Читать книгу Там, где живут боги - - Страница 4

Глава 3.

Дети цветов

Афины, 1973 г.

К Богу Деспина пришла через тернии, моральное падение и чудесное возрождение. После смерти отца её мать повредилась рассудком и попала в клинику для душевнобольных, где и закончила свои дни. Непосильную ношу воспитания внучки подростка взвалила на себя бабушка, Дафна, которая изливала на девочку чрезмерные потоки горячей любви и нежности, что считалось неизменным долгом всех греческих бабушек.

Деспина была поздним и очень желанным ребёнком в профессорской семье врачей-нейрохирургов. Она жила и воспитывалась в огромном доме, где царили порядок, гармония и достаток. Мать, Элени Христиду, и отец, Алексис Папаниколау, в равной степени занимались практической медициной и наукой. В Афинах они имели собственную клинику, где постоянно внедрялись инновационные технологии и применялись новейшие способы лечения безнадёжных больных, часто ещё на стадии разработок. В семидесятых годах их имена были известны не только в Греции, но и за рубежом. Деспина родилась, когда матери было далеко за сорок, а отцу – за пятьдесят. Несмотря на нежную любовь к дочери, они не могли оставлять клинику надолго и поэтому пригласили в дом бабушку в помощь воспитания внучки и ведения хозяйства. Девочка ни в чём не нуждалась, росла счастливым и беспечным ребёнком до тех пор, пока в их дом не пришла беда и не перевернула весь её мир.

Отца пытались лечить от онкологии в лучших клиниках Греции и других стран Европы, но безуспешно. Алексис таял на глазах. Элени возила мужа на химио- и радиотерапию, доставала новейшие препараты, включая те, что ещё находились на стадии испытаний. Она не спала ночами, общаясь с коллегами из Соединённых Штатов, и свято верила во всесильную медицину.

Профессор умер в своей кровати, абсолютно обессиленный и исхудавший так, что под простынями, казалось, никого не было. В то утро его жена спала на огромном кресле с медицинской книгой на коленях и в очках, сползших на кончик носа. Её разбудил солнечный свет, резко ворвавшийся в незакрытые с вечера ставни. Она встала и по привычке набрала в шприц морфин. Её движения были отработаны до автоматизма, и поэтому Элени не заметила неестественно холодную кожу мужа, когда протирала ваткой поверхность предплечья для укола. Вынув из неподвижного тела иглу, она бесшумно вышла из спальни и прошла на кухню варить кофе.

Первой о смерти Алексиса узнала его тёща, мать Элени и бабушка Деспины, кирия Дафна. Обычно по утрам, едва услышав лёгкое шарканье тапок дочери, исчезающих за дверью кухни, она заходила в комнату больного, чтобы проветрить помещение. В иное время суток никто, кроме Элени и врачей, не был вхож в спальню Алексиса. Восьмидесятилетняя женщина подошла к окну и, схватившись за ледяную ручку окна, внезапно замерла. Несмотря на августовскую жару, в спальне стоял жуткий холод. Она медленно повернулась к постели зятя, на которой единственным рельефом выделялось бледно-серое лицо с приоткрытым ртом и впалыми, гладко выбритыми щеками. Медленным, но уверенным шагом Дафна подошла к кровати, над которой почувствовала колебания ледяного дыхания Харона. Старая женщина опустила руку в карман в складках длинной юбки и вынула оттуда монету десять драхм6. Оглядевшись по сторонам, словно собиралась совершить преступление, она вложила её в приоткрытые губы покойника. Потом почти беззвучно произнесла:

– О обитатель подземного дома, Тартара и мрачных лугов, лишённых сияния света! Прими в свою почву и в недра бессмертных с охотою жертву! И будь благосклонен, о, Ты, наш единый Судья всех деяний и таинств!

Дафна не решилась произнести вслух имя Бога, которому молилась, но она точно знала о том, что Он её слышит.

