Читать книгу Курсант. Назад в СССР 11 - - Страница 2

Глава 2

Оглавление

Возле крыльца гостиницы нас уже ждали две черные «Волги» двадцать четверки – мечта любого советского гражданина. Самая презентабельная и комфортная машина из серийных автомобилей.

– А неплохо живет местная милиция, – присвистнул Федя, разглядывая угольный блеск полированных боков авто, в которых можно было даже в некоторых подробностях разглядеть свое отражение в полуденном солнце.

– Это не милицейские, – предположил я, разглядывая водителей, которые услужливо нам открыли двери, лишь только мы появились на крыльце гостиницы «Север». – Уж больно лица у них гражданские, службой не отягощенные, и возраст не служивый, наверняка внуков уже нянчат. Да и не носят наши коллеги-водители костюмов.

– Это машины горисполкома, – подтвердил мои догадки Горохов. – Едем на срочное совещание туда по нашему делу.

– Хм! – вмешался уже Катков, выкатив грудь колесом. – А с каких это пор исполком вмешивается в дела следствия?

– Формально я дело к производству еще не принял, – парировал Горохов. – А местных они контролируют, это факт. И потом… Там нам кое-что пояснить хотят по жертве.

– Жертва – их работник? – поинтересовалась Света, когда мы уже подходили к машинам.

– Нет, директор швейной фабрики…

– Обычный управленец средней руки, – пожал плечами Федя. – Не прокурор, не секретарь горкома, и стоило нас из-за этого дергать?

– Получается, что не совсем обычный, – заверил шеф. – Раз нас прислали… Ладно, по коням.

Я, Света и шеф уселись в переднюю машину, а Федя и Алексей во вторую.

Автомобили вырулили на широкий проспект. Я глянул на часы – 11.45. Скоро обед, однако нас ждут. Видно, слишком важная фигура убитый, раз чиновники решили пожертвовать своим обеденным перерывом ради совещания.

Судя по проплывающим мимо скверам, фонтанам и площадям, двигались мы к центру города.

Автоматы с газированной водой и кафе-стекляшки, мамочки с колясками и праздная молодежь в цветастых рубахах с патлами и с гитарами за спиной. Обычный советский город – не провинция, но и не Москва.

Здание горисполкома стояло на краю площади, посреди которой возвышался вездесущий Ленин на массивном гранитном постаменте. На макушке – белесый голубиный налет. Свежий, не успели почистить.

– Непорядок, – покачал головой Горохов.

Машины остановились прямо у крыльца. Один из водителей проводил нас внутрь. Холл здания поражал величием эпохи. Отделан мрамором самого тонкого распила. Хотя, на мой вкус, мраморная плитка смотрелась архаично, но для этого времени – вполне себе шик, пусть и не модерновый.

Посреди холла раскинули перистые опахала живые пальмы, вокруг которых сгрудились кресла, обитые бархатом. На полу – красные ковровые дорожки с золотистой каемкой. Они уходили вглубь просторных коридоров и на лестницу.

Мрамор есть, а вот лифта нет, так что мы поднялись пешком на третий этаж и уперлись в просторный «предбанник» с надписью «Приемная».

Там из-за стола с пишущей машинкой вспорхнула немолодая секретарша в блузоне с объемными плечами и рукавами летучей мыши. Несмотря на возраст, подскочила она к нам с проворством серны, видно, ее уже проинструктировали насчет нашего появления.

– Проходите, товарищи! – она быстренько возглавила нашу вереницу, собственноручно постучала в двойную дверь с табличкой: «Председатель горисполкома Монашкин Борис Борисович». Просунула туда свою голову. Что-то проговорила, после чего распахнула дверь пошире, пропуская нас вперед.

Мы очутились в огромном, как небольшой спортзал, кабинете, отделанном в лучших традициях чиновничьей обители советских времен.

Стены до высоты человеческого роста зашиты панелями из «ореха», витиеватый паркет застелен такими же ковровыми дорожками как в холле – с тяжелым ворсом из натуральной шерсти и насыщенным глубоким цветом пролетарской крови. С потолка свисают вычурные люстры, больше похожие на перевернутый ледовый замок, вдоль стены встроенные шкафы из импортной полировки, а посреди кабинета растянулся длинный широкий стол для совещаний, на котором можно запросто в настольный теннис играть, и еще место останется.

Присутствующие, завидев нас, приветственно встали из-за стола. Судя по форме, это был прокурор, начальник местной милиции, еще какой-то дядя в штатском с добрыми, но хитрыми глазками, либо завхоз (что вряд ли), либо конторский (скорее всего).

