил более молодых и менее виртуозных парней, а потом, когда начали танцевать жок, вдруг позвал её в круг.

В остальное же время они почти не разговаривали: перекидывались парой слов, когда Илина приходила в дом Виеру по делам или же когда искала Талэйту, время от времени увязывавшуюся за Шандором рыбачить.

Вообще, Шандор считался в деревне очень завидным женихом: он был хорош собой, ловок, силён, удачлив на охоте и богат. Девки бегали за ним по пятам и не давали прохода, но он не спешил жениться. Ему вот-вот минуло двадцать четыре, но он всё ещё хотел гулять свободным и наслаждаться молодостью, постоянно удивлял всех своей удалью и показушничал на всех посиделках, которые пропускал только по крайне веским причинам. Друзья из соседних сёл часто звали его к себе на гулянки, где много пили, танцевали и бедокурили. В отношении женского пола домнул Виеру заработал себе славу весьма сомнительную: красивых целовал постоянно, некрасивых не целовал, а с самыми смелыми мог пойти гулять к реке или в поле. Родители предостерегали своих дочерей ходить с ним куда-то, ведь к человеку со славой повесы доверия нет, но кого останавливают увещевания родителей, когда хороший собой парень зовёт погулять в ольховник?

Доамна Крина всегда переживала за то, что Талэйта много времени проводит с этим балагуром, но Илина никогда не сомневалась, что сестре он ничего плохого не сделает.

Однажды, когда Талэйте было лет пять-шесть от роду, она увязалась за мальчишками на рыбалку.

Как водится, они начали её дразнить, потом забрызгали водой из реки и посадили её соломенную куклу высоко на дерево. То ли из проснувшейся жалости, то ли из желания покрасоваться перед друзьями, Шандор, тогда ещё худосочный двенадцатилетний парень, разогнал хулиганов и пригрел заплаканную девчонку под своим крылышком. С тех пор, учуяв в нем своего старшего покровителя, Талэйта стала бегать играть в дом Виеру и частенько хаживать на рыбалку следом за Шандором.

Конечно, рыбачил только парень, а Талэйта тем временем сидела на берегу, болтала о чепухе, плела венки, пела песни или бросала в воду камешки, распугивая рыбу, когда он переставал обращать на неё внимание. Шандор делал вид, что сердился, в шутку прогонял её, потом они долго играли в догонялки и возились в песке у реки, после чего маленькой Тали перепадал в подарок подлещик или крохотный окунёк, с которым она радостно бежала домой.

Когда они стали подрастать, Талэйта начала принимать участие в более серьёзных забавах – прыгала через костёр, стреляла из лука в соломенное чучело и даже пробовала кататься верхом. Конечно, доамна Крина быстро прекратила её безобразия, но это не мешало девчонке тайком сбегать к Шандору и вместе с ним бросать тяжелый охотничий нож в забор или же науськивать собак на кротов в поле. Так среди деревенских мальчишек её скоро стали считать за свою и совершенно прекратили задирать, а доамна Крина постепенно смирилась и перестала препятствовать этой странной дружбе, хоть изредка и поколачивала Талэйту за особо нахальные выходки.

Илина недолюбливала всю семью Виеру за их своенравный характер, излишнюю напыщенность и скупость. С Шандором с недавних пор у неё были свои счёты, но об этом она не рассказывала ни одной живой душе и предпочитала лишний раз не вспоминать.

Талэйта была двумя годами младше Илины. Но несмотря на свою красоту и умелые руки, без устали шившие рубашки, вязавшие чулки и шали и ткавшие ковры, завидной невестой она не была – кто захочет брать девушку без приданого, а за душой у Талэйты, ровно как у Илины, не было ни одного медного грошика. Теперь же доамна Крина удумала отдать её за старика, благо тот был богат и одинок и мало обращал внимания на бедность своей возможной невесты. Была только одна беда: выдать младшую внучку вперед старшей не позволял давний обычай, а обычаи доамна Крина чтила и уважала. Года два тому назад старушка впервые заговорила с Илиной о свадьбе, но всё без толку: от таких разговоров девчонка обычно сбегала к Милошу до самой ночи, а то и вообще в лес на охоту дня на три-четыре. Хоть доамна Крина и не наседала на внучку с этим делом, но Илина всё равно чувствовала, что за пазухой у неё лежит тяжелым грузом камень женитьбы.

