Читать книгу Новое Просвещение и борьба за свободу знания - - Страница 6

Когда идеи, наиболее значимые для большинства из нас, либералов, демократов, прогрессистов, республиканцев – в изначальном смысле всех этих слов, впервые были предложены обществу, чтобы изменить его, продвигались они главным образом через печатное слово. За любыми новыми правилами, новыми определениями, новыми поправками, служащими фундаментом для прав и свобод, которые мы так ценим сегодня и располагать которыми так привыкли, которые мы завоевали и которые, в свою очередь, защищают нас в дальнейшей борьбе, – за всем этим стоят текст и средство его распространения, печатный станок, орудие в битве за Просвещение. Благодаря вездесущности текста в наше время – печатное слово окружает нас повсюду – мы осознаем первостепенное значение печати, механического копирования слов и изображений, для развития идей, способных стать движущей силой «незаметной трансформации», «непризнанной революции», альтернативной насильственной[32].

Спустя тридцать лет после изобретения Иоганном Гутенбергом книгопечатания лишь в сорока городах Германии были типографии. К 1500 г. в Западной Европе работала уже тысяча печатных домов и они выпустили порядка 8 миллионов книг. А к концу века, века Уильяма Тиндейла, по миру ходило уже где-то 150–200 миллионов печатных изданий[33]. Одним из самых важных событий Великой французской революции – кульминации всей эпохи Просвещения – стало взятие Бастилии, тюрьмы в центре Парижа, – событие, значимость которого, по мнению многих, преувеличена, ведь, как лаконично отметил один историк, в крепости на тот момент «было всего семь обитателей: четверо фальшивомонетчиков, двое "умалишенных" и маркиз де Сад». Но взятие Бастилии в 1789 г. освободило не только сидевших в ней людей, это было освобождение идей, призраков, даже некоторых текстов. «Более восьмисот авторов, иллюстраторов, издателей и книгопродавцев находились в заточении [в Бастилии] с 1600 по 1756 г.», – рассказывают нам историки, а кроме того, «тысячи экземпляров "Энциклопедии", шедевра эпохи Просвещения, в 1770–1776 гг.»[34]. «Энциклопедия», этот предмет поклонения, была огромной – она состояла из 28 фолиантов, 71 818 статей, 2 885 гравюр и более чем 20 миллионов слов. И конечно же, за этим колоссальным объемом скрывался «эпистемологический сдвиг, который изменил топографию всего известного человечеству»[35].

Издание буклета с анонсом – или «проспекта», как он тогда назывался, – показывает, что одно из величайших медийных начинаний всех времен, движущая сила правды, базировалось на лукавстве, некотором мошенничестве, даже «наглой лжи»[36]. В поисках подписчиков для проекта «Энциклопедии» – полного каталога всех знаний о мире, как о ней говорили в XVIII веке, – издатели предлагали вам выложить 60 французских ливров, или «фунтов» (названных так, потому что они равнялись по стоимости фунту серебра, хотя впоследствии это перестало соответствовать действительности), не позднее мая 1751 г., потом еще 36 фунтов в июне, после чего вы получили бы первый том. Еще 24 фунта в декабре – и, пожалуйста, второй том. Еще 36 в следующем июне – и вот вам третий том. Еще 36 в декабре – и четвертый, и т. д. К декабрю 1755 года вы приобрели бы десять томов за 280 фунтов – и это в то время, когда неквалифицированный труд приносил 2 фунта в день, а квалифицированный – 6 фунтов[37].

Издатель Ле Бретон выпустил восемь тысяч элегантных буклетов, чтобы продать «Энциклопедию». Обещалось, что ее напечатают на той же бумаге, что и сам проспект (для XVIII века это было очень важно; посмотрите на современную семью, которая ходит по магазинам, сравнивая телевизоры, размеры экранов, разрешение, чтобы купить по наиболее выгодной цене, и представьте…), в оформлении классического фолианта. В каждом томе будет 240 страниц. В конце поместят примечания и указатели.