Никто в её семье не чтил древних традиций, как, впрочем, и во всей стране. Её младшая сестра, Фемида, была верной христианскому православию и поклонялась святым иконам. Муж был приверженцем коммунизма, за что его ещё в сорок седьмом расстреляли прямо на площади Афин. Единственная дочь была предана науке и уверена в том, что рождение и смерть не что иное, как естественное начало и конец любого живого организма. Души нет, как нет ни подземного, ни небесного царств. И только Дафна искренне верила и не сомневалась в том, куда отправится дальше тело её любимого зятя, профессора Алексиса Папаниколау. Подкупив алчного Харона, проводника душ и слугу Бога Аида, ходовой монетой, она накрыла бледное лицо простынёй. Седые пряди слегка колыхнулись на сквозняке, по спине побежала холодная струйка пота.

– Кало́ такси́ди!7 – тихо сказала Дафна и вышла из спальни.

На кухне стояла её дочь и делала чайной ложкой круговые движения в турке, которую заправила двойной дозой кофе.

– Мне очень жаль, милая… – сказала Дафна и обняла Элени за плечи.

Через минуту турка начала изрыгать коричневую жидкость, быстро заливая плиту и пол. Элени не пошевелилась, продолжая вращать ложкой.

Дафна слегка оторопела, но виду не подала и, накрыв своей морщинистой ладонью руку дочери, остановила бессмысленные круговые движения. Затем посадила Элени на стул и сказала:

– Óла кала́, кори́ци му8, я позаботилась о нём, теперь позабочусь о тебе и нашей Деспине.

Дочь смотрела невидящим взглядом в никуда, её глаза выражали полное отсутствие и безразличие.

– Как бы я хотела оказаться сейчас там, где ты!.. – вздохнула Дафна.

Она не знала, какое именно Божество забрало в этот момент измученное сознание её дочери. Асклепий, давший ей при рождении талант врачевания, а теперь решивший послать внезапное слабоумие как защиту? Или великодушный Гипнос наконец завладел уставшим мозгом? Или же Гера, покровительница матерей, сжалилась над болью старой Дафны, у которой сердце сжималось, когда она наблюдала за тем, как билась в бесполезных попытках победить болезнь мужа её дочь? В одном старая женщина была уверена: где бы ни находилась сейчас её Элени, она была под надёжной, непробиваемой защитой одного из Богов великого Олимпа.

На похороны пришло огромное количество людей разных возрастов и разного социального положения: профессора, врачи, спасённые Алексисом пациенты, студенты, приятели. Дафна и Деспина не знали и половины из них. Бабушка с семнадцатилетней внучкой поддерживали с обеих сторон Элени, которая стояла ровно, как колонна Эрехтейона9.

Священник провёл Трисвятую службу и кинул на крышку гроба горсть земли крестом. После чего присутствующие по очереди стали бросать цветы и постепенно расходиться.

На следующий день после похорон Элени встала с постели, подошла к тумбочке у кровати мужа и наполнила шприц морфином. Поменяв иглу на новую, плотно закрытую колпачком, она положила его на стерильную салфетку, а сама пошла варить кофе. Этот ритуал она проделывала каждое утро в течение месяца после смерти Алексиса… Ни голос матери, ни крики дочери не могли пробить стену между реальным миром и тем, куда её сознание погрузилось в день трагедии. Старая Дафна, хотя и понимала, что таков был вердикт свыше ради спокойствия её Элени, сильно скучала по дочери.

Мир семнадцатилетней Деспины окончательно рухнул, когда в один день пара крепких медработников взяли мать под руки и увезли в психиатрическую клинику. Они остались с бабушкой вдвоём в огромном особняке, пропахшем лекарствами, пустотой и горем. Сначала Деспина ездила в больницу еженедельно, потом ежемесячно, но вскоре потеряла всякую надежду и отказалась когда-либо ещё появляться, как она выражалась, «в доме лжецов». Состояние Элени в клинике не менялось ни на йоту, она никого не узнавала и продолжала поиски лекарств для своего мужа.

В конце года, когда пришло время сдавать вступительные экзамены, Деспина наотрез отказалась поступать на медицинский факультет, к которому её родители готовили почти всю сознательную жизнь.

– В чем смысл, ба? Если мы ничтожны и смертны, если современная наука бессильна даже перед слабоумием, что уже говорить о серьёзных болезнях! Врачи – самая бестолковая и лживая профессия! Зачем давать людям надежду, если всё, что рождается, рано или поздно обязательно умирает?

Её бездонные чёрные глаза почернели ещё больше от злости и отчаяния, а смуглая кожа полыхала багровым румянцем.

