Читать книгу Лишай - - Страница 2

Все началось в апреле 1986 года. Между десятым и четырнадцатым числом. Именно тогда Саша-плиточник сбивал только что уложенную плитку в ванной, потому что сам же и напортачил с трубами, и кран с горячей водой лишь кашлял воздухом, иногда выпуская хрипящую струю пара.

– Признаю, каюсь, – и давай колошматить по уродскому грязно-желтому кафелю. К несчастью, его осталось ещё коробок десять, так что на замену рассчитывать не приходилось.

Мне только что исполнилось 14, и это был мой последний день рождения в старой квартире. Два месяца шёл ремонт в новой, ещё месяц переносились – буквально, через дорогу – негабаритные вещи: книги, стулья, люстры, коробки с посудой.

Последний этап, аккурат 6-го апреля, – небольшой грузовичок для холодильника, кроватей и прочей крупной рухляди, которую проще было бы бросить прямо там, на Невской 10. Ничего не было бы жалко, но вот большой, пожелтевший от старости полярный медведь, свалившийся в апрельское грязное месиво, – обидная, но в каком-то смысле – символичная потеря.

Вместе с медведем в дорожной луже осталось мое детство. Вот их, обоих, было до слёз жаль.

Мои родители любили баню, особенно отец. При возможности ходить («по работе», так это называлось) в сауны Интуриста и другие интересные места, для себя он предпочитал сначала Сурскую, потом Болонина. Вот в эту вторую, напротив пригородного железнодорожного вокзала, мама меня и повела.

Я же баню ненавидела. Эти чужие – голые и рыхлые – тела, этот чавкающий звук сланцев, плавающие листья дуба в мутном бассейне, гулкий стук тазиков в клубах пара, – меня от этого физически тошнило. Но родители упрямо приучали к этому, отвратительному во всех отношениях месту, где я через пятнадцать минут сбегала в предбанник и только там начинала нормально, без брезгливости дышать.

Мне наливали чай в граненый стакан, закутывали в полувлажную простыню и оставляли в покое на час-полтора.

Последний раз меня удалось затащить туда лет в 11, после – опробовав прорезавшееся во мне упрямство – ни за какие коврижки!

Но уже неделю мы живем без горячей воды, мои длинные волосы из ковшика промыть невозможно, а мне через пару дней уезжать.

– Ну почему нельзя было закончить ремонт вовремя? – ныла я по дороге на Болонина.

– Ну кто ж знал, Мариш, что он такой криворукий… – козел, думая, что я не расслышала, оправдывалась мама.

Вечер был не по-апрельски зябким, ветер промозглым, и мама закутала меня в цветастый, отдающий цыганщиной, платок: волосы мокрые, не хватало перед отъездом простудиться! Как будто мало было пальто с чужого плеча, и это не фигура речи: двоюродная сестра, Танька, выше на голову и на 20 кг тяжелее «отдарила» сеструхе черное каракулевое недоразумение.

И вот стою я, кулема кулемой, у подъездной двери, опустив глаза в пол (стыдоба-то какая!) и пропускаю каких-то людей. Почему не просочилась в открытую дверь, почему осталась стоять на порожках, да еще и обернулась – до сих пор не понимаю.

Хотя… все я понимаю. Рано или поздно это должно было произойти, ведь не случайно небесная канцелярия выписала нам ордера в один подъезд, но почему именно в этот ужасно неловкий момент, вот что странно.

Я вижу метрах в пяти тех, кто только что прошел мимо меня. Мужчина, с ним мальчик лет десяти и рядом… Я ничего не успеваю понять, свет от фонаря падает по косой, чуть позади, и тени лежат на лицах. Но я вижу глаза, они смотрят сквозь меня, на секунду задерживаясь на моем лице, тут же скользя дальше, поверх нелепого платка.

Я замечаю, как меняется их выражение – радость и даже восхищение, это так разительно отличается от того, что было секунду назад: то был взгляд на пустое место.

Из подъезда выходит миниатюрная блондинка, раскрывает зонт, и они вчетвером идут вдоль двора: красивые, счастливые люди.

А я… я со страшной отчетливостью понимаю, словно слышу в голове свой собственный, но с трудом узнаваемый голос: «Марин, ну вот и все».

Это сейчас, когда больше, чем полжизни прошло, да и внутреннему голосу (хорошо, назовем это интуицией) я научилась доверять, я могу красиво сказать: все мои попытки тщетны, никогда не буду чьей-то, а тогда просто стою, задыхаясь от пульса в горле, с ватными ногами, некрасивая девочка в чужом пальто, и понимаю: все, теперь ничего никогда не изменится, и как хочешь – живи с этим.

Я влюбилась. И понятия не имела в кого.