Более того, в буклетах говорилось:

L'OUVRAGE que nous annonçons n'est plus un Ouvrage à faire. Le Manuscrit & les Dessins en sont complets. Nous pouvons assurer qu'il n'y aura pas moins de huit Volumes, & de six cents Planches, & que les Volumes se succéderont sans interruption[38].

Однако на самом деле рукопись не была готова. Иллюстрации еще не были заказаны. То, что благодаря силе воли сотен деятелей эпохи Просвещения, вкупе с деньгами и удачей, стало проектом из 22 миллионов слов, 724 000 статей, 18 000 страниц текста и 28 томов (из которых 17 содержали текст и 11 – иллюстрации), – то, что со времен трудов Тиндейла и других над Библией стало на тот момент величайшим в истории человечества проектом по собиранию и распространению знания, – все еще находилось в процессе разработки, а его сочинители, редакторы, бизнес-план и не в последнюю очередь финансирование еще не были определены. Дени Дидро, один из инициаторов «Энциклопедии», к тому моменту только что вышел из тюрьмы[39]. Тем ноябрем 1750-го он шел на всевозможные рекламные ухищрения – «Рукопись и рисунки готовы», разумеется! – надеясь вопреки всему собрать достаточно средств, чтобы запустить проект.

Первоначальный, менее амбициозный и уже анонсированный, план издателя Ле Бретона состоял в том, чтобы перевести более простую английскую энциклопедию (скорее словарь), составленную Эфраимом Чемберсом и изданную в Англии в 1728 г. Но со временем этот план – издать более короткий сборник из пяти томов – изменился и разросся[40].

Забавно, что начинанию, которое внесло грандиозный вклад в сферу познания, способствовал язык лжи. И какая ирония в том, что в рекламных буклетах говорилось: издательство получило королевскую лицензию, необходимое разрешение – иными словами, заручилось поддержкой той самой власти, чьи устои «Энциклопедии» было уготовано разрушить.

* * *

Проспект не был документом протеста. Его выпустили, чтобы «известить общество» о работе, которую «представляет» команда просветителей – энциклопедистов, как их станут потом называть. Дидро высоко отозвался о вкладе в науку и искусство даже скромнейшего из словарей именно благодаря его форме, похвалил и более объемные из существовавших на тот момент словарей и энциклопедий, после чего заявил, что нужен новый мегасловарь, гораздо больше любых выпущенных прежде. От имени группы редакторов (которая опять же еще не была собрана) он призвал создать (и пообещал это сделать) систему отсылок нового масштаба, соединяющую, каталогизирующую и представляющую знание всех областей науки, искусства и ремесел.

По его словам, чтобы этого добиться, энциклопедисты собрали множество ученых и мастеров и поручили каждому работу над определенными статьями[41]. «Различные авторы, к чьим талантам мы прибегли, оставили на каждой статье отпечаток своего индивидуального стиля в сочетании со стилем, подобающим ее теме и предмету», – писал Дидро. Особое внимание энциклопедисты уделили «механическим искусствам», как он называет ремесла, говоря, что труд над проектом «подвигнул их обратиться непосредственно к рабочим».

Мы обратились к самым искусным из них в Париже и во всем королевстве. Ходили по мастерским, расспрашивали мастеров, писали под их диктовку, развивали их мысль и узнавали термины, присущие их профессии… Несколько раз приобретали машины, чтобы посмотреть, как они устроены и как действуют. Необходимо было, так сказать, стать подмастерьями и самим соорудить несколько дурных предметов, чтобы научиться объяснять людям, как создаются предметы хорошие[42].