– Не говори так, милая, твои родители спасли огромное количество жизней! Поверь, раньше медицинские знания давались немногим, лишь избранным, и люди уходили в мир иной в юном и даже в младенческом возрасте намного чаще, чем сейчас!

Но внучка ничего не хотела слушать. Девочка была одержима чувством обиды и несправедливости. Её взгляд отчаянно метался из стороны в сторону в поисках ответов.

– Всё это временная, мнимая помощь! Лишние надежды, затянувшиеся страдания – вот что предлагает медицина! Лишь бы подольше билось сердце, ещё немного потолкало кровь в омертвевшие, изъеденные раком клетки! И всё ради чего? Чтобы врач мог похвалиться перед коллегами, что его безнадёжный пациент протянул год? Ненавижу медицину! Всё это не более чем амбиции и тщеславие профессоров!

Девушка выскочила из дому, хлопнув дверью, и исчезла. На три года.

Деспина смотрела в окно поезда, уносящего её из Афин в северную столицу Греции, Салоники. Она ещё точно не знала, что будет делать в незнакомом ей городе, но ощущение побега давало ей чувство свободы. Ей хотелось вдохнуть полной грудью и резко выдохнуть все токсичные мысли, избавиться от горечи потери и несправедливости, сбросить камень, давящий на грудь тяжёлым весом прошлого. Она собиралась временно пожить у сестры бабушки, Фемиды, которая с удовольствием пообещала приютить у себя беглянку. Железные рельсы проводили жирную черту, разделяя жизнь на «до» и «после».

На площади Наварину в центре Салоников кипела жизнь. Не та, что представляет себе турист, с громкой музыкой, шумными тавернами и зазывающими прохожих торговцами сувениров. Нет, это личный мирок греков – медленный, томный, глубоко философский. По-своему, только им понятный. На парапетах над руинами древней Агоры сидели в позе лотоса или лежали на своих лоскутных торбах хиппи с длинными волосами, в свободных одеждах землистого цвета и с тоненькими самокрутками, выпускающими в небо кисловатый дым. Молодые парни и девушки тихо напевали под гитару. Деспина присела на прохладный камень в ста метрах от них. Её взгляд отрешённо скользил по беспорядочно разбросанным тысячелетним булыжникам в трёх метрах под землёй. Она сразу привлекла внимание хиппи своим необычным внешним видом: не по возрасту классическим стилем одежды, идеально уложенными гладкими волосами и здоровой бархатистой кожей. Парень с гитарой не сводил с девушки взгляда, перебирая вот уже несколько минут один и тот же аккорд. Струны зажала женская рука, принадлежащая блондинке с миртовым цветком в спутавшихся волосах. Он перестал играть и обратился к незнакомке:

– Хочешь? – И он неожиданно протянул обтрёпанную кожаную табакерку со свисавшими засаленными завязками.

– Хочу, – автоматически ответила Деспина, прекрасно зная, что кроме табака в мешочке находилась марихуана.

С этого момента у Деспины началась новая жизнь.

«Дети цветов»10, как их называли, вели кочевой, праздный образ жизни. Они болтались по свету без работы, без обязанностей и без определённых целей, курили марихуану и питались дарами природы. Цвета кожи, волос и одежды сливались с природными красками, а на груди, запястьях и в волосах висели амулеты в виде веточек и бубенчиков. От постоянного употребления дурмана они пребывали в вечном облаке иллюзий и были абсолютно счастливы. Недуги, если они и случались в дороге, воспринимались как самая естественная реакция организма, а лечились травами и терпением. Путешествовала «золотая молодёжь» автостопом, с минимальным набором самых необходимых вещей в рюкзаках. Мáнос – не расставался со своей гитарой и кожаной табакеркой и любил целовать землю перед сном. Он, как и остальные, питался чем придётся и когда придётся. Деспина не просто пошла за ним, она влилась в его жизнь, как жидкость – в сосуд, принимая ту же форму, температуру и цвет, постепенно пропитываясь его запахом и восприятием жизни. Она стала ещё одним дитём природы. Из изнеженного тепличного побега девушка превратилась в дикий цветок. В её сердце ворвалась безумная любовь, которая растеклась по всему телу, заполнив собой каждую клеточку и перевернув её сознание. Новый мир в туманной эйфории фиолетовых облаков полностью поглотил Деспину и вытеснил собой совсем недавно съедавшие её заживо боль и отчаяние от несправедливого устройства мира…