Выдать младшую дочь в семье замуж вперёд старшей можно и другим образом: если старшая по доброй воле уйдёт из дому. Эту мысль раз за разом нашёптывал на ухо ветер, когда Илина спала на хвойной перине под еловыми лапами на пути в Медиаш. Как бы ни хотелось ей жить отшельницей вдали от людей, но бросить бабку с младшей сестрой она бы не смогла, ведь они были родными по крови и любили её по-своему. Думы эти изматывали Илинину душу и становились день ото дня мрачнее и тягостнее.

Очнувшись от своих размышлений, Илина заметила, что стало уже совсем темно. Бабушка наверняка спохватилась, где она, может быть, даже ходила искать её по деревне. Бросив на далекий шпиль тяжёлый грустный взгляд, девушка медленным шагом обошла тополь, рядом с которым сидела всё это время, и начала спускаться с западной стороны склона. Обходить гору этим путем было дольше, но Илина хотела хоть на чуточку задержаться среди ночного великолепия природы.

Все вокруг, казалось, дышало и жило как-то по-особому. В чащобе проснулась сова и вышла охотиться на мышей. Илина видела её бесшумно скользящую тень на прогалинах. Стараясь держаться опушки леса, девушка медленно брела домой, едва волоча уставшие от долгой дороги ноги, обутые в легкие кожаные башмачки.

Недовольно оглянувшись на несколько стоящих на отшибе домов, где ещё горел свет, Илина подошла вплотную к плетню, отделявшему выпасные луга от леса и полей, перепрыгнула через него и побрела перелесками к частоколу.

Девушка задумчиво и медленно шла вперед, не разбирая дороги, в голове её продолжали крутиться мысли: совсем недавно произошло столько всего, что сложно и поверить в то, что это было взаправду. Последний месяц был как в тумане, но о том, что произошло с ней вечером накануне явственно напоминала боль во всём теле, а особенно в спине и груди. Чудно, почему же так вышло. Надо бы пойти наутро к бабке Вадоме за мазью…

Вдруг нечто черное с приглушенным шипением промелькнуло перед лицом девушки и ударилось о землю. Испугавшись, Илина отступила на несколько шагов назад, разглядывая неведомую тень, принятую ей за упавшую птицу. Черный сгусток впереди медленно разрастался, будто бы принимая какую-то определенную форму. Странное чувство, похожее на то, что она испытывала, стоя перед лесным заброшенным храмом, охватило девушку. Она силилась заставить себя бежать, но ноги не двигались, будто приросли к земле и пустили корни.

Тень значительно выросла и, как казалось Илине, начала обретать черты человеческой фигуры, вдруг позади послышались тихие хлопки, будто от огромных птичьих крыльев, и что-то увесистое с треском проломило ветви деревьев за спиной девушки и опустилось на землю.

Будто только опомнившись и почувствовав свои ноги, Илина готова была сорваться с места и броситься к частоколу, где рядом с домом Монтеану был спасительный лаз, как вдруг на её правое плечо опустилась чья-то тяжелая рука и крепко сжала его. В это же мгновение над левым плечом возникла вторая рука – крупная мужская ладонь в перчатке из грубой кожи, сжатая в кулак.

Незнакомец разжал пальцы и вниз от его руки скользнул бело-голубой предмет, подвешенный на цепочке, тихонько звякнувшей в ночной тишине.