Во главе стола заседал человечек далеко не богатырского сложения, с посеребрёнными висками на черноволосой в остальном голове, умным и подвижным лицом не совсем славянской внешности – было у него что-то казахское и цыганское одновременно, хотя, если сильно не приглядываться, то вполне мог сойти за чернявого русского.

Человечек поспешил нам навстречу, размахивая руками в просторном, не по его худым плечам пиджаке. На тонкой шее галстук в бордовую косую полоску казался слишком широким и сошел бы за пижонский всего примерно полтора десятилетия назад.

– Монашкин Борис Борисович! – отрекомендовался хозяин кабинета, протягивая мне первому руку.

– Петров Андрей Григорьевич, – пожал я в ответ узкую, как плавник акулы, ладонь.

Товарищ Монашкин немного смутился, видно он ожидал, что я назовусь Гороховым. Но так вышло, что шеф немного отстал, подзапыхался при подъеме на третий этаж, а я невольно возглавил наше шествие, встав в авангард широкой грудью, вот он и принял меня за главного. Несмотря на моложавость моей морды лица, выглядел я в свои двадцать шесть по партийному презентабельно. Сказывались, наверное, все-таки суммарно прожитые годы.

Борис Борисович мигом решил исправить ситуацию, спешно выдернул «плавник» из моей руки и с извиняющейся улыбкой протянул руку Каткову. Алексей не преминул пожать ее в ответ и представиться. Своими могучими, откормленными на семейных харчах телесами, он закрыл Горохова и снова ввел в заблуждение нашего встречающего.

Монашкин скрыл конфуз и в этот раз тряс руку Лехи дольше, чем мне, будто ему все равно, в каком порядке ручкаться с нашей делегацией, а потом во избежание подобных казусов протянул ладонь-плавник Свете, решив, видно, что уже поздно как-то восстанавливать порядок приветствий.

Света сверкнула улыбкой, как она умеет, стрельнула глазками по кабинету, мгновенно оценив обстановку. Мужики стояли позади Монашкина и пялились на нее, ждали отмашки от главного, когда им можно будет перекинуться приветственным словом со статной девушкой в кофейном костюме из приталенного жакета и юбки-карандаш чуть ниже колен, подчеркивающей линию бедер.

Про нас они будто на время забыли, когда Света явилась в центре кабинета, то все внимание перетянула на себя. Ее аристократически-интеллигентный вид сочетался с красотой модели, такие умные глаза для которых – редкость. А тут такое сочетание.

Горохов добрался до Монашкина последним, после крепкого рукопожатия Феди Борис Борисович уже уверовал, что жмет, наконец, руку главе делегации, и шеф не преминул его разочаровывать, произнес четко, негромко, но как приказ отдал:

– Руководитель межведомственной специальной следственной группы Горохов Никита Егорович.

Каждый раз, прибывая в новый город в очередную командировку, шеф произносил эту фразу с особым достоинством. С чувством и неспешно, ведь в этой фразе и была вся его жизнь. Его работа, хобби и прочие времяпровождения (впрочем, как и у всех нас) сплелись в одну емкую фразу – межведомственная спецгруппа.

Борис Борисович в свою очередь представил нам присутствующих, того, кто был по гражданке, назвал лишь по имени и отчеству.

Мы расселись вдоль стола, а Горохов занял место с торца, напротив хозяина кабинета.

– Итак, товарищи, – начал Борис Борисович, щуря черные узковатые глазки, – прошу ввести в курс дела уважаемых гостей. Дмитрий Ильич. – кивнул он на милиционера.

Персонаж с погонами полковника и пузом настоящего генерала прокашлялся в дутый кулак и начал вещать:

– Труп обнаружен вчера в квартире по месту жительства Парамонова Савелия Артуровича. С виду – суицид. Повешен на галстуке на люстре. Телесных повреждений и других следов насилия нет. Проживает один, дети взрослые, супруга скончалась два года назад.

Вот те раз… я поморщился. Не хватало нам еще суицидами заниматься, это вообще участковая стезя – отказные по ним клепать.

– А почему решили, что это убийство? – опередил мой вопрос Горохов.

– Такое дело… – полковник поскреб залысину на макушке. – Табурет, что валялся под телом, коротковат, так сказать. Высота потолка три метра, не мог Парамонов повеситься, встав на него.

– Интересно… – Горохов, достал блокнот и погрыз кончик авторучки, а прокурор уже выкладывал перед ним фотоснимки с места происшествия.

Я тоже вытянул шею, вглядываясь в запечатлённый псевдосуицид.

– Ну, да, – кивал шеф. – Вижу, что в петлю он должен был бы буквально впрыгивать с табурета. Выходит, что ему помогли.