Предполагалось, что работа над «Энциклопедией» займет более двадцати лет (1751–1777 гг.) и в этот срок будет написано почти 20 000 статей, но уже с самого начала редакторы предвидели определенные трудности:

Технологии из области химии нельзя описать тем же языком, что и античные бани с театрами; работа кузнеца должна быть описана иначе, нежели теории теологов о догме и дисциплине. Каждой вещи присуща своя окраска, и различные ветви знания станут неразличимы, если свести их к некоему единообразию.

Когда проспект выпустили еще раз, в качестве части самой «Энциклопедии», его дополняла карта знания, какой ее представляли энциклопедисты, – и именно это грандиозное видение, вдохновленное трудами Фрэнсиса Бэкона, Готфрида Вильгельма Лейбница и других философов, в 1750 г. воспринималось как подстрекательство к мятежу. Она представляла собой генеалогическое древо, схему филогенеза знания, которая показывала, как появились его формы, берущие начало в трех областях: памяти (откуда происходит история), разуме (философии) и воображении (поэзии, изобразительных искусствах). Но это также предполагало, что можно прийти к новому представлению о положении человека в мире, если одновременно обратиться сразу ко всем формам знания: философии, религии, политике, социологии – и не ставить ни одну ветвь (например, религию) выше остальных. Под этим древом начал пробиваться росток сомнения: а почему бы социальному порядку не стать более, осмелюсь сказать, разумным, логичным, иными словами, рациональным. Дидро считал Бэкона родоначальником эмпирического метода и в одной из статей, написанных им для «Энциклопедии», – о бэконизме – назвал работы философа интеллектуальной предтечей проекта. И почему нет, если тот в свое время тоже надеялся создать энциклопедию обо всем на свете под скромным названием «Феномены Вселенной, или Естественная и эмпирическая история как основа философии»[43].

В проспекте объявлялось, что произведение будет, как у нас говорится, «основано на фактах» и что господствующим принципом станет приверженность всех авторов верификации источников. Такая приверженность ссылкам на источник – то, что профессор Принстонского университета Энтони Графтон называет «любопытной историей» сноски, – основа современных научных коммуникаций. Это основа того, что в «Википедии» именуется верифицируемостью, и во многом – того, на чем в знании и обществе зиждется истина[44].

Верификация, по словам Дидро, – потенциально «долгий и мучительный процесс».

Мы старались по возможности избегать этого неудобства, прямо цитируя в статье авторов, на чьи труды опирались.

Повсюду мы сравнивали различные мнения, взвешивали различные доводы, предлагали аргументы, ставящие их под сомнение или, наоборот, развеивающие сомнения; иногда мы даже разрешали спорные вопросы… Факты цитируются, эксперименты сравниваются, методы разрабатываются… с целью вдохновить гений на то, чтобы открыть неизведанные пути и продвинуться к новым вершинам, используя то место, где остановились великие умы прошлого, как первую ступень.

В практическом плане значение этой идеи было революционным: больше не существовало общепринятых истин, помимо тех, что можно доказать и использовать как доказательство.

Убеждения, основанные на факте, против убеждений, основанных на вере, – вот какое противостояние высекло искру, из которой разгорелось Просвещение.

Дидро также рассуждал о масштабе проекта с другой точки зрения – с точки зрения времени и готовности энциклопедистов потратить его на то, что останется жить в веках. «Потребовались столетия, чтобы положить начало, – писал он, имея в виду подготовку фундамента для «Энциклопедии», – и еще столетия потребуются, чтобы закончить». «Какую пользу принесло бы это нашим отцам и нам самим, если бы труды древних: египтян, халдеев, греков, римлян и прочих – были изложены в энциклопедии, которая бы к тому же верно передавала принципы их языков». Он выражал надежду, что вместе со своими единомышленниками восполнит этот пробел; он говорил, обращаясь к нам сквозь века. «Пусть "Энциклопедия" станет убежищем, – писал он, – где знания будут защищены от времени и революций. Неужели же нам не лестно заложить фундамент такого убежища?»