В тот же вечер они сели на корабль и отправились на остров Самофракия, где должен был проходить фестиваль рок-музыки. Друзья Мано заменили Деспине семью, а звёздное небо и кровля деревьев – крышу над головой. Часто в дороге к ним присоединялись другие ребята и девушки, так же бессмысленно болтавшиеся по стране. Марии, Катерины, Яннисы и Йоргосы, они приходили и уходили, появлялись из ниоткуда и растворялись в кумарном дыму, не оставляя после себя и следа воспоминаний. Худенькая блондинка с рыжеватым отливом в золотых кудрях и ресницах, по имени Афродита, и высокий черноволосый парень, Адонис, были парой с Кипра и путешествовали по всей Греции, также поддавшись модному движению того времени. В Салоники они приехали к своим друзьям, среди которых были Мано и его компания. Адонис не расставался со своей губной гармошкой, которая издавала из сомкнутых губ волшебные, совершенно неземные звуки. Гитара Мано подхватывала и слегка приземляла тянущиеся карамельным мёдом мелодии, создавая для восприятия слуха необходимый баланс. Деспина не сводила влюблённых глаз с загорелых рук своего гитариста, Афродита млела под губную гармонь Адониса. В эти моменты мир расцветал, придавая ощущение абсолютного счастья. Через месяц ребята вновь сели на корабль и отправились на остров Лимнос. Лёжа на палубе, Деспина смотрела на самую яркую розоватую звезду, которая несколько часов подряд, не отставая, плыла по ночному небу. Известное любому греку небесное тело Афродита, или, как его ещё называли римляне, Венера, зажигалось на небе первым и гасло последним. «Как же хорошо! – подумала Деспина, обращаясь к звезде. – Пусть так будет всегда!»

– Афро! Ты спишь?

Деспина слегка дотронулась до белого плеча подруги, которая дремала на широкой груди Адониса. Отсутствие меланина делало её прозрачную кожу почти младенческой, особенно когда мышцы лица были расслабленны в блаженной дрёме. По сравнению с ней Деспина выглядела так, как будто только что вышла из горевшего дома.

Ресницы Афродиты дёрнулись, и подруга издала сладкое мычание.

– Смотри, твоя звезда! – сказала ей Деспина.

– Мм… – Девушка лениво разлепила глаза и посмотрела на небо. – А разве когда-то её там не было?

– Не знаю. Но сегодня она ярче, чем обычно, и уже несколько часов не исчезает.

– Куда же она исчезнет? Она там живёт… – протянула тёзка звезды и сладко зевнула. – Если бы не она, ты бы не встретила своего Мано. Это светило посылает любовь.

– Не говори глупостей, – усмехнулась Деспина. Потом, немного подумав, добавила: – Хотя так даже интересней. Слушай, а ты тоже всегда будешь со мной, как эта звезда?

– Пока я тебе буду нужна, – пообещала Афродита, многозначительно глядя в черные как ночь глаза подруги.

В их компании было восемь человек; парни и девушки составляли пары и, не особо стесняясь, легко следовали зову природы, беспорядочно спариваясь. Лозунг всех хиппи того времени «Занимайтесь сексом, а не войной!» был здесь воспринят буквально. От этих отношений нередко рождались дети. Из разговоров Деспина поняла, что не одна она поменяла комфортную жизнь на бессмысленное бродяжничество. Почти все происходили из обеспеченных семей и прожигали родительское состояние, опустошая банковские счета. Дома их терпеливо ждали любящие родные, исправно пополняя депозиты, пока непутёвые дети не наиграются и не вернутся наконец в свои гнёзда. Из разных уголков страны летели открытки с видами на море, острова, леса, с засушенными цветами в конвертах и обещаниями о скорой встрече. Деспина не забывала регулярно посылать бабушке короткие письма, а иногда ненадолго звонила.