– Да, – полковник достал носовой платок и протёр им переносицу, жарковато ему в шерстяном кителе, хоть и окна распахнуты. – Кто-то, выходит, пытался инсценировать самоубийство. Причем не особенно умело…

Снимки с ОМП покочевали по кругу и дошли до Светы, та смотрела на них будто мельком, из любопытства, во всяком случае, присутствующие так посчитали. Что может увидеть красивая женщина-психолог в столь специфических фотографиях?

Но Психологиня в очередной раз всех удивила.

– Это не была неумелая инсценировка, – уверенно выдала она.

Чужаки уставились на нее с раскрытыми ртами, а мы лишь хмыкнули, мол, давай Светлана Валерьевна, покажи им…

– Если бы убийца действительно хотел выдать это за суицид, он поставил бы, например, под тело вот этот стол, – Света ткнула алым ноготком в фотку, показав ее присутствующим. – Стол стоит в стороне у окна, но немного сдвинут. Будто это намек, что его передвигали.

– Ну да, – закивал полковник, – на столешнице мы нашли следы ткани от носков Парамонова. Он с него повесился. Ну, или его повесили…

– Тогда зачем убийце было все усложнять, ставить стол на место и подставлять табурет? – задала Света вопрос, который интересовал всех. Вот только интонация у этого вопроса была почти риторическая.

– Зачем? – уставились присутствующие на нее.

– Затем, что если бы злоумышленник оставил стол, – Света по-учительски подняла изящный пальчик вверх, – то тогда это выглядело бы действительно как суицид, и дело бы не возбудили.

На пару секунд повисло молчание. Кто как, но лично я им наслаждался. Умеет Светка!

– Вы хотите сказать, что убийца намеренно выдал себя? – Борис Борисович округлил глазки и вытянул шею из широкого воротника голубой рубашки.

– Да…

– Но зачем?

– Затем, что он хочет привлечь к своей персоне определенное внимание. А суицид – это лишь некий сценарий в его планах. Постановка.

– Постановка чего? – недоуменно вмешался прокурор. – Для чего?

– Это нам и предстоит выяснить. Но ясно одно – он хочет поиграть с нами и оставил жирную нестыковку, чтобы мы не списали его заслуги на банальный суицид и все-таки попытались его поймать.

Я заметил краем глаза, что Дмитрий Ильич несколько помрачнел: видимо, замеченное несовпадение роста жертвы и табурета казалось ему поводом гордиться, а тут Светлана чуть ли не прямым текстом сказала, что его не приметил бы только школьник.

– Ну, не знаю… – скептически протянул прокурор. – У Савелия Артуровича были враги, они могли желать ему, ну если не смерти, то хотя бы разрушения его карьеры. Мне кажется, мы имеем дело с убийством на почве его профессиональной деятельности. А вы тут нам какого-то маньяка описываете. Играет он с нами, видите ли.

– У Светланы Валерьевны чуйка на этих самых маньяков, – авторитетно заявил Горохов. – Я с ней согласен… Не просто так стол на табуреточку поменяли… А что за профессиональные недруги у убитого? Расскажите, пожалуйста. Это тоже крайне важная, может статься, информация.

Прокурор пожал плечами, ища взглядом помощи у Монашкина. Председатель горисполкома подхватил слово:

– Понимаете… Савелий Артурович – личность у нас известная не только в областных масштабах. Мыслил он нестандартно, использовал свои идеи на производстве. Он директор Литейской швейной фабрики, которая до 1980 года ничем не отличалась от себе подобных. Гнала себе под видом детских пальто ужасные серо-черные хламиды, нервирующие своим видом всех окрестных собак. Гражданам приходилось покупать такую продукцию для своих отпрысков, так как у других фабрик изделия тоже не отличались изыском. Плановость, понимаете ли… Конвейер, запущенный еще со времен Хрущева, тяжело заменить. Но Савелий Артурович, надо отдать ему должное, бросил вызов бюрократической машине, уж очень ему хотелось, чтобы ребятишки, и его внуки в том числе, щеголяли в красивых и удобных пальто, а не в драповых мешках.

– Дельное желание, – закивал Горохов, желая, однако, чтобы чиновник поскорее переходил к делу.

– Так вот, на местном уровне такие вопросы, сами понимаете, не решаются, и у Парамонова возникло препятствие в лице доблестных представителей торговли. На ежегодных оптовых ярмарках товароведы определяли, какие модели предприятие должно шить в течение следующего года.

– Но если модель не пользуется спросом, – уточнил шеф, – ее же необходимо заменить. Так?