Проспект не был документом протеста. Но стал таковым. В следующем году, когда его текст, расширенный и отредактированный, вышел как вступительное эссе первого тысячестраничного тома «Энциклопедии», эти рассуждения стали первым большим манифестом человеческого прогресса (в энциклопедии!), величайшим начинанием эпохи Просвещения. Как писал ученый, «она несла в себе Просвещение в той степени, в какой его может нести одно произведение»[45]. Это вступление к «Энциклопедии» (1751 г.) сравнивают с «Декларацией независимости США» (1776 г.), «Декларацией прав человека и гражданина» (1789 г.) и «Манифестом коммунистической партии» (1848 г.). Оно мгновенно стало «одной из важнейших побед человеческого духа и печатного слова»[46]. «Энциклопедия» представит миру 17 томов, по 900 страниц в каждом, на каждой странице (разделенной на две колонки) примерно по 1200 слов – всего 22 миллиона. Но именно благодаря вступлению, которое само по себе занимало 45 страниц, «впервые многие пришли к обнадеживающему заключению, что прогресс человечества может продолжаться до бесконечности, и пишущие люди почувствовали себя главной движущей силой этого прогресса»[47].

Первый том вышел в 1751 г., как и второй. Третий том вышел в 1753 г., четвертый – в 1754 г., пятый – в 1755 г., шестой – в 1756 г., седьмой – в 1757 г., все в Париже, и с восьмого по двенадцатый – в 1765 г. Одиннадцать томов гравюр вышли в 1762–1772 гг.

А какие там были статьи![48]

Например:

Текст «Энциклопедии» состоял из тысячи статей на самые разные темы, от Asparagus до Zodiac, как описывается в ее главном переводе на английский. Историки объясняют нам, что, расположив статьи в алфавитном порядке[49] вместо того, чтобы распределить их по темам, редакторы «в скрытой форме отказались от давней традиции обособления монархических, аристократических и религиозных ценностей» от «тех, что ассоциируются с буржуазной культурой и ремеслами»[50]. И в основе этого труда были страницы, даже строчки, которые заставили прийти в движение интеллектуальный сейсмограф XVIII века.

* * *

Точно так же слова и фразы – одни только слова! – перевода Библии, выполненного Уильямом Тиндейлом, сотрясли устои века XVI – устои Церкви, устои государства и в особенности устои Томаса Мора. Библейские тексты до Тиндейла говорили о священниках, Церкви, милосердии и искуплении – он же все это отринул.

Он перевел греческое слово presbuteros как «старейшина», тогда как Церковь всегда переводила его как «священник»; agape – как «любовь», тогда как Церковь переводила его как «милосердие»; ekklesia он перевел как «собрание», тогда как у Церкви это была «церковь», и слово exomologeo он перевел как «признаю», тогда как Церковь – как «исповедую». Но самое главное, он перевел греческое слово metanoeo как «раскаяние». «Метанойя» – слово из классического древнегреческого и древнегреческого Нового Завета, означающее «переосмысление» – ту глобальную перемену в образе мыслей человека, которая поворачивает течение его жизни. В католической традиции же это слово всегда переводили как pœnitentiam agite, то есть «искупление», «епитимия». А «епитимия» включает в себя денежное пожертвование, потому Церковь и не хотела, чтобы в Новом Завете было написано «раскаяние». Но если мы посмотрим на Евангелие от Луки, главу 17, стихи 3–4, то Христос говорит именно о раскаянии. В Деяниях Апостолов, главе 2, стихе 37, люди спрашивают Петра и Апостолов: «Что нам делать?» И в греческом оригинале 38-го стиха им отвечают: «Покайтесь». Тогда как Церковь предлагает подвергнуться епитимии[51].

Дерзость необычайная. Тиндейл говорил о Церкви, обращаясь к ней же:

Епитимия – слово, созданное ими, дабы обмануть нас, как и многие другие слова. В Писании мы находим слова pœnitetia