Как-то раз компания набрела на небольшую церковь на острове Эвия. Дверь, над которой выгоревшей краской было написано «Храм Святого Николаоса», была открыта, внутри стоял полумрак с каким-то желтоватым свечением. Ребята вошли внутрь, чтобы поставить свечки и прикоснуться губами к святым образам. Афродита отстала, сказав, что вскоре догонит, поскольку обнаружила в лесу какие-то редкие целительные травы. Мано с Адонисом остались за дверью и закурили. В стенах церкви вдыхая терпкий запах ладана, Деспина пыталась вспомнить хотя бы одну молитву. Разглядывая облупившиеся росписи на стенах, она краем глаза заметила лёгкое движение в приоткрытой шторке за алтарём, откуда едва слышно доносился мужской голос. Тихонько двигаясь по боковой стенке, девушка приблизилась к занавеси и одним глазом заглянула в щёлку. В комнате на деревянных скамьях сидели дети и внимательно слушали священника, который тихо им вещал. Деспина приблизилась настолько, чтобы можно было разобрать слова.

– Смирение, дети, можно получить только путём абсолютной веры. Истинно верующий человек всегда скромен. Он просит о здоровье для себя и других с уважением и любовью к Богу. Но он знает, когда нужно отступить. И тогда Бог поможет ему двигаться дальше по жизни.

За спиной Деспина почувствовала чьё-то дыхание. Она обернулась и увидела Михалиса, парня из их компании. Он тоже прислушивался к словам священника и вытягивал шею, пытаясь заглянуть через плечо девушки в щель между шторками. Деспина прижала палец к губам в знак молчания.

Тем временем голос продолжал:

– Мы все должны понимать, что в нашей жизни стоит просить Господа нашего не с требованием, не с гневом и не с гордостью, но со смирением и любовью. Сказать, что мы верим в излечение, но оставить решение за Богом, чтобы осознать ценность Его желания. И совсем не важно, согласны вы с Его волей или нет, нужно продолжать верить в любовь Всевышнюю. Святой преподобный Макарий-египтянин произнёс такую молитву: «Господи, как Ты знаешь, так и поступай…»

Друзья молча переглянулись. Каждый в тот момент подумал о своём. Вспомнили о проблемах, от которых когда-то убежали, бросив своих близких, в сердцах коря во всем Божию несправедливость. По щеке Деспины впервые за несколько месяцев покатились слёзы…

Разбив лагерь неподалёку, они с Михалисом часто стали посещать эту церковь и слушать голос за шторкой. Никто больше не проявлял интереса к маленькой церквушке и её пастырю.

– Афро, а ты веришь в Бога? – спросила как-то Деспина подругу.

– Я верю… в Создателя, – уклончиво ответила Афродита.

– А как ты думаешь, этот Создатель посылает нам болезни?

– Возможно… Но только от самого человека зависит, выстоит он или погибнет. Гиппократ, сын Асклепия и потомок Аполлона, не раз доказывал людям это.

– А врачи не могут повлиять на выздоровление? – спросила Деспина, проигнорировав странную деталь о мифических героях.

– Я бы сказала, что современная медицина не совсем на правильном пути. Отравленный организм невозможно вылечить новоизобретённым ядом. В Древнем мире люди были намного здоровее и морально, и физически, поэтому они жили дольше. Их гены были сильнее. Точнее, один. В науке он называется «Эпсилон». Правда, найти его и раскодировать практически невозможно.

Деспина задумалась. Она никогда не слышала о подобном гене от своих родителей-профессоров. Правда, её бабушка, рассказывая ей в детстве сказки на ночь, что-то говорила о Божественной наследственности греков, что делало их почти непобедимыми, а некоторых и вовсе бессмертными. Слушая мифы о богах и полубогах Древней Греции, девочка сладко засыпала и спала спокойно всю ночь безо всяких сновидений. Жаль, что это были только мифы.

– Афро, а ты теряла когда-нибудь близкого человека?

Афродита прикрыла глаза, на переносице образовалась глубокая морщинка, уголки губ опустились.

– Когда-то я потеряла любимого. Но не от болезни. Его разорвал дикий зверь в лесу.

– Какой ужас!

– Да, это было тяжело. – Несколько мгновений подруга выглядела абсолютно несчастной. – Но меня излечила новая любовь.

– Разве любовь может излечить от такого?

– Любовь излечит любые раны. И ещё время. Хронос. Он неумолим для смертных.

Задурманенное марихуаной сознание Деспины стало улетать далеко-далеко в прошлое, в тёплую детскую кровать, под пушистое, как облако, одеяло с запахом лаванды. В ушах зазвучал голос бабушки Дафны, который шептал ей сказки из Древней Греции.