Илина слегка повернула голову влево, всматриваясь в подвеску. Это был небольшой светло- голубой камень в форме слезы на серебряной тонкой цепи. Незнакомец, которого девушка по- прежнему не могла видеть за своей спиной, поднял руку чуть выше. Вдруг черный сгусток, до этой секунды расползавшийся дымными клубами и едва начинавший приобретать определенность черт, заметался из стороны в сторону. В какой-то момент девушке показалось, что она отчетливо видит среди клубящегося черного густого дыма человеческое лицо…

Но вот сгусток начал сжиматься, становиться все меньше и меньше. Незнакомец слегка встряхнул руку, и следом за этим движением комок дыма притянулся к голубоватому кристаллу, испускавшему мягкое беловато-синее свечение, и уже через секунду полностью растворился в нем. Последнее, что видела Илина была ясно мелькнувшая в глубине кристалла человеческая рука, потом все исчезло.

Мягкое голубоватое свечение растаяло так же незаметно, как и появилось.

Сердце бешено колотилось в груди от испуга, а незнакомец за спиной все продолжал сжимать плечо Илины.

– Что это было? – наконец, спросила Илина, не узнавая своего голоса.

– Демон, – раздалось из-за спины в ответ.

– Демон? – взволнованным голосом спросила Илина, ощущая, как крупная дрожь переходит на всё тело.

– Да, демон, – она чувствовала дыхание незнакомца над левым ухом.

– Почему он был здесь? И кто вы такой?

– Этот медальон должен быть у тебя. Не снимай его и демоны тебя больше не потревожат, – правая рука незнакомца, наконец, разжалась, чтобы надеть медальон девушке на шею.

Это был момент, в который можно было бы сорваться с места и, полагаясь на свои быстрые ноги, убежать, но Илина, пригвожденная к земле увиденным, продолжала стоять недвижно. Вслушиваясь в низкий голос незнакомца, девушка тщетно пыталась узнать его, но не помнила, откуда он ей знаком.

– Ступай домой, не оглядывайся, – сказал мужчина.

Илина услышала, как он отступил на шаг назад, и резко обернулась, но успела заметить только дрогнувшие над головой ветви берёз и неясную тень, скользнувшую по полю. Сорвавшись с места, девушка, наконец, стремглав помчалась к лазу в огороде Монтеану, пробралась через отверстие в заборе и, не помня себя, добежала до дома. Не с первого раза открыв калитку дрожащими пальцами, Илина услышала ворчание Томаша и её бешено бьющееся сердце начало потихоньку успокаиваться. Пес недовольно ворочался в конуре и потявкивал, слыша её шаги, потом вылез, подошёл к хозяйке, искавшей ключ от входной двери за деревянным косяком, и принялся обнюхивать её подол.

– Томаш, слава богу… – прошептала Илина, вновь не узнавая свой дрожащий шепот, и, обхватив старого друга руками, уткнулась носом в собачий загривок.

Наконец, девушка смогла встать и открыть входную дверь и бесшумно скользнула в темноту дома.

Выпутавшись из верхней одежды в сенях, она пробежала к лестнице и взобралась наверх, в свою комнату, даже не проверив, спят ли сестра и бабушка. Плотно затворив за собой дверь, Илина сорвала с шеи медальон и швырнула его в ящик стола, после чего спешно разделась и юркнула под ватное одеяло. Её била крупная дрожь, тело будто всё ещё чувствовало могильный холод, которым веяло от незнакомца за спиной. Когда Илина закрывала глаза, перед её взглядом всплывал увеличивающийся сгусток тумана с человеческим лицом, проглядывавшим сквозь черную дымку. Девушке казалось, что она нескончаемо видела это лицо, хоть и не могла различить ни одной его черты. «Ступай домой, не оглядывайся», – звучало в ушах.

Илина открыла глаза и принялась смотреть на светлеющее в абсолютном мраке комнаты маленькое окно за тонкой кисейной занавеской, будто боясь увидеть в нем скользящую тень или же чёрный туман. В конце концов, девушка забылась беспокойным сном.