– Не все так просто там у них, – Монашкин ткнул пальцем в потолок. – Для внедрения новой модели и всех согласований требовались месяцы. Между тем, новая модель успевала за это время «постареть» и оседала на складах, превращаясь в неликвид. Замкнутый круг получался… Проще было гнать старую продукцию, все равно купят, зима, как говорится, близко. И вот на очередной встрече в Москве с оптовиками товарищ Парамонов получил такое же указание от них, мол, вот вам наши модели, по ним и строчите. Из такой-то ткани, по таким-то лекалам. И ручку шариковую суют директору, чтобы договор подмахнул. Но Артурыч не лыком шит, фронтовик в прошлом. Отшвырнул ручку и возмутился, сколько можно хрень – простите – откровенную пошивать? Оттого и не покупают наши пальтишки должным образом, что отстаем от спроса.

Монашкин покивал, как бы соглашаясь с покойным Парамоновым и заодно переводя дух.

– Ну, ему там пригрозили арбитражом и прочими радостями, но Парамонов настоял на своем, мол, давайте отныне в договоре будем проставлять только количество изделий, а уже из каких тканей и какие модели шить, я сам буду решать. Тогда мы сможем легко перестраиваться в зависимости от покупательского спроса. Поспорили с ним товарищи из торговли, мол, что ты нам кота в мешке впыживаешь. Но Савелий Артурович настоял на выпускании этого самого кота из темницы, предложил им такую схему – ассортимент обновляться будет, а если он не пойдет, то оптовики могут всегда вернуть нераспроданные пальто на фабрику и взамен получить другие модели. Это их устроило, получается, что риски сняты, овцы целы.

– То есть, выходило, что директор вызывал огонь на себя, – подняла бровь Света.

Монашкин кивнул и продолжил:

– И вот договор был подписан, Парамонов вернулся домой и первым делом заключил свой договор с областным домом моделей, и в создании новых фасонов принимали участие уже местные модельеры. Цех выпускал пробную партию, если она раскупалась в наших магазинах, то партия шла на конвейер. Парамонов даже организовал отдел по изучению покупательского спроса. Установил в цехах новые полуавтоматические станки, спасибо Минлегпрому, помогли с финансированием. Полностью перестроил работу бригад, чтобы дать возможность каждой рядовой швее творчески участвовать в создании новых фасонов.

– И как успехи? – озвучил наш общий интерес Горохов, мы с любопытством уставились на Борис Борисыча, ждали развязки.

– Успех был ошеломительный, – потирал тот свои руки-плавники. – Если раньше фабрика с трудом выдавала десяток новых моделей за год, то теперь они исчислялись парой сотен. Если раньше на согласование и утрясание каждой модели уходило около двух лет, то теперь фабрика осваивала весь процесс в течение месяца. А покупатели с удивлением обнаруживали в магазинах новые симпатичные пальтишки, поначалу, знаете, так с недоверием вчитывались в ярлык Литейской швейной фабрики, думая, что их по ошибке перешили на импортную продукцию. Вот тут и полетели некоторые головы там, – Монашкин снова ткнул пальцем в потолок. – Минлегпром вздрогнул. Увидели наши руководители на этом примере ошибки конвейерного застарелого производства, и сменили ряд ключевых постов. Мол, если уж простой директор фабрики додумался поменять модельный ряд и повысить спрос, то для чего вы тут над всем надзираете?

– Вы думаете, что Парамонова убили из-за того, что он кому-то подпортил карьеру? – приподнял бровь Горохов.

– Не исключаю, – пожал узкими плечами Борис Борисович. – Многие зуб на него точили. Анонимки в Москву пачками поступали. И на бытовое это убийство отнюдь не похоже.

На столе Монашкина, едва он успел договорить, затрезвонил телефон, который стоял отдельно, на краю, и не имел диска на корпусе, только на входящую связь.

– Да, Лидочка, – проговорил он в трубку. – Да, сейчас дам трубку. Соединяй.

– Это вас, Дмитрий Ильич.

– Меня? – удивился полковник.

– Да, говорят, что срочно.

Милиционер встал, одергивая китель и вытаскивая живот из-под стола, и прошел к аппарату.

– Слушаю! – зычно, по-генеральски проговорил он в трубку.

Неизвестный на том конце провода что-то торопливо рапортовал. Выслушивая, полковник хмурился, тер лоб платком и раздувал щеки.

– Хорошо, скоро буду, – положил он трубку.

– Что случилось? – спросил Борис Борисович.

– Убийство у нас… И снова необычное. Завьялову Агриппину Порьфирьевну… Какую женщину сгубили.

– Да что вы?! Да, Агриппина Порьфирьевна личность в нашем городе тоже известная, – с сожалением вздохнул Монашкин. – Жаль ее… Как же такое произошло?

Курсант. Назад в СССР 11

Подняться наверх