– А как научиться раскодировать этот ген? – засыпая, задала она последний вопрос.

– А вам не надо ничему учиться, – тихо ответила Афродита, – вам нужно только вспомнить…

Но Деспина уже крепко спала и не слышала последних слов подруги.

Через два года они с Мано стали часто ссориться, он всё время ходил угрюмым и нервным. Очень скоро Деспина поняла, что он ей изменяет, а ещё через несколько месяцев узнала, что беременна.

Первой известием о своём положении она поделилась с Афродитой.

– Тебе нужно вернуться домой. – Подруга отреагировала неожиданно. – Здесь нельзя больше находиться.

– Зачем? Разве животные не рожают сами? Бабушка отправит меня в клинику, а врачи непременно убьют моего ребёнка!

На следующий день Афродита повторила:

– Тебе нужно уходить, не раздумывая, здесь становится опасно. Лучше исчезни внезапно. – Слова произносились всё настойчивее и требовательнее, тоном, не терпящим возражений.

– Почему? О чём ты говоришь? Я не хочу никуда уходить. Мано одумается и вернётся, вот увидишь.

Подруги шептались, лёжа в соседних гамаках, в то время как остальные парни и девушки крепко спали – кто в палатке, кто в спальном мешке на траве.

Деспина удивлённо и разочарованно посмотрела на подругу, которая не отрывала глаз от усыпанного звёздами неба, словно считывая оттуда некую, только её одной доступную информацию.

– Его уже не спасти… Послушай меня, уезжай. Больше так, как было, никогда уже не будет. Любовь превратилась в яд…

– От чего не спасти?

Голос Афродиты внезапно затих, её взгляд застыл, тело напряглось, она будто превратилась в мраморную статую. Время остановилось, мысли Деспины замерли. Или уснули? Их словно затягивало в небесную Вселенную, которая продолжала убеждать в истинности слов Афро. Нет, Деспина не спала, её глаза отчётливо видели, как блекли звёзды и вставало солнце. Растворившееся в небесных светилах сознание стало возвращаться, но уже в новой форме – уверенной, сильной, готовой к созданию новой жизни, которая трепетно билась в её чреве.

– Хорошо… – хотела было согласиться Деспина, но соседний гамак был пуст. На его месте лежало несколько миртовых цветков, выпавших из волос подруги.

Больше Афродиту и Адониса никто не видел.

Бабушка встретила свою внучку, прикрывавшую небольшой, но уже заметный живот, и не могла остановить поток счастливых слёз:

– Ага́пи му! О́ла кала́? (Любимая моя! Всё хорошо?)

– Ах, бабушка, как же я соскучилась! – Внучка упала в объятия Дафны, которая под родной и долгожданной тяжестью облегчённо вздыхала.

По телевизору ежедневно вещали о ВИЧ-инфекции, которая распространялась с бешеной скоростью по Европе и Америке. Очаги размножались с пугающей скоростью, особенно среди любвеобильных хиппи, которые, продолжая верить в полную свободу, становились жертвами смертельного вируса. Про Мано и остальных ребят Деспина долго ничего не слышала. Чувствуя себя предательницей, она сильно страдала от угрызений совести.

Через месяц старая Дафна сидела перед листочком с отрицательными результатами анализов внучки и благодарила Богов Зевса, Аполлона и Асклепия за чудо.

Через год после рождения маленькой Марии Деспина решила возобновить поиски Мано. Она хотела показать ему дочку и дать возможность, если пожелает, видеться с ней. У ребёнка непременно должны быть отец и родственники с обеих сторон. Тем более что Деспина, придерживаясь традиций, дала дочке имя матери Мано. В Греции это вселяло надежду на то, что её с дочкой примут в семью. Невзирая на мольбы бабушки, Деспина взяла билет на самолёт и отправилась в Салоники с полугодовалым ребёнком на руках. Сестра Дафны, Фемида, в очередной раз с радостью приютила внучатую племянницу с малышкой.

По месту жительства Мано не оказалось. Его мать только пожимала плечами, а отец и вовсе захлопнул перед носом дверь, даже не взглянув на коляску со спящей внучкой.

– Мано нашего ищешь, дочка? – послышался голос соседки, высунувшей любопытный нос из-за соседней двери. – Ну-ка пройди ко мне, только быстро!

Деспина толкнула вперёд коляску и исчезла в соседской квартире.

– СПИД у него, в больнице имени Гиппократа лежит. Я там санитаркой работаю. Если хочешь, проведу. Родители его скрывают, так что ты тоже не болтай, жалко их. Ты сама проверься и малышку свою проверь, говорят, эта зараза только через полгода после попадания в кровь диагностируется.

– Спасибо, кирия, обязательно проверимся! – пообещала Деспина, пятясь к выходу.

Присев на скамейку в тени на площади Аристотеля, она тихонько заплакала. Мария сладко спала, гоняя во сне туда-сюда соску. Рядом стояли столики, где мужчины играли в нарды. Тавли, как их называли греки, была самой распространённой игрой всех времён и возрастов. Стук падавших на доску костей и передвигавшихся шашек был характерным звуком в каждом дворе. Сквозь слёзную пелену Деспина смотрела на взлёты и падения пластиковых кубиков и думала о том, насколько это напоминает течение жизни: как упадут кости – дело случая, но вот куда двинется фишка, зависит от игрока…

Вдруг за плечом она почувствовала чьё-то тёплое дыхание. Обернувшись, Деспина увидела Михалиса:

– Ты?!

Она вскочила со скамьи и повисла у парня на шее. Потом вдруг осеклась, почувствовав неловкость.

– Деспина! Как ты? Я так рад тебя видеть! Ты… с коляской? Это твой? Быстро же ты! Извини… Я не то хотел сказать…

– Господи, Михалис! Как же ты изменился, подстригся, похорошел! Как у тебя дела? Здоровье? – Последнее слово просто вырвалось из уст.

– По сравнению с другими… лучше быть не может… Знаешь про остальных?

– Как? Ещё кто-то?

– Почти все… – тихо сказал Михалис, а потом добавил: – Знаешь, иногда мне кажется, точнее, я почти уверен, это Бог нас с тобой тогда отвёл. Помнишь старую церковь Святого Николаоса на Эвии?

– Я тоже об этом думала… Хотя уверена, что и Афродита что-то подозревала. Она слишком сильно настаивала на том, чтобы я покинула лагерь. Кстати, ты о ней что-нибудь слышал?

– Ничего. Она исчезла, не оставив ни адреса, ни телефона, как и Адонис. Надеюсь, у них всё хорошо.

Друзья проговорили около часа. Время как будто бы остановилось, и, если бы не малышка, которая после пробуждения сразу потребовала еды громким криком, неизвестно, сколько бы они так просидели.

Оказалось, что Михалис, вернувшись домой, решил поступить на архитектурный факультет и продолжить дело отца, который на тот момент уже отстроил половину города Салоники. Деспина узнала и о том, что причиной его ухода из дому тогда были развод родителей и обида на отца. За то время, пока парень скитался и прожигал родительское состояние, мать с отцом помирились. Не сошлись, нет, но, наладив каждый свою жизнь, стали вполне по-дружески общаться. Такой расклад более или менее устраивал Михалиса, и он решил вернуться домой.

– Знаешь, а я часто посещаю церковь. Общаюсь с духовными наставниками.

– Да? И как, помогает?

– Очень! Мои родители слишком заняты бизнесом и собой, но я их больше не осуждаю.

– Михалис, а ты не мог бы и меня познакомить с духовным наставником? Я, знаешь ли, с детства не была приучена посещать церковь. Моя тётка Фемида, у которой я остановилась, ходит в храм только по праздникам, предпочитая молиться перед святыми образами у себя дома. Ладанка у её икон никогда не гаснет.

– Конечно! – Глаза парня загорелись. – Когда тебе удобно?

– Только давай сначала навестим Мано в больнице? И остальных ребят тоже, вдруг они в чём-то нуждаются?

Старые друзья обменялись телефонными номерами и стали встречаться каждый день. Увидеть Мано им не удалось: его кровать опустела днём раньше их посещения больницы. Остальные ребята были на последнем издыхании.

Патер Серафим, духовный отец, быстро помог затянуться душевным ранам. Деспина и Михалис больше никогда не расставались.

Через пять лет у них родился сын, которого назвали Ставрос, как и отца Михалиса, а ещё через шесть – близнецы Николаос и Кассиани.